Текст книги "Товарищи"

Автор книги: Владимир Пистоленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

ПЛАВКА

Жутаев то и дело поглядывал в окно, надеясь увидеть там синеву – начало рассвета. Его тянуло в литейку, где через несколько часов должна была начаться плавка, первая плавка в новой вагранке МТС, вообще первая плавка металла в Платовке и первая в жизни Жутаева самостоятельная плавка.

Мазай легонько толкнул его в бок:

– Борис, спишь?

– Нет, не сплю.

– Скоро будет светать. Пошли! Я почти всю ночь не спал – все вагранка снилась да чугун.

– Мне тоже плавка снилась. Я уже давно не сплю. Проснулся и никак не могу заснуть. Значит, встаем?

– Встаем.

– Только бы хозяев не разбудить.

Они говорили тихонько, словно делились секретами. Неслышно оделись и вышли на улицу.

В доме Баклановых горел огонь. Жутаев предложил зайти за Егором, и оба свернули в баклановский двор. Постучали. На стук вышел дедушка Кузьма:

– Вы чего, ребята?

– За Егором зашли.

– За Егором? Так его уже нету дома.

– А где же он? – удивился Мазай.

– Ушел. В эмтээс. Ушел – еще и светать не собиралось. Говорит, что сегодня дела больно важные. Всю ночь не спал, ворочался на постели.

Когда Жутаев и Мазай пришли в литейку, там уже были Бакланов, Маврин и старший механик МТС Зубков, человек богатырского сложения. Ребята застали их за необычными занятиями. Маврин и Зубков, крепко сжимая ручки рычага, подставляли пустой ковш под желоб вагранки. Рядом стоял Бакланов и отчетливо командовал:

– Чугун пошел! Ковш полон, несем! Подставляем снова ковш под струю, отходим!

Маврин и Зубков внимательно прислушивались к каждому слову Егора и в точности выполняли все его распоряжения. Было похоже, что они заняты интересной игрой, но «играли» так серьезно, будто в ковше был действительно расплавленный чугун.

Маврин увидел Мазая и Жутаева, кивнул им и крикнул, хотя в литейке была полнейшая тишина:

– Практикуемся с Семеном Ивановичем! Запасные резервы, так сказать, готовим! Ведь запас карман не трет? Правда?

– Вот и мой папашка всегда так говорил, – ответил Мазай.

Зубков и Маврин оставили ковш, и Николай Степанович объяснил, что они вдвоем решили помогать сами подносить чугун – так сказать, начать литье, а потом ужо возьмутся за ковш другие рабочие.

– Согласны взять пас в подручные? – спросил у Жутаева Маврин. – Мы народ дисциплинированный, не подведем.

– Конечно, согласен, – улыбнувшись, ответил Жутаев. – Таких подручных кто не возьмет!

– Шутки шутками, а потренироваться еще не мешает, – сказал Зубков. – Давайте, Николай Степанович?

– Давай! Берись! – И Маврин снова взялся за рычаг.

Скоро пришли четверо рабочих, которые были назначены подносчиками чугуна.

– А ну-ка, товарищи, давайте устроим последнюю тренировку. Командуй, Жутаев, чтобы все было как при заливке. Расставляй пас по местам как следует быть и командуй.

Хотя все уже знали, кто что будет делать, Жутаев не спеша повторил обязанности каждого:

– На загрузке вагранки работаем все. Во время литья Мазай у желоба, открывает лётку – отверстие для чугуна – и закрывает. Мы с Баклановым берем первый ковш и идем заливать формы. Второй ковш берут Николаи Степанович и Семен Иванович, третий– Федоров и Зыков, потом Гусаров и Торбеев. За ними опять Николаи Степанович и Семей Иванович, и так – пока не закончим литье. Давайте проверим, посмотрим, как оно получается. Мазай, вставай к желобу.

Тренировка прошла без задоринки. У всех было приподнятое настроение, все с нетерпением ждали момента, когда по желобу потечет расплавленный чугун и придется нести ковши не пустые, а полные клокочущего металла.

