Текст книги "Товарищи"

Автор книги: Владимир Пистоленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Мимо проносился поток танцующих, но она видела только двоих – Олю и Володю. Она почувствовала себя маленькой обиженной девчонкой. Стараясь не расплакаться, она выбежала из клуба.

В вестибюле возле Наташи никого не было. Надя кинулась к подруге, припала к ее плечу и, часто всхлипывая, расплакалась.

– Что с тобой? Что случилось? – забеспокоилась Наташа.

Но Надя не отвечала и только плакала все сильнее.

Усадив подругу на стул, Наташа сбегала к гардеробщице, принесла стакан воды и заставила ее сделать несколько глотков. Когда приступ плача прошел, Надя сбивчиво рассказала обо всем.

– Значит, ты не послушала нас, понесла билет, не поверила подругам! Теперь всю жизнь будешь вспоминать и краснеть от стыда. Эх, Надя, Надя! Как Ольга убеждала тебя, уговаривала, а ты по-своему повернула!

– Мне обидно, что он… что я его за хорошего считала, – говорила сбивчиво Надя, – а он… он билет взял, а сам ко мне даже не подошел… за весь вечер не подошел… будто я и не существую. Разве хороший человек так поступит? Никогда. И Ольга тоже… Я не думала, что она может вот так… Тоже подруга!

– А разве она знает, что ты его пригласила?

– Нет.

– Так что ж ее обвинять? Она совсем ни при чем. Да. Виновата ты, только ты. Сама ты себя не уважаешь и подруг тоже. А к Ольге и придираться нечего.

– Я ж не знала, что может так быть.

– А голова зачем? Чтобы есть да плакать? Вытри слезы и больше не плачь. Посиди минутку, я сейчас…

– Ты куда?

– Ну, я же сказала – на минутку.

– Я уйду отсюда.

– Никуда не уходи! Слышишь? Никуда до моего прихода.

Наташа торопливо вышла и вскоре вернулась с Олей. Та подбежала к Наде и схватила ее за руку. Надя взглянула и отшатнулась: лицо Оли было бледное-бледное, брови сдвинуты, губа закушена.

– Значит, это правда? Правда?

Надя молчала.

– Ну, чего стоишь, как истукан! Говори, правда это?

Надя кивнула головой:

– Правда.

Оля гневно оттолкнула ее от себя:

– Ты, кажется, из глаз реки пускаешь? Дура, если так! В лицо ему нужно плюнуть – пусть он, маменькин сынок, от злости плачет, а не ты!

Послышались шаги.

– Тише, – предупредила Наташа. – Кто-то идет…

В вестибюль вошел Карцин.

– Оля, я за вами, там игра сейчас интересная…

– За мной? – спросила Оля. На лице ее появилась натянутая улыбка, но глаза были злые и презирающие. – Идите-ка, Володя, сюда на минутку.

Ничего не подозревая, Карцин подошел.

– У меня к вам вопрос.

– Пожалуйста, – ответил Володя.

Оля почти вплотную приблизилась к нему и, заложив руки за спину, спросила:

– Скажите, Володя, Надя приносила вам личный пригласительный билет на вечер?

Карцин недоуменно смотрел на нее, стараясь понять, чем вызван этот странный вопрос.

– Приносила.

– Вы его взяли? – уже без улыбки, сухо спросила Оля.

– А что такое? – все больше недоумевал Карцин.

– Ничего. Только скажите– взяли или нет? – настойчиво уговаривала Оля.

– Взял.

Оля прищурила глаза, чуть склонила голову набок и негромко, с расстановкой отчеканила:

– Девчонка пригласила его как порядочного, он билет у нее взял, а сам за весь вечер даже не подумал подойти к ней. Эх, ты! А еще воспитанного из себя строишь!

– Оля, подождите…

– Чего мне ждать? Радуйся, что я не мальчишка, а то бы… на всю жизнь запомнил…

Не закончив фразу, Оля отшатнулась в сторону, размахнулась и ударила Карцина по щеке.

