Текст книги "Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)"

Автор книги: Владимир Мильчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

26. ОЧНАЯ СТАВКА

Выйдя от полковника, Кретов по дороге в свой кабинет заглянул к Кариеву. Молодой лейтенант сидел и хмуро листал одно из законченных им дел. Дело было мелкое, неинтересное – о простой краже со взломом. Преступник пойман на месте, для раскрытия преступления не требовалось никаких дополнительных акций. Сейчас нужно было отправлять дело в суд, и Кариев проверял, все ли по делу сделано так, как нужно.

– Ты что такой хмурый? – спросил его Кретов.

– Я ничего… – ответил Кариев и еще более сдвинул свои широкие, черные, как крыло ласточки, брови. Потом помолчал и обиженным тоном сказал: – Почему, банду мотоциклистов нашел, говорят: «Погоди, не надо арестовывать? Арских ограбили, говорят: «Погоди, это дело не форсируй». Сегодня ночью в район ездил, привез этого Сивоконя, а дело Арских и мотоциклистов опять придерживают.

– А-а-а, вот ты о чем, – догадался Кретов. – «Ты не хмурь свои черные брови», – продекламировал он, ударив друга ладонью по плечу. – Похоже, тот, кто грабил Арских, уже сидит.

– Жорка? – живо спросил Кариев. – Я тоже так думал. А мотоцикл был Тропинина. Правда?

– Похоже, – кивнул Кретов. – Знаешь что, Маджид, я прошу тебя помочь мне в одном деле. Поможешь?

– Зачем спрашиваешь? Конечно, помогу.

– Я сейчас буду допрашивать Мухаммедова. Мне надо будет ему сделать очную ставку со старухой, а потом с обоими Арскими. Ну, поскольку к тебе эта старуха относится очень благосклонно, – лукаво улыбнулся Кретов, – так я и прошу тебя, притащи ее и Арских ко мне. Только так, чтобы Арские ей по дороге не напели чего не надо. Ясно? Минут через тридцать давай это тихое семейство ко мне.

Приведенный для допроса Мухаммедов держался уже без наглого гонора, а с холодным спокойствием. Часы одиночного заключения не прошли для него бесследно. Молодой бандит обдумал и взвесил все. Было похоже, что он не намеревался сказать более того, что уже сказал полковнику Голубкину на ночном допросе.

– Садись, Мухаммедов, – пригласил Кретов.

– Уже сел лет на двадцать, не меньше, – мрачно пошутил Жорка, садясь на стул.

– Это зависит от тебя самого. Как будешь держаться.

– Не я держусь, а меня держат.

– Ну что ж, давай поговорим, – начал допрос Кретов. – Попытки убить Молчанова мы касаться не будем. Ты признался, вещественные доказательства подтвердили твои показания. А вот с пистолетом ты крутишь. Вначале говорил, что нашел его в парке, затем, услышав, что мы знаем про Константина Гурина, ты пошел на полупризнание, заявив, что взял пистолет у него. Причем взял в первый раз. Ты на этом показании настаиваешь?

– Настаиваю, – хмуро кивнул Мухаммедов.

– Зачем ты пытаешься запутать следствие? – с укором сказал Кретов. – Ведь это тебе не поможет. Наоборот, только повредит. Суд, знакомясь с твоими показаниями, увидит, что имеет дело не с человеком, случайно споткнувшимся, но раскаявшимся, а с закоренелым, неисправимым преступником, которому никогда не будет места среди честных людей.

– Это уже дело суда, – с равнодушным видом пожал плечами Жорка.

– Нам известно, что пистолет системы «вальтер» 7,62 ты у Константина Гурина брал много раз. Ты даже платил ему деньги за пользование пистолетом. Один раз простил более пятисот рублей долга, второй раз дал триста рублей, а затем еще два раза по сотне.

– Видать, этот слизняк вчистую раскололся, – презрительно усмехнулся Жорка.

– Да, Константин Гурин признался во всем, – подтвердил Кретов.

– Ну, это ему даром не пройдет, – с угрозой проворчал Жорка. – Найдутся такие, что с ним расквитаются.

– Думаешь, Пахан за вас заступится? – как бы между делом обронил Кретов. – Так ему сейчас не до вас. У него самого в штанах температура – чугун расплавится.

