Текст книги "Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы"
Автор книги: Вилис Лацис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)
1
Еще не совсем рассвело, когда Эльмар Аунынь выехал в поле. Спал он не больше пяти часов, но чувствовал себя свежим и бодрым. После обычной утренней зарядки кровь бежала быстрее, во всем теле чувствовалось приятное напряжение, которое заставляло и голову работать интенсивнее, а думать Эльмару было о чем.
Он был бригадиром тракторной бригады. Чуть только подсохла земля, так что тракторы не увязали в грязи, бригада Эльмара – четыре трактора с прицепным инвентарем – отправилась в большой весенний рейд. Маршрут был составлен еще зимой, причем с таким расчетом, чтобы, кончив работу в одном месте, не приходилось делать вхолостую долгие, по нескольку километров прогоны до следующих хуторов, заключивших договоры с МТС. Если бы этот маршрут нанести на карту, получился бы сильно вытянутый овал. Вначале бригада пахала, бороновала и сеяла близ станции, потом шаг за шагом, километр за километром отдалялась от нее в юго-восточном направлении, пока не достигала самого отдаленного пункта – совхоза, отстоявшего на двадцать восемь километров от станции. Там бригада проработала целую неделю в две смены от зари до зари, не отдыхая даже в воскресенье. Из совхоза, где вся бригада работала в полном составе, повернули на запад, потом еще направо и опять – шаг за шагом, километр за километром стали приближаться к исходному пункту.
Через несколько дней окружность должна была замкнуться, а бригада, намного перевыполнив план весенних работ, – возвратиться на машинно-тракторную станцию. Из четырех тракторов только один был новый, полученный в конце зимы, два работали уже несколько лет, а четвертый начал свою деятельность еще до войны. Эльмар прозвал его «дедушкой» и проявлял к нему особое внимание, как к старому, заслуженному работнику. Он сам его ремонтировал, сам ухаживал за ним во время весенних работ и каждый день по нескольку часов работал на «дедушке». Почтенный ветеран отвечал на это внимание похвальным усердием: ни разу не капризничал, не останавливался среди поля без ведома хозяина. Тракторы поновее и то иногда причиняли неприятности, особенно в конце весеннего сезона, а «дедушка» ни на час не вышел из строя, первый из всего парка МТС закончил план работ и упорно боролся за первое место.
«Что это значит? – часто думал Эльмар. – Это значит, что машину надо любить, надо ухаживать за ней, выслушивать, как врач, и вовремя предвидеть и предупреждать каждое возможное повреждение. Как живое существо отвечает любовью на любовь, так и машина всегда отблагодарит своего друга».
Пример с «дедушкой» был показательным, – на нем учились все трактористы и бригадиры МТС Гаршина, а министерство позаботилось, чтобы опыт Эльмара Ауныня стал известным и в других МТС.
Возле «дедушки» уже хлопотали люди. Тракторист – молодой парень в темном замасленном комбинезоне – проверял линейкой, много ли в баке горючего. Подсобный рабочий и пожилой крестьянин, на участке которого работали сегодня, насыпали в сеялку зерно.
– До обеда кончим? – спросил Эльмар.
Тракторист положил линейку и подошел к бригадиру.
– Чего же тут не кончить. «Старик» еще держится. Вчера к концу дня, правда, начал покашливать, я уж испугался, подумал, не серьезное ли что. Ну, а когда покопался в моторе, оказалось, что немного засорился карбюратор.
– Зента собирается завтра к обеду кончить маршрут, – сказал Эльмар. – Смотри, Кристап, как бы нам с тобой не остаться в хвосте.
Зента работала на новом тракторе тут же, по соседству. Трактористкой она стала еще в 1942 году и два сезона пробыла в одной приволжской МТС. Соревноваться с нею было нелегко.
– Значит, и нам надо кончать, – заключил Кристап. Он тут же проверил, как подготовлены сеялки, заметил направление и сел за руль. Почти в тот же момент, когда запыхтел «дедушка», справа, за березовой рощей, раздался такой же шум. Услышав его, тракторист сморщился, как от зубной боли.
