Текст книги "Мозг рассказывает.Что делает нас людьми"

Автор книги: Вилейанур С. Рамачандран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

получившая образование в Итоне или Кембридже, все равно останется

обезьяной без языка.

Согласно третьей теории, способность усваивать законы врожденная,

но воздействие языка необходимо, чтобы овладеть реальными законами

языка.

Эта

способность

дается

до

сих

пор

неопределенным

«приспособлением для овладения языком», или LAD (language acquisition

device). У людей есть этот LAD, у обезьян нет.

Я поддерживаю эту третью гипотезу, потому что она лучше всего

сочетается с моим взглядом на эволюцию и подтверждается двумя

дополнительными фактами. Во-первых, обезьяны не могут овладеть

настоящим языком, даже если с ними обращаются как с детьми и ежедневно

обучают с помощью жестов. Дело кончается тем, что они способны показать

жестом, что им необходимо прямо сейчас, но их жестикуляции не хватает

обобщения (способности создавать произвольно новые комбинации слов),

служебных слов и рекурсов. Наоборот, практически невозможно помешать

ребенку овладеть языком. В некоторых областях мира, где люди разного

языкового происхождения должны торговать или работать друг с другом,

дети и взрослые разрабатывают упрощенный псевдоязык с ограниченным

словарем, рудиментарным синтаксисом и с небольшой гибкостью который

называют «пиджин». Но уже первое поколение детей, которые вырастают в

среде, где говорят на пиджин, превращают его в креольский язык

полноценный язык с настоящим синтаксисом и со всеми изменениями,

необходимыми, чтобы сочинять романы, песни и стихи. Тот факт, что время

от времени креольские языки снова вырастают из пиджинов, является

убедительным доказательством существования LAD.

Все это важные и явно непростые вопросы, и, к сожалению, в

популярной литературе их часто упрощают, когда задают вопросы вроде

«Язык врожденный или приобретенный? Или «определяется IQ генами

человека или его окружением?». Когда два процесса взаимодействуют

линейно, так что их можно проследить и описать с помощью арифметики,

такие вопросы могут иметь смысл. Можно спросить, например: «Какую долю

наших доходов принесли инвестиции, а какую продажи?» Но если

взаимоотношения сложные и нелинейные а именно так у любого проявления

мысли языка, IQ или способности к творчеству, вопрос должен стоять не

«ЧТО

послужило

в

большей

степени?»,

а

скорее

«КАК

они

взаимодействовали, чтобы создать конечный результат?». Спрашивать,

является ли язык по большей части результатом воспитания, так же глупо,

как спрашивать, происходит ли соленость столовой соли по большей части из

натрия или по большей части из хлора.

Не так давно умерший биолог Питер Медавар приводит убедительную

аналогию,

чтобы

проиллюстрировать

заблуждение.

Унаследованное

расстройство, называемое фенилкетонурия (ФКУ), происходит по причине

редкого анормального гена, который не позволяет усваивать аминокислоту

фенилаланин в теле человека. Когда аминовая кислота начинает

накапливаться в мозге ребенка, у него наблюдается сильная умственная

отсталость. Лечение просто. Если диагностировать заболевание на ранней

стадии, все, что нужно делать, исключить продукты, содержащие

фенилаланин, из питания, и ребенок будет расти с нормальным IQ.

Теперь представьте себе две крайние ситуации. Предположим,

существует планета, где этот ген не встречается, а фенилаланин повсюду, как

кислород или вода, и необходим для жизни. На этой планете замедленное

развитие из-за ФКУ и, следовательно, изменение IQy населения будет

полностью относиться к гену ФКУ. Здесь вы можете с полным правом

сказать, что отсталость в развитии генетическое расстройство или что IQ был

унаследован. Теперь представьте себе другую планету, на которой все

наоборот. У всех ФКУ, но фенилаланин почти не встречается. Здесь вы

скажете, что ФКУ вызвано окружающей средой ядом, который называется

фенилаланин, и что изменение IQ вызвано окружающей средой. Этот пример

показывает, что, когда взаимодействие между двумя переменными запутано,

бессмысленно выискивать процентное соотношение одного и другого. И если

это верно для одного гена, взаимодействующего с переменной окружающей

среды, этот довод должен быть еще более сильным для такого сложного и

многофакторного механизма, как человеческий разум, поскольку гены

взаимодействуют не только с окружающей средой, но и друг с другом.

