Текст книги "Юнона (СИ)"

Автор книги: Виктория Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

И снова она не поняла, шутит ли он или говорит серьезно.

Диаметр ледяного монолита составлял шесть с половиной метров. За его пределами почва представляла собой крошево грязноватого льда, оставшееся после миллиарда лет столкновений с микрометеоритами. Поверхность замерзшей чаши была гладкой, как каток, но дно щетинилось множеством сосулек, глубоко уходящих в рыхлый грунт.

Нэлл покрутила модель монолита так и сяк. Рядом с Точкой не было ни одной трещины.

– Ну что, будем тупо пилить? – спросила она Тома.

– Будем тупо пилить, – согласился он.

Нэлл переключилась на видео с Виночерпия. Минуту спустя она увидела, как из вездехода выдвинулась двухсуставчатая вилка резака и впилась зубьями в лед. Мощный ультразвуковой луч ножом ушел вглубь, дробя лед в мелкую снежную пыль. Из-под зубьев фонтаном полетела ледяная крошка.

На модели монолита отобразилась тонкая красная линия, наклонно уходящая вниз, под Точку – сначала длиной в 70 см, потом в метр, потом в полтора. Минуту спустя Виночерпий медленно двинулся вокруг Точки по кругу, описывая лучом конус вершиной вниз.

– Блеск, – прошептала Нэлл.

– Как наш клиент? – спросил Том.

Нэлл переключилась на Точку. Спектр излучения, уровень вибрации, контроль формы… Точка все так же сияла в М-диапазоне, черная оболочка оставалась идеально ровной.

– Полный порядок!

– Это хорошо, – он помолчал. – Если на нас не свалится галактическая полиция, через два часа закончим.

Потекли минуты. Нэлл, оцепенев, смотрела, как Виночерпий ползет вокруг Четырнадцатой, вычерчивая в неярком льду ослепительно белую линию-канавку. Синхронно движению Виночерпия вычерчивался конус на модели ледяного монолита. Десять сантиметров в минуту. Половина дуги окружности в час. Нэлл не слышала, но живо представляла себе пронзительный оглушающий визг, дробящий лед.

Наконец, конус замкнулся, и резак, помедлив, выдернул свои зубья из канавки.

– Том, у меня нет слов, – сказала Нэлл. Ее больше не трясло от напряжения – напряжение легло тяжелым комом где-то внутри, кольцом стянуло желудок.

– Не хвали раньше времени, – пробурчал тот. – Сейчас начнется самая стрёмная часть нашего плана. Я такое только на тренажерах делал.

Из Виночерпия плавно выдвинулась тяжелая штанга противовеса. Многосуставчатый манипулятор, похожий на костлявую шестипалую руку, медленно опустился на Точку сверху и вогнал острые зубья в рыхлую белую канавку. Мощность излучения Четырнадцатой тут же скакнула вниз, и Нэлл чуть не подпрыгнула в ложементе. Через мгновенье она поняла, что так оно и должно было быть – манипулятор Виночерпия закрыл Точку от Солнца.

Пару минут ничего не происходило – и Нэлл уже шумно выдохнула воздух, когда стальные зубцы медленно поползли вверх, крепко вцепившись в выпиленный ледяной конус. Ледяная крошка посыпалась вниз, в черную яму. Заходящее солнце бросило на неровную поверхность конуса молочно-белый свет, разбившийся на тысячи крошечных радуг.

– Том, – прошептала Нэлл.

– Тихо, – хрипло ответил тот.

Манипулятор плавно поднимал ледяной конус с Точкой верх – с каждой секундой все увереннее и быстрее. Когда острый конец конуса показался из ямы, суставчатая рука согнулась, перенося конус на полтора метра правее. Еще три минуты – и острие конуса стукнулось о дно контейнера Виночерпия.

Нэлл услышала, как Том чертыхнулся сквозь зубы. Стальная рука дрогнула, приподнимая свою ношу на пару сантиметров вверх, потом снова опустила. И еще раз. И еще. Нэлл поймала себя на том, что сидит, вцепившись обеими руками в подлокотники. Наконец, ледяной конус замер на несколько секунд, и гибкое дно контейнера плотно обхватило его, зафиксировав намертво. Крышка контейнера закрылась.

