Текст книги "Юнона (СИ)"

Автор книги: Виктория Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

В наушнике звякнул сигнал. Нэлл остановила запись письма и переключилась на «кейки».

– Нэлли, мы можем друг друга поздравить! – сообщил Том Росс. – Тележка в полном порядке и уже готова стартовать. Давай маршрут, и пойдем рулить!

И Лора Бриггс тут же вылетела у Нэлл из головы.

Когда они выбрались на ужин в кают-компанию, там были заняты уже почти все столики. Пол, Марика и Линда Экхарт, сдвинув столы, сидели в компании четырех биологов-японцев и вели оживленный профессиональный разговор. Поодаль у стены допивала сок Мелисса Плавич, биоинженер Юноны. Двое русских о чем-то спорили с Мишелем. Было шумно, над головами гулял теплый ветерок.

Нэлл взяла свой контейнер с ужином и оглянулась, выбирая столик. И наткнулась взглядом на русских. Оба бортинженера, опустив вилки, в упор смотрели на нее. И ей очень не понравились их взгляды.

Мгновенье спустя Мишель тоже обернулся.

– О, вот и виновники торжества, – улыбнувшись, воскликнул он. – Если не боитесь язвы желудка, садитесь к нам.

– Интересно, будут бить или сразу убьют? – с усмешкой пробормотал Том.

Нэлл, мало что понимая, двинулась за ним и села за столик. Один из русских слегка подвинулся, освобождая ей место. Худое лицо, длинный прямой нос, серо-голубые глаза. Алексей Зевелев, вспомнила Нэлл его имя. Как же зовут второго?

– Миссис Сэджворт, – холодно сказал второй – высокий брюнет с резкими чертами. – У Вас нет ощущения, что своим безответственным поведением Мартин Бейкер ставит под удар не только станцию, но и Землю в целом?

– Пожалей даму, Макс, – сказал Том, – Мы с двенадцати ничего не ели.

Макс. Максим Гринберг. Ага.

– Я не понимаю, почему этот вопрос не был решен на международном уровне, – гнул свое русский. – Вы подставляете всех. Вы в курсе, что Китай тоже категорически против активных исследований Четырнадцатой точки?

По тонким губам Зевелева скользнула улыбка.

– Откровенно говоря, я надеялся, что ваш Виночерпий навернется во время посадки, и вопрос решится сам собой, – сообщил он. – Но теперь я даже не знаю, что делать. Может, придушить Вас в темном углу?

Нэлл жевала ужин, почти не чувствуя вкуса. И она еще надеялась, что все диспуты остались на Земле!

– Стоп, – сказала она, поднимая руки ладонями вперед. – Давайте начнем сначала. Как я поняла, вы против наших исследований. Почему? Ваши аргументы.

Они переглянулись.

– Что ж, я попробую изложить аргументы, – сказал Алекс. – Хотя то, что кажется очевидным, доказывать труднее всего.

Он помолчал.

– На другой планете лежит нечто, изготовленное не нами. Предмет, прибор или вещь, назначение которой нам неизвестно. Этот предмет, прибор или вещь явно не является мусором, он работает. На наш взгляд, трогать его – означает искушать судьбу. Ближайшая аналогия – обезьяна нашла гранату.

– Ладно, если бы только гранату, – буркнул Макс. – Порвет дуру в клочья – сама виновата. А если контейнер с сибирской язвой? И сама угробится, и свою стаю угробит, и весь лес заодно.

– Даже если предположить, что Сверхцветная точка сама по себе безопасна, она может быть – и, скорее всего, является – частью чего-то большего, – продолжал Алекс. – И вмешиваться в работу этого большего – означает привлекать к себе чужое недоброе внимание.

– Как тараканы в системном блоке, – проворчал Макс.

– Ни один возможный плюс от исследований не стоит такого риска, – продолжил Алекс. – Вы следите за моей мыслью, миссис Сэджворт? Мы обязаны думать об общей безопасности, невзирая на политические разногласия между нашими странами. Если накроет, то всех – и правых, и виноватых.

Зевелев замолчал, испытующе глядя на нее.

– В общем, главный аргумент – «Мама, мне страшно», – улыбнулся Мишель.

– Не вижу в этом ничего смешного или постыдного, – холодно отозвался Макс.

