Текст книги "Мозг рассказывает.Что делает нас людьми"

нескольких синестетов, чтобы начать наши исследования. Но как? Согласно

большинству опубликованных исследований, вероятность была от одного из

тысячи до одного из десяти тысяч. Той осенью я читал курс лекций

университетской группе из трехсот студентов. Может быть, нам повезет?

Итак, мы сделали объявление.

«Некоторые из вполне нормальных людей утверждают, что видят звуки

или что определенные цифры всегда вызывают у них определенные цвета.

Если кто-нибудь из вас испытывал такое, поднимите руки», сказали мы

группе.

К нашему разочарованию, ни одна рука не поднялась. Но чуть позже

тем же днем, когда я болтал с Эдом в своем кабинете, постучали в дверь две

студентки. У одной из них, Сьюзен, были потрясающе голубые глаза,

несколько прядей в светлых кудрях выкрашены в красный цвет, серебряное

кольцо на пупке и огромный скейтборд. Она сказала: «Я одна из тех, о ком

вы говорили на занятии, доктор Рамачандран. Я не подняла руку, потому что

не хотела, чтобы все вокруг думали обо мне как о чокнутой или что-то в этом

роде. Я даже не знала, что есть другие люди, такие как я, или что у этого есть

название».

Приятно удивившись, мы с Эдом переглянулись. Мы попросили

другую студентку прийти попозже и пододвинули Сьюзен кресло. Она

прислонила скейтборд к стене и присела.

«С каких пор вы это испытывали?» спросил я.

«О, с раннего детства. Но, мне так кажется, я тогда не обращала на это

внимания. Но постепенно я осознала, что это и в самом деле ненормально, и

я не обсуждала это ни с кем!.. Не хотела я, чтоб люди думали обо мне, что я

сумасшедшая. До тех пор, пока вы не упомянули об этом на лекции, я не

знала, что это имеет название. Как вы сказали, син... эс... что-то

рифмующееся с анестезией?»

«Это называется «синестезия», ответил я Сьюзен, я хочу, чтобы вы

описали мне свой опыт в деталях. Наша лаборатория особенно интересуется

им. Что именно вы переживаете?»

«Каждую цифру я вижу в особом цвете. 5 всегда имеет оттенок бледно-

красного, 3 синий, 7 ярко-кроваво-красный, 8 желтый, а 9 бледно-зеленый».

Я схватил фломастер и блокнот, лежавшие на столе, и нарисовал

большую цифру 7.

«Что вы видите?»

«Ну, это не совсем чистая семерка. Но она выглядит красной... я вам

говорила об этом».

«Теперь я предлагаю вам хорошенько подумать, прежде чем вы

ответите на следующий вопрос. Вы действительно видите красный? Или вы

только думаете о красном, или эта цифра заставляет вас представить себе

красный... как образ в памяти? Например, когда я слышу «Золушка», я

вспоминаю молодую девушку, или тыкву, или кучера. Это то же самое? Или

вы буквально видите цвет?»

«Это сложно описать. Это то, о чем я часто спрашиваю себя. Я

полагаю, что я действительно вижу его. Цифра, которую вы нарисовали, для

меня выглядит именно красной. Но я также вижу, что она на самом деле-то

черная или я бы сказала, что я знаю, что она черная. Так что в каком-то

смысле это образ из памяти... Должно быть, я себе мысленно его

представляю или что-то в этом роде. Но оно конечно же чувствуется

совершенно иначе. Мне чувствуется, что я действительно вижу его. Это

очень трудно описать, доктор».

«Очень хорошо, Сьюзен. Вы прекрасный наблюдатель, и это делает

все, что вы сказали, ценным».

«Словом, одну вещь я вам могу сказать с уверенностью: это ничуть не

похоже на тыкву, воображаемую при взгляде на картинку с Золушкой или

при слове «Золушка». Я действительно вижу цвет».

