Текст книги "Нуль"

Автор книги: Виталий Бабенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Kaк-то раз Катя увидела на столе у младшего сына тетрадку, непохожую на учебную, и, не совладав с любопытством, заглянула внутрь. Это был доморощенный вопросник, составленный кем-то из Костиных друзей и пущенный по классу. Там были смешные и наивные вопросы, были серьезные, попадались похабные, однако не скабрезный тон некоторых записей поразил Катю. Один из вопросов формулировался следующим образом: «Твое отношение к книгам». Строчкой ниже недрогнувшей рукой Кости было написано всего одно слово: «Ненавижу!»

Что ни день, Катя уговаривала Костика взять какую-нибудь книгу и прочитать хотя бы страницу. Костя либо равнодушно обещал – и конечно, тут же выбрасывал обещание из головы, – либо ссылался на тренировки. Он действительно очень много занимался спортом, тратил на это почти все свободное время, – родители, понятное дело, не протестовали: по крайней мере, мальчик растет здоровым и физически развитым.

Во время рабочей недели Сергей как-то не умел найти времени для разговоров с сыном. Он приезжал домой из издательства довольно поздно, ужинал, смотрел по телевизору какую-нибудь программу новостей – девятичасовую по первому каналу или десятичасовую по четвертому, в зависимости от времени возвращения,– а потом садился к компьютеру: писал разнообразные бумаги, редактировал очередную книгу, переводил то с английского, то с французского. Переводческую работу он всегда любил и даже отдавал ей предпочтение перед прочими творческими делами. Глубокой ночью он выключал компьютер и ложился спать. В будни Сергей не позволял себе спать больше пяти-шести часов.

Костя же прибегал домой после школы, обедал, делал какие-нибудь уроки, уносился на тренировку, возвращался вечером, доделывал уроки, если хватало сил доделывать, и валился спать – как раз тогда, когда отец, передохнув, садился за домашнюю часть своей вечной работы. Утром Сергей дорожил каждой минутой сна, а Костя вставал рано и выходил из дома на обязательную пробежку, после которой ему едва хватало времени позавтракать и добраться до школы без опоздания.

На февраль Сергей напланировал себе особенно много работы – первого марта он собирался улететь в Америку на компьютерную выставку «Интермедиа», куда получил официальное приглашение, поэтому семь-восемь дней, которые он рассчитывал провести в Калифорнии, следовало компенсировать заранее.

Впрочем, спокойной, как я уже сказал, выдалась лишь первая неделя февраля.

Восьмого числа, в день рождения Жюля Верна, Сергей опять испытал фантастическое потрясение. Фантастика, вопреки памятной дате, была сугубо ненаучной.

Утром Сергей задержался дома: ему пришлось отправить несколько факсов с домашнего компьютера.

Как только модем закончил работу, раздался телефонный звонок. На часах было четверть одиннадцатого.

– Ты что это с утра пораньше на телефоне висишь? – Сергей узнал голос Эдуарда Семеновича.

– Факсы отправлял. Ты давно прозваниваешься?

– Минут двадцать. Немедленно приезжай.

– Я и так выхожу.

– Поспеши.

– Что случилось?

– На месте объясню. По-моему, наезд. Быстрее

Для российского предпринимателя нет более грозного слова, чем «наезд». Его, конечно, пугает еще словосочетание «налоговая полиция», однако наезд все же покруче. Правда, налоговая полиция – тоже наезд, только государственный.

Я, между прочим, как человек неделовой и к предпринимательству отношения, по счастью, не имеющий, о криминальном значении слова «наезд» узнал только недавно. Было даже смешно.

В Петербурге позвонил, тоскуя, один знакомый и говорит: «Не знаю, что и делать, на меня наехали». – «Машина цела?» – спрашиваю я. «Какая еще машина?» – недоумевает знакомый. Я говорю: «Ну, раз наехали, значит, помяли что-нибудь – бампер там, крыло, двери, я знаю?» – «Дурак ты, оказывается, – грубо говорит знакомый. – Ничего не помяли. Пока. Если и помнут, то меня самого. Или мой банковский счет».