Такое же настроение было и у Мазая. Временами, когда Жутаев давал распоряжения или показывал что-либо, в Ваське просыпалась зависть, но он глушил ее и ругал себя за то, что уступил Жутаеву руководство плавкой.

Электрический свет, такой яркий ночью, начал понемногу тускнеть, и литейка постепенно наполнялась утренним светом. А когда в окна заглянули первые солнечные лучи, Жутаев сказал:

– Я думаю, что нам нечего напрасно время терять, давайте начинать плавку.

В цех вошли несколько рабочих.

– Вам что, товарищи? – спросил механик.

– Говорят, сегодня литье будет, – сказал один из пришедших, – мы и хотели посмотреть. А может, чем подсобить нужно. Вот мы, значит, и пришли.

– В этом надобности пока нет, – ответил Маврин. – Если нужно будет – позовем.

– Вася, Егор, давайте сюда земли, будем набивать лещадь, – сказал Жутаев.

Кто-то переспросил его:

– Как ты сказал? Что будете набивать?

– Лещадь. Одним словом, дно у вагранки, – объяснил Жутаев.

– А посмотреть можно?

– Сейчас можно. Кто хочет смотреть, пойдемте за мной. Сейчас будем набивать.

Он закрыл под вагранкой донную дверку, закрепил запор и подбил железный стержень.

Мазай и Бакланов принесли из цеха на косилках землю. Жутаев забросал ее в вагранку через боковую дверку.

– Несите еще!

Снова засыпал землю, разровнял и начал усердно трамбовать. Когда носилки были опорожнены в третий раз, Жутаев сказал:

– Больше не нужно. Хватит!

Он по пояс забрался в вагранку и стал трамбовкой выравнивать землю с таким расчетом, чтобы лещадь имела наклон к лётке для стока расплавленного чугуна.

– Лещадь готова, – сказал наконец Жутаев, вылезая из вагранки.

Возле литейки рядами выстроились школьники и смотрели на него, как на чародея.

– Школьники на экскурсию пришли, – пояснил Жутаеву Маврин и, заметив вопросительный взгляд Бориса, добавил – Дело совершенно законное. Ведь первая плавка в Платовке – кому не интересно? Возражать не будете, что набирается столько непрошеных зрителей?

– Да нет, они никому не мешают. Пусть себе смотрят, – ответил Жутаев и скомандовал: – А ну, ребята, чем так смотреть, помогайте!

– Правильно, – поддержал его Маврин.

– А что делать? – спросил тут же подбежавший мальчик.

– Подавайте дрова, – ответил Жутаев.

Из рук в руки по конвейеру поплыли сухие березовые поленья. Жутаев принимал их и осторожно, словно они были хрустальные, выкладывал в вагранке клетку. Дровяная клетка росла и росла. Когда она поднялась в вагранке так, что в дверку нельзя было больше протиснуть ни единого полена, Жутаев попросил Мазая:

– Вася, замеси землю для пробки.

А сам поднялся на верхнюю площадку вагранки. Здесь кучами лежали чугунные чушки, кокс, известняк, дрова – все это было заготовлено еще накануне. Жутаев открыл завалочное окно и осторожно начал бросать вниз поленья. Когда все дрова были заброшены в вагранку, Борис спустился вниз.

Наступил решающий момент – нужно было зажигать в вагранке дрова.

Жутаев с трудом сдерживал волнение, его сердце билось частыми и сильными толчками, временами он ощущал чуть заметную тошноту и противную слабость, которая вдруг прокатывалась по всему телу, – ноги подгибались, а руки готовы были опуститься.

Маврин видел, как сильно волнуется Жутаев, и неотступно следовал за ним. Николай Степанович казался жизнерадостным, веселым, шутил с окружающими, разговаривал со школьниками, но в действительности волновался не меньше Жутаева. Тревога не покидала его. Особенно она усилилась, когда Жутаев сошел с загрузочной площадки и Маврин увидел, что лицо Бориса, обычно мальчишески свежее и розовое, сейчас было мертвенно бледным.

