Текст книги "Собрание сочинений. Т. 3. Буря"
Автор книги: Вилис Лацис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)
– Об этом надо позаботиться, – сказал Силениек. – Но мы будем драться, оборонять Ригу. У Даугавы немцам придется остановиться, так же как во время прошлой мировой войны. Ладно, Чунда, я подумаю. Иди пока отдохни. Только не рассказывай никому в подробностях о том, что ты сегодня видел. Неприятель из кожи лезет, чтобы создать панику. Не будем лить воду на его мельницу.
Чунда сразу же побежал в райком комсомола, к Руте.
– Ты уже вернулся? – удивилась она.
– Да, и это сущее чудо, что я вернулся живым, – девять самолетов гнались за мной, бомбили, обстреливали. До этого принял участие в большом бою, но об этом расскажу после. Теперь, Рута, собирайся поскорее. Нынешней ночью нам придется уехать. Силениек дал мне задание организовать тыловую базу в районе Пскова. Я только что от него.
– Как уехать? – разволновалась Рута. – Все бросить, искать местечко поспокойнее?
– Да ты пойми, это же задание, – горячо объяснял Чунда. – Если бы зависело от меня, я завтра бы взял в руки винтовку и ушел на фронт. Но руководство об этом и слышать не хочет. Я выполняю, что мне велят. Ты думаешь, это случайность, что именно меня послали сегодня утром в прифронтовую полосу организовать батальон истребителей? По-твоему, это тоже случайность, что мне поручают организовать тыловую базу? Руководство знает, кому доверить то или иное задание. Собирайся, собирайся, Рута. Сдавай кому-нибудь дела. Мы выезжаем рано утром.
– Мне надо сначала сообщить Айе, – может, не отпустит.
– Как это не отпустит? – возмутился Чунда. – Будь покойна, я сам с Айей поговорю.
– Эрнест… разве это правильно, что мы удираем?
– Не путай двух вещей, – начал сердиться Чунда. – Удирать – это одно, а ехать по делам – совсем другое.
– Не знаю, право, формально… может быть, но по существу… Видишь ли, Эрнест, мне стыдно…
– Ну, знаешь, если мы с такими предрассудками будем подходить к серьезным вещам… – Чунда пожал плечами и недовольно замолчал.
…Едва забрезжило, как маленький «мерседес-бенц» переехал мост через Юглу и на полной скорости понесся по Псковскому шоссе. Эрнест Чунда, как старый вояка, обвесился всем находившимся в его распоряжении военным снаряжением. Раскрытый планшет лежал на его коленях, и он время от времени наклонялся взглянуть на карту. Сбоку висел огромный пистолет в деревянной кобуре, а бинокль Чунда все время держал в руке, как полководец, обозревающий с возвышенности поле битвы. Настроение у него было приятно возбужденное.
Забившись в угол кабины, Рута угрюмо молчала. Когда на шоссе случался затор и машине приходилось останавливаться, молодая женщина вся сжималась. Она стыдилась людских взглядов. Ей казалось, что они всё знают и презирают ее.
4
Ночью с 26 на 27 июня к Силениеку в райком пришел неизвестный человек. Некоторые видели его раньше, но никто не знал, где он работает и как его зовут.
– Доложите товарищу Силениеку, что пришел Кирсис, – сказал он рабочегвардейцу, охранявшему вход в райком.
– По какому делу?
– Он знает.
Когда Андрею доложили о позднем посетителе, он отпустил помощников и, предупредив, чтобы никого не впускали, пока он будет занят разговором, велел позвать его.
Он запер дверь на ключ и сел рядом с Кирсисом на диван.
– Ну, что, друг? – спросил Андрей, ласково глядя на него. – Прежний уговор остается в силе?
Кирсис утвердительно кивнул головой.
– Я пришел проститься, Андрей… Неизвестно, удастся ли потом. Пришло время зарыться поглубже в землю.
– Верно, Роберт, тебе пора скрыться.
Они разговаривали полушепотом. Временами даже одними взглядами и жестами.
Оба голубоглазые, оба светловолосые, они даже чертами лица походили друг на друга, так что их можно было принять за братьев, только Силениек был на полголовы выше. Они и действительно были родственниками, но об этом никто не знал.
