Текст книги "Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)"

Автор книги: Владимир Мильчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

32. ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР

Иван Федорович заранее был уверен в том, что на допросе Каракурт будет вести себя необычно, не так, как другие преступники. «Что же он сейчас предпримет? – думал полковник, готовясь к допросу. – Разыгрывать раскаяние для него бесполезно. Уже было, и даже в нашем городе. Подставить вместо себя кого-нибудь из своих соучастников, как у него получилось в деле Сивоконя, тоже не выйдет. Показаниями своих сообщников он уже полностью изобличен. Самылкин достаточно опытен и, конечно, понимает, что за свои преступления он может ожидать только одного приговора – расстрела. Какой же метод борьбы за то, чтобы этот приговор не состоялся, он изберет?»

Под вечер, вернувшись в управление после обыска у Коновалова, полковник Голубкин не стал вызывать Каракурта на допрос. Поручив Кретову допрашивать Коновалова, Иван Федорович, вопреки своему обыкновению, решил рано отправиться домой. Нужно было как следует отдохнуть, выспаться, наконец, просто все обдумать перед поединком с преступником. Собственно говоря, этот поединок имел для полковника Голубкина чисто моральное значение. Дальнейшие мероприятия по делу Самылкина будут проводить органы Государственной безопасности. Конечно, все подручные бандита – обычные уголовные преступники, но сам Каракурт… Ясно, что в его биографии есть такие загадочные моменты, которые мерами уголовного розыска не раскроешь. Вот, например, эти его подозрительные гастроли в крупные портовые города на юге… Да и убийство Александра Даниловича Лобова не связано с уголовной деятельностью шайки. Это террористический акт, совершенный лично Каракуртом, правда, с помощью Сивоконя, Коновалова и, может быть, еще кого-нибудь. Но этим уж займутся органы госбезопасности. Уголовный розыск сделал все, что мог. Иван Федорович запер бумаги в сейф и направился домой.

Но едва лишь, выйдя из ворот управления, он сделал по тротуару с десяток шагов, как наткнулся на стоящих под деревом трех друзей из школы Первомая.

– Вы что это? – удивился полковник. – Не меня ли тут караулите?

– Вас, Иван Федорович, – признался Игорь.

– Так точно, вас, товарищ полковник, – вдруг четко по-военному ответил Тимур и даже подтянулся. Света ограничилась тем, что кивнула головой и покраснела.

– Так почему же вы не зашли в управление, не подождали в приемной?

– Мы несколько раз звонили, но вас все не было. Вот и решили здесь подождать, – ответил Игорь.

– Новые данные раздобыли?

– Нет, – нерешительно проговорил Тимур, – У нас другое…

– Мы с вами поговорить хотим, посоветоваться, – добавил Игорь.

– Посоветоваться? Насчет чего? Тимур и Игорь смущенно переглянулись.

– Мы, Иван Федорович, о жизни посоветоваться хотим, – выручила друзей Света.

– О жизни? – еще больше удивился полковник. – Ну, знаете… Хотя вот что. У вас сегодня вечер свободный?

– Свободный, – в одни голос ответили все трое.

– А домашние задания готовы?

– Порядок, – коротко заверил Тимур.

– Тогда подождите меня здесь. Минут через пять я буду в вашем распоряжении. Вернувшись в свой кабинет, Иван Федорович первым долгом позвонил к себе домой.

– Настенька! – окликнул он, услышав в трубке голос жены. Глаза полковника вдруг стали необычно ласковыми. – Тут вот какое дело, – с улыбкой продолжал он. -Я сейчас домой приду, и не один. Со мной будет троица друзей. Так ты там приготовь угощение. – Полковник выслушал ответ своей Настеньки и весело рассмеялся. – Нет, нет, только не это. Если бы речь шла о настойке и огурчиках, я бы сказал «сообрази». А ведь я говорю «приготовь». А это уж по части варенья, печенья и прочих сладостей. Да, совсем молодые друзья. Им троим меньше лет, чем мне одному. Значит, еду. Как там Петька, не баловался? Нос не расквасил?

Выслушав сообщение, что его любимец, пятилетний Петька, хотя и очень баловался, но носа ухитрился не расквасить, Иван Федорович еще раз пообещал приехать через десять минут и повесил трубку. Затем по внутреннему телефону он позвонил в гараж и вызвал машину.