– Вот тоже беспокойная какая. Торопится…
Заскрежетали гусеницы, запахло керосином и маслом. Сеялки спокойно двигались по пашне, семена падали во влажную рыхлую землю.
Эльмар посмотрел, как Кристап пересек поле, сел на велосипед и по извилистой дорожке поехал по направлению к березовой роще.
«Топчешься, топчешься по этим мелким лоскуткам. Трактору развернуться негде, больше времени уходит на повороты и перегоны, чем на работу. Вот если бы колхозы… Поля, что озера, края не видно. Как начал борозду, так и ведешь полчаса в одном направлении. Осенью бы пустил комбайн. Красота…»
Минут через пять он спрыгнул с велосипеда на краю другой полоски. В таком же темном, замасленном комбинезоне, как у Кристапа, в пестреньком платочке на голове, Зента вела свой СТЗ-НАТИ по полю, площадь которого не превышала двух гектаров. Она сосредоточенно смотрела вперед и на приветствие Эльмара ответила рассеянным кивком головы: нет времени, тут не до церемоний, работа очень серьезная.
– Как дела, Зентыня? – спросил Эльмар, когда трактор дотащил сеялку до конца поля.
– Хорошо! – отчеканила девушка. – Разве я на что-нибудь жалуюсь? Готовь только горючее, – после обеда трактор может стать.
– Горючее прибудет часа через два. Вчера вечером разговаривал с Гаршиным. Когда ты думаешь кончать?
– Завтра вечером. Если бы не эти переезды с места на место, я бы раньше кончила, но ведь ты сам знаешь… пока соберешься, пока доберешься и станешь на линию огня – несколько часов и пропали.
– Не то что в колхозе, правда ведь? – подмигнул Эльмар.
– Никакого сравнения, – досадливо махнула рукой Зента. – Только трепка нервов.
– Будущей весной мы с тобой, может быть, поработаем и на колхозных полях.
– Слышно что-нибудь разве?
– Да, слышно. Марта Пургайлис сейчас только этим и занимается. У них там многие хотят объединиться. К осени, наверно, организуются.
– Вот увидишь, Эльмар, какая жизнь начнется, – мечтательно заговорила Зента. – Я сама знаю, на Волге видела. Тогда нам можно давать не такой план, а оправиться легче будет, чем сейчас.
Первые лучи солнца уже золотили поле. Поднялся извечный друг пахаря – жаворонок. Мычали, выходя из хлевов на зеленое пастбище, коровы, аукались пастухи, издалека перебрехивались между собой собаки.
– Хороший будет день, – сказала Зента, посмотрев на небо. – Значит, часа через два можно ждать горючего?
– Точно.
Зента села за руль.
– Кристап хочет завтра к обеду кончить, – будто между прочим уронил Эльмар, поставив ногу на педаль велосипеда. – Не прислать потом тебе на помощь? Тогда вместе поедете домой.
– Еще неизвестно, кто кому будет помогать! – крикнула девушка. – Ты мне вовремя горючее доставь, тогда увидим, кто первый кончит. А в последней усадьбе пускай не ложатся спать вместе с курами, чтобы можно было работать без перерыва, когда перееду к ним.
– Ладно, скажу…
В течение часа Эльмар успел побывать возле всех тракторов, проверил, нет ли поломок, не требуется ли помощь.
– Кристап с Зентой собираются кончить… не прислать ли на помощь?
Вопрос заключается не столько в том, кто первый закончит весенние работы – это было внутреннее дело бригады, – борьба шла за победу всей бригады, а следовательно и МТС, в республиканском соревновании. У них были все данные выйти на первое место по республике и завоевать переходящее красное знамя, но одна курземская МТС также серьезно претендовала на победу. Последние метры до финиша были решающими, самыми трудными: другие тоже не дремали. Поэтому Эльмар мобилизовал свою бригаду, поэтому Гаршин каждый день интересовался, как идут дела во всех трех бригадах, а из Риги то звонили по телефону в МТС, то посылали на места представителей министерства. Соревновался коллектив с коллективом, каждый соревнующийся чувствовал плечо своего товарища.
