Текст книги "Собрание сочинений. Т. 3. Буря"
Автор книги: Вилис Лацис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)
– И тонкая же ты бестия, Гуго! Если бы мне не было известно, что художники действительно нуждаются в клубе и что ты напрасно рассчитываешь на перемену политической погоды, я бы просто обругал тебя.
– Но раз ты знаешь, что художникам нужен клуб и времена больше меняться не будут?.. – Зандарт вопросительно смотрел на Прамниека.
– Да, именно поэтому я думаю, что твое предложение надо обсудить. Я понимаю, что ты делаешь это с целью обмануть государство, но важен результат, а не твои намерения.
– Не будешь же ты корить меня за то, что я с тобой разоткровенничался? – улыбнулся Зандарт. – Я ведь могу и по-другому сказать, так, что никто не придерется. Например, так: «Настоящее предприятие расцвело по той причине, что его изо дня в день посещали художники и тому подобная публика. Вы, художники, оставили немало денежек в кафе, и если я передам его в ваше распоряжение, то поступлю по справедливости».
Другой бы все так и расписал, а я сказал, как думал, по-честному, по-простецки, ничего плохого у меня на уме не было.
– Я подумаю о твоем предложении, Гуго. Поговорю в правлении.
– Пускай забирают, мне не жалко! – хлопая себя по коленям, кричал Зандарт. – Только поскорее бы, иначе другая организация из-под носа выхватит, а у вас все-таки больше прав на это предприятие. Мне хочется, чтобы оно обязательно попало в ваши руки.
Когда Прамниек ушел, Гуго поспешил передать разговор с художником Паулине. Оба решили, что поступили весьма умно и успех можно считать обеспеченным.
Глава третья1
В предвыборную кампанию Чунда по заданию райкома уехал с агитбригадой в один из курземских уездов и пробыл там три недели.
Вернувшись, он встретился на улице с Ояром Спикером.
– Куда путь держишь? – крикнул Чунда.
– В райком, к Силениеку.
– Мне туда же, пойдем вместе.
Дорогой он рассказал про свою командировку:
– За двадцать дней я провел шестьдесят предвыборных собраний – по два в каждой волости. На каждом собрании выступал лично. Крестьяне и рабочие прямо на руках носили и в каждой волости просили остаться у них руководителем. В укоме меня хотели даже взять вторым секретарем. По пропаганде и сельскому хозяйству.
– Да ведь ты в сельском хозяйстве ни уха ни рыла не понимаешь, – недоверчиво засмеялся Ояр. – Ты по крайней мере научился хоть разговаривать с крестьянами?.
– Во-первых, в сельском хозяйстве я понимаю ровно в три раза больше тебя…
– Это еще не очень много, потому что я в нем ничего не смыслю. Трижды нуль – все равно нулем и останется.
– Во-вторых, совсем не обязательно знать, когда они сеют, жнут и чем посыпают землю, – не сдавался Чунда. – С людьми надо только уметь разговаривать. А говорить можно о чем угодно – о ценах на мясо, об абиссинском негусе, о зубной боли и домотканных простынях.
– Ты об этом и говорил с ними?
– А то что же? Когда человек много говорит, другие думают, что он все знает. Тут надо быть немного психологом, в этом секрет популярности.
– О чем с подростками, о том и с седыми стариками, – усмехнулся Ояр. – Как патефонная пластинка – запустил, и пускай поет?
– Во всяком случае мне после каждого выступления аплодировали, – обиделся, наконец, Чунда.
– Это от радости, что наконец-то кончил. Послушай, Чунда… – Ояр остановился и оглядел его с ног до головы. – Что у тебя за вид? Борода небритая, рубашка грязная, на брюках сальные пятна. Скажи, ты и перед народом так выступал?
– Уж не воображаешь ли ты, что я перед каждым собранием надеваю фрак?
– Почему ты всегда ходишь таким неряхой? Что ты этим хочешь доказать?
– В уставе ни слова не сказано про то, как одеваться члену партии.
