Текст книги "Нуль"

Автор книги: Виталий Бабенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

– Значит, уничтожение «Черной книги» – ваших рук дело?

– Не только моих, Сергей Владимирович, не только моих. Я в одиночку не справился бы. Коллеги поработали. Один из них сидит рядом с вами.

– Это который в банке меня изображал? Похож, ничего не скажешь. Но ведь там и карточка моя должна была быть, и шифр, и подпись.

– Опять пытаетесь понять больше, чем вам положено. – Тон Тимура Анатольевича с каждой фразой становился все холоднее; теперь это была прохлада стального клинка. – У нас есть свои секреты.

– А в Калифорнии у вас филиал, что ли? – продолжал свое Сергей, не обращая внимания на ледяную интонацию. – Американский спортклуб под названием «Торч-сикс»?

– На вашем месте я вообще не стал бы иронизировать, уважаемый Сергей Владимирович, – чугунным голосом сказал Тимур Анатольевич. – Вы, очевидно, не осознаете, в какой тяжелейшей ситуации оказались. Что касается Калифорнии, то зачем же нам нужен, как вы выражаетесь, «спортклуб» в этом дальнем краю? У нас есть там просто друзья. И они вас по-дружески предупредили. А вы не вняли предупреждениям. Нас вздумали разыскивать. Господину Борисову зачем-то про нас сказали. К Синицкому вот сейчас вздумали ехать. Не надо, Сергей Владимирович, уймитесь. Синицкий, между прочим, уже пострадал – исключительно из-за вас пострадал, неугомонный вы человек.

– Как пострадал? – воскликнул Сергей. – Что вы с ним сделали?

– Ничего страшного. Немного убавили его любопытство, которым он заразился, очевидно, от вас.

Сергей замолчал. Этот вежливый, но в то же время как бы начиненный тротилом разговор в темной машине на пустынной ночной улице пугал его невероятно; душа Сергея в буквальном смысле была в пятках, может быть, даже в подметках, тем не менее он пытался сделать все возможное, чтобы не показать, насколько ему страшно.

Сергей понимал, что перед ним не обыкновенная мафия, но какая-то очень серьезная, квалифицированная, организованная сила, а вот почему эта сила с ним цацкается, он до сих пор терялся в догадках.

– Ну что же, – произнес Сергей, – наверное, сейчас вы будете убавлять мое собственное любопытство. Или даже вовсе уничтожите его. Вместе со мной.

– Это мы могли бы сделать очень давно, – неожиданно весело сказал Тимур Анатольевич. – Участь дурака Макарычева, который полез нам поперек дороги, вы могли разделить практически одновременно с ним.

– Сосед мой, Василий Андреевич, тоже полез поперек дороги?

Тимур Анатольевич промолчал.

– Значит, вы подслушивали мои телефонные разговоры? – задал Сергей новый вопрос. – И залезали в мою квартиру?

– Вот еще, «подслушивали», «залезали», какие-то бабские слова вы произносите, Сергей Владимирович, – поморщился «Роммель». – Не подслушивали, а контролировали ваши связи. Вы же не технический человек, дорогой господин Андреенко, когда-то научную фантастику писали, а сами в науке и технике – полнейший профан. Вы даже не представляете, насколько просто – при современных средствах-то – подключиться к телефонному разговору. Плевое дело! И в квартиры нам залезать не к лицу. В квартиры мы не залезаем, а входим. Все те же технические средства. Этого вы тоже не представляете – что можно без особого труда открыть практически любой замок. Дело времени.

На простой замок уходит меньше минуты, на секретный – минуты три, на суперсекретный – минут семь-восемь. Это всё гитики. Наука умеет их оч-чень много.

– Почему же вы все-таки меня пощадили? – Сергей уже не играл в «опасные» и «неопасные» вопросы. Он решил, пока его любознательность еще терпят, задавать любые. Странное милосердие его противников – нет, не противников, а настоящих врагов – занимало его сейчас почему-то больше всего.