– Ты все уже получил? – спросил Силениек.
– Все, до последней мелочи. Передатчик спрятал в надежном месте, у лесника. Типографию мы вчера доставили на нашу Чиекуркалискую базу, а оружие и боеприпасы зарыты в дюнах.
– А как со средствами?
– Если экономно расходовать, хватит года на три, – двадцать золотых часов, кольца с бриллиантами и еще кое-какие ценные вещи. Но это на особые нужды. Как только начнем действовать – на себя заработаем. Кстати, опоздай мы немного, и драгоценности увезли бы. Эшелон государственного банка ушел вчера ночью.
– На твою долю оставили бы, у нас была договоренность с управляющим банком. А как с документами, Роберт?
– Все в порядке.
– Радиошифр?
– Уже согласован.
– А настроение как, Роберт?
– Нормальное. Я знаю, что риск велик, а разве раньше мы не рисковали? Ведь какая это большая честь – получить от партии такое задание! Мои ребята так гордятся…
– Ты смотри за ними, чтобы не действовали очертя голову. На первых порах вам надо жить тихо-смирно. Пока не легализируетесь. Слушайте московское радио. Старайтесь почерпнуть из латышских передач указания относительно вашей работы. Ну, а если все связи нарушатся, – допустим таксе положение, – то действуйте самостоятельно, по своему усмотрению, в зависимости от ситуации. Таково указание товарища Калнберзиня.
– Он о нас знает?
– А как же! Он хотел вас проинструктировать сам, но от этого пришлось отказаться в целях конспирации.
Они поговорили еще некоторое время, затем Кирсис встал и начал прощаться.
– Пора, Андрей.
Андрей тоже поднялся с дивана. Два сильных, закаленных человека несколько мгновений глядели друг на друга, смущенно улыбаясь, точно стыдясь своих чувств. Потом пожали друг другу руки, крепко обнялись и поцеловались.
– Желаю, Роберт, успеха во всех делах, – взволнованно сказал Силениек. – Всегда помни, что товарищи о тебе не забывают.
– Ладно, Андрей. Ну, до свидания.
Роберт кивнул головой и вышел из кабинета, а Силениек еще некоторое время стоял в раздумье, глядя на то место, где только что сидел этот спокойный, сильный человек. Теперь он ушел выполнять задание партии, навстречу большим опасностям. Может быть, они увидятся, а может…
– Что за человек… Золото, – шептали его губы.
На улицах тревожно выли сирены, стреляли зенитки, а в небе гудели моторы «юнкерсов». Опять налет, опять бомбежка. Сказочно причудливой казалась в эту ночь Рига при свете пожаров.
Силениек взял телефонную трубку.
– Как подвигается эвакуация? Эшелон не ушел еще? Директор, запомните одно: даю вам сроку до десяти утра. Если до того все цветные металлы и уникальные станки не будут погружены в вагоны, я вас расстреляю. Нет, я не шучу. В десять жду доклада об исполнении. Будьте уверены, что удрать вам не удастся, за вами наблюдают. Это все, что я хотел вам сказать.
Потом он созвонится с управлением железной дороги, со штабом рабочей гвардии, с райкомом комсомола, и все приходило в движение, новая волна энергии подбадривала уставший коллектив.
Днем и ночью кипела работа в районе. Самое ценное было уже эвакуировано. Архив райкома – в надежном месте. Но разве можно в несколько дней увезти все, что строилось и производилось годами? Надо было спасти, не дать врагу захватить самое ценное, самое важное, что больше всего понадобится в великой борьбе. Если время позволит, можно будет подумать и об остальном. Если время позволит…
В эту борьбу за время, в эту огромную работу по спасению ценностей включился весь трудовой люд столицы молодой советской республики. Ему не могли помешать ни распространяемые врагом слухи, ни налеты, ни обывательская паника – рижский рабочий до конца выполнял свой долг советского патриота. В пламени пожаров, высоко над городом, поднималась мужественная его фигура, отбрасывая гигантскую тень. Он боролся.
27 июня Силениек послал своего помощника к Прамниеку с просьбой срочно зайти к нему в райком. Угрюмый и подавленный вошел Эдгар Прамниек в кабинет Андрея.