– Ах, будет тебе! Надо, друг, доказывать свою принадлежность к рабочему классу примерной работой, а не демонстрацией неряшливости. Все равно никто не поверит, что тебе нечего надеть, некогда побриться. Дам я тебе добрый совет…
– Можешь засолить впрок свои советы! А если тебе нравится светское общество, чего же ты ищешь в партии? Иди к корпорантам, поступи официантом в ночной ресторан, они тоже ходят в смокингах.
– Если ты явишься в таком виде к Силениеку, он с тобой и разговаривать не захочет. Окажет, что ты компрометируешь своим видом звание члена партии. Ведь вся рижская организация над тобой смеется!
– И ты тоже? – угрожающе спросил Чунда.
– Ясно. Почему и мне не смеяться?
– Ладно, Сникер, насчет этого мы еще поговорим на бюро райкома. Я сумею укоротить твой длинный язык, ты у меня ржать перестанешь!
– А я научу тебя каждый день мыть рожу. Жалко, что не побыл с нами в тюрьме, там бы ты у нас научился.
Они шли некоторое время, не глядя друг на друга. Ояру, наконец, надоело это молчание, он улыбнулся и заговорил примирительным тоном:
– Ну, не обижайся на меня, а привести себя в порядок все-таки надо, иначе ни одна девушка не захочет на тебя смотреть.
– О, на этот счет не беспокойся, Сникер, – присвистнул Чунда. – Я на недостаток внимания пожаловаться не могу. Сообщу тебе даже, что через несколько недель ты будешь присутствовать на моей свадьбе, если, конечно, я тебя приглашу.
– Наверно, какая-нибудь овечка, если согласилась выйти за такого неряху.
– Ты ее знаешь не хуже меня, – победоносно улыбнулся Чунда. – Я подозреваю, что ты и сам весьма не прочь бы на ней жениться.
– А можно узнать ее имя?
– Айя Спаре.
Ояр остановился и с изумлением посмотрел на Чунду.
– Айя Спаре? Секретарь райкома комсомола? – переспросил он.
– Так точно. Айя Спаре – моя будущая жена.
– Та самая Айя Спаре, которая только что вышла замуж и теперь косит фамилию Рубенис? – Ояр не только не постарался смягчить силу удара, но еще и поддразнил оторопевшего Чунду. – Зайдем по дороге в райком комсомола, ты сможешь самолично ее поздравить.
Чунда побледнел, потом густо покраснел и, ничего не сказав, прибавил шагу. Ояр не отставал от него.
– Почему ты так расстраиваешься, Эрнест? С твоими способностями и феноменальным успехом у женщин ты можешь взять реванш в два дня. Женись на другой. Желающих ведь хватит.
– В конце концов хорошо сделала, что вышла замуж, – сказал Чунда. – Как она вешалась мне на шею! Теперь хоть покой найду, смогу выбрать девушку по вкусу. Юрис Рубенис… Ха-ха-ха, вот так победа!
Хотя они намеревались идти к Силениеку, но, дойдя до райкома комсомола, остановились и протянули друг другу руки.
– Мне на минуту к комсомольцам, – сказал Ояр.
– Мне тоже, – ответил Чунда.
– Если ты думаешь, что я собираюсь передать Айе наш разговор, то ошибаешься. Ты не беспокойся, я об этом ни одному человеку не скажу.
– Попробуй расскажи. Тогда заговорю и я, но только на бюро райкома, – пригрозил Чунда. – За клевету на члена партии можно кое-что заработать на бюро.
– Опять на бюро. – Ояр махнул рукой га, не обращая больше внимания на Чунду, стал подниматься на второй этаж.
У комнаты Руты Залите он остановился, чтобы поправить съехавший набок галстук. Эрнесту Чунде поправлять было нечего, и он стремительно распахнул дверь.
Завидев долго отсутствовавшего гостя, Рута покраснела и торопливо пригладила свои золотистые волосы.
Когда Ояр вошел в комнату, Чунда уже сидел на подоконнике и болтал ногами. Обросшее щетиной лицо его выразило искреннее удивление.
– Что вам, товарищ Сникер? – спросил он. – Кабинет товарища Спаре находится в другом конце коридора.