Жорка вздрогнул и исподлобья встревоженно посмотрел на майора. Кретов заметил действие своих слов на Мухаммедова, но с хладнокровным видом продолжал:

– Из показаний Гурина ясно, что один раз вы вернули ему пистолет после выстрела. В обойме не хватало одного заряда. Это было тогда, когда ты с Паханом ездил в «Счастливое». В эту ночь вы убили Лобова.

– Не ездил я в «Счастливое», – хрипло ответил Жорка.

– А кто ездил?

– Откуда я знаю? Липу лепите. Раз Костька давал пистолет мне, он мог давать и еще кому-нибудь. Те и могли убить этого, как вы называете, Лобова.

– А скажешь, квартиру Арских Пахан тоже без тебя грабил? – насмешливо спросил Кретов.

Жорка снова вздрогнул. Глаза его беспокойно забегали. Дело оказывалось хуже, чем он мог предполагать. Про Пахана разболтал им Костька, а откуда они знают про квартиру сиропника? Ведь Костька не знал, что Арских ограбил Жорка с Паханом.

– Ну, что же ты молчишь? – спросил Кретов. – Лазейку ищешь? Бесполезно.

– Незачем мне лазейки искать. Не знаю я, про что вы говорите.

– Значит, ты с Паханом не грабил Арских?

– Нет.

– А вот это мы сейчас посмотрим! – И Кретов приказал одному из конвоиров:

– Пригласите бригадмильцев и понятого.

Через полминуты гражданин, приглашенный в понятые, и двое бригадмильцев вошли в комнату. Пока Кретов объяснял понятому его обязанности в момент предстоящей процедуры, бригадмильцы внимательно осмотрели Жорку. Кретов не случайно остановился именно на двух этих пареньках. Оба молодых узбека не только по возрасту и росту подходили к Жорке, но даже выражение лиц постарались сделать соответствующими моменту. Когда Кретов, кончив разговор с понятым, взглянул на ребят, то невольно улыбнулся. Те сидели с такими же мрачно-замкнутыми лицами и кидали исподлобья такие же взгляды, как и Жорка Мухаммедов.

– Приведите мать Арской, – приказал Кретов конвоиру.

Конвоир ввел Эсфирь Львовну. Старуха, не предупрежденная о предстоящей встрече, охая и ворча, вошла в комнату. Она кинула недовольный взгляд на Кретова, а затем уже на троицу, предъявленную ей для опознания. Но, увидев, что один из трех отдельно сидящих молодых людей – Жорка Мухаммедов, старуха испуганно икнула, круто повернулась и с неожиданной для ее лет резвостью кинулась к двери. Конвоир задержал ее, а Кретов успокоил:

– Не беспокойтесь, гражданка. Вы в полной безопасности. Садитесь и давайте поговорим.

Эсфирь Львовна передвинула предложенный ей стул поближе к Кретову и, усевшись, молча уперлась ненавидящим взглядом в хмурую физиономию Жорки Мухаммедова.

– Гражданка, – задал ей вопрос Кретов, – кого из этих трех предъявленных вам людей вы знаете?

– Вы хотите знать, кого я знаю?! – запричитала Эсфирь Львовна. – Хотела бы я, чтобы вы так узнавали людей, как я узнала этого негодяя, который сидит посредине. До самой смерти его, подлеца, не забуду. Ножик-то у него, проклятого, отобрали?

– Не беспокойтесь, гражданка, отобрали, – успокоил старуху Кретов. – Сейчас он для вас неопасен.

– А второго, который с ним был, поймали? – допытывалась Эсфирь Львовна.

– Покажем вам и второго, не торопитесь, – усмехнулся Кретов, отметив про себя, что его обещание показать старухе Пахана смутило и испугало Жорку.

– Значит, и свои деньги мы обратно получим?

– Конечно, – пообещал Кретов. – Сколько они у вас забрали?

– Вы хотите знать, сколько они у нас забрали? Так я вам скажу: только сторублевками двести двадцать четыре тысячи, только сторублевками! Первая сотня тысяч – каждая пачка обвязана красными ленточками, вторая – синими, а третью начали копить – зелеными.

– Значит, я могу записать, – прервал старуху Кретов, что гражданин Мухаммедов Джура, по кличке Жорка, участвовал в ограблении вашей квартиры и похищении двухсот двадцати четырех тысяч рублей.

– Записывайте, молодой человек, прошу вас, записывайте, чтобы этого негодяя скорее повесили как самого последнего паршивца.

