Текст книги "Чужаки"

Автор книги: Владимир Вафин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Сержант, а вы, кажется, не совсем трезвы? – приглядываясь к нему, спросил Львов.

– Да нет, товарищ старший лейтенант, просто устал, – пытался оправдаться Чириков.

– Да, конечно, – улыбнулся старший лейтенант и спросил: – А где Оленик?

– В «дисциплинарке», – стараясь не смотреть на Львова, произнес Чириков.

– Лейтенант, приведите Оленика, – приказал Львов стоявшему рядом с ним парню в коричневой кожаной куртке.

– Там открыто. Прямо и направо, – указал Чириков.

Лейтенант вынул наручники и вышел. Дежурный стал заполнять бланк.

Влад слышал звонок, но ему не хотелось влезать в смену Чирикова и он остался в «дисциплинарке».

– Вы меня осуждаете, Влад Алексеевич? – спросил Санька.

Влад не успел ответить, так как дверь открылась, и к ним вошел незнакомый парень. Увидев Влада, он на мгновение замер.

– Мы из уголовного розыска, за Олеником, – сказал парень неуверенно.

– А зачем он вам? – спросил Влад, поднимаясь.

– Для допроса!

– Не понял, для какого допроса?

– По краже.

– По краже? – Влад недоуменно взглянул на Саньку.

Подросток удивленно посмотрел на парня, потом перевел взгляд на Влада и отрицательно покачал головой.

– Извините, а вы кто? – спросил Влад,

– Лейтенант Чекасин.

– А удостоверение можно взглянуть?

– Сейчас, – парень полез в нагрудный карман и вдруг нанес Владу резкий удар в челюсть. Из уголка его рта потекла струйка крови. Влад отшатнулся, когда парень занес кулак для повторного удара, подставил блок и коротким ударом в живот встретил Чекасина. Тот согнулся от боли, и Влад ребром ладони ударил его по шее. Парень рухнул на пол.

– Так, интересное кино получается, – только и успел произнести Влад, как до его слуха отчетливо донесся шум шагов по коридору. Он оттащил парня за дверь и встал за нее сам. В «дисциплинарку» вошел Львов. Влад уже занес было для удара руку, но голос Саньки остановил его:

– Женька, ты?

– Привет, Санек, а где... – он осекся, увидев выступающего из-за двери Влада.

– Здорово, Женька. Может, ты объяснишь мне, что здесь происходит?

– Влад? Эх, козлики-мозлики, кого я не хотел здесь увидеть, так это тебя, – огорченно произнес Женька.

– Ты мне скажешь все-таки, что все это значит? – настаивал Влад.

Чекасин зашевелился на полу и стал подниматься. Женька помог ему. Гневно сверкнув глазами, он двинулся на Влада.

– Ну, ишак потный, замочу! – прохрипел Чекасин.

– Морж, не надо, он свой! – остановил его Женька.

– Ничего себе свой! Чуть башку не отрубил, – с обидой сказал он.

– Погуляй, Морж, а мы поговорим. Потрепись пока с тем ментом, – и, повернувшись к Владу, Женька тихо сказал: – Понимаешь, Влад, я за Санькой пришел. Влад недоуменно посмотрел на него.

– За Санькой!? Ты что, башкой трахнулся? Вот что, Женя, вы сейчас уходите отсюда, я постараюсь помочь Саньке. Что с Чириком?

– С дежурным-то? Он пишет акт.

– Посиди здесь я поговорю с ним.

Влад пошел к выходу. «Только бы Чир не въехал», – думал он, подходя к столу дежурного

Чириков сидел за столом, дымя сигаретой и травил анекдоты с Моржом.

– Слушай, Олег, – с наигранным дружелюбием сказал ему Влад, – иди наверх, я сам тут разберусь.

Обрадованный Чириков вылез из-за стола и протянул ключи.

– Алексеич, ты чуток подежурь, а то я что-то устал.

Влад почувствовал, как от Чирикова несет перегаром.

– Ладно, иди, пока они не стукнули дежурному по области

Чириков поспешил наверх, на второй этаж. Влад подбросил на руке связку ключей и пошел в «дисциплинарку» под хмурым взглядом крепыша.