Объехав район действия бригады, Эльмар вернулся к «дедушке» и сел за руль. Он испытывал те же чувства, что и осенью на республиканском соревновании по легкой атлетике, пробегая трудную четырехсотметровую дистанцию в большой эстафете. «От твоего успеха зависит успех всей команды; секунду твоего опоздания придется наверстывать твоим товарищам, поэтому всю дистанцию надо пробежать в полную силу».
Перед обедом из МТС приехала грузовая машина с горючим. Черные железные бочки сейчас же повезли на лошадях к тракторам. После обеда Эльмар снова сел на велосипед и объехал товарищей, рассказал им, как дела у соседей, одного успокоил, другого растормошил, а сам уже рассчитал про себя, что завтра к двум-трем часам бригада кончит с заданием и они смогут вернуться в МТС.
Первым переехал на новое место Кристап с «дедушкой». Через час за ним последовала Зента на новом «СТЗ-НАТИ».
Перед вечером приехал на мотоцикле Гаршин. Поздоровавшись с трактористами и рабочими и проверив, насколько подвинулась вперед работа, он отвел Эльмара в сторону.
– Могу тебе сказать по секрету, что твоей бригаде обеспечено первое место, – сказал Гаршин, присев на большой валун возле канавы. Эльмар сел наземь, спустив ноги в канаву, и, сорвав кустик щавеля, начал жевать кислые листочки. Он молчал. Не от удивления: Эльмар не очень удивился, потому что победа эта не была случайной удачей.
– Да, брат, готовься к этому. Но, кроме того, я должен сообщить тебе еще одну новость… – Гаршин хитро улыбнулся и замолчал, давая понять, что новость эта особенная. Эльмар повернулся к директору.
– Что-нибудь насчет станции? – спросил он.
– Нет, Эльмар, это касается тебя персонально. Ну, и для станции это не безразлично, потому что тебя нельзя все-таки отделять от коллектива.
– Выходит, что нельзя. А что там за штука? – не удержался, спросил он.
Ему вдруг подумалось, что усилия, затраченные на достижение этого успеха, в сущности были не так велики, что они каждого привели бы к тому же результату, каждому были бы по плечу. Он забыл в эту минуту, что секрет его победы заключался в правильной организации соревнования. Упорная борьба, начатая еще зимой, во время ремонта тракторов и прицепного инвентаря, действительно не потребовала ни от кого сверхъестественных подвигов, но она заставляла работать по плану, беречь каждую минуту, смотреть далеко вперед.
– Штука такая, что тебе через несколько дней надо собираться в Ригу.
– Ну да! На что я в Риге нужен?
– Вот ты сам даже не знаешь, какая ты известная личность. Поздравляю, Эльмар, тебя включили в республиканскую делегацию для участия во Всесоюзном параде физкультурников. Так что, друг, скоро ты увидишь Москву, увидишь товарища Сталина. Что, рад? Я сам не меньше твоего радуюсь; приятно, черт возьми, что одному из моих ребят выпадает такая честь.
У Эльмара сильно забилось сердце. Не шутит ли Гаршин? Но нет, он так шутить не будет.
– А бригада как же? – неуверенно спросил Эльмар, и лицо у него стало озабоченным. – Как они будут без меня? Тракторы надо проверять… текущий ремонт. За «дедушкой» все время глаз нужен…
– За бригаду ты не беспокойся. Беру ее на свое попечение. Буду твоим заместителем, пока не возвратишься. Ну, а если мне не доверяешь, тогда, может быть, Кристапу?
Они посмотрели друг на друга, и оба засмеялись. Вопрос был решен.
– Желаю тебе удачи на параде. Не беспокойся и не думай, что без тебя здесь все прахом пойдет. И «дедушку» твоего оберегать будем и о ремонте позаботимся, – сказал, улыбнувшись, Гаршин. – Тебе тоже предстоит работа немалая: в течение нескольких недель будете тренироваться, пока добьетесь красоты и точности во всех движениях. В Риге свое усердие и показывай.
