Текст книги "Н - 7 (СИ)"
Автор книги: Владимир Ильин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
«Нападение на Бастилию! Убийцы на свободе!».
Нога предсказуемо заныла.
– Да что ты будешь делать, – полез я в карман за обезболивающим, с раздражением закрывая разворот.
Блистер на две трети ощерился пустыми гнездами, а кофе приобрел неприятно кислый привкус.
– Вы представляете, Самойлоф! – Ворвался в вагон мой старый знакомец. – Они требуют, чтобы каждый исповедовался!
– Кто – они? – поднял я удивленный взгляд вместе с иными, присутствующими в ресторане.
– Двое, явились из города на дрезине. – Плюхнулся он вновь напротив. – Один церковник, второй называет себя главой вокзала. Третьим у них начальник поезда.
– И что, без исповеди нам закроют доступ в город? – Посмотрел я в окно.
Любек уже был там, и ничего, кроме пломб на дверях, препятствовать нам не могло. Разве что нежелание идти по грязи с багажом – вокзал в этом плане был куда предпочтительнее.
– Хотят составить списки пассажиров и завещания, – подуспокоился шевалье, но все еще гневно дышал, глядя в сторону головного вагона.
– Разумное требование, – пожал я плечами.
Потом ищи-опознавай тела под завалами, выясняй их последнюю волю…
– Нотариусом у них церковник. – Скривился де Клари. – И да, пардон, не требует… Но ежели без тайны исповеди, то в завещание залезут эти две вокзальные морды. Какова наглость, знать имена тех, ради кого мы каждый день идем на смерть!
Я с пониманием покивал.
– Может, это единственный способ вразумить иных пассажиров, – осторожно предположил я.
– Эти не думают, что могут сдохнуть, – отмахнулся тот пренебрежительно. – Для этих у начальника вокзала при себе завещания в пользу славного города Любек. Только подпиши, и добро пожаловать! – Шевалье нарочно повысил голос, заметив внимание на себе. – Ведь мертвец всегда может его переписать.
Ответом ему был звук разбитого окна – кто-то посчитал, что настало время сойти с поезда. Я с интересом посмотрел в спину мужчине, споро очистившему раму от осколков и перекинувшему через нее скатерть. Момент – и тот деловито удаляется от состава в сторону складов.
– Пожалуй, и мне пора сойти. – прокомментировал де Клари.
– Вы уже нашли себе нанимателя или планируете сыскать его в городе? – Опередил я его движение.
– Я вижу, никак вы желаете мне что-то предложить?
– Найм на десяток дней. – Кивнул я.
– Телохранителем? – Заинтересовался он.
– Сопровождение, решение бытовых вопросов. Поиск транспорта и отеля, трансферт и обеспечение.
– Самойлоф, я – де Клари, – терпеливо, и явно сдерживаясь, принялся он мне втолковывать. – А вам нужен гувернант.
Я молча стянул с указательного пальца кольцо и чуть передвинул его по столешнице в его сторону.
– Телохранитель обязан обеспечивать безопасное передвижение нанимателя, – тут же сменил тон шевалье, не сводя взгляда с кольца. – Персонал должен быть лично подобран и проверен на благонадежность. Отель – иметь отличную репутацию и пути отхода! Еда – свежей и безопасной! Одежда – выстиранной, а значит без отравы на ткани! Служанки – симпатичны и готовые телом защитить…!
– А вот это не надо, – пресек я его, поднося гербовой перстень дужкой к предложенному кольцу. – Договор?
– Договор. – Тут же кивнул он. – Мое слово. Но учтите, я дам вам десять минут против «учителя» и двадцать секунд против «мастера». Это без кольца, – вновь сглотнул он, глядя на ярко-красный рубин. – С кольцом… С кольцом… Можно уже надеть? – Просящим тоном произнес шевалье.
Прикосновение дужки гербового перстня, стандартные и привычные манипуляции, снимающие встроенную защиту: что оторвет палец карманнику или случайному воришке, и убьет одаренного, надевшего кольцо без дозволения.
– Ваш аванс, шевалье. Прошу.