«Здорово переживает… сильно волнуется парень, – подумал, сочувствуя, Маврин. – А держится, молодец, хорошо! Крепко держится». И, чтобы подбодрить Жутаева, он крикнул во весь голос:

– Ну как, товарищ начальник, скоро нам дело будет? Сам колдуешь, а мы без дела стоим. Руки чешутся.

Шутка оказалась очень кстати. Жутаев взглянул на Николая Степановича, увидел его улыбающееся лицо, сам улыбнулся и как-то сразу повеселел:

– Сейчас будем разжигать…

– Уже?

– Да. Все готово.

– Ну, желаю удачи!

– Мазай и Бакланов! Идите-ка сюда!

Те подбежали к нему.

– Посмотрите, ребята, как по-вашему – хватит дров? – спросил Жутаев. – По-моему, хватит.

И Мазай и Бакланов были довольны, что Жутаев не корчит из себя начальника-всезнайку и, не стесняясь, советуется с ними. Они бегом поднялись на загрузочную площадку, по очереди заглянули в вагранку, и Мазай согласился:

– Дров хватит.

– Значит, будем разжигать, – решил Жутаев.

Он взял заранее приготовленный кусок березовой коры, громко спросил, нет ли у кого-нибудь спичек. И тут же к нему протянулись руки со спичками и зажигалками. Каждому хотелось помочь и хоть чем-нибудь участвовать в необычайном деле. Догадливее других оказался Максим Ивкин. Он высек огонь и протянул Жутаеву горящую зажигалку.

Дрова разгорелись быстро. Из вагранки вверх повалил густой дым, заспешили искры, а затем появились и острые колеблющиеся языки пламени.

– Хорошо горят! – определил Жутаев.

– Горят как надо, – подтвердил Мазай. – Дрова сухие, теперь начни тушить – и не потушишь.

Они втроем стояли у вагранки и сквозь открытую, нижнюю дверку смотрели на огонь.

– Пора заделывать дверку, – решил Жутаев и шагнул к вагранке.

Мазай быстро взглянул на него:

– Что ты сказал?

– Говорю, что нужно дверку заделывать.

Мазай вплотную подошел к Жутаеву и тихонько, чтобы никто не услышал, зашептал:

– Ты что говоришь? Или забыл, когда нужно дверку заделывать? Подумай сперва!

Жутаев пристально посмотрел на Мазая, лицо его стало напряженно-сосредоточенным. Потом оно вдруг посветлело, морщинки на лбу исчезли.

– Верно, Мазай! Я совсем было спутал. Спасибо за выручку. Было бы дело, нечего сказать!

Он еще раз с благодарностью взглянул на Мазая, неожиданно пожал ему крепко руку и, не дав опомниться, позвал:

– Пошли, ребята, загружать кокс.

Первым взялся за лопату Бакланов, потом кидал Мазай, за ним Жутаев. Все трое чувствовали, что за каждым их движением следят собравшиеся внизу. Чтобы не смущаться, ребята туда не смотрели. Каждому хотелось подольше повозиться с лопатой, не уступать ее другому.

Когда Егор передал Мазаю лопату и подошел к перилам площадки, он невольно кинул взгляд вниз и увидел во дворе много-много людей. Среди них была и его мать, а рядом с ней стояла Катя. Обе неотрывно смотрели на него.

Занятые своим делом, ребята не заметили, как во дворе появился мастер Селезнев. Он замешался в толпе и внимательно наблюдал за всеми приготовлениями.

Анна Кузьминична стояла неподалеку от него. За два года учебы Егора она не раз побывала в ремесленном, и ей приходилось разговаривать с Селезневым. Увидев его, она нерешительно подошла:

– Здравствуйте, Дмитрий Гордеевич.

Селезнев сразу же узнал ее.

– А, Анна Кузьминична, здравствуйте! – приветливо сказал он и пожал ей руку. – Пришли посмотреть плавку?

– Дело у нас новое, каждому интересно.

– Особенно, когда здесь сын.

– Ох, и не говорите про него, Дмитрий Гордеевич! Я все еще в себя никак прийти не могу.

– Что так? – Селезнев чуть заметно усмехнулся.

– Вы не хуже меня всё знаете…

– Да, знаю. И скажу вам, Анна Кузьминична, по душам: такие фокусы, как Егор показал, не скоро забываются.