Садясь рядом с шофером, Иван Федорович приказал: «Поехали домой».

Пока машина медленно катилась по широкому двору управления, шофер, сочувственно оглядев Голубкина, спросил:

– Заболели никак, товарищ полковник?

– С чего вы взяли? Здоров, как сорок тысяч спортсменов.

Шофер недоумевающе пожал плечами. За четыре года его работы в управлении полковник первый раз ехал домой в машине.

– Садитесь, друзья, – пригласил Иван Федорович ожидавших его школьников. – Сумеете разместиться втроем?

– Сумеем, – ответил за всех Игорь. Приятно смущенные ребята уселись в машину.

Иван Федорович жил недалеко от центра города на широкой, но мало оживленной улице. Вместо асфальта улицу покрывал отполированный временем и шинами машин булыжник. Когда-то эта улица вела к одному из участков крупной промышленной стройки, развернувшейся на окраине города. Тогда по ней ежедневно проходили машины с железом, камнем, кирпичом, лесом и бетоном. Но закончилась стройка, засиял огнями на бывшей окраине мощный красавец-завод, и тогда улица, бывшая лишь вспомогательной артерией стройки, утратила свое значение. К заводу пролегла другая, более удобная магистраль. По ней стало ездить на завод высокое начальство, заграничные гости, и отцы города принялись ревностно украшать и благоустраивать ее. А улица, на которой жил полковник, так и осталась в затрапезном, износившемся с годами наряде.

Дом, в котором жила семья Ивана Федоровича, тоже остался от времен стройки. Это был большой барак, какие десятками возникают на всяком строительстве. Правда, барак этот в свое время был построен для семей инженерно-технических работников, то есть разделен капитальными стенами на несколько двух– и трехкомнатных квартир. Давно уже пора было пустить этот барак на слом, да все находились более неотложные дела, и здание, построенное как временное, верой и правдой продолжало служить уже второй десяток лет.

Впрочем, жильцы этого дома-барака, хотя иногда и ругали неповоротливые строительные организации, но не особенно зло и настойчиво. Здание было выстроено добросовестно. Зимой с нем было тепло, а жарким азиатским летом – прохладно. А главное преимущество барака перед благоустроенными многоэтажными домами заключалось в том, что здесь перед каждой квартирой был разбит небольшой садик. И нужно сказать, жильцы умело использовали эту редкую в условиях большого города благодать. Барака совсем не было видно за сплошной стеной кустов роз, урюковых деревьев и виноградников.

Первое, что услыхали Игорь, Тимур и Света, войдя вслед за полковником в один из приквартирных садиков, был восторженный вопль:

– Папка пришел!

Загорелый, как негритенок, Петька сломя голову мчался по выложенной кирпичом дорожке навстречу отцу. Всего светлее у Петьки были его выгоревшие под солнцем волосы и когда-то синие, а сейчас побелевшие трусы. Все же остальное было темно– шоколадного цвета.

Иван Федорович подхватил сына на руки и критическим взором оглядел его покрытые заживающими царапинами руки и ноги. Свежих царапин не обнаружилось, синяков на сияющей от радости рожице тоже не было, и отец сделал вывод, что день прошел без особых происшествий.

– Под краном купался? – спросил он сына.

– Купался, – кивнул Петька, – два раза. – И, помолчав, с сожалением добавил: – Еще один раз остался.

– Да, – подтвердил полковник. – Как договорились. Не больше трех раз в день, – Потом, поглядев на небо, определил: – Солнце садится. Познакомься, сынок, с моими друзьями и беги купаться последний раз.

– Твоя друзья?! – недоверчиво оглядел Игоря и Тимура спущенный с рук Петька. – Мальчишки, как я, только большие.

– А разве мы с тобою не друзья? – улыбаясь, спросил сына Иван Федорович.

– Ого! Еще какие, – согласился Петька и, побежденный этим доводом, по очереди протянул руку Тимуру и Игорю.

– Петр Иванович Голубкин, – стараясь говорить низким голосом, отрекомендовался он. – Из средней группы сорок второго детского сада.