– А за это вы должны благодарить своего сына, – весьма охотно откликнулся Тимур Анатольевич. – Вы на него только и делаете, что рычите, а между тем Костя – ваш ангел-хранитель. Очень неправильно было бы убрать отца такого одаренного мальчика. Тогда пришлось расстаться бы и с ним, а нам этого очень не хочется. Есть люди, которые становятся профессионалами уже с детства. Под профессионализмом я понимаю – как, надеюсь, и вы – не сумму знаний и опыта, а готовность к восприятию профессиональной методологии. В этом смысле ваш сын не знает себе равных. Таких, как он, единицы на тысячи, на десятки тысяч. Тем более в столь нежном возрасте.

Для Сергея разговор о профессионализме двенадцатилетнего мальчика звучал совершенно дико. Может быть, потому, что профессионализм он всегда оценивал только с возрастных позиций.

– Зачем же тогда весь этот спектакль с похищением и выкупом? Неужели вам мои деньги понадобились? Какие-то пятнадцать тысяч долларов. Для вас это, наверное, сущий пустяк, мелочь на карманные расходы. Не понимаю. Устроили дешевый водевиль с переодеванием…

– Во-первых, не вам считать наши деньги, дражайший Сергей Владимирович. – Голос Тимура Анатольевича обладал удивительным свойством менять металлические характеристики, это была настоящая металлофизическая лаборатория. Раньше там лязгала сталь, гремел чугун, теперь зазвенела бронза. Впрочем, имени старшего менеджера это очень даже соответствовало: «Тимур, темир» в переводе с тюркского означает «железо». – У нас для этого есть специальные люди, их называют бухгалтерами, то есть «держателями книг». Вам ли, с вашей любовью к этимологии, не знать этого? А во-вторых… Есть несколько вариантов ответа. Вариант «А». Похитили Костю не мы, а другие, мы его только отбили, а деньги собираемся вам отдать – за вычетом той суммы, в которую нам обошлась операция. Вариант «Б». Похитили Костю мы, но устроили этот, по вашему выражению, водевиль не из-за денег, они действительно смехотворны, здесь вы правы, а с целью сделать вам очередное предупреждение – может быть, последнее, – смысл которого очень прост: ложитесь на дно и не рыпайтесь, лечитесь от инсульта, инфаркта, насморка, несварения желудка, только не занимайтесь больше вещами, которыми книжному издательству заниматься не пристало, не делайте больше глупостей. Вариант «В». Обряд инициации. Допустим, это тест – не для вас, конечно, а для Кости: пройдет его – хорошо, не пройдет – тогда на следующий уровень не прыгнет. Вариант «Г». У нас временные финансовые трудности, и мы решили вот таким водевильным способом собрать определенную сумму. Пятнадцать тысяч баксов у вас, двадцать у Пупкина, тридцать пять у Рабиновича… Просить взаймы нам унизительно, а поиграть в «казаки-разбойники» – одно удовольствие. Видите, как много вариантов? – Старший менеджер засмеялся никелированным смехом. – Выбирайте любой.

Из всех вариантов самым чудовищным Сергею показался третий. Если эти «спортсмены» предательство по отношению к отцу называют «обрядом инициации», значит, это не люди уже – таких людей изгнали бы из любого общества, хоть цивилизованного, хоть самого примитивного, – а какие-то инопланетяне. Или новое поколение коммунистов. Тест на «Павлика Морозова». Лихо придумано! Тест… От латинского «тестум» – глиняный горшок, чаша для испытания. О горькая чаша моя!..

Сергей еще не знал, насколько пророческим будет это мысленное восклицание.

– Послушайте, Тимур Анатольевич, давайте закончим наш в высшей степени содержательный разговор, – с дрожью в голосе сказал Сергей. – Я не знаю, что вы хотите со мной сделать. Ради бога, делайте что угодно, только быстрее. Еще несколько минут, и у меня случится второй инсульт, он вырвет у вас из рук инициативу, и вам будет крайне неприятно.

Тимур Анатольевич пожал плечами, как-то вяло махнул рукой, отвернулся и стал смотреть в окно на пустую улицу.

В углу заднего сиденья зашевелился «Бальзак». До сих пор он не проронил ни слова. И не сделал ни единого движения.

– Раскрой пасть, сука! – вдруг рявкнул он.