– Где там забудется! На всю жизнь зарубка осталась. Да не знаю, еще чем дело-то кончится. Как вы думаете, не исключат его из училища?

– Мне кажется, все обойдется по-хорошему. Вот эта работа его выручила. Вообще директор может повернуть и так и этак. Знаете, какой позор для училища? У пас многие в один голос требуют исключить для примера другим. Но директор пока вопрос не решил, ждет возвращения Егора. Тут большую роль сыграет, как он себя поведет дальше. Письмо ваше получено, и Егора тоже. Райвоенком прислал хорошее письмо. В общем, будем ждать благополучного конца. Я, наверно, загляну к вам – тогда обо всем и поговорим. Будьте здоровы!

Селезнев отыскал бригадира ремесленников мастера Галузина, и вдвоем они подошли к Маврину.

– Познакомьтесь, Николай Степанович, наш мастер Селезнев, бог расплавленного металла, – отрекомендовал Галузин.

Маврин так обрадовался появлению Селезнева, о котором ему ребята уже много рассказывали, что кинулся обнимать его.

– Ну, теперь все будет хорошо, – говорил он, тряся руку мастера.

– А что, разве у них не ладилось?

– Нет, все идет нормально. Но, мне кажется, сами ребята будут чувствовать себя тверже.

– Это понятно. Я за ребят не боюсь – все трое умеют работать и хорошо знают дело. Но моральная поддержка каждому на пользу. Очень правильно вы сделали, товарищ директор, что позвонили насчет плавки. Я рассчитывал, что попаду к началу, да вы поторопились немного. Ну, я пойду к своим орлам.

Ребята увидели его, когда он уже вступил на площадку, и с радостным криком бросились к нему. А он крепко пожал им руки, кого похлопал по плечу, кого чуть обнял.

– Молодцы, хвалю за смелость – не побоялись. Ведь не каждый формовщик-литейщик возьмется вести плавку. Тут смелость нужна, а главное – вера в себя.

– А чего бояться, товарищ мастер? – деланно удивился Мазай. – Нам море по колено. А при вас и вовсе на душе полный штиль. Значит, вы будете плавку вести? – поинтересовался Мазай.

– А кто из вас ведет ее сейчас?

– Я, – ответил Жутаев.

– Ну и веди. А я буду смотреть. Так сказать, присутствовать при этом. Помогу, если понадобится. Только, думаю, вы и сами справитесь. Не возражаешь, Жутаев?

– Конечно, не возражаю!

Мазаю стало завидно: при мастере-то, всем ясно, и плавка и литье пройдут благополучно, а, значит, будут хвалить Жутаева. И зачем только он, Мазай, уступил главную роль Жутаеву! Вот если бы плавку повел Дмитрий Гордеевич… тогда Жутаеву, хочешь не хочешь, придется отойти в сторонку.

– Взялись бы сами, товарищ мастер, – сказал Мазай.

– Почему? У тебя, Жутаев, есть сомнения?

– Пока нет. – Жутаев пожал плечами. – Кажется, все попятно. И будто идет как следует.

– Ну и хорошо!

– У него, товарищ мастер, всегда все понятно. И как следует. Разжег сейчас дрова и раньше времени хотел нижнюю дверку заделывать. Я за руку остановил.

– Ну и хорошо сделал, что остановил. Правильный поступок. На работе обязательно нужно друг другу подсказывать, помогать. А как же иначе! Без этого человеку и жить трудно и работать. Я думаю, и Жутаев тебе не раз помогал.

– Мне? В чем это? Я правую руку не спутаю с левой.

– Об этом мы еще поговорим. А сейчас, ребята, продолжайте разжигать вагранку.

Больше он не отходил от ребят и молча следил за работой. Иногда на его губах появлялась чуть заметная улыбка, и он начинал теребить левой рукой кончик уса. Это было признаком, что мастер доволен.