Нэлл обмакнула губы салфеткой и бросила бумажный комочек на тарелку.

– Ну что ж, я вас выслушала, теперь выслушайте меня. Во-первых, нет никаких доказательств того, что сверхцветная точка является результатом чьей-то разумной деятельности. Во-вторых, даже если это и так, нет никаких фактов за то, что за десятки тысяч лет ее хозяева сохранили к ней интерес. В-третьих, вы молчаливо предполагаете, что бездействие – наиболее безопасная линия поведения, а это совершенно неверно.

– А в-третьих, она вернула его в целости и сохранности, – подтвердил Мишель, явно забавляясь.

– Какой из этих трех пунктов надо оговорить особо? – продолжила Нэлл, не обращая на него внимания. Эти русские здорово завели ее, она сама не ожидала. – Первый? Второй? Третий?

– Четвертый, – огрызнулся Макс. – Миссис Сэджворт, Вы вообще слышите то, что Вам говорят? Вы рискуете человечеством ради удовлетворения собственного любопытства. Даже если риск невелик, ставка слишком высока!

– Я прекрасно слышу, что мне говорят, если говорят разумно.

– Вы считаете неразумными наши опасения? – спросил Алекс.

– Давайте уточним, чего конкретно мы опасаемся. Того, что о нас узнают? Того, что на нас разозлятся? Того, что сверхцветная точка окажется неким вариантом нейтронной бомбы?

– Нэлл, ничего, что я бросаю тебя на съедение этим крокодилам? – спросил Том Росс, поднимаясь.

– Ничего, Том. Крокодилы под соусом – это моя слабость.

Он ушел.

Биологи шумели о своем, и, похоже, не менее ожесточенно.

– Миссис Сэджворт, давайте поставим точки над i, – снова заговорил Алекс. – Я задам Вам пару вопросов, а Вы на них честно ответите. Идет?

– Давайте попробуем, – кивнула Нэлл.

– У вас есть рабочая гипотеза, как именно углеродная оболочка сверхцветной точки преобразует падающий солнечный свет в излучение в линиях?

– Честно отвечаю: никакой рабочей гипотезы у нас нет. Но ведь ее и не будет, если активно не исследовать эти объекты!

– Отлично, второй вопрос. Почему в углеродной оболочке находится жидкая вода, и это при том, что температура окружающей среды в полдень даже не дотягивает до 160 кельвинов?

– Не знаю, – призналась Нэлл.

– Таким образом, мы констатируем, что известные нам физические свойства сверхцветной точки на данном этапе развития науки и технологии совершенно необъяснимы, – подытожил Алекс. – Это значит, что реакция системы, куда входят сверхцветные точки, тоже будет совершенно неожиданной. И ничего противопоставить ей мы не сможем.

– Почему Вы вообще думаете, что будет какая-то реакция?

– Вы с Бейкером, конечно, исходите из того, что никакой реакции не будет. Оно и понятно – иначе придется признать, что ради удовлетворения собственного любопытства вы готовитесь совершить преступление против человечества.

Нэлл негодующе фыркнула.

– Я тоже могу произнести много красивых и громких слов, господа перестраховщики! Например, напомнить слова Фрэнсиса Бэкона, что знание – сила. Отказываясь от изучения предмета чужой технологии – если это вообще предмет чужой технологии – мы отказываемся от этой силы и ставим под удар нашу общую безопасность. Потому что, если уж на то пошло, хозяева сверхцветных точек могут явиться и так, безо всякого нашего вмешательства в их дела!

– И все же тараканам лучше мирно бегать под плинтусом и не лезть в системный блок, – хмуро возразил Макс.

– А я считаю, что разумным тараканам как раз имеет смысл изучить системный блок, раз уж он им попался. Потому что, мирно бегая под плинтусом, так тараканом и останешься.

Макс невесело рассмеялся.

– Нэлли, солнышко, Вы великая оптимистка! – воскликнул Алекс. – Вы уверены, что мы сможем разобраться в устройстве сверхцветной точки раньше, чем система нанесет ответный удар? А я думаю, что ни черта мы ни в чем не разберемся, просто не успеем.