– Рауль. Называйте меня так, я дозволяю. – Тут же примерил он свою плату и прислушался к собственным чувствам. – Пожалуй, ежели нападет «мастер», можете не торопиться и допить свой чай. Или что вы там пьете, в своей империи… – Ворковал он, полностью отрешившись от окружающего мира.
Тем более, что вагон-ресторан уже опустел – кто ушел через окно, кто цивилизованно выломал запломбированные двери.
Я посмотрел на трость и прислушался к ноге – через вату обезболивания перелом все равно противно ныл. Пешая дорога в город отменялась.
– Раз этого не избежать, пойду, ознакомлюсь, – ухватился я за спинку диванчика и помог себе встать.
А там и трость идеально приняла нагрузку тела, помогая поврежденной ноге.
– Я провожу, – вскочив с места, двинулся вперед шевалье.
Очередь, впрочем, все равно пришлось выждать: через два вагона обнаружилось несколько десятков человек, готовых принять чужие правила. Сама представительная комиссия отгородилась дверью тамбура и благоразумно принимала пассажиров только по одному.
Де Клари вызвался держать мне очередь, позволив коротать время на кресле у окна. Очередь, впрочем, то сдвигалась вперед, то отшагивала назад на несколько позиций – среди попутчиков обнаружились отпрыски герцогов и великих графов, и после короткого сравнения родословных, им вынужденно уступали.
Шевалье смотрел на этот процесс с показным равнодушием, но встревать не пытался, хотя явно хотел – телохранитель не должен создавать проблем нанимателю. А люди с титулами – это как раз-таки проблемы, которые еще долго будут помнить мелкую занозу на своем пути. Впрочем, куда было торопиться? Состав все равно никуда не двинется, а мое кресло – ничем не лучше другого.
Тем не менее, статус охранника позволил зайти раньше двух дюжин менее благородных.
Представительная комиссия занимала вагон класса люкс, вольготно расположившись в трех смежных купе. Четверо вооруженных солдат подкрепляли их полномочия – но дабы сгладить углы, кто-то догадался, чтобы они исполняли роль почетного караула и приветствовали всех входящих. Записи, впрочем, тоже делали клерки – но ежели у уважаемого пассажира есть желание потребовать высокое начальство… Желания такого не было. Зато было другое.
– Исповедь.
Две чернильные души переглянулись и повторили предложение просто указать ближайших родственников. А ежели таких нет, то вот – стандартный бланк.
– Я настаиваю.
Мне молча протянули конверт и бланк завещания.
– Заполните и запечатайте. Никто ничего не узнает, пока не наступит скорбный час. Печать будет проставлена сверху.
– Никогда не исповедовался. Очень интересно, – вежливо ответил я им.
И перевел взгляд на мужчину в черной сутане, сидящего в полоборота за их спинами. Тот как раз прилаживал массивного вида печать на один из документов, коими щедро был завален откидной столик у окна, и явно смазал оттиск, расслышав мою формулировку.
Церковник беззвучно прошептал что-то, похожее на короткую молитву, и посмотрел на меня безо всякого энтузиазма, явно ожидая увидеть порцию раздражения, которая обязана была доставаться ему всякий раз как последнему в этой цепочке неожиданных остановок поезда. Но увидел он лишь доброжелательное ожидание.
– Я буду ждать вас в третьем купе, – отложив бумаги, поднялся он с печатью в руках и первым покинул помещение.
– Возьмите записи, будьте любезны, – со вздохом предложили мне только что заполненные документы, вручив заодно и ручку.
– Там нечем писать?
– Боюсь, что нет. Вы первый, кто пожелал исповедоваться отцу Анселю. – равнодушно пожали те плечами, смиряясь с неожиданной заминкой рутинного процесса.
Новое купе встретило полумраком – темно-алые шторы закрывали окна, а чуть ссутулившийся силуэт церковника угадывался на том же месте, у откидного столика.
– Я дворянин. Обязан вас предупредить, – встретил он меня фразой, стоило занять место напротив.
– Это не насмешка. – Уверил я его. – Мне и вправду интересно.
– Вы приведены к причастию? Крещены? – Допытывался он. – Бываете в церкви?
– Нет, но мне интересен механизм. Станет ли мне легче? – Вглядывался я в его тяжелый взгляд.
– Это не автомат по выдаче прощений, – покачал он головой.
– Хм. Тогда с чего обычно начинают?