– Ольга! – вскрикнула Наташа, схватила ее за левую руку и притянула к себе.

А Карцин побледнел, смущенно поглядывал на девочек и чуть двигал ладонью по щеке.

– Я… я не знал, что Надя… – срывающимся голосом заговорил он. – Она сказала – билет вообще от девочек… А прошел я по другому билету, из комсомольской организации мне дали. Не по Надиному. По частным билетам у нас сегодня никого не отпускали… Да, впрочем… дело не в этом.

Володя круто повернулся и вышел. Девушки стояли молча, не глядя друг на друга. Потом Наташа взялась за голову руками и, покачиваясь из стороны в сторону, заговорила:

– Стыд! Какой стыд! Девчонка в третьем ремесленном избила на вечере суворовца! Позор на весь город! Это же хулиганство! Кто же после этого хорошим словом нас помянет? Никто! И правильно. Заслужили. На нас скоро пальцами будут показывать: отходите в сторону, идут трудрезервы.

– А ты не ной! Защитница нашлась! Я бы и Надьке еще влепила…

Наташа резко обернулась к Оле:

– Вот что, Ольга: дружбе нашей после этого конец!

Оля растерянно взглянула на Наташу и пошла к двери.

– И все это из-за меня, во всем виновата я… только я одна! – прошептала Надя и пошла вслед за Олей. – Ну почему я такая дура? Почему?

Когда вечер закончился и гости разошлись, Наташа нашла Батурина и сказала, что ей срочно нужно поговорить с ним. Прошли в комитет комсомола.

– Товарищ Батурин, вы, конечно, ничего не знаете. Сегодня на вечере произошел позорный случай, – прямо от порога заговорила Наташа, словно стараясь поскорее избавиться от тяжелого груза.

Торопясь, она подробно рассказала Батурину и о Надином билете и об Олином поступке.

– Да, случай неприятный. И опять отличилась восьмая группа! Так вы считаете, что суворовец не виноват?

– Нисколько. Виновата Писаренко.

– Вы с ней говорили?

– Нет. И не буду. Я после этого с ней поссорилась. Наверно, насовсем.

– Вон как! А напрасно.

– Нет, не напрасно. Мне надоели ее дикие выходки.

– А вы бы лучше помогли, чтоб подобных выходок у ней не случалось… Да… Поступок Писаренко отвратителен, и она должна извиниться перед Карциным. А вы, близкая подруга Ольги, обязаны убедить ее в этом, доказать, что она – неправа и что другого честного выхода нет. Не рвать нужно дружбу, а укреплять. Забудьте о своем разладе с Писаренко, сделайте вид, что его не было. Втолкуйте ей, что этот ее поступок оскорбляет не только Карцина, но и ее, и вас, и вообще все наше училище… И еще я вам, Наташа, должен сказать: Ольге Писаренко нужно быть в комсомоле. Вы комсомолка, не отгораживайтесь от нее, а ведите за собой. Понимаете? Ведите!

Надя, Наташа и Оля жили втроем в одной комнате.

Когда Наташа пришла домой от Батурина, свет в комнате был уже выключен. Думая, что обе девушки спят, она впотьмах разделась и легла в постель. Но ни Оля, ни Надя еще не спали. Чувствуя себя виноватыми, раскаиваясь в своих поступках, они лежали молча, словно пришибленные происшедшим. Сжавшись под одеялом в комок, сгорая со стыда, Надя думала о завтрашнем дне, о том, что все училище узнает о ее похождениях. с билетом и, конечно, поднимет на смех – ведь смеяться никому не закажешь. «Ну и пусть, пусть смеются! Так и нужно дураков учить, чтоб в другой раз умнее были, не совались куда не надо». Но от этих дум спокойнее на душе не становилось. Ей никак не удавалось отогнать от себя страх, она боялась насмешек товарищей и всем своим существом хотела сейчас, чтобы об этом происшествии никто больше не узнал.