Нэлл услышала долгий глубокий выдох.

– Мы сделали это? – вроде как удивленно сказал Том. – Охренеть.

– Ты сделал это, – возразила Нэлл. – Я лишь путалась под ногами, отвлекала и мешала.

Он прислал смайл: два бокала с шампанским чокнулись с тихим звоном.

– А мне нравится, как ты путаешься под ногами.

Виночерпий между тем втянул противовес и собрал в короткий ежик выдвигающиеся «пальцы» манипулятора.

– Не сходить ли нам пообедать, а, Нэлл? Тележка теперь и сама доедет, дорога проторена.

– Страшно ее оставлять, – жалобно ответила она. – А вдруг с ней что-нибудь случится?

– А ты убережешь ее силой своего взгляда, да? – добродушно усмехнулся Том.

Виночерпий плавно развернулся и двинулся обратно к посадочной платформе, следуя точно по своему следу. Солнце стояло совсем низко, и от любой неровности почвы к горизонту тянулись длинные черные тени. Бесконечная тень Виночерпия ползла вслед за ним, как диковинный призрачный хвост.

В кают-компании было людно и шумно. Биологи сдвинули столы и снова жарко спорили, поминутно повышая голос и размахивая вилками. У Марики пылали щеки, кудрявые черные волосы торчали в разные стороны. Даже невозмутимые японцы больше не выглядели невозмутимыми.

– Пару раз в месяц Мелисса балует нас настоящей говядиной, – объявил Том, открывая свой контейнер. Нэлл повела носом – пахло действительно очень вкусно.

Они сели за свободный столик, спиной к остальным.

– Мне и креветки очень нравятся, и салат, – улыбнулась Нэлл. – Вообще, когда я летела сюда, то думала, что на Юноне питаются одним планктоном.

– Да, это известная фишка Флоридского центра: напугать клиента заранее, чтобы не расслаблялся. Хотя, – добавил он, уже жуя, – планктоном питаться тоже приходится.

Они ели в молчании, посматривая друг на друга, и молчание это было спокойным и легким. Спокойствие исходило от Тома, как свет от солнца, как тепло от камина, и Нэлл чувствовала, что свинцовое напряжение последних дней медленно тает, растворяется в пушистом ощущении уюта. Она подумала, что неплохо бы уговорить Майкла Бейкера включить Тома в число соавторов их исследования, а если не получится, то как-то иначе отметить его вклад, и стала мысленно сочинять слова благодарности Тому в конец своей пилотной статьи.

Потом в кают-компанию вошел Дэн Венфорд, взял свой контейнер и подсел к ним.

– Ну, как оно? – спросил он, улыбаясь.

– Полный порядок, – ответил Том. – А у тебя?

– Завтра к вечеру выведу шестнадцатый Ио-Орбитер на базовую полярную орбиту, – ответил тот. – Удачный экземпляр попался, провел самодиагностику без единого замечания.

– Ну, Бог в помощь.

Дэн перевел глаза на Нэлл.

– А у вас как дела? – с любопытством спросил он.

– Как, как, – проворчал Том. – Розги уже мокнут в соленой воде. После ужина нас депортируют за кражу и высекут, как полагается.

Дэн с упреком посмотрел на него.

– Ты бы не шутил так, капитан, а то, знаешь ли, Создатель любит тонкую иронию...

Нэлл рассмеялась.

– Все у нас отлично, Дэн. Через пару часов доберемся до стартовой платформы – и можно будет взлетать. Послезавтра к вечеру она будет здесь.

– Уважаю твою выдержку, Нэлл, – сказал Дэн, принимаясь за еду. – Я бы плохо спал ночами, честно.

«Много ты знаешь про мои ночи», – подумала она.

Биологи зашумели еще громче, потом засмеялись. Застучали отодвигаемые стулья, кто-то уронил на пол вилку. Нэлл обернулась и встретилась взглядом с сияющей раскрасневшейся Марикой. Та показала ей два пальца, сложенные буквой V. Нэлл, улыбнувшись, приподняла свой стакан с соком и сделала вид, что чокается.

«Вечером обязательно поймаю ее и расспрошу, что у них случилось», – подумала она.

