Текст книги "Нуль"

Автор книги: Виталий Бабенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Я не смог ответить на этот свой собственный вопрос. Kто-то распахнул дверь будки и нанес мне страшный, тяжелый, безжалостный удар по голове. Я не успел обернуться. Даже мельком не увидел лица нападавшего. Дикая боль пронзила голову, и во Вселенной выключили свет.

Сергей положил трубку и посмотрел на Костика. Его младший сын стоял в кухне, прислонившись спиной к двери. Лицо его было бумажного цвета, губы чуть-чуть подрагивали.

– Садись, – предложил Сергей.

Костик сел.

Сергей помолчал, собирая слова.

– Значит, это был спектакль? – наконец спросил он.

Ответом была тишина.

– Скажи, зачем он понадобился?

Молчание.

– Тебе так сильно были нужны деньги? И в таком количестве?

– Какие еще деньги? – выдавил из себя Костик.

– Ну как же, тебя похитили, потребовали деньги, я их нашел, отдал, и вот ты дома. А теперь выясняется, что ты все это время был в своем «Факеле», хотя твой старший менеджер, этот, как его, Марков, мне ни слова о твоем местонахождении не сказал. Он очень проникновенно сыграл роль заботливого наставника, даже обещал помочь в твоем воспитании.

– Меня действительно похитили. И даже немного били.

– Не свисти. Бить тебя еще будут. И сделаю это я.

– Тогда бей.

– Не сейчас.

Раздался телефонный звонок. Это была Катя. Cергей успокоил ее, сказал, что Костя дома, все нормально, она смело может оставаться у матери до утра. Катя попросила, чтобы Сергей дал трубку Костику.

Сергей не стал слушать, как и о чем Костя разговаривает с матерью, он дал сыну знак, чтобы тот потом снова передал трубку ему, и вышел через кабинет на лоджию. Пока жена ахала, охала, мурлыкала и ворковала, разговаривая с сыном, Сергей успел выкурить сигарету. Потом он снова подошел к телефону.

– Слушай, Катя, тут такое дело. Звонил Синицкий, сообщил очень важные вещи, я потом тебе все расскажу, но разговор как-то странно оборвался. У меня очень неспокойно на душе. Я думаю, сейчас накормлю детей, отправлю их спать, а сам поеду к Синицкому.

– Ты что, спятил? – возмутилась Катя. – Одиннадцать часов уже.

– Поверь, это очень важно.

– А по телефону никак нельзя выяснить?

– Я должен ехать.

– И ты посмеешь оставить детей ночью одних? После всего, что произошло?

– С ними ничего не случится. С ними ничего и не может случиться. Когда я завтра расскажу тебе кое-какие подробности, ты все поймешь.

– Я еду домой! – закричала Катя.

– Хорошо, – спокойно сказал Сергей. – Если твоей маме стало лучше и ты можешь от нее отлучиться, приезжай домой.

– Маме не стало лучше. Ты просто вынуждаешь меня бросить ее. Не знаю, что и делать… Если я все-таки поеду, ты меня дождешься?

– Не знаю. Не уверен…

Сергей разогрел ужин. В полном молчании все трое съели по куску курицы с вареной картошкой, выпили чая. Коля ушел к себе в комнату, а Костю Сергей попытался еще раз вызвать на разговор.

– Объясни мне, что это за странная организация – «Факел-пять».

– Ничего странного в ней нет, – на этот раз Костик соизволил ответить. – Обыкновенный спортклуб. Только это… очень хороший, одним словом.

– Спортклуб без залов? Спортклуб с «мерседесами» и яблонями во дворике?

– Я же говорю – хороший спортклуб.

– Спортклуб, который похищает с целью выкупа собственных спортсменов?

– Меня похитил не «Факел».

– А кто?!! – заорал Сергей. – Кто выманивал у меня деньги? Кто рылся в моих компьютерных файлах? Кто уничтожил ценную книгу моего издательства? Кто изображал меня в банке, пользуясь внешним сходством? Кто терроризировал работника американского посольства? Кто стрелял по моей машине в Америке? Кто убил рэкетиров? Кто зарезал Макарычева? Кто? Кто? Кто?

