Текст книги "Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)"

Автор книги: Владимир Мильчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

– А вот мы это и проверим, – улыбнулся во весь рот мужчина. – Будем знакомы. Капитан Васильев. А что, Наума Абрамовича нет дома? Разве он не приходил обедать?

– Муж обедает на работе, – ответила Алевтина Моисеевна. – У него, знаете, такая работа… Нельзя ни на минуту оторваться, покоя не знает. Я уж говорю…

– Можно посмотреть ваши комнаты? – с извиняющейся улыбкой перебил Васильев хозяйку квартиры.

– Пожалуйста, если это вас интересует, – пошла впереди посетителя Алевтина Моисеевна.

– Это у нас столовая, это комната мамы, а это наша с мужем спальная. Но это временно. У нас ведь три дочери…

– А у вас всегда спущены занавеси? Ведь в комнатах полутемно, – заинтересовался Васильев.

– Зато с улицы никто не заглядывает, – поторопилась вставить свое мнение Эсфирь Львовна.

– Значит, это вся ваша квартира, – заключил Васильев, когда, пройдясь по комнатам, все вернулись обратно.

Впрочем, спутник Васильева как вошел, так и остался у дверей, время от времени нетерпеливо посматривая на капитана. Но тот не обращал никакого внимания на нетерпение своего подчиненного. Он уселся за круглым столом, стоявшим посреди комнаты, любезно пригласил женщин сесть против себя и поинтересовался, каков круг знакомых Наума Абрамовича и его очаровательной половины.

Алевтине Моисеевне понравился комплимент этого пожилого, но все еще интересного капитана, и в то же время сердце защемило от предчувствия чего-то недоброго. «Может быть, милиция пронюхала о посылках», – тревожно подумала она, а сама, любезно улыбаясь, ответила:

– Что вы? Какие знакомые? Муж целый день на работе. Возвращается не раньше восьми. Я кручусь по хозяйству. Только и выглянешь, что на базар за продуктами. Сейчас ведь все так дорого. Запасов никаких не сделаешь. Схожу на базар, и снова вдвоем с мамой сидим дома.

– Разве кто-нибудь скажет, что это не так? – проскрипела Эсфирь Львовна. – Мы никуда, и к нам никто.

– А кого вы ждете к себе сегодня? – нахмурился капитан.

– Да вот, ей-богу, никого, – уверяла Алевтина Моисеевна. – Сама я хотела выйти тут к знакомым, попросить взаймы рублей сто до получки мужа, а к себе никого не ждем.

– Ну что же, – обворожительно улыбнулся капитан, – тогда начнем действовать. Мальчик, приступай.

Стоявший у входа спутник капитана запер дверь на задвижку. Алевтина Моисеевна изумленно взглянула на капитана и, испуганно пискнув, закрыла глаза от страха. На нее глядел совершенно другой человек. От любезного выражения на лице капитана не осталось и следа. На нее уставились глаза убийцы, хладнокровного и жестокого. Вытащив наган, капитан наводил его то на одну, то на другую женщину.

– Молчать, старые суки! – негромко проговорил он. – Только вякни кто! Пришью на месте.

Спутник капитана, вытащив из-за голенища нож, стал сзади женщин. Алевтина Моисеевна почувствовала, как острое, холодное лезвие ножа уперлось ей в спину под левую лопатку.

– Деньги, – коротко проговорил Васильев. – Молчать, – поднял он наган, видя, что хозяйка квартиры хочет говорить. Укажите пальцем, где они. А ты, падаль, перестань икать! – свирепо глянул он на Эсфирь Львовну. Старуха и в самом деле, глядя остановившимися от ужаса глазами на оружие в руке Васильева, икала, звонко лязгая искусственными челюстями.

Близкая к обмороку, Алевтина Моисеевна указала в глубь квартиры.

– Свяжи старуху, – приказал Васильев юноше. Тот, быстро разрезав скатерть, прикрутил Эсфирь Львовну к стулу, засунул ей в рот судомоечное полотенце. Затем, по молчаливому знаку Васильева, он вторым полотенцем заткнул рот Алевтины Моисеевны.

Под угрозой нагана и ножа супруга Наума Абрамовича сама вытащила из тайников наличные деньги и отдала их грабителям.

