Текст книги "Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы"
Автор книги: Вилис Лацис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 36 страниц)
© Перевод Я. Шуман
В субботнее утро, когда Микелис Вимба и еще два члена рыболовецкой артели «Коммунар» вышли в море – выбирать заброшенные сети для салаки, – «цельсий» показывал всего лишь пять градусов ниже нуля и погода была такая тихая, что рыбаки не сочли нужным брать с собою парус. Товарищи Вимбы, сорокалетний Эдгар Андерсон и восемнадцатилетний комсомолец Паулис Салтуп, считались отличными гребцами, а Вимба сидел на руле. Сети были заброшены километрах в трех от берега. Через каких-нибудь полчаса рыбаки достигли опознавательного буйка первого порядка и начали выбирать сети в лодку. Улов обещал быть хорошим. Больше всего рыбы попало в сеть, которая стояла мористее. Вместе с салакой на сланях лодки кое-где трепыхались мелкая треска и бычки.
Управившись с первым порядком, рыбаки снова взялись за весла и приблизились к следующему – всего им надо было выбрать три порядка сетей. Прошло больше часа, пока все сети очутились в лодке.
Целиком погрузившись в работу, люди не смотрели по сторонам и не заметили, что между лодкой и берегом, подобно подгоняемой легким ветерком дымке, все больше и больше сгущалась охладевшая испарина моря, похожая на туманную мглу.
Первым это заметил Андерсон. Уложив в лодку последний буй с черным флажком, Андерсон похлопал себя по бокам, чтобы согреть руки, и потянулся, выпрямляя затекшую спину. Вдруг его худое, гладко выбритое лицо озабоченно вытянулось.
– Гм… – проворчал он. – Море парит. Берега не видать.
– Давайте-ка скорей домой, – сказал и Вимба. – Скоро пропадет всякая видимость.
Но они и сейчас ничего не видели. Дымчатая мгла сгущалась с каждым мгновением все больше, и скоро морские испарения так уплотнились, что далее двадцати шагов ничего нельзя было различить.
Андерсон с Паулисом снова взялись за весла. Вимба правил наугад, выбрав, как он думал, самый короткий путь к берегу. Когда вот-вот сквозь завесу мглы должны были показаться темные контуры берега, Вимба достал лот и измерил глубину.
– Тьфу ты, нечистая сила… – разозлился он, вытаскивая бечеву лота. – Двенадцать саженей!
Сети были поставлены на глубине восьми сажен. Значит, они отошли от берега еще дальше.
– Сейчас самое разумное – выбросить якорь и остаться на месте, – предложил Андерсон. – Иначе занесет нас черт знает как далеко от дому.
– Я тоже думаю, что это самое разумное, – согласился Вимба.
Андерсон поднялся, достал якорь и выбросил его за борт. Когда якорь зацепился за дно и веревка натянулась, Андерсон опустился на банку и закурил папиросу.
– Так… сели… – Он сплюнул. – Поди узнай, как долго придется проторчать здесь.
Вимба молчал, только грубой натруженной рукой погладил свою рыжую бороду и, погрузившись в думы, пристально всматривался в непроглядную мглу. Он слыл бывалым рыбаком, и за свою долгую жизнь ему не раз приходилось попадать в самые затруднительные положения. Он знал по опыту, что при охлаждении моря эта испарина иногда висит над ним целыми неделями, пока задует более теплый ветер или, наоборот, мороз усилится настолько, что вдоль берега образуется ледяная корка. Но что хорошего можно ждать от оста, который с прошлой ночи дал почувствовать свое леденящее дыхание?
– Неужели к вечеру все же не прояснится?.. – пробормотал он. – Если будут видны звезды, то мы и ночью найдем берег. Не впервой…
– Да, не впервой… – саркастически отозвался Андерсон.
Паулис Салтуп, юноша среднего роста, уже третий год являющийся единственным кормильцем больной матери и двух маленьких сестренок (отца убили гитлеровцы, когда отступали берегом залива на юг), понимал, что по молодости лет ему не следует вмешиваться в серьезный разговор, и все же не удержался:
– Если до утра не вернемся, нас начнут искать.