Сергей кричал и одновременно ощущал, что с глаз его как бы спадает пелена. Какие-то связи между событиями проявлялись, нащупывались, не все пока было в своем истинном свете, однако некая картина рисовалась уже, еще немного, и мозаика сложится, те кусочки головоломки, которые до сей поры никак не хотели вставать на свободные места, занимали нужное положение… Единственный, кто, по мнению Сергея, выпадал из этой картины, был его сын, нежный мальчик с картины Пинтуриккьо, домашний подросток, которого Сергей считал самым безобидным человеком на свете, ломкое создание в переходном возрасте, ребенок, который по-прежнему, как и десять лет назад, очень любит мягкие игрушки и для которого еще совсем недавно главными кумирами были черепашки ниндзя. Неужели крэнки и шредеры оказались сильнее мудрого крыса Сплинтера и все-таки заволокли черной грязью сознание славных воинов, носящих имена прекрасных художников Возрождения? Нет, не может быть, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

– Не кричи так, – попросил Костя. – Я не знаю, о чем ты говоришь.

– Чего-то ты, может, и не знаешь, а что-то, мне кажется, тебе хорошо известно. В общем, так… Завтра мы с тобой вместе едем к одному моему хорошему знакомому в прокуратуру. Пока для неофициального разговора…

– Завтра я иду в школу, – объявил Костя. – Я и так три дня пропустил.

– Ага, значит, ТРИ дня! – отчего-то восторжествовал Сергей, – А я думал, всего два. Я-то, наивный, думал, тебя похитили в понедельник после школы. Оказывается, не ПОСЛЕ, а ДО.

– Ну. два дня, – поправился Костя. – Все равно я завтра иду в школу.

– Ни в какую школу ты не пойдешь. Мы поедем в прокуратуру, а потом навестим твой клуб «Факел», да не одни, а в компании очень любопытных людей.

– Да? – поднял глаза Костя.

– Именно так! – заключил Сергей.

– А теперь слушай сюда. – Костя вдруг повысил голос. – Ни в прокуратуру, ни на Петровку, ни в эту… ФБР ты завтра не пойдешь. И в «Факеле» твоей ноги больше никогда не будет. Это мой клуб, и я там занимаюсь тем, что для меня важнее всего на свете. Для тебя его не существует. Я сказал! Завтра я иду в школу, а потом на тренировку. И не смей больше вмешиваться в мою жизнь!

– Это Я вмешиваюсь в твою жизнь? – завизжал Сергей. – Это ТЫ с твоими менеджерами вмешиваешься в мою! Не допущу! Да и что это такое – твоя жизнь? Ты пока еще ребенок, живешь с родителями, которые тебя кормят и поят. Ты еще ни одного рубля в жизни не заработал.

– А если заработал? – выкрикнул Костик.

– Чем заработал? – ехидно спросил Сергей. – Своим кикбоксингом, что ли? Что-то я не видел на улице афиш с твоей фамилией.

Костя хотел что-то выпалить, но сдержался.

– Ага! Сказать-то тебе и нечего. Вот когда вырастешь, когда хоть чему-нибудь научишься, когда станешь зарабатывать деньги, и не вымогательством их у собственного отца, и даже не кикбоксингом, а каким-нибудь умным и честным ремеслом, тогда и будет твоя жизнь. Короче, так. Если ты не поедешь со мной, я поеду в прокуратуру один.

– Не поедешь! – Костя тоже перешел на визг.

Бедная собака Жука, перепугавшись, прибежала из другой комнаты и стала бешено лаять.

– Почему это??? – перекричал Сергей Жуку.

– Да потому что ты НУЛЬ! Был нулем, есть нуль, нулем и останешься. Книжки, понимаешь ли, он издает. Да кому они нужны, твои книжки? Много ты на них заработал? Россия катится к чертям, крутом одни подонки, а он, видишь ли, изда-а-атель…

Разом все замолчали – Костя, Сергей и даже Жука. Воздух в комнате отвердел и превратился в прозрачный ледяной брус звенящей тишины.