Сергей вздрогнул. Потная ладонь схватила его за нижнюю челюсть, оттянула вниз, и он со смертельным ужасом ощутил, что ему в рот полилась отвратительная, обжигающая, резко пахнущая, очень знакомо пахнущая жидкость.

Сергея накачивали водкой.

Он забился, завертел головой, тогда «Бальзак», отпустив его челюсть, схватил за волосы и резко дернул назад. Сергею стало очень больно, голова запрокинулась, дыхание перехватило, весь рот заполнился водкой, и, чтобы не захлебнуться, он начал делать глоток за глотком.

«Сволочи! Какие же сволочи! – колотились в голове мысли. – Они всё знают. Знают о моем былом алкоголизме. Знают, что я окончательно завязал. Знают даже то, чего не знает никто, – что я нелеченый: мои друзья даже дети, даже Катя – все полагают, будто меня в свое время «зашили», а я их обманул, не стал «зашиваться», ушел от алкоголизма на бреющем полете воли. Этим сволочам известно, что алкоголь для меня не смертелен – в том смысле, что я не умру от шока, и они меня не убивают – если бы хотели убить, сделали бы это уже раз сто, – а лишь выводят из строя, причем надолго. Они знают, что главное условие моего сознательного существования – ни грамма спиртного. Знают, что водка для меня страшнее смерти. Знают, что я сразу же войду в пике и когда выйду – неизвестно, может быть, никогда. Знают, что это сломает меня, вышибет из колеи, из русла, из привычной жизни. Знают, что Катя может этого не выдержать. Лучше бы убили. Лучше бы убили! Лучше бы убили!!!»

Сергей еще раз попытался вырваться, но получил такой удар в живот, что, задыхаясь, чисто рефлекторно вынужден был глотать, глотать, глотать…

Его лицо было в водке, очень сильно жгло глаза, и воротник рубашки был в водке, и пиджак был в водке, а губительная жидкость все лилась и лилась. Голову Сергея окружало густое облако спиртовой вони. Резкий тавотный запах свойствен всякой плохой водке, а сейчас Сергею казалось, что его с головы до ног вываляли в блетворной смеси мазута и сивушного масла.

Мутнеющим сознанием он еще надеялся на спасительную рвоту. Но рвоты не было, не возникало даже позывов. Организм, вспомнив старую привязанность, благодарно принимал спиртное.

Тимур Анатольевич равнодушно смотрел в окно.

Водка была, конечно, не «Смирновская» и не «Абсолют». В Сергея влипали какую-то несусветную коксохимическую мерзость, «сучок», продукт подпольного розлива, гадюшный сидр, причем очень крепкий, не сорок градусов и не сорок пять, а все шестьдесят.

Турецкий султан Сулейман I Великолепный излечивал пьяниц, вливая им в глотки расплавленный свинец. Сейчас Сергея почти таким же способом излечивали от трезвости.

«Бальзак» остановился, лишь когда в Сергее сидело не меньше литра обжигающей внутренности дряни. Только после этого Тимур Анатольевич включил мотор.

...Сергей очнулся около какого-то забора на какой-то улице в какое-то время ночи под каким-то мелким дождиком. «Очнулся» – в данном случае условный глагол. Сергей смутно осознавал себя в пространстве, не владел телом и мыслями и вообще был чрезвычайно пьян. Его голову вскрыли, залили туда цементный раствор оглушительной боли, а потом крышку захлопнули. Теперь цемент отвердел.

Вяло ощупав и оглядев себя, Сергей понял, что рубашка, брюки и туфли на нем остались, а вот пиджак с бумажником исчез, часы тоже. Вряд ли пиджак и часы захватил с собой обходительный Тимур Анатольевич, скорее всего, Сергея просто обчистили. Он потыкал рукой в брючный карман, наконец попал и определил, что ключи от квартиры на месте.

Упираясь ладонями в забор, Сергей медленно встал и некоторое время стоял качаясь. Надо было куда-то двигаться. Но куда? Он понятия не имел, где находится, даже район Москвы не мог определить.