– Двести двадцать тысяч, – пересчитав толстый пачки сторублевок, подытожил Васильев.

– А еще где? – прикрикнул он на Алевтину Моисеевну. – Открывай все заначки, если жить хочешь.

Вспомнив про деньги, которые не успела обменять Эсфирь Львовна, Алевтина Моисеевна отдала и их. С минуту Васильев молчал, испытующе глядя на трясущуюся женщину, затем, должно быть, поверив, что отдано все, приказал своему напарнику:

– Привязывай и эту.

Через пару минут и Алевтина Моисеевна была надежно прикручена к стулу. На прощание Васильев приказал:

– Сидеть тихо. Мы тут у соседей еще кое-что поищем. Если шевельнетесь, вернусь и пришибу.

Прошло несколько часов после ухода грабителей, а прикрученные к стульям женщины все еще сидели, боясь пошевельнуться. Несколько раз кто-то осторожно стучал и дверь, которая после ухода бандитов осталась незапертой, но, не получив ответа, не решился войти. Лишь в конце дня туговатая на ухо соседка, у которой для фарша не хватило луку, постучала к Арским, позаимствовать пару луковиц. Не расслышав ответа, она вошла и окаменела от изумления. Через полминуты тихий квартал огласился воплями испуганной женщины.

К несчастью для Арских, первым на эти вопли прибежал домоуправ, энергичный брюнет с орлиным носом в полувоенном костюме и, несмотря на жару, в роскошной каракулевой кубанке. Он только что успешно закончил разговор о ремонте с хозяином одной из соседних квартир и был то, что называется, в благородном подпитии. Уяснив, что во вверенном ему домоуправлении среди белого дня произошел грабеж, он категорическим тоном запретил соседям входить в квартиру Арских.

– Ничего не трогать, – распорядился он. – Следы затопчете. Надо угрозыск вызывать.

– Но ведь там женщины связанные, – робко напомнил управдому один из домохозяев.

– Для пользы дела подождут, – отрезал управдом и собственноручно запер квартиру Арских на замок. Поручив одной из квартиросъемщиц общее наблюдение за запертой дверью, энергичный брюнет отправился звонить в уголовный розыск.

Когда лейтенант Кариев в сопровождении эксперта подъехал к квартире Арских, все жители многоквартирного двора толпились около запертых дверей, теперь уже охраняемых лично управдомом.

Управдом, стараясь не дышать в сторону Кариева, доложил, что им приняты «надлежащие» меры, то есть опрошены мальчишки, игравшие на улице. Мальчишки сказали, что два каких-то дяденьки еще днем заходили в квартиру Арских, а затем сели на мотоцикл, ожидавший их за углом, и уехали.

Упоминание о мотоцикле насторожило Кариева. Неужели это та же банда мотоциклистов? До сих пор она работала только по ночам и на уличных ограблениях. Обычно уголовники неохотно меняют сферу своих действий. Значит, или в банде появились новые люди, или наличие мотоцикла в этом преступлении – случайность.

Когда Алевтину Моисеевну освободили от кляпа и развязали, она проявила необычную для пожилой женщины энергию. Воспользовавшись тем, что Кариев и эксперт были заняты освобождением Эсфири Львовны, она, бросив на ходу:

– Займитесь пока мамой.Я – за мужем, – выскочила на улицу.

Окрик Кариева, требовавшего ее возвращения, только поддал ей прыти.

Эсфирь Львовна, когда сняли привязывавшие ее к столу ленты скатерти, тяжело сунулась вперед и упала бы, если б Кариев не подхватил ее. С помощью управдома, превратившегося теперь в понятого, Кариев перенес еле живую женщину на кровать. Впрочем, отдышавшись, Эсфирь Львовна первым долгом начала кричать, что милиция сама ограбила квартиру, а теперь явилась заметать следы. Из ее воплей лейтенант понял, что одетые в форму милиции грабители унесли деньгами более двухсот двадцати тысяч рублей. С трудом успокоив обезумевшую от испуга и злобы старуху, Кариев заверил ее, что грабители будут непременно пойманы и все похищенное возвращено. Лишь после этого Эсфирь Львовна смогла дать толковые показания. Под ее диктовку Кариев записал, как все произошло, каковы были грабители с виду, сколько было пачек сторублевых купюр и какими ленточками эти пачки были перевязаны.