Стараясь не глядеть на него, Ояр поздоровался с Рутой. Но ощущение неловкости, овладевшее им при входе, не проходило, он чувствовал себя выбитым из колеи. Чего здесь надо Чунде… у маленькой милой Руты, о которой Ояр Сникер часто думал еще в тюрьме?
Он сел против Руты, закурил папироску и попробовал шутить:
– Что бы ты сказала, Рута, если бы нас с Чундой послали в пионерский лагерь? Меня можно трубачом, а Чунда сошел бы за громкоговоритель.
– Ты бы вполне мог заменить фазана в зоологическом саду, – сухо заметил Чунда. – Галстук у тебя уже есть, осталось обзавестись только пестрым хохолком, а это тебе смастерит из перьев какой-нибудь парикмахер.
«Мы как петухи…» – подумал Ояр, и ему стало стыдно. Он попытался еще пошутить, но все так же неудачно.
Почему-то при встрече с Рутой Ояр терял способность говорить о серьезном и переходил на свои уленшпигелевские шутки [49]49
Уленшпигель– герой фламандского народного эпоса и романа бельгийского писателя Шарля Анри де Костера (1827–1879) «Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке».
[Закрыть]. Руте нравились умные люди, умные разговоры, а Чунда умел пустить пыль в глаза. УОяра это не получалось. Какая-то мальчишеская застенчивость, которая не могла пройти и за годы тюрьмы, заставляла его скрывать свои чувства и заветные мысли под личиной шутника и озорника. Многие поэтому считали его легкомысленным человеком, ветрогоном. Может быть, и Рута так думала? Но изменить свой характер – дело не легкое.
Посидев немного и поняв, что он лишний, Ояр попрощался и вышел. Теперь Чунда мог без помехи рассказывать о своих успехах в уезде. Небритый, неряшливо одетый, он казался Руте олицетворением первобытной силы. Золотые искорки сверкали в глазах девушки.
2
Дня через два Ояр Сникер получил от Чунды записку:
«Будь другом, зайди сегодня в три часа ко мне, в райком. Необходимо сообщить кое-что важное. Буду ждать. В случае неявки прошу сообщить до половины третьего.
Эрнест Чунда.Август 1940 г.».
Ояр скомкал записку, хотел бросить в корзину, но передумал и спрятал в карман.
– Если не пойду, подумает, что обиделся… завидую… – Выдумает еще черт знает что. Но что ему от меня нужно? Может, вздумал подшутить? Ничего, пусть попробует, а я в долгу не останусь.
В половине третьего Ояр запер письменный стол и вышел на улицу. Времени было достаточно, и он посидел немного на берегу канала. По недвижной глади воды, которая казалась темно-зеленой от тени склонившихся над ней деревьев, скользили байдарки. Два белых лебедя кружили против Ояра. Временами они останавливались и застывали на месте, словно позируя перед прохожими, или погружали клювы и длинные шеи в воду, что-то разыскивая там, и потом долго отряхивались. Когда из-за поворота показывалась лодка, они подплывали ближе к берегу, ожидая, когда она проедет мимо, и потом снова принимались за свое мирное занятие, единственной целью которого было утоление голода.
«Какая простая, безмятежная жизнь, – думал Ояр. – Поесть, выкупаться, раз в году вывести лебедят и дождаться следующей весны, чтобы повторить все сначала. А ты?»
Он перебирал в памяти события своей жизни. Детство без родителей, проведенное в приюте, потом работа на фабрике… Учеба по ночам и полная опасностей работа подпольщика, хождение по лезвию ножа. Один неосторожный шаг – и ты пропал. Затем тюрьма, долгие годы в одиночках и общих камерах, мечты о великой победе, которая перестроит жизнь снизу доверху.
Теперь это в прошлом. Теперь можно работать, можно претворять мечту в действительность. У него много прекрасных товарищей, а вот личная жизнь как-то не получилась. Небольшая комнатка окнами во двор, железная кровать, стол у окна и старая полка с новыми книгами. Есть еще одна фотография, групповой снимок, сохранившийся с дотюремных времен. Фотограф разместил группу так, что рядом с Ояром оказалась молоденькая комсомолка Рута Залите. Все они улыбались, им казалось смешным позировать перед фотографом; и улыбка Руты была солнышком, которое годами согревало Ояра Сникера.
