Текст книги "Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим "

Автор книги: Витторио Альфиери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

пріятными манерами. Меня же, наоборотъ, считали человѣкомъ страннымъ, въ плохомъ значеніи этого слова; я не могъ привыкнуть къ мнѣніямъ, нравамъ, сплетнямъ и рабству своей родины и слишкомъ легко позволялъ себѣ порицать и осмѣивать ея обычаи, что никогда не прощается въ свѣтѣ, по правдѣ сказать, съ полнымъ основаніемъ. Итакъ, мнѣ было окончательно отказано и предпочтеніе было отдано упомянутому молодому человѣку. Это обстоятельство послужило ко благу молодой особы, ибо она очень счастливо прожила свою жизнь, встз^тпивъ въ новую семью; а также и къ моему, такъ какъ попавши съ женой и дѣтьми въ сѣти жизни, я былъ бы принуокденъ разстаться съ музами. Отказт> обрадовалъ и огорчилъ меня, такъ какъ пока велось это дѣло, я часто чунстововалъ сожалѣніе и стыдъ, стараясь лишь не обнаруживать его. Я внутренно краснѣлъ оттого, что З’нижаясь ради денегъ, совершаю постушокъ совершенно противный моимъ з’бѣжденіямъ. Но маленькая ошибка рождаетъ другую и т. д. Причиной моей алчности была мечта, родившаяся во мнѣ еще въ Неаполѣ,– стать когда – нибудь дипломатомъ. Шз'ринъ поддерживалъ во мнѣ эту мысль своими совѣтами и выгодный бракъ являлся для меня основаніемъ будущей карьеры посланника, которая требуетъ большихъ средствъ. Къ счастью, вмѣстѣ съ этимъ бракомъ разсѣялись, какъ дымъ, всѣ мои планы дипломатической карьеры. Я въ сущности никогда не хлопоталъ о подобной слз^гжбѣ и то, что объ этомъ желаніи, родившемся и умершемъ въ глу^г-бннѣ моей души, не зналъ никто, кромѣ моего шурина, значительно з’меньшало стыдъ.

Какъ только рухнули эти два замысла, я вдругъ почувствовалъ, что во мнѣ возродилось желаніе путешествовать въ продолженіи, по крайней мѣрѣ, трехъ лѣтъ, чтобы по дорогѣ выяснить свое назначеніе въ жизни; мнѣ было 20 лѣтъ и я могъ не торопиться съ этимъ. Такъ какъ власть опекуна кончается въ нашей странѣ послѣ 20-ти лѣтъ, я свелъ всѣ счеты со своимъ попечителемъ. Бущучи

теперь въ состояніи яснѣе разобраться въ своихъ дѣлахъ,, я убѣдился, что мое состояніе гораздо больше, чѣмъ обыкновенно говорилъ опекунъ. Но этимъ онъ пріучилъ меня довольствоваться немногимъ и съ тѣхъ поръ я былъ всегда очень воздержанъ въ своихъ расходахъ. Итакъ, разсчитавъ, что доходы мои равны приблизительно двумъ съ половиною тысячамъ цехиновъ, къ которымъ прибавлялись еще нѣкоторыя сбереженія за періодъ моего несовершеннолѣтія, я рѣшилъ, что для холостого человѣка въ условіяхъ жизни Пьемонта я довольно богатъ; я не собирался з'величивать своего состоянія и сталъ готовиться ко второму путешествію, которое хотѣлъ совершить съ большими удобствами, ни въ чемъ себя не стѣсняя.

Глава VIII.

ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВІЕ ВЪ ГЕРМАНІЮ, ДАНІЮ И

ШВЕЦІЮ.

Получивъ, какъ всегда, съ большимъ трудомъ необходимое разрѣшеніе короля, я выѣхалъ по направленію къ Вѣнѣ въ маѣ 1769 года. Предоставивъ распоряжаться скучными дорожными расходами преданному Ильѣ, я погрузился дорогой въ глубокія размышленія о вещахъ этого міра. И вмѣсто праздной и несносной меланхоліи, вмѣсто нетерпѣливой потребности переѣзжать съ мѣста на мѣсто, которая въ первомъ путешествіи не переставая гнала меня впередъ, я испытывалъ другую меланхолію, тихую и серьезную: она происходила отчасти отъ воспоминанія о прежней любви, отчасти оттого, что я провелъ шесть мѣсяцевъ въ занятіяхъ возвышенными предметами. „Опыты" Монтэня (если съ тѣхъ поръ я наз'чился немного мыслить, то я обязанъ этимъ только его книгѣ)– изз^тмительные „Опыты" также очень способствовали этомз^. Эти неразлучные мои спз^тники, въ десяти маленькихъ томахъ, были разсованы по всѣмъ ящичкамъ моей кареты.

