Текст книги "Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)"

Автор книги: Владимир Мильчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

– Товарищи, – заключил собрание Вася Симкин, – товарищ полковник дал нам много ценных указаний и заострил наше внимание…

Его никто не слушал. Комсомольцы вслед за полковником и учителями повалили из зала.

Иван Федорович прямо из зала зашел в учительскую за фуражкой. Попрощавшись с преподавателями и Петром Никитичем, он уже выходил из комнаты в опустевший коридор, когда услышал слова директора школы:

– Гибель Зарифова – жестокий урок, данный нам жизнью. Сегодняшнее собрание на многое открыло нам глаза. Попрошу всех глубоко обдумать все случившееся. Завтра после третьей смены – педсовет.

12. ПО ВОДЕ РАСХОДЯТСЯ КРУГИ

Игорь Непринцев после собрания забежал в свой класс. Схватив оставленную в парте связку книг, он сломя голову помчался по коридору. Ему необходимо было догнать ушедших вперед друзей.

Много лет Непринцевы и Муртазаевы жили на одной улице, и немудрено, что младшее поколение этих семей дружило с детства. Впрочем, до войны дружили и отцы. Сорок первый год разлучил их, они оказались на разных фронтах. Капитан Непринцев погиб, поднимая свой батальон на штурм берлинских предместий. Майор Муртазаев, хотя и перенес несколько тяжелых ранений, вернулся ко дню победы домой прямо из госпиталя.

Узнав о гибели друга, майор Муртазаев многое сделал для семьи Непринцевых. Работники райсовета, райсобеса и прочих районных организаций узнали, что значит напористость фронтовика. Для себя, для своей семьи майор Муртазаев не смог бы потребовать и десятой доли того, что он требовал для семьи своего погибшего друга. Впрочем, нужно признать, что требования Муртазаева всегда были законными и то, что для выполнения их необходимо было проявить большую настойчивость, объяснялось нерасторопностью – да что греха таить! – иной раз и бюрократизмом отдельных чинуш, пригревшихся в государственном аппарате.

Игорь Непринцев и Тимур Муртазаев уже не помнили, корда завязалась их дружба. Во всяком случае, началась она в самые ранние дни детства. Уже первые игрушки у них были общими и первую детскую книжку они прочитали вместе. Немало горьких слез пролил втихомолку шестилетний Игорь, когда Тимур пошел в первый класс. Игорь был на год моложе Тимура. И целый год ему пришлось ждать того осеннего утра, когда они рядом зашагали в школу. Такая неразрывная дружба часто отзывалась на обоих мальчуганах совсем с неожиданной стороны. Тимуру туго давалась грамматика русского языка, и Игорю приходилось знать ее больше, чем требовалось по программе, чтобы быть готовым прийти на помощь другу. Бывало и по-другому. Один раз, гуляя по улицам города, ребята увидели вывеску «Республиканская станция юных техников» и вошли в гостеприимно раскрытые перед ними двери. Никто из друзей не знал, что в этот день кончилось их детство и началась юность. Ушла детская беззаботность, бездумные игры, а их место заняла беспокойная и пытливая юношеская мечта.

Никогда не видевший морских просторов, Тимур увлекся морским моделированием. Увяз по уши в чертежах линкоров, эсминцев, морских охотников и подводных лодок. Игорь из чувства дружбы тоже вначале записался в один кружок с Тимуром, но вскоре увлекся радиоделом и забросил моделирование. С тех пор два раза в неделю друзья по нескольку часов проводили на станции юных техников. Но этого им показалось мало. Постепенно и незаметно кладовка квартиры Непринцевых превратилась в прилично оборудованную самими ребятами мастерскую. И хотя Тимур, мечтая стать моряком, по-прежнему увлекался моделированием, а Игорь возился с приемниками, в минуту затруднений они помогали друг другу. В результате невозможно было представить себе модель, скажем, линкора, которую не мог бы изготовить Игорь. В то же время Тимур легко читал любую схему самого сложного приемника, и был неплохим радиолюбителем. Совсем недавно в этот дружеский дуэт вступил третий голос. Добродушному здоровяку Тимуру внезапно стало скучно без тоненькой и горячей, как уголек, Светы Незвановой. Впрочем, Света оказалась на редкость понятливой девушкой. Она быстро научилась разбираться в морской технической терминологии Тимура и залезать своей тоненькой, но крепкой рукой в невероятную путаницу сопротивлений, проводников и конденсаторов сооружаемых Игорем радиоприемников. Мужская дружба выдержала появление третьего человека. Игорю тоже понравилась любознательная девушка. Однажды в дружеском разговоре он сказал Тимуру:

– А знаешь, Светка – ничего себе, хороший парень.