Теперь… эх, зачем об этом раздумывать? Теперь появился Эрнест Чунда, с которым он заводит иронические споры в присутствии девушки. Два петуха дерутся! Догадывается ли Рута, понимает ли она? И, если понимает, что она думает про Ояра, когда возле нее нет Чунды?
Часы показывали без пяти минут три. Он встал и направился в райком. Ровно в три он входил к Чунде.
– Хвалю за аккуратность.
Ояр, не отвечая, смотрел на Чунду и Руту, стоявшую у окна. Чунду в первый момент он даже не узнал. Новый бостоновый костюм, белый воротничок, галстук в полоску. Из кармана пиджака выглядывал клетчатый платок, на ногах черные лакированные ботинки. А главное, какой-нибудь час тому назад Чунда побывал в парикмахерской: подбородок гладко выбрит, волосы подстрижены.
Парикмахер приложил руку и к волосам Руты. И не только к волосам. Брови и ресницы ее стали несколько темнее, от чего взгляд казался каким-то чужим. На ней было нарядное светло-зеленое шелковое платье и новые туфли.
– Можно узнать, что все это значит? – спросил Ояр.
– Мы с Рутой решили пожениться, – ответил Чунда. – В половине четвертого нам надо быть в загсе, хотим попросить тебя проводить нас. Нужен один свидетель.
«Только без волнений и без шуточек, – сказал себе Ояр. – Они не должны догадаться о твоих чувствах».
Усилием воли он заставил себя изобразить на лице приятное удивление и протянуть Руте руку.
– Разреши пожелать тебе большого, большого счастья… И тебе тоже, Эрнест. Как это вы незаметно, никто даже не догадывался.
– Что, скажешь – неосновательно сработано? – смеялся Чунда. – Если хочешь знать, то и сейчас еще никто ничего не подозревает. Ты первый узнаёшь.
– А родители Руты?
– Мы решили сказать им об этом потом. Преподнести приятный сюрприз.
Но по глазам Руты Ояр увидел, что Чунда ошибается. Ояр улыбнулся через силу.
Всю дорогу до загса, куда они поехали на извозчике, он шутил не переставая. Добродушно подсмеивался над Чундой, сказал, что теперь ему трудно будет дышать – сороковой номер воротничка слишком тесен для его шеи. Но Чунда был в благодушном настроении и только похохатывал:
– Это только на сегодня. Завтра я всю эту ерунду заброшу в комод и отдышусь.
После регистрации брака Ояр немедленно попрощался с новобрачными.
– Мне надо быть в половине пятого на работе. У меня совещание с директорами фабрик.
– Тогда приходи после совещания, хорошо? – настаивал Чунда. – Посидим у родителей Руты, пообедаем.
– Правда, приходи хоть попозже, – пыталась уговорить его Рута. – Мы будем ждать.
Но Ояр чувствовал, что это говорится только из вежливости.
– Если смогу вырваться, приду. Но вы все-таки с обедом не задерживайтесь, начинайте без меня.
Новобрачные взяли извозчика и уехали. Ояр проводил их взглядом до поворота, вздохнул и перешел на другую сторону улицы. Больше он не улыбался.
У него мелькнула мысль, что надо послать Руте цветов. Он зашел в цветочный магазин, купил целую охапку красных и белых роз и велел сейчас же отослать их на квартиру Руты, а сам направился в райком, к Силениеку.
– У меня к тебе большая просьба, Андрей, – решительно начал он. – Помоги мне уехать куда-нибудь из Риги. Все равно куда.
– С чего это ты? – Силениек с хитрой улыбкой взглянул на него. – Все стараются попасть в Ригу, а ты вздумал бежать? Неприятности?
– Мне здесь тяжело оставаться. Согласен на любую работу, какую укажет партия. Только чтобы это было подальше от Риги.
– Если это так необходимо, к помогу, – сказал Силениек. – Переговорю в отделе кадров ЦК.
Он поднялся со стула, подошел к Ояру и серьезно посмотрел ему в лицо.
– Наверно, что-нибудь, связанное с личной жизнью?
Ояр молча кивнул головой.