Оля думала о другом. Больше пяти лет дружили они втроем. В детском доме их койки стояли рядом, они всегда сидели в столовой за одним столом, учились в одном классе. И в школе и в детском доме их называли «тремя сестрами». Они никогда ничего не скрывали друг от друга. И если у одной случалась неприятность, они втроем переживали ее. У них всегда было что рассказать друг другу. А сколько раз бывало в детском доме, когда в спальне наступало сонное царство, они потихоньку, бесшумно ступая босыми ногами, втроем забирались на одну койку и, прижавшись друг к другу, как котята, тихо шептались! В такие часы вспоминались родные, рассказывались слышанные в раннем детстве сказки, обсуждались эпизоды минувшего дня. Бывало и так, что они втроем плакали, вытирая одной простыней носы, а иной раз до слез смеялись и, чтоб не разбудить других, зажимали ладонями рты. Они всегда были неразлучны и не раз мечтали, что вечно будут дружить и ни за что не расстанутся. После детского дома они поступили в одно училище и упросили поместить их в одну комнату. Жили по-прежнему дружно, но за последнее время между Олей и Наташей стали учащаться стычки. Обычно спор начинала Наташа. Услышав от Оли грубое слово или узнав о каком-то ее резком поступке, Наташа принималась горячо выговаривать, а Оля не могла смолчать, и начиналась словесная перепалка. Обычно правой оказывалась Наташа, и Оля признавала свою вину. Вспоминая все это, Оля понимала, что Наташа душевная подруга, что она так же крепко любит Олю, как и Оля ее. И вот теперь этой подруги нет. Наташа отказалась дружить! Она, видимо, решила, что Оля стала совсем никудышной и останется такой навсегда? Это еще посмотрим! Не хочет дружить? И не надо!

Оля представила себе, как завтра утром они с Наташей не будут разговаривать, и ее забил мелкий озноб. Не будут шутить, как обычно! Возможно, даже станут, словно чужие, не замечать друг друга! Чего бы только не дала сейчас Оля, чтобы все изменить, оставить отношения с Наташей такими, какими они были до сегодняшнего вечера! Но изменить ничего нельзя. Поздно говорить об этом. Она не заметила, как вздохнула.

– Ольга! – шепотом окликнула ее Наташа.

Оля подумала, что ослышалась.

– Оля! – снова позвала ее Наташа.

– Ну?

– Ты не спишь?

– Нет. А что?

Наташа не ответила. Оля услышала, что подруга встала с койки и зашуршала туфлями по полу.

– Подвинься, – шепнула Наташа и, когда Оля отодвинулась к стенке, нырнула к ней под одеяло.

– А меня забыли? – уже во весь голос сказала Надя и вприпрыжку бросилась к Олиной койке.

Началась возня, смех. Потом зашептались.

Разошлись по своим местам заполночь. Но едва Наташа задремала, как Оля окликнула ее:

– Наташа, а знаешь, что я думаю: письмо Карцину писать не буду. Не надо.

– Почему? – встревожилась Наташа.

– Письмо – нехорошо. Будто я боюсь его. Лучше всего пойду и скажу все, в глаза скажу: так, мол, и так, очень я похожа на дикаря.

ЛИТЕЙКА ЕСТЬ – РАБОТАЙТЕ!

Мазай и Жутаев пришли на усадьбу МТС ранним утром, когда еще не совсем рассвело и и окнах мигали огни.

Ребята вошли в контору и остановились у двери с табличкой: «Директор». Мазай нерешительно взглянул на Бориса:

– Стучать?

– Стучи.

– А может, еще не пришел?

– Не пришел, так не ответит.

Жутаев отстранил Мазая и негромко постучал.

– Войдите, – послышалось из-за двери.

Жутаев потянул на себя дверь. Навстречу им вышел из-за стола высокий тучный мужчина, с одутловатым, болезненным лицом и заметно полысевшей головой.

– Здравствуйте, товарищ директор! – бойко отчеканил Мазай и приложил по-военному руку к ушанке.

– Здравствуйте… товарищи, – словно задыхаясь, ответил директор и протянул ребятам свою огромную руку. – Садитесь. Зовите меня по имени-отчеству – Николай Степанович. Так вроде проще будет. Фамилия же моя – Маврин. А вас как зовут?