Уже старуха, продиктовав свои показания и подписав протокол допроса, начала повторять все сначала, и Кариев, закончив протокол осмотра места происшествия, должен был уходить, а Алевтина Моисеевна все еще не возвращалась.

«Ох, и влетит мое от полковника по первое число, – сокрушенно подумал молодой лейтенант. – Полковник будет думать, что Кариев только умеет ошибки признавать, а работать совсем не умеет».

Эксперт тем временем установил, что оттисков пальцев или следов ног преступников не осталось. Тогда Эсфирь Львовна вспомнила, что капитан ни к чему в комнате, кроме денег, не прикасался, а у его помощника, который и двери запирал, и вообще распоряжался всем, на руках были перчатки. Она даже попробовала припомнить, какая перчатка сверху была порвана и неумело заштопана суровыми нитками, но в этот момент вернулась хозяйка квартиры с мужем.

Алевтина Моисеевна кинулась к Эсфири Львовне с криком:

– Мамочка, успокойтесь! Все уже прошло. Вам вредно волноваться. Лучше лягте, усните.

– Не до сна теперь, – отбояривалась старуха. – Совсем голых оставили. Все деньги забрали.

– Идите, мамочка, и полежите, – почти тащила Алевтина Моисеевна мать во вторую комнату. – У вас опять голова разболится – и всякое мерещиться будет.

– Гражданка, – окликнул Алевтину Моисеевну Кариев, – оставьте свою мамашу в покое. Я ее уже допросил. Присаживайтесь. Мне нужно поговорить с вами.

Алевтина Моисеевна, узнав, что ее мать уже допрошена, с плохо скрытой досадой села к столу. Эсфирь Львовна, ворча что-то про себя, вышла из квартиры на улицу. Наум Абрамович, сокрушенно потряхивая седой, но еще достаточно густой шевелюрой и кокетливой эспаньолкой, ходил по комнате, без нужды беря в руки то ту, то другую вещь и сразу же отставляя ее в сторону.

Кариев начал допрашивать Алевтину Моисеевну. Ход событий она пересказала так же, как Эсфирь Львовна, но в описании личности грабителей у них получился разнобой. Капитана милиции Алевтина Моисеевна изобразила тучным человеком с большой лысиной, а про его напарника сказала, что это паренек лет пятнадцати-шестнадцати, не больше, рыжий и конопатый.

– Позвольте, как же так? – недоверчиво переспросил Кариев. – Ваша мамаша совсем в другом виде изобразила бандитов.

– Не знаю, я рассказываю о том, что видела сама. Зрение у меня хорошее. Я ведь почти вдвое моложе мамы.

Наум Абрамович подошел к столу и, наклонившись к самому уху Кариева, конфиденциально сообщил:

– Товарищ лейтенант! Я вам не советую особенно доверять словам моей тещи. Я ее очень уважаю, но ей уже за восемьдесят… в таком возрасте люди обычно неполноценны… Она иногда такое болтает…

Кариев с недоумением посмотрел на супругов. На него Эсфирь Львовна, наоборот, произвела впечатление очень здраво рассуждающей старухи. «Кто же тут путает и для чего? – подумал он. – Может, хозяйка с перепугу не то видела?»

Но Алевтина Моисеевна настаивала на своих показаниях, и Кариев занес их в протокол.

– Ну хорошо, что же было дальше?

– Бог мой, что было дальше?! Дальше было все так ужасно, так ужасно! Под угрозой револьвера я вынуждена была молчать. Кроме того, этот мальчишка все время покалывал меня ножом в спину. Что я могла сделать в таком случае?Я сама своими руками отдала этим мерзавцам, этим кровопийцам все свои сбережения. Вернее, все то, что заработал мой дорогой муж, стоя целыми днями и в жару, и в мороз…

– Сколько? – прервал вопросом эти излияния Кариев.

– Что сколько? – удивленно вскинула глаза Алевтина Моисеевна.

– Сбережений сколько было?

– Ах, вы про деньги. Денег было более пяти тысяч. Вернее, около шести тысяч. Наумчик, сколько было точно?