Они меня просвѣщали, плѣняли и странно льстили моей лѣни и невѣжеству. Мнѣ было достаточно на обумъ открыть какой-нибудь томъ и прочесть въ немъ однз’-двѣ страницы, чтобы потомъ думать о нихъ нѣсколько часовъ. Но встрѣчая на каждой страницѣ латинскія выраженія и вынз’жденный искать ихъ переводъ въ примѣчаніи, я испытывалъ нѣкоторый стыдъ, такъ какъ не могъ понять даже простѣйшихъ цитатъ въ прозѣ, не говоря 3’>ке о тѣхъ, которыя Монтэнь заимствз'етъ з^г великихъ поэтовъ. Я и не пытался разобраться въ нихъ и, какъ невѣжда, прямо обращался къ примѣчанію. Болѣе того, я просто пропзюкалъ отрывки лучшихъ итальянскихъ поэтовъ, которыми переполнено произведеніе Монтэня, не желая дѣлать усилія, чтобы понять ихъ; такъ велико было мое невѣжество и такъ я забывалъ тотъ божественный языкъ, отъ котораго приходилось отвыкать съ каждымъ днемъ.

По дорогѣ въ Вѣнз" я побывалъ въ Миланѣ и Венеціи, въ двухъ городахъ, которые мнѣ хотѣлось вновь з’видать; въ Трентѣ, Инсбрукѣ, Аугсбз’ргѣ и Мюнхенѣ я останавливался очень не надолго. Вѣна показалась мнѣ также мизерна, какъ и Туринъ, но хз'же по мѣстоположенію. Я прожилъ тамъ все лѣто, но ничемз' въ ней не научился. Въ іюлѣ я совершилъ экскз'рсію въ Вз^тдапештъ, чтобы хотя немного повидать и Венгрію. Я опять сталъ бездѣльникомъ и занимался лишь тѣмъ, что бывалъ въ самомъ разнообразномъ обществѣ: но всегда старался остерегаться любовныхъ сѣтей. Чтобы лзшше всего противостоять имъ, я пользовался средствомъ, рекомендованнымъ Катономъ. Во время моего пребыванія въ Вѣнѣ я легко могъ бы познакомиться и посѣщать знаменитаго поэта Метастазіо, у котораго ежедневно проводилъ часть вечера нашъ посланникъ, досточтимый графъ Канале. Тамъ собиралось избранное общество, состоявшее изъ немногихъ литераторовъ, и постоянно читались отрывки изъ греческихъ, латинскихъ и итальянскихъ классиковъ. Добрѣйшій старый графъ Канале, который очень привязался ко мнѣ и не могъ равнодз^гшно относиться къ моему бездѣлью

многократно предлагалъ представить меня Метастазіо. Но кромѣ моей природной дикости и необщительности, я все еще находился цѣликомъ подъ вліяніемъ всего французскаго и былъ полонъ презрѣнія къ итальянскимъ книгамъ и авторамъ: собраніе людей, преданныхъ иззученію классической литератзуры, казалось мнѣ компаніей сочныхъ педантовъ. Помимо этого, я имѣлъ слзучай разъ видѣть Метастазіо въ Шенбрз'ннѣ въ садахъ императора; я обратилъ вниманіе, как'ь раболѣпно дѣлалъ онъ обычный поклонъ съ колѣнопреклоненіемъ передъ Маріей-Терезіей. Увлеченный Плзутархомъ и склонный искать всюдзу абсолютное совершенство, я ни за что не хотѣлъ встзупить въ какія-либо отношенія съ продажной мзузой, подкупленной деспотической властью, которая была мнѣ такъ отвратительна. Такимъ образомъ, я постепенно превратился въ задумчиваго дикаря и такъ какъ къ моимъ странностямъ примѣшивались страсти, естественныя для двадцатилѣтняго юноши, а также ихъ послѣдствія, то незудиви-тельно, что я слылъ оригиналомъ и чзудакомъ.

Въ сентябрѣ я продолжилъ свое цутешествіе и черезъ Прагзу поѣхалъ въ Дрезденъ, гдѣ остановился на мѣсяцъ, а оттз'да—въ Берлинъ, гдѣ пробылъ столько же. Попавъ во владѣнія Фридриха Великаго, которыя показались мнѣ одной огромной газ'птвахтой, я почзувствовалъ еще большее отвращеніе къ подломз^т военномзу ремеслз', единственной и отвратительной основѣ деспотизма, поддерживаемаго тысячами наемныхъ приспѣшниковъ. Я былъ представленъ королю. Но не только не ощутилъ восхищенія или почтенія, а скорѣе меня охватило негодованіе и ярость, чзувства, возраставшія съ каждымъ днемъ при видѣ столькихъ явленій жизни, преисполненныхъ лжи и прикрываемыхъ личиной истины. Графъ де-Финкъ, министръ короля, представлявшій меня, спросилъ, почемзу, состоя на госзу-дарственной слзужбѣ, я въ этотъ день не надѣлъ своего мз’ндира? Я отвѣтилъ:– „мнѣ кажется, что при этомъ дворѣ нѣтъ недостатка въ мз^тндирахъ“. Король обратился ко мнѣ съ обычными двз'мя-тремя словами привѣтствія; я

внимательно наблюдалъ за нимъ, почтительно глядя ему въ глаза и благодарилъ Бога, что не родился его рабомъ. Въ половинѣ ноября я выѣхалъ изъ этой обширной казармы, Пруссіи, чувствуя къ ней вполнѣ справедливое отвращеніе.

