Текст книги "Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы"
Автор книги: Вилис Лацис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)
– Мясо и масло они видят только во сне.
– Видал я, какая у них колбаса. Снаружи красивая, раскрашена красной краской, а внутри мука и всякий эрзац, мясом даже не пахнет.
– Что там колбаса… – перебил его другой моряк. – У них весь строй такой – снаружи демократия, свобода, а внутри… – Он махнул рукой.
– Мамочка, теперь всем будет хорошо? – спрашивала Дзидра у матери, когда они возвращались с прогулки.
– Да, дочка, теперь будет хорошо.
– Вот папа обрадуется, да, мама? Ему больше не придется ездить в деревню.
– Папа? Да… придется радоваться и ему. Представив себе, как сейчас должен выглядеть Джек, она невольно улыбнулась. Ну, наконец-то уймется, начнет жить, как все люди, и больше не придется дрожать и бояться за него.
Утром, проводив Дзидру в школу, Фания пошла на работу. Перед началом занятий состоялся митинг. Начальник разъяснил политическое значение вчерашнего постановления и призывал работать так, чтобы за этой всенародной послевоенной победой последовали другие. Пятилетку в четыре года! – за это теперь борется вся Советская страна.
В связи с учетом всех товаров и проверкой кассы Фания засиделась на работе до позднего вечера. Без нее Дзидра сама собрала себе поесть и уже легла. В почтовом ящике Фания нашла телеграмму Джека. Виноват ли был куриный почерк Бунте, завалены ли были в тот вечер на телеграфе работой, или, наконец, передававшая телеграмму телеграфистка была взволнована услышанным по радио постановлением, факт тот, что одно слово в ней было изменено, и этого оказалось достаточно, чтобы хитроумно составленное сообщение Джека приобрело другой смысл.
«За кухней в темном чемоданчике в левом углу сорок пять тысяч обменяй не опоздай с поцелуями Джек».
Фания сразу поняла, что речь идет о деньгах – что еще могли означать эти сорок пять тысяч? Но откуда у Джека столько денег, и почему они очутились в каком-то темном чемоданчике? В углу прихожей действительно стояло несколько чемоданов. Фания тут же один за другим перерыла их, но ничего, кроме пересыпанного нафталином платья, в них не нашла.
«Здесь что-то не так… – рассердилась она. – Почему в темном, у нас все темные… Запутался в своих махинациях, сам себя не помнит».
Для очистки совести Фания проверила все карманы мужниных костюмов и пальто, все ящики письменного стола, платяного шкафа, комода и буфета, посмотрела даже на полу под мебелью и, конечно, опять ничего не нашла. Тогда она успокоилась.
– Определенно напутал. Больше не стоит трудиться, все равно ничего не придумаю.
Оставленные ей на хозяйство деньги Фания на другой же день обменяла в банке.
Через несколько дней после того, как обмен денег старого образца на новые был закончен, рано утром явился домой Джек. Двигался он медленно, опираясь на палку.
– Что с тобой? – спросила Фания. – Почему ты хромаешь? И где ты так долго пропадал?
– Заболел… Десять дней пролежал в больнице. Мотоцикл пришлось у знакомых оставить. Приехал по железной дороге… Ну как, Фания, деньги обменяла?
– Все, что у меня было, обменяла.
– Ты… быстро нашла? Наверно, удивилась, что я прятал в таком месте? Не сердись, я тебе все объясню.
– Ах, ты об этой телеграмме? Значит, правда, что у тебя дома оставались еще какие-то деньги?
– Что? Не нашла? Не обменяла? – взревел Бунте и схватился за голову. – Я думал, ты умная, а ты меня убила, зарезала…
– Надо было объяснить понятнее, – оправдывалась Фания.
– Куда еще понятнее! Не мог же я прямо назвать… В больнице меня бы засмеяли.
– Ну тогда объясни сам. – Фания встала, разыскала в ящике комода телеграмму и положила на стол перед Джеком.
Бунте схватил телеграмму и стал читать вслух:
– За кухней в темном чемоданчике в левом углу… Что за чемоданчик?.. В чуланчике должно быть! В чуланчике! В уборной то есть, ты ведь понимаешь, почему я так написал?