– Пять тысяч семьсот шестьдесят рублей, – уточнил Наум Абрамович.

– Сколько, сколько? – недоверчиво переспросил Кариев. Понятые, слышавшие от Эсфири Львовны другую сумму, удивленно переглянулись.

– Пять тысяч семьсот шестьдесят, – отчеканил Наум Абрамович. – На отпуск копил.

– Хотели к дочке на стройку съездить, – подтвердила его супруга. – Она у нас в Сибири. Электростанцию строит.

– Вы настаиваете именно на такой сумме? – еще раз переспросил Кариев.

– Настаиваем, – в один голос ответили оба супруга.

Делая вид, что записывает показания Арских в протокол, Кариев написал на чистом листе эксперту: «Бери старуху. Веди к полковнику. Доложи, что здесь получается. Пусть советует, что дальше делать?»

Эксперт, кивнув головой, вышел на улицу. На кинувшегося следом за ним Наума Абрамовича Кариев, не сдержавшись, прикрикнул настолько грозно, что тот остановился как вкопанный.

– Что еще, кроме денег, взяли налетчики? – продолжал допрос Кариев.

– Еще облигации забрали, – рассказывала Алевтина Моисеевна, – на пятнадцать тысяч облигаций и мои золотые часы. Они вон тут на столике лежали. Их не капитан, а этот, другой, взял.

– Почему же ваша мамаша показала при понятых, что бандиты забрали у вас более двухсот двадцати тысяч рублей?

– Да что вы верите этой безумной старухе! – покраснел от возмущения Наум Абрамович.

– Она же заговаривается. Она всех оговорить может. Алевтина, – апеллировал он к жене. – Разве могли быть у нас такие деньги? Откуда они у нас возьмутся? Зачем твоя мамочка говорит неправду?

– Ах, Наумчик, – простонала Алевтина Моисеевна, – у мамочки вообще были странности, а сегодня после всех этих ужасов она может бог знает что наговорить.

– Послушайте, товарищ лейтенант, – горячо принялся убеждать Кариева Наум Абрамович,

– ну, где же логика? Разве можно с моей зарплатой накопить такую сумму денег? Двести двадцать тысяч! – воздел он руки к потолку. – Да заимей я такие деньги, разве я сидел бы в такой конуре, как эта квартира? Я бы себе дом построил. Особняк построил бы. Ах, милая, глупая мамочка! Что теперь подумает о Науме Арском товарищ лейтенант, наконец, что подумает товарищ управдом, который сейчас сидит в моей квартире? Что вы подумаете, дорогой товарищ управдом?

– Я думаю, что такие деньги нельзя было хранить на квартире, – приосанившись, ответил управдом, – для этого у нас – сберкассы. А квартира у вас неплохая. В такой квартире можно и с миллионом жить. Напрасно только ремонт не сделали, пока деньги были.

– Ну вот видите, товарищ лейтенант, – горестно всплеснул руками Арский, – если уж товарищ управдом поверил, то о других и говорить нечего. Пойдут теперь разговоры.

– Давайте будем продолжать, – обратился Кариев к Алевтине Моисеевне. – Значит, бандиты похитили у вас пять тысяч семьсот шестьдесят рублей. Что же произошло потом?

Дальнейшие показания Алевтины Моисеевны полностью совпадали с показаниями Эсфири Львовны. Только в передаче дочери все это выглядело более красочно. Глаза лжекапитана Васильева, по ее утверждению, «сверкали, как молнии», и сам он вначале сделал ей грязное предложение, но морально уничтоженный презрением Алевтины Моисеевны, в конце концов ограничился только деньгами и облигациями.

Кариев, записав все, что хотела ему сообщить потерпевшая, откланялся.

– Почему же вы меня не допрашиваете? Я ведь тоже потерпевший, – обиделся Наум Абрамович.

– Вас будет допрашивать следователь, если нужно будет, – ответил Кариев, укладывая бумаги в портфель.

– А разве будут вести следствие? – встревожилась Алевтина Моисеевна. – Чего же расследовать? Дело, по-моему, ясное.

– Расследуют, установят личности преступников, они понесут заслуженное наказание, а вы получите обратно свои ценности.