– Успеем, – улыбнулась Нэлл. – До ближайшего источника сверхузких спектральных линий вне Солнечной системы – несколько парсеков. Это значит, что время реакции системы – если предположить, что там есть какая-то система – составляет десятки лет. За это время я разберу сверхцветную точку на атомы и соберу заново.

– Хоть кол на голове теши, – по-русски буркнул Макс.

– Простите? – подняла брови Нэлл.

– Я сказал, что Вы очень упрямы, – сообщил Макс по-английски.

– Да, я очень упряма, – согласилась Нэлл. – Более того, я считаю, что мы должны идти вперед, даже если это сопряжено с риском. И даже если я решу, что надо остановиться, вперед пойдет кто-нибудь другой. Так уж мы, люди, устроены. Сначала огонь, потом машины. Потом атомная энергия, потом генетика. Теперь космос. Всякий раз мы рисковали, набивали шишки, но все равно шли вперед. А если бы мы были предельно осторожны и не совершали никаких рискованных поступков, мы до сих пор бегали бы по саванне и ели бананы.

– Значит, Вы рискуете человечеством осознанно? – удивленно спросил Алекс. – Ну-ну…

– Не приписывайте мне то, чего я не говорила! – рассердилась Нэлл. – Я не рискую человечеством! Если сверхцветные точки созданы кем-то разумным, то этот разум, побывав на Ганимеде, конечно, знает о Земле, и скорее всего, знает о человечестве. Раз нас до сих пор не уничтожили, то, скорее всего, не уничтожат и в дальнейшем.

– Раньше мы не лезли в системный блок, – возразил Макс.

Они замолчали, глядя друг на друга.

– Налицо неустранимые противоречия, – довольно заметил Мишель.

– Я ничем не могу вам помочь, господа, – с лучезарной улыбкой сказала Нэлл, поднимаясь из-за стола. – У нас только одно человечество, и оно такое, какое есть – рискующее и набивающее шишки. Мою тему утвердил научный совет НАСА, взвесив все за и против. Даже если я сейчас пойду у вас на поводу и откажусь от своей миссии, они пришлют другого исполнителя. Так что давайте закроем эту тему.

Она сунула пустой контейнер из-под ужина в лоток и, не оглядываясь, пошла к выходу.

И она еще надеялась, что все перестраховщики остались на Земле! Нэлл вошла в свою каюту с пылающими от гнева щеками. В голове продолжали крутиться аргументы и контраргументы, остроумные сравнения и яркие аналогии. Она заглянула в ванную, плеснула в лицо холодной водой, прополоскала рот. Отражение в зеркале ответило ей воинственным взглядом.

– Еще и китайцев приплели, – буркнула она вслух.

В постере плавали рыбы, равнодушные и к прошлому, и к будущему. Слушая тихий плеск воды, Нэлл забралась в ложемент, надела шлем и подключилась к потоку видео, шедшему с «Виночерпия-2».

Через десять минут ей уже казалось, что это не вездеход, а она сама медленно едет по неровному дну старой трещины, между обрывистых ледяных берегов. В черном небе ослепительно сияло маленькое пятнышко солнца, на снегу лежали густые тени. Сзади за вездеходом тянулся четкий ребристый след.

Нэлл переключилась на карту. Пока она цапалась с русскими, зонд проехал 65 метров, и самостоятельно проедет еще метров 300, пока не упрется в круто изгибающийся гребень. Дальше Том поведет его вручную. Но это – уже утром. Потом будет 80 метров крайне пересеченного рельефа, ну а потом они упрутся в Четырнадцатую.

От этой мысли у Нэлл снова забилось сердце.

Через час-полтора уже можно будет ложиться спать, но пока спать не хотелось. Нэлл просмотрела панель «кейки». Ни Марики, ни Линды в прямом доступе не было, рядом с Томом стоял значок «очень занят». Вздохнув, Нэлл посмотрела почту, нашла в исходящих свое неотправленное письмо Лоре Бригс и вспомнила о беременной Эдди Теренс. «Удачи тебе, Эдди, – подумала она. – Пусть твой ребенок не принесет тебе горя».

Она подумала, не написать ли Элли, но тут же отбросила эту мысль, как ядовитую змею. Элли больше не нужны ее письма, и она сама ей больше не нужна.