Одна из первых вещей, которой мы обучаем студентов, это умение

выслушать пациента и тщательно составлять историю болезни. В 90

процентах случаев вы можете поставить непогрешимо точный диагноз,

внимательно выслушав, обследовав физическое состояние пациента и

проведя хитроумные лабораторные тесты, чтобы подтвердить вашу догадку

(и повысить счета для страховой компании). Я задался вопросом, сработает

ли такой подход для синестетов.

Я решил дать Сьюзен несколько простых тестов и задать несколько

вопросов. Например, действительно ли она видела цифры, вызывающие

переживание цвета? Или это было просто понятие о цифре идея числовой

последовательности или даже количества? И если верно последнее, с

римскими цифрами возможен тот же фокус, или только с арабскими? (Я бы

называл их индийскими; они были придуманы в Индии в 1-м тысячелетии до

н. э. и попали в Европу через арабов.)

Я нарисовал в блокноте большую римскую цифру VII и показал ей:

«Что вы видите?»

«Я вижу, что это семерка, но она выглядит черной ни следа красного. Я

всегда это знала. С римскими цифрами такого не происходит. Послушайте,

доктор, а не доказывает ли это, что тут дело не в воспоминаниях? Потому что

я знаю, что это семерка, но она тем не менее не производит ощущения

красного цвета!»

Мы с Эдом поняли, что имеем дело с подающей надежды студенткой.

Дело стало выглядеть так, что синестезия это и в самом деле подлинный

феномен восприятия, вызываемый действительным появлением цифры перед

глазами, а не понятием о цифре. Но для этого все еще не хватало

доказательств. Можем ли мы быть абсолютно уверены, что дело не в красной

семерке, которую в детстве она видела на двери холодильника? Что, если я

покажу ей черно-белые фотографии фруктов и овощей, которые (для

большинства из нас) несут сильные цветовые ассоциации, основанные на

памяти. Я нарисовал морковь, помидор, тыкву и банан и показал ей.

«Что вы видите?»

«Ну, я тут не вижу никаких цветов, если вы об этом. Я знаю, что

морковь оранжевая и могу представить, что она такова, или вообразить ее

оранжевой. Но я действительно не вижу оранжевый цвет тем способом,

которым я вижу красный, когда вы показываете мне цифру 7. Это трудно

объяснить, доктор, но это похоже вот на что: когда я вижу черно-белую

морковь, я как бы знаю, что она оранжевая, но я могу ее вообразить любого

нереального цвета, какого захочу, например синего. Это очень трудно для

меня сделать с цифрой 7 она для меня кричаще-красная! Слушайте, есть во

всем этом хоть какой-то смысл?»

«Хорошо, сказал я. Теперь закройте глаза и покажите мне ваши

ладони».

Кажется, она немножко испугана моей просьбой, но последовала

инструкции. Тогда я нарисовал цифру 7 на ее ладони.

«Что я нарисовал? Ну-ка, давайте я повторю».

«Это семерка!»

«Она цветная?»

«Нет, вовсе нет. Давайте я скажу по-другому: я изначально не вижу

красного цвета, даже когда «чувствую», что это 7. Но, когда я зрительно

представляю себе цифру 7, она выглядит окрашенной в красный цвет».

«Хорошо, Сьюзен, а что, если я скажу «семь»? Ну-ка, попытаемся:

«Семь, семь, семь».

«Сначала она не была красной, но затем я стала чувствовать красный...

Сперва я начала представлять себе форму цифры 7, а затем я увидела

красный но не раньше».

Подчинившись внезапному порыву, я сказал:

«Семь, пять, три, два, восемь. Что вы увидели теперь, Сьюзен?»

«Боже мой... Это очень интересно. Я вижу радугу!»

«Что вы имеете в виду?»

«Ну, я вижу соответствующие цвета, разворачивающиеся передо мной

наподобие радуги, с цветами, соответствующими цифрам, которые вы

произносите вслух. Какая милая радуга».

«Еще один вопрос, Сьюзен. Посмотрите еще раз на рисунок цифры 7.

Видите ли вы цвет точно в самой цифре, или он распространяется вокруг

нее?»