О сне в ту ночь Эльмар не мог и подумать. Дотемна он проработал в поле, а после, когда его товарищи уже захрапели на разные лады, он вышел во двор и долго сидел на лавочке.
«Не иначе, Занда приложила руку… – думал он. – Почему же именно меня выбрали? Ну, подожди, мы с тобой еще поговорим об этом с глазу на глаз. На каком основании отрываете бригадира от его обязанностей?»
Он покачал головой и тихо засмеялся.
2
Двадцать второго июля Эльмар Аунынь, вместе с другими представителями Латвии, вышел из ворот Кремля на Красную площадь, Много увидел он за две с половиной недели, прожитые им в Москве; он был полон впечатлений, которым суждено было долгое время питать его душу…
Последние напряженные дни тренировки, дорога, и вот он – огромный город со своими замечательными зданиями, широкими магистралями и площадями. Московское метро, где каждая станция вызывала в памяти Эльмара слышанные в детстве от бабушки сказки о волшебных замках, Химкинский речной вокзал, стадион «Динамо», гостиница «Москва», непрерывный поток машин в Охотном ряду – все поражало взор юноши. Но глубже всего запечатлелось в памяти Эльмара спокойное мерцание рубиновых звезд на башнях Кремля и тихий мавзолей на Красной площади.
В тот день он был у гроба Ленина – создателя великой партии и Советской страны, того, кто в исторические дни, когда решалась судьба поколений, смело заявил перед всем миром: «Есть такая партия!» Днем поток людей с обнаженными головами тихим шагом проходил мимо гроба, с любовью и благодарностью глядя на дорогие черты, запоминая их на всю жизнь, а ночью вместе со статными воинами, несущими почетный караул, вокруг него бодрствовали все думы советского народа.
Сегодня Эльмар видел Сталина…
Видел и слышал, когда он приветствовал в Большом кремлевском дворце физкультурников советской земли. И Эльмар почувствовал, что сегодня, вот сейчас, он переживает самое значительное событие в своей жизни. Он – простой деревенский парень, латышский пахарь – сегодня в гостях у великого Сталина, сидит с ним за одним столом! Ближайший друг Ленина и продолжатель его дела пригласил к себе Эльмара Ауныня!
И каждый раз, когда Эльмар думал об этом, у него захватывало дыхание. За что ему такое счастье? Лучше ли других он, отличился ли чем-нибудь перед народом? Да ведь таких, как он, тысячи, если не миллионы.
Он видел Сталина, и ему даже показалось, что, обводя взглядом зал, Сталин заметил его и несколько мгновений добрая улыбка вождя предназначалась ему. Может быть, он ошибался, может быть, в эту минуту так же думали и многие другие. Но эту уверенность он спрятал глубоко в сердце и никому бы не уступил ее.
Слышишь ли ты голос моего сердца, любимая, отдавшая жизнь свою за советский народ? Давно ты покоишься в родной земле, замученная врагами, но память о твоем подвиге, твой привет я принес сегодня в Кремль и передал Сталину. Он слышал его и принял, хотя мой язык молчал: он слышит, что говорят сердца. Он видит и слышит всех, даже самого маленького из нас. И я слышал, как он передавал привет моей родине.
Эльмар ходил по московским улицам, ничего не видя, не слыша. Когда потом его разыскала Занда и заставила рассказать обо всем, она была огорчена тем, что он не мог сообщить ей никаких подробностей. Две больших картины Репина, одну справа, другую напротив входа, он запомнил, запомнил еще золотые надписи на мраморных стенах зала, – кажется, названия войсковых соединений и имена военных, награжденных орденам Георгия. Мимо громадного Царь-колокола он прошел, еле взглянув на него, и если бы его спросили, какие деревья растут у стен Кремля, он бы не мог этого сказать.
Убедившись, что Эльмар находится в необычном настроении, Занда оставила его в покое. А после, каждый день понемножку, она узнала все подробности – оказалось, что Эльмар отлично запомнил все до последней мелочи.
Чтобы продумать и прочувствовать в полную силу виденное в Москве, надо было оглянуться на все это с известного расстояния, разобраться в обилии впечатлений.