По иронии судьбы проповедники IQ (такие как Артур Йенсен, Уильям

Шокли, Ричард Херрнштайн и Чарльз Меррэй) используют наследуемость IQ

(иногда его называют фактором общего интеллекта, или маленьким g) как

довод в пользу того, что ум имеет одно измерение. Все равно что общее

здоровье

это

одно

измеряемое

свойство

лишь

потому,

что

продолжительность жизни имеет сильную наследственную составляющую,

которая может быть выражена одним числом возраст! Ни один студент-

медик, который верит в «общее здоровье» как монолитную единицу, не

сможет далеко уйти в медицинском училище или получить разрешение стать

врачом и это правильно, но тем не менее люди строят целые карьеры в

психологии и политике на столь же абсурдной вере в общий интеллект как

единственное измерение. И такое понимание дает нам не больше, чем

понятие шока.

Но вернемся к языку. Теперь должно быть очевидно, на чьей я стороне:

ни на чьей. Я с гордостью занимаю нейтральную полосу. И эта глава не

столько о том, как язык развился хотя я использую это выражение для

краткости, сколько о том, как развилась языковая компетенция, или

способность быстро овладевать языком. Эта компетенция управляется

генами, которые были отобраны в процессе эволюции. В этой части главы мы

зададимся такими вопросами: почему эти гены были отобраны и как

развилась эта чрезвычайно сложная способность? Является ли она

составной? Откуда все это началось? А также как мы сделали этот

эволюционный переход от мычания и завывания наших обезьяноподобных

предков к необыкновенному лиризму Шекспира?

ВСПОМНИТЕ ПРОСТОЙ ЭКСПЕРИМЕНТ «буба-кики». Может ли он дать ключ к

пониманию того, как первые слова возникли в группе человекообразных в

африканской саванне в период от 100 до 200 тысяч лет назад? Поскольку

слова для обозначения одного и того же предмета часто очень сильно

различаются в разных языках, сама собой в голову приходит мысль, что

слова выбираются для каждого конкретного предмета по воле случая. Среди

лингвистов этот взгляд распространен. Представьте, как однажды ночью

первое стадо человекообразных предков сидит вокруг племенного костра:

«Ладно, давайте назовем эту вещь птицей. Теперь давайте повторим

все вместе. Птиииищща . Ладно, давайте еще раз скажем, птиииищца ».

История, конечно, идиотская. Но если словарный запас формировался

не так, то как? Ответ можно найти в нашем эксперименте «буба-кики»,

который явно показывает, что существует встроенное, неслучайное

соответствие между видимой формой предмета и звуком (или, по крайней

мере, типом звука), который может быть его «партнером». Эта установка

может быть изначально встроенной. Эта установка могла быть очень

небольшой, но и этого могло быть достаточно, чтобы запустить процесс.

Идея напоминает дискредитированную «ономатопоэтическую теорию»

истоков языка, но это сходство мнимое. «Ономатопоэя» касается слов,

которые основаны на подражании звуку. Например, «шум» и «кудахтанье»

связаны с определенными звуками, ребенок называет кошку «мяумяу».

Ономатопоэтическая теория утверждала, что звуки, связанные с предметом,

становятся условным обозначением самих предметов. Я поддерживаю

другую теорию синестетическую закругленная внешняя форма бубы не

произносит закругленного звука, да и вообще не производит никаких звуков.

Но внешний силуэт бубы похож на абстрактном уровне на силуэт колебаний

звука. Ономатопоэтическая теория считала, что связь между словом и звуком

была

случайна

и

образовалась

через

повторение

ассоциации.

Синестетическая теория говорит, что связь не случайна и основана на их

истинном сходстве в более абстрактном ментальном пространстве.

Что свидетельствует об этом? Антрополог Брент Берлин указал, что в

языке племени хуамбиса в Северном Перу есть более 30 разных названий для

тридцати видов птиц в их джунглях и такое же количество названий рыб для

различных амазонских рыб. Если перемешать эти 60 названий и дать их

человеку совершенно другого социокультурного происхождения например,

китайскому крестьянину, и попросить его классифицировать эти названия на

две группы одну для птиц, другую для рыб, вы обнаружите с удивлением,

что он успешно справится, несмотря на то что его язык не имеет ни

малейшей тени сходства с южноамериканским. Я считаю, что это

демонстрирует эффект «буба-кики», то есть преобразование формы в звук.