– Очень приятно познакомиться! – так же по очереди заверили Петьку Игорь и Тимур, а Света, придя в восторг от самостоятельности малыша, расцеловала его в обе щеки, чем вызвала бурный протест пятилетнего Петра Ивановича.

– А ну, быстро купаться, – прервал Иван Федорович назревавший конфликт. – Да разотрись крепче после купания.

Петька умчался.

– По-спартански воспитываете? – спросил Тимур.

– Не хочу, чтобы из моего сына вырос хлюпик, вроде вашего Костюнчика.

В винограднике под густым зеленым потолком листвы стоял круглый стол с угощением. Настенька, вернее, Настасья Кирилловна, развернулась вовсю. Одного варенья стояло четыре сорта, лежали различные пироги, пирожки, булочки, и среди всех этих яств пыхтел и отфыркивался паром пузатый медный самовар.

Усадив мужа и его гостей, Настасья Кирилловна наполнила стаканы чаем, но сразу же вынуждена была передать свои обязанности хозяйки Ивану Федоровичу. Возвращение Петьки после купания потребовало ее присутствия в доме.

– Трудно вашей жене одной с ребенком и по хозяйству, – тоном опытного человека посочувствовал Игорь.

Иван Федорович, лукаво взглянув на юношу, возразил:

– Почему одной? У нас целый коллектив. По кулинарии ей дочка помогает, десятиклассница. Сейчас она в школе. А что потяжелее, делает Леша, старший наш, ну и я, конечно, Петька пока еще не в счет. Да что это я? Пусть уж у самовара похозяйствует Света, пока Настенька не освободится. Не возражаете?

Света пересела к самовару.

– Только давайте не чиниться, – пригласил Иван Федорович, все еще державшихся связанно ребят. – Учтите, что все поставленное на стол должно быть съедено без остатка, а наоборот, с добавкой.

Некоторое время проголодавшиеся ребята, воспользовавшись приглашением Ивана Федоровича, уничтожали поставленные на стол угощения. После уроков они, торопясь увидеть полковника, не успели заглянуть домой и поэтому не могли пожаловаться на отсутствие аппетита.

– Иван Федорович, – первой нарушила молчание Света, – что вам известно о Грише Молчанове?

– Очень немного. Рана для жизни не опасна. Врачи ручаются, что через месяц-полтора мальчик вернется в школу. А вы разве у него не были?

– Были, – ответил Тимур. – Плохо с Гришкой. Тяжело ему.

– Плачет?

– Не плачет, но тяжело.

– От класса отстать боится, – подсказала Света.

– Ну, это дело поправимое.

– Правильно, – подтвердил Игорь. – Мы уже с ним договорились: как только врачи разрешат, будем ходить в больницу и помогать Гришке по всем предметам. Не отстанет. Только вот дома у него…

– А что у него дома?

– Света с его матерью говорила, – уклонился Игорь. – Расскажи, Света.

– Понимаете, Иван Федорович, – заговорила Света. – У Гриши отец на фронте погиб. Отчим – пьяница попался. Так вот, когда Гришу ранили, он в тот же день уехал куда-то. Сбежал.

– Это мы знаем, – подтвердил полковник.

– Иван Федорович, – перебил разговор Игорь, – а почему вы его не арестовали?

– Видите ли, ребята, – объяснил полковник, – Елизар Марфушин плохой, гаденький человек. Но за это у нас в тюрьму не сажают.

– Жаль, – вырвалось у Тимура.

– Таких надо перевоспитывать, – улыбнулся горячности юноши полковник. – Ведь никакого уголовного преступления он не совершил.

– Ну знаете, Иван Федорович, – возмутилась Света, – жить так, как жил он, уже преступление. Соседи из их двора рассказывали: он только прикрывался тем, что, якобы,

работал в артели, а на самом деле шил туфли частным заказчикам. Кто с этим должен бороться?

– Финорганы райсоветов, а в первую очередь эти самые соседи. Почему они молчали, видя, что в их коллектив пролез паразит, мародер?

– Ну кто же с ним будет связываться? – отступила Света.

– Вот этим как раз и пользуются разные мелкие жулики и проходимцы. К уголовной ответственности их не привлечешь, а соседи, общественность или покрывают их, или, в лучшем случае, делают вид, что ничего не знают, – с сердцем сказал Иван Федорович.