– Ты еще в Риге? – даже как-то удивленно спросил он. – А я еще вчера слышал, что все большевики уехали и что в Риге не осталось ни одного советского учреждения.
– Мы уйдем, когда это будет нужно, – ответил Силениек. – А вот тебе пора подумать об эвакуации. Поэтому я и позвал тебя. Что ты намерен делать, Эдгар?
– Разве я могу выбирать? – пробормотал художник. – Куда мне уезжать? Жена через две недели должна родить.
– Я помогу тебе эвакуироваться. Сегодня мы отсылаем в тыл часть районного аппарата. Возьмем и тебя с Ольгой.
– А имущество? Обстановка? А мои картины? – разволновался Прамниек. Он нервно заходил по кабинету. Зажатая в зубах трубка дрожала. – Если все бросить, это все равно что пропадать самому.
– Я помогу тебе вывезти имущество и картины, – продолжал Силениек. – К эшелону, который сейчас грузится на станции Земитана, должны прицепить еще один товарный вагон. Если хочешь, устроим тебя в этом вагоне, вместе с картинами и имуществом.
Прамниек молчал, но по лицу было видно, что предложение Силениека его не радует.
– Тебе хочется остаться с немцами? – спросил Силениек.
– Да нет… – мотнул головой Прамниек. Пряди густых волос упали на лоб, из-под них лихорадочно блестели глаза. – Какое это имеет значение, Андрей? Все равно никуда не убежишь. Пусть уж немцы поймают меня в Риге, чем где-то под Москвой…
– Ты не веришь в нашу победу? – И хотя Прамниек молчал, Андрею ясен был его ответ. – Значит, вот ты каков? Эх ты, Фома неверующий! А я думал, что имею дело с настоящим человеком.
– Ты меня не так понял, Андрей… – трагически простонал Прамниек. – Я домашнее животное. Совершенно не переношу бродяжнической жизни. Погибнуть где-нибудь в кустах? К тому же Олюк… Нельзя же требовать, чтобы она рожала в придорожной канаве.
– Я понял тебя. Обыватель ты, Прамниек. Тебе нужна мягкая кровать и тишина, даже когда весь мир грохочет. Ты все норовишь усесться на двух стульях. А эту тишину и мягкую кровать пусть тебе обеспечивают другие. Пусть другие борются, пусть они идут по грязи, гибнут в боях – только не трогайте Эдгара Прамниека, потому что он не может жить без удобств. Послушай, уважаемый братец. Я зову тебя в совместный путь. Он труден и далек, но он приведет к победе. Это путь советского человека. Если ты пойдешь с нами, мы всегда тебя поддержим в тяжелый час. Но ты отказался. Так подумай хоть о том, что, если ты запятнаешь себя, потом ни один честный человек не подаст тебе руки.
Прамниек опустил голову, хотел что-то сказать, но слова не сходили с языка. Он вышел бледный, понурый.
Силениек, прикусив нижнюю губу, угрюмо смотрел ему вслед. Он сердился и в то же время жалел этого человека.
Рано утром мамаша Лиепинь приехала в Ригу за Эллой. Та уже собрала все свои вещи, и их уложили на подводу. В ее положении оставаться в городе было безрассудством, поэтому Петер согласился с тем, что последние недели беременности Элле лучше провести у родителей. Там будет спокойнее.
– Если положение изменится, я за тобой приеду, – сказал он прощаясь. – Обязательно приеду. Обо мне особенно не беспокойся, я не пропаду. – И, нагнувшись к уху Эллы, застенчиво шепнул: – Заботься о малыше, люби его и за меня, пока я сам не смогу его приласкать.
– А ты береги себя, – наставляла его Элла, – не лезь в опасные места. Подумай о нас.
Вот они и расстались. Оставшись один, Петер Спаре мог целиком отдаться своему долгу, и он делал это без оглядки.