Затѣмъ я отправился въ Гамбзфгъ, откзща черезъ три дня выѣхалъ въ Данію. Въ Копенгагенъ я пріѣхалъ въ началѣ декабря; страна мнѣ понравилась, такъ какъ я находилъ въ ней нѣкоторое сходство съ Голландіей. Я, дѣйствительно, обратилъ вниманіе на ея дѣятельную торговлю и промышленность, что, обыкновенно, не встрѣчается при чисто монархическомъ образѣ правленія. Слѣдствіемъ этого является общественное благосостояніе, которое сразу бросается въ глаза иностранцу и, конечно, говоритъ въ пользу правителя. Ничего подобнаго нѣтъ въ Пруссіи, хотя великій Фридрихъ и приказалъ, чтобы науки, искз^тс-ства и общественное благосостояніе процвѣтали подъ зловредной тѣнью его трона. Можетъ быть, потому мнѣ и нравился Копенгагенъ, что въ немъ нѣтъ ничего общаго ни съ Берлиномъ, ни вообще съ Прзюсіей; ни одна страна не произвела на меня такого тяжелаго впечатлѣнія, какъ Прз’ссія, хотя архитектура, особенно въ Берлинѣ, и представляетъ часто прекрасное и грандіозное зрѣлище; но эти вѣчные солдаты, какъ только вспомню о нихъ, и до сихъ поръ приводятъ меня въ ярость, которая кипѣла во мнѣ тогда при видѣ ихъ.

1770.

Этой зимой я опять началъ немного болтать по-итальянски съ неаполитанскимъ посломъ въ Даніи, который былъ родомъ изъ Пизы, графомъ Катанти, шз’риномъ знаменитаго маркиза Тануччи, перваго министра неаполитанскаго короля, бывшаго профессора Пизанскаго з’ни-вереитета. Я поддался очарованію тосканскаго нарѣчія и произношенія, особенно сравнивая его съ тягучимъ и гнз^г-савымъ датскимъ языкомъ, который принз'жденъ былъ слушать, къ счастью, ничего въ немъ не понимая. При

разговорѣ съ упомянутымъ графомъ Катанти мнѣ было трудно со стороны словоупотребленія, краткости и выразительности языка, столь высоко стоящей у тосканцевъ; что же касается произношенія моихъ итальянизированныхъ варваризмовъ, оно было довольно чисто и близко къ тосканскому. Такъ какъ я привыкъ насмѣхаться надъ всѣми остальными итальянскими діалектами, которые, по правдѣ сказать, оскорбляли мой слухъ, я пріучилъ себя какъ можно лучше произносить звуки – „и“, „г“, „сі“,

однимъ словомъ, всѣ тѣ особенности, которыми отличается тосканскій выговоръ. Итакъ, побуждаемый графомъ Катанти, я пересталъ пренебрегать этимъ великолѣпнымъ и, въ концѣ концовъ, роднымъ языкомъ (я ни за что не хотѣлъ быть французомъ) и принялся опять за чтеніе нѣкоторыхъ итальянскихъ книгъ. Я прочелъ, между прочимъ, діалоги Аретино, которые возбуждали во мнѣ отвращеніе своей непристойностью, но восхищали оригинальностью, разнообразіемъ и удачнымъ выборомъ выраженій. Эти занятія развлекали меня, потому что этой зимой я нерѣдко принз'жденъ былъ оставаться въ комнатахъ и даже въ постели изъ-за частаго нездоровья, которое происходило отъ моей слишкомъ воздержанной въ извѣстныхъ отношеніяхъ жизни. Я опять съ удовольствіемъ въ третій-четвертый разъ перечитывалъ Плутарха. Мон-тэня же читалъ всегда. Такимъ образомъ, въ головѣ моей была странная смѣсь философіи, политики и распз'т-ства. Когда здоровье позволяло мнѣ это, однимъ изъ любимыхъ моихъ удовольствій подъ сѣвернымъ небомъ было катанье на саняхъ: поэтическая быстрота движенія сильно возбуждала меня и восхищала не менѣе быстрзчо фантазію.

Въ концѣ марта я выѣхалъ въ Швецію. Хотя Зз^гндъ былъ зоке вполнѣ свободенъ отъ льда, также, какъ и Сканія отъ снѣга, но не дальше какъ при выѣздѣ изъ Норкопинга я снова очз’тился въ царствѣ глубокой зимы: повсюдз⁷ сугробы снѣга и замерзшія озера. Дальше невозможно было ѣхать на колесахъ и мою карету пришлось

поставить на полозья, какъ здѣсь обычно дѣлаютъ; и только такимъ образомъ я добрался до Стокгольма. Новизна зрѣлища, дѣвственная и величественная природа, эти большіе лѣса, озера и пропасти наполнили мою душу восторгомъ. Я еще не читалъ Оссіана, но, тѣмъ не менѣе, множество образовъ, родственныхъ его поэзіи, предстали здѣсь предо мной и глубоко запечатлѣлись въ душѣ; и впослѣдствіи, когда я изучалъ Оссіана въ неясномъ переводѣ знаменитаго Чезаротти, я з’знавалъ въ нпхъ свои собственныя впечатлѣнія.