– Ну что, нормалек? – спросил его Женька.

– Влад Алексеевич, может, я с ними? – начал было Санька, но старшина его перебил: – Ты что, дюпель, что ли? Ты уходишь отсюда, и тебе еще это дело накручивают, а на меня «служебку», служебное расследование и затаскают по конторе А он, – Влад кивнул в сторону Женьки, – сядет в «подвал» за нападение на приемник. Как тебе, ничего перспектива?

Оба парня приуныли Влад закурил.

– Жень, я уже сказал, вы уходите! Да, не забудь бумажку свою забрать, а я, что смогу, сделаю для Саньки. Пойду в прокуратуру, есть одна придумка.

– Эх, Влад, хороший ты человек, но извини... Неужели ты веришь в правосудие, где все продажные? Ничего ты не добьешься, – Женька безнадежно махнул рукой.

– Но есть же среди них и добрые люди, – с уверенностью произнес Влад.

– Добрые? – Женька расхохотался. – Добрые люди сидят сейчас, как кроты в норах и не высовываются, а мразь гуляет. У них сила. Они же Россию продадут...

– Ты не прав, Жень. Я верю, что у тех, у кого сила, есть и разум и доброта, – стоял на своем Влад.

– Все это словесный понос, – не унимался Женька. – У нас сейчас кого хочешь продадут, купят и опять продадут.

– А я тебя когда-нибудь продавал? – глядя на него, в упор спросил Влад.

– Ты – нет.

– Вот и поверь хотя бы мне.

– Слепец ты, Влад, – упавшим голосом произнес Женька, потом, подумав, сказал:

– Ладно, мы уйдем, но когда Саньку повезут, мы все равно его отобьем. Только ты отмажься от его конвоя. Жаль мне тебя. Ну чего ты добьешься добротой своей, чего? Ну приласкаешь ты пацана в этом гадюшнике, а что потом? Он выйдет и попадет к психу-отчиму, который измордует его по-черному. А в интернате воспитатели криком, а старшаки кулаками вышибут из него то доброе, что ты вложил в него. – Он нервно заходил по «дисциплинарке». – Ты думаешь я «спецуху» забыл, где одно насилие? Они, когда сломают парня, считают, что перевоспитали его, а его не сломаешь. Он только еще больше озлобится и будет в злобе своей крушить всех подряд: и плохих, и хороших. И будет жить от зоны до зоны, где стены трещат от переизбытка таких вот, как Санька. А закрывают его туда только потому, что пацан перестает верить в сказочки про счастливое детство. Его тюкали, обманывали, кричали ему: «Молокосос, сопляк, щенок!» Вот он, обозлившись, и пошел крушить всех и вся. И его сразу в наручники и в «спецуху», где стараются держать в страхе. А пацану надоедает жить под постоянным страхом, терпя насилие и обман. Вот он выходит на улицу и начинает мстить. И все, испугавшись, не знают, что с ним теперь делать? У нас много говорят о детской преступности! Да пацаны просто мстят за то, что у них украли детство, голодом морили, избивали. Вот такие козлики-мозлики. И не надо себя обманывать.

– Я не знаю, Жень, про всех пацанов, – выслушав его внимательно, ответил Влад. – Может быть, ты и прав, но пока есть добрые люди, которым все не по фиг, ну хотя бы такие, как ты, вера будет. Ты же веришь мне или вон Саньке. Теперь насчет пацана... Ты знаешь, я верю в Саньку. Он будет нормальным парнем. И если есть такие, как он, – значит, не все потеряно. Значит, будем жить. А сейчас, Жень, уходи и орлов своих забирай.

– Поживем увидим, Владан, – вздохнул Женька.

– Жень, ты Алену видел? – спросил Санька.

– Она мне и сказала, что ты пошел в ментовку. Ну, а я уже допер, куда они тебя упрячут. Ладно, Санек, пока! Держись Влада, я ему верю.

Женька попрощался с Санькой, и они с Владом вышли из «дисциплинарки».