Сказав это, он невольно взглянул на Андерсона, чувствуя, что тот сейчас же возразит и опять расскажет что-нибудь о своих приключениях и наблюдениях по ту сторону Атлантического океана. В молодости Андерсон проплавал на кораблях более десяти лет, некоторое время жил в Америке и два года работал на рыболовецких паровых суденышках, промышлявших на Ньюфаундлендских отмелях, о чем любил вспоминать и рассказывать к месту и не к месту. Человек, видавший на своем веку виды, мог себе позволить глядеть с известным скептицизмом на все происходящее вокруг, не восторгаться тем, что другим казалось достойным восторга и радости. В остальном он был неплохим человеком и во всяком случае хорошим рыбаком, знавшим свое дело и не боявшимся трудностей.
Предположение Паулиса сбывалось: не успел он закончить фразу, как Андерсон пожал плечами, скривил рот в ироническую улыбку, и через борт, описав кривую, полетел в море плевок.
– Будут искать? – ухмыльнулся он. – Экая нужда кому-нибудь болтаться в воскресный день по морю. Если бы мы ушли на моторке, тогда дело другое. Артель не захотела бы терять моторку, министерству тоже небезразлично, как выполняется план. А сейчас – что за беда, если сгинет какая-то старая сетевая посудина, которую все равно придется скоро пустить на дрова?
– А люди?.. – пытался вставить Паулис.
– Люди – вещь дешевая, о таких простых мужланах, как мы, голова ни у кого не заболит. Когда я последний год работал на канадском рыболовном суденышке, однажды мы очутились в зверском тумане. День и ночь звонили мы в колокола, трубили, выпускали ракеты, – неподалеку проходил большой трансатлантический путь из Европы в Америку. Несмотря на все сигналы, один лайнер днем наскочил на суденышко и пустил ко дну нашу старую калошу со всей командой и бочками, полными рыбы. Он даже не остановился, с его борта даже паршивого спасательного круга не сбросили. Еле живыми подобрала меня и еще одного товарища команда какого-то другого рыболовного суденышка, а остальных – поминай как звали… Когда корабль погибает, об отдельных людях заботы мало. Знаем мы, как в таких случаях нас ищут, как пытаются спасти.
И еще раз, как бы ставя точку, по прежней кривой пролетел через борт в море его плевок.
– То было в Америке, – не отступался Паулис. – А мы живем в советском государстве… Товарищ Сталин сказал, что самым ценным и дорогим капиталом в мире являются люди.
– Там посмотрим, насколько мы дороги и ценны… – проворчал Андерсон.
Воцарилось неловкое молчание. Всем захотелось есть, а хлеба никто не захватил – все были уверены, что к обеду вернутся на берег. Первым прервал молчание Вимба.
– Мороз крепчает. К вечеру защиплет еще сильнее. Мы замерзнем, как воробьи, если будем сидеть сложа руки. Надо шевелиться.
– Много ты здесь нашевелишься… – буркнул в ответ Андерсон, но тут же разыскал плицу [20]20
Плица – черпак, ковш, с помощью которого вычерпывают воду из лодки.
[Закрыть]и вычерпал воду, скопившуюся на дне от мокрых сетей и просочившуюся в лодку сквозь расшатанные борта старой посудины. Остальные тоже не сидели без дела: сбивали лед с бортов, с весел, уключин и с полотна сетей, аккуратнее укладывали сети, поплавки и грузила, а когда все было сделано, взялись за весла и начали медленно грести.