Пейзажъ Швеціи, какъ и ея обитатели, мнѣ очень понравился; можетъ быть, потому, что я всегда любилъ крайности, а можетъ быть и безъ опредѣленной причины; но, во всякомъ слзшаѣ, если бы я захотѣлъ провести жизнь на сѣверѣ, то предпочелъ бы этз^т дальнюю окраин5' Европы всѣмъ дрзъимъ извѣстнымъ мнѣ странамъ. ІІолз'-конституціонная форма правленія Швеціи, допускающая нѣкоторзчо степень свободы, возбз'дила во мнѣ желаніе ознакомиться съ ней подробнѣе. Но я не былъ способенъ къ серьезнымъ, усидчивымъ занятіямъ и изучалъ ее лишь поверхностно; несмотря на это, понялъ ее настолько, что составилъ себѣ слѣдующее представленіе; бѣдності. четырехъ избирающихъ сословій и крайняя развращенность дворянъ и буржз^азіи содѣйствовали тому, что Россія и Франція цѣною золота пріобрѣли вредное для госз'дар-ства вліяніе. Вслѣдствіе этого въ Швеціи не могло быть ни единообразія въ управленіи, ни дѣятельной администраціи, ни законности, ни прочной свободы. Я продолжалъ кататься на саняхъ въ глз^бинѣ мрачныхъ лѣсовъ по замерзшимъ озерамъ и это увлеченіе продолжалось до 20-хъ чиселъ апрѣля, когда, меньше чѣмъ въ четыре дня, растаяла съ невѣроятной быстротой вся толща льда подъ настойчивымъ солнцемъ и при тепломъ морскомъ вѣтрѣ. По мѣрѣ того, какъ таяли громадные снѣжные сзтробы, появлялась свѣжая зелень; зрѣлище по истинѣ изз'мительное, которое вдохновило бы меня писать стихи, если бы мнѣ знакомо было это искусство.

Глава IX.

ПРОДОЛЖЕНІЕ ПУТЕШЕСТВІЙ: РОССІЯ, СНОВА ПРУССІЯ, СПА, ГОЛЛАНДІЯ И АНГЛІЯ.

Я хорошо чувствовалъ себя въ Стокгольмѣ, но, постоянно преслѣдуемый страстью къ передвиженію, рѣшилъ покинуть Швецію въ половинѣ мая и черезъ Финляндію направился въ Петербз’ргъ. Въ концѣ апрѣля я совершилъ небольшую экскурсію въ З^гпсалз', знаменитз’ю своимъ З^тниверситетомъ, и по дорогѣ посѣтилъ нѣсколько желѣзныхъ рзщниковъ, гдѣ видѣлъ много интереснаго. Но изъ-за поверхностности осмотра и нотомз^т, что я ничего не записывалъ, посѣщеніе это прошло для меня безслѣдно. Добравшись до Гриссельхамна, маленькаго порта на восточномъ берегз^г Швеціи, противъ входа въ Ботническій заливъ, я снова 043'тился среди глз'бокой зимы. Какъ 63’дто я нарочно гнался за нею. Значительная часть моря замерзла и переѣздъ съ материка на первый островокъ (у входа въ заливъ—ихъ пять) оказался невозможнымъ: вода совершенно застыла. Мнѣ пришлось задержаться дня на три въ этомъ скучномъ мѣстѣ; наконецъ, подъ вліяніемъ благопріятнаго вѣтра, плотная ледяная кора по-немномз^т покрылась трещинами, а затѣмъ раздѣлилась на огромныя пловучія глыбы, между которыми можно бы было проложить себѣ пз’ть на лодкѣ: но для этого требовалась отвага. Дѣйствительно, на дрз^тгой день въ Гриссель-хамну причалилъ рыбакъ, приплывшій въ маленькомъ челнѣ съ того острова, черезъ который лежалъ мой путь; онъ сказалъ намъ, что проѣхать можно, хотя это и нелегко. Я тотчасъ рѣшилъ попытать счастья.

Судно, въ которое должна была помѣститься моя карета, значительно больше маленькой рыбацкой лодки. Пробраться на немъ было трзщнѣе. но за то менѣе опасно; естественно, что болѣе крз'пное сзщно лз^тчше противостояло з'дарамъ льдинъ. Я не ошибся въ расчетахъ. Ледяные плавз^чіе островки придавали необычный видъ гроз-

ному морю, которое скорѣе походило на растрескавшуюся и покоробленную землю, чѣмъ на водный просторъ. Къ счастью, вѣтеръ былъ очень слабъ и льдины скорѣе ласкались къ моему судну, чѣмъ стремились раздавить его. Все же, благодаря ихъ подвижности и многочисленности, онѣ нерѣдко сталкивались передъ носомъ нашей барки и, сцѣпляясь, заграждали путь; къ нимъ присоединились все новыя и, нагромождаясь другъ на друга, казалось, намекали мнѣ, что слѣдуетъ вернуться на материкъ. Мнѣ оставался только одинъ выходъ—прибѣгнуть къ помощи топора. Не разъ моимъ матросамъ и мнѣ самому приходилось выпрыгивать на льдины, разрубать ихъ и отталкивать отъ бортовъ судна, чтобы дать проходъ его носз^г и весламъ. Потомъ мы бросались обратно въ судно и з^тже нѣсколько свободнѣе плыли дальше. Понадобилось болѣе десяти часовъ, чтобы при этихъ условіяхъ проплыть разстояніе въ семь шведскихъ миль. Необычность такого пз^тешествія сильно меня развлекала; но, можетъ быть, разсказывая его съ такими подробностями, я плохо развлекаю читателя. Здѣсь я поддался искушенію описать нѣчто совершенно неизвѣстное итальянцамъ. Послѣ перваго переѣзда остальные шесть, болѣе короткіе и менѣе загроможденные льдомъ, казались уже гораздо легче. Изъ европейскихъ странъ Швеція, съ дикой сз'ровостыо своей природы, лучше всего подходила къ складу моего з^ма и мысли, рождаемыя ею во мнѣ, всегда носили фантастическій, меланхоличный и даже величественный характеръ; я дзчаю, что это происходило подъ вліяніемъ безграничнаго молчанія и тишины, царящей здѣсь, гдѣ такъ легко повѣрить, что находишься уже за предѣлами земного шара.