«Я вижу его точно в самой цифре».

«Как насчет белой цифры на черной бумаге? Вот она. Что вы видите?»

«Она даже значительно более чистого красного цвета, чем черная

цифра. Не знаю почему».

«Как насчет двузначных чисел?» Я нарисовал жирное число 75 в

блокноте и показал ей. Начнет ли ее мозг смешивать цвета? Или увидит

совершенно новый цвет?

«Я вижу каждую цифру в соответствующем ей цвете. Но я это часто

замечала сама. Только если цифры не стоят слишком близко друг к другу».

«Отлично, давайте попробуем. Вот, 7 и 5 очень близко друг к другу.

Что вы видите?»

«Я по-прежнему вижу их в их цветах, но они как будто «борются» или

нейтрализуют друг друга; они кажутся более тусклыми».

«А что, если я нарисую 7 чернилами неправильного цвета?»

Я нарисовал зеленую цифру 7 в блокноте и показал ей.

«Фу! Отвратительно. Она раздражает, как будто что-то не так. Я,

конечно, не смешиваю реальный цвет с тем цветом, что вижу в уме. Я вижу

оба цвета одновременно, но это выглядит омерзительно».

Замечание Сьюзен напомнило мне то, что я читал в старых статьях о

синестезии, а именно что переживание цвета было очень часто для этих

людей окрашено эмоционально, и «неправильные» цвета могли вызвать

сильное отвращение. Разумеется, у нас у всех определенные цвета связаны с

эмоциями. Голубой кажется успокаивающим, красный возбуждает. Может

быть, тот же самый процесс происходит, по какой-то странной причине, у

синестетов в преувеличенной форме? Что может сказать нам синестезия о

связи между цветом и эмоцией у таких завораживающих нас художников,

как Ван Гог и Моне?

Тут раздался нерешительный стук в дверь. Мы и не заметили, как

пролетел час и что другая студентка по имени Бекки провела этот час за

дверями моего кабинета. К счастью, она была весела, несмотря на то что

ждала так долго. Мы попросили Сьюзен прийти на следующей неделе и

пригласили Бекки войти. Выяснилось, что она тоже синестет. Мы повторили

те же самые вопросы и провели с ней те же тесты, что и со Сьюзен. Ее ответы

были поразительно похожи, с небольшими вариациями.

Бекки видела цветные цифры, но у нее они были не такими, как у

Сьюзен. Для Бекки 7 была синей, а 5 зеленой. В отличие от Сьюзен буквы

алфавита были для нее окрашены в яркие цвета. Римские цифры, как и

цифры, написанные на ее ладони, не производили никакого эффекта, значит,

как и у Сьюзен, переживание цвета возникало вследствие зрительного

представления цифры, а не понятия о цифре. Наконец, она видела тот же

самый эффект радуги, что и Сьюзен, когда мы произнесли вслух ряд

случайных чисел.

Именно там и именно тогда я понял, что мы очень близки к

постижению сути этого феномена. Все мои сомнения рассеялись. Сьюзен и

Бекки никогда до этого не встречали друг друга, и тот факт, что их

сообщения были в высшей степени друг на друга похожи, не мог быть просто

совпадением. (Позднее мы узнали, что существует довольно много

разновидностей синестетов, поэтому нам очень повезло, что мы наткнулись

на два очень схожих случая.) Но хотя я уже и был убежден в своей правоте,

нам еще предстояло много поработать, чтобы собрать доказательства,

достаточные для публикации. Понятно, устных замечаний и отчетов,

основанных на анализе внутренних ощущений, недостаточно. Испытуемые,

находясь в условиях лабораторного исследования, зачастую крайне

внушаемы и могут бессознательно догадаться, что вы хотите от них

услышать, и стараются угодить вам, сказав вам именно это. Более того, они

иногда говорят двусмысленно или неясно. Что, например, мне было делать с

весьма озадачивающим высказыванием Сьюзен: «Я действительно вижу

красный цвет, но я также знаю, что он не красный мне кажется, что я,

очевидно, вижу его в своем сознании, как-то так...»