Со второго этажа спустился Чириков.

– Что, они не забрали его? – удивленно спросил он.

– Да нет, здесь переговорили. Ты смотри, Олег, чтобы они не стуканули в управу.

Влад вернулся в «дисциплинарку». Санька сидел в углу и тихо пел:

 
Черный ворон, черный ворон,
Что ты вьешься надо мной?
Ты добычи не добьешься.
Черный ворон, я не твой!
 

Утром, выйдя из приемника, Влад заметил стоявшую под деревьями светловолосую девушку. Она пристально смотрела на него.

«Видимо, Аленка», – подумал он и направился к девушке.

– Здравствуй, Аленка! Я не ошибся?

– Здравствуйте! – кивнула она. – Вы, наверное, Влад Алексеевич?

– Да, это я.

– Как там Санька, его увезут? – с тревогой в голосе спросила она.

– У Саньки все нормально. Держится. А насчет «увезут», поглядим, если у них это получится. Мы ведь тоже не пеньки-ваньки. Ты вот что, Аленка, иди домой и звони мне по телефону, – Влад вынул записную книжку, вырвал листок и, записав номер телефона, протянул ей, – звони в любое время. А я сейчас по Санькиным делам пойду. И вот еще что, позвони в детдом, там, наверное, волнуются.

Влад проводил Аленку до троллейбусной остановки, а сам поехал в редакцию, к Всеволоду, знакомому журналисту.

Когда Влад вошел в его кабинет, тот одной рукой печатал на машинке, а другой, прижимал к уху телефонную трубку. Не отрываясь от своих дел, он кивнул Владу и показал три пальца, намекая на то, чтобы он подождал три минуты.

Закончив разговор, Всеволод отстучал на машинке последнюю строку и вынул лист.

– Я сейчас, заскочу к главному, подожди.

Вернулся он минут через десять.

– Фу, ну и запарка, покормиться некогда, – вытирая вспотевший лоб, сказал он. – Здорово, Влад. Принес рассказ?

– На мои рассказы начальник наложил вето и объявил окончательный приговор: «Не публиковаться!» И приговор обжалованию не подлежит, – усмехнулся Влад, а потом сказал серьезно: – Сева, есть разговор, только давай отсюда вырвемся – твои коллеги поговорить не дадут.

– Я же на службе, товарищ старшина.

– А я тебя не к девочкам зову, а остановить гильотину над головой человека, и на это дело у нас с тобой времени – сутки. А если не сможешь... подонки мы с тобой, Сева. Понял?

В голосе Влада было столько твердости и решительности, что Сева, выслушав его, сразу сказал:

– Ну чего тогда развалился? Пошли, – позвал он, снимая с вешалки куртку.

Они дошли до парка, где во всей своей красе буйствовала осень, и сели на лавочку у органного зала.

– Я, Влад, грешным делом подумал, что ты с милицией распрощался, – начал Сева.

– К этому все и идет, – ответил Влад. – Я собираюсь подавать рапорт об увольнении, а пока должен спасти парня.

– Что, очередной уголовник покаялся в грехах?

– Заканчивай, Сева, эти подъезды, – разозлился Влад. – В чем они должны покаяться? В том, что товарищи из зданий с вывесками и флагами сделали из них зеков? Ты никогда не задумывался, что вот родился ребенок, ну ангелочек прямо, на него наглядеться не могли, он рос, все ему радовались и вдруг вот те на... Был ангелочком, а превратился в подонка. А почему он стал им? Да потому, что ему жизни не давали, за человека не держали. «Щенок», «придурок», «паразит», «засранец» – эти слова были для него привычными. Тебе не приходила в голову мысль, откуда на чистом листе появляются грязные пятна? А ребенок схож с чистым листом бумаги.

– Тебя послушать, так получается: все кругом звери, пацанам ломают жизнь, судьбы им калечат. А у меня письма в ящике лежат. Люди пишут: боятся вечером на улицу выйти, дрожат, как осина, распустили, мол, молодежь. Напоминают про бунт в Курчатовском, про разбитые троллейбусы. Что, де, сюсюкаемся с ними, вот они и выросли подонками... – Всеволод закурил.