– Борис. Фамилия – Жутаев.

– А меня – Василий Павлович Мазай.

– Понятно.

Маврин прошел за стол и тоже сел,

– Рано вы поднялись. Вообще это хорошо. Значит, не неженки. Но я думал – после морозной дороги подольше поспите.

– Привычка такая выработалась – рано вставать, – объяснил Мазай. – В ремесленном некогда нежиться, да и, по правде сказать, у нас нет любителей подольше поваляться в постели.

– Это хорошо… – Маврин кивнул головой. – Живем мы, друзья, в суровое время. Для неженок оно совсем не подходяще. Мы и строим и обороняемся… А впрочем, мы уже не обороняемся… Сейчас мы Гитлера с его бандитами по загривкам лупим. До самого Берлина доберемся… чтоб другим неповадно было. Все это, ребята, ой, как нелегко нам дается! И выдержали мы эти страшные трудности только потому, что народ у нас закаленный… Вот как. Неженкам не под силу наша многотрудная жизнь, наши большие дела. Куда-а!

Он говорил не спеша, с паузами. Дыхание у него было прерывистым, громким и хрипловатым, с чуть уловимым присвистом. Временами Маврин вдруг умолкал, словно был не в состоянии вымолвить следующее слово.

– Вы, наверно, больны, Николай Степанович? – участливо спросил Жутаев.

Маврин кивнул головой:

– Астма мучит. Слышали о такой болезни? Противная штука, хуже ничего и не придумаешь… А впрочем, хороших болезней в природе не бывает… У меня ночью приступ был. Спасибо врачу – выручает каждый раз. Молодая, а толк знает… Сейчас все в порядке… – Он хитровато подмигнул Мазаю одним глазом. – Понравился я этой астме, да и возраст мой для нее самый подходящий– пятьдесят восемь лет, – вот она и собралась меня скрутить, но ничего не получается у голубушки. В характере советского человека обязательно должны быть настойчивость и упорство. Само собой понятно – не по пустякам… Нашему брату не положено сдаваться… Мы должны побеждать, с корнем должны вырывать все, что мешает, что за ноги цепляется. А иначе – жить неинтересно. Вот я и сражаюсь со своей астмой… И пока удачно.

Маврин говорил шутливым тоном, старался казаться бодрым и веселым, но, видимо, давалось это ему нелегко.

– Вы, Николай Степанович, рассуждаете в точности, как мой папаша, – довольным голосом сказал Мазай. – Вот даю честное слово! У него знаете какое еще есть правило?

– Ну-ка, расскажи, – заинтересовался директор.

– «Ты, говорит, Васька, знай, что настоящий моряк не любит за волной плыть, а только навстречу, потому как за волной любой и слабенький поплывет, даже тот, кто и плавать не умеет, а против волны – только смелые да сильные плыть решаются». Это значит, товарищ директор: никаких трудностей не бойся. Точно, как и вы сказали.

– Правильный совет. Отец– моряк?

– Так точно, товарищ директор, старшина второй статьи. Наград у него – вся грудь, как говорят, в крестах. И с правой стороны и с левой стороны. Одним словом, начнешь считать – со счету собьешься.

– Настоящий он, должно быть, человек.

– Просто герой! – восторженно подтвердил Мазай. – Жаль, карточки нет, а то бы вы и сами посмотрели, мы с ним по виду – прямая родия. Покажешь кому карточку, человек и не знает, кто на ней, – сразу скажет: «Васька, это твой папашка!»

– Наверно, член партии?

– А как же! Партийный!

– Ну, а ты – конечно, в комсомоле?

Мазай смутился и отрицательно покачал головой:

– Я беспартийная молодежь.

– Не комсомолец? – удивился Николай Степанович. – Плоховато. Почему же ты стоишь в стороне? Место передовой молодежи, брат, в комсомоле. А ведь вы – трудовой резерв страны.

– Успеем! Какие наши годы?