– Где уж там, – замахала та руками, – я вас очень прошу, не начинайте следствия. Бандиты так грозились, так грозились… Если они узнают, что мы жаловались в милицию, то мстить будут.

– Мстить! – рассмеялся Кариев. – Бандиты сейчас удирают, не думая ни о какой мести. Этого вам бояться не следует.

Уже у самых дверей, провожая Кариева и понятых, Наум Абрамович спросил: – А куда вы нашу мамочку направили?

– Я? – удивился Кариев. – Никуда. Наверное, тут где-нибудь поблизости с нею наш товарищ эксперт беседует. Да вы не беспокойтесь, вернется ваша мамочка.

Вечером этого дня Кариев узнал, что Эсфирь Львовна была доставлена в уголовный розыск в тот момент, когда Голубкин и Кретов были на оперативном выезде. Дежурный по розыску доложил об ограблении квартиры Арских дежурному по управлению полковнику Миленькому. Неожиданно полковник чрезвычайно заинтересовался этим делом. Агафокл Семенович Миленький вспомнил, что его супруга Ольга Никифоровна не раз хвалила ему Алевтину Моисеевну Арскую как свою хорошую знакомую, умеющую доставать замечательные вещи по части дамского туалета. Вникнув в это дело, полковник Миленький приказал одному из следователей еще раз допросить потерпевшую и отпустить ее с миром.

16. ПОИСКИ КРАСНОГО МОТОЦИКЛА

Последние сутки у лейтенанта Кариева были так плотно заполнены различными делами, что, выйдя из квартиры Арских, он даже поколебался, куда сейчас идти – в розыск или в автоинспекцию.

Прошлой ночью, записав показания Дмитрия Бубенца о попытке ограбить его, Кариев задумался: «С какого конца подступить к делу?»

Перед уходом домой, часа в четыре ночи, полковник Голубкин заглянул в кабинет Кариева. Выслушав, как намерен лейтенант разыскивать хозяина красного мотоцикла, Иван Федорович одобрил план Кариева.

– Правильно. Так и действуй. Запрос в автоинспекцию сделай сейчас же. Им придется повозиться немало. А в скорую помощь позвонишь утром, часов в восемь. Сейчас еще рано. И давай, отправляйся спать. Завозились мы сегодня.

Полковник оказался прав. Ни утром, ни через восемь часов после запроса автоинспекция не могла ответить на вопрос, заданный ей работником розыска. Поэтому с утра Кариев приступил к выполнению второй части намеченного плана. Позвонил в «неотложную» помощь и спросил, сколько за истекшую ночь зарегистрировано случаев перелома или вывиха ключицы или предплечья?

– Ну, батенька мой, – загудел в трубке добродушный бас, – с этим у нас сегодня негусто. Родов, если они заинтересуют уголовный розыск, пожалуйста, сколько угодно, а переломов нет. Нет – и ничего не поделаешь. Есть вот один симпатичный вывих правой руки в плече, но это так, пустячки – не уголовное дело.

– Когда к нему выезжали? – нетерпеливо перебил Кариев.

– Ровно в два часа, батенька мой. Ровно в два часа.

– В больницу пострадавшего не положили?

– А зачем? Он и дома себя чувствует неплохо.

– Где он живет? Адрес?

– Живет неблизко. В Садовом районе. Там еще улицы не определены. Просто в новых домах. Корпус номер четырнадцать, квартира семьдесят вторая. Сергеев Иван Алексеевич. Подойдет?

– Подойдет, – ответил Кариев и отправился по указанному адресу.

Машина долго крутилась в узеньких пыльных улочках городской окраины. Дувалы угрюмо смотрели на покрывающуюся бархатным слоем пыли машину. Но Кариев знал, что насупленные дувалы скрывают за собой зеленую сень виноградников, сейчас тяжелевших от сочных прохладных гроздей, и деревья, усланные яблоками, грушами, айвой.

Шофер ругал себя за то, что решил поехать «прямой» дорогой, а не так, как ездят все, – по кольцевому шоссе, проложенному для троллейбусов и автобусов. Эта прямая дорога, лет пятьдесят тому назад вымощенная крупным неровным булыжником, грозила вывести машину из строя.