Некоторое время за столом стояла тишина, словно все почувствовали, что и они виноваты в том, что в нашем обществе, среди честных советских людей живут еще люди-паразиты.

– А как Гриша зарабатывал деньги, он вам рассказал? – первым нарушил молчание Иван Федорович.

Собеседники полковника потупились. Нелегко им было узнать горькую правду про своего товарища по учебе.

– Рассказывал, – негромко ответил Игорь. – Так ведь Иван Федорович, у Гришки отчим все пропивал, даже пенсию за отца.

– Я не думаю обвинять Гришу, – мягко заговорил Иван Федорович, – хотя выход, который он нашел для себя, неправильный выход.

– Мы это понимаем, – хмуро проговорил Тимур.

– В том, что Гриша увидел только этот неправильный путь, виноваты, прежде всего вы, комсомольцы, его друзья по школе, – укоризненно продолжал Иван Федорович. – Да и я в этом деле тоже промах допустил.

– А вы тут при чем? – удивилась Света.

Полковник рассказал о своей случайной встрече с Гришей Молчановым у дверей кино.

– А что же вы могли сделать? – недоумевал Тимур. – Ведь за продажу билетов уголовный розыск не арестует.

– Многое мог бы сделать. Но с Гришей Молчановым, несмотря на трагический случай, в общем, все кончится благополучно. Жестокий урок, полученный им от жизни, многому его научил. А был у меня случай… до сих пор простить себе не могу…

– Расскажите, Иван Федорович, – так и впилась взглядом в полковника Света.

– Расскажите, – поддержали ее Тимур и Игорь.

– Расскажу, раз к слову пришлось, тем более что ведь вы хотели о жизни посоветоваться. Такой случай доказательней любого совета. Было это лет десять тому назад. Работал я в одном из районных отделений. Приводят однажды ко мне мальчишку лет двенадцати. Задержан по подозрению в карманной краже. А день у меня тогда выдался горячий – убийство из ревности и две крупных кражи в районе произошли. Во всех трех случаях преступники успели скрыться. Нужно принимать экстренные меры, ловить преступников, а тут этот мальчишка. Поругал я его, сказал, что воровать нельзя, что надо учиться, в общем, прочитал мораль, да и отпустил. На прощание сказал, чтобы в другой раз не попадался.

– А он снова засыпался, – подсказал Игорь.

– В том-то и дело, что больше этого мальчишку к нам в отделение не приводили. Несколько лет прошло. Я уже давно забыл про него. И вот года два тому назад приехал я по одному делу в тюрьму. Во дворе несколько заключенных было на прогулке. Вдруг один из них окликает меня. Я подошел. Вижу – парень лет двадцати, типичный уголовник. «Не узнаете?» – спрашивает. «Нет, – отвечаю, – не узнаю». А он посмотрел на меня с укором и говорит: «Вглядитесь получше. Может, и узнаете. Ведь это по вашей вине я в тюрьму попал. Третий срок отбывать начал», «Ну, – говорю я ему, – мне эта песня знакома. Каждый преступник уверяет, что уголовный розыск арестовал его по ошибке». «Да нет, – махнул рукой парень, – взяли меня правильно и приговор по делу вынесли справедливый. А вот в том, что я стал блатягой, виноваты вы. Помните, лет десять назад меня к вам приводили. Мне тогда двенадцать лет было. В пятом классе учился. Часы золотые я у одного фрайера из кармана тянул, да неудачно. А вы вместо того, чтобы разобраться, припугнуть меня по-настоящему, с родителями моими поговорить, взяли да и отпустили меня. Некогда вам было со мной возиться. Я вижу, что мне первая неудача легко с рук сошла, снова взялся. Но на второй раз я крепко всыпался. Три года получил. А с тех пор так уж и пошло…»

Полковник замолчал. Ребята, притихшие, посуровевшие, внимательно смотрели на него, ожидая продолжения рассказа. Но Иван Федорович невесело улыбнулся и закончил:

– Парень, в общем, верно сказал. Не имеем мы права быть равнодушными к чужой беде. Иному для поддержки нужны теплое слово или дружеская помощь, а иному и суровое предупреждение, чтобы вовремя одуматься.