Яростный взгляд Тимура показал Игорю, что этой темы лучше не касаться, и он замолк.

Сейчас, выбежав на крыльцо школы, Игорь огляделся. Далеко ли ушли друзья? А, вон они. Уже успели пройти целый квартал и сейчас стоят на углу, поджидая его, Игоря. Непринцев сбежал по ступенькам крыльца, перемахнул через низкоподстриженные кусты, тянувшиеся сплошным бордюром вдоль тротуара, и пустился догонять друзей.

– Игорь, подожди! – остановил его негромкий окрик. Непринцев обернулся и увидел Костюнчика, сходившего со ступенек крыльца.

– Ну, что тебе? – недовольно спросил Игорь, – Видишь, я тороплюсь.

– Зачем ты сказал, что я дружил с Юркой Зарифовым? – упрекнул Игоря Костюнчик.

– А что? Разве неправда? Это ты врал на собрании.

– Ничего не врал. Мы с Юркой почти месяц не разговариваем. И вообще у меня с ним ничего общего не было. И Жорку Мухаммедова я только два раза видел.

– Ну что ты врешь! – презрительно оглядел Костюнчика Игорь. – А кто сговаривал ребят в складчину вечеринку устроить? Ты и Юрка. Жорку тоже хотели пригласить.

– Это все Юрка, – смутился Костюнчик. – Я тут ни при чем.

– Так чего ты вообще беспокоишься? – удивился Игорь. – Мало ли кто дружил с Зарифовым. Вместе учились. Вон Тимур сам сказал, что раньше дружил с Юркой.

– Да, ему-то что, он в десятом классе. А лягавые сейчас начнут к нашему классу принюхиваться.

– Ну ты, тоже мне комсомолец, – вспылил Игорь. – «Лягавые»! Разве полковник похож на лягавого? Он, по-моему, парень – во!

– Да я это так, оговорился, – поправился Костюнчик. – Ты все-таки знай, что у меня с Юркой ничего общего не было.

– Ну, не было, так не было. Я побежал, – кивнул на прощание Игорь и бегом кинулся к друзьям, все еще ожидавшим его на углу.

– Чего это тебе приспичило с Гуриным разговаривать? – недовольно проговорил Тимур, когда Игорь подбежал к ним.

– Не мне, а Костьке приспичило, – рассмеялся Игорь. – Уверяет, что он с Юркой не дружил.

– Врет он, – безапелляционно заявил Тимур.

– По-моему, струсил и врет, – уточнил Игорь. – Боится, чтобы его в свидетели не потянули.

– Ребята, страшно как! – вдруг воскликнула Света. – Юрку Зарифова убили. Подумать только… у-би-ли… – протяжно повторила она. – Позавчера я его в школе видела, а сегодня вдруг… убили.

Ни Тимур, ни Игорь ей не ответили. Оба шли по краям тротуара, посерьезневшие, задумавшиеся.

– Ребята! – окликнула их Света. – Что же вы молчите?

– Я вот думаю, почему Костька обиделся на меня за то, что я упомянул о его дружбе с Юркой, – негромко, словно спрашивая друзей, проговорил Игорь.

– Понимаешь, я тоже думаю, только не об этом, – горячо заговорил Тимур. – Почему он на собрании отпирался? Я ведь знаю, что он все время с Юркой дружил. Больше ни с кем. И Жорка Мухаммедов дружил с ним. Жорка даже в школу к Гурину приходил, дня четыре тому назад, только ждал его на улице.

– А я про это не знал…

– Почему же ты об этом на собрании не сказал? – упрекнула Света Тимура.

– Вначале забыл, а вторично выступать не хотел. И так собрание затянулось.

– А ведь полковнику, наверное, об этом надо бы знать, – негромко проговорила Света.

– А ты думаешь, он не знает? – недоверчиво взглянул на Свету Тимур.