5
Прямо со станции Ояр Сникер направился в горком партии. Вся Лиепая была уже на ногах. Рабочие спешили на заводы. У газетных киосков вырастали длинные очереди. Люди надеялись найти в рижских газетах какие-нибудь сообщения о событиях, которые, как снег на голову, свалились на лиепайцев. На рассвете их разбудили сирены воздушной тревоги и разрывы бомб. В воздухе ревели моторы немецких бомбардировщиков. Они, как стая коршунов, повисли над городом, бомбили военный порт, железнодорожную станцию и стоящие на рейде суда.
Стреляла зенитная артиллерия. В воздух поднялись советские истребители. Началась война. По дороге в горком Ояр узнал все утренние события. Чувствовалось, что для каждого из этих людей, с напряженными, серьезными лицами стоявших на углах улиц, на площадях, у моста через канал, началась другая жизнь. Пульс города забился быстрее. Звеня, промчалась пожарная машина.
Если завтра война, если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов! —
звонко пели молодые голоса краснофлотцев. Стоя в грузовой машине с винтовками и автоматами в руках, они пронеслись по улице, и их песня еще долго-долго доносилась издали, пока ее не заглушили другие звуки. Какой-то пароход, с валившим из трубы дымом, вышел через ворота порта в море. Рыбачьи моторки стояли у берега, и облепленные чешуей рыбаки смущенно поглядывали на спокойное море. Странным казалось им, что сегодня они не могут выйти на лов.
Кабинет Буки был полон народа.
– Вот и хорошо, что приехал, – сказал он Ояру. – Лиепаю надо подготовить к войне. Лиепайцы хотят драться, и нам надо вооружить их.
Это было не заседание с пространными речами, а краткое совещание о плане действий. Как лучше оборонять свой город? Как драться с врагом, если он покажется у ворот города?
Каждый излагал свое предложение в двух-трех словах. Само собой понятно – драться! Любой ценой удержать город, что бы ни случилось. Надо рыть окопы, вооружать рабочих, подготовиться к бою. Враг не заставит себя долго ждать, – достаточно было взглянуть на карту, чтобы убедиться в этом: расстояние от германской границы до Лиепаи хороший танк мог пройти в несколько часов. Совсем не требовалось быть большим стратегом и для того, чтобы понять, что немцы поспешат в самом начале войны захватить эту крупную военно-морскую базу.
Надо было ко всему приготовиться, не дожидаться, когда придут немцы.
«Быть наготове». С этой мыслью Ояр ушел с совещания, с нею пришел и на фабрику. И это были первые слова, с которыми он обратился к рабочим, собравшимся в помещении главного цеха.
– Нельзя отдать наш прекрасный город врагу, – говорил он, – не будем дожидаться, когда подойдет Красная Армия защищать Лиепаю. Мы находимся рядом с границей. Нам первым придется принять на себя удар. Пусть же враг почувствует, что здесь не Франция, не Бельгия и Голландия, где чванливый, обвешанный оружием фриц может прогуливаться, как индюк вокруг хлева. Пусть знают, что это Советская Латвия! Дадим ему в морду так, чтобы его скрючило. Превратим нашу Лиепаю в стальной орешек, о который Гитлер обломает зубы. Товарищи, это будет не шутка, не игра. Это будет борьба не на жизнь, а на смерть. Если мы хотим победить, нам надо уметь и умирать. Умирать, как солдатам, за свой родной город, за советскую отчизну и народ, с оружием в руках, без страха и сомнений. Кто хочет взяться за оружие и идти на врага, тот пусть выходит вперед.
Почти сотня рабочих вышла на середину цеха. Все члены партии, комсомольцы и активисты. Все, у кого не дрогнуло сердце при первом шквале бури. Все молодые и сильные, все, кто был на военной службе или участвовал в первой мировой войне. Седые головы – и те воспламенились: «Возьмите нас тоже». Женщины, молодые девушки – и те не хотели отставать от своих мужей и братьев: «Мы вам поможем, возьмите только с собой!»
Когда выступил с речью директор фабрики, – рабочие заговорили в один голос:
– Чего тут еще долго рассуждать! Разве мы сами не понимаем? Давайте только оружие, мы этим фашистам покажем. Дорого обойдется им Лиепая.
Речей и в самом деле не требовалось. Лиепайские рабочие в первый же момент поняли свой долг. Они сами рвались в бой. Уговоры их только обижали.