Он вскочил, несмотря на больную ногу, быстро вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с довольно объемистым свертком. Никогда еще он не выглядел таким смешным и жалким.
– В самом углу… чтобы ни один вор не нашел, – теперь ты понимаешь, Фани? – говорил Бунте, с неописуемой грустью глядя на старые деньги, за которые он мог бы купить много хороших, ценных вещей.
Поняв, что произошло, Фания сначала растерялась, потом села на диван, закрыла лицо ладонями и залилась неудержимым хохотом.
Джек стоял посреди комнаты, обеими руками держа пачку денег, и не знал, что делать: обижаться ли на Фанию за ее хохот (нашла над чем смеяться!), или самому захохотать с горя безумным смехом.
– Как же теперь быть? Что нам теперь делать? – наконец, вымолвил он. – На что мы будем жить, женушка?
Фания еще раз фыркнула и, сразу успокоившись, сказала:
– Будем жить, как все люди живут. Я, как ты уехал, поступила на работу. Так уж во всей Риге не найдется для тебя места?
– Ты работаешь?
– Работаю. Ну и что тут такого, чему ты так удивляешься?
В комнате наступила тишина. Слышно было только, как шуршат в пальцах Джека старые деньги.
1
В землянке пахло плесенью. На полу стояли лужи воды, в слабом свете свечного огарка она казалась густой черной смолой. Чтобы не замочить ног, приходилось все время валяться на маленьких лежанках, расположенных в один ярус вдоль стен помещения Всего было пять лежанок, пять узких углублений, вырытых на высоте полуметра от пола. Каждую лежанку покрывала охапка соломы или сена и плащ-палатка, сверху была устроена в виде уступа полка, где хранилось оружие бандита – винтовка или автомат, несколько ручных гранат – и кое-какая хозяйственная утварь.
Миновали те времена, когда они могли строить удобные и глубокие подземные жилища, которые соединялись между собой целым лабиринтом ходов. В их распоряжении не осталось ни саперов, ни инженеров – самим, своими руками приходилось раскапывать барсучьи норы, в которых нельзя было ни стоять, ни сидеть. Удобные, комфортабельные землянки уже давно были обнаружены и разгромлены, а их обитатели уничтожены, если они не сдавались добром. В чаще леса, в глухих, заброшенных углах продолжали, как могли, свое жалкое существование остатки прежних банд.
В норе находилось трое: двое мужчин и одна женщина. Четвертый стоял на страже.
Зиму они провели у родных или активных единомышленников, укрывались в картофельных ямах и половнях, а как только стали сходить весенние воды, вернулись в лес и запрятались в норах. Земля не уменьшилась, лесные чащи не поредели, но с каждым днем все туже стягивалась петля вокруг обреченных на позорную гибель. Они чувствовали себя, как унесенные в море на тающей льдине рыбаки: солнце и волны делают свое дело, лед продолжает таять, льдина раскалывается на куски, те в свою очередь на мелкие осколки, и больше уже не за что держаться. Пока они промышляли грабежом, налетами на магазины сельпо и крестьянские дворы и убийствами, но после каждого такого налета надо было немедленно уходить в другое место, подальше. Но и это не помогало – сегодня окружали и уничтожали одну бандитскую шайку, завтра – другую.
– Эрна, ты бы вычерпала воду! – крикнул один из мужчин, приподнявшись на лежанке. – Весь день только и знаешь, что лежать, как ленивая корова.
– Вычерпывай сам, – не то пропитым, не то простуженным голосом ответила женщина.
Трудно было бы узнать в ней прежнюю Эдит Ланку: грязные, свалявшиеся в войлок волосы, постаревшее, обрюзгшее лицо. Она лежала на спине и курила, не обращая внимания на спустившийся с ноги чулок, не стараясь прикрыть оголенное толстое колено.
– Сам не бог весть какие горы ворочаешь! – продолжала она, сделав новую затяжку. – Постоишь несколько часов в карауле, а потом с утра до вечера дрыхнешь.