А значит – снова тусклый лед, крошечное солнце и черные небеса Ганимеда. Слоистый лед уступов, вспаханный, засыпанный грязным крошевом лед на дне трещины. Окаменевший, безмолвный мир. И Нэлл ехала, ехала и ехала вперед вместе с «Виночерпием-2», пока у нее не начали слипаться глаза.

Википедия.

Астрономия.

Сверхцветные точки Ганимеда.

История открытия и изучения.

«Объекты, называемые сверхцветными точками Ганимеда, впервые были обнаружены в 2028-2029 годах автоматической межпланетной станцией «Лаплас». Станция была предназначена для изучения системы Юпитера в целом и его спутника Европа в частности, и с успехом поработала в окрестностях Юпитера 8 лет, существенно обогатив наши знания (именно «Лаплас» обнаружил свежие трещины в ледяном покрове Европы, изучение которых привело к открытию подледной биосферы этого спутника). Во время съемки галилеевых спутников с помощью многоканального ИК-спектрометра на поверхности Ганимеда было обнаружено 17 точек, ярких в инфракрасной полосе M и не проявляющих себя в других спектральных диапазонах. Каждая точка имела размер не более 1 пикселя, т.е. ее линейные размеры не превышали 5-6 метров.

Интересно отметить, что довольно долго изображения сверхцветных точек вычищали из полученных снимков, считая их результатом засветки элементов матрицы радиационными поясами Юпитера или космическими лучами. Только во время тщательного изучения raw images, выложенных на сайте миссии «Лаплас», астроном-любитель из Польши Анджей Каплинский обратил внимание, что часть подобных «битых пикселей» имеет постоянные координаты на поверхности Ганимеда, отражая, таким образом, наличие каких-то реальных объектов. Природа этих объектов оставалась совершенно неясной, и на 20 лет о них забыли.

Дальнейший толчок исследованиям был дан в 2048 году запуском знаменитой космической обсерватории им. Хокинга. Разрешение спектрометров Хокинга в дальнем и среднем инфракрасном диапазонах достигало 0.5-1 Герца, что привело к открытию многочисленных галактических источников сверхузких спектральных линий в ИК-диапазоне (далее UNLS). Каталог таких источников впервые был опубликован в Сети в январе 2051 года и включал в себя около 3500 источников, с тех пор он ежегодно пополняется, и на данный момент включает в себя около 12 тыс. UNLS.

В 2051 году была опубликована ставшая знаменитой работа группы О. Янга об источниках сверхузких спектральных линий на поверхности Ганимеда. Источники на Ганимеде (именно Янг пронумеровал их от 1 до 17, и эта нумерация стала потом общепризнанной) являлись источником пяти одинаковых чрезвычайно узких линий в инфракрасном диапазоне (вблизи 4.02, 4.18, 5.27, 5.96 и 6.07 мкм). Полуширина этих линий составляет всего 0.7 Гц, что сравнимо с наиболее узкими из известных UNLS галактического диска. Однако совокупная мощность источников на Ганимеде крайне невелика и составляет всего около 500 Вт.

В марте 2064 года был запущена АМС «Ганимед-Орбитер», в чью научную программу было включено и исследование 17 сверхцветных точек Ганимеда. В декабре того же года «Ганимед-Орбитер» вышел на орбиту крупнейшего спутника Юпитера, где и проработал почти 4 года, проведя детальное картографирование поверхности, изучение эфемерной атмосферы, ионосферы и магнитосферы Ганимеда, а также его гравитационного поля. При взгляде в надир разрешение камер «Ганимед-Орбитера» достигало 5 см в пикселе, что позволило ему получить качественные изображения сверхцветных точек и их окрестностей в сотнях спектральных каналов. Из анализа изображений была определена форма и размер всех семнадцати сверхцветных точек, а также измерено их альбедо в широком диапазоне длин волн.

В 2066 году была опубликована работа Ю.Трголы, в которой было показано, что сверхцветные точки Ганимеда работают как машины по перекачке падающего солнечного излучения в излучение в линиях с эффективностью ~94%.»

Нэлл не стала читать дальше и закрыла страницу. Статья была без явных ляпов, но казалась нестерпимо поверхностной. В ней не было ни намека на страсти, бушевавшие тогда в Лаборатории реактивного движения, которые она застала, будучи постдоком и участвуя в работе рабочей группы зонда.