Сергею стало очень холодно, очень студено, очень морозно, хотя за окном был теплый майский вечер. У него даже застучали зубы. Только сейчас он понял, что его голова опять не в порядке: кто-то с тупой методичностью принялся загонять в мозг ледяные иглы. Нельзя так сильно поддаваться эмоциям. Надо взять себя в руки.

– Да, я НУЛЬ, – согласился Сергей. – Ты щенок, сопляк и говно, а я НУЛЬ. Я, может быть, немногого достиг в жизни, может быть, больше уже ничего и не достигну, я не умею зарабатывать деньги, я не очень хорошо обеспечиваю собственную семью, но я НУЛЬ и горжусь этим. Потому что НУЛЬ, как ты сам когда-то придумал, означает Нельзя Убивать Людей. Это моя религия. Если человек за свою жизнь ничего не сделал, но придумал такую религию, значит, он прожил жизнь не зря.

– А я считаю – зря! – закричал Костя. – Потому что убивать людей можно и нужно! Подонков убивать нужно! Всякую нечисть убивать нужно! Тех, кто задумал убить сто, или двести, или миллион человек, тоже нужно убивать, потому что иначе убьют они. Люди убивают друг друга всю историю, это не остановить, убийство у человека в крови, и правильно, и хорошо, и поделом, потому что люди в основном мразь, грязь, толпа, растения, амебы, тупые вонючие машины по переработке колбасы в дерьмо, никакие это не совершенства, а блядские отродья…

Может быть, потому, что это была очень связная речь, без всяких «ну», «как это», «вот» и прочего мусора, а может, потому, что это было чревовещание и слова произносил не Костя, а кто-то другой, кого сейчас в комнате не было, но Сергей совершенно забыл, что перед ним его собственный сын, мальчик, которому идет всего лишь тринадцатый год. Он тяжело поднялся со ступа и, перегнувшись через стол, врезал Косте в челюсть со всей силой, на которую был способен.

Сергей никак не ожидал, что промахнется. Инерция удара была столь велика, что он сам перевалился через стол и грохнулся сначала на пустой стул, а потом на пол, больно ударившись головой и правым плечом. Посыпались тарелки и чашки. Стул жалобно треснул и перекосился – у него вылетели из пазов распорки. Лежа на полу, Сергей с удивлением воззрился на место, тде только что сидел Костя. Его там не было. Костя, целый и невредимый, спокойно стоял в двух метрах от Сергея – в проеме кухонной двери.

– Если будешь махать кулаками, можешь сильно повредиться, – нравоучительно сказал он отцу. – Я ложусь спать. О прокуратуре забудь.

Настенные электронные часы, висевшие в кухне, разразились мелодичным переливом. Полночь. Наступил четверг, шестнадцатое мая.

Ровно сто семьдесят пять лет назад в этот день родился великий математик Пафнутий Львович Чебышёв, открытия которого столь многочисленны, что имеют отношение к самым разным сферам жизни, в том числе к вещам, о которых идет речь в этом рассказе.

Я не знаю, когда я пришел в себя. Может быть, в полночь, может быть, позже. Мне как-то не пришло в голову посмотреть на часы. Мне вообще мало что могло прийти в голову, потому что головы как таковой у меня не было – ее заменял полый шар, наполненный зверской болью и гулким нестихающим эхом одного слова, которое выкрикивал кто-то громоподобный и могу щественный, наверное, Бог: «Конец!.. Конец!.. Конец!..»

Впрочем, раз я все-таки очнулся, то конец, видимо, откладывался. Волосы у меня были в крови, и пальцы в крови, и вся правая сторона лица в крови, и воротник рубашки, и лацканы пиджака. Цепляясь за стены телефонной конуры, за шнур свисавшей трубки, за воздух, я поднялся и некоторое время стоял, шатаясь, – не мог сообразить, где я и что со мной произошло.

Наконец, память вернулась. Первое чувство, которое я испытал, была дикая злоба на человечество: надо же, окровавленный мужчина валяется в телефонной будке неизвестно сколько времени, мимо наверняка проходили люди, и ни одна сволочь не поинтересовалась, что с ним, не попыталась вызвать врача.