– Не твое дело! – еще громче крикнул мужчина. – В мои дела ты не суйся, а в землянке должно быть сухо. На черта нам женщина, если она не может помещение держать в чистоте.
– Ну и держи сам, никто тебе не мешает, а меня оставь в покое. Я вам не прислуга и не рабыня!
– Да перестаньте вы… – стонущим голосом заговорил третий бандит. – Сил нет слушать эти вечные споры, того и гляди подерутся. Договоримся для порядка вычерпывать воду по очереди – каждый в свой день. Бросим сейчас жребий, чья очередь первая.
Он разыскал в сене тонкий прутик, разломил его на четыре неравные части и спрятал в кулак.
– Кто вытащит самый длинный кусочек, тот дежурит сегодня. Кто поменьше, тому завтра, и так далее.
– А как с Долговязым? – спросил другой мужчина.
– Пусть Эрна за него вытащит. Тяни, Ансис.
Самый длинный достался Эдит.
– Теперь никуда не денешься! – злорадствовал Ансис. – Вставайте, мадам, и начинайте выполнять ваши обязанности. А мы поглядим, как вы с ними справитесь.
– Ржать ты мастер…
Эдит лениво встала, подняла спустившийся чулок, надела резиновые сапоги, затем взяла в углу ведро и банку из-под консервов. Работать приходилось сидя на корточках. Эдит черпала банкой грязную, мутную жижу и сливала в ведро. Полное ведро вынесла и вылила возле землянки. Ей пришлось повторить это раз пятнадцать, пока на полу не осталась лишь густая грязь.
– Достаточно, мой повелитель? – спросила Эдит, ставя на место ведро и банку.
Ансис спустил ноги с лежанки и сел.
– Теперь еще туда-сюда. Только не думай, что до вечера отделалась. Несколько раз еще придется погнуть спину.
Эдит влезла на лежанку и закурила. Она презирала людей, с которыми вынуждена была жить, знала, что они презирают ее. Их объединяло лишь одно общее стремление – оттянуть момент гибели, хоть на несколько мгновений отдалить час расплаты, который все равно был неизбежен. Они боялись будущего, старались не думать о нем и торопливо, жадно хватались за все, что еще можно было урвать от жизни. После ограбления кооператива они целую неделю жрали и пили с утра до ночи и так прокурили свою нору, что задыхались от дыма.
Год тому назад многое было иначе. Тогда не приходилось томиться в сырой норе, слушать с утра до вечера опротивевшие голоса остальных бандитов и огрызаться На их скабрезные замечания. В то время Эдит располагала некоторой свободой передвижения. И в деревне и в Риге было несколько безопасных местечек, где можно было изредка переночевать, подышать другим воздухом. В Риге у Аусмы Дадзис тогда еще была небольшая комфортабельная квартира недалеко от центра, а Эрна Калме принимала обретенных в ресторане знакомых в большой хорошей комнате с отдельным ходом. Теперь не осталось ни той, ни другой. Аусма Дадзис подавала большие надежды. Она довольно быстро познакомилась с несколькими хозяйственниками, и Эдит надеялась, что через них посчастливится сблизиться с каким-нибудь действительно крупным деятелем. Она не торопила ее, позволяла приближаться к добыче легкими, неслышными шагами. Но когда жертва шантажа была намечена, произошло несчастье, которое опрокинуло все расчеты. Оказалось, что Аусма Дадзис из охотника сама превратилась в добычу, и ее противники сумели приблизиться еще более неслышными шагами. Ее арестовали.
Эрна Калме связалась с какой-то воровской шайкой, которая обчищала квартиры и магазины, а иногда выезжала на грабеж в деревню. Склад похищенного был устроен у Эрны. Через несколько месяцев шайка была изловлена, а вместе с ней попалась и Эрна. В ее комнате произвели обыск и нашли награбленные вещи. И снова у Эдит одним агентом стало меньше.
Так она потеряла их всех, одного за другим, и в конце концов очутилась одна. Если бы Эдит не меняла так часто местопребывание, не жила бы в разных местах под разными именами, давно бы и ей был конец. Много значила большая практика, приобретенная на службе в гестапо: она изворачивалась даже там, где другой никак не избежал бы ареста.