По СВОЕЙ СУТИ ОЩУЩЕНИЯ субъективны и непередаваемы. Например,

вы понимаете, что значит почувствовать трепетную красноту крыльев

божьей коровки, но вы никогда не сможете описать эту красноту слепому

человеку или даже дальтонику, который не отличает красный от зеленого.

Кроме того, вы никогда не сможете со всей определенностью узнать,

обладают ли другие люди таким же внутренним опытом восприятия красного

цвета, как ваш собственный. Это делает несколько мудреным (мягко говоря)

изучение восприятия других людей. Наука имеет дело с объективными

данными, и поэтому любые «наблюдения», которые мы производим над

субъективным чувственным опытом других людей, неизбежно бывают

непрямыми и вторичными. Следовало бы отметить, что эти субъективные

впечатления и исследования единичных случаев часто могут дать ключи к

постановке более строгих экспериментов. В самом деле, большая часть

великих открытий в неврологии была изначально основана на клинических

исследованиях отдельных случаев (и их субъективных описаний) перед тем,

как они были подтверждены на других пациентах.

Одной из первых «пациенток», которую мы начали систематически

обследовать в поисках очевидных доказательств реальности синестезии,

была Франческа, утонченная женщина 45 лет, которая наблюдалась у

психиатра легкая депрессия. Он прописал ей лоразепам и прозак, но, не зная,

что делать с ее синестетическими переживаниями, обратился ко мне. Она

была той самой женщиной (я говорил о ней раньше), которая утверждала, что

с самого раннего детства испытывала живейшие эмоции, когда прикасалась к

различным материалам. Но как мы можем проверить истинность ее

заявлений? Возможно, она была просто очень эмоциональной особой и

просто с большим удовольствием говорила об эмоциях, которые вызывают у

нее разные предметы. Или у нее было «расстройство психики», и она просто

хотела привлечь к себе внимание или чувствовать себя особенной.

Однажды днем Франческа пришла в лабораторию, увидев объявление в

San Diego Reader. Сначала чашка чая и обмен обычными любезностями, а

затем я и мой студент Дэвид Брэнг подсоединили ее к омметру, чтобы

измерить КГР. Как мы знаем из второй главы, это устройство постоянно

измеряет микроскопическое потоотделение, вызываемое колебанием уровня

эмоционального возбуждения. Человек может на словах притворяться или

даже подсознательно ввести себя в заблуждение относительно того, как и что

вызывает в нем чувства, КГР же немедленно и автоматически все замечает.

Когда мы измеряли КГР у рядовых испытуемых, которые прикасались к

поверхностям с разной шероховатостью, таким как вельвет или линолеум,

становилось очевидно, что они не испытывали никаких эмоций. Но с

Франческой все обстояло иначе. Если материалы, как она говорила,

вызывали у нее сильные эмоциональные реакции, такие, как страх, или

тревога, или разочарование, то ее тело давало сильнейший всплеск КГР.

Когда она прикасалась к материалам, которые вызывали у нее, по ее словам,

чувство

теплоты

и

расслабленности,

изменения

электрического

сопротивления кожи не было. Поскольку невозможно подделать показания

КГР, это дало нам твердое доказательство того, что Франческа говорила

правду.

Мы хотели быть абсолютно уверенными, что Франческа испытывала

особенные эмоции, поэтому использовали дополнительную процедуру. Мы

снова подключили ее к омметру и попросили следовать инструкциям на

экране компьютера: какие из многочисленных объектов, лежащих перед ней

на столе, она должна трогать и как долго. Мы сказали, что она будет одна в

комнате, так как наше присутствие может нарушить процесс измерения КГР.

Но за монитором стояла скрытая камера, о которой Франческа ничего не

подозревала, чтобы записать выражение ее лица. Мы сделали это тайно,

чтобы убедиться, что ее мимика была подлинной и спонтанной. После

эксперимента мы попросили независимых экспертов-студентов оценить

степень и качество выражений лица, таких как страх или спокойствие.