Слово «врач» тоже некоторое время летало в черепе ударяясь о стенки, но я его прогнал. Мне показалось, что я смогу справиться и сам.

Дальше я сделал следующее. Поплелся в сторону Рижского вокзала и в первом же ночном коммерческом киоске купил большую пластиковую бутылку минеральной воды. Встревоженный продавец задавал какие-то вопросы, но я отмахнулся от него. Отойдя от киоска метров на пятьдесят, я снял пиджак, рубашку, бросил их на асфальт, стянул майку, намочил ее минеральной водой и, преодолевая боль, стал осторожно промокать волосы и стирать кровь с лица. Мне очень хотелось верить, что череп не проломлен, просто сильно рассечена кожа на голове. Так оно впоследствии и оказалось.

Не знаю, насколько преобразили меня эти косметические процедуры, но жить стало немного легче. Я надел рубашку и пиджак и стал голосовать. Один тип на «Москвиче» не испугался моего вида и согласился довезти до дома. Взял он с меня сто тысяч, объяснив это ночным тарифом и «платой за страх». Видимо, милосердие он воспринимал как род коммерческой деятельности.

Вот такой у меня получился праздник – мой личный День автомобильного транспорта. На такси и частников я потратил в тот вечер и в ту ночь двести тысяч рублей, то есть около сорока долларов, деньги для меня очень немаленькие.

Войдя в квартиру, я долго поливал голову теплой водой – с волос текли розовые струйки, – а потом как мог обмотал свою бедную черепушку бинтом, прямо поверх мокрых волос. Санитар из меня, конечно, аховый, но я думал, что до утра как-нибудь дотяну, а уж там можно будет наведаться в травматологический пункт.

Только теперь мне стало интересно, который час.

Оказалось – два пополудни. Я не знал, что с двенадцати до часу до меня бешено дозванивался Сергей. Вообще вся история с Костиком как-то отодвинулась на задний план. А на переднем плане было очень простое соображение: выжить.

Голова по-прежнему раскалывалась. Мне показалось, что поднялась температура. Я выпил две таблетки анальгина и две – аспирина. Подождал минут пятнадцать. Облегчение не наступало. Тогда я выволок в коридор табуретку, встал на нее, борясь с головокружением, и заглянул на антресоли. Там у меня должен был лежать неприкосновенный запас – две бутылки водки. НЗ оказался на месте. Я откупорил одну бутылку, налил стакан и залпом выпил. Вот тогда мне стало действительно лучше.

К часу ночи Сергей окончательно понял, что Синицкий, то есть я, попал в беду. Телефон на моей квартире не отзывался. Сергей попытался позвонить моей матери – я иногда ночую у нее, когда приезжаю в Москву. Он знал, что моя матушка на ночь всегда выключает телефон и если трубку все же кто-то снимет, это может быть только один человек – я. Я трубку не снял.

И тогда Сергей сделал то, что и пообещал своей жене Кате. Он поехал ко мне.

В начале второго ночи Сергей вышел из подъезда и направился по Калибровской улице к Звездному бульвару. Не пройдя и ста метров, он услышал за спиной гудение мотора – его нагоняла какая-то машина. «Чем черт не шутит,– подумал Сергей,– может, остановиться?» И поднял руку.

Черт в ту ночь шутил особенно удачно. Машина остановилась. У Сергея даже не спросили, куда ему надобно ехать. Чья-то рука услужливо распахнула заднюю дверцу. В иных обстоятельствах Сергей никогда бы не сел ночью в иномарку, где, кроме водителя, есть еще и пассажиры. Это вообще одно из первых правил безопасности в ночной Москве: не доверяй иномаркам, добропорядочные граждане после полуночи спят либо подрабатывают извозом на «москвичах» и «жигулях», а не раскатывают в «тойотах» и «мерседесах». Однако после бешеного разговора с Костиком, после моего, странно оборвавшегося, телефонного звонка чувство самосохранения у Сергея притупилось. Он сел в машину. И тут же захотел выскочить наружу, но не успел – на нем уже защелкнулся ремень безопасности, плотно сковав руки.