С первого дня Эльмара и Занду захватило ощущение беспредельной шири, простора. Этот простор, это мощное дыхание, эти гигантские очертания всей страны угадывались в облике самой столицы, ритме ее жизни, в зданиях и людях. Здесь было собрано все лучшее, что дал гений народа в искусстве, культуре и науке. И еще что почувствовали здесь с особой силой Эльмар и Занда – это дух содружества. Они знали, что дружба народов – незыблемая основа советского общества, так воспитывали их партия и комсомол. Но только здесь, встречаясь с представителями многих народов, вместе готовясь к общему празднику, Эльмар и Занда почувствовали это с такой силой. Они подружились с юношами и девушками, приехавшими в Москву и из далеких степей, и с гор, и с берегов далеких морей, – и со всеми, в прямом смысле слова, чувствовали себя, как братья и сестры. Со всех сторон их приглашали приехать в гости, и они не сомневались в том, что везде будут дорогими и желанными гостями.
Наконец – парад. Волшебство красок, звуков и движений, свидетелями и участниками которого были они сами. Больше сорока тысяч физкультурников участвовали в великом смотре. Сорок тысяч красивых, здоровых юношей и девушек – представителей всех республик и народов – демонстрировали свою силу и ловкость. И в каждом выступлении отразились характерные черты народа и страны. Перед глазами зрителей раскрывалась огромная, многокрасочная панорама, подобной которой невозможно было бы создать при отображении жизни народов других государств. Огромные гербы республик сверкали на солнце, красным пламенем пылал шелк знамен.
Выступление латвийской делегации прошло успешно и получило отличную оценку.
В конце июля они выехали обратно в Ригу.
– Доволен ты теперь, что тебя включили в делегацию? – спросила Занда Эльмара, когда уже тронулся поезд. – Ты ведь знаешь, что я тоже чуточку причастна к этому.
– Я недоволен только, что ты задаешь излишний вопрос.
– Почему излишний? Разве я не могу знать твое мнение?
– Ты отлично знаешь, что такое для меня эта поездка. Другого такого события не было в моей жизни, и неизвестно, будет ли.
– Как знать… – задумчиво сказала Занда. – Мы иногда и сами не подозреваем, какие широкие пути лежат перед нами.
3
Все лето погода стояла словно в теплице: несколько дней лил благодатный, теплый дождь, и опять светило солнце, выгоняя и стебли и колос; потом опять дождь и опять солнце – и так до конца лета. Крестьяне давно не помнили такого богатого урожая.
– Теперь мы живем, – радовались они, налаживая косы. – После военной разрухи можно, наконец, дух перевести.
И звенели дедовские одноручки и двухручки [7]7
«Дедовские одноручки и двухручки»– различные виды кос.
[Закрыть], дребезжа двигались по полям жнейки, золотистые крестцы становились в ряд, как на параде.
– Даже старик бог начинает помогать большевикам, – весело шутили крестьяне.
Весной волость обязалась расширить посевную площадь и добиться высоких урожаев по всем зерновым и овощным культурам. Раньше чем в прошлые годы кончили весенний сев и посадку картофеля, заботливее ухаживали за своими полями, и вот налицо богатый урожай, и вот опрокинуты и высмеяны теории о влажности почвы, о непреложности дедовских сроков сева и пресловутых особенностях Вндземской возвышенности.
Вначале у Марты Пургайлис было очень неспокойно на сердце. Обещание дали, но что, если не выйдет так, как задумано, если будет засуха или выпадут слишком обильные дожди, если сами что-нибудь упустят, наконец? Никогда еще она не изучала так внимательно сводок бюро погоды, не интересовалась естественными и искусственными удобрениями, не следила за тем, чтобы каждая полученная тонна суперфосфата до последнего килограмма попала туда, где ее больше всего ждали. Ко дню Лиго Марта стала успокаиваться – теперь все зависело от самих людей. Вместе с новым председателем исполкома Лакстом она проверила, в – каком состоянии находится сельскохозяйственный инвентарь, жнейки, молотилки, своевременно прикрепила к каждой молотилке коммуниста или комсомольца, заранее выработала и согласовала с крестьянами маршруты, чтобы с первого же дня уборки урожая можно было развернуть молотьбу и сдачу хлеба государству.