– По-моему, не знает. Он ведь упомянул про парня, который погиб с Юрой. Говорил и про старика, главаря шайки. Но ведь то старик, а Мухаммедов мальчишка.

– Ну, на год, на два старше меня. Какой же мальчишка? – посмотрев на Свету, недовольно проговорил Тимур.

– Напрасно полковнику об этом не сказали, – повторила Света.

– А знаешь, Тимур! – горячо заговорил молчавший до этого Игорь. – Светка права. Полковнику надо рассказать о Жорке. Кто знает, может, из-за него и влип Юрка. Ведь они дружили. Сейчас Жорка дружит с Костькой. Еще и Костька влипнет. А может, и еще есть такие, кого он опутывает. Мы ведь об этом не знаем.

– Чего же ты пойдешь сообщать полковнику? – усмехнулся Тимур. – Что Юрка дружил с Жоркой? Так он и со мною раньше дружил, значит и я подозрительный.

– Чудило, – обиделся на друга Игорь. – Пока Юрка дружил с тобою, он не лез Ювелирторг грабить. А вот подружился с Жоркой – и полез. Разница в этом есть или нет?

– Конечно, есть, – рассудительно согласился Тимур. – Если бы я узнал про такое, я бы Юрке морду набил, чтобы он не занимался такими делами. Потом пошел бы поругался с его отцом – зачем плохо сына воспитываешь? Потом пошел бы в райком комсомола…

– А по дороге зашел бы к полковнику в уголовный розыск, – подсказал другу Игорь.

– А что?! – запнулся на мгновение Тимур. – Наверное, зашел бы.

– Ну, вот видишь, – рассмеялся Игорь. – Значит, и сейчас придется идти к полковнику.

– Мало, – снова уперся Тимур, – мало оказать можем. Я ведь так говорил: если бы Юрка мне сказал, что он пойдет Ювелирторг грабить…

– Ох, какой ты чудак, Тимур, – разгорячился Игорь. – И Юрка тебе не сказал, и Костька, если такое дело случится, не скажет. Тут надо предупредить, раньше их успеть, не дать им и других ребят сделать бандитами. Они всегда от честных людей сторонятся, а кто к ним попал, не скоро уйдет: они убить грозятся.

Говоря «их, «они», Игорь подразумевал еще неизвестных ему людей, которые вились около школы, старались опутать, толкнуть на преступный путь тех, кого Игорь сегодня имел основание считать своими друзьями. Самым опасным из этих грязных людей Игорь сейчас считал всегда одетого с шиком, с великолепной небрежностью угощавшего ребят дорогими папиросами Жорку Мухаммедова.

– Как ты хочешь, Тимур, а я пойду к полковнику. Один пойду, не побоюсь.

Света вопросительно посмотрела на Тимура. В ее глазах юноша увидел упрек и нетерпеливое ожидание.

– Я тоже с тобой пойду, – ответил он и, видя как потеплели глаза девушки, добавил: – Я ведь и не говорил, что не пойду. Я только говорил, что мало мы знаем, чтобы идти к полковнику.

Игорь остановился. А ведь Тимур прав. Знают они еще очень мало. Зачем Жорка приходил в школу? Не знают. Часто ли он приходил? Не знают. Да и вообще ничего не знают.

– Вот я и говорю, – даже не заметив, что они остановились, продолжал Тимур, – надо было бы узнать, какие дела у Костьки и Юрки были с Жоркой.

– Может быть, спросить прямо у Гурина? – предложила Света.

– Не скажет, – покачал головой Тимур. – Ни за что не скажет.

– Знаете что, ребята, – зажегся новой мыслью Игорь, – давайте сделаем так: завтра пораньше в школу придем; кто там будет из наших, кто из восьмых и десятых классов – всех будем расспрашивать. Только каждый по отдельности спрашивать будет. Пусть думают, что нам просто любопытно. А потом после уроков расскажем, кто что узнал. Разберемся, что важно, что неважно и стоит ли нам идти к полковнику. Согласны?

Тимур и Света ответили полным согласием.

– Только ты, Светка, поднажми на своих девчонок, – особо выделил роль Светы Игорь, – они ведь сплетничать любят. Все про мальчишек знают. Ты не злись… Я ведь не про тебя говорю. Да чего мы остановились среди улицы?! Пошли.