За рулем «Мерседеса» сидел двойник Эрвина Роммеля, он же двойник Михаила Веллера, он же Тимур Анатольевич Марков, в миру – старший менеджер классного спортивного клуба «Факел-5».

На заднем сиденье, рядом с Сергеем, помещался человек, которого тот в полумраке мог бы принять за себя самого – такая же грузная фигура, такой же тип прически, длинные темные волосы, легкая курносость, полные щеки, вислые усы. Бальзак.

«Наверное, меня сейчас убьют», – подумал Сергей и удивился, что эта мысль пришла как бы извне, не вызвав особого содрогания.

– Здравствуйте, Сергей Владимирович, – ласково сказал Роммель. – Зря вы это. Не следовало вам ехать к Синицкому. Совсем не следовало.

Эта история близится к завершению. Мне кажется, я должен еще раз обратиться к записям Сергея. Порой меня начинает грызть тот зверь, которого люди часто именуют совестью: какое право я имею вставлять куски чужого магнитофонного текста в свое собственное повествование, если обрел эти записи воровским путем?

С точки зрения авторского права – прямое нарушение закона. С точки зрения этики – аморальное деяние. Однако есть еще одна точка зрения – то, что Сергей называл своей религией. НУЛЬ. Пожалуй, это единственная парадигма, в рамках которой совершаемое мною находит некоторое оправдание.

||||||||||

«Я постоянно думаю: неужели способность к убийству действительно закодирована в человеческих генах? В родословной вида “гомо сапиенс" поколений “гомо" намного больше, чем поколений “сапиенс". Неужели миллионолетия зверя сильнее тысячелетий человека? Видимо, сильнее.

Причем тот зверь, который сидит в человеке, гораздо хуже зверя звериного.

Высшим животным каннибализм не свойствен.

Человек на протяжении всей истории поедал себе подобных, мотивируя это либо традицией, либо модой, либо экстремальными обстоятельствами.

Неужели культура настолько бессильна?

Получается, что так.

Можно опускаться из нашего времени в глубь истории, можно подниматься из пучин времен к нынешним годам, – направление движения не даст никакого представления о прогрессе или регрессе человеческих наклонностей.

Горы трупов, возвышающиеся вдоль дороги, по которой движется земная цивилизация, невозможно даже вообразить. Сколько человек погибло в войнах – сотни миллионов? Миллиарды? В сталинском ГУЛАГе и гитлеровских концлагерях загублены десятки миллионов; святая инквизиция отправила на тот свет не менее шести миллионов человек; Пол Пот, Мао Цзэ-дун, Ленин, Чингисхан – “послужной список" каждого из этих диктаторов насчитывает миллионы человеческих жизней. Французская революция унесла сотни тысяч…

История массовых убийств подчинена закону больших чисел, доказанному Чебышевым. Но есть еще последовательности малых чисел. История “немассовых" убийств не менее чудовищна и отвратительна.

Восьмидесятые годы двадцатого века. Тихий учитель Андрей Чикатило убил больше пятидесяти человек – женщин, девочек и мальчиков.

Вторая половина семидесятых. Индиец Кампатимар Шанкарийя убил за дна года около семидесяти человек.

Семидесятые годы. Серийный убийца Педро Лопес зверски умертвил более трехсот девочек в возрасте от восьми до двенадцати лет в Эквадоре, Колумбии и Перу.

Март 1968 года. Американские солдаты убили более трехсот человек во вьетнамской деревне Сонгми – преимущественно детей, женщин и стариков.

Тридцатые годы. Немец Бруно Людке убил восемьдесят пять женщин.

Девяностые годы прошлого века. Американец Германн Маджетт умертвил более ста пятидесяти женщин.

Восьмидесятые-девяностые годы девятнадцатого века. Английская медсестра Джейн Топлин отравила не менее семидесяти пациентов.