Отловить Марику получилось только поздно вечером, после взлета «Виночерпия» с Ганимеда.

– Строго говоря, про подледную биосферу Европы мы до сих пор ничего не знаем, – рассказывала она. – Даже под Пвиллом толщина льда превышает пять километров. Все, что нам доступно для изучения – это местные экстремофилы, обитатели трещин и водных карманов. Судить по ним об обитателях глубинного океана – все равно, что судить о земной биосфере по каким-нибудь термофильным прокариотам, обитающим у жерла «черных курильщиков».

– Значит, глубоко подо льдом могут быть и высокоразвитые существа? Даже разумные?

– Разумные? – Марика засмеялась. – Да нет, это вряд ли.

– Почему вряд ли? – спросила Нэлл.

Марика на пару минут задумалась.

– Понимаешь, это очень сложный вопрос. Происходит ли глобальное развитие каждой биосферы одинаковым образом, повторяя определенные этапы, или же нет. Если повторяет, то современная биосфера Европы грубо соответствует земной биосфере примерно полтора миллиарда лет назад. Так считает группа Токахаши, и Линда склоняется к тому же мнению. Сначала прокариоты, потом, через симбиоз нескольких прокариотов – сложная эукариотная клетка, потом, через колонии эукариотных клеток – многоклеточный организм, и лишь потом – развитие нервной системы и в отдаленной перспективе – разум. Пока мы не нашли на Европе ни одной эукариотной клетки. Все шестнадцать экзобактерий, известных на данный момент, грубо аналогичны древнейшим бактериям и археям Земли.

– Погоди. А разве красные нитевидные водоросли Европы – не многоклеточные? Я помню, пятнадцать лет назад эти водоросли стали настоящей мировой сенсацией, их даже на кошачьих форумах обсуждали…

– Нет никаких водорослей, это очередная журналистская утка, упрощение для обывателя. То, что было названо красными нитевидными водорослями, на самом деле не единый многоклеточный организм, а замкнутая колония нескольких видов микроорганизмов, в определенном смысле – замкнутая мини-биосфера, не нуждающаяся в обмене веществ с окружающей средой, а только в притоке энергии.

– Но тогда получается, что колонии клеток могут образовывать и прокариоты, – сказала Нэлл. – А значит, и многоклеточные организмы тоже.

– Не совсем так. Это альтернативная точка зрения, моя и Пола. Что биосфера Европы не повторяет путь земной биосферы с отставанием на полтора миллиарда лет. Что здесь эволюция пошла другим путем и привела к другим результатам.

Она помолчала, видимо, собираясь с мыслями.

– Видишь ли, геном любой соматической клетки в твоем организме одинаков, разница появляется лишь в разной экспрессии генов в разных тканях. У экзобактерий не так. Каждая из них является самостоятельным организмом со своим специфическим набором генов. Они прекрасно могут существовать по отдельности в подходящих для этого условиях – мы успешно культивировали все 16 видов и на образцах европейского льда, и на искусственных питательных средах. Но при совместной культивации нескольких видов экзобактерий они всегда образовывают колонии с общим обменом веществ. А при культивации всех шестнадцати бактерий вместе они образуют замкнутую колонию, которая растет как целое, как единый сверхорганизм.

– Сборно-разборный сверхорганизм из независимых модулей? – улыбаясь, спросила Нэлл.

– Ну, с натяжкой можно сказать и так.

– Значит, можно представить себе и супер-пупер-сверхорганизм из миллионов видов микроорганизмов и размером во весь подледный океан?

– Да, можно – и называется он «биосфера», – рассмеялась Марика. – Нет, Нэлли, все совсем не так ужасно и романтично, как было в фильме «Черный океан»! Если разделить одну замкнутую колонию на две части, каждая будет вести себя как независимая замкнутая колония, а не как две части одного целого. При всей своей адаптационной гибкости эти колонии совершенно безмозглы, и никакого обмена сигналами между ними не происходит.

– Вы и это проверяли? – изумилась Нэлл.

– После выхода «Черного океана» – первым делом.

И Марика прислала смайл – озорную обезьянью мордочку, показывающую язык.

– Будь ты режиссером, я бы тебе другую идею подкинула, – сказала она через минуту. – Ты слышала про «Ноев ковчег»?