Высадившись, наконецъ, въ Або, столицѣ шведской Финляндіи, я продолжалъ путешествіе по прекраснымъ дорогамъ, на отличныхъ лошадяхъ, до Петербзфга, і<з^тда пріѣхалъ въ концѣ мая. Не сз'мѣю сказать, днемъ или ночью пріѣхалъ я туда, такъ какъ, съ одной стороны, ночей почти не сущеетвз’етъ на сѣверѣ въ это время года, а

съ другой, благодаря множествз’ безсонныхъ ночей въ путешествіи, з^т меня въ головѣ все пзтгалось; я чз^гвство-валъ тоскзг отъ этого постояннаго печальнаго дневного свѣта и совершенно не помнилъ, какой былъ день недѣли, въ которомъ часу и въ какой части свѣта я находился въ тотъ моментъ. Тѣмъ болѣе, что нравы, одежды и московскія бороды заставляли меня чувствовать себя скорѣе среди татаръ, чѣмъ европейцевъ.

Я читалъ исторію Петра Великаго Вольтера; былъ знакомъ съ нѣкоторыми рзюскими въ Тз'ринской академіи и слыхалъ много восторженныхъ разсказовъ объ этой нарождающейся націи. Такимъ образомъ, все то, что я видѣлъ, пріѣхавъ въ Петербзфгъ, при моемъ пламенномъ воображеніи, часто приводившемъ къ разочарованію, заставляло меня сильно волноваться и ждать какихъ-то чудесъ. Но, увы, едва я оказался въ этомъ азіатскомъ лагерѣ, съ правильно расположенными бараками, какъ мнѣ живо вспомнились Римъ, Гензш, Венеція, Флоренція и я не могъ удержаться отъ смѣха. Все, что я зазналъ затѣмъ здѣсь, лишь подтверждало мое первое впечатлѣніе и я пришелъ къ томз' важномз' заключенію, что эта страна вовсе недостойна посѣщенія. Все въ ней такъ иротиворѣчило моимъ вкз^тсамъ (кромѣ лошадей и бородъ), что въ продолженіи шести недѣль, проведенныхъ мною среди этихъ варваровъ, наряженныхъ европейцами, я ни съ кѣмъ не познакомился и даже не захотѣлъ повидаться съ двз'мя или тремя молодыми людьми изъ высшаго общества, моими товарищами по Туринской академіи. Я отказался быть представленнымъ знаменитой императрицѣ Екатеринѣ И; не поинтересовался и взглянз^гть на эту госзщарыню, которая въ наши дни заставила такъ много говорить о себѣ. Когда впослѣдствіи я старался открыть причину такого безцѣльнаго, дикаго поведенія, то пришелъ къ заключенію, что это была явная нетерпимость непреклоннаго характера и естественное отвращеніе къ тираніи, вообще, вдобавокъ, воплощенный въ женщинѣ, справедливо обвиняемой въ самомъ зокасномъ пре-

отупленіи–измѣнѣ и убійствѣ безорз'жнаго мз’жа. Я отлично помню, какъ говорили, что среди смягчающихъ обстоятельствъ, выдвигаемыхъ защитниками этого преступленія, были слѣдучощія: 63'дто бы Екатерина, насильственно захвативъ власть, хотѣла дарованіемъ справедливой конституціи хотя бы отчасти возстановить человѣческія права, такъ жестоко попираемыя всеобщимъ и полнымъ рабствомъ, тяготѣющимъ надъ русскимъ народомъ. И не смотря на это, послѣ пяти-шести лѣтъ правленія этой Клнтемнестры-философа, я нашелъ народъ въ прежнемъ рабскомъ состояніи; кромѣ того, я убѣдился, что петербургскій тронъ былъ еще большей поддержкой милитаризма, чѣмъ берлинскій. Вотъ, безъ сомнѣнія, въ чемъ была причина, заставившая меня презирать эти народы и возбз'ждавшая мою бѣшеную ненависть къ ихъ преступ-нымъ правителямъ.