1789-1794 годы, Французская революция… Нантский адвокат и революционер Жан-Батист Карьер считал гильотину слишком медленным и неэффективным средством расправы с нереволюционерами. Он сажал своих жертв на баржи, которые буксировались на стремнину Луары и там затапливались. Супругов и любовников раздевали донага и привязывали лицом к лицу. Помощники Карьера стояли по берегам с топорами в руках – на тот случай, если кто выплывет. В воде было столько разлагающихся трупов, что пришлось запретить ловить рыбу. Карьер также обнаружил, что гильотина плохо управляется с детьми: лезвие рассекало головы детишек пополам, потому что их шейки были слишком малы и трудно было точно направить нож. Один палач потерял сознание и умер от разрыва сердца, обезглавив четырех маленьких сестренок. Тогда Карьер приказал согнать на поле пятьсот детей, перестрелять их и забить дубинками.

Жан Поль Марат поднял парижскую чернь на штурм тюрем, которые следовало “очистить” от контрреволюционеров. Появилась новая мода: парижские женщины прикалывали к своим юбкам забавные украшения – отрезанные уши. За шесть дней половина заключенных в тюрьмах была перебита.

1568 год. Испанский король Филипп II вынес смертный приговор целой стране: он объявил, что все население Нидерландов – около трех миллионов – еретики и, таким образом, подлежат смертной казни. Палачи Филиппа старались вовсю, но с задачей не справились, хотя рвения было хоть отбавляй: только за Страстную неделю герцог Альба умертвил 800 человек. Его любимый метод казни был следующий: жертве затыкали рот железным кляпом с отверстием, сквозь которое вытаскивали язык. Затем язык прижигали каленым железом, он распухал, и втянуть его назад было невозможно. Потом жертву сжигали заживо.

Пятнадцатый век. В средневековом Китае были разработаны самые утонченные и самые отвратительные методы смертной казни. Например, одна казнь вершилась так. Палачу вручали накрытую куском ткани корзину, в которой лежал набор ножей, и на каждом было написано название какой-либо части тела. Палач не глядя брал нож и отрезал или вырезал ту часть тела, название которой было написано на инструменте. Обезумевшие от горя родственники осужденных зачастую подкупали палача, чтобы он как можно быстрее извлек из корзины нож с надписью “сердце”.

Существовал и другой метод – “линг-чу”, “смерть от тысячи порезов”. Здесь уже палача было невозможно подкупить. На приговоренного к смерти надевали особую кольчугу со множеством винтов. Палач подкручивал какой-нибудь винт, часть кожи начинала выпирать сквозь кольчужное отверстие, и экзекутор острым ножом отрезал эту часть. Потом подкручивал другой винт. И так далее. Живого человека кромсали как шаурму. Казнь длилась много-много часов…

Первый век нашей эры. Нерон не просто распинал христиан – палачи обмазывали их смолой и поджигали. Пылающие распятия, установленные вдоль дороги, в вечернее время служили освещением для римлян, спешивших на зрелище. Этим зрелищем было терзание христиан дикими львами.

Распятие вообще было очень распространенным методом казни на Ближнем Востоке. Однако медленная смерть на кресте от удушья не удовлетворяла зрителей, и они добавляли к аттракциону всякую отсебятину: переламывали жертвам ноги, забрасывали их камнями, сдирали кожу. Римские палачи, между прочим, развлекались тем, что прибивали осужденных в самых разных позах, самая любимая была – вверх ногами.

Медики Древнего Рима в качестве средства от эпилепсии предписывали человеческую кровь. Эпилептики болтались вокруг выходов с арен, чтобы хлебнуть крови убитых гладиаторов, которых выволакивали наружу.

Это было случайное углубление в кровавую историю «немассовых» убийств – случайное потому, что факты выхватывались без всякого разбора, я говорил то, что подсказывала мне собственная память. Если засесть за исторические книги, “последовательность малых чисел” будет бесконечно длинной и куда более кошмарной.

Теперь попробую всплыть из глубины веков.

206 год до нашей эры. Великий голод в Китае. Вымерла чуть ли не половина страны; многие выжили только потому, что питались человечиной. Голод закончился, а вкус к человеческому мясу остался. В девятом и начале десятого столетий уже нашей эры – страной правила тогда династия Тан – китайский закон не возражал против каннибализма, и человечина открыто продавалась на уличных рынках.