Но просто идти домой Игорь уже не мог. Не мог он и Тимура посвятить в свой замысел. Вдвоем тут ничего не сделаешь. Надо действовать одному. Пройдя еще с квартал, Игорь, сказав, что ему надо забежать к знакомому студенту за книгой, простился с Тимуром и Светой.

– Значит, приходим завтра в школу часа на два раньше, – окончательно договорились друзья при расставании.

Оставшись один, Игорь повернул обратно и зашагал к дому, где жили Гурины. Мысль юноши была проста и, как ему казалось, очень удачна. Тимур, конечно, прав. Если Костьку спросить, какие у него дела с Жоркой, он умрет с перепугу, но ничего не скажет.

А вот если прийти сейчас к Костюнчику и сказать, что я, мол, оскорблен твоим недоверием, что там в разговоре у школы не обратил внимания, а, придя домой, понял, что ты меня обманул, то результат может получиться совсем другой. Надо прямо спросить Костьку, почему он говорит, что видел Жорку всего два раза, а Жорка к нему даже в школу ходит. Поругаться насчет вечеринки. Ведь, уговаривая Игоря принять в ней участие, Костька все время напоминал, что на ней будут два, сына министров – Юрка и Жорка. Конечно, Костька будет крутиться, отпираться, но он трусоват и если поднажать… Главное, делать вид, что ты страшно обижен его недоверием.

Поглощенный своими мыслями, Игорь свернул в тенистый сквер, выводивший прямо в небольшую, всегда тихую и пустынную улочку, где жили Гурины. Вон и их дом. Игорь остановился, а затем опустился на скамейку, стоявшую у зеленого барьера кустов, окружавших сквер. Отсюда ему были видны ворота дома, в котором жили Гурины. Но у ворот стояли Костюнчик и Жорка Мухаммедов. Игорь хорошо видел лица обоих. Лицо Костюнчика было испуганным. Он в чем-то оправдывался. Жорка угрожал своему собеседнику. Вот он погрозил Костюнчику пальцем, а затем потряс перед его носом кулаком. Костюнчик с готовностью закивал головою. Через несколько минут Жорка, кивнув на прощание головой, ушел. Костюнчик скрылся за калиткой дома. Проводив обоих глазами, Игорь встал со скамейки и зашагал обратно. Он понял, что разговор сейчас бесполезен и только может повредить делу.

Костюнчик остался недоволен своим разговором с Игорем. Ожидая Игоря около крыльца школы, он совсем по-другому рисовал себе предстоящий разговор, подготовил не один десяток гневных фраз, которые должен был обрушить на Непринцева, заклеймить его желание выслужиться перед старшими, стремление выдать «лягавым» своего же одноклассника. Больше всего Костюнчик решил нажимать на то, что выступление Игоря является по существу предательством. Ведь и он сам, и Жорка Мухаммедов всегда дружески относились к Игорю, всегда готовы были принять его в свой круг. Костюнчик хотел намекнуть Игорю, что за предательство, может быть, придется расплачиваться.

Гурин был убежден, что Игорь, пристыженный им, напутанный грозящей карой, изменит свое отношение к нему, к Костюнчику. И даже больше того, являясь самым влиятельным человеком во всех старших классах школы, он заставит и своих друзей по-иному смотреть на все происшедшее. И тогда полковник из уголовки ничего не услышит от ребят, о бывших друзьях Юрки Зарифова. Да и отец Юрки, конечно, не захочет, чтобы все узнали правду о его сыне. Министры, хоть они и начальство, но тоже боятся, как бы им не попало. Большим людям больше и достается, если проштрафятся.

Однако все произошло не так, как примеривался сделать Костюнчик. Вместо того чтобы нападать и клеймитъ Игоря, он с первых же фраз должен был защищаться и оправдываться. Хорошо еще, что Непринцев торопился и, кажется, совсем не обратил внимания на короткий разговор у крыльца.

Оставшись один, Гурин недовольно огляделся. Положив полевую сумку на землю, он сел на нее, тщательно поддернув брюки, чтобы не помялись. Теперь кусты укрывали его с головой, и, невидимый ни с крыльца, ни с тротуара, Гурин видел всех, кто выходил из школы. Надо было ждать. И куда делся Гришка Молчанов? Костюнчик ближе его сидел к выходу, одним из самых первых выскочил на улицу и был уверен, что Гриша из школы не выходил. А встретиться с ним было еще более необходимо, чем с Непринцевым.