– С того, что беспокоит вас больше всего. Если поймете, что наговорили лишнего – не беспокойтесь. Разговор хранит тайна исповеди. Никто ничего не узнает.
– Я – не самый хороший человек на земле, отец Ансель.
– Это не имеет значения.
– В таком случае, начнем с того, что я дал людям денег. – Отклонился я на спинку кресла.
– В долг? Под проценты?
– Нет, совершенно бескорыстно. Просто отдал. Они не хотели брать, представляете? Эти люди моря такие недоверчивые…
– Кто, простите?
– Контрабандисты, тесно сплетенные с дворянством. Вы знаете, такая себе спайка обедневших благородных семей, владеющих скалистыми и бедными участками на побережьях, вместе с деловыми и хваткими людьми.
– Пиратами?
– Ими тоже, – задумчиво кивнул я. – Самой лучшей их частью. Вы же должны понимать: дворянство никогда не стало бы вести дела с мерзавцами и висельниками. Но голодать, питаясь рыбой и водорослями, тоже мало чести. Самим же таскать тюки в обход таможни – смешно… Где-то обязан был найтись стык интересов: чести, выгоды и невероятного гонора, сопряженного с немалым риском. И они придумали стать заговорщиками против трона. Логика человеческая – вещь весьма гибкая, способная огибать иные противоречия. А тут: блестящая формулировка, благодаря которой законы не нарушаются, ибо это законы узурпатора. Ворье – уже не рядовые бандиты, а благородные кабальеро на службе заговора, которых не вздернут, а казнят королевским судом. Да и сами дворяне – уже заняты не наживой, а политикой во благо государства. Ведь, как известно, после переворота всегда всем сразу становится лучше.
– Это на каком побережье такое?
– Это было примерно шесть сотен лет тому назад. Впрочем, сейчас эта спайка патриотов родины занимается тем же самым.
– Контрабандой?
– Контрабандой. И заговором. Но больше контрабандой, разумеется. – Улыбнулся я в темноте. – Я дал им денег, чтобы они не отвлекались на контрабанду.
– Вы спонсировали заговор, – напрягся голос собеседника.
– Я дал денег вашим патриотам, истово любящим свою родину.
– Какую родину? Вы даже не знаете, откуда я. – Сверлил он меня недоверчивым взглядом.
– В вашей стране есть море? – Посмотрел я на его загорелые руки.
– Почти в каждой стране есть море!
– Вы представляете, сколько денег мне пришлось подарить? – С деланным возмущением кивнул я. – К счастью, оружие и взрывчатка стоят недорого. А большего им и не нужно.
– Кажется, я начинаю понимать, кого вы имеете ввиду… – Сжались его руки в кулаки.
– Очень милые люди, хоть и крайне недоверчивые. Яростные, полные энергии и желания справедливости. В них ничего не осталось от бедных землевладельцев. За шесть сотен лет выпестовалась элита, готовая повести за собой…
– Повести мир в огонь!!! Вы дали деньги фанатикам, анархистам, социалистам!..
– Это ваши патриоты. Каждый из них любит вашу родину по-своему.
– А вы бы хотели, чтобы деньги дали вашим патриотам?!
– Им уже дали. – Придвинулся я вперед. – Поэтому я здесь.
– Вы желаете мести?
– Какая разница, чего желаю я? – Успокаиваясь, отвел я взгляд и вновь поудобнее устроился на кресле. – В отличии от ваших спонсоров, я не ставлю условия. Никаких территорий взамен помощи, никаких марионеточных монархов. Иначе они бы не взяли ни монеты. Взяли бы, – тут же поправился. – Но немедленно украли все до единой.
– Вы страшный человек. Вы хуже тех, кто навязывает условия! Вы даете им поверить в собственные идеи…
– Они настолько ужасны?
– Они нереализуемы. – Твердо постановил церковник. – Завлекательны, приятны на слух, но невозможны. Прольется море крови, а они не добьются ничего.
– Так помогите им, – щедро повел я рукой.
– Шутите?
– Вы же хотели власти.
– Что?! Чушь!