Он долго брел, перебирая руками, вдоль забора и спустя пять минут, которые показались ему пятью часами, уперся в стену дома. С трудом задрав непослушную, тяжеленную, сцементированную голову, Сергей прочитал табличку: «2-й Смоленский переулок». Ага, значит, он в районе метро «Смоленская». Это уже кое-что. Где-то здесь живет Малыш Витек, но адреса его Сергей не помнил. От метро «Смоленская» можно с пересадками доехать куда угодно, хоть до дома, но если по прямой, без пересадок, то ближайшая знакомая точка – метро «Филевский парк», а там совсем рядом – улица народной героини и серийной убийцы французских солдат Василисы Кожиной, где живет Синицкий.

Синицкий. Я же должен попасть к Синицкому. каменно подумал Сергей. Я к нему ехал, а мне помешали. Мне даже запретили ехать к Синицкому, но я все равно поеду. Я должен у него кое-что узнать. Как же я поеду, если я пьян и у меня нет денег? Жетон стоит полторы тысячи, а у меня нет ни рубля. Лучше всего сейчас было бы выпить чего-нибудь, однако на водку денег тоже нет. И вообще – который час? Метро еще работает? Нет, почему «еще»? В начале второго я только вышел из дома, а метро закрывается в час. Тогда поставим вопрос так: метро уже работает?

По карандашному цвету пасмурного неба Сергей заключил, что рассвет уже наступил и станция метро, наверное, должна вот-вот открыться.

В этом он оказался прав. Метро «Смоленская» открывается в пять тридцать пять. До дверей станции Сергей доплелся в пять тридцать шесть и стал первым пассажиром этого дня. Его целеустремленный вид в сочетании с пьяной решимостью настолько ошеломили контролершу, еще не стряхнувшую с себя сон, что она пропустила Сергея без жетона и даже без звука.

Пьяный Сергей первым сел в первый поезд. Машинист, к счастью, оказался совершенно трезв и довез Сергея до «Филевского парка» без всяких приключений.

В четверть седьмого утра в мою дверь кто-то позвонил. Это было настолько дико, что я свалился с кровати и мгновенно протрезвел, хотя заснул всего два часа назад. прикончив бутылку водки. Ко мне НИКТО И НИКОГДА не звонит в четверть седьмого утра. В это время могут прийти только с обыском или арестом, но искать у меня нечего, а арестовывать, по-моему, не за что.

Я открыл дверь. В прихожую ввалился Сергей. От изумления я едва не грохнулся на пол. Даже невинный эскимос, который за всю свою невинную жизнь не пил ничего крепче ворвани, и тот догадался бы, что Сергей сильно пьян.

– Сережа, ты что, охуел?!! – только и смог спросить я.

– Слушай, Синицкий, у тебя выпить что-нибудь есть?

Вот это был вопросик! Всем вопросам вопрос. Единственный человек в мире, от которого я никак не ожидал такое услышать, был именно Сергей Андреенко. По-моему, он даже не заметил, что у меня голова обмотана окровавленным бинтом.

Полчаса я уговаривал его прийти в себя, залезть под холодный душ, выпить горячего крепкого кофе, умолял одуматься, вспомнить, что он в глухой завязке, и заставить себя зубами вцепиться в этот узелок, дабы он не развязывался дальше… Сергей был невменяем. Он требовал, просил, приказывал, угрожал, и я сдался – налил-таки ему полстакана, открыв вторую бутылку водки из своего НЗ. Потом налил полстакана и себе. Надо сказать, что водка магическим образом помогла Сергею – он прекратил шататься и стал довольно связно размышлять и говорить. Очередная доза благотворно подействовала и на меня: я окончательно пришел в себя от шока, вызванного появлением Сергея, даже рана на голове затаилась – боль свернулась клубочком и стихла.

– Ты знаешь, – сказал Сергей, – сегодня ночью, когда я полз, пьяный, по стеночке, я думал, что уже умер.

И все бормотал одно четырехстишие. Оно как-то само собой образовалось в памяти. «Мне кажется, давно мы греки, умерли, Давно живем, как призраки несчастные, И сон свой принимаем за действительность. А может быть, мы живы, только жизнь мертва?» Бормотал и злился, никак не мог вспомнить, чье оно. Вот сейчас глотнул водочки и вспомнил – это Паллад, стихотворение «К грекам».