Вся эта азіатчина такъ мнѣ не понравилась и такъ меня утомила, что я рѣшилъ не ѣздить въ Москвз^т, куда раньше собирался; мнѣ казалось, что я за тысяч}’ верстъ отъ Европы. Въ концѣ іюня я выѣхалъ въ Ригу, черезъ Нарву и Ревель; тоской, наводимой на меня этими з^-ны-лыми равнинами, я вполнѣ заплатилъ за наслажденіе, которое испыталъ на краю пропастей и въ необозримыхъ эпическихъ лѣсахъ Швеціи. Я продолжалъ свой путь черезъ Кенигсбергъ и Данцигъ. Этотъ городъ, до сихъ поръ свободный и процвѣтающій, какъ разъ въ томъ году началъ подпадать подъ вліяніе дурного сосѣда. Прз’С-скій деспотъ з’же успѣлъ силой ввести тз^гда своихъ низкихъ приспѣшниковъ. Такимъ образомъ, пославъ къ чортз^г русскихъ, прзюсаковъ и всѣхъ, позволяющихъ тиранамъ попирать ихъ человѣческое достоинство, и возмз’щенный проволочкой времени изъ-за безчисленныхъ формальностей, требуемыхъ полиціей—(въ каждой деревушкѣ фельдфебель допрашиваетъ васъ при входѣ, проѣздѣ и выѣздѣ о вашемъ имени, возрастѣ и всѣхъ вашихъ качествахъ и намѣреніяхъ)—я, наконецъ, вторично попалъ въ Берлинъ, послѣ мѣсяца самаго непріятнаго и скучнаго пути, пол-

наго притѣсненій, возможныхъ лишь при сошествіи въ адъ. Проѣзжая черезъ Цорндорфъ, я посѣтилъ поле сраженія пруссаковъ и русскихъ, гдѣ столько тысячъ тѣхъ и другихъ освободились, наконецъ, изъ-подъ ярма, сложивъ здѣсь свои кости. Мѣста погребеній легко можно было узнать по богатому зеленѣющему всходу хлѣбовъ, которые на здѣшней бѣдной и безплодной почвѣ, обычно ничѣмъ не удобряемой, отличаются жалкими и рѣдкими колосьями. Я невольно пришелъ тутъ къ грустномз', но, увы, вполнѣ справедливому заключенію: что рабы рождены именно для того, чтобы зщобрять собою землю. Все прусское заставляло меня съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе стремиться въ счастливзчо Англію.

і мая.

Итакъ, я въ три дня отдѣлался отъ своей второй Берлиніады, остановившись вт Берлинѣ лишь для того, чтобы отдохнз’ть немного отъ труднаго пути. Въ концѣ іюля я отправился въ Магдебургъ, Брауншвейгъ, Геттингенъ, Кассель и Франкфзфтъ. Въѣзжая въ Геттингенъ, который, какъ всѣмъ извѣстно, славится своимъ знаменитымъ университетомъ, я встрѣтилъ маленькаго ослика и видъ его доставилъ мнѣ великую радость: я не встрѣчалъ этихъ животныхъ впродолженіи цѣлаго года, проведеннаго на далекомъ сѣверѣ, гдѣ они не могутъ жить и размножаться. Эта встрѣча итальянскаго осла съ нѣмецкимъ осликомъ у стѣнъ столь славнаго зчшверситета, конечно, вдохновила бы меня написать оригинальное и полное юмора стихотвореніе, если бы я владѣлъ перомъ; но моя писательская несостоятельность увеличивалась съ каждымъ днемъ. Поэтому я довольствовался лишь мечтами, развлекавшими меня весь этотъ день; я провелъ его въ обществѣ осла. Это было для меня большой рѣдкостью, такъ какъ большей частью я проводилъ праздничные дни въ полномъ одиночествѣ, ничего не дѣлая, ничего не читая и даже не открывая рта.

Пресыщенный всякаго рода нѣметчиной, я черезъ два

дня покинз^лъ Франкфз’ртъ, чтобы направиться въ Майнцъ, гдѣ сѣлъ на рейнское сзщно. Спускаясь внизъ по теченію этой могучей, спокойной рѣки, я подпалъ подъ очарованіе ея живописныхъ береговъ. Изъ Кельна, проѣхавъ черезъ Аахенъ, я вернзчіся въ Спа, гдѣ провелъ нѣсколько недѣль два года томз^ назадъ; этотъ городъ оставилъ во мнѣ желаніе вновь завидѣть его, но уже со свободнымъ сердцемъ. Здѣшній образъ жизни, казалось, предназначенъ былъ для моего характера, такъ какъ соединялъ въ себѣ шз'мъ и зюдиненіе, и здѣсь легко можно было сохранить инкогнито, находясь въ толпѣ и на собраніяхъ. Дѣйствительно, въ Спа мнѣ было настолько хорошо, что я пробылъ здѣсь съ половины августа до конца сентября; это было уже много для человѣка, нигдѣ не заживавшагося долго. Я кз'пилъ у одного ирландца двз'хъ лошадей, изъ которыхъ одна была необычайной красоты; я къ ней очень привязался. Утромъ я совершалъ прогз'лки верхомъ, а вечеромъ обѣдалъ съ нѣсколькими иностранцами съ разныхъ концовъ свѣта; затѣмъ смотрѣлъ на танцы, на красивыхъ женщинъ и дѣвицъ и, такимъ образомъ, проводилъ время или, вѣрнѣе, з^тбивалъ его самымъ з’добнымъ способомъ. Но погода стала портиться, большинство кз-пающихся разъѣзжалось и я также рѣшилъ з’ѣхать въ Голландію, чтобы повидаться съ дрз-гомъ д’Акуна; я былъ увѣренъ, что не встрѣчу той, которзчо любилъ: я зналъ, что она больше не живетъ въ Гаагѣ и З^тже годъ какъ поселилась съ мзчкемъ въ Парижѣ. Такъ какъ я не могъ разстаться съ двумя лучшими своими лошадьми, то послалъ Илью впередъ съ каретой, а самъ отправился въ Льежъ, совершая путь то верхомъ, то пѣшкомъ. Въ Льежѣ я встрѣтилъ французскаго посланника, съ которымъ былъ знакомъ, и черезъ него представился князю-епископз^г, дѣлая это отчасти изъ любезности, отчасти по случайной причз’дѣ: если з’жъ пропустилъ слз’чай увидѣть знаменитзчо Екатерину И, то посмотрю хоть дворъ льежскаго князя. Во время моего пребыванія въ Спа, я имѣлъ случай быть представленнымъ дрзшому