На первых снимках «Ганимед-Орбитера» сверхцветные точки выглядели совершенно черными и казались жерлами, бездонными провалами в никуда, откуда бил ослепительный монохроматический свет. В течении суток (никто из них тогда не лег спать) были получены тысячи снимков, в том числе вблизи терминатора. По форме теней они с удивлением обнаружили, что сверхцветные точки – не жерла, не отверстия, а выпуклые объекты, чья высота того же порядка, что и видимый диаметр. Уходя в тень, сверхцветные точки за несколько секунд гасли, и столь же быстро загорались, оказываясь на солнце.

Как же они спорили тогда! Каких только экзотических гипотез не выдвигали!

Глянув на часы, Нэлл снова переключилась на видео с «Виночерпия».

Вездеход еле полз по вспученной волнами, изрезанной трещинами равнине, медленно переваливаясь с боку на бок и опасно кренясь то вперед, то назад. Том филигранно вел его вперед по крошеву грязного льда, обходя оплывшие ледяные глыбы, переползая через трещины, полные черных теней. По карте до Четырнадцатой оставалось чуть меньше 15 метров. Совсем немного. Час или два после восьми лет ожидания.

В наушнике звякнуло.

– Нэлл, ты как? – спросила Марика.

– Трясусь, как кроличий хвост, – призналась та.

– У тебя все в порядке? Я вчера слышала, как ты лаялась с русскими. Пух и перья летели.

– От них или от меня?

– Ото всех сразу. Они ведь тоже по-своему правы… – она помолчала. – А я наконец-то поняла, отчего гибли мои звери.

– И от чего же? – спросила Нэлл.

– Оказывается, некоторые обрывки белков «нитевидных» являются сильными ядами. Ты ведь знаешь, что набор аминокислот их белков не совпадает с нашим?

– Да, что-то такое слышала. Краем уха.

– Наши белки состоят из двадцати аминокислотных остатков, у них – из двадцати двух. Шестнадцать аминокислот общих. Четыре есть у нас, но нет у них. Шесть – есть у них, но нет у нас.

– Ага.

– Когда клетка гибнет, клеточная мембрана рвется, и содержимое клетки выходит наружу. В том числе и внутриклеточные белки. Потом они режутся хвостовыми протеазами на фрагменты из нескольких сотен аминокислотных остатков. Часть из этих фрагментов сохраняет каталитическую активность. Так вот, некоторые из них запускают механизм анафилактического шока у всех позвоночных. С членистоногими и моллюсками опыты еще не проводились, но весьма вероятно, что это верно и для них.

Нос вездехода снова стал медленно задираться вверх, в густую черноту неба. Нэлл не видела этого, но знала, что гусеницы впиваются зубьями в рыхлый лед, стремясь зацепиться за край очередной расщелины и взобраться вверх по крутому склону. Машину затрясло, в разные стороны полетели ослепительно белые комья льда – а потом ледяная равнина медленно вернулась в горизонтальное положение.

И впереди, совсем близко, Нэлл увидела черный купол Четырнадцатой.

Марика еще что-то говорила про рестрикционные ферменты, замкнутые колонии клеток-симбионтов и еще что-то, но Нэлл слышала ее голос и не понимала ни слова. Четырнадцатая была совсем рядом – правильная полусфера бархатной черноты, вплавленная в гладкий лед. Пространство вокруг нее было пусто – ни валунов, ни камешков – ровная круглая площадка.

– Нэлл, ты слышишь меня? – наконец, спросила Марика.

Нэлл шумно выдохнула воздух. Кажется, минуту она не дышала вовсе.

– Ты только посмотри на нее, – прошептала она.

– Эй, ты в порядке? Куда смотреть-то?

Нэлл отправила ей ссылку на видеопоток с «Виночерпия». На пару минут в эфире воцарилась гробовая тишина.

– Это и есть твоя Четырнадцатая? – странным голосом спросила Марика после паузы. – Та, из-за которой ты вчера сцепилась с русскими?

– Ага, – ответила Нэлл. – Красивая, правда?

Марика не ответила. Вездеход тем временем весь выбрался на ровную площадку и остановился, не доехав до черной полусферы буквально пару метров.