Появление мастера обрадовало Жутаева, но выпад Васьки Мазая испортил настроение… Жутаева обидело не то, что Мазай рассказал мастеру о промахе, а презрительный, уничтожающий тон, каким это было сказано. В голове Бориса никак не укладывалось: как это можно – помочь, выручить товарища из беды, а потом упрекать его в этой помощи, да еще в оскорбительном топе.

Через полчаса загрузка вагранки была окончена.

– Жутаев, – позвал мастер, – когда прикажешь дать дутье? Через сколько минут? Помнишь?

– Минут через двадцать, – почти не задумываясь, ответил Жутаев. – Горит хорошо.

– Правильно. Пойдемте пока в цех. Здесь больше делать нечего! Как думаешь, Жутаев, во время плавки придется подбавлять в вагранку?

– Думаю, не придется. Литья не очень много и, главное, мелкое. Обойдется, Дмитрий Гордеевич.

– Не все мелкое, – возразил Мазай.

– А я и не говорю, что все, но большинство – мелочь.

Жутаев разрешил войти в цех только тем, кто должен носить ковши. Остальные сгрудились у окон литейки.

Борис заглянул в вагранку через смотровое стекло и, посоветовавшись с Селезневым, велел дать дутье. И сразу же в вагранке загудело, заклокотало, к небу рванулись снопы искр, бешено заплясали, заметались над вагранкой языки пламени. Жутаев то и дело наклонялся к стеклу.

– Есть! – сказал он. – Плавка началась. Давайте по местам. Чтобы все было готово.

Селезнев подошел к Маврину:

– Николай Степанович, как я замечаю, – у вас сильная одышка. Верно?

– В общем, верно.

– Значит, вам нельзя быть в цехе во время заливки. Я встану к первому ковшу вместо Бакланова, а он сменит вас. Вам лучше уйти: при литье выделяются вредные газы, может плохо кончиться.

Маврин хотел было возражать, но понял, что Селезнев прав, и вышел из цеха.

– Мазай, пробивай летку! – скомандовал Жутаев.

Мазай начал пробивать ломиком затвердевшую глиняную пробку. Удар за ударом, удар за ударом – лицо Мазая покрылось потом, а летка все еще была закрыта. Наконец под ломиком закраснелось, потом брызнули во все стороны искры.

– Чугун! – крикнул Мазай.

Но уже и без его крика все увидели, как по желобу торопливо помчался все возрастающий огненный ручеек. Мазай еще раз-другой повернул ломик, вынул его, и почти белая струя потекла по желобу в ковш.

– Пробка насажена? – спросил Жутаев.

– Есть, – ответил Мазай и вместо ломика взял длинный металлический стержень, на утолщенный конец которого была насажена глиняная пробка. В случае чего, Мазай должен был этой пробкой заткнуть летку и прекратить поток чугуна.

В цехе противно запахло серой.

– Можно нести!

Селезнев и Жутаев унесли ковш и начали заливку. Когда из этого ковша была вылита последняя капля чугуна, Бакланов и Семен Иванович поднесли к опокам новый ковш. Селезнев и Жутаев взялись за него, а Бакланов с механиком, схватив пустой ковш, пошли к вагранке.

Все шло как нельзя лучше: чугун тек жидкий, формы заливались удачно и быстро, в цехе не было никакой суетни. Но случается и так, что неожиданно четкий ход событий нарушается. Так произошло и в тот день.

Началась заливка самых мелких форм. Чтобы разлить из ковша чугун, времени требовалось больше, чем при заливке крупных форм. А по желобу текла все такая же сильная огненная струя.

…Бакланов и механик подставили свои ковш, и в него потек чугун. Вот кипящая лава наполнила половину ковша, вот чугун добирается до краев, пора уносить ковш, но нет смены…

– Эй, – закричал Бакланов. – Ковш! Давайте порожний ковш!

Но другой ковш еще в работе – на дальнем конце литейки из него заливают опоки. Возле желоба наступило короткое замешательство. Близка беда. Беда! Ковш переполнен, огненная лава устремилась через края на землю, и как только достигла ее, во все стороны брызнули красные капли, сотни огненных капель, словно возле ковша ударил огненный фонтан. Искры били по брезентовой одежде Бакланова и механика, запахло горелой тряпкой.