Когда Игорь в своем выступлении упомянул рядом с Гуриным Жорку Мухаммедова, Костюнчику показалось, что внутри у него что-то оборвалось. Все тело сразу стало холодным. А сердце словно сжала холодная, жесткая рука. Сжала и долго не отпускала. Но когда первый испуг прошел и Костюнчик огляделся, первое, что неприятно поразило его, был взгляд Гриши Молчанова.

Сидя на два ряда дальше Гурина, Гриша пристально и словно вопросительно смотрел на него. Позднее, выступая с трибуны, Костюнчик снова видел только взгляд Молчанова. И чем яростнее Гурин отказывался от дружбы с Зарифовым и Мухаммедовым, тем больше презрения видел он в этом пристальном взгляде.

Гриша все еще не показывался. Вот выбежали последние, задержавшиеся в школе комсомольцы, за ними спустился по ступенькам и ушел полковник из уголовного розыска. Несколько минут на крыльце не было ни души. Наконец распахнулись двери, и на крыльцо вышел директор в сопровождении учителей. Костюнчик разглядел расстроенное лицо завуча, прыгающую около директора сухопарую фигуру классного куратора Абдуллы Асатуллаевича, и злорадно усмехнулся, подумав: «Ну, эти двое теперь устроят Непринцеву голубую жизнь».

– Нет, товарищи, нужно признать, что ребята правы, – донесся до Костюнчика гулкий командирский голос одного из учителей. – Ведь в большинстве их выступлений звучало прямое обвинение нам. И знаете в чем? В том, что мы учим их математике, физике, истории и другим предметам, но не воспитываем из них граждан. И они, по моему мнению, правы.

«Историк разоряется, – подумал Костюнчик, неприязненно глядя на высокую фигуру говорившего. – Этот горой за Непринцева встанет. Как бы его нашим куратором не сделали вместо Асатуллаевича».

Но вот ушли и преподаватели, а Гриша Молчанов как сквозь землю провалился. «Проглядеть его я не мог, – подумал Костюнчик, поднявшись с земли и направляясь в школу. – Сидит где-нибудь. Переживает».

Он оказался прав. Гриша Молчанов действительно был в школе и даже не выходил из зала, сейчас он сидел на одном из широких, настежь распахнутых окон, взобравшись с ногами на подоконник. Окно выходило на улицу, и со своего моста Гриша видел все: и то, как Костюнчик останавливал Непринцева, и как сидел в засаде за кустами.

«Слышать он, конечно, ничего не мог, – сообразил Костюнчик. – но видел все. Вот чертов тихоня!»

– Ты чего сидишь, как сыч? – громко окликнул он Гришу. – Кого ждешь? Пошли.

– Пошли, – вяло согласился Гриша. – Ты зачем вернулся?

– За тобой. Увидел, что ты сидишь таким сычом, – снова ввернул Костюнчик понравившееся ему слово, – и вернулся. Чего ты нюни распускаешь? – И он попытался дружески положить руку на плечо соскочившего с подоконника Гриши. Но тот сразу же пошел к двери, и рука Костюнчика только скользнула по его плечу. Они вышли на улицу и зашагали по асфальту тротуара. Гриша молчал. Не знал, как приступить к разговору, и Костюнчик. Так, не проронив ни слова, они прошли почти квартал. Еще полсотни метров и Костюнчику надо поворачивать налево, а Грише направо.

– Ты чего молчишь? – чтоб прервать затянувшееся молчание, спросил Костюнчик.

– А о чем говорить? – по-прежнему вяло спросил Гриша.

Он, пожалуй, более всех в классе был ошеломлен тем, что произошло с Юрием Зарифовым. Хотя ни Жорка, ни Костюнчик при нем никогда не говорили о Зарифове и ни разу не попытались познакомить его с министерским сыном, Гриша интуитивно почувствовал, что между Жоркой и гибелью Зарифова есть невидимая, но прочная связь. Настойчивость, с какой Жорка при помощи Костюнчика стремился поближе познакомиться с ним, теперь начинала казаться Грише одним из звеньев этой тайной цепи. В чем тут дело, он еще не мог понять, но выступление Костюнчика на собрании убеждало Гришу, что такая связь существует. Замеченная Костюнчиком вялость Гриши на самом деле была растерянностью. Он неожиданно почувствовал, что стоит на самом краю пропасти. Нужно было действовать, причем действовать немедленно, а как действовать, Гриша и сам не знал. Сидя на подоконнике, он и пытался разобраться во всем происшедшем, но безуспешно.