Я совершенно обалдел. Даже в этом состоянии литературная камера хранения в голове Сергея работала исправно.

Он ушел в паутинную комнату, а потом в веяльную и довольно долго, минут пятнадцать, плескал там водой. (Паутинной комнатой – с подачи Сергея – я издавна называю туалет, потому что «туалеттой» когда-то во Франции именовали маленькую тонкую тканевую салфетку для косметических надобностей, а также столик, за которым занимались косметикой, а потом уже слово закрепилось и за помещением для этих надобностей, «туаль» же – это паутина; веяльная – разумеется, ванная, ибо «ваннус» на латыни – не что иное, как веялка.) Видимо, мои уговоры в какой-то части подействовали – увы, не в той части, чтобы перестать пить водку, а в той части, что надо себя как-то отрезвить.

Именно в это время раздался телефонный звонок. Меня уже трудно было чем-то удивить в то утро, я снял трубку и узнал встревоженный голос Кати. Она спрашивала, у меня ли Сергей. Я мгновенно сообразил, что выдавать Сережу никак нельзя, включил, насколько мог, трезвую интонацию и успокоил Катю: да, Сергей у меня, сейчас он в туалете, мы беседуем, у нас очень серьезный разговор, скоро закончим, и он поедет домой; нет, все нормально, голос хриплый, потому что ночь не спали, дела непростые, но кое-какие решения есть, все будет нормально; да, я понимаю, ему на работу, мне тоже весь день трудиться, что поделаешь, инода выпадают и бессонные ночи, конечно, в наши немолодые годы тяжеловато, однако справимся; нет, опасности – никакой, с похитителями все улажено, Костю больше никто трогать не будет; от Сергея привет, вечером тебе все расскажет, пока…

Сам не знаю почему, но, когда Сергей вернулся из ванной, я не сообщил ему о разговоре с Катей. Он слышал, что я беседовал по телефону, однако ему и в голову не пришло поинтересоваться, какой идиот может мне звонить без десяти семь утра. Сергея сейчас заботило совсем другое. Едва войдя в кухню, он выразительно посмотрел на початую бутылку водки. Мы выпили еще по сто граммов.

Это было поразительное застолье. На крохотной кухне малогабаритной квартиры сидели два полупьяных человека – ограбленный издатель и оглоушенный редактор, – переваривали водку, закусывали ее вьетнамским печеньем, отыскавшимся в серванте, невпопад пересказывали друг другу перипетии прошедшей ночи и строили сногсшибательные планы противодействия международной мафии.

Впрочем, была в нашем разговоре и полезная составляющая: подробно и многословно пересказывая Сергею, как я замечательно провел вечер, я постарался не забыть ни одной детали и вспомнил все слова, которые удалось разобрать в тихой беседе между Костиком и незнакомым мужчиной, когда они стояли возле «Мерседеса».

Слова эти были: «завтра», «работа» и невнятное буквосочетание – то ли «эм-пэ», то ли «эм-бэ». И еще отчетливое слово «Нулёныш».

– Что?! – вдруг заорал Сергей. – Ты сказал «Нулёныш»? Нулёныш?!! Суки поганые! Это же они Костика моего так зовут, не иначе.

Совершенно неожиданно он разрыдался.

– Мой Костик – Нулёныш! Постой, значит, они знают, что он меня Нулем зовет? Ну, не меня… Это он сам так сократил. НУЛЬ – значит, «Нельзя Убивать Людей»

– Да знаю я, что такое НУЛЬ, ебитская сила! – взмахнул я рукой. – Тот разговор при мне был. Это когда Костик ножом в деревяшку захуячил.

Каждый раз, когда я матерился, Сергей морщился, но не протестовал. Он знает: если я пьян, то не могу не материться. Сейчас он пропустил матерщину мимо ушей и слово «деревяшка» тоже пропустил, хотя в других обстоятельствах непременно поправил бы, что это не деревяшка, а гранатовый лист, дорогой сердцу амулет.