– А годы-то как раз комсомольские. Напрасно на отшибе держишься.

Мазай не нашел, что ответить, а директор, пытливо взглянув на него, перевел разговор на другую тему. Настенные часы пробили восемь. Маврин покачал недовольно головой и щелкнул выключателем:

– На улице совсем светло стало. – И уже серьезным тоном сказал: – Ну что ж, давайте, товарищи, перейдем к делу… Ты, – кивнул он в сторону Мазая, – вчера вечером спросил, что будете делать вы, формовщики. Я отложил до утра… Так вот, друзья мои: вам предстоит большая и ответственная работа. Я не буду распространяться о наших трудностях, о нехватке запасных частей для машин… Здесь ничего нового и удивительного нет. Коротко: если мы сами не изготовим ряд деталей, ремонт инвентаря затянется. А этого допустить нельзя. Нельзя!.. Не имеем права. Посевная на носу. И вот здесь просим вас помочь. – Заметив, что Жутаев хочет о чем-то спросить, Маврин остановил его рукой. – Ты хочешь сказать, что без вагранки и формовщик и литейщик – как токари без станка? Верно? Об этом сейчас вы оба думаете?

– Правильно, – подтвердил Жутаев. – Вы угадали, Николай Степанович. Без вагранки и вообще без литейки ничего мы не сделаем.

– Металл! Раскаленный чугунок! Вот наша жизнь, Николай Степанович.

– Мы проходили реставрацию деталей, но то совсем другое дело…

– Так у нас же есть литейка! Что? Удивлены? Литейка почти на полном ходу. Ее начали строить еще перед войной. Пустяки оставалось доделать, но все эти годы руки не доходили… На днях полностью закончили. Можно хоть сегодня приступать.

– Здорово! – обрадовался Мазай.

– А мы даже не предполагали…

– Литейка есть, но нет специалистов – ни формовщиков, ни литейщиков. На вас вся надежда, товарищи. Мы вас ждали, не буду скрывать, как из печки пирога… А вот сейчас я прошу сказать откровенно: сможете помочь нам?.. Ваша помощь просто необходима: иначе прорыв, подготовка к посевной сорвется. Понимаете? Очень ответственное дело.

Маврин говорил убедительно, держал себя с ребятами, как со взрослыми мастерами, от которых зависит вся дальнейшая работа МТС.

Как ответить? В таком разговоре бросаться словами нельзя, нельзя говорить только потому, что молчать неловко.

– А какие детали формовать? – поинтересовался Жутаев.

– Вот и я хотел узнать, – поддержал Мазай.

– Разные детали. Все покажу. Шестеренки, к примеру, умеете формовать?

– Мне доводилось. Не так чтобы много, но разобраться разберусь.

– Я тоже формовал, но мало, – сознался Жутаев.

– Но в общем-то не боитесь самостоятельной работы?

Маврин не сводил пытливого взгляда с посерьезневших лиц ребят.

– Товарищ директор, – решился наконец заговорить Мазай, – мы постараемся… Как ты думаешь? – обратился он к Жутаеву. – Возьмемся. Верно?

– Возьмемся.

– А справитесь? – спросил Маврин. – Тут, ребята, ни стесняться, ни кривить душой нельзя. Разговор идет на откровенность. Говорите так, как думаете.

– Постараемся, – после недолгой паузы ответил Жутаев.

– Пойдемте в мастерскую, Николай Степанович, там все увидим и обо всем договоримся, – предложил Мазай.

– Резонное требование, – согласился Маврин. – Пошли.

Они подошли к красному кирпичному зданию. Его стены, казалось, состояли сплошь из окон. Здание лежало в стороне от главного корпуса мастерских и других построек МТС. Рядом была только электростанция.

– Вот она, наша литейка, – сказал Маврин, отпер дверь и пригласил ребят войти.

– Вот это – да! Светло-то как! – удивился Мазай. – У нас цех намного больше, но не такой светлый. Тут можно замечательно и формовать и литье вести.