ЖИЗНЬ ВИТТОРІО АЛЬФШРИ. 8

князю церкн, еще менѣе значительной}', аббат}' де-Ста-велло въ Арденнахъ. Къ его двору меня представилъ все тотъ же французскій посланникъ въ Льежѣ и мы очень весело и вкз’сно тамъ обѣдали. Эти маленькіе дворы, З'правляемые пастырскимъ жезломъ, возбз'ждали во мнѣ меньшее отвращеніе, чѣмъ большіе, гдѣ царятъ ружье и барабанъ, два бича человѣчества, къ которымъ трз'дно отнестись со снисходительной улыбкой. Изъ Льежа я отправился со своими лошадьми въ Брюссель, Антверпенъ и черезъ Мордикъ въ Роттердамъ и Гаагу. Мой дрз^тгъ, съ которымъ я оставался въ перепискѣ съ самаго отъѣзда, принялъ меня съ распростертыми объятіями, и находя, что я недалеко з'іпелъ въ развитіи, онъ принялся просвѣщать меня своими горячими и дрз'жественными совѣтами. Я пробылъ съ нимъ около двухъ мѣсяцевъ, но намъ пришлось разстаться въ концѣ ноября, такъ какъ приблизилась зима и я горѣлъ желаніемъ вновь }-видать Англію. Я отправился тѣмъ же путемъ, какъ два года назадъ, и благополз'чно высадившись въ Гарвичѣ, вскорѣ прибылъ въ Лондонъ. Я нашелъ тутъ почти всѣхъ дрз'зей, которыхъ посѣщалъ въ свое первое пребываніе, между прочимъ, испанскаго посланника, князя ди-Массерано, и неаполитанскаго, маркиза Караччіоли, человѣка рѣдкой проницательности и живости. Въ продолженіи семи мѣсяцевъ моего пребыванія въ Лондонѣ эти двое людей выказали по отношенію ко мнѣ болѣе чѣмъ отеческую ласк}', особенно когда я очз'тился въ тѣхъ странныхъ обстоятельствахъ, о которыхъ вы скоро З'знаете.

Глава X.

ВТОРИЧНАЯ, НА ЭТОТЪ РАЗЪ ТРАГИЧЕСКАЯ, ЛЮБОВНАЯ ВСТРѢЧА.

4-е мая. 1771.

Еще въ первое пребываніе мое въ Лондонѣ я не безъ удовольствія и волненія встрѣчалъ однз' прекраснз^гю особз' изъ высшаго общества, образъ которой незамѣтно для меня запечатлѣлся въ моемъ сердцѣ; это завлеченіе спосоо-ствовало томз’, что я находилъ столько привлекательнаго въ этой странѣ и вдвойнѣ з^гвеличивало мое желаніе вновь вернуться сюда. Но не смотря на расположеніе, оказанное мнѣ этой красавицей, мой дикій и причз’дливый нравъ предохранялъ меня отъ цѣпей любви. Теперь же, пріоб-рѣвъ нѣкоторый лоскъ и находясь въ возрастѣ особенно склонномъ къ любви, не вполнѣ оправившись отъ перваго нристз'па этой пагз’бной болѣзни, столь нез’дачно постигшей меня въ Гаагѣ, я попался въ новз’іо ловз'шкз’ и влюбился такъ страстно, что, вспоминая, содрогаюсь еще и теперь, по прошествіи двадцати пяти лѣтъ.

Мнѣ часто представлялись случаи видѣть ЭТ3' ире-краснз'іо англичанкз', главнымъ образомъ, у князя ди-Мас-серано: 3’ нея была съ княгиней общая ложа въ итальянской оперѣ. Я не бывалъ 3^ нея, такъ какъ тогда въ Англіи не было въ обычаѣ, чтобы дамы принимали 3-себя и, въ особенности, иностранцевъ. Прибавьте къ этомз’, что мужъ ея былъ ревнивъ, насколько это возможно для сѣверянина. Эти маленькія препятствія лишь раздували мое з'влеченіе: мы встрѣчались каждое утро то въ Гайдъ-паркѣ, то на дрз'гихъ проулкахъ; по вечерамъ я также видѣлъ ее или въ свѣтскихъ кружкахъ, или въ театрѣ; и з^зелъ затягивался все сильнѣе и сильнѣе. Очень скоро я сталъ считать себя несчастнѣйшимъ изъ смертныхъ, хотя мнѣ слѣдовало бы наслаждаться счастьемъ взаимности, въ которой я былъ завѣренъ; но все было для меня отравлено ненадежностью и опасностью такихъ