Наконец, и она почувствовала себя припертой к стенке. Осталось одно – отсиживаться в лесу и ждать, когда западня захлопнется, или надеяться, что где-нибудь чудом образуется спасительная щелочка; впрочем, она сама не верила, что есть еще такая возможность. Эдит с особенной остротой чувствовала безвыходность своего положения еще и потому, что несколько месяцев тому назад она заболела скверной болезнью. Удивительного в этом ничего не было: скорее следовало удивляться тому, что это случилось так недавно. Эдит не пыталась даже отгадать, кто заразил ее да и немыслимо было отгадать… Обратиться к врачу она не могла. И ей ни разу не пришло в голову предупредить своих сожителей, уберечь их от заражения. Если бы она сказала им, что с ней случилось, ее бы прогнали, и она погибла бы. Поэтому Эдит молчала и продолжала жить по-прежнему, не думая о последствиях.
2
На следующее утро пришел Герман Вилде. Только один-двое бандитов знали, где он скрывается: в последнее время Вилде стал крайне недоверчив и избегал лишних встреч даже со своими. Конечно, об оперативном руководстве не могло быть и речи, но и руководить собственно было некем, когда осталось несколько разрозненных группочек, по три-четыре человека в каждой. Прежний «командир полка» и «батальона» Герман Вилде, он же Эварт, постепенно снизился до положения «командира отделения», хотя его продолжали еще называть «полковником». В прошлом году он скрывался в разных уездах Видземе, но после убийства Закиса опять перебрался в Курземе.
– Есть новости? – спросил он, сев на лежанку Ансиса, который сейчас стоял на посту.
– Какие здесь могут быть новости, – ответил, пожимая плечами, бандит по прозвищу Долговязый. – Болтаемся без дела и ждем лучших времен. Ты, может, расскажешь что-нибудь хорошенькое. Тебе все-таки приходится кое-что видеть. А мы…
– Много я вижу, – проворчал Вилде и как-то странно, задумчиво посмотрел на лежащую Эдит. Затем вздохнул и добавил: – Не густо у нас с хорошими новостями… не густо.
– Живы пока, и то хорошая новость, – засмеялся третий бандит, но сразу замолк, так как остальные его не поддержали.
– Запасы еще есть, что в кооперативе взяли? – спросил Герман.
– Почти все подъели, – ответил Долговязый.
– Жирно живете. Живете только сегодняшним днем. Таких на Северный полюс брать нельзя.
– Что нам на полюсе делать – с белыми медведями разве наперегонки бегать? – опять пошутил третий, но опять никто не засмеялся.
– Ты бы лучше прихлопнул жабры, – сердито сказал Долговязый. – Если нечего сказать, так и молчи в тряпочку. Слушать тошно.
– Заткни уши ватой.
– Смотри, как бы тебя не двинули по морде.
Одно и то же, все одно и то же… Накопившаяся в них злоба медленно тлела, не потухая и не разгораясь настоящим пламенем.
Герман слушал, а сам думал: «С такими далеко не уедешь. Готовы друг другу горло перегрызть, а если спросить, из-за чего, сами не смогут ответить. Что это такое – начало конца или уже конец?»
– Нам надо выбрать одно из двух, – заговорил он снова, и все замолчали, поняв, что сейчас он скажет что-то важное. – Или ликвидироваться и разбрестись в разные стороны, кто как сумеет, или сделать попытку всем вместе вырваться из окружения и продолжать работу в других условиях.
– Разве из этого окружения вырвешься? – задумчиво сказал Долговязый. – Оно кончается не за этим лесом и не за десятью такими лесами. На каждом шагу нас ждет западня.
– Есть еще дорога через море, – сказал Герман. – За морем находится Швеция…
Он помолчал немного, чтобы остальные успели вдуматься в его мысль, и продолжал дальше:
– Об этом я и хочу с вами говорить. Это не моя выдумка, а конкретное предложение. Мы должны убежать, и если сейчас еще такой возможности нет, то в скором времени она появится.
Эдит приподнялась на лежанке и стала слушать внимательнее.