Но вот, вырвавшись из пыльных тисков узеньких улиц, машина помчалась по своеобразной строительной площадке. Дувалы здесь были снесены, и вся роскошь садов открылась человеческому глазу. Среди садов поднимались жилые корпуса новорожденного района города. Часть корпусов была еще только каменными коробками без окон и дверей. Вокруг этих коробок кипела работа. Строители торопились до осенних дождей превратить каменные коробки в уютные жилые дома.

Но большинство корпусов было уже обжито. На открытых окнах колебались от ветра занавески, слышалась музыка, и в затененных деревьями и виноградниками дворах звенели детские голоса и смех.

Машина остановилась у одного из обжитых домов. Вместо ворот стояли два каменных столба, от которых начиналась металлическая узорная решетка ограды. Но по высоте и добротности этих столбов, по массивности крючьев, вделанных в них, можно было догадываться, что скоро здесь будут навешены высокие и красивые ворота, подстать искусному металлическому переплету ограды.

Оставив машину возле дома, Кариев вошел во двор и огляделся. Во дворе было шумно и весело. К сожалению, ни один из веселящихся напропалую граждан не мог помочь Кариеву по той простой причине, что самому старшему из них было не более шести лет. Видимо, в эти часы тенистый двор находился в безраздельном владении детворы. Старшее и среднее поколение на работе или в школе, мамы заняты стряпней, и детвора, предоставленная сама себе, чувствовала себя хозяином двора.

Придется зайти в чью-нибудь квартиру, – подумал Кариев и направился дальше. Но в этот момент из дальнего крыла дома вышел мужчина и, усевшись на скамейку в тени дерева, углубился в книгу. Кариев обрадованно направился к нему.

Подойдя ближе, лейтенант увидел, что если возраст половины играющих во дворе малышей сложить вместе, то и тогда навряд ли он сравняется с возрастом углубившегося в книгу человека. На скамейке под деревом сидел глубокий старик. Только на висках у него кудрявились несколько совершенно белых прядей, а череп был гладким, как бильярдный шар. Глубокие морщины избороздили крупное, скуластое лицо с упрямо выдавшимся вперед, чисто выбритым подбородком. Когда-то это был высокий и могучий мужчина, но предательская старость превратила его в худого и сутулого старика. Накинув на костлявые, все еще широкие плечи просторный халат, он сидел, откинувшись на спинку скамейки. Правая рука была скрыта под халатом. Книгу он держал в левой, далеко отставленной руке, и читал без очков.

– Можно мне вас побеспокоить? – почтительно спросил Кариев старика, подойдя к скамейке.

– Пожалуйста, беспокойте, – ответил тот и, положив развернутую книгу на колено, взглянул на Кариева. Тот был поражен. На него смотрели совсем не стариковские глаза. Голубые, не помутневшие от старости, они были полны жизни и почти детского любопытства. – Садитесь вот рядом и беспокойте, – повторил старик и подвинулся.

– Здравствуйте, – смущенно поздоровался Кариев.

– Здравствуйте, – кивнул головой старик.

– Скажите, вы давно живете в этом доме? – спросил Кариев и не добавил так и вертевшееся на языке слово «папаша». Сам еще не понимая почему, он сразу почувствовал к этому старому человеку расположение и глубокое уважение, не допускавшее даже почтительной фамильярности.

– Со времени его основания. С лета одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмого от рождества Христова, – совершенно серьезно ответил старик, в то время как глаза его весело смеялись. – Самым первым был вселен сюда по особой милости нашего горсовета.

И вы, наверно, знаете всех, кто в этом доме живет?

– Да, пожалуй, что всех, – не совсем уверенно ответил старик. – Молодежь всю знаю, а вот за стариков поручиться не могу. Они ведь в некотором роде домоседы. Одним словом, старики. А вам, собственно, зачем это? – вдруг насторожился он. – Кто вы такой будете?

Кариев при случайных знакомствах старался не называть места своей работы. Но сейчас он откровенно сказан старику, где и кем работает.

– А знаете, юноша, – оживился старик, – у вас очень интересная работа, интересная и поучительная. Я очень жалею, что не успел хотя бы бегло познакомиться с нею. Вам просто повезло, что вы избрали себе такую благородную профессию.