Жутаев внимательно присматривался ко всему, что находилось в цехе. Он взял горсть формовочной земли и растер ее на ладони.

– Смотри, Мазай, земля какая!

– Какая?

– Хорошая. Возьми разотри.

Мазай тоже взял пробу.

– Земля стоящая! – похвалил он.

Затем Мазай подошел к деревянному ящику с черным порошком.

– Гляди, Жутай, графит!

– А вон опоки. Смотри, Васька, разных размеров! Хорошо работать, когда разные опоки!

– Жить можно, – согласился Мазай и любовно похлопал ладонью по чугунным опокам.

Жутаев увидел в стороне сложенные в штабель чугунные чушки и подбежал к ним. Он взял одну, умело разбил ее пополам и, посмотрев на излом, крикнул:

– Хорош чугунок!

К нему вприпрыжку подбежал Мазай, схватил кусок чушки, тоже взглянул на беловатый излом и не удержался, чтоб не похвалить:

– Чугунок, как сахар! Так и хочется откусить. Когда его привезли, Николай Степанович?

– Чугун-то? Недавно привезли. Недели две назад! – весело ответил Маврин, с довольным видом наблюдавший, как ребята осваиваются в цехе.

Сейчас каждому могло показаться, что эти два паренька самые задушевные друзья.

Целый час они осматривали вагранку, обстукивали в ней обмуровку…

– А кокс есть? – спросил Жутаев.

– Кокса пока нет, – ответил Маврин.

– А как же без кокса? – забеспокоился Жутаев.

– Будет. Это уж дело дирекции.

– Обязательно нужен кокс. Без кокса все это пустая затея, – сказал Мазай.

– Кокс я постараюсь достать, вернее – достану, гарантирую. Хотя в наших краях это очень трудно. В общем, обещаю, будет доставлено все, что нужно. Вы только скажите, чего не хватает. И беритесь за работу.

– Работать нам не привыкать, – сказал Мазай. – Было бы чем да где – мы и собаку заформуем, если понадобится. Мне, сказать по совести, уже не терпится, работать хочется.

– Вот это люблю! – похвалил Маврин. – Если человек с охотой за работу берется, значит, толк будет.

– А воздуходувка хорошо работает? – спросил Жутаев.

– Не только хорошо, но блестяще, – заверил Маврин. – Правда, мы ее опробовали на холостом ходу, а не при плавке.

– Давайте сейчас попробуем дутье, – предложил Борис. – Мне кажется, что в цехе все в порядке. Главное, вагранка в хорошем состоянии, прямо хоть сейчас начинай работать. А вот как с дутьем – неизвестно. Попробуем, Николай Степанович?

– Давайте, это недолго, – согласился Маврин и пошел на электростанцию.

– Значит, решили? – спросил Мазая Жутаев.

– А ты как думал? По-моему, на мель не сядем. Люди нас ждали, надеялись: нужно справиться.

– Правильно. В общем, будем работать.

– Только ты не чуди, а работай, как надо.

Жутаев не совсем понял, что хотел сказать Мазай. Он и без предупреждения всегда старался работать как надо. И если иной раз что-нибудь не получалось, так это уже другое дело, тут уж не его вина. А вот сам Мазай, по мнению Жутаева, немало «чудил», и его поступки чаще всего были неприятны окружающим. Но Жутаев не желал заводить неуместные разговоры и промолчал.

Вдруг что-то загудело, литейка наполнилась резким шумом, и почва слегка задрожала. Очевидно, электрик включил вентилятор воздуходувки. Ребята бросились к вагранке. В литейку вернулся Маврин.

– Задули? – спросил Мазай.

– Как и должно быть. ну, что вы скажете?

– Хорошее дутье, Николай Степанович! – стараясь пересилить шум, радостно закричал Жутаев. – Сильно дует – при таком дутье плавка должна быть хорошая. Отличная!

Глаза его блестели и, казалось, искрились.

– Одним словом, товарищ директор, полный вперед, как говорят моряки, – подтвердил Мазай. – Начнем работать. Дует здорово. И гудит и ревет, тут такой жар будет– не только чугун, сталь можно плавить.