– А тебе, Мухаммедов, знакома эта женщина? – спросил Кретов Жорку.

– В первый раз вижу, – пристально глядя на Эсфирь Львовну, ответил Жорка. – От старости сдурела и плетет черт знает что.

– Ах, так значит, я ничего не понимаю, я выжила из ума?! – взвилась Эсфирь Львовна. – Вы слышали, гражданин начальник, как он обругал меня старой дурой?! А?! Да я ему глаза выцарапаю… – И Эсфирь Львовна, готовая выполнить свою угрозу, вскочила со стула.

– Ну, ты, потише, старая лоханка, – отодвинулся Жорка, – опасливо косясь на ее длинные, сухие пальцы с крепкими, как птичьи когти, ногтями.

– Садитесь, гражданка, – усадил развоевавшуюся старуху Кретов, – разберемся.

Эсфирь Львовна, возмущенно бормоча что-то себе под нос, уселась. Кретов вытащил из стола золотые часики, изъятые при обыске у Жорки, но, держа их так, что Эсфирь Львовна не могла их видеть, спросил Мухаммедова:

– На первом допросе вы показали, что эта вещь куплена вами на базаре в прошлое воскресенье, то есть пять дней тому назад. Подтверждаете вы это?

– Подтверждаю, – нерешительно проговорил Жорка.

– А вы, Эсфирь Львовна, не знаете, чья это вещь? – показал Кретов старухе часики.

– Как же я могу не знать? – возмутилась Эсфирь Львовна. – Эти часики я знаю очень даже хорошо. Смешно было бы не узнать часиков, которые уже пять лет имеет моя родная дочь.

– А когда они у вас пропали? – уточнил Кретов.

– Что значит пропали? Они совсем не пропадали. Просто их взял этот лайдак вместе с нашими деньгами.

– Значит, вы утверждаете, что эти часики были похищены у вас два дня тому назад Джурой Мухаммедовым в момент ограбления квартиры?

– Я не знаю, как зовут этого паршивца, но часики взял он, когда грабил нашу семью, – подтвердила Эсфирь Львовна. – Можете спросить в часовой мастерской около нового театра, чьи это часики. Я сама сдавала их в ремонт каких-нибудь два месяца тому назад. Там их подробно записали. Можете проверить сами, если вы не верите старой женщине, которая годится вам в бабушки.

– Ясно! Я вам верю, – ответил старухе Кретов, записывая ее показания. – А что вы скажете на это, Мухаммедов?

– Старуха путает, – хмуро ответил Жорка. – Часы я купил на базаре, может, пять дней тому назад, может, меньше.

– Напрасно вы крутите, Мухаммедов, – упрекнул молодого бандита Кретов. – Ведь в ограблении квартиры Арских вы уже изобличены.

– Ваше дело изобличать, наше отпираться, – с лихостью отчаяния огрызнулся Жорка.

– Пройдите в ту комнату, гражданка, – указал Кретов Эсфири Львовне на дверь соседнего пустующего кабинета. – Вам придется с полчасика поскучать в одиночестве.

Когда старуха скрылась за дверью, майор распорядился:

– Пригласите Арскую.

Но Алевтина Моисеевна явилась не одна. Вместе с нею в комнату вошел и Наум Абрамович.

– Зачем вы явились? – удивился Кретов. – Ведь я приглашал только вашу супругу.

– Как же я могу пустить свою жену одну в уголовный розыск? – возмутился Наум Абрамович.

– Почему в вас такое предубеждение против уголовного розыска? – строго спросил Кретов.

– Да нет, что вы! – струсил Наум Абрамович. – Просто так этичнее, ну и… может быть, нужна будет моя помощь… И вообще… – бормотал он, все более запутываясь.

Мгновение Кретов колебался, выгнать или нет Арского из кабинета, но, заметив озлобленный взгляд, который бросил Жорка на супружескую чету, решил:

– Ладно, садитесь вон туда, в уголок, и молчите. Будете вмешиваться – вынужден буду освободить кабинет от вашего присутствия. А вас, гражданка Арская, я попрошу внимательно вглядеться в этих молодых людей. Знаете ли вы кого-нибудь из них?

– Знаю, – нерешительно проговорила Арская, указывая на Жорку. – Вот этого. Видела один раз в жизни.

