Текст книги "Собрание сочинений. Т. 3. Буря"
Автор книги: Вилис Лацис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)
5
В один из ближайших дней Лина Зивтынь пришла в театр с самого утра, хотя репетиция у нее была назначена на час. Как челнок, сновала она за кулисами – то сунется в одну дверь, то в другую. Иногда зайдет, иногда только приотворит дверь, захохочет смехом балованной девочки и убежит:
– Простите, я ошиблась…
Ошибалась она довольно часто, но никто на нее не сердился, все давно привыкли к ее бесцеремонности. А в этот раз Лина особенно старалась попадаться на глаза всем приятелям и приятельницам: плечи ее впервые за всю жизнь украсила чернобурая лисица. Ясно, что такое событие не могло пройти незамеченным. На каждом шагу ее обступали женщины, ощупывали красивую обновку, наперебой спрашивали цену. И хотя в этом никто не признавался, Зивтынь отлично видела, что ей завидуют. Но она вовсе не думала задирать нос. Наоборот, побывала и в декоративной мастерской, и у парикмахеров; и у портных, даже на кухню забежала – поболтать с судомойками и рабочими.
В буфете Лина встретилась с Марой Вилде. По правде говоря, та тоже могла бы не приходить до вечера, потому что в репетируемой пьесе у нее не было роли. Но актеры так уж устроены, что всегда скучают по своему святилищу, и Мара в этом смысле не была исключением.
Маленький накрашенный ротик Зивтынь на несколько секунд остался полуоткрытым, когда она увидела на плечах у Мары чернобурую лису, такую же, как у нее самой, пожалуй даже чуть-чуть покрасивее. «Хотя на чей вкус», – тут же подумала Лина.
– Марочка, здравствуй! – кинулась она к ней. – Как ты себя чувствуешь, дорогая? Я так рада, что тебе не дали роли в новой пьесе: по крайней мере отдохнешь немного. Ведь что это за жизнь: каждый вечер – спектакль, весь день – репетиции, разве так долго выдержишь? Только что купила? – Она погладила мех с видом знатока. – Какая прекрасная ость! Моя чуть посветлее.
– Подарок мужа, – ответила Мара и тут только обратила внимание на плечи Зивтынь. – Да и ты с такой же обновкой. Подарок?
– Кто же мне станет дарить? – Зивтынь рассмеялась серебристым девичьим смехом. – Пока самой приходится заботиться. Вот когда выйду замуж…
– Сколько ты заплатила? – спросила Мара, зная, что этот вопрос доставит удовольствие тщеславной подруге. – Наверно, не меньше трехсот латов?
– Не помню точно, кажется, что-то в этом роде, – небрежно ответила Зивтынь, – ярлычок я выбросила.
– Вот ты какая, у нас стала, счету деньгам не знаешь, – улыбнулась Мара. – Откуда у тебя такие богатства?
Вопрос был задан без всякого дурного умысла, но Лине послышалась в ее словах насмешка, и она сразу обозлилась. «Ах, со мной вон каким тоном можно разговаривать! Ну еще бы, она – на первых ролях, не знает куда деваться от успехов и воображает, что перед ней все должны отчитываться. Еще чего не хватало! Пусть лучше спросит своего мужа, откуда он деньги берет. Как будто я не знаю. Было время, когда Никур нас чуть ли не вместе принимал». Ей так захотелось побольнее уколоть Мару, что она забыла всякую осторожность.
– Источник у нас, кажется, общий, – сказала она. – Спроси у Феликса, где он деньги получает. Мы с ним в своем роде коллеги. – И, чуть не прыснув со смеху, она отошла от Мары.
Мара сразу почувствовала в ее словах что-то темное, двусмысленное. «Общий источник… коллеги…» Что общего могло быть между Феликсом и Зивтынь? И, однако, она внутренне поверила, что это не глупая шутка, не выдумка легкомысленной девчонки. За последнее время она начала видеть в муже какие-то не замеченные ею раньше черты – лживость, уклончивость. Может быть, толчком для этого послужила история с вымышленным заседанием, может быть – что-то другое. Она опять вспомнила ужин после премьеры, поведение Феликса по отношению к Жубуру. Тогда Мара подумала, что он просто хотел выставить Жубура в смешном виде, что он ревновал ее. А сейчас она вдруг почувствовала, что это было нечто другое, худшее.
