Текст книги "Свадебный круг: Роман. Книга вторая."

Автор книги: Владимир Ситников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Как давно это было и было ли?

Надежда слетела с высокого крылечка, как всегда, продуманно одетая, ловкая. Под полями меховой дымчатой шляпки лицо похудевшее, в глазах милая, виноватая улыбка.

– Не идешь, а танцуешь, – подзадорил он невольно, чувствуя отчуждение к ней.

– Ой, Гарик, я, наверное, стала старухой? Разве такой я была?

Она, как всегда, напрашивалась на похвалы.

– Когда я вижу тебя, я чувствую себя ограбленным. Из-за тебя бы, наверное, в прошлом веке стрелялись поэты и гусары, – сказал он, ощущая прежнюю холодность.

– Все, все теперь, Гаричек, в прошлом. Я себя чувствую старой маразматической клячей, – проговорила она, уверенно беря его под руку.

Надо было продраться сквозь традиционную словесную накипь, чтоб услышать от Надьки естественные слова, узнать, зачем она хотела встретиться.

– Ты женился, – не спросила, а утвердительно сказала Надежда, заглядывая ему в лицо. – Я все знаю. Она дочь того широкозубого мужика, который все орал: пить, так водку, воровать, так миллион. Как тебя угораздило? Что, она очень красивая?

«Ах, Надя, Надя, какое теперь тебе дело, что у меня за жена?» – подумал он и чуть ли не оправдываясь, проговорил:

– Но ведь дочь и отец могут быть разными.

– Возможно, – не веря, усмехнулась Надежда. – Еще я знаю, что ты председатель колхоза. Я ведь слежу за тобой, – с похвалой себе сказала она, прижимаясь к его плечу. – Ой, Гарик, Гарик, как все изменилось. Тяжело тебе? – заглядывая ему в глаза, проговорила она, и опять прорвалось любопытство, а может, даже ревность. – Ты счастлив? Она, наверное, спокойная, надежная, идеальная хранительница семейного счастья, да?

– Счастье – это когда поедешь за сеном и веревка не лопнет, а у меня она все время рвется, – ушел он от ответа.

Вот и ресторан, где решил Серебров поговорить с Надеждой. В это время сюда забегали торопливые люди, чтобы наспех проглотить запоздалый обед. И только трое капитально расположившихся завсегдатаев южного обличья проводили Надежду завистливыми, знойными взглядами: отлично сложенная женщина с упругой походкой.

Серебров выбрал столик за массивной колонной, чтобы не мешали эти досужие взгляды. Надежда, уверенно достав из своего портфельчика пачку сигарет, закурила. Это тоже была перемена в ней. Он залюбовался ею. Модный свитерок-самовяз с полосами подчеркивал ее стать, в больших, таких красивых продолговатых глазах вопрос.

– Ты знаешь, почему я написала тебе?

– Нет, – уверенный в том, что написала она из-за дачи, покривил он душой.

– Я очень хотела тебя увидеть, – притрагиваясь длинными своими пальцами к его руке, проговорила она. – Очень хотела увидеть. У меня опять такое ощущение, что я одна. На всем белом свете одна как сирота.

Он усмехнулся: начинается прелюдия к разговору. Теперь Надежда скажет, что никто из числящихся в друзьях не хочет им помочь. Если она начнет этот разговор, он объявит его запретным. Пусть Макаев сам играет по какому-нибудь своему сценарию.

Но Надежда ни о даче, ни о статье не говорила.

– И отчего же у тебя такое разочарование? – снисходительно спросил Серебров, не веря в ее одинокость.

Повторяя спичкой узор на скатерти, она проговорила:

– Я не знаю, Гаричек, как тебе сказать…

Все понимающая смазливая официантка оценивающе посмотрела на Надежду и расставила тарелки. Потом нетерпеливо нацелилась привязанным на шпагатике карандашом в блокнот.

– Вино пить будем?

– Обязательно, – сказал Серебров, утверждая официантку в каких-то ее скрытых заключениях. – Что там у вас получше?

Пока официантка записывала заказ, Надежда смотрела на кончик сигареты и молчала. Тогда Серебров сам решил начать разговор для того, чтобы Макаевы не надеялись. Он спасать их не намерен. Однако у Надежды его слова не вызвали интереса.

– Да, Макаев вначале испугался, требовал, чтоб я тебе написала. Я тоже сказала ему, что надо выплатить за дачу деньги. Мне эта его возня противна. Для чего жить? Чтоб обманывать, обводить вокруг пальца, и этому радоваться. Ах, как мне обрыдла его хитрость и изворотливость. Я думала, он твердый, решительный, а он просто хитрый, – и вдруг обрушила на Сереброва новость, – если будет такое продолжаться, я уйду, Гаричек, от него. Точно уйду.

Вот это была неожиданность! Серебров закурил, чтоб как-то скрыть свою растерянность. Чего-чего, а такого известия он не ожидал. И у него стала таять холодноватая настороженность. Надя, Наденька…

За окнами уже синел ранний зимний вечер, и пиликали на эстраде музыканты, настраивая инструменты. Невдалеке сели вовсе зелененькие девчушки-стрекотухи. Они неумело, демонстративно закурили, выпили какой-то дрянной плодово-ягодной «краснухи» и, перешептываясь, стали ждать, когда ударит музыка. Глаза их сияли. Начиналась роскошная, почти взрослая жизнь. Наверное, такими же были они с Надькой, когда удавалось попасть сюда в студенческие годы.

Он боялся смотреть ей в глаза. «Эх, Надя, Надя, жалость моя! – хотелось прошептать ему. – Почему же так поздно ты решилась?» – но он не сказал этих слов, поднял фужер с вином, чокнулся.