Конечно, мы позаботились о том, чтобы оценщикам была неизвестна цель

эксперимента и они не знали, какой предмет трогала Франческа в каждом

конкретном случае. И снова мы установили прямое соответствие между

субъективными оценками Франческой разных поверхностей и спонтанными

выражениями ее лица. Да, было предельно ясно, что эмоции, о которых она

говорит, были подлинными.

МИРАБЕЛЬ, КИПУЧАЯ темноволосая молодая женщина, услышала краем уха

разговор, который я вел с Эдом Хаббардом в кафе «Эспрессо Рома» в

кампусе, в двух шагах от моей работы. Она вскинула брови то ли от

удивления, то ли от недоверия, не могу сказать.

Вскоре она пришла в нашу лабораторию добровольцем для

эксперимента. Так же как для Сьюзен и Бекки, каждая цифра казалась для

Мирабель окрашенной в определенный цвет. Сьюзен и Бекки при

неформальном исследовании смогли убедить нас в том, что сообщали о

своем опыте точно и верно. Теперь нам нужны были более точные

подтверждения того, что Мирабель в самом деле видит цвет, как вы видите

яблоко, а не просто видит в уме неясную картину цвета, как если бы вы

представляли себе яблоко. Граница между «вижу» и «представляю» всегда

признавалась призрачной в неврологии. Возможно, синестезия помогла бы

нам провести границу между ними.

Я пригласил Мирабель присесть, но ей этого явно не хотелось. Ее

взгляд метался по комнате, цепляясь за всевозможные старинные научные

инструменты и окаменелости, лежащие на столе и на полу. Она была словно

ребенок из поговорки, попавший в кондитерский магазин, когда ползала по

всему полу, рассматривая коллекцию окаменелых рыб из Бразилии. Джинсы

сползали с бедер, и я старался не глазеть на открывшуюся татуировку. Глаза

Мирабель загорелись, когда она увидела длинную отполированную

окаменелую кость, смахивающую на плечевую. Я предложил ей догадаться,

что это. Она гадала: ребро, голень, берцовая кость? На самом деле это была

приапова кость (кость пениса) вымершего моржа эпохи плейстоцена.

Похоже, что этот редкий экземпляр был сломан посередине и еще при жизни

животного зажил, повернувшись под углом, судя по мозолистому

образованию. На линии слома был также заживший, покрытый мозолью след

зуба; наверное, перелом был вызван укусом хищника или случился во время

сексуального контакта. В палеонтологии, как и в нейронауке, есть своя

детективная сторона, и мы болтали об этом два часа подряд. Время уходило.

Пора возвращаться к синестезии.

Мы начали с простого эксперимента. Мы показали Мирабель белую

цифру 5 на черном экране компьютера. Как и ожидалось, она увидела ее в

цвете цифра была ярко-красной. Мы заставили ее зафиксировать взгляд на

маленькой белой точке посредине экрана. (Это называется точкой фиксации

и удерживает взгляд от блуждания.) Затем мы стали постепенно удалять

цифру все дальше и дальше от центральной точки, чтобы увидеть, повлияет

ли это как-нибудь на цвет, который она вызывает. Мирабель заметила, что

красный цвет становится заметно слабее, если цифра отодвигается, в

конечном итоге становясь бледно-розовым. Это само по себе может

показаться не слишком удивительным: цифра, находящаяся вне линии

фиксации, видится в более тусклом цвете. Тем не менее этот факт сообщил

нам кое-что важное. Даже находясь на самом краю зрительного поля, цифра

была вполне узнаваема, даже если цвет был более бледным. Одним ударом

этот результат доказал, что синестезия не может быть просто воспоминанием

детства или метафорической ассоциацией1. Если цифра просто пробуждала

воспоминание или идею цвета, почему тогда имело значение, в какой точке

зрительного поля она находилась, хотя ее все еще можно было легко

распознать?