– А где он сейчас, Иван Федорович?! – несмело спросила Света. – Паренек этот?

– Отбывает срок по приговору. Но думаю, что раз уж он задумался над своей судьбой, то сумеет сделать крутой поворот. Выпрямится.

Полковник помолчал, затем оглядел собеседников и улыбнулся:

– Ну, что примолкли? Света, угощайте друзей, налейте им чаю и давайте потолкуем о вашем деле.

– У нас дело простое, Иван Федорович, – начал Игорь. – Мы просим вас еще раз прийти к нам в школу.

– Неужели еще что-нибудь выявляется?

– Нет. Все в порядке. Мы вас просим доклад сделать!

– Доклад? О чем?

– Вначале мы хотели просить вас сделать нам доклад о бдительности. А сейчас вот вы рассказали… Знаете что, Иван Федорович?! Сделайте нам доклад о дружеской помощи… Ну, вы понимаете…

– Понимаю, – улыбнулся полковник. – Сделаю. Тем более что меня просили выступить примерно с таким же докладом в ремесленном училище, в том самом, где учился Дмитрий Клебанов. Помните, погиб вместе с Юрием Зарифовым. Только надо, чтобы дирекция вашей школы или комсомольский комитет взялись за организацию.

– Так мы от имени комсомольского комитета и говорим с вами.

– Ой, Иван Федорович, что у нас было… – зачастила Света. – Из горкома и райкома комиссии работали!.. Потом собрание!.. Ваське Симкину здорово досталось. Новый комитет избрали, а секретарем – Игоря. Тимур – тоже член комитета.

– Вот это правильно, – одобрил Иван Федорович. – Доклад в вашей школе я сделаю.

– Мы у себя бригадмил организуем, – сообщил Игорь, – из старшеклассников. Ваш доклад нам очень поможет.

– Это и есть разговор о жизни? – полюбопытствовал полковник.

– Нет, – ответил за Игоря Тимур. – Разговор о жизни другой.Я в этом году школу кончаю. Игорь через год кончает. Мы хотим идти работать в уголовный розыск. Как это сделать?

– Если вы это твердо решили, то наше управление поможет вам, – серьезно и даже строго ответил полковник Голубкин. – Кончайте школу и приходите. Направим вначале на учебу.

Наступила пауза. Иван Федорович чувствовал, что ребята еще не все сказали, но стесняются продолжать разговор. Чтобы дать им возможность подумать, полковник шутливо нахмурился и нарочно грозным тоном проговорил:

– Хотя вы еще и не мои подчиненные, но приказы должны научиться выполнять. Был приказ съесть все варенье и потребовать добавки. Выполняйте.

Света наполнила опустевшие стаканы. Подцепив на ложку вишневое варенье, Тимур, как бы между прочим, спросил:

– А если девушка захочет работать в розыске? Как тут?

– Что ж. Есть у нас и женщины-сотрудницы, – подавив улыбку, ответил Иван Федорович.

– Это ты насчет Светы, что ли?

– Да, я тоже с ними хочу, – смущенно кивнула Света.

– Только предупреждаю, друзья, – дружески сказал Иван Федорович. – Работа у нас нелегкая. Прямо скажем, тяжелая работа. Да и учиться вам придется немало.

– Этого мы не боимся, – в один голос ответили трое друзей.

Вспоминая сейчас этот вчерашний разговор, Иван Федорович улыбнулся. Горячий порыв ребят, с благородной щедростью юности готовившихся отдать свои лучшие годы борьбе за очищение нашего общества от грязи, тронул и обрадовал его. Это шла чистая в помыслах, честная и непримиримая комсомолия, надежная смена старшего поколения чекистов, «Им, конечно, будет легче, чем нам, старикам, – добродушно улыбнулся полковник. – Они будут выметать последний сор и пыль с первых ступеней коммунизма. Ну что ж. Так оно и должно быть. Об этом времени, наверное, и мечтал Дзержинский, начиная по указу Ленина борьбу не только со шпионажем, террором и заговорами, но и с бандитизмом, спекуляцией, хулиганством. Наше дело разделаться с еще уцелевшими зубрами преступного мира. С зубрами вроде Каракурта.