– Значит, угодили?

– Все в порядке, товарищ директор.

– Больше не нужно дутья? – спросил Маврин.

– Хватит, ведь это просто проба. Верно, Мазай?

– Конечно, – солидно согласился Васька.

– Если не нужно, прикажу выключить. Энергию экономим. Боремся за каждый киловатт…

Он вышел из цеха и подал знак электрику. Шум и грохот мгновенно прекратились.

– Теперь пойдемте к главному инженеру эмтээс. Посмотрите детали, какие нужно будет отлить.

Маврин снова повел ребят к конторе. Кабинет был не заперт, но главного инженера не было.

– Он, наверно, в мастерской, – догадался Маврин. – Ну, ничего, похозяйничаем сами.

В углу кабинета стоял небольшой шкаф. Николай Степанович достал из него деревянную модель и положил на стол. Потом вторую, третью…

– Вот это модель коробки подшипника, – пояснил Л1аврин. – Самая дефинитная у нас деталь. Она ставит под угрозу ремонт машин, а значит, и вообще всю работу тракторного парка эмтээс. Повнимательнее изучите модели, товарищи, и решайте, сможете отлить такие детали или нет. Только условие: с самого начала будем говорить откровенно, серьезно, отвечая за свои слова.

Ребята занялись моделями, внимательно осмотрели их со всех сторон.

– Работа не очень сложная, товарищ директор, – решил Мазай, – хотя такие модели мы не формовали. Но говорю откровенно: заформуем и отольем все это. – Мазай похлопал ладонью по собственной груди и заверил: – Ручаюсь!

– Я тоже так думаю, – подтвердил Жутаев. – Завтра сможем приступить к формовке.

– Не завтра, а сегодня начнем, – возразил Мазай. – Нечего зря откладывать да время тянуть.

– Ты напрасно думаешь, что я хочу тянуть время, – спокойно ответил Жутаев. – Я готов хоть сейчас формовать. Но ведь чтобы работать, цех нужно отопить? Говори: нужно?

– Нужно.

– Ведь там холодина. Руки замерзнут – и ланцетку не удержишь. Да и формы могут размерзнуться. А что, разве не так?

– Могут, конечно.

– Ну вот. А землю подготовить нужно? Тоже не минутное дело. Да что тебе рассказывать, ты не хуже меня все это знаешь.

– Горячиться, товарищи, к торопиться нам нечего, – вмешался в спор Маврин. – Давайте решим так: сегодня подготовим все, а что готовить – говорите вы: вы лучше знаете. Требовать не стесняйтесь: все, что нужно и можно, будет сделано. Договорились, товарищи?

Жутаев вопросительно взглянул на Мазая.

– Договорились, – согласился Мазай.

– А если так, цех в вашем распоряжении… Хозяйничайте. Да, я позабыл спросить: довольны вы своей квартирой? Сменить не требуется?

– А мы уже одну квартиру сменили. Перешли на другую, – сказал Мазай.

– Вот как! Почему? – сразу посуровев, спросил Маврин. – Я посылал вас к Баклановым. Эго же очень хорошая семья.

– Правильно, товарищ директор. Но там случилась одна… как бы вам сказать… неприятность.

– Оставаться у Баклановых нам было нельзя, – пояснил Жутаев и вкратце рассказал, почему они ушли от Баклановых.

Маврин с напряженным вниманием слушал и, покачивая головой, возмущался:

– Опозорил семью! Опозорил навсегда. Отец-то его в эмтээс работал – чудный работник. Сейчас он в госпитале. На танке воевал. Мать – хорошая работница, тоже прекрасный человек. Деда все уважают. Вообще фамилия Баклановых – знатная у нас. И вдруг… У кого же вы остановились?

– У Сериковых, – сказал Жутаев. – Хозяйка наша, видно, хорошая женщина. Мы сначала попросились только переночевать, утром хотели уйти, а она не отпустила. Дали слово остаться у них.

– Если так, живите там. Сериковы тоже уважаемые люди.