Текст книги "Юнона (СИ)"

Автор книги: Виктория Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Нэлл, почти не дыша, отступила в коридор. В том, что играло сейчас с Томом, не было ни капли гнева, только радость. Похоже, Си-О забавлялся от души. Он все время оставлял Тому иллюзию, что тот вот-вот освободится, позволял рвать и отбрасывать фрагменты черной сети, подставлялся под кулак, но в последний момент снова захлестывал его щупальцами. И лишь минут через десять он перестал играть – крепко связал Тома и прижал его к полу.

Несколько щупалец медленно скользнуло под волосы, ощупывая его череп. Том зажмурился и зашипел.

– Будь ты проклят…

Нэлл видела, как снова и снова вздуваются его мускулы, как пальцы скребут по полу в безнадежных попытках вырваться, слышала сорванное хриплое дыхание… и почти кожей чувствовала, как в его ярости становится все больше отчаяния.

Прикосновение щупалец было согласованным и ласковым, как движения пальцев, перебирающих волосы. Они гладили голову, скользили по коже, обозначая возможность, но не впиваясь внутрь. И через несколько минут втянулись в общую сеть, так и не ужалив.

Том шумно выдохнул воздух.

– Ну, и что дальше? – хрипло спросил он.

– Это тебе решать, – отозвался Си-О.

– Тогда отпусти меня.

Плотная черная сеть разом распалась на множество змеевидных фрагментов, скользнувших в разные стороны. Несколько секунд – и каюта снова выглядела пустой.

Том медленно сел, потирая затылок – и вдруг громко расхохотался.

Нэлл тихо подошла и села на пол с ним рядом.

– Нэлли, черт подери! Ты как раз вовремя! – смеясь, пробормотал он и обнял ее. – Я едва не попрощался со своими мозгами.

– Он бы этого не сделал, – ответила она. – Без твоего согласия – нет, никогда.

Том искоса посмотрел на нее.

– Ты видела?

Она кивнула и потерлась щекой о его плечо.

– Я, конечно, повелся как мальчишка. Поддался на дешевую провокацию…

– Он просто хотел тебя успокоить.

– Он ничего не делает просто, Нэлли. Хотя что есть, того не отнимешь – я действительно успокоился.

Том глубоко вздохнул и пригладил рукой взъерошенные волосы.

– Кстати, ты видела руки Зевелева? – спросил он после паузы. – Макс все-таки был прав – он уже не человек.

– Да ну, брось. Он такой же человек, как и мы с тобой, – возразила Нэлл.

– Прозвучало крайне двусмысленно, – хмыкнул Том.

– Просто он временно взял в управление часть материи патрона, вот и все. Примерно так же, как ты управляешь «Каллисто-Орбитером». Это ж не делает тебя монстром?

Том развернул ее к себе и посмотрел в глаза.

– Ты тоже так умеешь? – спросил он.

– Нет, не умею. Но, наверно, не потому, что вообще не способна, а потому, что Си-О меня этому не учил. А не учил, потому что я его об этом не просила.

– А о чем ты просила? Ты просила его о чем-нибудь?

Нэлл кивнула.

– Я попросила научить меня читать и писать. Их книги. Но боюсь, что у меня не получится. Разве только картинки разглядывать, – невесело усмехнулась она. – Мозгов не хватает, хоть головой о стену бейся.

– Их книги? Ты говоришь о Сверхцветных Точках?

– В том числе. Хотя они совсем не обязательно светятся в линиях, а то, что светится в линиях – совсем не обязательно книги. Спектральные линии – это знаки, или запрещающие, или привлекающие внимание… в общем, обложка. Упаковка.

Том несколько секунд пристально смотрел на нее, потом нервно взъерошил уже приглаженные волосы.

– Слушай, ты это серьезно? Си-О действительно готов нас учить?

– Ну да, – удивленно ответила Нэлл.

– Несмотря на то, что с его точки зрения мы не разумны и достойны в лучшем случае зоопарка?