– Вы не ошибаетесь? Приглядитесь внимательнее, – настойчиво повторил свою просьбу майор.

– Не ошибаюсь.

– Где вы его видели?

– Он, одетый в милицейскую форму, вместе с капитаном милиции Васильевым, ограбил нашу квартиру.

– Забудьте про капитана милиции Васильева, – поправил Арскую Кретов. – Вас грабили бандиты. Один из них Джура Мухаммедов, сидит перед вами. Второго мы покажем немного позднее. Значит, вы утверждаете, что Джура Мухаммедов был соучастником ограбления вашей квартиры?

– Утверждаю, – уверенно заговорила Алевтина Моисеевна и довольно подробно изложила все, что делал Жорка в момент ограбления.

– Знаете вы эту гражданку? – задал Кретов очередной вопрос Мухаммедову.

– Нет, – коротко ответил Жорка. – Что вы мне чужое дело лепите, гражданин майор? – с неплохо разыгранным возмущением заявил он.

– Знакома ли зам эта вещь? – спросил Арскую Кретов, показывая ей золотые часики.

– Боже мой! – вцепилась Арская в часики. – Конечно. Это мои… Подарок мужа, – и она торопливо, привычным движением застегнула браслет на своей руке. – Наконец вы их вернули законной хозяйке.

– Пока еще не вернули, – предупредил ее Кретов. – Часы будут возвращены позднее. Пока же они нужны как вещественное доказательство.

– Боже мой, – забеспокоилась Алевтина Моисеевна, – но часики могут совсем пропасть, могут испортиться. Пусть лучше они будут у меня. Ведь вы, когда захотите, всегда сможете вызвать меня, и я покажу их.

– Я прошу вас вернуть часы жене, – вмешался Наум Абрамович. – Мы выдадим вам расписку, что получили наши часы. Так будет по закону.

– Я, кажется, попрошу вас отправиться домой, – предупредил Наума Абрамовича Кретов.

– Или же пойдите к прокурору, пожалуйтесь на мои действия, если находите их незаконными.

То ли посещение прокурора не устраивало распределителя газированных вод, то ли испуганный взгляд Алевтины Моисеевны, снимавшей часики, оказал свое действие, только Арский молча поклонился и уселся на старое место.

– Ну, видите, Мухаммедов, – обратился Кретов к Жорке, – в ограблении квартиры Арских вы полностью изобличены. Дальнейшее отпирательство бесполезно, да и невыгодно для вас. У вас единственная возможность доказать суду, что вы еще можете вернуться к честной жизни, это откровенное признание. Признайтесь во всем и до конца.

Мухаммедов угрюмо молчал, и только из угла, где сидел Арский, донеслось:

– Горбатого могила исправит.

– Остается выяснить еще один вопрос, – сделав вид, что не слышал слов Наума Абрамовича, продолжал Кретов. – Остается выяснить, сколько денег было похищено. Сколько их там было, Мухаммедов?

Установилась длинная пауза. Жорка хмуро взглянул в глаза Кретову. На открытом лице майора была написана уверенность, что преступник сейчас сознается, заговорит откровенно, «Ну, хватит крутить. Признайся. Нам все известно», – прочел Жорка во взгляде майора. «Да, припекли, торопливо соображал молодой бандит. – Значит, Пахана тоже накололи, а может, уже и сцапали. Эти бабы его тоже опознают. Докажут, что грабил он, а я только помогал. И вообще впрямую мне навешают Гришку Молчанова, тут уж не отвертишься, а во всем остальном только соучастие. У меня первая судимость. Если пойти на признание, то суд может учесть и влепить не так уж много. Лягавый в этом прав. Как ни примеряй, а о гуринском пистолете и ограблении сиропника придется рассказать все». И вдруг Жорка почувствовал, что он устал запираться, что в глубине души у него возникает желание быстрее пережить эти напряженные тяжелые минуты и больше не возвращаться к ним. Сказать все и ждать возмездия за то, что сделано. Все равно отрицание ни к чему не поведет. Улики слишком вески и достоверны для того, чтобы суд усомнился в его виновности. Жорка закрыл глаза и проговорил, как шагнул в пропасть:

– Старуха сказала правильно.

– Значит, вы признаете, что участвовали в ограблении квартиры Арских, где вами и вашим соучастником были похищены двести двадцать четыре тысячи рублей?

– Признаю, – кивнул Жорка.