– Это что-то из Библии? Всемирный потоп?

– Значит, не слышала. Это вторая, дополнительная тема Линды. Два года назад она прилетела сюда изучать адаптационные свойства европейских экзобактерий. В числе прочего измеряла скорость деградации нитевидных колоний в условиях открытого космоса. Юмор в том, что за два года эти колонии не то, что не начали деградировать, а заполнили собой весь субстрат и выбросили на поверхность льда спороножки.

– Интересно живете, – согласилась Нэлл. – Но как это может привлечь меня как режиссера? Тема «Европа – источник всякой жуткой нечисти» и так уже разработана вдоль и поперек.

– Идея в том, что европейская жизнь находится на пороге освоения величайшей экологической ниши, до которой земная жизнь так и не добралась – а именно, межпланетного пространства.

– Погоди, не добралась. А мы? Мы – разве не земная жизнь?

– Мы земная жизнь, – согласилась Марика. – Но смотри, что мы делаем. Мы таскаем с собой кусочек своей экосистемы. Воздух, воду, микроорганизмы, мы поддерживаем земное давление, земные температуры и земную силу тяжести. Разумные рыбы, мы лезем на сушу в бассейнах на колесах, вместо того, чтобы отращивать лапы и легкие. А красные нитевидные уже сейчас могут жить в космосе.

– А что они там будут есть – в космосе?

– То же, что и сейчас – солнечный свет. Колония-то замкнутая.

– А размножаться?

– Размножаться можно возвращаться на Европу, как тюлени возвращаются на сушу, а осетры – в горные реки.

– Нет, это не кинематографично, – поразмыслив, ответила Нэлл. – Подумаешь, красная плесень какая-то, пусть даже и в космосе. Черный океан хоть разумным был.

Марика рассмеялась.

– Нет, Нэлли, ты определенно испытываешь судьбу, – сказала она. – Как ваши дела, кстати?

– Все отлично! Том – профессионал экстра-класса. Взлетели как на тренажере, без единого замечания.

– И когда будете здесь?

– Завтрашней ночью. К трем часам ночи – сближение с Юноной, в 3.15 стыковка, к четырем подключение к Кракену. В общем, послезавтра утром Том обещал окончательно передать Точку мне на растерзание.

– А завтра отдыхаешь?

– Типа того.

– Будет настроение, стучись ко мне в «кейки», поболтаем.

Весь следующий день Нэлл провела в скуке и беспокойстве. Она решила было выспаться, но внутренний будильник поднял ее как обычно – в 6 утра по корабельному времени. Поваляться и понежиться не получилось – тело требовало действия, мозг – работы. Она рванула в спортотсек и пробежала длинную дистанцию вместо обычной, а потом еще полчаса делала силовые упражнения в интерьере тропического леса. Позавтракала с Мелиссой Плавич. Потом решила сделать те мелкие частные дела, что откладывала все последние дни: закончила и отправила письмо Лоре Бриггс, надиктовала короткое письмо матери и длинное – Мэри Митчелл. Подумала – а не поздравить ли Джона с ожидаемым рождением ребенка, но потом решила, что это его скорее напряжет, чем обрадует – и не стала.

Ее изводила тревога, и она никак не могла понять ее причину. Тревога не была связана ни с будущим ребенком Эдди, ни с Лорой, застрявшей в своих чувствах к Джону. Не была она связана и с ее работой – «Виночерпий» летел с Точкой к Юноне, будучи в прекрасном техническом состоянии. Элли? Но и с Элли она не была связана. Где-то тикали невидимые часы, призрачный песок сыпался из верхнего сосуда в нижний, отмеряя время, и чудилось, что время это она тратит попусту, что времени почти не осталось.

Промаявшись час, она отправила вызов Марике.

– Как у тебя дела?

– Да так себе, – невесело ответила та. – Похоже, Молли осталось жить всего несколько дней. Магда совсем одна останется.

– Кто такая Молли?