Завел свою бодрую музыку оркестр. Молодые и не очень молодые щеголи доняли их, то и дело вырастая перед столом, чтобы пригласить Надежду.

– Может, пойдем? – спросил он.

– Конечно, Гарик, – сговорчиво откликнулась она.

Серебров шел рядом с Надеждой полутемными улицами, обеспокоенный и смущенный. «Надежда, Надежда. Собирается бросить Макаева». Теперь уже не радость, а смятение вызвала у него эта новость. И смятение это усилилось, когда Надежда, сжимая его локоть, проговорила с раскаянием в голосе:

– Ты знаешь, Гарик, я почему-то теперь думаю, что вовсе неважно, где жить, а с кем – очень важно. Очень простой вывод, но как долго я к нему шла, – и, сбрасывая снег, провела затянутой в перчатку рукой по заснеженным штакетинам.

Наверное, все-таки не ушло, не исчезло все то, что связывало его с Надеждой.

Они долго кружили тесными от снега, безлюдными переулками, и пришли к своему старому деревянному дому. У Сереброва всегда вызывал лирическую грусть этот непритязательный и терпеливый брусковый дом. Он еще больше почернел, стал каким-то растерянным и стыдливым. Напоминая о цветении, белели в палисаднике увитые инеем яблони. В воспоминаниях Сереброва яблоневый цвет был накрепко спаян с Надеждой. Вот по этим стойкам он карабкался к ее окну, чтобы положить цветы. Ладони долго горели от заноз и ссадин. Зато какой петушиный восторг поднимался в груди, когда он слышал удивленный Надькин крик:

– Опять кто-то положил букет!

– Ты помнишь? – сжав руку Надежды, спросил он.

– Как же, Гарик.

Ему вдруг показалось, что он и сейчас сможет нарвать для Надежды цветущих яблоневых веток. Он даже взялся за сук, но на них посыпалась снежная пыль.

– Говорят, что наш дом скоро снесут, – вздохнула Надежда. – Он ведь очень старый, а жалко.

Серебров сжал ее руку. Ему тоже было жалко этот дом, жалко Надежду. Но вдруг сильной безысходно несчастной волной нахлынуло на него воспоминание о том, как плакала Вера во время грозы в Синей Гриве у Очкиных. Неужели она предчувствовала, догадывалась, что где-то в глубине у него теплится любовь к Надежде?! Потом он вспомнил Танюшку. Она заказывала ему купить куклу Катю. Потом он вспомнил, что у него будет сын. А Ильинское? Нет, нет, не может быть дубля, он невозможен. Не может он остаться в глазах жителей Ильинского этаким бездумным попрыгунчиком, так и не сделавшим ничего путного.

Но неужели все, что связывало его с Надеждой, окончательно уйдет в прошлое. Возникло ощущение тоскливой одинокости и растерянности. Как когда-то давно-давно (вроде уже было так) он припал губами к ее руке и, с трудом оторвавшись, медленно пошел прочь. Он шел, и ему казалось, что Надежда стоит под яблонями и с упреком смотрит ему вслед. Что-то протестующее всколыхнулось в нем. «Чего же я пошел? Надо вернуться! Пробежать эти пятнадцать шагов и вернуться», – но на это не хватило сил, хотя он с тоскливой жутыо понимал, что этими шагами все кончается навсегда. С этого часа неминуемо будет у него возникать ощущение тоскливой одинокости. «Безвозвратно, навсегда», – мысленно повторял он, и никак это не сопоставлялось с живым человеком. Надо просто вернуться, вбежать по скрипучей лестнице, распахнуть дверь и прошептать: «Я, не могу без тебя, Наденька», но он не побежал, он поднял воротник пальто и пошел дальше пустынной улицей. В пять утра надо было ехать на аэродром.

г. Киров – Нижнее Некино.

1973–1982 гг.

ОБ АВТОРЕ КНИГИ

Член Союза писателей и Союза журналистов Владимир Арсентьевич Ситников родился 28 июля 1930 г. в дер. Мало-Кабаново Вожгальского (ныне – Куменского) района Кировской области в крестьянской семье.

В 1937 г. семья переехала в г. Киров. Здесь В. Ситников окончил среднюю школу, а позднее – в Ленинграде филологический факультет университета.

В 1954 г. В. А. Ситников возвратился в родной город. Работал в областных газетах «Комсомольское племя», «Кировская правда». В 1958 г. вступил в КПСС.

В том же году в Кировском книжном издательстве вышла первая книга Владимира Ситникова – повесть «Ищу призвание». С того времени в Москве, Горьком, Кирове издано более двадцати книг писателя:-повести «Горячее сердце», «Белогривская метелица», «18-я весна», «Русская печь», «Летние гости», книги очерков «Большое новоселье», «О том, что дорого сердцу», «Вятские перелески» и другие.

Главное место в творчестве Владимира Ситникова занимают произведения, посвященные жизни деревни. Некоторые книги раскрывают страницы вятской истории. В последние годы он проявил себя как один из ведущих очеркистов северного Нечерноземья. Его проблемные очерки, публикуемые в книгах и периодической печати, получили высокую оценку критики и литературной общественности, отмечены премиями газет «Сельская жизнь», «Литературная Россия», Союза журналистов СССР и Кировской областной журналистской организации.

Проблемы современной сельской жизни писатель поднимает и в романе «Свадебный круг». Первая книга романа вышла в 1982 году.

По мотивам романа В. Ситниковым написана пьеса «Райская обитель». Она поставлена Кировским областным драматическим театром.