– Зоопарк – идея Линды, так что все вопросы к ней. А разумность, неразумность… это же только слова. Причем наши слова, человеческие. Демаркационную линию можно провести, где договоримся, или вообще нигде не проводить.

Том поднялся на ноги и прошелся по комнате туда-сюда.

– Черт подери, – пробормотал он. И, через паузу, снова: – Черт подери.

Потом раздался звук вызова, переданный по громкой связи «кейки», и Том шагнул к ложементу.

– Я слушаю.

– Давай ты нам все-таки поможешь, – примирительно сказал Алекс Зевелев. Нэлл слегка напряглась, вслушиваясь в его голос – но это действительно был он, Си-О говорил совсем с другими интонациями.

– Неужели щупальце где-то застряло? – с преувеличенным сочувствием осведомился Том.

– Не, со щупальцами полный порядок, – спокойно отозвался русский. – Признаю, я был не прав, пытаясь скрыть от тебя кое какие свои новые возможности. Хотел как лучше, но… сам видишь, как вышло. В общем, приходи, мы с Дэном тебя ждем.

– Я сейчас занят, приду, когда освобожусь.

– Ладно.

И Зевелев отключился.

Том несколько секунд неподвижно стоял посреди комнаты, потом повернулся к Нэлл.

– И чего я на него злюсь? – пробормотал он. – Я ведь не на него злюсь, на самом деле.

– А на кого ты злишься?

– Наверно, на себя.

Он протянул руку, помогая ей подняться.

– И, правда, пойду, помогу им. Еще не хватало Мишелю страдать из-за наших разборок.

– Ага, давай. И зовите меня, когда закончите, ладно? Займусь уборкой.

– Я думаю, мы с тобой раньше увидимся, за ужином. Там до вечера ковыряться.

Они вышли из каюты. Том повернулся к Нэлл, видно, собираясь что-то сказать, но только улыбнулся и быстро пошел прочь по коридору.

Нэлл всегда считала, что очень неплохо умеет контролировать свое сознание, но теперь ей стало казаться, что она не умеет ничего. Такое простое упражнение – представить красный куб на черном фоне, но она билась над ним уже второй час. В голову упрямо лезли посторонние мысли, неожиданные ассоциации – внутренний диалог не умолкал ни на секунду, превращая лаконичную запись психического потока в бессвязные обрывки фильма, снятого безумным режиссером.

Снова расслабиться, глубоко вздохнуть. Снова увидеть бархатную черноту без единой искорки света. Представить куб – ярко красный, глянцево блестящий, прохладный. Сосредоточиться на кубе, мысленно рассмотреть его с разных сторон…

«Хорошо», – услышала она, наконец, и ощутила теплую волну одобрения и симпатии.

Чужая воля скользнула сквозь нее, стирая напряжение и досаду, как влажная губка стирает мел на школьной доске.

«Отдохни».

Нэлл накрыла бархатная темнота, уютная и ласковая, как мамины ладони. Голову снова ломило, но это уже становилось привычным. Всему этому надо учиться с детства, рассеянно думала она. Медитации, расслаблению, сосредоточению. Как нас учат читать и писать. Может, тогда это не будет так мучительно трудно. А может, все еще проще. Может, наши мозги просто слабы для такого. Шесть слоев неокортекса. А надо семь. Или десять.

«Посмотрим, что получилось?»

Наверняка опять фигня, мелькнуло у Нэлл в голове, но она встряхнулась и снова всплыла в рабочее пространство. Последняя запись выглядела в нем черным шариком размером с горошину. Нэлл мысленно потянулась к ней, соскользнула в нее – и, наконец, увидела то, что и должна была увидеть – красивый стеклянный куб, медленно вращающийся в черной пустоте. Неплохая, в сущности, картинка была густо приправлена безнадежной усталостью ученика, в пятнадцатый раз набело переписывающего длинный тренировочный текст.