– Не сейчас. Сейчас еще нельзя. Надо подождать, когда в море разойдется лед и немного потеплеет, иначе замерзнем, как тараканы. На берегу моря в одном рыбачьем поселке у меня есть знакомый из наших. Он недавно вступил в рыболовецкую артель. У них есть моторка. В нужный момент мы ее украдем и тронемся в путь. До Готланда не так далеко. Кто не желает участвовать, пусть скажет сейчас. Кто хочет ехать – пусть готовится. Только надо молчать. Ни жене, ни невесте, ни детям – ни единого слова.
– Я согласен, – сказал Долговязый.
– Я тоже! – крикнул второй бандит.
– А для меня найдется место в моторке? – заговорила Эдит. – Я ездила по морю и морской болезни не боюсь.
Герман посмотрел на нее исподлобья.
– С тобой у меня разговор особый.
Он поговорил еще немного с обоими бандитами о разных мелочах, связанных с предстоящей поездкой, потом показал взглядом на дверь. Поняв, что «командир полка» хочет остаться наедине с Эдит, бандиты разом встали и вышли из землянки.
Герман долго молчал, Эдит несколько раз пробовала улыбнуться, но, убедившись, что Вилде в дурном настроении, сделала равнодушное лицо и широко зевнула.
– Почему ты молчишь? – спросила она. – Ужасно неинтересно сидеть так и смотреть друг на друга. Мы давно вышли из гимназического возраста…
– Скотина ты! Скотина! – крикнул, глядя на нее в упор, Герман.
– Положим, от скотины это и слышу, – ничуть не удивившись этому взрыву злобы, ответила Эдит.
– Признавайся, свинья, давно ты больна?
– Если ты хочешь, чтобы я отвечала на твои вопросы, то веди себя повежливей. Не забывай, что ты разговариваешь с дамой! На грубости я не отвечаю.
– Кто бы говорил! Да ты сама воплощение грубости! – Герман вскочил, но помещение не было рассчитано на такие резкие движения: он сильно ударился головой о потолок и еще быстрее, чем встал, почти повалился на лежанку. Это его взбесило еще больше. – Шлюха, вот ты кто. Говори правду: ты в лес пришла уже больная или подцепила здесь? Давно ты болеешь?
– С полгода, – ответила Эдит таким тоном, будто разговор шел о выпавшей из зуба пломбе.
– И после этого продолжаешь как ни в чем не бывало жить со здоровыми?
– А что тут особенного?
– Как? Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Ну, понимаю. Я только не знаю, чего ты так злишься?
– Ты заражаешь других!.. Я… тоже болен.
– Трудно сказать, кто кого заразил. Все они больны, только не все понимают, что с ними происходит. Кроме того – разве я кому-нибудь вешалась на шею? Сами не дают покоя, и ты был не лучше других. Возможно, что от тебя я и заразилась. Попробуй докажи, что нет.
Герман не выдержал. С перекошенным лицом он набросился на Эдит и начал ее бить – по лицу, по груди, по спине, по чему попало, наконец повалил на лежанку и стал душить. Он, может быть, и задушил бы ее, если бы Эдит не удалось высвободить руки. Она стала изо всех сил царапать ему лицо. Вилде не выдержал, вскрикнул от боли и отскочил.
Они некоторое время сидели друг против друга, тяжело дыша.
– Что, легче стало? – отдышавшись, заговорила Эдит. – Выздоровел? Как тебе не стыдно!
– Не тебе меня стыдить!
– Мужчина, рыцарь, сильный пол… – издевалась она. – Нашел, на ком демонстрировать свою силу. Еще офицером называется… Вот бы другие увидели, как их командир воюет.
От этих слов Герману стало не по себе. «Черт… не надо было связываться с этой тварью… Вдруг остальным расскажет…»
– Когда разговариваешь со мной, знай границы… – уже более спокойно сказал он. – С тобой последнее терпение иссякнет.
Видя, что Герман пошел на попятный, Эдит тут же сообразила, что сейчас неблагоразумно подливать масла в огонь: они пока не на Готланде, и если слишком разозлить Вилде, он, пожалуй, еще не возьмет с собой. Поэтому она сдержалась и почти спокойно сказала:
– Сотри с лица кровь, пока другие не вернулись. Подумают еще что… Нет, не там…
Она поплевала на носовой платок и начала вытирать Герману лицо. Он не стал противиться.