– Дамы, я жду оваций! – воскликнул Том.

– Том, ты гений! Ты лучше всех на свете! – закричала Нэлл, выскочив из ложемента и, как девчонка, запрыгав по комнате.

В наушниках между тем начался странный разговор.

– Королева в восхищении, – непонятным тоном сказала Марика.

– Это из Льюиса Кэрола? – спросил Том.

– Нет, это из Михаила Булгакова, – ответила та.

– Русский? Не читал.

– И напрасно.

– Значит, ты тоже с ними?

– Теперь да. Не нужно трогать эту штуку.

Нэлл показалось, что она ослышалась.

– Марика! – воскликнула она изумленно.

– Это не череп мамонта, Нэлл, – сказала та. – И не окаменевший трилобит. Оно выглядит…совсем новым. И совсем чужим.

Нэлл почувствовала, что снова начинает заводиться.

– Какая разница, как оно выглядит? – спросила она. – Все на свете выглядит новым и чужим, пока не будет освоено нашим опытом. Это не дыра в пространстве, не атомная бомба, не контейнер со злыми микробами, это просто мешок с водой в углеродной оболочке.

– Просто мешок с водой, – задумчиво повторила Марика.

– Именно.

– И ты хочешь притащить его к нам на станцию?

– Почему бы и нет?

Они замолчали.

– Милые дамы, не спорьте, – сказал Том. – Зачем спорить, если решение уже принято? Нэлли, мне нужно два часа на определение прочностных характеристик льда. Можно провести это время с пользой и сочинить отчет Майклу Бейкеру. Думаю, что к вечеру мы завалим его данными.

Два часа растянулись на четыре, потом на восемь. Они провели многоканальную съемку Четырнадцатой с разных ракурсов. Ввинтили в лед вибраторы. Выпилили три десятисантиметровых керна льда из ровной площадки рядом с Точкой для оценки времени экспозиции на поверхности. Провели шесть сеансов эхолокации на разных частотах. К ночи у них была полная трехмерная модель ледяного массива, окружающего Точку – с картой напряжений и прочностных характеристик, оптической плотностью льда и его химическим составом.

И тяжелая, больная голова у Нэлл.

– В ушах пищит, – пожаловалась она Тому.

– И правда, давай заканчивать, – согласился он. – Все равно сегодня не начнем.

Нэлл переключилась на громкую связь, сняла шлем и откинулась в ложементе, закрыв глаза. Перед глазами плавали цветные пятна, в ушах тонко пищало.

– Пятнадцать тысяч лет, – сообщила она. – Плюс-минус полторы тысячи.

– Практически вчера, – отозвался Том.

– Что было на Земле пятнадцать тысяч лет назад? Древний Египет?

– Не помню. У меня вообще туго с историей.

Они замолчали.

– Плохо, что монолит, – вдруг сказал Том. Судя по голосу, он тоже лежал, закрыв глаза. – Завтра трудно будет. Я надеялся на естественные трещины.

– Застывшее озеро?

– Маловато для озера. Скорее чаша.

Они опять замолчали.

– Как ты думаешь, успеем до захода солнца? – спросила Нэлл минут через пять.

– Должны успеть. Мне еще третье «Крыло» в атмосферу Юпитера закидывать.

Нэлл вспомнила дивной красоты фильм, снятый вторым «Крылом». Темно-голубое небо, нежно-кремовые аммиачные облака, башнями обрывающиеся в мутно-синюю бездну, полет сквозь облачные клочья, вблизи превращающиеся в прозрачную дымку… и быстрый, буквально минутный желтый закат, обрыв в ночь. Фильм получил «Алмазную сферу» на фестивале документальных фильмов в Дубровнике. Нэлл пересматривала его несколько раз.

– А второе «Крыло» тоже ты сажал? – спросила она.

– Второе «Крыло» сажала Креата Арнольда Орбильяни по прозвищу Кракатау. Чудесная была тетка, ругалась – я раньше такое только от филологов слышал, – он вздохнул.

– Была?

– Была. То есть она еще жива, но в космос больше не полетит. Рак.

– Мне очень жаль, – сочувственно сказала Нэлл.

– Никто не знает дня и часа, – не очень понятно сказал Том.