отношеній. Между тѣмъ, время летѣло и приближалась весна, а въ концѣ іюня она должна была уѣхать въ деревню на 7 или 8 мѣсяцевъ и, такимъ образомъ, окончательно терялась возможность видѣться съ ней; я ждалъ іюня съ отчаяніемъ, считая его послѣднимъ мѣсяцемъ своей жизни. Ни сердце мое, ни больной умъ не допускали возможности пережить такз^гю разлуку; эта новая страсть, уже испытанная временемъ, была гораздо сильнѣе моего перваго завлеченія. Мысль, что день ея отъѣзда бз^гдетъ и днемъ моей смерти, привела меня въ такое отчаяніе, что я сталъ вести себя какъ человѣкъ, которомз’ нечего терять; кромѣ того, осторожность не была въ характерѣ любимой женщины. Дѣло дошло до того, что ея мз’жъ, который давно обо всемъ догадывался, далъ мнѣ понять, что сз^тмѣетъ постоять за свою честь; съ своей стороны, я не желалъ ничего лз’чшаго. Единственное, что могло меня или спасти или окончательно погз^--бить, была его месть. Около пяти мѣсяцевъ я прожилъ въ этомъ ужасномъ состояніи, но, наконецъ, дѣло разрѣшилось слѣдз^гющимъ образомъ. Уже нѣсколько разъ въ разные часы дня она принимала меня въ своемъ домѣ, что было небезопасно для насъ обоихъ. Никто этого не видалъ, такъ какъ въ Лондонѣ дома очень маленькіе и двери всегда заперты. Большзчо часть времени прислзта проводитъ въ комнатахъ подвальнаго этажа, такъ что можно легко открыть изнз'три наружнз'ю дверь и впз'~ стить посѣтителя въ одну изъ комнатъ перваго этажа. Вотъ почему мои тайные визиты сходили такъ безнаказанно; тѣмъ болѣе, что мы выбирали часы, когда мужа не было дома, а слуги обѣдали. Успѣхъ подстрекнулъ насъ на болѣе опасное. Въ маѣ мужъ увезъ ее въ деревню, въ іб миляхъ отъ Лондона, гдѣ она должна была пробыть самое большее восемь или десять дней, и мы условились о днѣ и часѣ, когда она, какъ и въ Лондонѣ, введетъ меня въ свой домъ. Мы выбрали день, когда мужъ ея, въ качествѣ гвардейскаго офицера, долженъ былъ непремѣнно присутствовать на смотрѣ войскъ и ночевать въ Лондонѣ.

Я отправился къ ней въ тотъ же вечеръ одинъ, верхомъ. Любовница подробно описала мнѣ мѣстность; я оставилъ лошадь въ харчевнѣ, находившейся въ милѣ отъ ея дома, и дальше пошелъ пѣшкомъ (была уже ночь) до калитки парка, гдѣ она ждала меня, чтобы незамѣтно провести въ домъ. Казалось, насъ никто не замѣтилъ. Но эти рѣдкія посѣщенія не могли удовлетворить нашей страсти; мы должны были найти болѣе вѣрный способъ дѣйствій. Мы приняли нѣкоторыя мѣры, чтобы сдѣлать наши свиданія болѣе частыми; ибо во время краткихъ разлукъ я съ отчаяніемъ начиналъ думать о той ужасной разлукѣ, которая грозила намъ въ скоромъ б}^тду-щемъ. Возвращаясь утромъ въ Лондонъ, я сходилъ съ ума при мысли, что цѣлыхъ два дня не увижусь съ ней и съ нетерпѣніемъ считалъ часы и минуты. Такъ я жилъ постоянно внѣ себя, въ безуміи, чему врядъ ли повѣрятъ не испытавшіе этого, а пожалуй немногіе пережили подобное. Я только тогда немного з’спокаивался, когда находился въ состояніи безцѣльнаго передвиженія. Но достаточно мнѣ было попробовать отдохнуть, попытаться заснуть или поѣсть, какъ съ неистовыми криками я вскакивалъ и бѣсновался въ своей комнатѣ, если по-чему-нибз'дь не могъ выйти изъ домз^т. У меня было нѣсколько лошадей, междз^ прочимъ, отличный конь, котораго я кз’пилъ въ Спа; на немъ я продѣлывалъ самыя безумныя вещи, которымъ з'жасались наиболѣе нез^тстра-шимые лондонскіе наѣздники; я бралъ самыя высокія и широкія изгороди, самые глз'бокіе рвы и всевозможныя преграды. Разъ утромъ, между двз’мя визитами въ дорогую для меня виллу, катаясь съ маркизомъ Карач-чіоли, я захотѣлъ показать ему, какіе прыжки умѣетъ дѣлать мой изумительный конь; намѣтивъ глазами очень высокій заборъ, отдѣлявшій болыпзчо дорогу отъ обширнаго поля, я помчался къ нему галопомъ. Но, наполовинз^ потерявъ голову, я забылъ во время отпз’стить поводья и пришпорить лошадь; она зацѣпила ногой за барьеръ и со мной вмѣстѣ полетѣла на землю; лошадь поднялась, я