Ояр отобрал восемьдесят человек и образовал из них роту. Ее разбили на четыре группы, и командирами групп назначили рабочих, побывавших на военной службе. Командиром роты был единодушно избран Ояр.
Придя в горком партии, он узнал, что лиепайцы уже на всех предприятиях организовали боевые отряды. У тосмарцев была своя рота в полтораста человек – ее организовал парторг завода Петерсон. Затем рота «Красного металлурга», особая группа из работников города, батальон Дундура, бригада комсомольцев, работники милиции. Город отдавал все, что у него было лучшего. Вместе с частями пограничников, работниками военного комиссариата и отдельными группами из состава военно-морского флота получилась, как казалось лиепайцам, внушительная сила. Им казалось, что они смогут удержать свой город, отбить любой удар противника, и, возможно, эта дерзкая уверенность позволила горсточке советских людей выдерживать в течение целой недели непрерывные бои с вооруженной до зубов гитлеровской армией, создать легенду о лиепайском чуде.
Давно покоятся в могилах защитники Лиепаи, но легенда о них жива. И каждый новый день вплетает новую нить в благородную повесть о вчерашнем. Где Петерсон, где Бука, где отважный разведчик Арнольд Скудра, где Оттилия Круче, Имант Судмалис и многие другие? Неверно, что они умерли, – герои не умирают!
«Ты ждал бури, стремился к трудностям и большим боям – и все это пришло, – думал Ояр. – Теперь все это есть у тебя. Что тебе еще нужно? Гори, кипи, живи десятью жизнями».
Его сердечная рана больше не ныла. В первый же момент, как только его сознания коснулось обжигающее слово «война», он приготовился к опасностям, к окопной грязи и к боевой горячке. Личная жизнь отступила за кулисы, даже любовь казалась мелочью. Ояр думал свою думу, но об этом же думали и тысячи лиепайцев, сотни тысяч и миллионы людей по всей советской земле: «Когда придется впервые встретиться с врагом и как это будет?» Он хотел, чтобы это произошло скорее, сейчас… Ведь они уже готовы.
Рота Ояра получила новенькое оружие. Ребята очистили его от смазки и в несколько часов научились обращаться с ним. То, на что в обычнее время тратили месяцы, сейчас приходилось осваивать за день.
Время шло. Провожаемый воем сирен, первый день войны угас за горизонтом. Жарко пылало небо на закате. Воды Балтики дремали всю летнюю ночь. Следующий день снова принес с собой зной и духоту. Впечатление неожиданности уже прошло. Люди знали о том, что происходит в мире, а если бы кто и забыл, достаточно было появиться над городом вражеским бомбардировщикам – и они напоминали о том, что идет война.
Вечером 23 июня рота Ояра Сникера заняла позиции неподалеку от дороги Лиепая – Гробини. Перед ними тянулась широкая полоса лугов, вдали – спокойная гладь Лиепайского озера. Птицы спешили к своим гнездам, изредка на дороге показывался запоздалый прохожий. Упираясь в небо церковными башнями, раскинулся позади красивый мирный город. Ояру показалось, что он попал в ночное: эту иллюзию создавало пофыркивание пасшихся на лугу лошадей, неторопливая беседа расположившихся на краю канавы людей, вечерняя прохлада. «Неужели это так просто? Кругом тишина и покой. Смертельная гроза где-то далеко-далеко…»
Уже смерилось. Ояр обходил позиции роты и вглядывался в сгущающуюся темноту. Вдруг он остановился.
«Не огонь ли это? Или свет прожектора?» – про себя сказал он.
– Это фара, товарищ Ояр, – отозвался из темноты чей-то голос. – Машина или мотоцикл.
Теперь они увидели и другие фары. Как волчьи глаза, светились они в темноте и двигались длинной вереницей по шоссе в сторону города. Вскоре стал слышен и треск моторов.
– По местам, товарищи! – крикнул Ояр. – Приготовить оружие к бою. Это немцы.