Вместо ответа Марика прислала ссылку на модель прямоугольного бокса-клетки, полочками нарезанного на несколько этажей. Этажи соединялись наклонными лесенками и изогнутыми трубами. Немаленькое сооружение было помечено множеством непонятных значков, часть из которых Нэлл узнала – стилизованное изображение глаза, знак веб-камеры. Она пробежалась по камерам, выбирая удачный ракурс, и надолго остановилась, разглядывая Магду и Молли.

Магда и Молли лежали на одной из полок бокса, тесно прижавшись друг к другу. Когда-то, видимо, они были белыми, но теперь их шерсть была грязного красновато-коричневого цвета и местами топорщилась. Одна из крыс громко сопела на каждом вдохе – как будто кто-то ритмично скреб ногтем по пластику. Носы обеих были измазаны запекшейся кровью.

Нэлл передернуло.

– Это последние, кто остался от пятой контрольной группы, – сказала Марика. – И единственные, кто заражен всеми шестнадцатью видами экзобектерий. Старожилы, последние из могикан.

– И сколько им?

– Триста сорок семь дней. Почти год. Но Молли, боюсь, до года не доживет.

Больные крысы вызывали чувство жалости и отвращения одновременно. Смотреть на них было неприятно, и Нэлл закрыла ссылку.

– И зачем вы их так?.. – спросила она.

– Мы их так, чтобы научиться лечить. Пока любой контакт млекопитающих с европейскими экзобактериями заканчивается смертью в течение максимум трех суток. Магда и Молли в этом смысле уникальны – они живут уже сто семьдесят четыре дня после заражения. А Магда и еще поживет.

– Значит, действенных лекарств от нитевидных так и не изобрели? – спросила Нэлл.

Об этом тоже снимали фильмы, и художественные, и документальные. Один из таких фильмов Нэлл смотрела еще лет десять назад. Заражение подопытных животных европейскими экзобактериями приводило к ураганной пневмонии, поражению кишечника или нервной системы, животные умирали в течение пары суток. Именно поэтому ни один образец европейской жизни не покидал орбиты Юпитера, вся экспериментальная исследовательская работа велась на Юноне.

– Лекарств изобрели предостаточно, вот только они выносят пациента вместе с нитевидными, – усмехнулась Марика. – Помнишь, я говорила тебе про Лолу и Лили? Антибиотики убивают бактерии, иммунная система пытается утилизовать бактериальные трупы и травит собственный организм обрывками чужих белков. Если я вколю тиомицин-19 Молли, она умрет через десять-пятнадцать минут.

– Ну, может оно и ничего? – пробормотала Нэлл. – Чтобы не мучилась.

– Что, проняло? – со злым смешком спросила Марика. – Меня тоже пронимает. Когда я буду в муках подыхать от рака или синдрома Кольбе, то не стану спрашивать Господа, за что мне это.

«Да ладно тебе, это ведь только крысы», – хотела было сказать Нэлл, но вовремя прикусила язык. Когда умерла Филлис, Элли прорыдала весь день, хотя та была всего лишь кошка.

– Все-таки вы далеко продвинулись, – сказала она вслух. – Почти полгода жизни после заражения против пары суток десять лет назад.

– Да никуда мы не продвинулись, в том-то все и дело! Магда и Молли – из контрольной группы, мы их вообще не пытались лечить. Просто заразили всем зоопарком сразу. Хотели получить предельную клиническую картину… думали, все быстро закончится. А экзобактерии в их организмах начали образовывать замкнутые колонии и снизили нагрузку на иммунную систему до приемлемого уровня. Ну, условно приемлемого, – и Марика невесело хмыкнула.

– Получается, что совместное заражение переносится легче? – удивилась Нэлл. – С обычными болезнями, насколько я знаю, все происходит с точностью до наоборот.

– Совместное заражение переносится как раз тяжелее. Тут вообще счет на часы идет, – она помолчала. – Просто мы до сих пор не знаем, почему в одном случае замкнутые колонии образуются, а в другом нет. Наличие даже всех шестнадцати экзобактерий в одном подопытном организме ничего не гарантирует. Трое крыс из пятой контрольной группы умерли в течение двух часов после заражения. Две, как видишь, живы до сих пор. А остальные жили кто месяц, кто три, кто четыре.