Молодой лейтенант покраснел от смущения и удовольствия. Нечасто приходилось ему слышать похвалу своему выбору профессии. А сейчас этот, проживший долгую жизнь, несомненно очень умный старик высказал именно то, в чем сам Кариев был глубоко убежден.

– Значит, вы поможете мне? – спросил он старика.

– Если это в моих силах. Что вас интересует?

– У кого из жильцов вашего дома есть мотоциклы?

– Мотоциклы? – переспросил старик. – Мотоциклы есть у многих. Знаете, я считаю, что это очень полезный спорт для молодежи. Мне бесконечно жаль, что я не успел заняться мотоциклом. Должно быть, великолепно мчаться на такой быстрой машине, ощущать большую скорость. Знаете, когда летишь на самолете и даже едешь на автомобиле, скорость чувствуется слабо. На мотоцикле человек, по-моему, каждой клеткой своего тела ощущает необычайную, бешеную, прямо восхитительную скорость.

– А скажите, пожалуйста, проживает ли в вашем доме некий Сергеев Иван Алексеевич? – спросил Кариев, воспользовавшись паузой в речи старика.

– Сергеев? – недоумевающе посмотрев на лейтенанта, переспросил старик. – А как же, есть такой, проживает.

Кариев не заметил лукавых искорок, которые сверкнули в глазах старика, не расслышал он и легкой иронии в дружеском приглашении старика, который, наклонившись к лейтенанту, сказал:

– Ну, раз дело касается Сергеева Ивана Алексеевича, то давайте здесь говорить не будем. Прошу ко мне.

Старик поднялся, придерживая, чтобы не распахнулись, левой рукой полы халата, вошел в подъезд дома и с завидной для его возраста быстротой поднялся на второй этаж. Войдя в квартиру, он сказал открывшей двери старушке:

– Машенька! Нельзя ли чайку в кабинет?

Комната, куда старик завел Кариева, была кабинетом ученого-книголюба. Только около письменного стола, у окна, и нашлось место для хозяина и гостя. Все остальное пространство было заставлено шкафами и стеллажами с книгами. Чувствовалось, что шкафы и стеллажи делались по особому заказу, с учетом вкусов и наклонностей хозяина кабинета.

– Ну-с, – заговорил старик, – усаживаясь в кресло за столом, – рассказывайте, что там натворил этот Ванька Сергеев.

– Какое у вас сложилось мнение об этом Иване Сергееве? – спросил Кариев.

– У меня лично неважное, – улыбнулся старик. – Откровенно вам скажу, неважное. Он мог бы быть значительно лучше.

– Вот, вот, – обрадовался, что, кажется, сразу попал на правильный след, Кариев. – А скажите, Сергеев часто гоняет на своем мотоцикле?

– Гоняет? – удивился старик. – Да у него, насколько мне известно, мотоцикла нет.

– Ну, значит, на чужих ездит, на заднем сидении.

– Гм-м! А вы думаете, что Иван Сергеев способен на такое геройство? Удержится он на втором седле? Ведь для этого надо иметь обезьянью ловкость.

– Пустяки, – покровительственно произнес Кариев. – Ездить на заднем седле очень удобно. Вот на багажнике, если нет второго седла, много труднее.

– Не знаю, не пробовал, – с искренним сожалением сознался старик.

– Значит, надо узнать, на чьем мотоцикле ездит Сергеев?

– Ни на чьем. Категорически утверждаю, ни на чьем. Я это достоверно знаю.

– Ну, не ручайтесь, – усомнился Кариев. – Типы вроде этого вашего Сергеева, кого угодно обмануть могут.

– Ну, уж вы того, – запротестовал старик и вдруг, внимательно посмотрев на лейтенанта, расхохотался. – Простите мне, юноша, маленькую мистификацию, – положил он руку на плечо опешившего Кариева. – Дело в том, что я, в некотором роде, и есть этот самый Сергеев Иван Алексеевич. Давайте познакомимся поближе: Сергеев – историк, отставной, в некотором роде, профессор. Так сказать, пенсионер.

– Вы Сергеев? – удивился Кариев. – Значит, в вашем доме еще один Сергеев живет.

– Нет больше Сергеевых в этом доме. Один я, – уверил отставной профессор.