Иван Федорович взглянул на часы и поднял трубку внутреннего телефона.

– Приведите арестованного Самылкина! – приказал он.

Два конвоира с обнаженными наганами ввели Каракурта в кабинет и, посадив его на заранее подготовленный посередине комнаты стул, в нерешительности затоптались у двери.

– Ничего, идите, – отпустил их Голубкин. – Побудьте за дверью.

– А не боишься, что я тебя опять ножиком пощекочу? – с хмурой издевкой спросил Самылкин.

– Чего ты бравируешь? – презрительно смерил его взглядом Голубкин. – Ни нож, ни наган в твои руки больше не попадут. Хватит землю поганить.

– Грозишь?

– Констатирую факт.

– Значит, меньше расстрела не будет?

– Полагаю, что так. Знал, на что шел.

– Знать-то оно знал, да все-таки… – в невольном замешательстве протянул Каракурт и вдруг, распаляясь, сердито выкрикнул: – Ну так ковыряйся, гад, в моих делах! А я от всяких показаний отказываюсь. Так и запиши: «Обвиняемый Самылкин Игнат Евтифеевич, он же Каракурт, от дачи показаний отказался».

– Не психуй, – обрезал его Голубкин. – Твои показания нужны нам, как покойнику путевка в санаторий. В деле все и так ясно. Завтра мы его передаем.

– Как передаете? – опешил Каракурт. – Уже закончили?

– Мы свою работу закончили. Добавим в дело справку, что «обвиняемый Самылкин Игнат Евтифеевич, он же Каракурт, от дачи показаний отказался» – и все.

– Занятно, – недоверчиво протянул неприятно пораженный Самылкин. Безусловно, старый бандит надеялся использовать время предварительного заключения для организации побега. Голубкин понял это и усмехнулся. Каракурт догадался, что его тайные надежды разгаданы.

– Значит, без меня меня женили, – с ненавистью глядя на Голубкина, сквозь зубы проговорил он. – Навешали на меня всех собак, сволочи!

– Вот прочтешь обвинительное заключение, узнаешь, много ли чужих собак на тебя повешено? Хотя основные пункты обвинения уже ясны и я могу вкратце перечислить их. Поскольку ты отказываешься от показаний, то я остановлюсь только на безусловно доказанном.

– Интересно, – с независимым видом процедил Каракурт. Полковник понял, что бандит не пропустит ни слова из того, что он ему скажет.

– В начале этого года, точнее 6 января, ты бежал с места заключения, отсидев всего три с половиной года из пятнадцати по приговору, – начал Голубкин. – Приехал в Краснодар и совершил там несколько ограблений. В числе ограбленных был и Караулов Иван Семенович, по документам которого ты проживал до момента ареста. После Краснодара ты побывал в Свердловске, Новосибирске, Алма-Ате. Подолгу в этих городах не задерживался. Три-четыре ограбления – и дальше. Но при ограблениях ты брал только наличные деньги и золото. В мае месяце ты приехал в наш город. С помощью освобожденного по амнистии уголовника Косого и Жорки Мухаммедова создал небольшую, но активную банду грабителей. Часть твоих подручных действовала на мотоциклах. Тебя больше всего интересовало золото. Решив сразу взять крупное количество драгоценностей, ты организовал ограбление Ювелирторга. Но здесь дело сорвалось. Вынужденный бежать, ты застрелил двух своих напарников – Зарифова и Клебанова. Ну как, верно я излагаю ход событий?

– Это еще надо доказать, – хрипло ответил Каракурт.

– Уже доказано показаниями Косого, Мухаммедова и экспертизой пуль, извлеченных из тел Клебанова и Зарифова. Пули были выпущены из нагана, отобранного у тебя при аресте. Продолжим. Сам ты принимал личное участие только в грабеже Ювелирторга и квартиры Арских. Для легализации ты поступил работать шофером в гараж райпотребсоюза и зарекомендовал там себя как отличный работник.

– Смягчающее вину обстоятельство, – искривился в улыбке Каракурт.

– Наоборот, просто маскировка гадины под честных людей.