– А сегодня он и меня Нулем обозвал, – плакал Сергей. – То есть не сегодня, а вчера уже. Нуль, говорит, нулем был, нулем и останешься. Значит, они там, в этом «Факеле», обо мне говорят. Издеваются. Вышучивают. На разные лады склоняют. И сына моего Нулёнышем прозвали. Но он, говнюк, сам виноват, нечего им было про меня рассказывать. Нашел кому…

Внезапно слезы на щеках Сергея высохли. Словно температура его головы разом подскочила градусов на сто.

– Как ты сказал? – прошептал Сергей. – Эм-бэ?

– Что – «эм-бэ»?

– Ну, тот мужик у машины что сказал – «эм-бэ»?

– Я не разобрал, то ли «эм-пэ», то ли «эм-бэ», а может, и вообще «амба».

– Эм-бэ! – убежденно сказал Сергей.

Видимо, водка замкнула какие-то контакты в его голове, и то, до чего в трезвом состоянии он ни за что не додумался бы, сейчас вспыхнуло ярким светом.

– Эм-бэ! – повторил Сергей. – Знаешь, что это такое?

– Ну, допустим, Мировое Блядство, – предположил я.

– Дурак, – сказал Сергей. – Это Максим Борисов.

– Не знаю никакого Максима Борисова, – замотал я головой.

– А я знаю! – проревел Сергей. – Это мужик из МУРа, который меня насчет «Факела» предупреждал. Мол, «плохая организация». Теперь я и сам знаю, что плохая. Ты сказал – «работа»? Может, они работу против Максима задумали?

– Да брось ты! – Я замахал руками. – Даже если они очень плохие, как ты говоришь, даже если это мафия мирового класса, не будут они руку на МУР поднимать. Что они, идиоты, что ли? Это же все менты поднимутся, всю Москву, всю Россию, даже всю Калифорнию перекопают, а их найдут. Это меня, никому не известного редакторишку, можно кастетом по голове бить. Или утюгом. Или кайлом. Хуй его знает, чем они меня долбанули, может быть, рессорой от своего «Мерседеса». Кому я нужен? Если я окочурюсь – ни одна сука не будет докапываться, кто бил, да чем, да за что. А мента высокого полета трогать не будут.

– Эти – будут, – с непонятным мне убеждением сказал Сергей. – Я теперь точно знаю. Эти – будут.

Я разлил по стаканам остатки водки, и мы выпили.

– А знаешь, где Максим живет? – жарким шепотом спросил Сергей.

– Бля буду, не знаю, – честно ответил я. – Я вообще ничего не знаю. Вот я где живу – в Москве или в Питере? Тоже не знаю. – Водка брала свое, и я погружался в пьяную зыбь. – И где ты живешь – не знаю. Где вообще люди живут? А нигде они не живут. Вообще людей не осталось. Одни волки. А волки живут в логовах, у них адресов нет…

– Живет он недалеко от Курского вокзала, – продолжал Сергей все тем же горячим шепотом; меня он вовсе не слушал, впрочем, я его тоже. – Я у него бывал раза два. Гороховский, дом восемь.

– Не знаю никакого Борисова и знать не хочу, – бормотал я.

– Слушай, Синицкий, проснись, – вдруг громко сказал Сергей. – У тебя деньги есть?

– Есть, – с готовностью ответил я. – Водки больше нет ни хера, а деньги есть. Тысяч триста еще осталось. Что, сбегать? А не много будет? Тебе же пить нельзя, говно ты такое, а вот нажрался, как свинья.

– Дай мне сто тысяч, – попросил Сергей, – ну пожалуйста, очень нужно. Меня ведь обчистили, бумажник увели, со всеми потрохами.

– Опять пить будешь? – Я погрозил ему пальцем.

– Нет, пить не буду, а до дому доберусь. Себя в порядок приведу. Я тебе отдам, сегодня же отдам.

– Конечно, отдашь, куда ты денешься? – сказал я. – Бери. Мне сто тысяч не жалко. Если уж я тебе пять тысяч баксов привез, то сто тысяч деревянных – плюнуть и растереть.

– Спасибо тебе, старик. – Сергей опять пустил пьяную слезу.

Я отдал ему деньги и, по-моему, сразу же заснул. А когда проснулся, Сергея, конечно же, и след простыл. И вообще, время было шесть часов вечера.