Нэлл вспомнила просторный бокс, в котором доживали свой век Магда и Молли. Бокс был явно рассчитан на целую кучу крыс и, наверно, составлял всю их вселенную. Замкнутую квадратную вселенную, где еда и вода появляются сами собой, сами собой очищаются испачканные полочки, сами собой приходят болезни и смерть. И Марика – незримая богиня этой странной вселенной – конечно же, любит своих подопечных, что не мешает ей мучить их и убивать.

От этой мысли на душе стало совсем кисло.

Они проболтали полчаса, а потом Марика извинилась и ушла в оффлайн – работать. Нэлл еще раз просмотрела панель «кейки». Все, с кем ей хотелось бы пообщаться, были в режиме «очень заняты». Она порылась среди роликов, выбирая что-нибудь новенькое для своего постера, но так ничего и не выбрала. Полюбовалась на траекторию Виночерпия, идущего на сближение с Юноной. Послушала фантазии Ахилеи – тонкий девичий голос в огромном темном зале, и музыка, возносящая этот голос в хрустальную синеву… Наконец, пришло время обеда, а потом Нэлл вернулась к себе, легла на кровать и прочитала формулу сна.

Жилое колесо Юноны делало один оборот за 24 секунды, но центральная ось станции не вращалась. Здесь располагались многочисленные научные модули, аварийные шлюпки, сюда пришвартовывались беспилотные грузовые корабли, здесь раскрывались «зонтики» каналов оптической связи. Стыковочные фермы были очерчены ядовито-зелеными габаритными огоньками, научные модули отмечались желто-оранжевым, красным и густо-синим. С теневой стороны станция сияла цветными огнями, как рождественская елка, но при взгляде со стороны солнца все габаритные огни тонули в слепящем солнечном свете.

Модуль Кракен был пристыкован к пятому «южному» стыковочному узлу. Шестой «южный» стыковочный узел станции был свободен и ждал «Виночерпия-2». Крошечная искорка зонда уже отчетливо выделялась на фоне звезд и становилась ярче с каждой минутой.

– Том, ты соавтор нашей первой статьи, так и знай, – сказала Нэлл, не сводя глаз с приближающегося «Виночерпия».

– Никогда не гнался за громкой славой, – с достоинством ответил Том. – А за скандальной славой тем более.

– Да брось ты, славы Эвелины Мэй или Йоллы Гоха мы все равно не затмим.

Том хмыкнул.

– Не скажи. Когда мы брали первые пробы льда на Конамара Чаос, сайт Агентства лежал вглухую – к нам миллионов семьдесят ломилось одновременно. «Зеркала» не помогли, дополнительный канал тоже. – Что такое даже семьдесят миллионов по сравнению с двенадцатью миллиардами?

– Каждый сто семидесятый, считая неграмотную Африку и грудных младенцев. Нормально.

Нэлл нетерпеливо поерзала в ложементе. До «Виночерпия» оставалось чуть больше 48 километров, цифры быстро мелькали, ведя обратный отсчет.

– Вот как выясним сейчас, что сверхцветные Точки образуются в рамках естественного процесса, так и будет нам громкая слава. Убьем очередную красивую гипотезу безобразным фактом. Макс Гринберг удавится с досады.

– Даже не надейся, – посмеиваясь, ответил Том. – На этой штуке крупными буквами написано, что она искусственная.

– Дразнишь меня? – подозрительно спросила Нэлл.

– И в мыслях не было, Нэлли. Говорю, что думаю.

Нэлл вспомнила бархатно-черную сферу, вплавленную в лед. Сферу, приближающуюся к ним с каждой секундой. На мгновенье ее охватило сложное чувство: смесь ужаса и восторга, короткое головокружение, как будто она заглянула – то ли в будущее, то ли в собственное подсознание. Но это быстро прошло.

– Знаешь, меня устроит любой вариант, – сообщила она Тому. – Вулканическая бомба ганимедового криовулкана, яйцо Ледяного червя, маяк заброшенного космодрома, манифестация Мирового Разума… что там еще было? Я просто хочу знать, что это такое и как оно устроено.

Том неопределенно хмыкнул и ничего не ответил.