– Позвольте, позвольте, – вскочив с места, горячо заговорил Наум Абрамович. – Нет уж, извините! – визгливо закричал он в ответ на запрещающий жест Кретова, – о каких двухстах двадцати тысячах идет речь?! Когда я имел такие деньги?! Откуда я их мог иметь?! Я и в глаза не видел этих денег!

– Ах, мамочка, мамочка, – стонала Алевтина Моисеевна, – опять она все напутала. Разве мы кого ограбили, чтобы иметь такие деньги?

– Вы поверили словам сумасшедшей старухи, – продолжал верещать Наум Абрамович. – Ведь я предупреждал товарища из уголовного розыска, что словам моей тещи верить нельзя… Вы хотите подвести нас под следствие…

Кретов с веселым любопытством следил за происходящим. Мухаммедов в недоумении смотрел на брызгавшего от волнения слюною Арского. «Похоже, что сиропник боится, как бы его самого лягавые за шкирку не взяли, – начал соображать он. – От денег, которые сам же накопил, отказывается. Меня хочет утопить, а сам чистеньким выскочить. Ну, хлюст! Ишь, как кипятится. Вот я тебе покажу, ворюга проклятая. Узнаешь, какой горб могила выпрямляет!»

– Так сколько же у вас похитили денег? – повысив голос, перебил Кретов все более входившего в раж Наума Абрамовича.

– Как сколько? – опешил тот. – Я же говорил, что у нас похитили семь тысяч пятьсот шестьдесят рублей.

– Вы тоже настаиваете на этой сумме? – спросил Кротов Алевтину Моисеевну.

– Да, конечно, – поспешно согласилась та.

Записав и дав подписать Арской это показание, Кретов задал ей вопрос:

– Почему же в первых показаниях назвали другую цифру?

– Не может быть, – растерянно проговорила Алевтина Моисеевна, кинув на мужа быстрый взгляд. – Я и тогда говорила…

– Тогда вы сказали, что у вас похитили пять тысяч семьсот пятьдесят рублей, – подсказал Кретов.

– Да путают они все, гражданин следователь, – перебил растерянное молчание Арских Жорка. – Разве Пахан стал бы сам мараться из-за несчастных пяти тысяч? Взяли мы у них двести двадцать тысяч с лишком. Вот эта старуха сама своими руками отдала, когда я ее пощекотал ножиком.

– Что вы оскорбляете мою жену? – взглянул на Жорку глазами разъяренного хорька Наум Абрамович. – Бандит!

– Правильно, бандит, – с неожиданным спокойствием ответил Жорка. – Так ведь меня за это и расстреляют. Бандита среди других людей, как вошь на белой рубахе, сразу увидишь. Уголовка его сразу же под ноготь берет. А вот ты, гнида, под честных людей подлаживаешься, на заем быстрее всех подписываешься, на собраниях самокритично выступаешь. А сам любого бандита охмуришь. Присосался и пьешь кровь. До тебя уголовный розыск нескоро доберется. Уж больно ты похож на честного человека. Пишите, гражданин следователь, – повернулся Жорка к Кретову. – На грабеж квартиры этой бородатой суки мы пошли не с закрытыми глазами. Костька Гурин рассказал мне, что эта подкрашенная старуха спекулирует заграничными отрезами и большие деньги выручает. А сам в ларьке газированной водой торгует. На недоплате пятачков да недоливе сиропа не меньше сотни в день выколачивает. Целый месяц я за ними следил, и ни разу никто из них в сберкассу не заглядывал. Ну, думаю, верное дело наколол. Пошли и взяли двести двадцать тысяч с лишком. Только теперь сомнение у меня появилось, что мало взяли. Там, если покопаться, еще многие сотни тысяч разыскать можно. Уголовному розыску есть смысл заняться этими фруктами. Что они, что мы – одного поля ягода…

Насмерть перепуганные супруги Арские кинулись из кабинета, но один из конвоиров быстро подвинулся и с многозначительным видом стал в дверях.

– Садитесь, граждане, – пригласил Арских Кретов. – Ну что вы всполошились? И вами займутся в свою очередь. Каждому воздастся по заслугам.

С этой минуты Жорка начал откровенно рассказывать все. Но как ни бился Кретов, молодой бандит отказался назвать одного из своих соучастников – Пахана.