3
Прошло несколько недель. За это время банда Вилде совершила нападение на молочный завод и вернулась с бочонком масла и двумя большими кругами сыра.
Переговоры относительно моторной лодки шли успешно. Человек, с которым Герман поддерживал связь, сообщил, что все подготовлено к бегству: горючего достаточно, бочонок с водой спрятан в носовой части; на всякий случай в моторке будет и парус. В первую же безлунную ночь можно отправляться.
Вилде предусмотрел даже такую деталь, как переброска всей группы на грузовике, чтобы весь путь до моря проделать в несколько часов. Один шофер потребкооперации согласился, конечно за приличную мзду, услужить им. Шурин шофера когда-то сам состоял в банде, но заболел острым ревматизмом и, с ведома Вилде, легализовался. Бандитам он иногда помогал в качестве связного, и Герман на него вполне полагался.
Было условлено, что в первую же безлунную ночь группа бандитов – всего восемь человек, включая и «командира полка», – будет ждать машину в определенном месте, недалеко от километрового столба. Если дорогой их остановят, они выдадут себя за рабочих, едущих на торфоразработки в Курземе. Километрах в двух от рыбачьего поселка они встретятся со своим агентом и к берегу пойдут пешком – лесом и дюнами. В том районе до сих пор не действовала ни одна банда, так что опасаться строгого надзора не приходилось. До поселка было километров восемьдесят; по шоссе это расстояние можно было покрыть в три часа.
Они с вечера собрались у километрового столба и укрылись в лесу. Движение на шоссе было незначительное, самое большее, если в течение часа проносилась машина или медленно, со скрипом проезжала крестьянская подвода. Вечер был темный, пасмурный. Тучи закрыли даже немногие звезды, которые успели появиться на небе. Изредка капля влаги касалась лица.
– Дождя бы теперь, чтобы на всю ночь, – сказал Герман. – Тогда никакие прожекторы нас не нащупают. К утру будем в нейтральных водах.
Днем довольно сильно пригревало апрельское солнце, поэтому вечер казался особенно прохладным. Бандиты зябко кутались в пальто, ватники и брезентовые плащи. Эдит была в брюках и резиновых сапогах. Сев поодаль, она прислушивалась к разговору, но сама в нем участия не принимала. Два бандита на всякий случай стояли на посту возле дороги. Время тянулось медленно. Все уже думали, что скоро полночь, а когда Герман взглянул на часы, оказалось, что прошел всего час с четвертью.
– Нервы, нервы, – пробормотал он. – Еще одна ночь страхов и тревог, а там можно и отдохнуть.
Будущую жизнь на Готланде или в Швеции Вилде представлял очень туманно. Чем они будут заниматься, на что будут жить, каково будет их общественное положение – об этом он не думал. Ему казалось, что там его ждут с нетерпением и примут как многострадального героя.
«Мы нужны. Без нас никакие перемены в Латвии немыслимы. Мы – авангард, мы – важный резерв в любом политическом заговоре против Советского Союза».
В темноте кашлянула женщина. Герман посмотрел в ту сторону, и его мысли приняли другое направление. Он представил себе такую картину: моторка с восемью беглецами идет по морю, она уже на полпути между Латвией и Готландом. Вокруг безбрежная морская даль, и ни одной лодки, ни одного парохода, только одинокая чайка качается на волнах. Можно говорить полным голосом, кричать, смеяться, вопить, делать все, что вздумается – никто не увидит и не услышит. Герман Вилде соберет шестерых мужчин на носу лодки. «Эта женщина, – скажет он своим сообщникам, – наделила вас всех страшной болезнью, от которой вам, может быть, никогда не удастся вылечиться. Вы должны отомстить ей, наказать ее. А наказание может быть лишь одно – смерть. Выбросить ее за борт!» И все бросятся к Эдит Ланке, схватят ее за руки и за ноги… Она будет царапаться, кусаться, вырываться, но это не поможет. Ее раскачают и выбросят в море. Моторка по-прежнему будет продолжать свой путь на запад, а над волнами еще несколько раз покажется голова Эдит, она будет отчаянно бороться за несколько лишних мгновений жизни.