– Значит, верно угадал. Но ты духом не падай! Это у тебя пройдет, забудется. Не забудутся только плоды нашей работы, – ты всегда это помни.
Через несколько дней Ояр Сникер уехал в Лиепаю. Он уехал, не простившись ни с Рутой, ни с другими товарищами, и те только после узнали о его отъезде. Никого это не удивило. Партия посылала своих членов туда, где они были больше всего нужны.
3
Джек Бунте не мог пожаловаться на новые времена. Если раньше его тесть с трудом выносил зятя – бывшего агента, то сейчас Бунте стал служить своего рода щитом, которым можно было кое-что прикрывать. Старик все время внимательно следил, с какой стороны дует ветер. Еще не был принят закон о национализации крупных домовладений, торговых и промышленных предприятий, а ему уже стало ясно, что скоро придется расстаться со своим пятиэтажным домом. Такая перспектива не могла его обрадовать, но он был достаточно умен, чтобы не показывать своих чувств.
– Мы люди прогрессивные, – говорил он при каждом удобном случае. – Посредническая контора только формально носит мое имя, на самом деле это кооператив, и все служащие работают в нем на равных началах, получают определенный процент от прибылей. Дом? Ну что дом… Если кто думает, что я видел от него много пользы, то ошибается. Еле-еле натягиваешь на ремонт и амортизацию. Пожалуйста, посмотрите акты подоходного налога: средний служащий – и тот зарабатывает больше моего, а у меня, не забывайте, работает вся семья.
Самым серьезным свидетельством прогрессивных убеждений семьи Атауги служило замужество Фании. Не каждый домовладелец выдаст свою дочь за простого бедного юношу, у которого только и имущества, что на нем самом. Естественно, что Атаугу интересовали не доходы, не образование, не общественное положение, а только демократический облик Джека Бунте и его принадлежность к честному рабочему классу. Сын рабочего, он вошел в зажиточную трудолюбивую семью и воочию убедился, что глухой стены, которая отгораживала бы буржуазию от рабочих, вовсе не существует. Все зависит от самих людей, насколько они честны или нечестны, прогрессивны или реакционны их убеждения. В семье Атауги, например, царили самые современные политические взгляды. Если бы старик Атауга был сторонником Ульманиса, разве он не вступил бы в организацию айзсаргов или «Крестьянский союз»? Мундир айзсарга сидел бы на нем не хуже, чем на его соседях. Нет, он достиг зажиточности лишь благодаря своему трудолюбию и бережливости, и его не беспокоило наступление новых времен. О нет, он был вполне лоялен по отношению к советской власти.
Однако он заблаговременно произвел некоторые важные перемены в своем имущественном положении. В начале июля он продал Джеку Бунте занимаемую им квартиру в четыре комнаты. Другая такая же квартира была продана Индулису, а третью приобрел дворник, прослуживший в доме много лет. В это же время мадам Атауга поступила на службу к своему мужу в качестве управляющей домом и стала получать жалованье. Индулис стал шофером такси и купил у отца новую четырехместную машину. Никто не интересовался, почему он никогда не появлялся на стоянке, а обслуживал только узкий круг клиентов, ближайших родственников и знакомых дам, которых он и раньше катал в этой же машине.
Когда надо было послать куда-нибудь представителя от семьи, на первый план выдвигали Бунте. Он ходил по учреждениям, навещал старых товарищей, участвовал в демонстрациях, сидел на собраниях. Для этих целей из гардероба извлекался самый поношенный костюм, и Бунте торжественно облачался в него, словно в боевые доспехи, не забыв прикрепить к лацкану пиджака красную пятиконечную звездочку. «Мы люди рабочие», – повторял он через каждые два слова.
– Истинная находка такой зятек! – радовался старик.
– Говори мне спасибо, это я настояла на свадьбе, – напомнила жена. – Ты сначала не хотел.
– Как я мог предвидеть? – оправдывался муж. – И зачем нам спорить о прошлом? Все хорошо, что хорошо кончается. Так ведь, старушка?
Теперь Бунте во всякое время запросто заходил в квартиру тестя, не опасаясь ни его брезгливых гримас, ни очередного столкновения с Индулисом. Называли его теперь все не иначе, как «милый Джек».