– Вы хотите власти. – Ударение на второе слово, раздраженное, раздосадованное. – Иначе с чего бы вам встречать дворян в Любеке? Благородные уже давно не идут служить в церковь, вера стала уделом простолюдинов, бедняков! Но каждый из этих графенышей, герцогов и баронов сегодня увидел вас, ставящим печать на их документы. Вы хотите влиять на них, не спорьте!
– Большинство едут в Любек грабить и убивать! Там живут люди. Если хоть кто-то одумается, если я хоть кого-то смогу переубедить!..
– Почему они должны слушать вас? Сотни лет им не было до церкви никакого дела! – Оборвал я его. – Хотите, я дам вам причину с вами считаться?
– Ради этого я должен помогать заговорщикам?!..
– Помогать людям, когда заговор выплеснется на улицы. – Искренне произнес я. – Сохраните людей. Подготовьте стерильные бинты и противоожоговое. Будете оказывать первую помощь, давать еду и кров обездоленным. Аристократы считают свою власть от бога. Ваша власть будет от людей, с вами придется считаться. И тогда многие невозможные идеи, возможно, станут реальностью без взрывов и похищения министров. Будет ли это помощью заговорщикам?
– Послушайте… – Поднял он руки.
– Я спасаю вашу страну вашими руками от ваших патриотов. Чего вы еще желаете?!
– Чтобы вы не давали им деньги!
– Тогда даст кто-то другой. – пожал я плечами. – Рано или поздно. Когда идеи созрели, от них никуда не деться.
– Вы не боитесь о том, что об этом узнают? О вашей роли и ваших деньгах?
– Я надеюсь на тайну исповеди.
– Ваши сообщники… Те люди, которые дали вам деньги, вряд ли станут запираться. Пытки разговорят кого угодно.
– Я в Любеке, отец Ансель. Солдат войска-победителя неподсуден в делах своих.
– Надеюсь, Ганза вас не наймет… А ежели такое случится. – Тяжело сглотнул церковник. – Буду молить о победе ДеЛара.
Я крутнул черненный гербовой перстень, чтобы герб ДеЛара стал виден.
– Благодарю.
Отец Ансель дернулся, будто увидев ядовитую змею. Но тут же успокоился.
– Вас убьют вместе с ним.
– Пока не убили. – Пожал я плечами и снял перстень, принявшись отскабливать маскирующий слой.
– Это до поры. – Затараторил мужчина. – «Виртуоз» уже найден. Это Жан де Вильен из Льежа, бастард рода Валуа.
Я же аккуратно освободил от краски витиеватые гравировки кланов, признающих за мной власть над Силой и демонстративно вернул перстень себе на руку.
– Теперь им нужны два «Виртуоза». – Улыбнулся я побледневшему Анселю и встал с кресла.
– Постойте! – Донесся в спину ослабевший голос. – Бумаги… Я обязан вас спросить!
– Да?
– Подождите. Тут, в анкете, – пальцы неловко пытались разлепить два листочка. – Пункт. Надо заполнить. Кого уведомить, и кто будет выгодоприобретателем в случае вашей смерти? – Сосредоточился он и прочитал текст с бумаги.
Я задумался на мгновение.
– Клан Ли. Провинция Ли, Поднебесная.
– Это ваши союзники?
– Враги.
– Но как же… И вы завещаете им все? – Не понимал церковник.
– Что будет у меня, если я умру? – Задумчиво произнес я в ответ. – Вся ненависть европейских монархов.
– Вы даже в смерти страшны.
Отвечать ему я не стал, выбрался обратно в душный вагон с ожидающими и под их недовольными взглядами вернулся к себе обратно.
Вскоре поезд вновь двинулся, на этот раз не снижая скорости до самого центрального городского вокзала – отчего-то целого и невредимого.
Впрочем, дед знает мою любовь к железным дорогам…
Через перрон пришлось проталкиваться – всюду ютились целые семьи, сидевшие на баулах с вещами, и с жадной надеждой глядящие на прибывший поезд. Будто бы он прибыл за ними. Будто бы в мире Силы есть жалость и понимание к тем, кто уповает на благородство господ.
Позади пыхтел де Клари, нагрузивший на себя мои сумки, но жаловаться отказывался. Разве что в глазах стояло возмущение: «там что, золото у вас?!».
– Какие будут поручения? – Дождавшись от меня легкой заминки, сгрузил он мою поклажу на бетон.