Но это только малая часть всей истории. В главе 4 я предложил

несколько мыслей о вкладе зеркальных нейронов в эволюцию языка. Здесь, в

следующей части этой главы, мы можем взглянуть на них более пристально.

Чтобы понять дальнейшие рассуждения, давайте вернемся к области Брока в

лобной коре. Эта область содержит карты, или моторные программы,

которые посылают сигналы к разным мышцам языка, губ, неба и гортани,

чтобы организовать речь. Не случайно в этой области особенно много

зеркальных нейронов, которые обеспечивают связь между действиями

органов ротовой полости, слухом и (наименее важно) наблюдением за

движениями губ.

Так же как существует неслучайное соответствие и перекрестная

активация между мозговыми картами для видимых объектов и звуков

(эффект «буба-кики»), возможно, существует такое же соответствие

встроенный перевод между визуальными и слуховыми картами, с одной

стороны, и моторными картами в области Брока с другой. Если это звучит

загадочно, подумайте о словах «чуть-чуть», «ип реи», «teeny-weeny»,

«миниатюрный»: чтобы их произнести, рот, и губы, и гортань должны

действительно стать маленькими, как если бы они как эхо отражали или

имитировали визуально маленький размер, в то время как слова вроде

«огромный» и «большой» вызывают действительное физическое расширение

и увеличение мускулов ротовой полости. Менее очевидный пример: fudge

(чушь), trudge (тащиться), sludge (слякоть), smudge (клякса) и так далее, в

котором язык удлиняется и давит на небо, а затем внезапно отпускает его.

Это похоже на имитацию башмака, застрявшего в грязи, а затем вдруг

освободившегося.

Здесь,

снова,

появляется

встроенное

устройство

связывания, которое переводит визуальные и слуховые очертания в

вокальные очертания, заданные движениями языка.

Другой, менее очевидный кусочек головоломки это связь между

жестами и движениями губ и языка. Как указывалось в главе 4, Дарвин

заметил, что, когда вы режете что-нибудь ножницами, вы можете

бессознательно отражать эти движения, сжимая и разжимая челюсти.

Поскольку области коры, связанные со ртом и рукой, находятся рядом друг с

другом, возможно, действительно существует переход сигналов от рук ко

рту. Как в синестезии, здесь, похоже, встроена кроссактивации между

областями мозга, только здесь между двумя моторными, а не сенсорными

картами. Нам необходимо для этого новое название, поэтому давайте

назовем его «синкинезия» (syn соединение, kinesia движение).

Синкинезия могла иметь центральное значение в трансформации более

раннего языка жестов (или протоязыка) в язык речи. Мы знаем, что

эмоциональные возгласы и крики у приматов происходят в основном в

правом полушарии, особенно в части лимбической системы (эмоциональная

кора мозга), которая называется передний пояс. Если жесты рук отражались

движениями лица и рта, в то время как существо произносило

эмоциональные звуки, то и возникли наши с вами слова. Вкратце, древние

человекообразные имели встроенный, заданный механизм для спонтанного

перевода жестов в слова. Теперь становится проще увидеть, как

примитивный язык жестов мог развиться в речь гипотеза, с которой многие

традиционные психолингвисты не согласны.

В качестве примера возьмем фразу «иди сюда» (came hither). Обратите

внимание на свой жест при этом: повернув ладонь вверх и согнув пальцы по

направлению к себе, как будто вы касаетесь ладони. Удивительно, но ваш

язык делает очень похожее движение, когда он свертывается назад, чтобы

коснуться неба и произнести «сюда» пример синкинезии. «Уходи» (go)

сопровождается выпячиванием губ наружу, тогда как «иди» (соте) включает

стягивание губ внутрь. (В тамильском индийском дравидийском языке, никак

не связанном с английским, слово «уходи» звучит как «ро».)

Очевидно, каким бы ни был изначальный язык в каменном веке, он был

с тех пор бесчисленное количество раз трансформирован, так что сегодня

наши языки абсолютно разные: английский, японский, кунг и чероке. Язык, в

конце концов, развивается с невероятной скоростью. Иногда достаточно

всего лишь двухсот лет, чтобы изменить язык до такой степени, чтобы

молодой носитель языка едва мог общаться со своим прапрадедушкой. К

тому же, как только вся мощь лингвистической науки появилась в

человеческом

сознании

и

культуре,

изначальные

синкинетические

соответствия могли быть потеряны или просто не признаны. Но, по моему

мнению, синкинезия посеяла первые семена словарного запаса, помогая

образовать начальную базу лексикона, на которой было построено

последующее лингвистическое развитие.