– Это ты о чем?

– Это я о смерти.

Они снова замолчали, и надолго. Цветные пятна перед закрытыми глазами постепенно сменились тихим мельтешением вечно меняющегося коричневого узора, в котором Нэлл напрасно пыталась увидеть что-то постоянное. Писк в ушах затих. Зато желудок вспомнил, что он давно пуст, и заявил о своем существовании.

– Может, сходим поужинать? – спросила Нэлл.

– Отличная мысль, – отозвался Том.

Нелл вышла из комнаты и пошла по изогнутому коридору, все время на дне буквы U. Вся громада станции была вверху, над ее головой, а под ногами на расстоянии чуть меньше метра начинался космос – беззвучная ледяная пустота. На несколько секунд Нэлл захлестнуло острое чувство одиночества и беззащитности, и она прибавила шагу.

В кают-компанию они с Томом вошли практически одновременно. Зал был пуст, только у стены в гордом одиночестве сидел Дэн Венфорд и доедал рагу. Вид у него был утомленный.

– Приветствую, коллеги, – сказал он. – Что-то вы сегодня поздно.

– Аналогично, – сказал Том.

Они взяли по контейнеру с ужином и подсели к Дэну за столик.

– Как дела в аду? – спросил Том.

– Да не очень, – вздохнул Дэн. – Двое суток пытаемся реанимировать пятнадцатый Ио-Орбитер, и все без толку. А ведь он только четыре месяца отработал.

– Ну, это еще ничего, – заметил Том.

– А почему в аду? – не поняла Нэлл.

Дэн обратил к ней покрасневшие глаза. Нэлл подумала, что для северного блондина у него довольно странный разрез глаз – не азиатский, конечно, но и не вполне европейский.

– В христианской традиции считается, что ад – место вечного пламени. Японцы считают, что ад – ледяная равнина. Ио сочетает в себе свойства их обоих. Лютый холод на поверхности, бурные вулканические извержения и вокруг сплошные соединения серы.

– Плюс радиация, убивающая любой орбитер максимум за полгода, – добавил Том.

– Да, поэтично, – согласилась Нэлл.

– И что теперь? – спросил Том.

– А что теперь? Составим похоронный отчет и выведем на орбиту шестнадцатый зонд. Их еще две штуки осталось, а там пусть с Земли новые шлют.

Дэн поднял перед собой стакан с соком, как бокал с вином, и печально сказал:

– Мир сплавам его.

– Аминь, – отозвался Том.

Они выпили по глотку сока, и Нэлл снова принялась за рагу.

– Ну, а вы что расскажете, господа воры? – спросил Дэн после паузы.

– Воровать будем завтра, сегодня уже сил нет, – ответил Том.

– И это правильно. Любое преступление должно быть тщательно подготовлено.

Нэлл посмотрела на него подозрительно.

– Это тебя Гринберг завел? – спросила она.

– Да, Гринберг очень возмущался в кулуарах, – сообщил Дэн задумчиво. – Как только узнал, что вашу тему утвердили. Можно сказать, рвал и метал.

– Ну а сам ты что думаешь? Помимо Гринберга.

Дэн поставил на столик пустой стакан.

– Да ничего я не думаю, – ответил он. – Спектр возможных вариантов простирается от минус до плюс бесконечности. Может, прилетит галактическая полиция и отшлепает нас по попе. А может, через год Гринберг сам будет смеяться над своими страхами, как смеялись первооткрыватели пульсаров и космических мазеров.

– Может, это эгоистично, но я бы предпочла полицию, – сказала Нэлл.

– Вот поэтому Гринберг и бесится, – он поднялся. – Ладно, коллеги, пойду пыхтеть над отчетом. Надо с миром похоронить пятнадцатый Ио-орбитер.

Она проснулась среди ночи с лицом, мокрым от слез. Липкий кошмар таял, погружался в небытие, и через несколько секунд она уже не могла вспомнить, что же именно ей снилось. Кроме Элли.

На душе было пакостно. Нэлл пару минут лежала, глядя в темноту, потом включила свет. Половина четвертого на часах – ни туда, ни сюда. Она выбралась из спальника, пятнадцать раз отжалась от пола, умылась холодной водой. Потом села в ложемент и надела шлем.