Минуты текли, как песок между пальцев, но теперь ожидание не было ни мучительным, ни тревожным. Сверкающая искорка довольно быстро обернулась пушистой звездочкой, а та превратилась в миниатюрную фигурку зонда. Переключаясь на видео с «Виночерпия», Нэлл видела Юнону – вращающийся тор жилого комплекса, по краю очерченный яркой каймой отраженного солнечного света, и частый пунктир зеленых огней на центральной оси. Приглядевшись, она узнала массивный цилиндр модуля Кракен и рядом – шестой «южный» стыковочный узел, конечную точку полета зонда.

«Виночерпий» приближался к шестому стыковочному узлу, на глазах увеличиваясь в размерах. На последнем этапе вмешательства человека не требовалось – стыковка со станцией всегда осуществлялась в автоматическом режиме. Нэлл, не отрываясь, смотрела, как зонд размером с загородный дом плавно подплыл к стопятидесятиметровой стыковочной ферме, безошибочно нашел кольцо шестого «южного» шлюза и замер, образовав со станцией единое целое.

– Есть! – прошептала она.

– Сейчас еще немного поработаем, и спать, – пробормотал Том, зевая.

Нэлл скосила глаза на часы в левом нижнем углу зрительного поля. 3.22 по корабельному времени, глухая ночь.

– Только не спать! Я выспалась на неделю вперед. Сейчас передашь мне Точку, и я начну.

– Психус маньякус, – буркнул Том.

За восемь лет подготовки к своему путешествию Нэлл много раз представляла себе, как это будет происходить, и вот оно происходило в реальности. Ушла в сторону защитная крышка, герметичный контейнер с Точкой поднялся на поверхность «Виночерпия». Из модуля Кракен выдвинулся электромагнитный захват-манипулятор. Мгновенье – и наведенное магнитное поле намертво сцепило контейнер и захват. Плавное движение манипулятора назад – контейнер выскользнул из корпуса «Виночерпия». Еще несколько секунд – и контейнер с Точкой ушел в массивный корпус модуля Кракен.

С сильно бьющимся сердцем Нэлл вошла в виртуальное пространство Кракена, хорошо знакомое еще по тренажеру-симулятору. Включила спектрометрический комплекс. Первым делом нужно было проверить, как Точка перенесла транспортировку.

Сдвинуть защитную шторку, подставить Точку под прямые солнечные лучи. Точка привычно полыхнула в М-диапазоне, и у Нэлл отлегло от сердца. И все-таки – порядок есть порядок. Снять спектр излучения Точки в диапазоне от 100 нм до 100 мкм с низким разрешением. Снять спектр излучения Точки в М-диапазоне со средним разрешением. Снять спектральный профиль излучаемых линий с точностью 0,3 Гц на канал. Сравнить полученный спектр со спектром Четырнадцатой Точки, полученным еще на поверхности Ганимеда. В пределах погрешностей измерений никакой разницы в спектрах не было – Точка перенесла путешествие без малейшего вреда для своего здоровья.

Нэлл написала краткий отчет Майклу Бейкеру, приложила к отчету полученные спектры. Самое позднее, через сутки результаты появятся на сайте Агентства. Никакой секретности, принципиально – Точка изучается в интересах науки и всего человечества.

Нэлл посмотрела на часы. Полседьмого утра, надо же.

Следующий эксперимент. Нэлл заглянула в план. «Изучение эффективности преобразования падающего излучения в излучение в линиях в зависимости от длины волны падающего света».

– Ну, мы с Майклом и завернули, – пробормотала она. – Типа, «наблюдается выпадение атмосферных осадков в виде дождя». Ладно, поехали.

Вернуть защитную шторку на место. Точка тут же погасла. Включить лампу, дающую монохроматический свет. Выставить длину волны излучаемого света на минимум – 150 нм, ультрафиолет. Накрыть Точку колпаком болометра. Осветить Точку лампой. Начать медленно увеличивать длину волны лампы, одновременно измеряя спектр Точки и величину полной энергии, излучаемой Точкой. Вычертить график.

– А эффективность-то не константа! График с широким максимумом в оптическом диапазоне – как специально под Солнце заточено! У-ля-ля!

Отчет Майклу Бейкеру, полученный график ему же. Посмотреть на часы. Почти одиннадцать! И куда время летит?