– Так значит, по-твоему, нечего говорить, – донесся до него голос Костюнчика, и Гриша с удивлением, увидел, что они дошли уже почти до поворота. – Как тебе поправилось выступление Непринцева?

Что же, он все правильно говорил, – несколько оживился Гриша. – В том, что случилось с Юркой, виноваты и мы, комсомольцы.

– Значит, виноват и ты? – насмешливо спросил Костюнчик. С Гришей он держался смело и даже покровительственно, не то что с Непринцевым.

– Значит, и я, – согласился Гриша.

– А Непринцев виноват в том, что ты спекулируешь билетами у кино? – ехидно спросил Костюнчик.

– Ну, знаешь… – задохнулся от неожиданного оборота разговора Гриша. Костюнчик испуганно шарахнулся в сторону – таким страшным показалось ему лицо Молчанова. – Ну, знаешь, ты лучше молчи, недоносок старой суки… – вдруг выкрикнул он с яростью.

Всю грубость, всю циничную грязную брань и угрозы, которых вдоволь наслушался Гриша от своего отчима, выплеснул он сейчас в лицо растерянного Костюнчика.

– Запомни, вшонок! Если пикнешь еще раз, я из тебя дрессированную мартышку сделаю. Сам в уголовку пойду и расскажу все. Понял? Ну так вот, засохни и не пикай, – бросил он напоследок и, отвернувшись от Костюнчика, побежал в сторону своего дома, еле сдерживая слезы.

Едва переставляя ноги, добрался Костюнчик до своего дома. Многое передумал он, бредя по скверу к знакомой калитке. Резкий отпор Молчанова перепугал его. При мысли, что Гриша может пойти в уголовный розыск, в глазах Костюнчика темнело, а земля под ногами казалась зыбкой, ненадежной. Что же делать? Если этот полковник из розыска заинтересуется делами Жорки Мухаммедова, то ему, Костюнчику, несдобровать. Жорка выдаст его. Пусть в гибели Юрки Зарифова ни Костюнчик, ни Жорка не виноваты. Все равно. Если уголовный розыск возьмется за Жорку… «А я, дурак, испугался Непринцева.

Игорь брехнул на собрании – и все. Сам-то он ничего не знает. Вот Гришка, тот может. Подтвердит, что я почти каждый вечер встречался с Жоркой – и все. Что же делать?»

На одно мгновение в голове Костюнчика мелькнула мысль – самому пойти в уголовный розыск и во всем покаяться. Но он сразу же испуганно отмахнулся от нее. Судить, может быть, и не будут, но отец узнает все. Да и не в отце главное. Пахан отомстит за предательство. Если даже Жорку посадят, через других достанет. У него не один такой Жорка…

Сильные люди мечтают о преодолении трудностей на пути к поставленной цели. Слабые мечтают о том, как избежать трудностей. Сильным мечта помогает побеждать, слабых убаюкивает, уводит, хотя бы на короткий срок от трудностей и невзгод, которых, мечтай не мечтай, все равно избежать нельзя.

И Костюнчик спрятался в мечту, как робкий человек, испуганный кипящим на улице боем, закутывается в одеяло, а на голову кладет подушку, чтобы не слышать стрельбы за окном. Сейчас, даже в мечтах, Костюнчик не искал путей борьбы, путей активного вмешательства в события. Он все отдавал на волю случая. «Вдруг, – мечтал Костюнчик, – завтра меня увидит Пахан. – Пахана он никогда не видел и знал о нем только из рассказов Жорки. – Я ему понравлюсь. Он скажет Жорке: «Возьми десять тысяч, нет, лучше сто тысяч рублей, передай их этому замечательному юноше и скажи ему, что мы больше не будем тревожить его. Он оказал нам и так немало услуг. А теперь – амба! Хватит. Жаль, если такого умного и храброго парня заподозрит уголовка и испортит его карьеру». Но подобное поведение Пахана, который, как рассказывал Жорка, был безжалостным и жестоким человеком, даже в мечтах показалось Костюнчику маловероятным, и его мечтания потекли по другому руслу: «Жорка всегда соскакивает с трамвая на ходу. Вдруг соскочит и попадет под колеса. Его перережет пополам. На землю хлещет поток крови. Кругом замерла испуганная толпа. Тухнущими глазами Жорка разыскивает в толпе Костюнчика и, умирая, шепчет ему: «Ты теперь освободился. Пахан не знает тебя. Я был тебе настоящим другом и скрыл твое имя и адрес от него. Прощай».