Тут-то я и понял, что наезд – это вымогательство с угрозой физической расправы. Впрочем, далеко не всегда наездчики прибегают к угрозам. Часто в обмен на деньги они предлагают свои услуги. И называется это – «защита предприятия».

Сергей выбежал на улицу, где его уже минут сорок ждал неизменный Петя, и помчался в «Сван».

Гадать, кто наехал, было бессмысленно – скоро он и так все узнает, – поэтому в пути Сергей, как ни парадоксально в данной ситуации, предавался этимологическим размышлениям. Мрачно глядя перед собой, он крутил в голове слово «наезд».

«Кто сказал, что это словечко российского происхождения? Окраска действительно наша, а с точки зрения арготического применения – слово международное. Вот в Англии еще в семнадцатом веке гулял оборот «райд аут», что на русский язык переводится как «выезд» или тот же «наезд», а означает «разбой на большой дороге». Почему тогда это называли «выездом» – понятно: разбойники, естественно, промышляли на лошадях. Почему у нас привился «наезд» – тоже понятно: ЭТИ приезжают обычно на «мерседесах». А вообще в международном сленге нечестный отъем денег у предпринимателя, обман, грабеж, шантаж давно называется «рэкит». В русский язык оно вошло как «рэкет», но правильнее «рэкит», так, во всяком случае, произносится. Ильф и Петров его забавно описали в «Одноэтажной Америке». Интересно, из десяти человек хоть один скажет, почему в американском английском вымогательство стало называться «рэкитом»? Думаю, нет. Наверняка начнут лепетать какую-нибудь ерунду про ракетки. Как тогда мне Эдик ответил, когда я спросил его, знает ли он происхождение слова «рэкет». «От тенниса идет, – не задумываясь сказал Эдик. Он вообще любит отвечать с ходу, делая вид, что ответы на все мыслимые вопросы знает заранее. – Рэкет – ракетка. А деньги – как мячик в теннисе: туда-сюда, туда-сюда». Глупейший ответ. При чем здесь теннис? «Рэкет» – это по-английски шум, гам, суматоха, отсюда перенос значения на всякого рода незаконную деятельность. Элементарно. А вот ответить на вопрос, почему шум именуется «рэкетом» и какая здесь связь с ракеткой, которая на самом деле происходит от арабского «рахет» или «рахах», ладонь, – посложнее будет. На самом деле связи никакой, чистая омонимия. Слово «рэкет» – результат метатезы, перестановки звуков: было когда-то «рэттик», стало «рэкет». А «рэттик» – это от «рэттл», тарахтеть, греметь, обыкновенное звукоподражание: ра-та-тл, ра-та-тл, ра-та-тл. Погремушка, колотушка ночного сторожа, гремучая змея. Гремучка по-английски «рэттлснейк». Похоже, встреча с гремучими змеями мне сейчас и предстоит…»

Сергей ожидал увидеть в «Сване» бог знает что: разбитые компьютеры, опрокинутые стулья, поваленные столы, рассыпанные по полу бумаги, связанных, дрожащих сотрудников, сидящих у стены под дулами автоматов. Однако ничего такого он не обнаружил. В издательстве было тихо и спокойно, все сидели по местам, работали.

Эдик встретил Сергея у дверей и тут же увел в свой кабинет.

– Боюсь, что спокойная жизнь у нас кончилась, – начал он, уставив на Сергея тяжелый, немигающий взгляд. – Утром приехала целая группа.

– Сколько их было?

– Четыре человека. Совсем молоденькие, на вид – сопляки.

– Когда это было?

– Я же говорю, утром. В половине десятого, если точно. Один заявил, что хочет побеседовать с руководством, а остальные начали шнырять по комнатам. Потом все собрались здесь, в моем кабинете. Но разговаривал только один, остальные молчали.

– Угрожали?

– Нет, что ты! Очень вежливая была беседа. Мол, мы представляем фирму, которая оказывает услуги разным предприятиям. Сейчас объезжаем издательства. У вас – сразу видно – охраны никакой, решетки на окнах хилые, любой может залезть. Понимаешь, на что он намекал?