1201 год. Великий голод в Египте. Тогда люди тоже спасались тем, что убивали и ели детей. Младенцев похищали, а затем продавали уже сваренными или зажаренными. Кладбищенские воры ели сами и продавали желающим трупы, выкопанные из могил. Поначалу власти пытались бороться с этой манией и каннибалов сжигали на кострах, однако постепенно египтяне сжились с людоедством. В высших слоях общества поедание детей стало даже модой. Как-то раз стражники нагрянули на кухню одного высокородного семейства и обнаружили там большой чан, где в травках и специях мариновались десять детских головок.

Средние века. Верным средством от проказы считалось купание в собачьей крови. Если собак под рукой не оказывалось, годилась и кровь двухлетних младенцев. Речь идет не о евреях и христианских младенцах. Речь идет о христианах и любых младенцах: рецепт не делал разницы между крещеным и некрещеным дитятей.

Кровь человеческая служила не только лекарством, но и косметическим средством.

Семнадцатый век. Венгерская лесбиянка графиня Эржебет де Батори в целях ухода за своей замечательной кожей принимала ванны из теплой крови девственниц. Ради купаний пришлось умертвить более шестисот пятидесяти девушек Куда там графу Дракуле!..

1812 год. Наполеон отступает из России. Его спасающиеся бегством воины, а также голодающие русские крестьяне едят мертвых французских солдат.

1842 год. Заканчивается первая англо-афганская война. Британская армия отступает от Кабула. Английские солдаты тоже едят тела своих павших товарищей.

1895 год. Некоторым племенам, жившим в дельте Нигера, показалось, что работники местного отделения британской “Компании Нигер”, размещавшегося в деревне Акасса, слишком много о себе понимают. Отделение компании окружило более тысячи местных жителей под предводительством короля Коко. Сотрудников компании перебили и съели.

Начало двадцатого века. Одного китайского чиновника направили в Гуанси-Чжуанский район, чтобы он там разобрался с неплательщиками налогов. Бедняга не успел – злостные неплательщики разобрались с ним самим: налоговый инспектор был сварен и съеден.

Вторая мировая война. Японские офицеры-самураи, разрубив военнопленного одним ударом от плеча, вырывали дымящуюся печень и кушали ее. К недопоставкам продовольствия в действующую армию это не имело никакого отношения. Офицеры действовали согласно старинному самурайскому обычаю “кимотори”: поедание печени врага издревле разумелось доблестью. Впрочем, нет нужды выделять именно японцев. Похожий обычай – разумеется, под другими названиями – известен также у китайцев, корейцев, кхмеров, таев, вьетнамцев…

1971 год. Калифорнийские полицейские задержали одного водителя за мелкое дорожное нарушение. Во время дачи показаний нарушитель неожиданно “раскололся”: он признался, что на днях съел работника социальной службы. Нет, он не умирал с голоду, это была попытка доказать самому себе, что человек должен быть выше предрассудков. Так сказать, “человек – это звучит гордо” на новый лад.

Что это – история рода человеческого или история вырода?

Скорее, вырода…

И конца-краю этому нет. И на этих бескрайних кровавых просторах совершенно затерялась душа человеческая. С умом у людей дело обстоит неплохо, да еще с каким умом – изощренным, деятельным, изобретательным. А вот душу в человека так и не удалось вдохнуть. Господи Боже, чем же ты занимался столько тысячелетий? Прав был Джон Стейнбек: “Насущной потребностью ума без души непременно станет зло”.

Либо человечество убьет, сожрет, замучит, сожжет само себя, либо поймет наконец: существует лишь одна религия – религия жизни человеческой.

Нельзя Убивать Людей.

Этот тезис не обсуждается.

Он не подлежит оспариванию.

Никому не дано взвешивать: таких-то людей можно убивать, а таких-то – нет.

Нельзя убивать русским, американцам, чеченцам, сербам, хорватам, иранцам, евреям, палестинцам, либерийцам, колумбийцам и всем прочим нациям, как бы хорошо они о себе ни думали; нельзя убивать мужчинам и женщинам; нельзя убивать старикам и детям. Никому.