Сергей явился домой в девять утра. Он довольно твердо держался на ногах, однако пьяный угар продолжался. Тимур с «Бальзаком» очень умело выпустили фигурального джинна из совсем не фигуральной бутылки.

В руке Сергей держал пластиковый пакет, а в пакете были две фляги «Смирновской» водки.

Если не считать Жуки, квартира была пуста. Сергей заглянул во все комнаты, кухню, ванную и туалет, окончательно удостоверился в этом, прошел в свой кабинет и плюхнулся в кресло.

Надо было собрать мысли, а мысли расползались, да еще в груди вовсю ворочалась распухшая черная жаба и зудела свое: «Надо еще выпить, надо выпить, выпить…»

Сергей не знал, что Катя примчалась домой все-таки не ночью, а в шесть утра, долго обнимала и целовала Костика, потом приготовила завтрак, накормила обоих сыновей, битый час уговаривала Костю не ходить сегодня в школу, не уговорила, позвонила Синицкому, узнала, что Сергей цел и невредим, и только после этого уехала на работу. Если я раньше этого не сообщал! то можно упомянуть и здесь: Катя работала в режимном государственном проектном институте, к прогулам там относились очень плохо.

Чтобы мысли не очень скакали, Сергей открыл флягу «Смирновской» и хлебнул немного прямо из горлышка. По пищеводу прошла волна огня. Черная жаба, удовлетворенно рыгнув, на время успокоилась. Зато разволновалась Жука. Учуяв запах ненавистного спиртного, собака устроила невероятный лай. Сергей попытался усмирить ее, однако Жука увертывалась и не давала хозяину приблизиться. В конце концов она сама удалилась в детскую и залегла там. Время от времени до Сергея доносилось ее грозное взрыкивание.

Сергей вернулся в кресло. Ухватив одну мысль, он стал усиленно ее обмозговывать. Эта мысль была связана с убийством соседа – уже весьма далеким фактом биографии, который тем не менее не давал покоя Сергею вот уже четыре месяца.

Сергей попытался вообразить: вот он снова начал пить, опять скандалы с Катей, опять заначивание денег на спиртное, тайные проносы алкоголя в дом, прятание бутылок, перепрятывание их Катей и сыновьями, «кошки-мышки», слезы жены, страдания мальчиков, ликование Сергея, если клад удается обнаружить… Итак, старая игра на новый лад: если все Катины тайники ему известны, а все его «секреты» ею обнаружены, – какое такое место придумает Катя (или любой из сыновей) для перепрятывания бутылки, чтобы Сергей заглянул туда в самую последнюю очередь или не заглянул вовсе?

Минут десять Сергей размышлял на эту тему, прилаживая друг к другу обрывки разных мыслей, и понял, что такое место есть: это верхний, вечно запертый ящик его собственного стола. Когда-то, во времена пьянства, в этом ящике, ключ от которого был только у Сергея, он хранил дежурную бутылку водки. Когда черная жаба начинала бесчинствовать, а никакого другого спиртного не оставалось – это бывало обыкновенно по ночам,– Сергей прокрадывался в кабинет, тихонько открывал ящик и прикладывался. Иногда его ловила на этом Катя, она бушевала, Сергей в ответ тоже бушевал, тем не менее «экстерриториальность» ящика ему всегда удавалось сохранять. Проходило несколько дней, и он опять закладывал в письменный стол дежурную бутылку. Пять лет назад когда Сергей окончательно завязал он торжественно заявил что этого ящика больше не существует запер его а ключ выбросил так ящик и оставался запертым все эти годы

Сергей вылез из кресла, порылся в кладовке, отыскал там самую внушительную стамеску, взял молоток и подошел к столу. После нескольких ударов молотком по стамеске замок дрогнул, и Сергей, ничуть не сожалея об изуродованной полировке, выдвинул ящик.

Там лежало именно то, что он искал. Именно то, что подсказало ему пьяное сознание, раскрепощенное «Смирновской». На дне ящика, завернутый в кусок замши, покоился пистолет. Это был «зауэр» – со всей очевидностью, тридцатого года. Сергея удивило, какой он маленький – настоящая игрушка. На стволе было выбито: «J.P. SAUER SOHN. SUHL», потом шла фигурка человека с ружьем и еще одна надпись: «CAL 7.65». Калибр значился и на рукоятке: «САL. 7,65». И еще на рукоятке была накладка с двумя переплетенными буквами «S».