Следующую пару часов Нэлл провела, снова и снова погружаясь в странный обрывок воспоминаний, относящийся, видимо, к раннему детству Си-О. Она была рассеянным облачком, скользящим потоком, она плыла, как плывет рыбий косяк, в плотном гравитационном поле массивной планеты, то позволяя разгонять себя упругому давлению магнитосферы, то ныряя ближе к несущимся облакам с цветозапахом водяного льда. Вокруг планеты вращались несколько спутников, и она играла с ними, как волан играет с ракетками, как горная речка играет с валунами на дне – ловя импульсы гравитационных ударов, то ускоряясь, то замедляясь, соскальзывая с орбиты на орбиту. Где-то рядом была мама, и она знала, что та наблюдает за ней: ее согревала любовь, легкая, осторожная, нежная, едва касающаяся сознания…

Вернувшись в реальность, Нэлл еще добрых полчаса лежала в ложементе, рассеянно глядя в потолок. Чужие воспоминания медленно таяли в ней, растворялись, как растворяется наутро яркий, но сумбурный сон. Потом она все-таки встряхнулась, надела шлем, заглянула в «кейки» и проверила почту.

Во входящих было новое письмо от Майкла Бейкера.

– Доброго времени суток, Нэлл, – говорил ее научный руководитель. – Принимай поздравления! Наша пилотная статья попала в топ-лист Агентства. За последние двое суток – более семисот тысяч просмотров! Снимки поверхности Точки пользуются просто бешеным успехом, арт-бюро даже сделало с них несколько вариантов обоев для зрительного поля. Час назад я говорил с Рупертом, он спрашивал, когда мы сможем подготовить вторую статью о внутреннем строении Точки. Я ответил уклончиво, но он не скрывал, что наверху заинтересованы получить результат как можно скорее. В пару недель уложимся, а, Нэлл?

Нэлл широко зевнула и прослушала письмо еще раз. Бодрый голос Майкла звучал из какой-то другой, давно прошедшей жизни. Из жизни, в которой были важны топ-листы и индексы цитирования, распределение грантов и утверждение научных программ… Теперь все это казалось пеплом.

Вздохнув, она включила визор на запись.

– Ладно, Майкл, я напрягусь и попробую сделать материал за две недели. Но ничего не обещаю. Тут и без того полно работы. Так, сегодня и завтра мы будем стерилизовать каюту Мишеля Жерве и, если все пройдет успешно, выпустим его из медицинской капсулы. Ты, наверно, слышал, что Агентство отказалось его эвакуировать? Парень уже две недели как заживо замурованный, причем безо всяких перспектив. Кроме того…

Нэлл выключила запись и задумалась. Говорить ли Бейкеру про свое обучение у Си-О? Говорить не хотелось, да и не факт, что правительственная цензура это пропустит.

– …Кроме того, здоровье у нас у всех сейчас пунктирное – то оно есть, то его нет. Макс Гринберг вообще чуть не умер – Линда с трудом его выходила. Так что, сам понимаешь, все сроки условные. А если Руперт вдруг начнет на тебя давить, можешь прямо ему передать, что ради его прекрасных глаз я из шкуры выпрыгивать не буду.

Нэлл прослушала запись еще раз, мельком усмехнулась, представив, с какими постными лицами ее будут слушать чиновники-модераторы, и отправила письмо на Землю. На часах был седьмой час – вполне подходящее время, чтобы сходить поужинать.

Через полчаса она сидела в кают-компании и заворожено смотрела, как Алекс Зевелев взглядом гоняет по столу маленькую черную змейку. Змейка не то текла, не то скользила по гладкой поверхности, аккуратно огибая тарелки и стаканы.

– Я все-таки не понимаю. Зачем ему это нужно? – демонстративно не глядя на змейку, спросил Том.

– Он входит в девятую стадию, – ответила Марика так, как будто это что-то объясняло.

– Ну и что?

– То, что девятая стадия – это стадия Учителя. Ему просто нравится с нами возиться.

– Ты лучше с самого начала расскажи, – посоветовал Дэн.

Марика оглядела собравшихся.

– Ладно, попробую, – вздохнула она. – В общем, жизненный цикл углеродных существ состоит из десяти стадий. Ну, или из одиннадцати, как посмотреть. Пятая, седьмая и девятая имеют непосредственное отношение к репродуктивной функции. У нас, млекопитающих, пол задан генетически и по жизни не меняется, а у них, во-первых, три пола, а во-вторых, каждая особь меняет пол по мере взросления. И для полноценного развития маленькому углеродному одуванчику нужны все три родителя.