– Но за все, что ты мне рассказал, расстрел не обязателен. «Принимая во внимание чистосердечное раскаяние…» – елейным тоном процитировал бандит. – Могут и заменить…

– Не рассчитывай. Ведь, кроме того, ты пытался убить Гани Рустамова, узнавшего о твоих бандитских делах. Чтобы сбить следствие с правильного пути, ты сунул в карман оглушенному ударом молотка Рустамову пачку папирос с анашой: мол, наркоман вел машину и сделал аварию. Ты велел Мухаммедову убить Григория Молчанова и, наконец, лично тобою убит в колхозе «Счастливое» Александр Данилович Лобов.

Последние слова полковника упали на Каракурта как тяжелый камень. Он даже покачнулся вперед и тяжело задышал.

– Врешь, вот это врешь, – прохрипел он, – липу лепишь, гад!

– Если хочешь, дадим очную ставку с Сивоконем, с Жоркой Мухаммедовым, да и «вальтер», принадлежащий полковнику Гурину, из которого ты стрелял в Лобова, разыскан.

– До всего докопался, – с бессильной злобой бросил Каракурт. – Поумнел, видать.

– И поумнел, конечно, – спокойно согласился Иван Федорович, – да и для тебя простора меньше стало. Подручных надежных не имеешь. Даже Мухаммедов с Сивоконем от тебя отвернулись.

– Под вышку подводишь, – не обращая внимания на слова Голубкина, все более наливаясь злобой, хрипел Каракурт. – За старое мстишь…

– Нет, – внимательно вглядываясь в искаженное злобой лицо Каракурта, ответил Иван Федорович, – не мщу, а исправляю ошибку молодости. И как я тебя тогда, в тридцатом году, не разгадал? Даже в комсомол рекомендацию дал.

Воспоминание о днях юности необычно подействовало на старого бандита. Он несколько секунд сидел молча, глядя в глаза Ивана Федоровича, и вдруг дрогнувшим голосом проговорил:

– А какая лично для тебя выгода в том, что меня расстреляют?

– Огромная, – спокойно ответил Иван Федорович. – Тогда лично мне, – подчеркнул он, – не придется возиться с распутыванием твоих подлых дел.

– Да тебе и так больше не пришлось бы возиться со мною, – неожиданно тихим голосом проговорил Самылкин.

В глазах Голубкина промелькнуло удивление. «Что еще задумал Каракурт? Разжалобить меня собрался, что ли?»

– Иль ты в монастырь уйти собрался? – усмехаясь, спросил он. – О спасении души задумался?

– О душе какой разговор? – по-прежнему тихим голосом ответил Каракурт. – Не о душе, а о тебе думаю. Ведь мне уже шестой десяток идет. Пора и на покой. Хотел завязать, повернуть на другую линию.

– Не поздно ли?

– Не поздно. Я еще крепкий, лет двадцать проживу. За двадцать лет, честно работая, я бы весь ущерб, который принес государству, восполнил. Я бы…

– А жизнь Лобова и других убитых тобою людей чем ты восполнишь? – сурово прервал Голубкин покаянную речь бандита.

Злые огоньки вспыхнули в глазах Каракурта, но он сдержался и печальным тоном ответил:

– Жизни людские, конечно, ничем не восполнишь, чего об этом говорить, Только ведь сам-то я немногих…

– Может, напомнить тебе? – снова прервал его Голубкин. – Начнем с комсомольца Гавриила Буеракова, затем помянем старого коммуниста Семена Петровича, потом…

– Не надо! – почти закричал Каракурт, отводя глаза в сторону, и после долгой паузы добавил: – Сам помню.

– А вообще, из тебя неплохой актер мог бы получиться, – насмешливо констатировал Голубкин. – Пожалуй, человека, который тебя не знает, разжалобить сумел бы.

– Жесток ты, Ванюшка, ох, жесток! – с надрывом и скрытой досадой проговорил Самылкин. – Я ведь с открытой душой начал разговор, а ты…

– Значит, решил помочь следствию?..

– Что следствие, – отмахнулся бандит. – Знаю, что у тебя для суда ясная картина подготовлена. Не об этом я. Можешь ты, Ванюшка, понять душу человека, если даже он тебе коренной враг?

– Думаю, что могу, – кивнул явно заинтересованный таким оборотом разговора Иван Федорович. – Говори.