Что касается Индулиса, то спесь с него сошла еще в июньские дни, и только гордость не позволяла сразу стать на товарищескую ногу с зятем.
Но однажды вечером лед был сломан. Фания только глаза раскрыла от удивления, когда в дверях ее квартиры показался Индулис. Студент лениво улыбнулся сестре и протянул зятю два пальца.
– Как поживаешь, Джек? – спросил он.
– Ничего, дышать можно, – ответил Бунте. И хотя он немало вытерпел от Индулиса, эта фамильярность ему польстила. Все-таки приятнее, когда близкие родственники живут с тобой в дружбе и не смеются над каждым твоим словом.
Бунте повесил пальто Индулиса и повел его в гостиную. Ему хотелось показать свое радушие, и он обратился к жене:
– Может быть… закусить чего-нибудь?
– Спасибо. Я собственно на минутку и притом только что поел. Мне надо поговорить с Джеком по одному дельцу.
Фания ушла в спальню и больше к ним не выходила. Последнее время она готовила потихоньку приданое новому гражданину, который должен был появиться на свет в конце года.
Оставшись вдвоем с Бунте, Индулис немедля заговорил о деле:
– Ты знаком с неким Жубуром? Он был у моего старика агентом.
– Точно. Зачем он тебе?
– Во время ликвидации корпораций он был одним из главных. Мне с ним пришлось несколько раз столкнуться. Сейчас, говорят, у него большие связи с руководством большевистской партии. Если это верно, ты как старый товарищ мог бы сказать на него некоторое влияние. Как вы с ним? Ничего?
– Ничего. Можно сказать, приятелями были.
– Ты не откажешься оказать мне одну маленькую услугу? – Прищуренные глаза Индулиса испытующе уставились на Бунте.
– Ну что же, – слегка улыбнулся Бунте. «Ага, теперь за помощью обращаешься». Сейчас он готов был взять на себя самую неприятную обязанность, чтобы доказать свое могущество. – Разве я когда-нибудь отказывал?
– Да кто же это говорит? Видишь ли, с тех пор как наш дом национализирован, жить приходится на один заработок. Старик ничем особенно помочь мне не может, а мне хочется кончить университет. Остается одно – искать подходящую работу. На днях я узнал, что в порту есть хорошее вакантное место – в пассажирском отделе таможни. Но там требуют рекомендации. Вот если ты поговоришь с Жубуром и он даст ее, меня примут без возражений. Я знаю английский язык и немецкий, а это как раз то, что им нужно.
– Поговорить я могу, – важно согласился Бунте.
– Только смотри, не проболтайся, что я сам прошусь на это место, – предупредил Индулис. – Ты лучше окажи, что мне его предлагают и что эта рекомендация – одна формальность. Если ты поможешь, тебе всегда будет хорошо, какие бы времена ни наступили. Мы сумеем оценить твою услугу. Ты понял?
Бунте кивнул головой:
– Я что-нибудь сделаю.
– О-кей! Вообще имело бы смысл тебе сойтись с ним поближе. У тебя ведь, наверно, найдутся еще какие-нибудь друзья. Возобнови знакомство с ними, если они стоят у власти. Стань активистом, согласись, чтобы тебя куда-нибудь выбрали, а если бы тебе удалось вступить в партию, мы бы тебя озолотили. Ты понимаешь? Нужно заручиться их доверием. Кому доверяют, у того больше возможности.
– А если придут другие времена? Тогда как?
– Речь идет именно о том, чтобы эти времена приблизить. Ничто не приходит само собой. Если мы будем подгрызать только извне, толку из этого не выйдет. Надо пролезть внутрь, в самую сердцевину, и начать действовать оттуда. Понял?
– Понять-то я понял, только знаешь что… – Бунте строго посмотрел на Индулиса. – Я постараюсь помочь, сделать все, что вам нужно, но при одном условии.
– Ну?
– Ты должен обещать, что не заваришь каши, пока времена не переменятся, иначе у меня голова с плеч долой и мы все пропали.
– Неужели ты думаешь, что я желаю своим близким погибели? – Индулис начал раздражаться. – Не молокосос же я! Знаю, что можно и когда. Нет, Джек, насчет этого будь покоен.