– Как не понять, – вздохнул Сергей. – А ты что ему?

– А я дураком прикинулся. Говорю, ребята, вы что, рэкетиры? Так сразу и скажите.

– Ну ты даешь! А они?

– Они даже сделали вид, что обиделись. Ну что вы, говорит их главный, – между прочим, все время на «вы», ни разу не тыкнул, – мы фирма серьезная, какие мы рэкетиры? Можем даже договор составить. О совместной деятельности. Широкого плана. Мы вас берем под защиту, а вы нам платите. В рамках договора можем оказывать разнообразные услуги. Если нужны деньги на какой-то срок под проценты – пожалуйста, готовы предоставить. Если нужно с кого-то долг получить, тоже сделаем. Без проблем. И так далее.

– И во сколько же они оценивают свои услуги?

– А вот этого они мне не сказали. Я, конечно, спросил их главного о деньгах. Нет, говорит, это мы с вами даже обсуждать не будем, я хочу с хозяином говорить.

– Так и сказал – «с хозяином»?

– Так и сказал.

– Ну и где же они?

– Минут за пятнадцать до тебя уехали. Сначала хоте ли дождаться – я им сказал, что ты скоро будешь. Посидели, я им даже кофе предложил, коль скоро такое вежливое и милое у нас собеседование. Они отказались. А потом их главный говорит – времени у нас немного, есть и другие дела, кроме разговоров с вами, передайте хозяину, что приедем завтра в одиннадцать. Я на всякий случай сказал, что ты завтра очень занят. Он проглотил. Говорит, хорошо, послезавтра. Я ему – но ведь это суббота. Он: ничего, мы и по субботам работаем, приедем в три. Я согласился.

– Значит, у нас два с половиной дня на размышления. Это хорошо. Молодец, что оттянул. На чем они были – на «Мерседесе»?

– Нет, всего лишь на «шестерке».

– Номер записали?

– Конечно, я Алене шепнул, она специально за хлебом в магазин вышла, чтобы их машину рассмотреть.

– Московский номер?

– Код – пятьдесят, значит, Подмосковье. Но я, разумеется, спросил, откуда они.

– Неужели ответили?

– Поначалу тот парень ушел от ответа. Минут через пять я опять спросил. Он говорит, фирма зарегистрирована в Лобне.

– По дороге на Дмитров, стало быть. Может, дмитровская группировка?

– Не факт.

Сергей помолчал, побарабанил пальцами по столу.

– Ну, что будем делать? – задал он провокационный вопрос: провокационный – потому что и сам уже понял, как действовать дальше. – Сдаваться? Пойдем к ним под крыло?

– Ты с ума сошел! Это ведь первый разговор такой вежливый. Дальше они покажут зубы. Коготок увяз – всей птичке хана. Если взять у них деньги – на счетчик поставят. Если продать им наших должников – дело до «мокрухи» может дойти. Просто встать под их защиту – это значит, очень скоро все дело перейдет под их контроль. И тогда ты книжку стихов Эмили Дикинсон уже не выпустишь. Вообще ничего неходового не выпустишь. Будешь гнать триллеры и порнуху, лишь бы ублажить их аппетиты. Я уж не говорю про «Черную книгу». Тогда нам вообще ее не видать как собственных барабанных перепонок.

– Ты прав, друг мой, – задумчиво сказал Сергей. – Полностью прав, как всегда. Совпадает.

– С чем совпадает?

– С тем, что я думаю. Надо от них уходить. Но как?

– Может, просто-напросто прикинуться бедными? Тем более что и прикидываться нечего – у нас с деньгами не густо. Мол, ребята, рады бы, да денег нет, хотите – проверьте в банке, счет почти пустой. Мы люди скромные, интеллигентные, деньги зарабатывать не умеем, кое-какие книжки выпускаем, с хлеба на воду перебиваемся, тем и живы.