«Немцы идут!» Электризующая весть пробежала по цепи бойцов. Как порывом ветра развеяло мирное настроение. Со всех сторон слышалось щелканье затворов. Каждый старался поудобнее и выгоднее устроить свою позицию на пригорках, откуда все было видно как на ладони. После этого наступила тишина, полная, напряженная тишина. Прямо перед ними тянулось цементированное шоссе. Ближе и ближе подвигались яркие волчьи глаза, моторы тарахтели, фыркали и постреливали. На каждом мотоцикле сидело по три солдата, на прицепе стоял пулемет. На фоне бледного неба тянулся ввысь черный силуэт церкви Анны. Взгляды едущих были направлены в одну сторону – вперед, на погруженный в сумрак город. Избалованные прогулкой по Европе, окруженные ореолом непобедимости, они снова взирали на один из городов, который спокойно лежал перед ними, как бы ожидая часа своего унижения.
Мотоциклы быстро катили вперед. На некотором расстоянии за ними шли открытые грузовики с пехотой. По четыре в ряд сидели гитлеровцы с автоматами и винтовками в руках. Аккуратно и чинно, как оловянные солдатики на параде, двигалась колонна победителей на восток.
И вдруг все кончилось. И безукоризненный порядок, и согласный железный ритм движений, и присущая застывшим рядам солдат симметрия. Когда колонна поровнялась с позициями лиепайцев, сурово и бесстрашно зазвучал голос героического города:
– Нет, не сдаюсь!
И пригорки заговорили. Одновременно заговорили десятки автоматов и винтовок. Начался бой.
6
Они не смотрели на часы, когда раздались первые винтовочные залпы. Они не смотрели на них и тогда, когда все уже кончилось. Поэтому им трудно было сказать, сколько времени продолжался бой. Может быть, час, а может быть, всего несколько минут. Когда прозвучал последний выстрел, на шоссе не осталось ни одного живого врага. Грудами лежали в канавах мотоциклы, люди и лошади. Позже стало известно, что в вылазке 23 июня со стороны гитлеровцев участвовали, кроме моторизованных частей, кавалерийское соединение, сброшенный незадолго до того воздушный десант и группа айзсаргов. Никому из врагов не удалось попасть в Лиепаю, и лишь немногие спаслись бегством. На месте боя осталось восемьсот убитых гитлеровцев. С нашей стороны в бою участвовали несколько пехотных подразделений, курсанты военно-морского училища, тосмарцы и рота Спикера. Плечом к плечу бились кадровые бойцы Красной Армии и военно-морского флота и пролетариат Лиепаи, оказавшиеся достойными друг друга боевыми товарищами.
Победа!Это слово как на крыльях облетело цепи бойцов, достигло города, заставило радостно и гордо забиться все сердца. Для защитников Лиепаи слово это стало новым источником силы. Надменная гитлеровская армия, слава о непобедимости которой бежала впереди наступающих рот и дивизий, гипнотизируя и парализуя всех малодушных, проиграла свой первый бой за Лиепаю.
Вера в возможность победы десятикратно увеличивала силы каждого бойца: это был цемент, превращающий коллектив в монолитную скалу.
Ояр снова обходил расположение своей роты, проверял, кто остался в строю. Трое раненых – вот и все потери, девушки-санитарки уже ухаживали за ними.
– Закурить бы, товарищ Сникер, – попросил кто-то.
Ояр вытащил из кармана портсигар, но он был пуст.
– Жалко, друг, но все выкурено.
– Разрешите обыскать какого-нибудь фрица, – продолжал рабочий. – Вдруг найдется… Все равно на тот свет с собой не захватит. Там, говорят, курить не разрешается.
– Ладно, иди, только поосторожнее, чтобы какой-нибудь дьявол не перерезал тебе горла.
– Ну, это мы еще посмотрим.
Но когда минут через десять парень вернулся с немецкими сигаретами, захватив впридачу немецкий автомат и бинокль, заядлые курильщики единогласно признали, что сигареты никуда не годятся.
– Один навоз, больше сена, чем табаку.
– Как и сами курильщики, – сказал Ояр. – С виду они куда какие герои – только знай уступай им дорогу. А когда доходит дело до нутра – одна труха. Ну, нынешней ночью им досталось…
– И еще достанется, – добавил какой-то моряк. – Пусть только сунутся. Ребята, как там было в засушливый год, когда жены не рожали?