Рис. 3.1. Наклонные линии среди вертикальных линий легко узнаются, группируются и

отделяются от прямых линий с помощью вашей зрительной системы. Этот тип разделения

возможен только на основе признаков, выделенных на ранних стадиях обработки

зрительной информации. (Вспомните главу 2, где трехмерные рисунки «фигура-фон»

также предполагали выделение групп наблюдаемых объектов)

Затем мы применили второй, более прямой тест, называемый «выступ»,

который применяется психологами, чтобы определить, действительно ли

эффект относится к восприятию, а не к понятийному мышлению. Если вы

взглянете на рис. 3.1, вы увидите наклонные линии посреди леса из

вертикальных линий. Наклонные линии выступают, словно больной большой

палец они как бы выскакивают. Действительно, вы не только можете сразу

выделить их из всей группы, но также можете мысленно сгруппировать их и

получить отдельную плоскость или пучок. Если вы это сделаете, вы легко

сможете заметить, что группа наклонных линий образует в целом форму

буквы X. Сходным образом на рис. 3.2 красные точки, рассредоточенные

между зеленых точек (изображенные здесь как черные среди серых), весьма

отчетливо выступают и образуют обобщенную форму треугольника.

Напротив, взгляните на рис. 3.3. Вы видите набор букв Т, рассредоточенных

между буквами L, но, в отличие от наклонных линий и цветных точек в двух

предыдущих рисунках, буквы Т не дают нам живого, автоматического («Вот

он я!») эффекта выскакивания, несмотря на тот факт, что L и Т отличаются

друг от друга не меньше, чем вертикальные линии от наклонных. Кроме того,

вы не сможете сгруппировать буквы Т с той же легкостью, и вместо этого

вам придется последовательно всматриваться в каждую фигуру. Из этого мы

можем заключить, что только определенные «примитивные», или

элементарные, свойства восприятия, такие как цвет и положение линии,

могут обеспечить основу для группировки и эффекта «выступа» (англ.

popout). Более сложные для восприятия символы, такие как графемы (буквы

и цифры), не дают подобного эффекта, как бы они друг от друга ни

отличались.

РИС. 3.2. Пятна схожих цветов или оттенков можно сгруппировать без особых усилий.

Цвет это свойство, определяемое на ранних стадиях зрительного восприятия

Рассмотрим последний пример: если я покажу вам лист бумаги,

испещренный словами «любовь» и лишь с несколькими словами

«ненависть», вставленными между ними, вам не сразу бросятся в глаза слова

«ненависть». Вам придется искать их более-менее последовательно, одно за

другим. И даже когда вы найдете их, они по-прежнему не будут

«выскакивать» из фона, как это делают наклонные линии и точки. Это

происходит потому, что лингвистические понятия, такие как «любовь» и

«ненависть», не могут служить основой для образования зрительных групп,

как бы они ни различались на понятийном уровне.

Ваша способность группировать и обособлять сходные свойства,

возможно, развилась главным образом для того, чтобы раскрывать

маскировку и обнаруживать в мире спрятанные объекты. Например, если лев

прячется за колышущейся зеленой листвой, необработанная картина,

воспринимаемая вашим глазом и поступающая на сетчатку, является не чем

иным, как пятнами желтоватого цвета, с промежутками зеленого. Так или

иначе, это не то, что вы видите. Ваш мозг связывает вместе фрагменты

рыжевато-коричневой шерсти, чтобы распознать всю форму целиком, и

активизирует ваш зрительный образ, категорию льва (и сразу же сообщает об

этом в миндалевидное тело!). Ваш мозг рассматривает как абсолютно

нулевую возможность того, что все эти желтые лоскутки изолированы и

независимы друг от друга. (Вот почему рисунок или фотография льва,

прячущегося за листвой, в которых цветовые пятна действительно

независимы и не соотносятся друг с другом, все же заставляют вас

«увидеть» льва.) Ваш мозг автоматически старается сгруппировать

воспринимаемые признаки низшего уровня, чтобы посмотреть, не

представляют ли они собой что-либо жизненно важное, вроде льва.