Только потому и взял ее с собой Вилде. После стычки в землянке он стал держаться с Эдит по-прежнему, чтобы не возбудить подозрений.
– Герман, – полушепотом позвала Эдит, – дай папиросу, очень курить хочется. Не бойся – с дороги не увидят. Я – под плащом.
Он достал из кармана портсигар и протянул ей. Чиркнула спичка, на мгновенье осветив маленький уголок чащи: черные стволы деревьев, неподвижные скорчившиеся фигуры людей, которые походили на больших дремлющих птиц, высохший мох под ногами. И снова мрак сомкнулся над чащей, все вокруг стало черно, и в тишине можно было расслышать, как вдохнула Эдит дым папиросы.
Через некоторое время послышался отдаленный, неясный еще гул мотора.
– Едут, – прошептал Долговязый. – Это, должно быть, наши.
– Оставайтесь на местах! – тихо приказал Герман, заметив, что некоторые зашевелились. – Если это наша, то мимо не проедет.
На повороте дороги на землю упал желтоватый световой полукруг, затем показались два сверкающих глаза, и в первый миг всем почудилось, что из этих глаз во все стороны рассыпаются снопы потрескивающих искр. Шагах в десяти от километрового столба машина остановилась. Фары светились еще несколько секунд, затем потухли, и тьма стала еще гуще и чернее.
Бандиты по одному вышли на дорогу. Вилде поговорил с шофером и велел остальным бандитам садиться.
– Скорей, скорей, – торопил он.
Уселись за одну минуту. Проверив, все ли в машине, Вилде сел рядом с шофером, и мотор заработал. Вскоре они выбрались из леса, и почти час машина ехала полем, минуя поселки, крестьянские хутора, – старинные барские усадьбы и церкви. Затем опять начался лес и продолжался до самого конца пути. По дороге им встретились три-четыре машины и несколько запоздалых подвод. Их ни разу не остановили. Никто не интересовался грузовой машиной, которая со скоростью тридцати километров ехала по большаку.
В тихом, пустынном месте, возле самых дюн, где росли чахлые, изуродованные ветрами и бурями сосны, машина остановилась. У огромного валуна стоял человек в брезентовом плаще и высоких резиновых сапогах. Бандиты сбились в кучку, окружив его и Германа, и, когда машина отъехала, пошли к берегу. Было слышно, как за дюнами шумело море, медленно набегали на берег волны.
– Идите смелее, – сказал проводник. – В поселке уже все спят, а патруль пограничников минут десять как прошел мимо. Вернется через час, не раньше.
– Что, моторка возле рыбачьих лодок стоит? – спросил Герман.
– Да, с самого края, немного в стороне, – ответил проводник. – В такой кромешной тьме в десяти шагах ничего не увидишь. Сначала, как только отойдем на километр от берега, подымем парус – на наше счастье сегодня дует береговик. Мотор запустим в открытом море.
– Вам лучше знать, – ответил Герман.
Они шли вдоль внешней стороны дюн примерно с километр. В одном месте, где рыбачья тропа поворачивала по ложбине между двух поросших густым кустарником дюн к морю, их неожиданно ослепила вспышка нескольких карманных фонарей.
– Стой! Руки вверх! – раздался громкий окрик; застучали затворы автоматов.
Шестеро застыли на том месте, где их застал окрик, но двое – Вилде и Эдит Ланка – бросились бежать. Вилде удалось проскочить кустарником сквозь цепь окружения и скрыться за ближайшей дюной. Эдит не могла взобраться на дюну так быстро: ноги вязли в песке, брезентовый плащ стеснял движения. Когда ей, наконец, удалось ухватиться за ивовый куст и подтянуться вверх, позади раздалась длинная автоматная очередь. Она привстала на колени, хватаясь руками за ветки куста, потом зашаталась, повалилась навзничь и медленно вниз головой начала сползать по откосу. Когда один из подошедших бойцов осветил ее лицо, Эдит была уже мертва.