– Послушай, откуда это ползучее гадство? Все словно озверели. Пацаны никому не нужны. В детдоме важны только бумажки, матери становятся акулами, готовыми сожрать своих же собственных детей, а все вокруг делают вид, что с детишками все нормально, ну иногда проявят милосердие, поднесут небольшие подарочки. Это у нас называется: «За детство счастливое наше спасибо родная страна». А им надоело быть голодными и вечно битыми. Они вышли стаей озлобленных волчат на улицы и кидаются на людей. И тут школа, что их уродовала, общество, что их травило, да и родители, что калечили, стали кричать: «В клетки их, пусть меж собой грызутся!» – Влада словно прорвало. Он говорил горячо, страстно, выплескивая из себя давно наболевшее, осознанное, выстраданное такому же неравнодушному человеку, как он. – Кто защитит их? Ведь добрых душ на всех не хватит. А остальным наплевать. Сегодня пацаны – еще малолетки, а завтра могут стать, да что там говорить, уже становятся уголовниками, матерыми рецидивистами. Я вот сам себя чувствую каким-то винтиком в страшной, чудовищной машине, уродующей пацанов, калечащей их души. Борьба с безнадзорностью и детской преступностью... С кем боремся? С пацанами?

– Да не с пацанами, Влад, а с их отклонениями, – уточнил Всеволод.

– А откуда они, эти отклонения? От сырости, что ли? От семьи, от школы, от нашей системы! – убежденно произнес Влад.

– И что же ты предлагаешь?

– Что? Да чтобы были любящие родители, добрые учителя, внимательные воспитатели, думающие милиционеры...

– Ну ты хватил, – улыбнулся Всеволод. – В России бардель такой... Она, как от чумы, бьется в лихорадке.

– Да пойми же ты, дети не виноваты, что родились в этой стране. И сегодня им нужно радостное детство, а не завтра.

– Ну, не так мрачно, Влад. Я верю, что многие из них станут нормальными гражданами. Вспомни, в августе у Белого дома стояли пацаны, которые сделали свой выбор. Да и ты не дашь им пропасть поодиночке. Как там говорится: на таких чудиках Земля держится, – сказал Сева и похлопал Влада по плечу.

– Знаешь, – сказал Влад, тяжело вздохнув, – я тоже сдавать стал. Иногда мне кажется, будто я раньше жил в каком-то добром племени. И вот пришел в город, став чужаком в той среде, в которую окунулся. Я жил со своей верой, а им плевать на мою веру, они хотят меня переделать, ломают и бьют по самым ценным чувствам: любви, дружбе, вере и доброте. Когда я шел в милицию, то думал, что буду защищать закон, а послужив немного, понял, что порой те, кто пригрелся у закона, подонки всякие, сами нарушают его. Я стал ненавидеть эту службу из-за этих подонков, из-за тех, у кого власть, ментов гнилых. Чтобы не прослыть среди них чудиком, вроде как с прибабахом, я сам стал нарушать закон. И если все в ногу, то и ты должен с ними шагать. Но вдруг однажды почувствовал себя подонком и мразью. А я не хочу этого. Как трудно быть милиционером и как легко стать ментом, особенно в этом прогнившем приемнике!..

– Уходи, ты и так уже нахлебался, – посоветовал Всеволод. – И хватит тебе «риска и тревожных будней». Армия тебя наградила переломом позвоночника, а милиция – ранениями. Давай к нам, ты же можешь писать. Хотя у нас тоже неспокойная работа. Но я знаю, что ты неприспособлен к спокойной жизни.

– Да я вот тоже думаю, что пора уходить, – вздохнул Влад. – Только вот пацаны... Один мне так и сказал: «Вы уйдете, а как мы?..»

– Подожди, подожди, но ты же всех не прикроешь? Сколько их по детдомам и интернатам!