– Нужен транспорт. И надо найти гостиницу, из приличных.
– Номер люкс?
– Нет, нужна именно гостиница. Лучше целиком, в крайнем случае несколько этажей.
– Мы кого-то ожидаем? – Заинтересовался шевалье.
– Да. Людей, которые прилетят на самолетах.
Глава 2
Наш поезд устали ждать. Трое суток на вокзале – слишком холодно даже для журналистов, падких на сенсации. Я уж думал, перехватят прямо на выходе из состава. Но пресса, впрочем, спешно наверстывала упущенное, разворачивая технику вокруг десятка белых телевизионных фургонов на площади перед вокзалом: судя по логотипам на борту, были представлены все крупнейшие европейские информагентства, телеканал Ганзы и микроавтобусы телеканалов рангом ниже. Протягивались кабели к прожекторам через лужи после недавнего дождя, басовито тарахтели двигатели, которые никто не собирался глушить – сказывались проблемы с электричеством: город был обесточен, и бензиновые генераторы становились чуть ли не единственным его источником.
Господа прибывшие: из числа тех, кто добрался до вокзала, смотрели на эту суету с благосклонным терпением и расходиться не торопились. Наоборот, пара-тройка высокородных господ, окруженных свитой, уже активно надиктовывали интервью симпатичным журналисткам, а те млели и снизу вверх заглядывали им в глаза. Мир желал знать своих героев – и спутники связи готовились передать картинку из карантинного города миллионам телезрителей, с нетерпением ждущих эфира в теплых и защищенных от непогоды домах.
Миру не хватало сдержанного насилия. Бойцовского раунда. Цивилизация означает безопасность, но чем выше стены, тем маняще стоять у обрыва: сложно винить людей за бешеный интерес к Любеку – он сочетал в себе ту самую бездну насилия и упорядоченность правил. Осталось узнать, кто будет представлять в этом бою добро – потому что ДеЛара не обеспечил рекламный бюджет и был признан злом. Стандартная ошибка злодеев.
Позади чиркнула спичка. Затушив огонь, мой телохранитель принялся дымить сигаретой, третьей по счету. Я покосился назад, и тот немедленно отвел взгляд в сторону – от кольца на моей руке, которое теперь пребывало без маскировки.
– Оставьте, шевалье. Вы – не мышь, которая попалась на приманку. Найдите мне машину и проваливайте на все четыре стороны.
– Мы – де Клари. У нас есть честь. – Откашлялся шевалье горьким дымом.
– Вас ввели в заблуждение.
– Насчет моей чести? Вот уж вряд ли, – буркнул мой телохранитель.
– Вы нанимались к мастеровому. – Обратил я внимание на важный момент сделки.
– А нанялся к… вам, – кое-как сдержал он эмоции.
– Раз нанялись и не передумаете, будьте добры излучать уверенность. – Приказал я ему, поймал взгляд молодой блондинки с бейджиком журналиста поверх серого плаща, и коротко кивнул. – Нам предстоит общение с прессой.
Шевалье закашлялся еще сильнее и в сердцах затушил сигарету. Потом и вовсе обратил ее в пепел усилием воли, вызвав невольный интерес людей с площади – всплеск силы они ощутили. Впрочем, ничего опасного для себя не увидели, а тут еще городские представители пожелали откусить часть телевизионного эфира на себя, отвлекая общее внимание.
– … мы ожидаем помощь от гостей города. – Уверенным голосом вещал невысокий толстоватый господин на три выставленные вокруг него камеры.
В черной шляпе и пальто, с вышитым гербом Любека на нагрудном кармане, он выглядел слегка помято – впрочем, грязная обувь и низ брюк, выдававшие поспешность его прибытия и бег через заставленную машинами площадь, не попадали в кадр.
– Как вы объясните грабежи мирного населения? – Раздался бойкий девичий голос из-за спин коллег.
– Мерзавцев ищут.
– Как вы объясните грабежи мирного населения полицией? – Бесцеремонно хлестнули его болезненным уточнением.
– Не путайте грабеж и следственные мероприятия! Идут обыски! В том числе, причастных к грабежам! Разумеется, найденное награбленное изымается. – Занервничал представитель города, принявшись целенаправленно выглядывать в толпе источник неудобных вопросов.