– Затыкай летку! Летку затыкай! – крикнул Бакланов Мазаю, ие выпуская из рук рычаг ковша.

Но Мазай стоял в стороне, куда не достигали капли чугуна, и нерешительно топтался на месте. Как только во все стороны брызнул чугун, Мазай отпрянул далеко прочь и сейчас не мог заставить себя броситься сквозь огненный фейерверк назад, к желобу. Оглянувшись, Бакланов понял все это и, крикнув механику, чтоб тот не выпускал из рук рычага, метнулся к стоявшему неподалеку маленькому ковшу-ручнику. Не обращая внимания на огненные брызги, обдававшие его с ног до головы, он подставил ковш под желоб. Страшный фонтан тут же исчез. Катастрофа предотвращена. Мазай ринулся было со своей пикой к желобу, но сообразил, что сейчас затыкать летку не только бесполезно, но и вредно.

Он остановился и, чувствуя неловкость, украдкой оглянулся вокруг. В цехе, казалось, никто на него не смотрел, словно ничего и не случилось. Но, кроме тех, кто был в цехе, его бегство от желоба видели зрители, стоявшие за окном. Мазаю стало стыдно. Каким могучим, всесильным чувствовал себя Мазай, когда пробивал летку! С какой гордостью он стоял у желоба с железной пикой в руках, готовый в нужный момент приостановить огненный ручей! Но вот решительный момент настал, а он сплоховал, струсил. Мазай мучительно думал о том, как-то расценят его поступок, что будут о нем говорить: «Засмеют! Теперь жизни не дадут…»

Вскоре плавка была закончена. Хотя принимавшие в ней участие и устали, но настроение у всех было хорошее, веселое. Только Мазай не находил себе места, ни о чем больше не мог думать, кроме своей оплошности.

Он старался хоть чем-нибудь загладить свою вину и, как только закончилась заливка, кинулся открывать дверки в дне вагранки, чтобы выпустить на землю шлак. Но Селезнев отстранил его и взялся выбивать вагранку сам. «Видел мастер, – решил Мазай. – Не доверяет. Думает, опять сдрейфлю».

Он вернулся в цех. Туда уже успели, пробраться и школьники и рабочие МТС. Всем хотелось поскорее увидеть, что же получилось из чугуна, лившегося жидкой струей.

Возле Бакланова стояли Максим Ивкин и Сережка Тюпакин. Максим широко улыбался, легонько постукивал Егора кулаком по плечу и приговаривал:

– Молодец, Егор! Не подвел Платовку, прямо в огонь кинулся. Одним словом, правильно поступил. Ведь на тебя все, как один человек, смотрели. Мы придем к тебе с Сергеем. А может, ты придешь в читальню?

Егор не решался сказать, что еще стесняется показываться на людях.

– Да я… нет… вроде как неловко…

– Почему неловко? – пробасил Максим.

Сережка протянул руку:

– Давай, Егор, свою правую, и нашей ссоре конец. Согласен? – Он крепко пожал руку Бакланову и сказал: – А работенка у тебя стоящая, моргать, как и у меня на тракторе, не приходится. Серьезная работа…

– Ты повсюду со своим трактором суешься! – весело оборвал его Максим.

– А почему, почему не соваться? – возмутился Сергей. – Это, брат, такая машина… не то, что у тебя лошади.

– Ладно, не прыгай – не докажешь, – примирительно сказал Максим. – Всякая работа хороша, если человек на свое место поставлен. И спорить не о чем.

Бакланов слушал беззлобную перебранку товарищей и улыбался. Ему было радостно, что Максим и Сергей больше на него не сердятся, приятна была их похвала и то, что они ведь вот подошли к нему, как старые друзья, ни словом не напомнили о его позорном поступке и сами предложили забыть ссору. Но радостнее всего было то, что среди доярок МТФ он видел мать и Катю Серикову. Доярки о чем-то разговаривали, поглядывая в его сторону, а у матери лицо, впервые за последние дни, было светлым и оживленным, как в день его приезда домой. Катя, поймав на себе взгляд Егора, тихо приложила одну ладонь к другой, показывая, что аплодирует.