– Хоть расстреляйте, все равно не скажу, – отвечал Жорка на все уговоры Кретова. – Суд меня, может, и помилует, а вот если Пахан узнает, что я его выдал, тогда амба. Живому в могилу залезать надо. На убийство Лобова я не ездил и ничего об этом не знаю, а пистолет на эту ночь Пахан брал, это правда. Но кто он, я и сам не знаю. Где живет, не знаю. Ищите сами. На то вы и уголовный розыск.

27. ОБСТАНОВКА УСЛОЖНЯЕТСЯ

Авария с машиной Караулова сильно затруднила работу гаража Краснооктябрьского райпотребсоюза. Завгар Павел Никанорович примерялся и так и этак, советовался со старыми шоферами и с начальством, но дело шло все-таки туговато. Причиной всего были люди. Шоферов не хватало. «Люди – узкое место гаража», – как любил выражаться Павел Никанорович. А после аварии из строя выбыли сразу двое: механик Гани Рустамович, никогда не отказывавшийся в трудную для гаража минуту сам сесть за баранку машины, и шофер Караулов, один стоивший полдюжины молодых шоферов. Кого назначить механиком, хотя бы временно, пока выздоровеет Ганн Рустамов? Павел Никанорович и левой и правой рукой задумчиво оглаживал подбородок, решая эту задачу. Сам бы он, не задумываясь, назначил Карпа Ивановича. Как шофер Карп Иванович даже Ивана Семеновича Караулова за пояс заткнет и машину знает лучше любого инженера, но вот беда – грамотностью слабоват. Завгар, сам не кончивший ни одного учебного заведения, считал малограмотность своего шофера не слишком большим недостатком, но приходилось считаться и с Карпом Ивановичем. А старый шофер уже много лет с благодарностью, но решительно отвергал всякие попытки выдвинуть его на руководящий пост.

Не стал бы возражать Павел Никанорович против назначения механиком и Караулова. Иван Семенович, по мнению заведующего гаражом, вполне годился для этой ответственной и хлопотливой должности. Шофер тоже – лучше не найдешь! – энергичный, всю войну и после войны не один год прослуживший в войсках НКВД. Но Иван Семенович Караулов сейчас на бюллетене. Сразу после аварии сам в гараж пришел, а теперь уже третьи сутки лежит. И когда встанет, неизвестно. Но главное, кого ни назначь механиком – Карпа Ивановича или Ивана Семеновича, – все равно на их место надо искать замену. А надежные шоферы на улице не валяются.

Поэтому, когда в гараж пришел человек лет тридцати, худощавый, но жилистый, со светлым вьющимся волосом и сказал, что направлен отделом кадров на должность шофера, Павел Никанорович оценивающе оглядел незнакомца.

– Шоферы нам нужны, – подтвердил он, и затем повторил стереотипную фразу всех завгаров: – Права при себе?

– Так точно, – по-военному ответил новоприбывший и протянул завгару права.

Заглянув в удостоверение, Павел Никанорович чуть не улыбнулся от удовольствия, но вовремя сообразил, что дипломатичнее будет нахмуриться. Пусть новичок не воображает, что шоферы первого класса такая уж редкость в гараже райпотребсоюза.

А Бубенец, стоя против завгара, повторял про себя: «Семенов Дмитрий Петрович!», «Семенов Дмитрий Петрович». Когда выяснилось, что под собственной фамилией ему в гараж райпотребсоюза идти нельзя, Бубенец поставил полковнику Голубкину одно условие:

– Фамилия и отчество пусть другие будут, а имя оставьте старое. Иначе спутаться могу. Тридцать с лишком лет Митькой был – и вдруг в Сидора перекрестите. Шоферы друг друга всегда по имени кличут. В работе на другое имя, кроме Митьки, я не отзовусь…

Похмурившись, сколько полагалось, Павел Никанорович приказал Бубенцу:

– Садись за баранку. Повезешь меня в больницу. Посмотрим твой первый класс на практике.

Уже через десяток минут, сидя в кабине полуторки, Павел Никанорович убедился, что за руль машины взялся не просто первоклассный шофер, а шофер-артист. Благосклонно поглядывая на Дмитрия, он начал расспрашивать его о прежней работе. Бубенец отвечал точно, но немногословно. После демобилизации работал шофером в Белоруссии, а в Азию приехал по семейным обстоятельствам.