– Ты уж тоже немолод, – окинув взглядом фигуру Голубкина, заговорил Каракурт. – Виски-то поседели, да и сердце, наверное, пошаливает. Старость подходит, на пенсию пора. А я ведь не забыл, какой ты есть. Добра-то, наверное, не накопил. Только на пенсию и рассчитываешь. Верно я говорю?

– Верно, – согласился Голубкин. – Только на пенсию.

– На пенсию не разгуляешься, – ухмыльнулся Каракурт. – Детишки, наверное, подрастают, значит, и расходы растут. Верно?

– Верно, – кивнул Голубкин и пристально посмотрел на собеседника. Взгляд его стал острым и колючим. – Верно. Растут расходы.

– Вот и я об этом говорю, – оживился Каракурт. – Все мы, в конце концов, люди. И какая тебе выгода доводить меня до расстрела? Раз я зарок даю, что больше обо мне никто плохого не скажет да и не увидит никто…

– Ты что же это, предлагаешь мне освободить тебя на поруки или под подписку? – недобро усмехнулся Иван Федорович.

– Да что ты, что ты, – замахал руками Каракурт, – за такое и тебя по головке не погладят. Я тебе зла не желаю. Я о другом прошу – задержи мое дело на недельку. Никто тебя ни в чем не заподозрит. Не все, мол, еще разыскано – и точка. Да конвой мне устрой полегче, когда на допросы выводить будут, а остальное я уже все сам…

– Попросту говоря, побег тебе устроить.

– Так ведь я все сам сделаю. Ты только не становись поперек, не препятствуй.

Полковник Голубкин, никак не реагируя на сделанное ему предложение, молча смотрел на бандита. Каракурт, принимая молчание Голубкина за раздумье, за молчаливое согласие, деловито, как хозяин, планирующий свои доходы и расходы, объяснял:

– Тогда пенсия для тебя мало чего значить будет. Так, на карманные расходы, папиросы и выпивку. – И, наклонившись поближе к Голубкину, он, понизив голос, спросил: – Знаешь, почем сейчас грамм золота ходит? Если не в магазин сдавать, а на любителя?

– Знаю, – улыбнулся Иван Федорович. – Те, кого ты называешь любителями, по сорок два и по сорок пять рублей за грамм платят.

– С умом дело повести – и по пятьдесят рубликов за грамм взять можно.

– Да ну?! – изобразил изумление Иван Федорович.

– Можно взять, – подтвердил Каракурт. – Я тебе укажу, кто по такой цене принимает.

– Это ты расскажешь позднее, другому товарищу, – весело улыбнулся Голубкин. – А мне сдавать нечего. Не накопил.

– Если задержишь мое дело в уголовном розыске на неделю, а на допрос меня станут выводить как мелкого ширмача, десять килограммов золота будет доставлено тебе на квартиру. Адрес только укажи, – твердо пообещал Каракурт и, усмехнувшись, добавил: – Десять килограммов золота, это тебе не пенсия, не восемьсот целкашей в месяц.

– Десять килограммов золота? – с откровенной издевкой повторил Голубкин. – А себе на бедность чего оставишь?

– Так ведь я не все тебе отдаю, – предчувствуя недоброе, торопливо заговорил Каракурт. – У меня еще найдется в заначке. У меня…

– Сорок семь килограммов пятьсот шестьдесят два грамма, не считая камней и часовых механизмов, – подсказал Голубкин.

Каракурт осекся на полуфразе. Несколько мгновений он растерянно смотрел на полковника Голубкина, затем страшная догадка мелькнула в его мозгу. Сразу помрачневшее лицо бандита начало сереть. Он с ненавистью взглянул на Голубкина. А тот, не спуская глаз с Каракурта, после краткой паузы продолжал:

– Опытный ты бандит, гражданин Самылкин, а дурак. Неужели за всю свою жизнь ничего не понял? По-прежнему думаешь, что все люди продажны, что все, как ты, на золото падки. Много у тебя золота, но оно уже не твое. Тайника в будке Забалуя не существует, а с Коноваловым ты встретишься на очной ставке.

– Нашел, значит, золотишко, – угрожающе заговорил Каракурт. – И Коновалов, значит, скурвился? Ну, Ванька, подсек ты меня под самый корень. Я тебе этого не прощу!