Следующий эксперимент. Облучение Точки узким пучком света, с одновременным измерением формы и площади поверхности излучения. Сузить пучок света от лампы до пятна диаметром 2 см. Направить пятно света на Точку… Почесать в затылке. Оказывается, Точка излучает всей своей поверхностью, а не только поверхностью освещенного пятна. Интересно, как это происходит?

Сузить пятно света до 5 мм. Расширить его до 5 см. Задать траекторию сканирования поверхности Точки световым пятном, с одновременным измерением полной мощности излучения…

В наушнике звякнуло.

– Нэлли, мало того, что ты не спишь – оказывается, ты еще и не ешь! – возмущенно воскликнул Том.

Нэлл скосила глаза на часы. Второй час дня.

– Ну и что? – спросила она.

– А то, что скоро наука понесет невосполнимую утрату. Быстро давай в кают-компанию! Я тебя жду.

– Ну, прямо брат родной, – недовольно проворчала Нэлл, снимая шлем.

И все-таки это было приятно. Это было даже чертовски приятно. Нэлл сладко потянулась и выбралась из ложемента. Сразу же зверски захотелось есть.

В кают-компании уже почти никого не было. За столиком у стены сидели Том, оба русских и рыжеволосая, коренастая Пиркко Виртанен, второй биоинженер Юноны. Звучала тихая музыка, вкусно пахло жареной рыбой.

Нэлл не успела и пары шагов сделать, как Том заметил ее и поднял ладонь. Остальные разом замолчали и тоже обернулись.

– Я собираюсь есть, дорогие коллеги, – сообщила она, подсаживаясь к ним и открывая свой контейнер с обедом. – Буду молча жевать и глотать, жевать и глотать, и беспощадно загрызу всякого, кто мне помешает.

– Нэлл, Вы снимаете камень с моей души, – улыбнувшись, сказала Пиркко. – Я уже решила, что Вам совсем не нравится то, что мы готовим. Вы не взяли ужин, не взяли завтрак, пришло время обеда – а Вас опять нет… И никаких жалоб и замечаний – ни мне, ни Мелиссе.

– Я говорил, что тебе все нравится, но она не верила! – воскликнул Том. – Говорила, что если бы тебе нравилось, ты бы нашла десять минут на поесть. А я ей говорил, что ты развинчиваешь на запчасти маяк страшной инопланетной цивилизации и что тебе совершенно не до еды.

Макс переплел пальцы, не сводя с Нэлл пристального взгляда. Нэлл с трудом удержалась, чтобы не показать ему язык.

– Вы действительно считаете, что Сверхцветная Точка – чужой маяк? – с любопытством спросила Пиркко. – Но ведь это только одна из гипотез. Я недавно смотрела передачу Уивера, так он довольно убедительно доказывает, что источники сверхузких спектральных линий имеют естественное происхождение.

– Это личное мнение самого Уивера, не более того, – возразил Алекс. – Или, что еще вероятнее, проплаченный заказ американского правительства. Им не нужен лишний шум.

Пиркко удивленно посмотрела на Нэлл.

– Чепуха! – решительно заявила та, наконец-то прожевав свой кусок. – Вы, русские, вечно ищете подвох там, где его нет. Я не смотрела передачу Уивера и не знаю его аргументов, так что буду говорить не за Уивера, а за себя. На данный момент мы попросту не знаем ни подробного строения Точек, ни причины их уникальных свойств, ни их происхождения. Они могут быть естественными объектами, искусственными объектами, чем-то промежуточным или вообще левым.

– Э… а как же принцип исключенного третьего? – спросила Пиркко. – Объект может быть или искусственным, или естественным, эти два понятия исключают друг друга, разве нет?

– Возьмем термитник – это искусственный или естественный объект?

– Искусственный, – секунду подумав, ответила та.

– А коралловый риф?

– Тут Вы меня поймали, – засмеялась финка.

– Если задать вопрос в самом общем виде – являются ли сверхцветные Точки продуктом сложных неравновесных процессов, частным случаем которых является жизнь, я отвечу: скорее всего, да. Если же Вы спросите, являются ли они результатом деятельности внеземной цивилизации, я скажу: может быть, но скорее всего – нет. Просто по узости общепринятого понятия «внеземная цивилизация».