Завгар остался доволен новым шофером. «Любого заменит, хоть Карпа Ивановича, хоть Караулова», – подумал он одобрительно, когда, поколесив минут сорок по центральным улицам, где водить машину было особенно трудно, они выехали на широкую, прямую магистраль и помчались к больнице, в которой лежал Рустамов.

Но к Рустамову Павла Никаноровича не пропустили. Механик до сих пор еще не приходил в сознание. «Если и удастся спасти жизнь Рустамова, то рассчитывать на его выздоровление можно будет не раньше чем через восемь или десять месяцев». Такие печальные новости сообщила Павлу Никаноровичу молодая женщина, дежурный врач больницы. Расстроенный завгар попрощался и направился к выходу, но в вестибюле его догнал санитар и позвал к главному врачу.

Главврач, худощавый человек лет пятидесяти, с седыми висками и усталым бронзового отлива лицом, крепко пожал руку Павла Никаноровича и пригласил садиться.

– Товарищ завгар, – начал он, – я хочу узнать от вас одну вещь про больного Рустамова. Только попрошу о нашем разговоре никому не рассказывать. Дело это государственное. Тем, кому следует, я сам сообщу.

– Можете говорить спокойно, – заверил врача завгар. – Кроме нас двоих, никто об этом разговоре не узнает.

– Вы давно знаете Рустамова?

– Да, чтобы не ошибиться, лет этак с двадцать. Мы на курсах шоферов вместе учились, только в разных группах.

– Ну и как? Он пил много?

– Рустамов? Да почти, можно сказать, и не пил. А что уж когда за баранкой, то ни капли, – защитил механика Павел Никанорович. – В этом отношении Гани был человек – железный. Разве когда отпуск или отгул, тогда другое дело.

– А курил?

– Вот насчет курения, это да! Папиросы из зубов не выпускал.

– А кроме папирос?

– Чего это?! – не понял Павел Никанорович – Махорку, что ли? Бывало, и махорку курил.

– Да нет, – улыбнулся врач. – Наркотики он курил? Ну, опиум, анашу?..

– Нет, что вы, – категорически отмел подобное подозрение Павел Никанорович, – Анаша!.. Она хуже водки действует. Это в нашем шоферском деле вещь совершенно даже невозможная. Никогда такого за Гани не водилось. И не верьте, если кто говорить будет.

– А вы не ошибаетесь? – требовательно переспросил врач.

– Не могу я в этом деле ошибиться, – горячо заговорил Павел Никанорович. – Слава богу, не первый год Гани знаю. На него теперь могут всякую напраслину возвести, поскольку человек в тюрьме за аварию сидел. Только я вам, товарищ врач, вот что скажу: хоть Гани правильно сидел, но и авария у него была тоже правильная. Он выбирал, одна-две смерти или же двадцать смертей. Притом учтите и то дело, что ребятишки бы погибли. А что грузчик убился, так Гани тут вполовину виноват. Грузчик под мухой… извиняюсь, выпившим был, потому и брякнулся так сильно. Трезвый он бы ни в жизнь не свалился с машины.

– Все ясно, – проговорил врач. – Казалось, он был доволен этой энергичной защитой своего больного. – Значит, подозрение, что Гани Рустамов был анашистом, наркоманом, отпадает.

– И никому вы в этом деле не верьте, – подтвердил Павел Никанорович. Затем он сделал попытку сам порасспросить врача. – А что, разве каплет кто на Гани Рустамова?

– Да нет, просто мы хотели узнать, что явилось причиной такой страшной аварии. Ведь Рустамов буквально весь разбит. Его только железное здоровье выручает. Но все же я прошу вас об этом разговоре не распространяться.

Еще раз заверив врача, что будет молчать, Павел Никанорович ушел. Врач, проводив завгара, долго листал телефонный справочник. Наконец, он нашел нужный номер и позвонил.

– Мне нужен лейтенант Кариев, – стараясь говорить строгим командирским голосом, попросил он ответившего ему человека. – А с кем я могу говорить, кроме Кариева? Лучше всего дайте мне номер его начальника. Как, как?! Полковник Голубкин? Благодарю вас, записал.

Подождав с минуту, врач снова снял трубку и набрал новый, названный ему номер.