– Я, скорее всего, в свой интернат пойду. Я думаю, что пацанов надо сначала воспитывать, чтобы они не попадали в приемники, «спецухи». Это лучше, чем их видеть, как говорят чинуши, «социально опасными». И потом там еще работают те, кто меня воспитал. Я их до сих пор помню. Они были для нас не воспитателями, а старшими друзьями. Они верили в нас и передавали нам эту веру, чтобы мы с ней прошли по жизни.

– Ты веришь, что там ничего не изменилось, в твоем интернате? – удивился Всеволод.

– Знаешь, верю! Это самое страшное – жить без веры. Жизнь делают люди. Я считаю, какие люди, такое и время.

– Что ж, Влад, я верю в тебя, а с милицией ты развязывайся.

– Вот помогу Саньке и подам рапорт. Всеволод, тут такое дело, парень один...

И Влад рассказал ему о Саньке.

Всеволод слушал его внимательно, и по тому, что он стал чаще курить, Влад догадался, что судьба Саньки взволновала его.

– Влад, я постараюсь тебе помочь! – сказал Сева, дослушав его рассказ.

– Не мне, а Саньке надо.

– Я помогу вам, – уточнил он.

Они попрощались, и старшина поспешил в прокуратуру.

«Только бы Давыд Леонидович был на месте», – думал Влад. Подходя к мрачному зданию прокуратуры, он заметил в дверях знакомую фигуру.

– Давыд Леонидыч! – окликнул его Влад и побежал ему навстречу.

Седовласый мужчина в роговых очках, с посеребренными усами и волевым подбородком оглянулся и, улыбаясь, протянул руку подбежавшему Владу.

– Ты ко мне? – спросил он. – Извини, но я сейчас уезжаю. Приди завтра. Поговорим. Хорошо?

– Давыд Леонидыч, это очень срочно. Надо помочь пареньку! – с надеждой в голосе, попросил Влад.

– Что, опять кто-то попал в мафию? И старшина Владин решил его вытащить? – улыбаясь, спросил прокурор.

– Почти угадали. Только мафия называется «правоохранительные органы», откуда труднее выбраться, – с нервозностью в голосе ответил Влад.

Давыд Леонидыч задумался, внимательно посмотрел на возбужденное лицо Влада.

– Хорошо, садись в машину, по дороге расскажешь, – словно что-то решив, произнес прокурор.

Влад разместился на заднем сиденье черной «Волги».

– Что, поехали, Давыд Леонидыч? – спросил водитель.

– Да-да, поехали, Сережа, – он обернулся к старшине: – Я слушаю тебя, Влад.

Влад стал рассказывать, осторожно подбирая слова. Еще до встречи он решил умолчать о гибели Марселя и его дружков на кордоне. Он не хотел нарушать слово, данное деду Даниле, сказавшему тогда: «Пусть эта падаль и гниет здесь. Никто их искать-то не будет. Они при жизни были мертвяками...» Влад волновался. Ему хотелось, чтобы Давыд Леонидович все понял и поверил им с Санькой.

Прокурор задумчиво слушал Влада. Водитель Сергей испытующе поглядывал на своего начальника.

– Ну вот и все, Давыд Леонидыч. А сейчас этот паренек сидит в «дисциплинарке» и ждет, когда его отправят обратно в «спецуху», – закончил свой рассказ Влад.

– То, что ты мне рассказал, все правда? – спросил прокурор и, обернувшись, пристально посмотрел на Влада. – Как бы не получилось, как в той истории с Шумаковым: ты ему поверил, а он тебя подвел.

– Это правда, слово даю! – заверил Влад.

– Тебе бы книжку об этом написать, прямо, как в кино. Беспредел, погони, любовь и дядя милиционер-заступник, – усмехнулся Давыд Леонидович.

– Да кому нужно это кино на голодный желудок и больную голову? Киношникам сейчас конъюнктуру подавай, боевики штатовские, – в тон ему ответил Влад.

– Ну что ж, будем выходить на комиссию по делам несовершеннолетних, – сказал прокурор. – Попробуем поверить парню.

– Такому парню можно поверить, – с уверенностью в голосе произнес водитель.

– Так, значит, вдвоем на меня? Нечестно! Ладно, сдаюсь, – и он, рассмеявшись, поднял руки вверх. – Я же сказал, что постараюсь помочь.