Слова Лины навели ее и на другой вопрос: «Сколько мы зарабатываем и как справляемся с расходами?» В доме у них с первого же года брака повелось так, что хозяйством больше занимался Феликс. У Мары очень много времени отнимал театр, к тому же она была рассеянна, и муж не раз шутя упрекал ее в безалаберности. Мара и сама чувствовала, что ей трудно вкладывать душу в домашние дела, и всегда полагалась на мужа. И теперь она впервые задумалась об этой стороне жизни.
Вернувшись домой, она взяла карандаш, бумагу и стала рассчитывать домашний бюджет. Феликс получал триста латов в месяц, сама она – двести пятьдесят. Всего, значит, пятьсот пятьдесят, но из них надо было сколько-то вычесть на налоги. Квартира – сто двадцать латов, зимой еще приходилось добавлять на отопление. Дача. Стол. Платье. Прислуга. Подоходный налог. Покупка мебели. Книги и разные мелкие расходы. За последний месяц, кроме того, Феликс сшил новый фрак, купил несколько акций пароходства, потом эта лиса…
«Мы все время тратим не по средствам», – с недоумением подумала Мара. Но, с другой стороны, покупали они все за наличные, у Феликса в сберегательной кассе лежало несколько тысяч, и он уже начал поговаривать о покупке усадьбы. Значит, были какие-то побочные доходы, о которых она не знала, которые скрывались от нее. Взятки? Контрабанда в компании с моряками?
Мара прибрала исписанный цифрами листок и стала ждать мужа. Вернулся он очень поздно.
– Опять эти несчастные заседания. Одно за другим, – жаловался он за ужином. – А некоторые члены правления, как начнут говорить, никакого удержу не знают.
Мара ничего не ответила.
После ужина Вилде начал было настраивать приемник: ему захотелось послушать музыку.
– Мне надо с тобой поговорить, – сказала Мара. – Пойдем в кабинет, там удобнее.
– Ну, пойдем, мне все равно где.
В кабинете он закурил сигару, развалился в кресле и подчеркнуто беззаботно спросил:
– Так в чем дело, Мара?
Она нарочно села подальше от мужа, в самом темном углу комнаты. Ей показалось, что Феликс немножко нервничает.
– Феликс, мне хотелось поговорить с тобой о нашем образе жизни. Я вижу, что мы живем не по средствам.
Он даже вынул сигару изо рта и уставился на нее с самым искренним удивлением.
– Вот не ожидал! Ну и чудачка! По-твоему, что же, надо урезывать себя в необходимом? Когда же нам и пожить, как не теперь, пока мы молоды? И кого это касается?
– Нет, Феликс, мы проживаем гораздо больше, чем зарабатываем, ты сам это отлично знаешь.
– Послушай, откуда ты все это взяла? Были бы у нас еще долги, тогда я понимаю. Но если мы живем, не делая долгов, почему же это называется «не по средствам»? Где здесь логика?
– Вот об этом-то я и хотела тебя спросить. Пока я знаю только одно: мы тратим не по доходам. Посмотри сам, что у нас получается.
Она подала Вилде исписанный листок бумаги. Он долго разглядывал столбцы цифр, и усмешка постепенно стала сползать с его лица. Дойдя до конца, он вздохнул и положил листок на письменный стол.
– Ты, милочка, в этих расчетах упустила из виду один существенный пункт, хотя в остальном они сделаны очень толково. Признаться, я даже не ожидал от своей романтической женушки такой практичности.
– Какой пункт? – живо перебила его Мара.
– Сюда не включены мои побочные доходы.
– Побочные доходы? Почему же я о них ничего не знаю?
– Да потому, что ты до сих пор не очень часто изволила интересоваться такими вещами. – Кончик сигары вдруг задрожал в его пальцах, и пепел упал на колени. Вилде ловким щелчком сбил его с брюк.
– А сейчас я хочу знать, откуда берутся эти… доходы.
Вилде надолго задумался. Мара не торопила его с ответом и тоже молча смотрела на него.
– Пожалуй, это будет самое лучшее… – заговорил он, наконец. – За последнее время между нами все чаще возникают недоразумения, даже размолвки. И все это оттого, что ты не все знаешь. Слушай, Мара.