Не прошло и года с момента снятия Биезайса, Пушмуцана и Буткевича, а волость из отстающих вышла в передовые и во всех важных начинаниях перегоняла своих соседей. Но Марта была бы плохим парторгом, если бы всю свою энергию отдавала только хозяйственной работе, – на это ведь был деятельный и серьезный Лакст, который болел душой за волость не меньше Марты. Партия послала ее выращивать новых, советских людей, воспитывать коммунистов.
Заметив, что она под впечатлением первоначальных хозяйственных неудач начинает чересчур увлекаться делами, входящими в круг обязанностей председателя исполкома, Гаршин очень осторожно указал ей на это и посоветовал кое-что переделать в плане работы.
Вскоре в волости была организована систематическая учеба для всех членов и кандидатов партии. В Народном доме чаще стали устраивать доклады и лекции, на которых присутствовало много беспартийных; организовали драматический кружок. Быстрее стали расти ряды актива; все больше входила во вкус общественной работы местная интеллигенция.
Марта сама за последние два года политически сильно выросла, и это в немалой степени было заслугой Гаршина. Теперь часто достаточно было брошенного вскользь замечания, и ей становилось ясно, что надо делать, а Гаршин в свою очередь умел передавать свой большой опыт в такой деликатной форме, что ученик даже не чувствовал, что его учат. Особенно чуток и внимателен был он с Мартой. Всеми силами помогал укреплять ее авторитет в глазах других партийцев и населения волости. Почти все ценные предложения и начинания исходили от Марты, а Гаршин помогал подготовить эти предложения, но при этом старался скромно отступить в тень. Постепенно Марта научилась самостоятельно решать большие и малые задачи, которые ставила перед ней жизнь. Тогда Гаршин понял, что он свой долг выполнил. Он гордился Мартой и немного самим собой, но этого никому не показывал.
За два года работы в волости Гаршин успел познакомиться почти со всеми крестьянами и пользовался среди них большим уважением. Особенно ценили крестьяне то, что он разговаривал с ними на их родном языке. Как-то уж повелось, что в затруднительных случаях многие шли к нему за советом. Стоит ли отпускать сына в школу ФЗО, или нет? Распахать ли поле истощившегося клевера и посеять на нем хлеб, или вновь посеять многолетние травы и держать больше молочного окота? Дочка-комсомолка не хочет конфирмоваться у пастора – плохо это или можно обойтись без конфирмации? Подавать ли на соседа в суд, если его скотина потравила ниву, или помириться? С самыми различными вопросами приходили к Гаршину люди и всегда прислушивались к его советам.
– Побольше бы таких людей, жизнь быстрее шла бы вперед, – часто говорили о нем.
Когда Эльмар вернулся из Москвы, Гаршин собрал как-то вечером всех работников машинно-тракторной станции, и они услышали взволнованное повествование своего товарища о поездке в Москву. Эльмара засыпали вопросами, и рассказ его затянулся до поздней ночи.
– А теперь надо мне браться за дело, Владимир Емельянович, – сказал он, когда все разошлись. – Задолжал я вам всем за это время – не знаю, как и расплачусь. И у самого руки чешутся, работы просят.
Гаршин улыбнулся.
– Во-первых, выбрось ты это из головы: должен, должен… Делали то, что от нас требовалось, а ты тоже выполнял свои обязанности, и мы рады, что ты так хорошо с ними справился. Поговорим о другом. Как у тебя дела с изучением «Краткого курса»?
– Я, Владимир Емельянович, всю зиму занимался в кружке, оценки у меня хорошие. «Вопросы ленинизма» брал с собой в Ригу, по вечерам занимался, конспектировал…
– Дело в том, что на будущей неделе тебе придется поехать на заседание бюро уездного комитета партии. Может быть, зададут кое-какие вопросы, чтобы проверить уровень политических знаний. Сам понимаешь, не хорошо будет, если старый партизан и бригадир МТС оскандалится.