– Такой номер не пройдет, – возразил Сергей. – Я с этой публикой лично не сталкивался, но слышал о ней много. Они на бедность не очень-то клюют. Скажут – нет денег? Тогда работайте лучше, выпускайте другие книги, зарабатывайте как следует, а мы вам поможем, деньгами, советами, подскажем, что лучше выпускать. И всё. «Сван» тихо умирает. Точнее, вывеска остается, а доброе имя очень быстро замазывается краской кича. Знаешь, сколько таких случаев уже было? Я знаю. Десятки. А может быть, сотни.

– Тогда я не представляю, как быть.

– А я представляю. Для начала пойду искать советов. Бесплатные советчики, славу богу, еще не перевелись…

Систему мелиорации Сергей сообразил, еще когда слушал Эдуарда. Первые каналы – официальные: милиция, прокуратура, управление по борьбе с организованной преступностью, везде есть хорошие знакомства. Конкретных действий он пока предпринимать не будет, послушает мнение профессионалов. Допустим, ничего утешительного они не скажут, тогда придется подключать каналы неофициальные. В общем, если Бог не выдаст, то и свинья, скорее всего, не съест…

Сергей набрал номер своего знакомого в прокуратуре, убедился, что тот на месте, и договорился о встрече во второй половине дня, после чего направился в милицию.

С ближайшим отделением милиции у «Свана» были дружественные отношения. Патрульные по ночам по нескольку раз проезжали мимо дверей издательства – посматривали, нет ли каких-нибудь неожиданностей, – участковый заходил по первому приглашению, а то и заглядывал без всякого повода выпить кружку, если выпадала минутка; сотрудники же издательств активно снабжали отделение хорошими книгами. К удивлению Сергея, милиционеры – он терпеть не мог слова «менты» – были люди читающие. Во всяком случае в этом отделении.

Начальник отделения принял Сергея сразу и внимательно выслушал. Сергей еще с порога дал ему понять, что визит неофициальный, даже конфиденциальный, и заявления он пока писать не будет. Начальнику было года тридцать два – тридцать три, красивый чернявый парень, при ходьбе он еле заметно хромал – наследие Афганистана. По мере рассказа Сергея он все больше кривил лицо, словно сосал дольку лимона.

– Ну что я могу тебе сказать, – ответил он, дослушав до конца. – Не люблю я этих вежливых рэкетиров, лучше уж откровенный бандит, с ним понятнее. Хочешь, мы их возьмем послезавтра? В элементе. Мои ребята их повяжут – те пикнуть не успеют.

– Не хочу, – сказал Сергей.

– Вот и я не хочу, – согласился начальник. – Хорошо, если в машине обнаружатся незарегистрированные стволы, тогда дело ясное. А если нет? Что мы им привесим? Да ничего. Они же выступают с вполне законным предложением – хотят заключить с вами договор, оказывать различные услуги. Это никому не возбраняется. Ну, может, машина окажется угнанной, с перебитыми номерами. А если нет?

– А если нет – вы их отпустите, и тогда дня через три по мне сделают два предупредительных выстрела. В голову.

– Могут, – кивнул начальник. – Вот тогда мы их точно возьмем! – жизнелюбиво захохотал он.

– Значит, в неофициальном порядке ничего сделать нельзя? – спросил Сергей.

– И даже в официальном. Это дело пока несерьезное. Вот если они начнут угрожать или продемонстрируют какие-нибудь силовые действия, тогда сразу давай сигнал. Ответим всей огневой мощью.

– И на том спасибо, – поблагодарил Сергей. – Значит, пока…

– Пока могу взять их под наблюдение. Вот они послезавтра появятся, мои ребята к ним пристроятся и помотаются по городу, поймут, откуда уши растут. У меня, правда, всего отделение милиции, сил немного, но если что – в город передам; там твоих гостей мгновенно вычислят.

– А чего вычислять? – сказал Сергей, поднимаясь, чтобы уходить. – Номер известен, Лобня – городишко маленький. К какой-нибудь группировке они наверняка принадлежат. Например, к дмитровской.

– Что-то я про такую не слыхал. Если Лобня, то скорее всего долгопрудненские. Хотя «Долгопа» – серьезная компания, они так работать не будут. Не их «модус операнди». Это какие-то новые «славяне».

– Все равно, мне кажется, по Лобне их нетрудно установить. Если заняться, они через два часа будут как на ладони.