Вимба вынул из сети несколько салак, выпотрошил и стал есть, макая сырую рыбу в соль, которую, по старой привычке, всегда брал с собой, уходя в море. Глядя на него, остальные тоже принялись потрошить салаку, и вскоре голод был несколько утолен. Вместе с тем вернулось и хорошее настроение, и все как будто успокоились. Чтобы скоротать время, рыбаки рассказывали о разных давних и недавних происшествиях в своем рыбацком поселке. Мысли Паулиса Салтупа, прислушивавшегося к рассказам своих старых товарищей, не задерживались на прошлом. Он думал о том, что есть, и о том, что будет. На рижской судоверфи строились две мощные моторки для их артели. Скоро он отправится на курсы и станет мотористом… а может быть, лучше поступить в техникум и получить более основательную специальность – тогда можно будет пойти на рыбообрабатывающий завод, руководить консервным цехом… Но это придется отложить на годик. Нужно заработать побольше, иначе матери и сестрам придется туго. А потом?.. Хоть раз в жизни ему хотелось попасть в Москву, повидать метро, Красную площадь, где происходят военные парады и демонстрации, где стоит Мавзолей Ленина, седой Кремль, где живет и работает товарищ Сталин…
Прошел вечер, наступила ночь, но в пасмурном небе не заблестела ни одна звездочка. Тихо шумели вокруг них застывающие воды моря. Устав от разговоров, рыбаки сидели на банках лодки и думали о своих семьях и товарищах на берегу – как они себя сейчас чувствуют, что делают? Сообщил ли председатель о происшествии министерству в Риге, или будет ждать до утра? Когда от мороза начинали коченеть руки и ноги, рыбаки хлопали себя по бокам, вычерпывали воду, гребли и возились до тех пор, пока не становилось тепло. Вимба выдирал из бороды льдинки, и все то и дело терли щеки, застывшие на леденящем зимнем воздухе. С одной стороны, было неплохо, что не поднимался ветер, но с другой – не повредил бы и умеренный бриз – от трех до четырех баллов, – тогда появилась бы надежда, что дымка разойдется и они скорее увидят землю.
Утро не принесло изменений. Море парило по-прежнему, было трудно определить, в какой стороне потемневшего неба находится солнце, и единственным звуком в море было шуршание волн.
За ночь Вимба смастерил из старой жестяной банки, которую нашел в кормовой части лодки, нечто вроде трещотки. По очереди били по ней уключиной, а в промежутках кричали:
– А-хой!
Но в плотной мгле все звуки замирали вблизи. Кроме того, и легкий береговой ветер не давал им долетать до суши, о местонахождении которой они не имели ни малейшего представления.
– А что, если еще раз попробовать добраться до берега? – заикнулся Андерсон.
– Попробовать, конечно, можно, если б только знать, где он находится, – отозвался Вимба. – Был бы у нас компас!
– Лучше оставаться на месте, – возразил Паулис. – Когда товарищи станут нас искать, они в первую голову прощупают все близи поселка, а если мы уйдем к северу или югу, им труднее будет найти нас.
– А ты все еще веришь, что кто-нибудь выползет сегодня в море? – усмехнулся Андерсон. – Ведь никого не видать! Если бы они вздумали нас искать, то мы уж, наверное, кого-нибудь заметили бы.
И он начал явно высмеивать юношу:
– Сейчас вся Рига только и думает о нас. В море вышли спасательные катера, а вдоль берега летают с юга на север самолеты. В поселке уже топят баню и вдоль побережья разъезжают, поджидая нас, машины скорой помощи. А в доме правления артели накрыт стол – на нем и жареное, и пареное, и бутылки с добрым вином, чтобы угостить трех самых дорогих в мире рыбаков, когда те наконец-то сжалятся над измученными заботами людьми и прибудут на берег. Чего ты, Паулис, хлебнешь – коньяку или портвейну? Ежели угодно – пожалуйста! – отведай шампанского и закуси черной икоркой…
– Перестань трепаться, – спокойно возразил ему Паулис. – Вот увидишь, Андерсон… у нас не Ньюфаундленд и не Америка.
– Что верно то верно, здесь не Америка, а только Рижский залив, – с ухмылкой согласился Андерсон. – И морозец здесь несколько сильнее, чем летом на Ньюфаундлендских мелях.
Они снова принялись потрошить салаку и закусывать, обмакивая ее в соль Вимбы, запас которой уже кончался, но утолить жажду было нечем – кругом целое море воды, а попить нечего.
Часов в десять они услышали гудение мотора в воздухе. Какой-то самолет, судя по звуку – на бреющем полете, пронесся над местом, где находились сейчас рыбаки. Напрасно кричали они и били уключиной в жестяную банку – окутанную туманом лодку нельзя было обнаружить с воздуха, да и шум мотора способен был заглушить более громкую сигнализацию, чем слабый звук их трещоток и голосов.
– Ну, разве я не говорил, Андерсон? – спросил Паулис.