– Это когда на фрицев мор напал… – отозвался откуда-то из темноты молодой голос. – Апостол Петр поливал их водой из святой лейки, чтобы скорее подыхали, а то, мол, черти в аду стосковались по жаркому.
– А что, разве святой Петр у черта за снабженца?
– Каждый зарабатывает, как может, а кто смел, тот и двух съел. Вы что думаете, разве старику Петру чаевые не пригодятся? Ну, а господь бог скуповат, это видать по тому, как он исполняет молитвы своих святош. Вот когда Петру вздумается заглянуть в корчму и заложить как следует за галстук, тут своя копейка-то и кстати.
– Ох, не верится, что вельзевул много даст за фашистскую душу. Один эрзац.
Ояр с удовольствием прислушивался к шуткам парией. Раньше он и сам был первым зачинщиком таких разговоров и мог развеселить любого меланхолика. Но в эту ночь, когда первое столкновение с противником уже стало достоянием истории, надо было серьезно подумать о будущем.
На заводе «Тосмаре» бушевал пожар. Над ним все небо было охвачено заревом. «Вот какие костры приходится видеть сегодня лиепайцам».
– Ребята, а ведь сегодня канун Лиго, – тихо сказал Ояр.
Куда девались пиво и сыр, зеленые венки и несмолкаемые песни. Лиго? Кто этой ночью ищет волшебный цветок папоротника? Как злая пародия на праздничные костры, пылают пожары на холмах Латвии. Ночь проходит в молчании. Кровожадный зверь затаился в темноте.
Следующий день прошел сравнительно спокойно. Лиепайцы рыли окопы вокруг города. Днем и ночью кипела работа в штабе обороны. Группы разведчиков, следили за продвижением неприятеля. Немцы подтягивали резервы и готовились к новому наступлению. По слухам, город был окружен со всех сторон, за исключением узкой береговой полосы на севере. В море шныряли немецкие подводные лодки, блокируя порт.
Затем была прервана телефонная связь с Ригой. Бука успел еще узнать, что на помощь Лиепае спешат курсанты военно-пехотного училища и части войск внутренней охраны. Но пришло утро 25 июня, а они все не подходили. Может быть, их бросили на другое направление или они не могли пробиться через кольцо окружения?
– Как бы там ни было, а нам надо драться, надо положиться на свои собственные силы, – сказал Бука. – Кое-что мы и сами можем.
Центр руководства перешел из помещения горкома партии в штаб противовоздушной обороны по Церковной улице, 18. Оттуда руководили теперь всей подготовкой обороны и самыми боями, когда они разгорелись снова. Под железнодорожным мостом, в районе старых фортов, был устроен командный пункт восточной группы.
Вторая серьезная атака немецких войск на Лиепаю началась утром 25 июня. Немцы наступали по двум направлениям – с юга и востока. Защитники города быстро разгадали уловку врага: атака с юга была только маневром, чтобы оттянуть силы защитников города от района завода «Тосмаре» в южный пригород. Главный удар был нанесен у шоссе Лиепая – Гробини.
В первый раз заговорили орудия и минометы. Под прикрытием артиллерийского огня немецкая пехота широкими правильными цепями наступала на позиции лиепайцев. Немцы шли во весь рост, крича и стреляя из автоматов. Они хотели ошеломить лиепайцев, подавить превосходством огневых средств, численностью. Казалось, ничто не в силах остановить эти живые механизмы. Ближе и ближе подходили они к окопам, не обращая внимания на потери, которые причинял им меткий огонь винтовок и автоматов.
Был момент, когда казалось, что фашисты вот-вот прорвут линию обороны, сметут заграждение, серо-зеленой волной хлынут в город. Уже некоторые группы короткими перебежками начали занимать новые позиции, прикрывая отход остальным. Повсюду рвались артиллерийские снаряды и мины, дробно, словно тысячи барабанов, тарахтели автоматы, пули со свистом секли землю.
На место павших подходили люди из резерва. Новый удар смертоносного огня в металла обрушился на вторую линию обороны лиепайцев. Насыпь железной дороги Лиепая – Айзпуте они уже потеряли. Если их отожмут через шоссе, то гитлеровцы скоро зацепятся своими ястребиными когтями за первые дома пригорода.