На панели «кейки» в прямом доступе значился только Алекс Зевелев, сегодняшний дежурный по станции. Все остальные были в глухом оффлайне. Нэлл переключилась на потоковое видео с Виночерпия. Все было как и восемь часов назад, только солнце еще немного склонилось к западу, а длинная тень Четырнадцатой удлинилась еще на чуть-чуть. Не так уж много времени у них осталось…

В наушнике звякнуло.

– Миссис Сэджворт, у Вас проблемы? – спросил Зевелев.

– Нет, все в порядке. Просто не спится, – ответила Нэлл.

– Неспокойная совесть уснуть не дает?

По его тону было непонятно, шутит он или говорит серьезно.

– Просто не спится, – повторила Нэлл.

– А я сейчас читаю последнюю статью группы Альвареса. Вы не следите за их работой?

Ему явно хотелось поболтать – и Нэлл почувствовала прилив благодарности, как будто в давящей тьме кто-то посветил ей фонарем.

– Даже не знаю, о чем идет речь, – дружелюбно заявила она.

– О стимуляции мозга терагерцовым мазером.

Нэлл вспомнила гневные тирады Мэри Митчелл и сообразила, о ком он говорит.

– А, эти. Электронные наркобароны, изобретатели новой дури?

Алекс прислал ей смайл крайнего изумления.

– Почему наркобароны? Напротив, они лечат наркоманов, и, кстати, в разы эффективнее всех прочих.

Нэлл устроилась в ложементе поудобнее.

– Да, но каким образом? Искусственно стимулируя своим мазером зоны удовольствия, не так ли? То есть заменяют одну форму зависимости другой?

– Почему бы и нет? – спросил Алекс. – Если мазерная стимуляция не вредит здоровью и не имеет побочных эффектов?

– Это Вам Альварес задвинул про отсутствие побочных эффектов?

– А у Вас есть другая информация?

Они замолчали. «Почему мы все время спорим?» – подумала Нэлл.

– Я читала о хрестоматийных опытах над крысами, еще в прошлом веке. Им вживляли электроды в зону удовольствия и помещали в клетку педаль, нажатие на которую замыкало контакт. Крысы стимулировали себя до полного истощения и смерти. Не хотелось бы получить что-либо подобное для людей. Даже и без прочих побочных эффектов.

– Да, я понял, – сказал Алекс задумчиво. – Ну, у Альвареса речь не идет о том, чтобы вручить пациенту кнопку и отправить его на все четыре стороны. Стимуляция проводится под наблюдением врача в виде определенного курса… Хотите, я дам Вам ссылку на их последний обзор?

– Нет, не хочу. Я против наркомании в любом ее виде, даже в самом продвинутом и щадящем.

– О, да Вы из непримиримых, – насмешливо протянул Алекс. – А как насчет использования обезболивающих препаратов? Или хорошо зафиксированному пациенту анестезия не нужна?

Нэлл негодующе фыркнула.

– Ну, до абсурда можно довести любую идею.

– Собственно, в их новой работе говорится о другом, – примирительным тоном сказал Алекс.– Они достигли точности в сотни нанометров, что позволяет стимулировать не просто определенные зоны мозга, а конкретные нейроны. Аккуратная стимуляция группы нейронов зрительной зоны вызывает зрительные образы, неотличимые от реальных. В сущности, до создания второй реальности осталось совсем немного…

– А хорошо ли это? – спросила Нэлл.

– Мы с Вами поменялись ролями, Вы не находите?

Нэлл хотела было отправить ему смайл изумления, но потом вспомнила их схватку в столовой и невесело рассмеялась.

– Человечество напоминает мне пьяного водителя, который мчит по горному серпантину в машине с вышедшими из строя тормозами, – задумчиво сообщил Алекс. – Каждый раз мы вписываемся в поворот, чудом не слетев в пропасть или не врезавшись в скалу… но за пройденным поворотом тут же возникает другой, и так без конца. Быть может, Создатель действительно хранит нас, а может быть, следующий поворот будет последним. Когда вы выпиливаете свою Четырнадцатую точку?

Нэлл взглянула на часы.

– Сейчас перехвачу еще пару часов, и как раз приступим.

– Тогда держите руль покрепче, Нэлл.