Змейка, притормозив, превратилась в черный шарик, и этот шарик скользнул Алексу в ладонь. Тот мягко сжал пальцы, пряча в кулаке углеродную каплю, и, расслабившись, откинулся на стуле.

– Зачатие нового Отшельника происходит…

– Отшельника? – переспросила Мелисса.

Марика нетерпеливо щелкнула пальцами.

– Их так называют. А еще – Хозяевами, Собирателями снов, и еще парой сотен имен, которые я буду переводить по полчаса каждое.

– Ладно, продолжай, – сказал Том.

Марика вздохнула.

– В общем, зачатие нового углеродного существа происходит, когда особь пятой стадии передает «Искру», или «Замысел», особи, находящейся в седьмой стадии, которая в дальнейшем этот замысел реализует. Можно соотнести пятую стадию с младшим мужским полом, а седьмую – с женским, просто по аналогии с нами. Свою первую стадию углеродный младенец проводит внутри разума матери, и первая стадия заканчивается, когда он обретает собственное тело. К концу второй стадии малыш научается делать свой Слепок и получает возможность путешествовать между звезд с помощью «Станций». На третьей стадии эти существа полностью асоциальны, каждый живет сам по себе и самостоятельно исследует мир. Зато на четвертой стадии они, напротив, жадно стремятся к общению с себе подобными. Потому что если подросток четвертой стадии не войдет в симбиотические отношения с Отшельником, находящимся в девятой стадии, он не сможет творить жизнеспособные Искры и никогда не станет взрослым.

– Господи, помилуй, – пробормотала Мелисса.

Нэлл поймала себя на том, что сидит с открытым ртом.

– Дело облегчается тем, что Отшельники на девятой стадии, которую можно соотнести со старшим мужским полом, сами стремятся найти ученика, – продолжала Марика. – Им просто нравится учить. Как процесс. И возиться со всякими недозрелыми разумами вроде нашего.

Они переглянулись.

– Значит, нам повезло, – сказала Нэлл.

– Ты даже не представляешь себе, насколько, – ответила Марика. – Если бы мы попали в лапы какого-нибудь типа на третьей стадии, я сразу посоветовала бы всем покончить с собой. Это был бы подлинный кошмар.

– Интересно, почему, – обронил Том.

– Потому что в юности они очень любопытны, но при этом совершенно безжалостны.

Нэлл показалось, что температура в кают-компании разом упала на несколько градусов.

– Вот как? Углеродные детишки тоже любят обрывать мухам крылышки? Любят смотреть, как они ползают и не могут взлететь – ну а потом обрывают и лапки тоже? – усмехнулся Том.

– Бывает и так, да, – отозвалась Марика и зябко повела плечами.

В кают-компании наступила тишина.

– Ну и что нужно делать в такой ситуации? – прищурился Том – Звать на помощь папу и маму? Кричать MAYDAY?

– Я спрашивала у патрона, что нам делать, если… Не нам конкретно, конечно. Земле. И он ответил, что при нападении Отшельника, находящегося на третьей стадии, единственный разумный выход – это постараться его убить. Сразу, всерьез и любыми возможными способами. Гамма-лазером, мощным термоядерным зарядом, еще чем-нибудь – неважно.

– Это что – шутка такая? – приподнял брови Том.

Нэлл впилась взглядом в Марику. Нет, та и не думала шутить.

– Как я поняла, фишка тут в том, что уничтожить даже юного Хозяина не в человеческих силах. Даже если мы превратим 99 процентов его материи в плазму и разметаем ее по всей Солнечной системе, даже если мы уроним его прямиком в Солнце – пока он может отправить свой Слепок на «Станцию», никакого серьезного вреда ему не нанесено. Они и без того меняют тела, как перчатки, перемещаясь от звезды к звезде в виде информационных пакетов.

– Ну и в чем тогда смысл предприятия?