– Да, да, я слушаю.
– Сначала дай мне обещание никому этого не рассказывать. Это серьезная тайна.
– Я вообще редко с кем разговариваю о своих домашних делах, не такая уж это интересная тема.
– Да, я знаю, знаю. Ну, хорошо, раз уж нельзя иначе, придется сказать тебе. Я, Мара, работаю в охранном управлении. Руковожу группой агентов.
– Давно? – машинально спросила Мара. Она вся помертвела от его слов и сама не сознавала, зачем задала этот вопрос.
– Довольно давно. Еще со студенческих времен.
– Значит, еще до знакомства со мной.
– Очевидно, так, милая.
– И много ты у них получаешь?
– Как когда. Во всяком случае больше, чем у Юргенсона.
– Тебе платят за отдельные услуги?
– Да, и за услуги, и, кроме того, я получаю твердый месячный оклад.
– Даже твердый оклад… – повторила Мара. И вдруг, точно очнувшись, она спросила: – Значит, ты из породы провокаторов, из шпиков?
– Нет, Мара, ты что-то путаешь. – спокойно объяснил он. – Я все-таки нечто бо́льшее. Я помогаю искоренять государственных преступников, и у меня есть свои агенты.
– Тогда ты – обер-шпик, капрал, лейтенант… какие там есть еще чины?
– У нас таких званий нет, – сухо ответил Вилде.
Он уже вышел из терпения.
Мара поднялась со стула. Она задыхалась от нестерпимого стыда, она почувствовала себя униженной, опозоренной. С ненавистью смотрела она на мужа.
– Против кого вы со своей компанией боретесь? За что вы получаете эти сребреники? Ведь вы с народом боретесь, вы народ продаете. И как только ты мог пойти на это?
– Ты, милочка, я вижу, ничего не понимаешь, – раздраженно махнул рукой Вилде. – Народ, народ… Ты просто вообразила, что находишься на сцене, повторяешь слова из какой-то страшно эффектной роли. Я человек трезвый, меня красивыми фразами не проймешь. И что таксе народ? При чем он тут? Мы работаем в интересах государства.
– Перестань, пожалуйста. Вы работаете в своих собственных интересах, ради своего кармана, ради вот этой уютной квартиры, – она обвела взглядом комнату. – Ну, скажи, например, за какую услугу ты получил свой последний гонорар?
– Изволь, хотя это, повторяю, большая тайна. Но, может быть, ты поймешь тогда. Благодаря мне не так давно арестовано все руководство коммунистической партии. Мы парализовали ее. Сейчас они сидят без дела и не знают, что предпринять. Как корабль без руля. А ты имей в виду, что этот скромный и симпатичный, как ты говоришь, Жубур тоже из этого лагеря. Относительно этого типа у нас пока не хватает компрометирующих материалов, но со временем мы их соберем.
Мара, не глядя на него, о чем-то сосредоточенно думала. Вдруг она быстрыми шагами вышла в переднюю, сдернула с вешалки чернобурую лису, вернулась в кабинет и швырнула ее через стол мужу.
– Получай обратно. Таких подарков я не принимаю.
Вилде даже позеленел.
– Мара! – выкрикнул он. – Что это, вызов? Эта выходка уже не ко мне относится. Ты уже оскорбляешь наш государственный порядок. Иначе я не могу объяснить…
Мара с язвительной улыбкой посмотрела ему в лицо.
– Беги скорей доносить Штиглицу, глядишь – опять что-нибудь заработаешь. – И она вышла из кабинета.
Вилде долго стоял на месте, сжимая в одной руке хвост чернобурой лисы, в другой – давно потухший окурок сигары.
– Капризы избалованной дамочки, – прошипел он, наконец. – Ничего, мы все уладим.
6
На сцене Маре приходилось передавать самые многообразные душевные переживания, но в эту бессонную ночь она впервые почувствовала всем своим существом, что такое отчаяние. Разговор с Феликсом звучал у нее в самом мозгу, не давал ни на минуту сомкнуть глаза. В первый момент после признания мужа Мара действовала импульсивно, не размышляя. Она поняла из его слов только одно: Феликс грязный, способный на любую подлость человек, предатель по профессии. И тогда в ней взбунтовалась совесть, голос элементарной честности, знающей только, что существует добро и зло, чернее и белее.