– Ребята, дальше отступать некуда! – закричал Ояр. – Не пустим проклятых фашистов в город! Вперед, лиепайцы!
Забыв всякую осторожность, с искаженным от ярости лицом вскочил он на ноги и побежал навстречу немецким цепям. Слева и справа от него вскакивали сотни таких же отважных и стремительных бойцов.
– Гони их! Коли штыком фашистских дьяволов!
Так внезапен был взрыв этого гнева, так молниеносна контратака лиепайцев, что мастера психической атаки опешили. На один момент они остановились в замешательстве, тараща от удивления глаза, потом, позабыв всякое достоинство, показали спины и пустились бежать без оглядки. Много гитлеровцев осталось лежать на поле, не достигнув железной дороги, многие нашли свой конец на самой насыпи, а те, кому удалось перебраться через нее, продолжали бежать все дальше, хотя за ними даже не гнались, – только винтовочный огонь помогал редеть побитой, разбегавшейся толпе «завоевателей мира».
И снова наступила тишина. Снова была одержана победа. Отогнанный зверь зализывал кровавые раны и издали недоумевающе глядел на упрямый город, не желавший становиться перед ним на колени. Нет, это действительно не Западная Европа.
Лиепайцы тоже понесли потери. Они подобрали своих убитых и раненых и расположились на новых позициях вдоль железнодорожной насыпи. Там они оставались до темноты, а ночью снова заняли прежние позиции.
Два следующих дня продолжалось затишье, если не считать мелких стычек с разведчиками и налетов авиации. Враг нервничал, злился. Мирный город у Балтийского моря нарушил оперативный план, затормозил намеченные темпы продвижения и заставил кое-что изменить в распределении сил. Немецкому командованию стало ясно, что с наличными силами Лиепаю не взять. Но напрасен был гнев генералов, напрасно командующий армией метал громы и молнии на головы командиров дивизий: лиепайский орешек был слишком крепок. Надо было искать щипцы. Скрежеща зубами, командование направило к Лиепае несколько дополнительных дивизий, подтянуло резервы из тыла, сконцентрировало артиллерию на восточном берегу Лиепайского озера. Кончалась первая неделя войны, а главная ставка Гитлера все еще не получала сообщения о взятии Лиепаи.
Что делали защитники Лиепаи? Они считали патроны и прикидывали, сколько раз еще можно будет выстрелить. Они построили через канал примитивный мост, чтобы в последний момент осталась хоть узкая полоска дороги к своим.
Наступило 28 июня. Под вечер начался третий, самый сильный штурм Лиепаи. Несколько дивизий, при поддержке артиллерии и авиации, напали на горсточку героев, которые зубами и ногтями вцепились в свою землю и не отдавали ее. Неизвестно откуда взявшись, подошли вновь сорганизовавшиеся группы защитников – рабочие с окраин, люди Мурниека и Силиса. Всю ночь длился бой. Железное вражеское кольцо все туже стягивалось вокруг города. Но Лиепая держалась. Каждый лесок, каждая рощица, каждая улица и дом становились полем боя.
29 июня немцы ворвались в Яунлиепаю. Артиллерия через озеро обстреливала центр города. Авиация противника сбрасывала бомбы. На площади Роз бушевал пожар.
Всю ночь трещали автоматы на улицах Лиепаи. Лиепайцы держались до последнего патрона, плевали противнику в глаза смертоносным огнем, но перевес сил все больше давал себя знать. Те, кто успел, отошли к Военному порту и продолжали драться там. Кто не смог вырваться из города, укрепились на чердаках, не отдавая ни одного дома без боя. И только 1 июля замолчали последние гнезда сопротивления. В Лиепае наступила тишина, жуткая и кровавая, как отсвет пожаров, полыхавших в центре города и в порту. Смрадный дым стоял над героическим городом. На мостовых валялись трупы. Гремя подкованными сапогами, злобно и тревожно оглядываясь по сторонам, крадучись, проходили завоеватели. Над развалинами сияло солнце, но его лучи не в силах были скрасить ужас этой картины. Только мирно сверкали синевато-стальные воды моря и волны легко набегали на прибрежный песок, где отдыхали на отмелях чайки.