– Смысл в том, что лучше быть осой, чем мухой. Осу тоже могут убить, если она мешает, но обрывать ей крылышки и лапки никто не будет – себе дороже.

Они снова переглянулись.

Монтаж передаточного лотка закончился в начале одиннадцатого вечера, и уже через десять минут Нэлл с Марикой, обе в скафандрах, методично опрыскивали из баллонов с пульверизаторами все поверхности в каюте Мишеля. Тиомицин, практически безвредный для здоровых людей и животных, для зараженных красными нитевидными водорослями был смертельным ядом. Достаточно было сделать всего несколько вдохов лекарственного аэрозоля, чтобы замкнутые колонии в бронхах начали отмирать, провоцируя анафилактический шок.

Когда они закончат, Марика расклеит по всей каюте полоски пленки-ловушки с питательным гелем. Если хотя бы на одной из них начнет развиваться новая экзобактериальная колония – процедуру придется повторить. Если же нет – рано утром Линда обработает антибиотиком внешнюю поверхность капсулы Мишеля, и кто-нибудь из бортинженеров прикатит ее сюда. Из запасника принесут новый спальник в герметичной пленке и контейнер с новыми туалетными принадлежностями. Потом наглухо закроется дверь в коридор, и Линда дистанционно откроет капсулу. Выбираться из нее и заново обустраиваться Мишелю придется самому.

«Интересно, какой запах у этого тиомицина? – рассеянно думала Нэлл, медленно ведя распылителем вдоль стыка стен. Раньше она как-то не удосужилась поинтересоваться этим вопросом, а теперь попытка понюхать лекарство была бы чистым самоубийством. – Надеюсь, он не очень воняет, иначе Мишелю не позавидуешь. Впрочем, ему в любом случае не позавидуешь».

Марика что-то мурлыкала себе под нос, то ли по-русски, то ли по-болгарски. Визор был включен – Линда контролировала ход работ. Нэлл покосилась на панель «кейки» в нижней части зрительного поля – против обыкновения, Мишель не был «очень занят» и, скорее всего, тоже наблюдал за их действиями.

Нэлл включила «кейки».

– Линда, а тиомицин сильно пахнет? – спросила она.

– Сильно, – буркнула та. – Он довольно летуч.

– И как Мишель будет жить в этой газовой камере?

– Если стерилизация пройдет успешно, Мелисса понизит в каюте давление, и он сублимирует.

– И запаха не останется?

– Какой-то останется, особенно сначала. Мы с Мелиссой не волшебницы. Пусть или терпит, или ждет еще сутки, – раздраженно заявила Линда.

– Я лучше потерплю, о райская птица моего сердца, – насмешливо ответил Мишель. – Мне кажется, ради счастья принять ванну я готов вынести любую химическую вонь.

Нэлл закончила обработку одной стены и перешла к следующей. Навстречу ей от угла двигалась Марика, ее зеркальный шлем помутнел от капелек аэрозоля. Нэлл подозревала, что ее собственный шлем выглядит не лучше, но изображение на зрительном поле оставалось ярким и четким – компьютер убирал все помехи.

– А что слышно про тормозящий вирус? – спросила она через пару минут.

– Тормозящий вирус? – не сразу поняла Линда.

– Мы говорили о нем сегодня утром. Вирус, препятствующий размножению нитевидных.

– А, ты об этом, – понизив голос, ответила врач. – Я хочу все-таки провести его клинические испытания. Когда у Мишеля начнется реабилитационный период, а Макс более-менее придет в чувство, я опробую его на себе.

– И оставишь станцию без врача? – подал голос Мишель. – Очень умно, браво!

– С тобой забыла посоветоваться, – сухо ответила Линда. Нэлл слегка напряглась, но, судя по вялым интонациям, эта перебранка была у них далеко не первой и, очевидно, не последней.

– Как он, кстати? – спросила Марика. – Еще не пришел в себя?

– Гринберг? Пришел в себя сразу после ужина, но через час заснул снова.

– Странно, а я не почувствовала… – рассеянно ответила биолог, работая распылителем.