– Ты не думай, что я не займусь. Конечно, займусь. А тебе совет – не дергайся. Переговори с ними. Не отказывай, но и не соглашайся. Попроси время на размышление. И сразу звони. Не сомневайся, мы тебя в обиду не дадим. Ну, пока…

Знакомого Сергея, который работал в московской прокуратуре, звали Марк Леонидович Штайнер. Я тоже немного знал его, мы несколько раз встречались. Колоритный мужчина – вылитый американский адмирал Честер Уильям Нимиц (тот самый, который от имени США подписал акт о капитуляции Японии): волевое лицо, крупный прямой нос, глубоко посаженные глаза, высокий лоб, короткие седые волосы.

Штайнер был настоящим «зубром» сыска. Он ловил преступников при Софье Власьевне, при перестройке, при демократах и будет ловить при любой власти, потому что не придумано еще такого государственного устройства, которое лишило бы одну часть общества удовольствия зарабатывать деньги, а другую часть – удовольствия эти деньги отнимать.

Сергей знал Штайнера лет двадцать. Когда-то Марк Леонидович довольно успешно писал повести на криминальные темы, а Сергей их не менее успешно рецензировал. Отношения «автор – рецензент» далеко не всегда переходят в дружбу, но здесь дружба все-таки родилась и не умерла, когда Штайнер забросил писание, а Сергей оставил рецензирование.

Марк Леонидович радушно встретил Сергея в своем кабинете, сам повесил в шкаф его куртку, предложил чая с печеньем, потом уселся за стол.

Минут семь они обменивались пустяковыми новостями и вспоминали общих знакомых, а потом Штайнер, посмотрев на часы, попросил Сергея перейти к делу – ведь не за тем же Сергей приехал, чтобы рассказать, какой ужасный роман опубликовал их общий приятель, и посетовать, что он, Штайнер, давно ничего не пишет.

Когда Сергей пересказал Марку Леонидовичу события сегодняшнего утра, тот довольно долго молчал, рисуя остро заточенным карандашом какие-то загогулины на листе бумаги.

– Ты, наверное, удивишься, – сказал он минуты две спустя. – Полагаю, ты сюда не за этим шел. Но мой тебе совет войди с этими людьми в союз.

– Что? – Сергей не поверил своим ушам.

– Поверь, я говорю это, основываясь на богатом опыте. Прищемить таких деятелей невероятно трудно. Они работают тонко и профессионально. Не обманывайся внешним видом побывавших у вас мальчиков. На место приезжают боевики, «шестерки», а боссы, как правило, далеко. Это умные, грамотные и потому весьма опасные люди. Среди них есть и профессионалы сыска, и талантливые артисты, и интеллектуалы. Ты удивился бы до глубины души, узнав, сколько докторов наук среди заправил мафии. Их внешняя деятельность – в рамках закона, а внутренняя – для закона почти недосягаема. Знаешь ли ты, что НИ ОДНО дело, связанное с профессиональным рэкетом, не было доведено до конца? Они даже в суд не попадают, эти дела.

– Ну да? – усомнился Сергей. – Только и слышишь – там взяли этих, там осудили тех.

– Милый ты мой, – покачал головой Марк Леонидович, – речь ведь не о тех, которые жарят людей утюгами или присылают отцу-коммерсанту отрезанное ухо его собственного ребенка. Этих мясников установить нетрудно, их-то и берут, и судят, и сажают, и правильно делают. Но эта мразь – низы криминального мира, дилетанты либо идиоты.

– Кого же тогда имеете в виду вы? – спросил Сергей.

– Я имею в виду ту мафию, которая реально контролирует бизнес и банки. Тех, кого взять невозможно, не зацепив при этом нормальных людей.

– Не понимаю – что значит «не зацепив нормальных людей»? – Сергей не играл в наивнячка, он действительно не понимал.

– Объясняю. К тебе пришли люди и предложили заключить с ними некий договор услуг. Так?

– Так.