Сначала – главный принцип: убивать людей нельзя!

Потом – все остальное».

||||||||||

Мне кажется, я понимаю, почему Сергей оставил эти тексты на магнитофонных пленках и не стал переносить на бумагу. В напечатанном виде они смотрятся весьма наивно и примитивно. Жалкие ламентации интеллигента – или даже псевдоинтеллигента, – который боится смерти, который страшно напуган кровавым безумием мира, которому нечего противопоставить этому безумию, и поэтому ему не остается ничего другого, кроме как стенать и взывать к воображаемой аудитории.

Беда в том, что аудитория эта и впрямь существует только в воображении. Кто будет слушать Сергея в реальной жизни? Горстка таких же, как он сам, рафинированных чистоплюев. Они будут соглашаться, кивать, аплодировать, может быть, даже записываться в ряды аколитов новой религии, может быть, даже нести в массы новое евангелие, только массам этого не нужно. Это не нужно чеченцу, семью которого «зачистили» федералы. Это не нужно русской матери, у сына которой чеченские боевики вспороли живот и размотали кишки. Это не нужно семье мелкого азербайджанского торговца, которого случайно застрелили омоновцы во время проверки документов. Это не нужно отцу-профессору, сына которого, ставшего рэкетиром, прикончили на «стрелке». Это не нужно никому. НУЛЬ как религию люди в большинстве своем просто не поймут. И не примут.

Потому что убийство неискоренимо. И месть за убийство тоже неискоренима. И ненависть, злоба, зависть, агрессивность, самоутверждение за счет других, попрание слабых, упоение властью – это неискоренимо также.

Все то, с чем жил человек тысячи лет своей истории, не истребить никогда и никому. Черт знает в какой дали времен зародилась сознательная идея убийства, она очень древнего происхождения, «и это все, – как писал Вальтер, – что вообще можно знать о происхождении вещей, каковы бы они ни были».

Бесчеловечность человека – увы, норма. Коммунист-христианин серийный убийца Андрей Чикатило не более ненормален, чем коммунист-нехрисгианин массовый убийца Иосиф Сталин, или фашист-христианин Муссолини – первый диктатор двадцатого века, объявивший пытки официальной государственной политикой и накачивавший своих пленников касторовым маслом, чтобы «ОЧИСТИТЬ ОТ ВОЛИ К ЖИЗНИ», – или нефашист-христианин Христофор Колумб, который скармливал собакам тела убитых индейцев, а тем аборигенам, которые не могли снабдить великого первооткрывателя достаточным количеством золота, отрубал руки, или некоммунист и нехристь римский император Домициан, который пытал подданных, прижигая им пылающим факелом гениталии.

Но почему я все время спорю с Сергеем? Почему его истовый клич «Нельзя Убивать Людей!» не дает мне покоя ни днем ни ночью?..

– ...Я проклинаю тот день, когда мой Костя нашел ваш чертов спортклуб, – сказал Сергей.

– А вы думаете, это он его нашел? – спросил Тимур Анатольевич. – Уверяю вас, Сергей Владимирович, вы заблуждаетесь. Константина нашли мы, только сделали это так, чтобы он подумал, будто инициатива за ним. Он очень способный юноша, ваш сын. Толковый, целеустремленный, восприимчивый, послушный. У него великолепные задатки, а вы всё заставляете его книжки читать. Книжки, между прочим, дело десятое.

– Он не юноша, а мальчик, – сказал Сергей, уцепившись за одно, причем не самое главное, слово из услышанного.

– Пусть мальчик, – согласился Тимур Анатольевич.

– И много мальчиков вы таким образом нашли? – поинтересовался Сергей.

– О, Сергей Владимирович, а вот это уже за рамками допустимого, – покачал головой старший менеджер. – Вы слишком много хотите знать. Это вообще ваша главная беда – слишком много знаете и хотите знать еще больше. Любопытство, между прочим, порок, особенно такое, которое приводит ко всяким «черным книгам».