Лицо Андерсона вытянулось и стало похожим на большую грушу, но он все еще не думал сдаваться.
– Это проще всего – выслать разведчика, – отпарировал он. – Полетает для виду над морем, пока хватит бензина, убедится, что ни черта не видать, и отправится домой на боковую.
– А вас там, на Ньюфаундлендских мелях, случалось, тоже самолетами разыскивали? – задал вопрос Паулис.
Андерсон не ответил.
Снова послышался гул мотора. И снова рыбаки кричали, били в банку, но металлическая птица незримо пролетела над ними, ничего не разглядев, и снова морские воды, булькая, плескались о борта лодки, как бы напоминая, что эта лодка и трое одиноких людей в ней являются их пленниками.
Еще дважды покружился над ними самолет и скрылся. Но около полудня во мгле резко завыла сирена.
– Это траулер! – воскликнул Андерсон. – Узнаю по звуку.
Он встревожился и засуетился. Недавний скептицизм с него как рукой сняло.
– Теперь давайте кричать и шуметь… может быть, услышат. Они нас ищут – не иначе.
– Конечно, ищут, – откликнулся Паулис.
Они снова стали кричать, колотили в жестяную банку, силясь рассмотреть хоть что-нибудь сквозь дымчатую мглу. Сирена временами затихала, и тогда становилось слышно глухое постукивание мощного мотора рыболовецкого траулера. Звук этот все приближался к лодке. Наконец, сквозь дымку над морем рыбаки различили темный силуэт траулера – он проскользнул мимо лодки метрах в пятидесяти, но шум мотора был так силен, что на траулере, наверное, не расслышали отчаянных криков трех людей. Если бы они догадались выключить мотор, то во всяком случае хоть крики рыбаков были бы услышаны.
Стук мотора удалялся. В тумане опять послышалось резкое завывание сирены. Андерсон присел на банку и подпер голову кулаками. Вимба достал плицу и не спеша начал вычерпывать из лодки воду. А глаза Паулиса Салтупа сверкали, как звезды ясной ночью, и сердце наполнилось теплом и невыразимой гордостью. О них думают, о них заботятся, предпринимают все возможное и невозможное для их спасения. Они не брошены на произвол судьбы – множество людей делают все, что в их силах, борются с туманом, чтобы помочь трем простым людям, находящимся в опасности. Они не могут погибнуть!
Через некоторое время траулер вернулся и снова совсем близко проскользнул мимо рыбацкой лодки. Когда он исчез и шум мотора заглох вдали, трое одиноких рыбаков уже не чувствовали себя брошенными. Есть связь с товарищами, с берегом, со всеми теми, кто находился в Риге, в Москве – повсюду, где жили и делали свое огромное дело советские люди.
В воздухе снова загудел мотор самолета. До вечера рыбаки слышали еще два раза сирену тральщика: первый раз – близко от себя, второй раз – подальше. Было ясно, что ищущие старались прощупать затянутое мглой пространство моря по поясам – ближе и дальше от берега.
– Кто знает, сколько они там извели бензина, – сказал Андерсон. – И сколько сегодня людей занимается только нами! Чем мы отплатим за это, когда попадем на берег? Прямо-таки неловко становится, что из-за нас у них столько хлопот. – После изрядной паузы он добавил: – Если мне будет суждено еще сойти на берег, всю жизнь буду работать, как зверь. Иначе нельзя…
«Если будет суждено…» Эта мысль все чаще вкрадывалась в их сознание, и каждый из них, по-разному и все же с одинаково острой тревогой, думал о своем бедственном положении. Это были не страх и отчаяние, которые лишают людей способности ясно мыслить и заставляют действовать необдуманно, это было напряженное бодрствование, когда человек с открытыми глазами всматривается в действительность, ясно видит ее трагизм, понимает свое бессилие перед обстоятельствами, но не перестает надеяться на благополучный исход. Полная опасностей работа с детства приучила их ко всевозможным непредвиденным трудностям и опасностям, и гибель в море являлась только одной из многих опасностей – самой большой потому, что ее не преодолеть.