И снова трезвый голос бесстрастно подсказывает Костюнчику, что Жорка не такой. Ничего он не скрывает от Пахана. А если будет умирать, то все расскажет и о Костюнчике, и о других. Постарается утащить их, если не с собою в могилу, так хотя бы выбить из настоящей жизни.

Все же картина смерти Жорки Мухаммедова под колесами трамвая настолько понравилась Костюнчику, что он снова и снова вызывал ее в своем воображении. Причем сейчас, по воле Костюнчика, Жорка так и остался под трамваем. Из-под вагона нелепо торчали и тянулись к Костюнчику только голова, плечи и руки ненавистного ему приятеля. Но вместо хриплого шепота умирающего Костюнчик вдруг въявь услышал голос живого и невредимого Жорки Мухаммедова.

– Ты что это ползешь, как сытый клоп по кошме?

Костюнчик вздрогнул и оглянулся. Через скверик, прямо по газонам, оглядываясь, нет ли кого поблизости, шел к нему Мухаммедов.

– Ведь договорились же на восемь, – раздраженно проговорил он вместо приветствия, подходя к Костюнчику.

– Комсомольское собрание было, – робко оправдывался тот.

– Собрание давно кончилось. Я видел, когда выходили ваши. Да и удрать мог бы с этой говорильни, – пренебрежительно скривил губы Жорка.

Но, узнав, о чем шла речь на собрании, Мухаммедов нахмурился. Он заставил Костюнчика самым подробным образом пересказать все, о чем говорили полковник из уголовного розыска и Непринцев.

– Что этот петушок раскричался! – встревожился он, когда Костюнчик закончил свой рассказ. – Подрезать крылышки придется.

– На Игоря не стоит обращать внимания. Он о тебе говорил потому, что раньше меня выступал. После моего выступления всем все стало ясно, – уверял Жорку Костюнчик. Он предусмотрительно изобразил свое выступление как самое лучшее и убедительное, встреченное аплодисментами. – Непринцев неопасен, – закончил он. – А вот Гришка…

– Что Гришка? – насторожился Жорка. – Курвиться начал?

– Гришка обязательно скурвится, – подтвердил Костюнчик и передал Жорке содержание своего последнего разговора с Молчановым.

– Я ему чуть в морду не дал, да он быстро смылся. Убежал. А то бы…

Но Жорка не обратил внимания на последние слова дружка. Не дослушав, что могло случиться, если бы Гришка не убежал, он оборвал хвастунишку:

– Ладно. Расскажу Пахану. Успокоим мальчиков. А ты вот что, почему не выполняешь обещания? Пахан сердится.

– Трудно очень. Догадаться могут, – смущенно оправдывался Костюнчик.

– Уметь надо, тогда не догадаются. Сказано тебе, когда вас несколько человек вместе будет, так и потяни. Кто на тебя подумает? Сын офицера, у твоего отца оружие есть.

– Ладно, постараюсь. Только почему все я и я? Другие тоже могли бы.

– А кого ты знаешь из других? – насторожился Жорка.

– Никого не знаю, но ведь есть же. Я и так уже помог.

– Вот и хорошо, что помог! Теперь уж ты с нами. По одной дорожке идем, одинаково отвечать будем.

Костюнчик позеленел от страха. Дружки стояли у калитки дома, в котором жили Гурины. И улица, и дворик были пустынны. Жорка говорил почти шепотом, но Костюнчику показалось, что последние слова Жорки были слышны не только здесь, но даже в сквере. Он испуганно оглянулся.

– Не дрейфь! – успокоил его Жорка. – Ну, я так Пахану и скажу, что к воскресенью ты достанешь еще одну машинку. Только смотри, не подводи, а то у нас Пахан знаешь какой? Чуть что, так во! – и подставив к самому носу Костюнчика кулак, Жорка выразительно погрозил им. Затем, кивнув на прощание, ушел.