Смутное беспокойство охватило Влада, когда он подъехал к своей остановке. Пробежав по аллее и поднявшись по небольшой лестнице, он поднял глаза на свои окна на третьем этаже, но не увидел ни матери, ни сына. Мать встретила его у дверей, надрывно выкрикнула:

– У тебя совесть есть?! Что же ты делаешь?

– Мам, я не смог... – начал было оправдываться Влад, но она повернулась и ушла в свою комнату, откуда навстречу отцу выбежал Ник. Влад прижал сына к себе, и малыш зашептал ему на ухо:

– Бабушка все плачет и лекарства пьет. Я тоже соскучился.

Влад вместе с Ником вошел в комнату матери. На тумбочке среди лекарств он заметил флакончик с синей этикеткой «Валокордин». Мать легла на кровать и беззвучно заплакала.

У Влада к горлу подкатил комок. Он опустился перед ней на колени и, уткнувшись головой в ее руки, зашептал:

– Мама, любимая моя, родная, прости меня, пожалуйста. Пойми, я должен был остаться на ночь, чтобы помочь парню.

– А о нас ты подумал, мы что, не живые? – роняя слезы, произнесла мать.

Влад тяжело вздохнул и присел на постель к матери.

– Мама, я, честно, забыл тебе позвонить. Тут было такое дело...

И Влад рассказал матери о судьбе Саньки. Мать постепенно успокоилась и внимательно посмотрела на сына.

– И потом, мама, этой доброте научила меня ты.

– Да, сынок, я научила, но ты чересчур уж добрый. И когда ты делаешь доброе дело, не забывай тех, кто рядом с тобой живет.

Ужинать они сели все вместе. Мама напекла блинов и заварила индийский чай. Лицо ее посветлело, и глаза по-доброму смотрели на сына и внука. После ужина Влад уложил Ника спать и вернулся на кухню, где они долго разговаривали с матерью. Она рассказала ему о своем детстве в Курманово и о том, как она успела выехать оттуда до трагического взрыва 1957 года, хотя с 1948 жители деревни пользовались водой из реки, куда сбрасывались отходы. Влад узнал о ее тяжелом замужестве и о не добром отношении к ней родных отца. Но она никого не осуждала, говоря, что Аллах их накажет. Потом она вспомнила про детство Влада, который доставлял немало забот, и только далеко за полночь мать спохватилась, что сыну завтра на службу. Влад подошел к матери и, склонив голову на ее добрые руки, прошептал:

– Прости меня, мама...

Она погладила его по голове, и от этой ласки у Влада навернулась слеза.

– Ты побереги себя,, сынок. И потом, тебе надо в больницу сходить, а то запустишь болезнь, как я. Ты уж сходи, обследуйся.

Так, по-доброму, закончился для Влада этот день, и он уснул, прижимая к себе сына.

Утром он проснулся от маминого стука в стенку и снял трубку телефона. Звонила Аленка. Влад успокоил ее, сказав, что на днях все решится. Он слушал ее грустный рассказ о жизни и встрече с Санькой и вдруг услышал в трубке всхлипы. Его обожгла жалость.

– Вы будете вместе, Алена, ты меня слышишь? Вместе! – он сказал ей то, на что еще сам не надеялся.

Положив трубку, Влад еще немного понежился в постели, а мать в это время готовила его любимый бешбармак, поджаривая лепешки на сковородке.

Утром на рапорте, по докладной Бородавкиной начальник объявил старшине выговор за нарушение служебной дисциплины и приказал ему отвезти беглеца Оленика в спецучилище. Влад заметил злорадные ухмылки Мухтарова, Рахимова и Чирикова. Довольный доктор шептался с Любовью Денисовной. Та, улыбаясь чему-то, согласно кивала головой. Чувствуя закипающую в нем ненависть, Влад внезапно принял решение. Выйдя с рапорта, он сел за стол и написал: «Прошу уволить меня из органов внутренних дел...» Поставив дату и подпись, он вернулся в кабинет начальника.

– Разрешите, товарищ майор?