Синкинезия и другие связанные с ней атрибуты, такие как имитация

движений других людей и извлечение общих свойств из визуального и

слухового ряда («буба– кики»), могут быть основаны на подсчетах,

аналогичных тому, что должны делать зеркальные нейроны: понятия,

связующие разные карты мозга. Эти виды связей напоминают нам об их

потенциальной роли в эволюции протоязыка. Эта гипотеза может показаться

ортодоксальным

когнитивным психологам слишком оторванной от

реальности, но она открывает окно возможности на самом деле

единственной,

без

которой

нам

не

обойтись,

для

исследования

действительных нейронных механизмов языка. И это большой шаг вперед.

Мы продолжим этот разговор чуть дальше в этой главе.

Нам также необходимо задать вопрос, как развилась жестикуляция. По

крайней мере, глаголы вроде «приходить» и «уходить», могли появиться

через ритуализацию движений, которые однажды были использованы для

представления этих действий. Например, вы действительно можете потянуть

кого-то к себе, схватив его, при этом сгибая пальцы и локоть по направлению

к себе. Поэтому само движение (даже если оно отделено от действительного

физического объекта) стало средством коммуникационного намерения. В

результате появляется жест. Это же доказательство применимо к «толкать»,

«есть», «бросать» и другим базовым глаголам. Если у вас есть словарь

жестов, эволюция соответствующих вокализаций становится проще,

учитывая, что исходно встроенный механизм перевода синкинезия

(ритуализация и чтение жестов могли, в свою очередь, включать зеркальные

нейроны, как было отмечено в предыдущих главах).

Таким образом, теперь мы имеем три типа резонанса от карты к карте,

появившихся в мозге ранних человекообразных: визуальнослуховая

картография («буба-кики ») картография между слуховыми и визуальными

сенсорными картами и картами моторной вокализации в области Брока; и

картография

между

областью

Брока

и

моторными

областями,

контролирующими жесты. Учтите еще, что каждая из этих установок была,

возможно, очень маленькой, но, действуя во взаимосвязи, они могли

подталкивать друг друга, создавая эффект снежного кома, результатом

которого стал современный язык.

Есть ли КАКОЕ-ТО неврологическое доказательство предложенных

гипотез? Вспомните, что многие нейроны во фронтальной доле обезьян (в

той же области, которая у людей стала областью Брока) срабатывают, когда

животное выполняет какое-нибудь особенное действие, например, тянется за

арахисом, а также то, что часть этих нейронов также срабатывает, когда

обезьяна видит, как другая обезьяна хватает арахис. Чтобы сделать это,

нейрону (под которым я понимаю на самом деле сеть нейронов, частью

которой является этот нейрон) нужно учитывать абстрактное сходство между

командными сигналами, которые определяют последствия сокращения

мышц, и внешним видом хватания арахиса с точки зрения другой обезьяны.

Таким образом, нейрон эффективно считывает намерение другого индивида

и может, теоретически, также понимать ритуализированный жест, который

похож на настоящее действие. Меня поразило, что «буба-кики» обеспечивает

эффективный мостик между этими зеркальными нейронами и гипотезами

синестетического подталкивания, которые я изложил. Я рассматривал эту

теорию кратко в предыдущих главах, сейчас я, с вашего позволения, более

подробно разработаю аргументацию, чтобы поддержать эту теорию, как

очень важную для эволюции протоязыка.

Эффект «буба-кики» требует встроенного перевода между визуальным

рядом, звуковым рядом в слуховой коре и рядом сокращений мышц в

области Брока. Представление этого перевода почти точно влечет активацию

сетей, обладающих свойствами зеркальных нейронов, направляя одно

измерение на другое. Нижняя теменная долька (НТД), богатая зеркальными

нейронами, идеально расположена для этой роли. Возможно, НТД служит

посредником для всех подобных типов абстракции. Я подчеркиваю снова,

что эти три особенности (видимая форма, звуковые модуляции и контур губ

и языка) не имеют ничего общего, кроме абстрактного свойства, например

зубчатость или округлость. Таким образом, то, что мы видим здесь, это

рудименты (и, возможно, реликты происхождения) процесса, который

называется абстракция и в котором мы, люди, сильны, то есть способность

извлекать общие характеристики между объектами, которые во всем

остальном совершенно непохожи. Все, о чем мы здесь говорим, начиная от

способности извлекать зубчатость формы разбитого стекла и звука «кики» до

видения свойства «пяти» в пяти обезьянах, пяти ослах или пяти писках,

может быть маленьким шажком для эволюции, но огромным шагом для

человечества.