– Понимаю, товарищ Гаршин, – сказал Эльмар. – По правде говоря, мне надо больше знать, я сам это понимаю. А для чего вызывают? Опять что-нибудь новое? – Эльмар пристально посмотрел на Гаршина.
– Ты как думаешь, позволю я тебе стоять на месте? – издалека начал Гаршин. – В твоем возрасте надо ковать железо, пока горячо.
– А все-таки что?
– Видишь, друг, мне старшие товарищи в уезде давно не дают покоя. Говорят, что я свой долг по отношению к МТС выполнил, пора перейти на другую, более ответственную работу. Им, конечно, виднее… Но я договорился так, что подготовить кандидата на должность директора разрешат мне самому. Здесь нужен молодой, здоровый человек, словом, такой, как ты…
– Я? – испугался Эльмар. – Я же ничего не знаю, не умею.
– И знаешь и умеешь, но подучиться, конечно, тебе нужно. Так что вот осенью придется ехать на курсы директоров МТС. На целый год, Эльмар.
…И опять закипела работа. Во всех концах волости работали молотилки. Вереницы возов с хлебом тянулись к заготовительным пунктам. За несколько недель Эльмар Аунынь объехал со своей молотилкой полволости. Зато и работал – от зари до зари, а иной раз и ночью.
Во время республиканского соревнования мастеров спорта он опять на целую неделю уехал в Ригу. После этого до самой осени без отрыва работал со своей бригадой в поле. Лемеха дружно взрезали целину для новых пашен.
4
В воскресенье Ирма Лаздынь навестила родителей. Жили они в дальнем конце волости, где им принадлежал порядочный хутор. Младший ее брат Эрик после демобилизации из армии остался в Риге, женился и работал на одном большом заводе. Старший брат Альберт, который вступил в легион СС, был убит в Курземе, и теперь старикам приходилось вдвоем управляться со всем хозяйством. Отец до сих пор продолжал сердиться на младшего сына.
– Нет чтобы жениться на порядочной крестьянской девушке и хозяйничать на хуторе! Теперь бы нас четверо было, с божьей помощью везде бы поспевали. Главное, нельзя взять никого в работники, – живо зачислят в кулаки.
– Вам, значит, Эрик с женой нужны только как рабочая сила, – насмешливо сказала Ирма.
– А на что же мы его растили? – удивлялся старый Лаздынь. – Когда помрем, хутор ему достанется, не чужому. Да и тебе бросать надо секретарскую должность, жить дома. Много ты видишь пользы от этой работы?
– А дома если жить буду – много будет пользы?
– Помогать отцу с матерью будешь – вот те и польза.
– Ах, вместо батрачки? Только батрачке платить надо, а я даром могу. Нет, спасибо. Если Эрик отказался от хутора, мне и подавно делать здесь нечего. Вы, наверно, успели подыскать кого-нибудь, чтобы взять в примаки.
– А что в том плохого? Смеяться тут не над чем: – обиделась мать. – Твой отец тоже примак, а разве плохо я с ним век прожила?
– Вам до сих пор кажется, что в мире все стоит на одном месте. Никак не хотите понять, что, когда вы были молодые, одно время было, а теперь – другое. Нельзя брать за образец прошлое, приспосабливаться к нему, – надо глядеть в будущее. Вы про колхоз ничего не слышали?
– Что, до колхозов уж дожили? – забеспокоился Лаздынь.
– Еще нет, но сейчас у всех крестьян только и разговору, что про колхозы; я думаю, к концу года в волости организуют.
– Что же ты нам посоветуешь? Бросать землю? Вступать? Да кто еще их знает, примут ли нас. Мы ведь не голодранцы, может не понравимся.
– Вы сами взрослые, что я буду вас учить. Только один совет могу дать: надо глядеть вперед, а не назад. Жизнь обратно не идет.
Мало радости доставила Ирме эта встреча с родителями.