– Входи. Что, опять не хочешь ехать? – съязвил он.

– Нет, хочу вас обрадовать. Я не хочу слу...

Влад не успел договорить: раздался телефонный звонок, и майор, сняв трубку, жестом остановил Владина.

– Доброе утро, Давыд Леонидович. Слушаю вас! Да, нормально. Проверяли. Конечно! Кого? Оленика? Я понял. По вашему протесту. Завтра. Как? Уже сегодня.

У Влада похолодело все внутри. Он ловил каждое слово.

– Статья «Гладиатор»? Нет, не читал. Обязательно прочитаю. Всего хорошего.

Положив трубку, начальник недовольно взглянул на Владина и сказал:

– Отменяется твоя командировка, старшина. Приведи ко мне Оленика. – Затем кинул взгляд на листок, который Влад держал в руках и хитро спросил: – А это что у тебя, не рапорт на увольнение?

– Да нет, в кассу аэрофлота письмо насчет билетов, – соврал Влад. Он сложил листок и спрятал его в карман кителя.

– Приведи Оленика! – приказал начальник.

С радостным выражением на лице Влад подошел к «дисциплинарке», у которой с ключами стоял Андрей Ильич.

– Постой, не закрывай, – попросил он.

Уже в дверях он постарался согнать улыбку со своего лица.

Санька встретил его в напряжении.

– Ну что, Санек, собирайся, – с напускной грустью сказал Влад.

У Саньки сдавило дыхание.

– Что, едем в «спецуху»? – спросил он упавшим голосом.

– Да, – едва кивнув головой, ответил Влад и вздохнул.

– Ну вот и все, – тихо произнес Санька, стараясь не смотреть на него.

– Да, Санек, – сказал Влад деревянным голосом, – все... – и вдруг резко вскинул голову. В его глазах играли хитринки. – Пора домой.

Санька резко обернулся к Владу и посмотрел ему прямо в глаза.

– Домой? – удивленно воскликнул он. – Правда?

– Точно, домой, – рассмеялся Влад.

Санька подошел к Владу, плечи его задергались и, уткнувшись в плечо старшины, он заплакал. Влад обнял Саньку и крепко прижал его к себе.

– Ну-ну, все хорошо, Санька, теперь уже все хорошо, – успокаивал он его.

– А я вам не поверил, – подняв голову, сквозь слезы сказал Санька. – Еще утром душа моя рвалась на свободу, к Аленке, а потом я засомневался и, когда пришли вы, я понял, что все...

– Ну, конечно, все, – перебил его Влад, – ты прошел темный путь. Тебе помогла твоя звезда надежды. Как видишь, не только в песне так бывает. Ну что, так и будем стоять? Пойдем переодеваться, или тебе понравилось здесь? Тогда можешь остаться.

– Не-е! Я, пожалуй, лучше пойду.

– Ну что ж, идем, тебя начальник ждет. – Влад обнял его за плечо, и они пошли по коридору на глазах удивленных сотрудников.

На лице майора играла вымученная улыбка.

– Ну вот, Оленик, я тебя отпускаю на свободу. Не думай, что вся милиция плохая.

Санька посмотрел на Влада и улыбнулся.

– Мы тут подумали и решили тебя отпустить, хотя... рановато, конечно. Но я уверен: ты оправдаешь наше доверие и будешь хорошо учиться и честно работать на благо нашей великой Родины.

Влад с Саньком переглянулись, сдерживая улыбки, и вышли из кабинета.

У стола дежурного собрались сотрудники, которым Любовь Денисовна вслух читала статью «Гладиатор».

– Вон он, гладиатор, со своим заступничком. От радости аж светятся, – съязвил Мухтаров и кивнул в сторону Саньки и Влада.

– Загоношились, – тихо произнес Влад. – Сейчас будут языками чесать, даже подлянки строить начнут.

– А у меня сегодня спрашивали уже: «Кто тебе Влад Алексеевич? Чего он так за тебя старается?» – сказал Санька.

– Ну и что ты ответил? – поинтересовался Влад.

– Я сказал, что вы – мой друг.