Услышав в трубке спокойно-вежливое: «Вас слушает полковник Голубкин», он отрекомендовался:

– С вами говорит главный врач травматологической больницы, хирург Береснев Георгий Михайлович. У нас лежит механик гаража Краснооктябрьского райпотребсоюза Рустамов Гани, пострадавший от аварии. Мне кажется, что вам интересно будет узнать, что он совершил аварию в состоянии острого опьянения, накурившись анаши. В его кармане обнаружена пачка папирос «Беломор». Табаку в этих папиросах очень мало. Они почти целиком из анаши. Заведующий гаражом, знающий Рустамова двадцать лет, утверждает, что Рустамов никогда ни анашу, ни опиум не употреблял. И еще одно. На голове Рустамова есть повреждение, которое не могло быть получено в результате аварии. Создается впечатление, что Рустамова ударили по голове молотком и, по всей вероятности, за несколько минут до аварии. Дадим официальное заключение. Приезжайте. Жду.

Павел Никанорович, выйдя из больницы, молча сел в кабину полуторки и сказал Бубенцу:

– Поехали.

Лицо завгара было пасмурным. Он хмуро уставился в бегущую под колеса машины асфальтированную ленту дороги, но, казалось, не видел ничего.

– В гараж? – коротко спросил Бубенец.

– В гараж? – встрепенулся Павел Никанорович. – Нет, мы вначале съездим на квартиру к Караулову. Давай к вокзалу.

– Что у вас, товарищ завгар, родич в больнице лежит? – спросил Бубенец.

– Какой родич? – сумрачно ответил Павел Никанорович. – Товарищ мой. Механик нашего гаража. В аварию попал.

– Сам машину вел?

– Да. Карауловскую машину. До сих пор не могу понять, как сам Караулов сумел уцелеть. Вот повезло парню.

– Значит, сейчас без механика? Туго вам, – посочувствовал Бубенец.

– Ну, механик что, дело несложное. Человека жалко. Караулов кончит бюллетенить – механиком будет. А вот вылечит ли врач Тани Рустамова – дело темное.

– Тяжелая авария была?

– С моста в речку. Высота шесть метров. Машина вверх колесами стала, а речка совсем мелкая. Воды на вершок, а на дне галька.

– Да-а-а! – неопределенно протянул Бубенец, соображая, что, видимо, речь идет о той самой машине, о которой он слышал от Кретова.

Постепенно он узнал все, что Павел Никанорович мог ему рассказать о Караулове и аварии его машины. А через полчаса увидел и самого Караулова. Караулов произвел на Бубенца приятное впечатление.

Возвратившись с квартиры Караулова в гараж, Павел Никанорович сказал Бубенцу:

– Ну, Митя, ты нам годишься. Приходи завтра к восьми. Примешь машину.

Через двадцать минут после разговора с завгаром, Бубенец был в уголовном розыске. Кретов, измотанный длительным допросом Мухаммедова и очной ставкой бандита с семьей Арских, сидел один. В обеденный перерыв ему не удалось сходить в столовую, и он наверстывал упущенное, расправляясь с булкой и бутылкой кефира, купленными в управленческом буфете.

– А, товарищ Семенов! Привет! – встретил он входившего в двери Бубенца. – Ну, как новое обличие? По росту пришлось? Не жмет?

– Пока что все в порядке, – улыбнулся Бубенец. – В гараже был. На работу приняли. Завтра с утра выхожу. Сегодня в виде пробы ездил с завгаром. Ничего мужик, симпатичный.

Кретов подробно расспросил Бубенца обо всем, что он видел и слышал в гараже. То, что Тани Рустамов был механиком гаража и сделал аварию на машине, которую перед этим обычно водил шофер Караулов, привлекло особое внимание Кретова. Он несколько раз заставил Бубенца повторить рассказ обо всем, что было в квартире Караулова. Придирчиво расспрашивал о внешнем облике шофера, записал его точный адрес и даже заставил Бубенца начертить на бумажке план двора и дома, где жил Караулов. Бубенец наконец не выдержал:

– Да что вы, товарищ майор, – рассмеявшись, заговорил он, – может, подозреваете, что Караулов и есть этот самый бандит. Если так, то ошибаетесь. Вам самому надо взглянуть на Караулова, тогда вы сразу убедитесь, что Караулов – во парень! Всю войну в войсках НКВД прослужил. В комнате у него отдельный стол стоит для умственной работы. Книг много. Да и по разговору видно, что Караулов – человек начитанный, передовой. Вот механик Рустамов подозрителен. Сидел. Недавно амнистирован и все такое.