Сергей перенес находку в кухню и бережно положил на стол.

Он отвинтил колпачок «Смирновской» и опять хлебнул из горла. Организм уже освоился с новым режимом, Сергею не нужен был стакан, не требовалась закуска, в груди был пожар, черная жаба занялась синим пламенем, но это ее не убивало, она только радовалась, и задача Сергея заключалась лишь в том, чтобы регулярно подливать горючее.

Распаленное сознание бесновалось. Сергею всюду мерещились химеры, но пьяная изощренность с немыслимым хитроумием отбирала только те из них, которые могли иметь отношение к реальной действительности.

Сергей включил компьютер. Он не смог бы сейчас печатать – после адской ночи и очень больших доз алкоголя пальцы тряслись немилосердно, – но Сергей и не собирался ничего писать. Он включил «Нортон Коммандер» и начал слезящимися глазами просматривать директории. Ничего подозрительного. Тогда он открыл «Опции панели» и увидел, что кто-то снял комментарий с окошка «Показ скрытых файлов». Сергей проставил комментарий и еще раз просмотрел содержание дисков.

Очень быстро он обнаружил, что на диске Б существовала «чужая» директория, которая до сих пор оставалась скрытой. И это была не просто директория, а пакет электронной почты. Какой-то интервент – Сергей уже точно знал, кто это, – пользовался на его компьютере электронной почтой, причем имел собственный адрес, отличный от адреса хозяина компьютера. Сергей даже не стал интересоваться, какое буквенное обозначение имеет этот адрес. Он включил программу и просмотрел последнее сообщение, полученное «интервентом». Там была всего одна строка, причем еще никем не читанная, о чем свидетельствовала метка слева: «Цель: Гороховский, 8. Время “Т”».

Как просто! Пользоваться компьютером отца для оперативной связи с боссами. Ну конечно, телефон-то менее надежен.

И как примитивно! Навесить на директорию атрибут скрытости. Неужели Костик наивно верил, что отец никогда не наткнется на закамуфлированный программный пакет? Вообще говоря, наивности здесь мало. Есть точный расчет: Сергею в трезвом состоянии никогда в голову не пришло бы перебирать все директории и искать нечто тайное.

Ну что же. Теперь оставалось ждать.

Десять утра. Костя должен прийти после школы между часом и двумя.

Сергей сделал основательный глоток «Смирновской» и устроился в кресле. Початая бутылка, в которой осталось уже немного, покоилась в кармане домашней куртки. Пакет со второй бутылкой Сергей пристроил между креслом и стеной.

Конечно же, он заснул. А проснулся от бешеного лая Жуки. Собака всегда устраивала концерт, когда кто-то из домашних выходил из лифта – своих Жука учуивала сквозь стены.

Сердце Сергея страшно заколотилось – и от того, что он резко пробудился, и от алкоголя, встрепенувшегося в крови, и от предстоящей встречи с Костиком. По всему телу – от лица до ног – разом выступил пот.

Сергей выхватил из кармана фляжку, отвинтил колпачок и допил остатки водки. Фляжку он опустил за спинку кресла. После чего вышел в прихожую и сам открыл дверь.

На пороге стоял Костя. Глаза его медленно расширились.

– Папа, ты что – начал пить? – с расстановкой, неуверенно произнес он.

– Идем, – сказал Сергей и направился на кухню.

Костя вошел следом. Он сразу же увидел пистолет, лежавший на столе.

Сергей сходил в кабинет и принес вторую фляжку «Смирновской». Тяжело сел на один из кухонных стульев,

– Папа, умоляю тебя, не пей! – Лицо Костика жутко искривилось. За последние часы Сергей столько передумал о собственном сыне, что едва ли не уверовал в его суперменство. Он полагал, что Костя уже не способен на слезы. – УМОЛЯЮ ТЕБЯ, НЕ ПЕЙ!

– Цыть! – рявкнул Сергей. – Садись.

Костик сел.

– А теперь скажи мне – ты действительно киллер?