– Хорошо, хорошо, завтра начинаю разыскивать Жубура.
– Да, старикан, начинай завтра же. И вот еще что – до поры до времени Фании об этих делах ни слова. Сам понимаешь, женщине в ее положении нужен покой.
– Ладно, это уж моя забота, – пообещал Бунте.
4
Когда Бунте узнал, наконец, где работает Жубур, и появился у него в кабинете, представления его о могуществе прежнего сослуживца живо рассеялись. Маленькая комнатка была обставлена так скромно, что у Джека всю почтительность как рукой сняло. Ни роскошного стола, ни массивного письменного прибора, а старый стул, на котором сидел Жубур, вовсе не подходил для важной персоны. Еще большее разочарование испытал Бунте, когда узнал, что в учреждении (это был районный исполком) Жубур не играет главной роли, а руководит лишь отделом культуры и народного образования. Какой пользы можно ждать от человека, который и себя-то не сумел устроить толком?
– Слыхал, что ты большевиком стал, – сказал Бунте, осматривая Жубура так внимательно, как будто надеялся обнаружить признаки его принадлежности к какой-то необычайной породе людей. Но Жубур ничуть не изменился – тот же костюм, тот же голос, та же добродушная, чуть насмешливая улыбка.
– Как живется, Жубур? Старых друзей не забыл? Или это нехорошо, что я тебя беспокою?
– Не говори глупостей, Джек, – ответил Жубур. – Хорошо сделал, что вздумал навестить. Где ты теперь работаешь?
– В том-то и дело, что сейчас стал безработным. Бюро Атауги ликвидировали. Перестали в нас нуждаться. Предложили было место в одном комиссионном магазине. Самым главным, понимаешь? Но мне хочется заняться чем-нибудь посущественней. Копаться в барахле, словно на свете больше ничего и нет… Сам еще заплесневеешь среди старого хлама.
– А ты что-нибудь присмотрел?
– Кое-что есть на примете, да вряд ли там выйдет. Например, государственным комиссаром в каком-нибудь национализированном предприятии;
– Ну, а конкретно?
– Армейский экономический магазин…
– Нет, там тебе будет тяжело. Слишком универсальное предприятие. Старые зубры обведут тебя вокруг пальца, потом сам не будешь знать, как выпутаться.
– Если нельзя в экономическом, то в каком-нибудь большом ювелирном магазине.
– А ты что-нибудь смыслишь в драгоценностях?
– Как не смыслю? Разве мало приходилось посредничать и иметь дело с золотыми часами, с перстнями, с драгоценными камнями?
– Почему тебя не заинтересует более живое дело? – помолчав, сказал Жубур. – Я бы тебе посоветовал даже поначалу за большими должностями не гнаться. Возьми что-нибудь поскромнее. Если справишься, тебя не забудут. Советская власть дает каждому честному человеку возможность выдвинуться, показать свои способности.
– Хотелось бы зарабатывать побольше, – вздохнул Бунте. – Не забывай, что у меня теперь семья на шее. Маленькая должность меня не прокормит. У меня хоть и нет специальности, а в снабжении и хозяйстве я кое-что смыслю. Как-никак, бюро Атауги чему-нибудь да научило…
– Это верно. Ну, а как нравится тебе советский строй?
– Я за него стою и буду стоять. Что и говорить… Совсем другая жизнь настала. Богачам теперь крышка.
– Старик Атауга теперь, наверное, плачется? Дом национализировали, бюро ликвидировали, не над кем больше командовать, некого эксплуатировать.
– Мой тесть неглупый старик. Он понимает, что иначе нельзя, и на стенку не лезет. Если бы все вели себя, как Атауга, у нас была бы тишь да гладь.
– Скажите, какой передовой, – засмеялся Жубур.
– Ты понимаешь, Жубур, оказалось, не такой уж он был богач, как мы с тобой думали. Дом приобрел в рассрочку под банковскую ссуду. Сын вот у него сейчас ищет работу, иначе не удастся закончить образование. Ему предлагают какую-то небольшую должность в пассажирском отделе таможни, благо языки он знает. Он почти согласился, но там нужна рекомендация какого-нибудь известного работника. Ты за него не замолвишь словцо? Мальчишка совсем переменился. Так и рвется работать. Да и в конституции написано, что все имеют право на труд.