Сейчас, лежа в темноте, она пыталась разобраться в своих мыслях, постигнуть умом, что произошло в ее жизни, решить, что ей делать дальше.
Мара знала, что на ее месте многие женщины из так называемого порядочного общества отнеслись бы к этому иначе, – примирились бы с фактом, пошли бы на компромисс со своей совестью. Одни бы стали искать оправдания в необходимости охранять существующий государственный порядок, уверили бы себя в его справедливости, подчинились доводам мужа. Другие просто сослались бы на печальную необходимость: «Всем хочется жить получше, муж пошел на это ради семьи». Много было людей, готовых оправдать любую мерзость, если она шла им самим на пользу.
Ее представления о классовой борьбе, о справедливом общественном устройстве были довольно хаотичны. Мара много, хотя и без всякой системы, читала, играла иногда в хороших пьесах и с искренним подъемом произносила со сцены прекрасные слова о правде, свободе, человечности. Она любила свой народ и хотела, чтобы ему стали доступны все жизненные блага. Ей еще в детстве приходилось слышать от товарищей отца, что богатства господствующих классов, меньшинства, зиждутся на эксплуатации большинства, что нужда и бедность всегда будут сопутствовать трудящимся, пока над ними стоит кучка угнетателей.
Как и многие интеллигенты, может быть больше других, Мара возмущалась ульманисовским режимом. Но в то же время у нее было какое-то упорнее недоверие к политике, к политической борьбе, усвоенное ею в кругу богемы. Правда, Мара не испытывала и обывательского ужаса перед коммунистами, знала, что они близки народу. Услышав от Вилде, кто такой Жубур, Мара не перестала уважать его, потому что считала его хорошим, мужественным человеком, неспособным действовать из корыстных побуждений. И вот таких людей выслеживал, сажал в тюрьмы ее муж…
Мара чуть не застонала от жгучего чувства стыда. Пять лет прожила она бок о бок с предателем и не могла разгадать его. Считала себя порядочной женщиной, говорила со сцены красивые слова. Принимала подарки от заботливого супруга, наслаждалась комфортом в уютной квартирке. Мерзость… мерзость…
Она вспомнила одно поразившее ее зрелище. Несколько лет тому назад она ездила с мужем в Алжир. Однажды она обратила вдруг внимание на то, что белоснежные стены отеля отбрасывают на белый же песок густую тень. Вот и она так – ее считают чистой, красивой, доброй, но рядом с ней в черной тени копошится грязная тварь.
Как жить дальше?
Мара вышла из рабочей семьи. Отец ее, старик Павулан, до сих пор еще работал за токарным станком на каком-то небольшом заводе. Больших трудов ему стоило в свое время дать дочери среднее образование, но девочка была живая, способная, и старик вытянул – даже театральное училище помог окончить. Тогда в Маре было столько жизнерадостности, столько веры в будущее, самонадеянности даже, что она просто была неспособна вглядываться в окружающую действительность – как будто ей все время било в глаза солнце. И полюбила она в первый раз так же безоглядно, всем своим существом. Но юность кончилась бессмысленной гибелью любимого человека. Тогда она узнала и душевную усталость и равнодушие. Мара решила, что в жизни у нее остался один театр. Через год она познакомилась с Вилде, тогда еще начинающим юристом. Вилде так настойчиво преследовал ее своими ухаживаньями, с таким благоговением говорил о ее таланте, всегда был так внимателен, что она в конце концов согласилась стать его женой.
Многие завидовали их жизни. Да и самой Маре казалось, что все идет, как должно идти. Она по-прежнему целые дни проводила в театре или, запершись в своей комнате, готовила роли, Вилде не мешал ей в этом, а успехами ее гордился больше, чем она сама, был всегда предупредителен и, кажется, все так же дорожил ею. Только за последний год Мара стала иногда ловить себя на чувстве раздражения, когда ей приходилось подолгу разговаривать с ним. Вдруг ей начинало казаться, что это чужой человек, что он не понимает, о чем она говорит, все чаще и чаще выводил ее из терпения его уклончивый скептицизм. И все-таки она могла прожить с ним десять и двадцать лет, если бы не случайный намек Лины Зивтынь, позволивший ей разглядеть грязную гадину.
Но как жить дальше?