Я УЖЕ УПОМИНАЛ, что в процессе возникновения протоязыка и

рудиментарного лексикона эффект «буба-кики» мог подлить масла в огонь.

Это был важный шаг, но язык это не только слова. Есть еще два важных

аспекта, которые нужно учитывать: синтаксис и семантика. Как они

представлены в мозге и как они появились? То, что эти две функции по

крайней мере частично автономны, хорошо иллюстрируется афазиями Брока

и Вернике. Как мы видели, пациент с последним синдромом способен

выдавать

хорошо

артикулированные,

грамматически

безупречные

предложения,

которые

напрочь

лишены

какого-либо

смысла.

«Синтаксический ящик» Хомского в неповрежденной области Брока

является «разомкнутой системой» и формулирует «красивые» предложения,

но без области Вернике, которая созидает контент, предложения остаются

тарабарщиной. Хотя область Брока сама по себе может жонглировать

словами по правилам грамматики также, как это под силу компьютерной

программе, но смысл при этом полностью отсутствует. (Способна ли она к

более сложным законам, таким как рекурсия, остается пока неясным, мы

ведем исследования в этой области.)

Мы еще вернемся к синтаксису, но давайте сначала рассмотрим

семантику (грубо говоря, повторю, смысл предложения). Что именно

является смыслом? Это слово, которое скрывает в себе глубины

непознанного. Хотя мы знаем, что область Вернике и части височно-

теменно-затылочной (ВТЗ) связки, включая угловую извилину (рис. 6.2),

критически важны, мы не знаем, что именно делают нейроны в этих

областях. Как нейронная схема воплощает смысл, является одной из великих

нерешенных загадок нейробиологии. Но если вы примете абстракцию как

важный шаг в возникновении смысла, тогда наш «буба-кики» может дать

ключ. Итак, звук «кики» и зубчатый рисунок на первый взгляд не имеют

ничего общего. Звук имеет одно измерение, зависящую от времени модель

звуковых рецепторов в вашем ухе, рисунок является моделью двух

измерений света, который

Рис. 6.2. Схематичное изображение резонанса между областями мозга, которые могли

ускорить эволюцию протоязыка. Сокращения: В область Брока (для речи и

синтаксической структуры). А слуховая кора. W область Вернике для понимания речи

(семантика). AG угловая извилина для кроссмодальной абстракции. Н область моторной

коры, которая посылает команды к кисти (сравните с сенсорной мозговой картой

Пенфилда на рис. 1.2). F лицевая область моторной коры (которая посылает команды

лицевым мышцам, включая губы и язык). IT нижневисочная кора/веретеновидная область,

которая воспроизводит зрительные формы. Стрелки изображают два направления

взаимодействий, которые могли возникнуть в процессе человеческой эволюции: 1 связи

между веретеновидной областью (обработка зрительных образов) и слуховой корой дают

эффект «бубакики». Кроссмодальная абстракция, необходимая для этого, возможно,

требует первоначального прохода через угловую извилину. 2 взаимодействия между

задними областями языка (включая область Вернике) и моторными областями в области

Брока и рядом с ней. Эти связи (дуговидный пучок) включены в кроссобластную карту

между звуковыми контурами и моторными картами (осуществляемыми частично

нейронами, по свойствам близкими зеркальным нейронам) в области Брока. 3 корковые

моторные карты (синкинезия), возникшие в результате связей между жестами кисти и

движениями языка, губ и рта на моторной карте Пенфилда. Например, движения губ для

«малюсенький», «деминутивный», «уменьшительный» и французское выражение «епреи»

синкинетически имитируют жест маленьких щипчиков, который образуют большой и

указательный пальцы (в противоположность «большому» и «огромному»). Подобным

образом, выпячивая губы вперед, чтобы сказать «уои» или французское «vous»

(местоимение «вы»), мы имитируем указание вовне, от себя попадает на вашу сетчатку в

то же самое мгновение. Однако ваш мозг легко извлекает свойства зубчатости из того и

другого сигнала. Как мы видели, есть основания считать, что угловая извилина связана с

этой необыкновенной способностью, которую мы называем кроссмодальной абстракцией.