– У нас есть сведения, что город требует деньги за защиту от грабежей. – Последовало замечание под вспышку фотоаппарата.
– Это добровольная помощь городу. – Отмахнулся тот, отмаргиваясь и отводя взгляд.
– За плату сеньоры Ганзы размещают свой герб на дома. Эти дома бандиты не трогают.
– Коллеги! Вполне понятно, почему негодяи опасаются трогать предприятия и дома под славным гербом Ганзы! Но Любек – свободный город! Просьба о получении защитного герба – дело сугубо добровольное! Запросов много, и все они будут исполнены. Приоритет отдается добровольным спонсорам города, не более того.
– Полиция не помогает предприятиям без герба! Пожарные и скорая бросают трубку!
– Полиция перегружена! Спешу заметить, что уже сегодня ситуация кардинально изменится! Я уполномочен заявить о разделе зон ответственности Любека между сеньорами Ганзы! Для обеспечения безопасности северо-запад города, от Кай-Пларин до Лебаца берет под свою руку сеньор Висмара Филипп Брандин. Север города по побережью до Хефена теперь под пристальным вниманием сеньора Любека Георга Ходенберга. Северо-восток, от Трафемюнде и по побережьям Траве, отдан заботам сеньора Бремена Йорга Латтнера. Восток города, до кольцевой трассы, теперь неусыпно патрулируется людьми Алистера Круппа, сеньора Гамбурга. Сеньор Кельна, Конрад Аденауэр, озарит своей милостью юго-запад и юго-восток города, до Кленпау. Гостей города просим мудро решить, где их помощь будет особенно необходима, и сделать свой выбор! – Картинным жестом распростёр он руку в правую сторону, где не особенно ловко и синхронно подняли пять вымпелов с гербами означенных господ. – После выбора гостям будет предложено место в войске сеньора против ДеЛара и необходимые полномочия для совершения правосудия в интересах Ганзы.
– Так это правда, что Ганза не будет выставлять единое войско?
– Я не уполномочен обсуждать этот вопрос. Наша задача: восстановить закон и порядок в городе. Замечу от себя, что достаточно всего одного человека великого благородства и чести, чтобы уничтожить этого упыря!
– Разве ДеЛара лично ограбил и сжег прошлой ночью три десятка корпоративных хранилищ и два коммерческих банка? – Хмыкнули в ответ с изрядным сомнением.
– Безумие этого человека заразительно! Беззаконие, порождённое его приходом, заставляет врагов общества снять маски и выйти на кровавый промысел! Мы столкнулись с невероятной жестокостью и разрушениями последователей гнусного мерзавца ДеЛара! Вам бы славить новых защитников Любека, – щедрым жестом показал он на прибывших гостей. – А не раздувать нелепые слухи! Сегодня мы обязаны в едином порыве встать на защиту цивилизованного мира перед безумием сбежавшего преступника!.. Юноша, уберите руки! – Это сказал он мне лично, пытаясь резким движением убрать мою ладонь со своего левого плеча.
– Вы отдаете себе отчет в том, что посмели оскорбить благородного? – Сухим тоном уточнил я у него.
– По какому праву вы тут задаете вопросы? Немедленно уберите руки! Стража!..
– По праву родича.
Сила охотно коснулась перстня – и луч солнца ярчайшим сиянием заставил сверкать перстень самородным золотом. И только прожилки признающих гербовых знаков чернели узорами на его гранях.
Повинуясь воле, яркая вспышка света исчезла, оставшись только солнечными зайчиками в глазах замерших людей. Вокруг был тот же день, что секундами раньше – только более серый, подавленный и безмолвный.
Позади гудели поднятые защитные сферы – свита благородных отработала на рефлексах, но нападать никто не решился. Еще и оттого, что нападение было бы чистым самоубийством – нарушение традиций поединка, до назначенного времени и оговоренных условий.
– Я был… – Сглотнул городской глава ставшую вязкой слюну. – Излишне взволнован… И наговорил лишнего. Прощения просим.
– Ваша светлость! Сеньор ДеЛара! Всего несколько вопросов!.. – Взорвались эмоциями журналисты.