В понедельник Гаршин и Марта Пургайлис долго сидели у председателя волостного исполкома Лакста. Они взяли у Ирмы план волости и список усадеб, и в их разговоре часто упоминались такие слова, как колхоз, бригада, инициативная группа и ферма. Марта Пургайлис настаивала на скорейшем выполнении плана хлебосдачи, чтобы развязать руки активу и самим крестьянам, чтобы скорее взяться за великое новое дело, к которому они готовились.
Перед уходом Гаршин немного задержался у Ирмы. Поговорил о работе, рассказал, как провел воскресенье, и под конец спросил, хорошо ли она знает счетоводство.
– Я кончила курсы и года полтора работала счетоводом, – ответила Ирма. Просто ужасно: каждый раз, когда с ней заговаривал Гаршин, она краснела, как девчонка. Особенно в последнее время, когда стало очевидно, что нет никаких оснований подозревать Гаршина и Марту Пургайлис в каких-то особенных чувствах друг к другу. – Почему это вас так интересует?
– Скоро нам понадобится квалифицированный счетовод для одного интересного начинания, – сказал Гаршин. – Там работать будет куда увлекательней, чем с этими скучными бумагами.
– А, по-вашему, я подойду?
– Подойдете, конечно.
– А кто же будет эту скучную работу делать? – усмехнулась Ирма.
– Найдем кого-нибудь.
– Я вижу, вам хочется выжить меня из исполкома.
Гаршин понял шутку и ответил в том же тоне.
– Ну, конечно, чтобы самому сесть на теплое местечко, – и уже серьезнее добавил: – Подумайте об этом. Уверен, что вы не пожалеете.
Он пожал Ирме руку и пошел к двери, но вдруг что-то вспомнил, вернулся.
– Все не соберусь сказать… В позапрошлое воскресенье вы отлично сыграли свою роль в спектакле. Очень мне понравилось. У вас определенно есть талант. Мой вам совет: не оставайтесь на полпути, развивайте его. В следующий раз я вам принесу книгу Станиславского «Моя жизнь в искусстве». Не читали, конечно? Ну, я так и знал.
Ирма даже забыла поблагодарить его – в такое смятение привела ее эта похвала.
Когда Гаршин вышел, Ирма быстро убрала на столе (ее рабочий день уже кончился) и пошла к себе наверх, но тут же почувствовала, что в комнате ей не усидеть, и решила прогуляться. Хотя был конец августа, дни стояли теплые, солнечные. Первые желтые листья уже горели в зелени лип и кленов, а воздух приобрел ту ясность, которая так успокоительно действует на человека и придает всем предметам легкость очертаний. Отовсюду неслись сотни звуков: лаяли собаки, чирикали птицы, разговаривали на дворах люди, на большаке скрипели телеги, и откуда-то, совсем уже издалека, слышался шум работающей молотилки. Облачко пыли стояло над дорогой, почти у горизонта – вероятно, ехал автобус.
Ирма свернула с дороги и медленно пошла по тропинке к ближайшей роще. Там, на самой опушке, было у нее любимое местечко: гладкий серый валун, защищенный от ветра. Здесь Ирма могла сидеть целыми часами – читала книгу или просто смотрела на поля, на крестьянские усадьбы, на дорогу.
И сейчас она села на камень и, подперев голову руками, стала думать. Солнце почти село. От всех предметов далеко протянулись длинные узкие тени. Одинокая птица, внезапно почувствовав, что вечер застиг ее вдали от ночлега, летела, широко и стремительно взмахивая крыльями.
«Актриса… Какая ты актриса, если не можешь даже владеть своим лицом и нервами…» – издевалась над собой Ирма. – «Не оставайтесь на полпути, развивайте его… А если разовью – тогда что? Разве он изменится, чаще станет приходить, останавливаться у моего стола, говорить со мной? У меня талант… Конечно, у меня кое-что получается, я не пугаюсь публики, знаю, куда девать руки, но разве этого достаточно? Нужен талант. Не домашний талантик – капелька смелости, капелька воображения, – а пламя, которое жжет сердца. Иначе не стоит, иначе я не хочу…»