– Но к тому Сергееву сегодня ночью вызывали скорую помощь, – выложил последний довод Кариев. – У него то ли вывихнута, то ли сильно ушиблена правая рука.

– Так это ко мне и вызывали, – рассмеялся Иван Алексеевич. – Все это Машенька натворила. Полез я ночью доставать книжку с самой верхней полки стеллажа, ну и, в некотором роде, оступился. Можно было бы сбегать к Дмитрию Михайловичу – он в соседнем подъезде живет, – а Машенька от волнения позвонила в скорую помощь. Ну вот эскулапы меня и лечили. Видите?

Профессор сбросил халат, и Кариев увидел, что правая рука старика перебинтована. Смущенный лейтенант начал откланиваться, но в этот момент в кабинет вошла жена профессора, седовласая Машенька с чаем.

– Не спешите, юноша, – запротестовал профессор, освобождая от бумаг край стола и примащивая на него поднос. – Неужели у вас нет ни одной свободной минуты для беседы со стариком?

Кариев взглянул на часы. Автоинспекция необходимых ему сведений подготовить еще не могла, и он решил побыть с полчаса у профессора. Иван Алексеевич, обрадованный согласием лейтенанта, хлопотал, наливая из большого чайника в стаканы густо заваренный чай.

– Значит, заподозрили вы меня, старика, в действиях, караемых уголовным кодексом? – весело смеялся он, вновь усаживаясь в кресло и беря свой стакан. – А что, скажите, опасная работа у вас в уголовном розыске?

– Да нет, – смутился Кариев, – совсем неопасная работа. Это так, говорят только.

– Ну, а все же, наверное, и постреливают, так сказать, бандиты? Не без этого ведь, наверное?

– Бывает… постреливают, – согласился Кариев. – Вот совсем недавно погиб товарищ Лобов.

– Александр Данилович? – печальным тоном подсказал профессор. – Знавал его. Имел честь быть лично и даже много раз беседовал, так сказать, в дружеской обстановке. Большой души, огромной эрудиции был человек. Участник революционных событий в Средней Азии. Активный участник. Он знал много такого, о чем никаких документов не сохранилось. Сколько раз я просил Александра Даниловича: «Сядьте, запишите. Ведь все это очень ценно. А он только смеялся. «Некогда, – говорит. – Вот постарею, выйду на пенсию, тогда и буду писать мемуары». Так ничего и не записал. Ну, а убийц поймали?

– Нет еще, – смущенно признался Кариев. – Но мы их поймаем. Обязательно. За это сам полковник взялся. А он, знаете, какой человек?

– Полковник, говорите? – отставил стакан старый профессор. – Погодите. А как его фамилия?

– Голубкин Иван Федорович. Он начальник нашего отдела. Замечательный человек.

– Нет, не знаю, – огорченно проговорил Иван Алексеевич. Голубкина не знаю. А жаль. Наверное, очень интересный человек. Так найдет он тех, кто убил товарища Лобова?

– Обязательно найдет, – заверил Кариев.

– Смотрите, – строго проговорил профессор, словно от Кариева зависело, сумеет ли Голубкин разыскать неизвестных бандитов, – смотрите, – еще раз повторил он, – тех, кто поднял руку на Александра Даниловича, щадить нельзя. Таких уничтожать надо. Хотя, может быть, они и простые уголовники, но в наше время уголовный преступник – это политический преступник. У нас нет безработицы, нет капитализма, каждый может честно трудиться. А тот, кто не хочет трудиться, по существу идет против нашего строя, против ленинских заветов – значит он враг, и с ним нечего церемониться.

Допив стакан чая, Кариев начал прощаться.

– Не смею задерживать, – напутствовал его профессор. – Но все-таки не забывайте, юноша, что мы с вами некоторым образом уже знакомы. К знакомым заходить полагается.

Когда Кариев после визита к профессору вернулся в розыск, сведений из автоинспекции еще не было. Зато поступило сообщение об ограблении квартиры Арских. Только после выезда к Арским, Кариев, так и не дождавшись ответа на свой запрос, сам направился в автоинспекцию. Но и там пришлось еще прождать. Не такое уж легкое дело в огромном городе, с почти миллионным населенней, установить количество мотоциклов, окрашенных в красный цвет, и адреса их владельцев.