В процессе эволюции от приматов к человеку ускоренно развивалась

левая НТД. Кроме того, передняя часть дольки у человека (и только у

человека)

разделена

на

две

извилины,

которые

называются

супрамаргинальная извилина и угловая извилина. Не надо далеко ходить,

чтобы предположить, что НТД и ее последующее разделение должны были

сыграть

решающую

роль

в

возникновении

уникальных

функций

человеческого мозга. В том числе, как я полагаю, абстракции высокого

уровня.

НТД (включая угловую извилину) стратегически расположенная между

осязательными, зрительными и слуховыми частями мозга развилась

изначально для кроссмодальной абстракции. Но как только это произошло,

кроссмодальная абстракция послужила экзаптацией для абстракции более

высокого уровня, которой мы, люди, так гордимся. А поскольку у нас две

угловые извилины (по одной в каждом полушарии) они могли развить

различные стили абстракции: правая для визуально-пространственных и

телесных метафор и абстракций и левая для языковых метафор, включая

каламбуры и игру слов. Эта эволюционная модель может дать нейронауке

явное преимущество над классической когнитивной психологией и

лингвистикой, потому что она позволяет нам по-новому рассмотреть, как

язык и мысль представлены в мозге.

Верхняя часть НТД, надкраевая извилина, также уникальна для

человека и непосредственно участвует в производстве, восприятии и

имитации сложных умений и навыков. Опять же, эти способности особенно

хорошо развиты у нас по сравнению с крупными человекообразными

обезьянами. Повреждение левой супрамаргинальной извилины приводит к

апраксии удивительное расстройство. Пациент прекрасно владеет всеми

интеллектуальными функциями, говорит и понимает сказанное другими. Тем

не менее, когда вы просите его повторить простое действие «покажите, что

вы забиваете гвоздь молотком», он сожмет ладонь в кулак и ударит им по

столу, вместо того чтобы взять воображаемый молоток, как сделали бы я или

вы. Если его попросят показать, как он причесывает волосы, он ударит по

волосам ладонью или покрутит пальцами в волосах, вместо того чтобы

«взять» и «передвигать» воображаемую расческу, по волосам. Если ему

предложат помахать рукой на прощание, он внимательно уставится на руку,

пытаясь понять, что делать, или начнет молотить ладонью воздух возле

своего лица. Но если его спросить, что значит «помахать на прощание, он

ответит: «Ну, это то, что вы делаете, когда расстаетесь с другими» очевидно,

что он хорошо понимает, что от него требуется. Более того, его руки не

парализованы и слушаются его. Он может шевелить пальцами грациозно и

свободно, как любой из нас. Отсутствует именно способность вызвать в

воображении живую, динамичную картинку требуемого действия, которую

можно использовать, чтобы организовать сочетание сокращений мышц,

чтобы изобразить действие. Поэтому неудивительно, что, взяв в руку

настоящий молоток, он сможет правильно забить гвоздь, поскольку ему не

потребуется для этого опираться на внутренний образ молотка.

Еще три замечания об этих пациентах. Во-первых, они не могут

оценить, правильно ли другой выполняет требуемое действие, таким образом

подтверждая, что их проблема связана не с двигательными способностями и

не с восприятием, но со связью между этими двумя способностями. Во-

вторых, некоторые пациенты с апраксией испытывают трудности в имитации

новых жестов, которые показывает врач. Третье и самое удивительное, они

абсолютно не понимают, что неправильно изображают действие, не

показывают никаких признаков неудовлетворения. Все эти отсутствующие

способности именно те способности, которые обычно приписывают

зеркальным нейронам. Конечно, не может быть совпадением, что НТД у

обезьян богато зеркальными нейронами. Основываясь на этой аргументации,

мы вместе с моим коллегой аспирантом Полем Мак-Джошем предположили

в 2007 году, что апраксия это в основном расстройство функции зеркальных

нейронов. Удивительно, но многие дети с аутизмом также страдают

апраксией, что неожиданным образом подтверждает нашу гипотезу о том,

что недостаток зеркальных нейронов может вызывать оба расстройства. Мы

с Полем откупорили бутылку, чтобы отпраздновать решение загадки. Но что

же стало причиной быстрого развития НТД и ее угловой извилины?