– Допустим, ты для видимости соглашаешься, даже подписываешь договор, но тут же идешь к нам или в иные органы и сообщаешь о сделке. Пока все законно, мы ничего сделать не можем. До той поры, пока эти деятели не начнут вымогать крупные суммы за рамками договора. Это, конечно, произойдет, не сомневайся, но тогда придется копать не только их, но и вашу финансовую деятельность, а ты можешь поклясться что у тебя нет никаких нарушений?

– Пожалуй, нет.

– Ну вот. Ты оглянуться не успеешь, как акцент следствия будет перенесен с вымогателей на тебя, они уж об этом позаботятся, потому что можно воздействовать на следователя, можно купить судью, мало ли что можно устроить в нашей российской мутной воде. Именно поэтому организации, подписавшие такие договоры, уже никуда и никогда потом не обращаются…

– Хорошо. – Сергей решил подойти с другого конца. – А если я отказываюсь войти с ними в сделку? Что тогда? В ход идут утюги?

– Вовсе нет. – Марк Леонидович отбросил карандаш, встал из-за стола, подошел к книжному шкафу и, вытащив толстый том, показал его Сергею. На обложке было написано: «Налоговое законодательство России. Сборник материалов». – Ты в полном объеме знаешь это законодательство?

– Разумеется, нет.

– И твой бухгалтер тоже – нет. А в этой книжище, между прочим, далеко не всё. Есть дополнения к налоговым инструкциям, есть новейшие подзаконные акты, есть еще много чего. Эти же деятели, как правило, знают финансовую механику досконально. Если ты отказываешься от их «помощи», они от тебя на некоторое время отвязываются. И начинают работать. Изучают банковскую информацию – соответствующие каналы у них имеются, – следят за твоими потоками денег. Если ты прикинулся нищим и они видят, что так оно и есть, – оставляют тебя в покое до лучших времен. Но если на твой счет поступают крупные суммы и уходят крупные суммы, а без этого не обходится ни одно нормально работающее предприятие, они принимаются разнюхивать твои ошибки и просечки. Я имею в виду бухгалтерские ошибки и налоговые просечки. И в один прекрасный день у тебя в кабинете возникает интеллигентный, хорошо одетый человек с толстой папкой в руках. Он начинает показывать тебе копии разных документов и рассказывать, что ты кому недоплатил, откуда взял те или иные неоприходованные суммы, как распорядился «черным налом» в ноябре и как – в декабре. И так далее. Еще не дослушав его, ты будешь готов заплатить немаленькие деньги, чтобы эти сведения остались между вами, и на свет появится все тот же договор. Только сначала ты должен будешь оплатить проделанную этими доброхотами работу, хотя ты ее, конечно же, не заказывал.

– Вы, по-моему, недавно перечитывали Ильфа и Петрова, – съязвил Сергей. – Это точное описание взаимоотношений Бендера и Корейко.

– Зря иронизируешь. – Марк Леонидович грустно улыбнулся. – Эта схема стара как мир. Не Ильф и Петров ее придумали, и после их романа она отнюдь не приказала долго жить. Очень эффективный способ во все времена.

– Вы хотите сказать, что у меня нет выхода? – жалобно спросил Сергей.

– Я такого не говорил. – Штайнер, который до этого ходил по кабинету, снова сел на свое рабочее место. – Возможно, эти ребята больше не появятся. Возможно, они придут, вы поговорите, и они, осознав, что с вас навар невелик, уберутся восвояси. Возможно, кто-то более умный, чем я, сообщит тебе какой-нибудь надежный рецепт. Мое же мнение я сказал тебе с самого начала: войди с ними в переговоры. Возможно, удастся так определить ваши взаимоотношения, что платить придется не очень много и ты даже сможешь извлечь иа называемой защиты определенную выгоду. По крайней мере, другие «защитники» к тебе лезть не будут.

– И это все, что мне может посоветовать прокуратура? – Сергей хотел найти хоть какую-нибудь трещинку в непоколебимости Штайнера.

– Это то, что тебе может посоветовать старый друг-профессионал. Если уж говорить о прокуратуре, то она может многое. Например, врубить свящи с МВД, установить этих мальчиков и прижать их. Но пострадают, разумеется, «шестерки», а не боссы. И пострадаешь ты. Только это будет не рэкет, а обыкновенная месть. И в ход пойдут не утюги, а, возможно – автоматы. Ты все понял?