Рис. 3.3. Буквы Т нелегко определить или сгруппировать среди букв L. Возможно, потому,

что и те и другие составлены из одних и тех же характеристик восприятия низшего

уровня: вертикальных и горизонтальных линий. Различно только расположение линий

(образуют в соединении прямой угол с одной стороны или с двух), а это не определяется

на ранних стадиях зрительного восприятия

Психологи, занимающиеся восприятием, обычно используют эти

эффекты, чтобы определить, является ли данное зрительное свойство

основным, базовым. Если свойство образует у вас эффект «выступа» или

группировки, значит, мозг выделяет его на ранней стадии обработки

зрительной информации. Если же эффект «выступа» и группировка

ослаблены

или

отсутствуют,

значит,

при

отображении

объектов

обрабатываются сенсорные данные высшего порядка или даже понятий.

Изображения букв L и Т обладают одними и теми же общими базовыми

свойствами (одна короткая горизонтальная и одна короткая вертикальная

черта, соприкасающиеся под прямым углом); основное, что позволяет нам

различать их в уме, это языковые и понятийные факторы.

Итак, вернемся к Мирабель. Мы знаем, что реальные цвета могут вести

к группировке и эффекту «выступа». Могут ли ее «личные» цвета вызвать те

же самые эффекты?

Чтобы ответить на этот вопрос, я сделал рисунки, похожие на рис. 3.4:

лес из «прямоугольных» цифр 5 с редкими вставками «прямоугольных» цифр

2 между ними. Поскольку цифры 5 являются попросту зеркальным

отражением цифр 2, то они состоят из одинаковых элементов: две

вертикальные линии и три горизонтальные. Когда вы смотрите на это

изображение, вы не получаете эффекта «выступа»; вы можете выделить

двойки, только внимательно, цифра за цифрой, рассматривая рисунок. И вы

не сможете с легкостью разглядеть общую форму большой треугольник,

мысленно группируя двойки; они просто не «выскакивают» из фона. Хотя вы

Рис. 3.4. Набор двоек беспорядочно рассыпан среди пятерок. Для обычных людей очень

трудно определить фигуру, образуемую двойками, но даже слабые синестеты делают это

гораздо лучше. Существование этого эффекта было подтверждено Джеми Уордом и его

коллегами

можете в конечном итоге вывести логически, что двойки образуют

треугольник, вы не увидите большой треугольник тем способом, которым вы

видите его на рис. 3.5, где двойки окрашены в черный, а пятерки в серый

цвет. Что же случится, если мы покажем рис. 3.4 девушке, которая

утверждает, что ощущает двойку красной, а пятерку зеленой? Если она

просто думает о красном (и зеленом), как вы и я, она не сможет мгновенно

увидеть треугольник. С другой стороны, если бы синестезия в самом деле

была сенсорным эффектом низшего порядка, она смогла бы увидеть

треугольник буквально тем же способом, каким вы и я видите его на рис. 3.5.

Сначала мы показали изображения, похожие на рис. 3.4, двадцати

рядовым студентам и попросили их найти общую форму (которую образуют

маленькие двойки) посреди общего беспорядка на рисунке. Иногда двойки

составляли

треугольники,

иногда

образовывали

круг.

Изображения

выводились на экран компьютера в случайной последовательности,

примерно на полсекунды каждое, что было слишком быстро для подробного

рассматривания. Увидев каждое изображение, испытуемый должен был

нажать одну из двух кнопок, чтобы обозначить, увидел он круг или

треугольник. Неудивительно, что уровень правильных ответов у студентов

составил 50 процентов; другими словами, они скорее просто гадали,

поскольку не могли рассмотреть форму мгновенно. Но стоило нам окрасить

все пятерки зеленым цветом и все двойки красным (на рис. 3.5 это серый и

черный), как уровень верных ответов вырос до 80, а то и до 90 процентов.

Теперь студенты могли увидеть форму мгновенно, без заминки или

размышления.

Рис. 3.5. То же самое изображение, что и на рис. 3.4, за исключением того, что цифры по-