– Я прибыл, чтобы помочь деду вершить кровную месть за убитую супругу. – Подняв руку, произнес я в краткий миг тишины, тут же оглушенный уточняющими вопросами и репликами.
Впрочем, злости и ненависти в журналистах пока было меньше, чем профессионализма. Можно было и поговорить.
– Да, Ганза виновна. Нет, смерть Дитриха ван Цоллерна, сеньора Дортмунда, не способна искупить вину. И да, теперь Ганзе одного виртуоза недостаточно, – терпеливо повторял я за журналистами очевидное. – Кто за моим плечом? Мой телохранитель.
Толпа вокруг на секунду замерла, а потом с огромной опаской посмотрела на телохранителя виртуоза.
Шевалье Де Клари догадался сделать загадочное выражение лица и спрятать дрожащие руки в карманы пальто. Бледность кожи добавляла ему таинственности, а расширенные зрачки – инфернального вида.
Тут же коллективно из перешептываний родилась и окрепла тревожная мысль, что Ганзе теперь нужно три виртуоза – а они, по слухам, одного-то еле наняли!..
– На сегодня достаточно. – Щелкнул я пальцами и обернулся на внимательно разглядывающих меня благородных господ.
И постарался запомнить лица до того, как они спешно отбыли по очень важным делам. Расставленные специально для них флаги Ганзы были проигнорированы.
Заодно решил проблему с транспортом – нашел еще раз взглядом ту девчонку-журналистку и показал глазами на тв-фургоны. В ответ с энтузиазмом закивали головой, и через пару минут под завистливыми взглядами коллег машина уже отъезжала с площади. В жертву скорости были принесены оставленная на площади техника и часть персонала. Доберутся как-нибудь сами – такие деньги уплачены, можно и вовсе бросить всю технику.
Фургон принадлежал мелкой тв-компании, продающей материалы крупным медиа-холдингам – ну или всем тем, кто готов заплатить. Сегодня платил я – за вопросы, репортаж и за то, чтобы его увидели. Деньги получились немалые – впрочем, деньги: это единственный аргумент, чтобы руководство телеканалов пошло на нарушение всяких там редакционных политик и интересов рекламодателей в угоду интересам акционеров и собственного кошелька. Но альтернативная точка зрения на конфликт того стоила.
– Рауль, можете не искать машину, – обратился я к молчаливому спутнику минуты через три после отбытия.
Тот встрепенулся, оглянулся на стены с выключенными мониторами и полку с техникой, поерзал на своем кресле в углу и принялся нервно крутить перстень с рубином на своем пальце.
Лаура – так звали нанятого мной специалиста по пиару и связям с общественностью – принялась молча поправлять макияж перед небольшим зеркальцем.
– А что, интервью не будет? – С сомнением уточнил Рауль еще через десяток минут тишины.
– А надо? – Вопросительно уточнила у меня Лаура.
– Если мой телохранитель хочет, – пожал я плечами. – Спросите его про кончики пальцев и ногти. Шевалье курит – а рукава пальто не прокурены. Одежда – совсем новая. Благородный, а одежда из магазина
– Не хочу. – Запоздало ответил шевалье, спрятав ладони за колени.
– Как полагаете, я совершил ошибку, наняв его в поезде?
– Очень интересно, – отложила та косметику и с интересом присмотрелась к моему спутнику. – Как его зовут?
– Меня зовут Шевалье де Клари. – Приосанился Рауль. – И пусть я из обедневшей семьи, но открыто говорю свое имя! В отличие от некоторых мастеровых.
– Шевалье Де Клари, граф де Марет, – представил я его еще раз.
– Тот де Марет, что бежал из Бастилии на прошлой неделе? – Наполнились удивлением глаза девушки, а потом и ненасытной жадностью профессионального любопытства.
– Вы представляете, де Марет, – обратился я буднично к напряженно замершему Раулю. – Какая бойня была бы в поезде, если бы я представлялся полным именем, не доехав до Любека? Точно такая же, если бы полным именем представлялись вы.
– Этой девушке можно верить? – Стрельнул он взглядом на Лауру.
– Нет, но убивать ее нельзя. Это же пресса, граф. Тем более, девушка. Наша задача – дарить им дорогие подарки и попытаться удержать ветреную любовь. – Улыбнулся я журналистке. – Нет причин для беспокойства, леди.