– Конечно, понял. – Сергей и впрямь узнал из беседы немало нового. – Еще один вопрос. Можно?

– Давай.

– Эти мальчики… Судя по описанию моего зама, больно уж они сопливые. Как-то не верится, что оя связаны с мудрыми всесильными боссами.

– Еще раз говорю. Внешность боевиков часто обманчива. Вообще говоря, есть всего лишь два варианта. Либо вас навестили представители серьезной группировки, и тогда, если дашь согласие, жди разговора с человеком более высокого уровня. Либо же это «волки» – молодые мафиози, претендующие на передел контролируемых сфер и оттяпывающие у стариков куски влияния. «Волков» надо бояться больше всего. Они наиболее опасны. Человеческая жизнь для них – ничто Знаешь, те, кто нажимает на спусковой крючок, делятся на три категории: одни думают, потом стреляют; другие стреляют, потом думают; третьи стреляют и не думают вовсе. Вот «волки» эти самые третьи и есть...

Уже уходя из кабинета Штайнера, Сергей вспомнил о пуле.

– Да, вот еще что, Марк Леонидович, – сказал он, выуживая пулю из кармана. – Можно установить, от какого это оружия?

– Это что, имеет отношение к наезду? – удивился Штайнер. – Судя по твоим словам, пока еще никакой пальбы не было.

– Нет, к наезду это отношения не имеет. Это, возможно, вообще ни к чему не имеет отношения. Просто мне лично… ЛИЧНО, – подчеркнул Сергей, – интересно знать, из какого оружия выпорхнула эта птичка.

– Ты что же думаешь, криминалисты – боги? – поднял брови Штайнер. – Или Вайнеров начитался? Систем оружия очень много, и точно определить принадлежность пули бывает просто невозможно. Есть, конечно, справочники, альбомы, но если пуля деформированная, как в этом случае… Хм… Хорошо хоть донце в целости, калибр можно точно установить. А что касается собственно оружия… Ладно. Попробую. Отдам нашим экспертам. Для тебя ЛИЧНО, – улыбнулся он.

Можно сказать, что только после разговора со Штайнером Сергей испытал нечто похожее на приступ страха. До этого момента он относился к проблеме наезда как к некоей математической задаче, к уравнению, решение которого обязательно найдется. Теперь же он не был уверен в существовании решения. По лестнице прокуратуры Сергей спускался в смятенном состоянии. И с нарастающей головной болью. Вдобавок ко всему в нем сидело саднящее чувство, что хороший человек и старый друг Марк Штайнер каким-то непонятным образом его предал.

На кассете «Альбенис» у Сергея есть пассаж о предательстве. Он достаточно необычен, и, мне кажется, вполне уместно инкрустировать его именно сюда.

||||||||||

«Я часто задумываюсь о слове «предательство». В большинстве европейских языков оно строится одинаково: приставка «пере-» или «пре-» и корень от глагола «дать». Английское «тризон», французское «траизон», немецкое «феррат», русское «предательство» – все это видоизменения или кальки латинского «традере», «транс» плюс «даре» – передавать. Получается, что предать – это передать что-то кому-то чужому Ответственность, любовь, дружбу, мир, спокойствие, информацию, тайну. Слово «традиция» идет от того же латинского «традере». Выходит, традиция – это предательство. Но чего? Наверное, традиция – предательство новизны.

Слово «переводчик» – очень близкое: пере-водящий, передающий. У итальянцев есть поговорка «традутто ре – традиторе», переводчик – это предатель. На самом деле, по обе стороны тире стоит практически одно и то же слово, только в разных формах.

Я не согласен с итальянцами. Хороший переводчик – это соавтор. А вот плохой переводчик – действительно предатель. Он предает смысл.

Я знаю, что многие друзья, с которыми я расстался в жизни, считают меня предателем. Для иных истончение и затем обрыв дружеских связей – непременно предательство, потому что они полагают, будто дружба должна длиться вечно. Это не так. У дружбы, как у любого живого организма, есть рождение, жизнь и смерть.