Естественный отбор высших форм абстракции? Скорее всего, нет. Наиболее

вероятная причина ее внезапного развития у приматов необходимость

исключительно тонкого, структурированного взаимодействия между зрением

и мышцами и чувством положения суставов, когда приматы перепрыгивали с

ветки на ветку на большой высоте. Это привело к развитию способности

кроссмодальной

абстракции,

например,

ветка

распознается

как

горизонтальная благодаря изображению, попадающему на сетчатку, и

динамической стимуляции рецепторов прикосновения, суставов и мышц

кистей.

Следующий шаг был решающим. Нижняя часть НТД раскололась

случайно, возможно в результате удвоения генов, которое часто происходит

в процессе эволюции. Верхняя часть, супрамаргинальная извилина,

сохранила изначальную функцию предшествующей дольки координацию

руки и глаза, усовершенствовав ее до нового уровня сложности, который

требовался для умелого использования инструментов и подражания у людей.

В угловой извилине та же вычислительная способность подготовила условия

(стала экзаптацией) для других типов абстракции: способность извлекать

общие характеристики из, на первый взгляд, непохожих сущностей.

Плачущая ива выглядит грустно потому, что вы переносите грусть на нее.

Пять ослов и пять яблок имеют общее свойство «пяти» благодаря тому, что

вы можете абстрактно мыслить.

Косвенное доказательство этой гипотезы дало мое обследование

пациентов с повреждением НТД в левом полушарии. Эти пациенты обычно

страдают аномией (трудностью в подборе слов), но я обнаружил, что

некоторые из них не прошли тест «буба-кики» и очень плохо понимали

пословицы, часто толковали их буквально и не могли понять их

метафорически. Один пациент, которого я недавно обследовал в Индии,

понял неправильно 14 из 15 пословиц даже несмотря на то, что очень хорошо

соображал во всем остальном. Очевидно, это направление исследования

необходимо проверить на других пациентах, и оно обещает быть

плодотворным.

Угловая извилина также связана с наименованием предметов, даже

таких простых, как расческа или поросенок. Это еще раз напоминает нам, что

слово является формой абстракции многочисленных этапов (например,

пациенты упоминают о расческе в различных контекстах, но всегда с

функцией расчесывания). Иногда они заменяют слово другим, связанным с

ним («корова» вместо «свиньи»), или пытаются дать толкование, которое для

нормального человека выглядит абсурдно или комично. (Один пациент

определил очки как «лекарство для глаз.) Вот еще более интересное: дело

было в Индии, на приеме был 50-летний мужчина, терапевт, страдающий

аномией. Каждый индийский ребенок знает много о богах индийской

мифологии, но два самых любимых это Ганеша (бог с головой слона) и

Хануман (обезьяний бог), и у каждого тщательно выведенная родословная.

Когда я показал пациенту статуэтку Ханумана, он взял ее, внимательно

изучил и неправильно определил как Ганешу, который принадлежит к той же

категории, то есть к богам, но, когда я попросил его рассказать мне больше о

статуэтке, на которую он продолжал смотреть, он сказал, что это сын Шивы

и Парвати что верно для Ганеши, но не для Ханумана. Как будто имя

(ошибочное) заставило его закрыть глаза на внешний вид и приписать

Хануману неправильные атрибуты. Так что имя предмета далеко не просто

один из его атрибутов, а волшебный ключ, который открывает целое

богатство значений, связанных с предметом. Я не могу придумать более

простое объяснение этому феномену, но такие нерешенные загадки

подогревают мой интерес к неврологии и к тем гипотезам, которые мы

можем выдвигать и проверять, чтобы объяснить ту или иную загадку.

Давайте вернемся теперь к аспекту языка, который наиболее

определенно является человеческой особенностью, синтаксису. Так

называемая синтаксическая структура, которую я упоминал ранее, придает

человеческому языку его огромное разнообразие и гибкость. Вероятно, она

создала законы, существенные для этой системы, законы, которыми ни одна

обезьяна не может овладеть, но которыми обладает человеческий язык. Как

развился этот аспект языка? Ответ опять дает принцип экзаптации процесса,

когда адаптация одной отдельной функции преобразуется в другую,

совершенно отличную функцию. Одно из возможных объяснений в том, что

иерархическая разветвленная структура синтаксиса могла развиться из более

примитивной нейронной области, которая уже существовала в мозгу наших