И еще одну ночь провели они, мрачно бодрствуя в открытом море, больше всего опасаясь заснуть, так как для них это означало смерть. Как только кто-нибудь собирался уснуть, товарищи начинали расталкивать его. Жутким было море в непроглядной тьме, когда находящийся на корме не мог разглядеть своих товарищей, сидевших на средней банке лодки. Темень омрачала их думы, и мысли их были сейчас гораздо безнадежнее, чем днем. Рыбаки думали о неминуемой гибели, о своих родных и близких: как они будут жить без кормильцев, что станется с детьми и чего только не придется перенести любимым, если отец или брат не возвратятся с моря. Спокойнее и хладнокровнее всех казался Вимба, и если в ту ночь иногда и вырывался из его груди вздох, то был он настолько тихим, что товарищи его не слышали. Андерсон не скрывал своих забот и охотно делился с остальными. Чтобы рассеять мрачные предчувствия, он время от времени начинал рассказывать про всякие смешные события из жизни односельчан. И все же ночь была слишком длинной, а холод таким же безжалостным. Тяжелым гнетом давила усталость, и очень, очень хотелось спать; по сравнению с муками вынужденной бессонницы даже нестерпимая жажда казалась сущим пустяком.
Когда наступило утро, сон уже не одолевал их так, как ночью, и с сумрачным рассветом, проступившим из окружающей мглы, стало легче на сердце.
На третий день до обеда они слышали несколько раз гул самолета и сирену тральщика, но самого судна увидеть вблизи им не удалось.
После обеда подул довольно сильный ветер, и толстая завеса, скрывавшая рыбаков от тех, кто их искал, раздвинулась.
Вскоре к старой рыбацкой посудине приблизилась мощная моторка, и смертельно измученные рыбаки, чьи замерзшие лица походили на гипсовые маски, еще издали узнали своих товарищей, стоявших на носу моторки и приветственно махавших руками.
Вимба медленно перевалил через борт якорь, который казался ему тяжелым, как якорь большого корабля, хотя это был всего-навсего небольшой якоришка. Паулис улыбался так радостно и широко, как только позволяли ему застывшие щеки, а Андерсон, откинувшись на кормовое сиденье, всхлипывал, как ребенок, и совсем не стыдился своих слез, которые обильно текли по щекам, цепляясь за щетину бороды, быстро превращаясь в крупинки льда.
Спасенных рыбаков поместили в моторную кабину. И пока они отогревались, товарищи угостили их коньяком и глинтвейном, припасенным в термосе, и рассказали, что на берегу стоит легковая машина министерства и врач поджидает их со всякими лекарствами и мазями, а у Вимбы истоплена баня. Трудно было сказать, сколько людей поднято на ноги вдоль побережья и в Риге. Центральный Комитет Коммунистической партии Латвии и правительство все время следили за поисками лодки. О происшествии, кажется, известно даже в Москве.
Андерсон сидел рядом с мотором и не мог преодолеть глубокого волнения. Он прислушивался к словам своих товарищей, а в горле чувствовал ком и глаза то и дело становились влажными. Наконец, он тряхнул головой и тихо заговорил сдавленным голосом:
– Ну, это уж слишком, это чересчур… Стоило ли поднимать из-за нас такой тарарам? Ничего ведь такого из ряда вон выходящего не случилось, и в конце концов кто же мы такие – только простые, обыкновенные люди.
Но Паулис улыбнулся и заметил:
– Теперь ты знаешь, что у нас самое ценное?
Лицо Андерсона стало чрезвычайно серьезным и торжественным, когда он ответил:
– Знаю и запомню навсегда. И вперед постараюсь поступать так, чтобы люди не подумали, будто они спасли того, кого вполне спокойно можно было оставить в море.
Поздно вечером, когда врач оказал спасенным рыбакам первую помощь, после того как они попарились в бане и во всех подробностях рассказали о происшествии членам своих семейств, друзьям и товарищам по работе, – из Риги позвонили в правление артели и сообщили, что на всех троих уже выписаны путевки в санаторий и они могут прибыть туда уже завтра – легковая машина министерства отвезет их. И как ни ворчали Андерсон с Вимбой, что это ненужная роскошь и расточительность, и как ни пытались они заверить, что через несколько дней смогут снова выйти в море, – ни министерство, ни правление артели не приняло во внимание их возражений – им пришлось уехать в санаторий втроем.
1950