Только сейчас ей пришла в голову мысль, что она совсем одинока, что ей не к кому обратиться за поддержкой. Даже и лучшей своей подруге, милой, доброй Ольге, она не посмеет открыть эту позорную тайну – та просто отвернется от нее. Жена шпика!
Нет, надо решать за себя самой. Да и что решать? Разве совесть не подсказала ей выхода с первой минуты? Надо оставить этот дом, уйти от Вилде. Мысль ее несколько раз проделывала один и тот же круг и неизменно возвращалась к этому решению. Но тут перед ней вставал другой вопрос: что сделает Вилде? Мара знала, что легко он с ней не расстанется; если она поставит на своем, будет мстить ей, стараться ужалить как можно больнее. При этом ей снова и снова приходила на память угроза, брошенная им по адресу Жубура. Еще с того ужина она почувствовала, что Феликс – враг Жубура, но сначала объясняла эту враждебность ревностью. Ей казалось, что муж заметил ее смутную, не оформившуюся еще симпатию к Жубуру. Теперь он раскрыл ей подлинную причину. Значит, за ним и за его товарищами следят, хотят упрятать их на долгие годы в тюрьму. И за что? За то, что они борются с вековой несправедливостью. Сейчас главное – предотвратить это ужасное, непоправимое несчастье, предупредить Жубура, иначе она всю жизнь будет чувствовать себя соучастницей этого преступления. Надо скорее, если можно – с утра разыскать Жубура, рассказать ему все, а разговор с Вилде отложить на несколько дней…
Утром Мара вышла из своей комнаты лишь после ухода Вилде. Она быстро оделась и направилась прямо в адресный стол. Два раза заходила она к Жубуру в этот день, и оба раза его не оказалось дома. Вечером она вернулась поздно и опять заперлась в своей комнате до утра. Вилде еще не спал, но и он не вышел из кабинета.
Только на другой день к вечеру Мара застала Жубура. Какой знакомой показалась ей эта тесная, полутемная комнатка! Точно на такой же узкой железной койке с соломенным матрацем спала она в юности, когда жила дома, у родителей. За таким же вот маленьким столиком, заставленным пузырьками чернил и стопками книг, просиживала она по ночам. Здесь даже плохонький фанерный шкаф казался роскошью. Мара с одного взгляда увидела, как не хватало в этой комнате женских рук: не было ни одного цветочка, ни одной картинки, ковровая дорожка на полу сбилась в кучку. Благо еще, Жубур не курил, иначе спасения не было бы от табачного дыма.
На примусе стоял чайник, на столе лежала развернутая бумажка с кусочком масла и французская булка: Жубур, видимо, собирался закусить после работы.
– Простите, что я без всякого приглашения, – прямо с порога начала Мара. – Но не знала, где еще можно вас увидеть.
Жубур побагровел от смущения, увидев ее.
– Ничего, ничего, проходите, – бормотал он, а сам ринулся к кровати, чтобы прикрыть одеялом заплатанную наволочку. – Простите, ничего не могу вам предложить, кроме этого стула. Только осторожнее, у него одна ножка расшатана.
– Спасибо, я сяду, только вы мен я-то уж не стесняйтесь, – она ободряюще улыбнулась Жубуру. – И скажите сразу: я не оторвала вас от дела?
– Да нет же, нет, я уже свободен, – повторял он, не спуская беспокойного взгляда с проклятого стула. – Все-таки вам бы лучше сесть на кровать, она устойчивее.
Мара поспешила пересесть, чтобы успокоить его.
– Так и правда удобнее. Я, впрочем, зашла на минутку, я очень спешу. Мне нужно сказать вам одну очень важную для вас вещь.
Жубур сидел напротив, упершись подбородком в кулаки, и глядел на Мару серьезными, немигающими глазами. Посещение это так не укладывалось в рамки его повседневной жизни, что он и не пытался угадать его причину. Но он сразу понял, что Мара пришла к нему не по пустяковому поводу.
– То, что я вам скажу, большая тайна… Но я уверена, что вы поймете меня и будете молчать.
Жубур утвердительно кивнул головой.
– Мой муж, Феликс Вилде, работает в охранке, – не опуская глаз, начала Мара. – Я узнала об этом только два дня тому назад. Но это не все… Я узнала, что он ведет за вами слежку, он хочет вас арестовать. Вот поэтому… я и пришла.