– Вы обязательно должны рассказать мне, как сбежали из Бастилии! – Выдохнула Лаура, глядя на графа. Откуда-то в ее руках появился острый карандаш и перекидной блокнот.
– Без комментариев, – проскрежетал Рауль зубами и отвернулся к глухому выходу из фургона.
– Граф восемь лет не общался с прессой, – извиняющимся тоном произнес я. – Его можно простить.
– Его присутствие повредит вашей репутации, – сделала девушка замечание, закусив кончик ластика на карандаше. – Думаю, вы все-таки ошиблись, когда его наняли.
– Не хотелось его убивать, – повинился я. – Граф обладает деятельной натурой и обострённым чувством справедливости.
– Извольте не обсуждать меня в моем присутствии!
– К тому же, репутации графа безусловно будет полезно нахождение рядом со мной. – Добавил я.
– Рядом с внуком убийцы? – Сверкал глазами Рауль. – Да все грехи, убийства, грабежи и горе этого города ныне на вас и вашем деде!
– Больше не будет убийств и грабежей, – отклонился я на свое кресло и прикрыл глаза. – А об имидже позаботится Лаура.
– Интересно, как вы собрались этого достичь, – шевалье недовольно фыркнул.
– Я приехал в этот город.
– И это все? Вы считаете себя настолько влиятельным, что вся нечисть Любека попрячется по углам только от вашего присутствия?
В ответ я промолчал и постарался погрузиться в легкую дрему. Грузовик то набирал скорость, то подолгу стоял – без работающих светофоров город превратился в сплошную пробку.
Часть предприятий продолжала работу – автономные генераторы давали свет, и к ним пытались доехать рабочие. Городские службы продавали воду, а к заправкам выстраивались огромные очереди из машин – и через все это требовалось пробраться в центр. Как сказала Лаура, самые дорогие гостиницы стояли покинутыми – туристы и гости столицы перебирались на окраину, экономя деньги. Тем более, что в центре без электричества позакрывались кафе, а в пансионатах вне города готовили на открытом огне.
– Ваша светлость, – заворковала Лаура вновь. – Пока вы рядом с моим нанимателем, и ему интересна ваша репутация, мне следует знать, как вы покинули Бастилию. Для чего. Какие цели ставите для себя в Любеке. Это необходимо для проработки легенды и работы с аудиторией.
– А вы спросите у вашего нанимателя. – Холодно ответили ей. – Зачем. Для чего.
– Меня интересуют реальные обстоятельства дела! Зритель не поверит нам, если исходные данные не будут совпадать с реальностью!
– Нет, милая Лаура. Вы меня не совсем поняли. – Продолжил шевалье де Клари, граф де Марет. – Господин ДеЛара гораздо лучше меня знает, как он штурмовал Бастилию. Так спросите же вашего нанимателя, для чего он это сделал и какие цели ставил, когда дал моим друзьям вызволить меня. Потому что я приехал в Любек вслед за ним, чтобы узнать у него ровно то же самое.
***
Тишина отгремевшего скандала царила в стенах загородного имения князей Ильменских. Словно рассветным утром, еле слышно шумел ветер между ветвей за окном. Ходили на цыпочках слуги, с опаской выглядывая за поворот, и даже кот Рокфор, изрядный домашний баловень, притаился от греха за портьерой, нервными движениями хвоста выбивая из нее пыль. И чем ближе к спальной комнате молодого княжича – тем больше было той тишины.
Высокий юноша в застегнутом до ворота пальто стоял перед высоким, от пола до потолка, зеркалом. Нескладный, бледный, с тонкими пальцами пианиста – ранимый и хрупкий романтик с не расчёсанными вихрами на голове. Только раскрасневшиеся щеки выдавали в нем участника недавнего семейного скандала. Но кулаки уже не были упрямо сжаты, а глаза смотрели в сторону и вниз, не желая смотреть перед собой. Потому что в отражении были не только он: но еще мама, статная, волевая женщина в длинном платье из синего шелка и княжеской тиарой, украшавшей высокую прическу. Был там и отец – покладистый и мягкий добряк в сюртуке-тройке, скромно подпиравший стену возле открытой входной двери.