Долговязому сразу стало ясно, что поимка их банды была отнюдь не делом случая – их ждали здесь с полной уверенностью, что они придут. «Ничего, чисто сработано», – подумал он без всякого удовольствия и вместе с остальными пятью бандитами побрел туда, куда их повели.
Вилде почти час искали по кустам и в лесу. Его следы привели к сосняку, где почва почти сплошь была покрыта мхом, и там они пропали. Без собаки не имело смысла продолжать поиски, так как местность была сложная: тут и густая растительность, и голые пески, а дальше тянулись небольшие болотца.
– Ничего, на этот раз никуда не денется, – сказал руководитель операции. – Завтра он будет в наших руках. Только надо наблюдать за шоссе, чтобы какой-нибудь шофер не подсадил его в машину.
4
Одолевая песчаный склон, Вилде думал о том, что нужно скорее, как можно скорее миновать лабиринт дюн и добраться до леса. А там – пересечь шоссе, пока не началось планомерное преследование. Как только бойцы доставят арестованных в надежное место, большинство их отправятся в погоню. У них, наверно, есть и собака-ищейка.
Герман слышал позади выстрелы. Он был уверен, что они предназначались ему, поэтому бежал пригнувшись, стараясь воспользоваться каждым укрытием, которое попадалось на пути. Бегство осложнялось еще из-за незнания местности. Чтобы не заблудиться и не вернуться на место засады, Вилде запомнил одно: берег моря все время должен быть слева.
Стрелять перестали. Вилде не слышал уже и шума прибоя: в ушах у него стучало, сердце бешено колотилось, он задыхался. Добежав до леса, Герман остановился. Глубоко и жадно вдыхал он прохладный ночной воздух. Только сейчас он почувствовал, что весь взмок: по лицу, по груди, по спине струйками стекал пот.
Немного отдохнув, он направился дальше. Больше он не бежал, а шагал широкими, спокойными шагами, стараясь не производить лишнего шума. Ужасающе громким казался ему треск сухого валежника под ногами, каждая падающая шишка заставляла его вздрагивать и оглядываться. И все время было такое чувство, будто чье-то горячее дыхание обдает спину.
Так Герман дошел до шоссе. Он перешел через него не в том месте, где вышел из лесу, а сначала метров сто брел по придорожной канаве, где вода местами доходила до колен; если будет погоня с собакой, то здесь следы потеряются и пройдет с полчаса или больше, пока их найдут. Перейдя, наконец, дорогу, Герман опять довольно долго брел канавой, пока не дошел до небольшого болотца. Он выломал себе палку и, пробуя впереди глубину, перебрался через топкое место. Теперь он немного успокоился: минимум предосторожности соблюден, дальше можно идти увереннее, выбирая путь полегче. Всю ночь шел он не останавливаясь; на рассвете впереди показалась вырубка, а за ней поля и несколько крестьянских усадеб. Обойдя вдоль опушки вырубку, Герман достиг лиственной рощи, мимо которой тянулась дорога. Та ли это была дорога, по которой ехал грузовик, или другая, он не знал. На всякий случай решил отдохнуть. Он сел, снял сапоги и вылил из них воду, затем начал обдумывать свое положение.
Куда же, в какую сторону идти? Есть ли такое место, где можно чувствовать себя в безопасности? Если удастся разыскать какую-нибудь террористическую группу в Видземе или Латгалии, признают там его командиром? И чего он собственно достигнет, если и признают? Снова барсучья нора, снова вши и болотная вода… Конца этому не видать…
Но, как ни беспросветна была эта перспектива, иного выхода Вилде не находил.
Приняв решение о бегстве из Латвии, он уже капитулировал, признал свое бессилие и бесцельность дальнейшей борьбы. К такому признанию за один день не приходят. Он сопротивлялся до последнего, не хотел видеть очевидного, но в конце концов и ему осталось покориться перед лицом фактов. Конец, который Герман так явственно почувствовал в землянке у Эдит и Долговязого, сейчас приблизился вплотную: вчера он еще командовал семерыми подчиненными, давал им задания, приказывал – сегодня он был один, а против него стоял целый мир.