– Ну вот, если я твой друг, тогда давай на «ты», хорошо? – улыбнулся он.

– Спасибо вам, то есть тебя, Влад.

Санька стоял в душевой, скинув казенную робу. На его обнаженном теле Влад увидел шрамы и покачал головой.

– Да, ты точно гладиатор.

Санька смутился и провел рукой по ложбинке на груди, где остался шрам от заточки Казбека.

Мать Саньки подписала акт, и они вместе с Владом вышли из приемника, чувствуя на себе недовольные взгляды и слыша ехидные замечания, брошенные им вслед.

Санька окинул взглядом убранную в золото березку, объятую багрянцем рябину, вздохнул полной грудью и поднял голову: там, в ослепительно синем небе, кружил белый голубь.

– Ну что, задыхаешься? – засмеялся Влад. – Вот он, глоток твоей свободы...

Санька взглянул на Влада, высоко подпрыгнул и, вскинув вверх правую руку, сжатую в кулак, прокричал:

– Свобода!

У ворот приемника, облокотившись на капот темно-синих «Жигулей», их встречали Женька с Аленкой.

– Аленка, я свободен! – Санька радостно бросился к ней и, сжав ее в объятиях, закружился на месте.

Женька хлопнул его по плечу.

– Поздравляю тебя, Санек! Все-таки вырвался ты из клетки.

Он обернулся к Владу и сказал:

– Ты знаешь, Владан, а я тебе все-таки не верил.

– Да я сам себе не так уж и верил, что смогу Саньку вытащить.

Санька подвел Аленку к Владу и ласково сказал:

– Влад, знакомься, это моя Ален! А это, Влад. Помнишь, я на острове тебе рассказывал про пояс Ориона? Это тот самый друг!

– Сань, а мы уже знаем друг друга. Спасибо вам, – она улыбнулась Владу и прижалась к груди Саньки.

– Видишь, Санек, как бывает. Привезли тебя в приемник одного, а вышел ты с другом, козлики-мозлики, – похлопал его по плечу Женька.

К Владу подошла мать Саньки и, слегка поклонившись, сказала:

– Спасибо вам большое. За сына спасибо.

– Да что вы, все нормально. Ну что ж, Санек, свобода свободой, но ты в ответе за себя и за нее. Береги себя и всех, кто тебе дорог. И вот еще что, – Влад улыбнулся, посмотрев на Саньку, на прижавшуюся к нему Аленку, и сказал: – Сына назовешь Владом.

Женька, Аленка и мать Саньки, попрощавшись, сели в машину. Санька подошел к Владу и крепко обнял его.

– Тебе пора, – шепнул ему на ухо Влад и отстранился.

Санька протянул ему открытую ладонь с выставленным вверх большим пальцем. Влад хлопнул по ней, затем крепко сжал ее. Санька отошел на шаг и посмотрел ему в глаза. В них читалось: «Береги себя». Влад с силой сдавил его вытянутую руку, и они одновременно разжали ладони.

Санька сел на переднее сидение машины, и все помахали на прощание стоявшему у ворот старшине.

Вскоре машина скрылась за ближайшим домом.

Войдя во двор приемника, Влад хотел было достать сигареты, но натолкнулся в кармане на какую-то бумажку. Вынув листок, он прочел: «Прошу уволить меня...» Он скомкал рапорт и бросил его в костер сухих листьев.

...В ворота приемника позвонили. Белая крашеная железная дверь распахнулась, и Влад услышал за своей спиной детский голос:

– Дядя Влад, здравствуйте!

Он обернулся, и на его лице появилась улыбка. Глаза светились радостью и добротой.

– Здравствуй, Максимка! – воскликнул Влад.

Максимка вырвался из рук инспектора и побежал ему навстречу. Влад подхватил его и прижал к себе.

– А ну-ка, быстро иди сюда! – раздался властный голос инспектора.

– Он уже никуда не пойдет, – спокойно и уверенно сказал Влад, – он теперь всегда будет со мной! Да, Максимка?

– Да, папа, – и Максимка нежно и трогательно прижался к щеке Влада.

1989—1990 гг.