Жубур задумался. Великие времена вызывают перемены не только в жизни народов, но и в отдельных людях. Что можно потерять, дав бывшему корпоранту возможность проявить себя на полезной работе? Работа покажет, что он за человек.
– Хорошо, Джек, я созвонюсь с таможенным управлением, – сказал Жубур. – Пусть наведается через несколько дней.
– Весьма благодарен, ты об этом никогда не пожалеешь.
Относительно самого Бунте договорились, что ему лучше всего пойти на работу в какое-нибудь домоуправление.
– А теперь вот что, друг – сказал Жубур. – Человек ты молодой и должен понять, что тебе еще многого не хватает. Для того чтобы стать полезным членом советского общества, надо учиться. Не теряй зря времени, учись. Сейчас мы все учимся.
– И ты учишься?
– Да, возобновил занятия в университете. И работаю и учусь. Другой возможности у меня нет.
– Трудно так – и работать и учиться. Послушай, Жубур. Мне, конечно, тоже не хочется стоять в стороне в такое, можно сказать, великое время. Я бы с удовольствием вступил в партию… Как ты думаешь, могу я надеяться?
– Желание похвальное, Джек. Но ведь партия предъявляет к своим членам очень высокие требования. Мне кажется, что тебе еще очень рано говорить об этом. Ты и вне партии можешь стать ценным членом советского общества. Покажи себя на работе, поучись и подумай.
Бунте стал управляющим несколькими домами в одном из центральных районов Риги. Он надеялся на другое, но, решив, что с Жубура больше взять нечего, удовлетворился для начала и этим. Главное, Индулис Атауга получил место в таможне. А через несколько месяцев можно будет возобновить разговор о вступлении в партию.
5
Инженер Риекстынь приказал секретарше не впускать к нему посетителей, пока он сам не скажет.
– А если будут звонить? Соединять? – спросила секретарша.
– Только с наркомом или с его заместителем, – всем остальным отвечайте, что я выехал по важному делу и неизвестно, когда вернусь. Поняли?
– Поняла, товарищ Риекстынь.
– Теперь идите и больше меня не беспокойте. Мне нужно готовить важный доклад правительству.
Когда секретарша вышла! Риекстынь развалился в кресле и закурил. Рассеянно просмотрел газеты, перелистал московские журналы и пренебрежительно отодвинул их в сторону. Эта литература его не интересовала. Пусть читают, кому нравится.
В газетах его интересовали только статьи, сообщающие о неполадках в хозяйственной жизни. Их он прочитывал с удовольствием, а самые любопытные, по его мнению, места подчеркивал красным карандашом. Он записывал для памяти фамилии руководителей предприятий, которых больше всего критиковали. Его имя в газетах еще не появлялось. «Этого никогда и не случится, – думал Риекстынь, – потому что я сумею показать себя в выгодном свете даже в таких случаях, когда другие проваливаются».
К середине июля, следуя совету Феликса Вилде и выполняя директиву штаба контрреволюционной организации, малозаметный ранее инженер Риекстынь устроился заместителем директора в одном из департаментов. Спасать старого директора не было смысла – во времена Ульманиса он слишком скомпрометировал себя взяточничеством и разными махинациями. Два месяца Риекстынь старательно работал, помогая наркому реорганизовать министерство в наркомат. Когда же департаменты реорганизовались в управления, Риекстыня назначили заместителем начальника одного такого управления. Он был осведомлен почти обо всем, что происходило или готовилось в наркомате. С его мнением считались, его предложения почти всегда принимались без изменений.
Два месяца Риекстынь работал усердно и даже хорошо. Почему? А потому, что это был организационный период и остановить его все равно не было возможности. За это время Риекстынь постарался показать себя с лучшей стороны, завоевать полное доверие.
К середине сентября, когда стадия организации закончилась, акции Риекстыня стояли высоко. Он был вне всяких подозрений и уже надеялся занять должность начальника управления, так как теперешний его начальник не справлялся с своими обязанностями.