Она осеклась, замолчала: ей стало трудно говорить.
Жубур отвел от нее взгляд и долго-долго всматривался в окно, за которым уже сгущались ранние февральские сумерки. Потом он глубоко вздохнул и обернулся к Маре:
– Я знаю это… Мара. Узнал еще в тот вечер, когда был у вас. Но это очень хорошо, что вы мне сказали. Очень хорошо. Я никогда этого не забуду, Мара.
Он не стал спрашивать, что заставило ее сделать этот шаг, не пытался заглянуть ей в душу. Он лишь чувствовал, что его сердце переполняет незнакомая раньше горячая нежность. Жубур взял руку Мары, крепко сжал ее обеими руками и отпустил.
– Хороший вы человек, Мара. И зачем вам жить с таким?..
Не отвечая, глядела она куда-то в пространство. Тихая, печальная, милая. Потом поднялась, подошла к двери и оттуда уже сказала:
– Если вам нужна моя помощь, я с вами. Я хочу помогать вам и вашим друзьям…
– Спасибо, может случиться, что я обращусь к вам, – просто сказал Жубур.
Она ушла. Жубур долго стоял у окна, вглядываясь в синеватую мглу. Низко, над самыми крышами лежали плотные сплошные облака. Но суровая зима была на исходе. В воздухе чувствовалось дыхание близкой весны.
«Добрая, милая Мара, нет тебе счастья».
Дома Мару еще в передней встретил Вилде.
«Ну что же, – подумала она, – сейчас и скажу».
– Я тебя жду, – начал он торопливо, помогая ей раздеться. – Идем в столовую, за ужином поговорим.
– Видишь, Мара, – начал он, когда они сели за стол, – я за эти два дня много думал и в конце концов пришел к выводу, что надо сделать так, как ты хотела.
Мара вопросительно посмотрела на него.
– Сегодня я был у Штиглица, – продолжал Вилле, – и решительно заявил, что больше работать у него не буду. Он сначала и слушать ничего не хотел, но после долгих и довольно неприятных разговоров согласился. Жить нам будет труднее, дружок, я даже не уверен, что мне не грозят неприятности, но не это для меня главное. Я не хочу терять тебя, Мара, а остальное уже не имеет значения.
Он внимательно посмотрел на нее, ожидая, какое впечатление произведут его слова.
Мара слушала, не поднимая глаз со скатерти. Она не сказала Жубуру, что решила уйти от Вилде. Не сказала, сама не зная хорошенько почему: может быть, из тайной гордости, боясь, что он сочтет это решение за результат его воздействия, за ответ на его вопрос. «Пусть он узнает об этом потом», – подумала она тогда.
Решение Вилде застало Мару врасплох. Почему-то ни разу не подумала она о том, что ее слова могут произвести на него такое впечатление. Она не то чтобы была растрогана его поступком, готова была забыть его прошлое… Нет, возврат к прежней, хоть и не слишком горячей привязанности был уже для нее невозможен. Но она сразу подумала, что уходить от Вилде сейчас нельзя. То, что он отказался помогать Штиглицу, облегчило немного ужасную тяжесть, не дававшую ей свободно дышать последние два дня. А если она уйдет от него сейчас? «Да, надо на время остаться». Мара подняла на него глаза.
– Да, конечно… Ты правильно сделал.
«Не напрасно ли я поспешила рассказать о нем Жубуру? – встревожилась она, но тут же твердо ответила сама себе: – Нет, не напрасно. Не будет Феликса, будут другие. А если его и будут опасаться, что ж, он это заслужил».
Со свойственной ему предусмотрительностью Вилде решил как можно реже заговаривать с ней, как можно меньше показываться ей на глаза в течение нескольких дней. Пусть успокоится немного, а там все пойдет по-старому. Он, разумеется, и не подумал уходить из охранки. Но лишаться домашнего уюта, налаженной семейной жизни, завидной жены он вовсе не собирался.
После памятного объяснения с Марой Вилде выругал себя за безрассудную откровенность и тут же придумал выход:
«Женщины верят какой угодно лжи, лишь бы она им льстила… – философствовал он про себя, прохаживаясь по кабинету. – Они только не любят, когда им изменяют… Какой, бишь, мудрец это сказал?»