А биологическая смерть – не предательство. Предательство – желание смерти и осуществление смерти. С точки зрения этимологии, невинное слово «амортизация» имеет страшный смысл. Оно означает «умерщвление».

Я не считаю, что когда-либо предавал – то есть «амортизировал» – дружбу. Одни дружеские связи сохранились, другие потеряли валентность. Это естественно.

Но у меня есть свойство, которое действительно может оттолкнуть людей. Как только я осознаю, что стал кому-то не нужен, не интересен, утомителен, как только замечаю, что стал стеснять кому-то жизнь, я вычеркиваю себя из этой жизни. Это принципиальная разница: не кого-то вычеркиваю из своей жизни, а себя – из чьей-то. Вот чего многие люди не могут понять.

Человек не имеет права кого-либо, кроме себя самого, вычеркнуть из жизни – ни морально, ни физически. Я думаю, даже Бог, всемогущий, а потому и всевидящий, не имеет на это права.

Такое право принадлежит только природе – незрячей горничной слепой Вселенной».

Я пишу этот текст – тку это полотно, как сказал бы Сергей, – уже три дня, почти без отдыха. Я один в квартире, жена и дочь на даче, в Отрадном, они ждут меня там, но пока я не закончу, я не выеду из Петербурга.

Пора белых ночей очень помогает писать. Карандашная темнота опускается ненадолго, всего часа на два, я почти не замечаю ее, поскольку отрываюсь от бумаги редко – чтобы перекусить, или поспать два-три часа, или совершить короткую прогулку к заливу. Я словно в лихорадке. Мне кажется, я почему-то могу не успеть. Куда? К чему? Не знаю ответа. Но ощущение краткости кем-то и на что-то отпущенного срока присутствует постоянно.

На моем столе стоит стереомагнитофон «Хитачи», рядом лежат Сергеевы кассеты. Время от времени я вставляю то одну, то другую, нажимаю на клавишу и слушаю голос Свана (Сергей терпеть не мог, когда этим словом обозначали его самого, и такую вольность изредка позволяли себе только очень близкие друзья, – а вот название своего издательства очень любил). Это ужасно помогает писать и в то же время действует как-то инфекционно. Я чувствую, что два в общем-то разных стиля – стиль слов моего друга и стиль, каким обычно пишу я, постепенно сходятся, сливаются, перемешиваются, унифицируются, и поскольку я бессилен что-либо сделать с тканью Сергеевой речи, это означает только одно: я поддаюсь влиянию магнитофонных звуков, и моя рука уже принадлежит не только мне, но и отчасти тому, кто надиктовал на пленку три часа пестрого монолога.

Я только что вернулся с прогулки, даже с небольшого одиночного пикника. Купил себе флакон «Смирновской» водки, полуторалитровую бутылку «Херши», хлеба, швейцарского сыра, финского сервелата (между прочим, «сервелат» означает «мозговая колбаса», хотя в нынешних сервелатах никаких мозгов, по-моему, нет; страстишку к этимологическим поискам я тоже подцепил у Сергея), сложил все это в полиэтиленовый пакет и пошел к ковшу Галерного Фарватера, где стоит памятник подводной лодке «Народоволец».

Там, на берегу ковша, я славно провел время – выпил водочки, закусил вкусными вещами, полюбовался сандаловым небом и полынной водой (Сергей оценил бы эти сравнения). Потом поднялся, засунул фляжку с недопитой водкой в задний карман брюк и направился к дому.

Проходя мимо домика, где размещается «Музей подводной лодки “Народоволец”», я сунул пустую бутылку из-под «Херши» в урну, стоявшую около двери черного хода.

Из двери тут же – словно он давно ожидал этого – вышел крепко пьяный мужик, видно, хранитель сокровищ подлодки, мутно посмотрел на урну, на меня, снова на урну и заорал:

– Ты что, мудак, с ума сошел?

Я одеревенел и замер на месте. Я мог ожидать чего угодно, только не такой реакции. Что же я натворил?