– А должна была?

Марика не ответила, и на несколько минут в эфире наступила тишина.

– Нет, я его совершенно не чувствую, – сообщила она через паузу.

– Его мозг чист, – сказала Линда. – Ваш патрон держит слово.

– А! Тогда понятно.

– О чем это вы, милые дамы? – озадаченно спросил Мишель.

– О том, что Си-О пообещал Максу не внедрять в него коннектор, когда взялся за его лечение, – ответила Марика. – Ну, и не внедрил, Макс по-прежнему чист и слеп.

Мишель что-то пробормотал по-арабски, но больше ни о чем не спрашивал.

Нэлл закончила обработку второй стены и перешла к ложементу. Опрыскивать ложемент было с одной стороны проще – не надо было высоко поднимать руки, а с другой – сложнее из-за обилия деталей. Она уменьшила диаметр сопла и угол расхождения аэрозольной струи, опустилась на колени и на некоторое время отключилась от общей болтовни, полностью сосредоточившись на том, чтобы ничего не пропустить. Когда она, наконец, закончила с ложементом, Марика уже обрабатывала санузел.

– Кстати, мы можем не ждать до утра, – сказала Нэлл, с усилием поднимаясь на ноги. Скафандр все же изрядно сковывал движения. – Можно прямо сейчас посмотреть, не осталось ли здесь где цветозапаха нитевидных. От Европы ими просто несет.

– Думаешь, получится? – с сомнением откликнулась Марика.

– Я могу попробовать.

– Ну, попробуй. И давай тогда потренируемся на ванной. Я тут только половину опрыскала.

Нэлл вошла в санузел и остановилась на пороге, одновременно соскальзывая в ментальное пространство Си-О. Ей надо было увидеть каюту его глазами, различающими малейшие спектральные оттенки. На секунду или две ее охватил хаос, многомерный сияющий водоворот, а потом пронизало чужое внимание, как солнечный свет пронизывает хрустальный бокал. Не нужно было ничего объяснять – Си-О прочитал ее разом, в долю секунды.

Она ощутила ответную волну одобрения и нежности – и через мгновение увидела комнатку совсем иначе. Глаза узнали цветовкус стали и пластика, водяных капель и лечебного аэрозоля (этот странный вкус мог принадлежать только тиомицину!) И, словно легкий налет колючей пыли, словно ядовитая изморозь, на стенах, на потолке, на душевой кабине проступил слабый цветовкус экзобактериальных колоний.

– Вижу, – прошептала Нэлл, стараясь удержать в сознании нужный режим.

– Ага, я тоже, – напряженным голосом ответила Марика. – Ну, теперь держитесь.

Биолог шевельнула пальцем, включая пульверизатор, и на стену лег невидимый – и одновременно прекрасно видный – тиомициновый след. Изморозь нитевидных плавилась в этом следе, как плавится иней в жарком выхлопе тепловой пушки. Нэлл, покосившись на Марику, тоже включила свой распылитель, и добрую четверть часа они работали, не произнося ни слова.

– Глупости не говори, – хмуро сказала Линда.

– Это не глупость, – спокойно ответила Марика. – Все чисто. Можете сбрасывать давление.

– Давай расклеивай ловушки. Утром увидим, чисто там или нет.

– Твои ловушки проверят от силы полпроцента всей площади поверхности, а я вижу ее всю.

– ТЫ видишь?

– Ладно, не я. Тем более, черт подери!

– Нет.

– Что нет?

– Я не намерена снова и снова играть в русскую рулетку жизнями членов экипажа. Парень пролежал в капсуле две недели – пролежит еще несколько часов, не развалится. Мы все сделаем по правилам.

– Не веришь мне, да? – усмехнулась Марика.

– Не важно, верю я тебе или нет. Я отвечаю за жизнь и здоровье Мишеля. Мы все сделаем по правилам.

Биолог пробормотала по-болгарски что-то явно непечатное.

Нэлл добралась до кровати только в половине третьего ночи, а уже в начале седьмого ее разбудила Марика. Как они и думали, все бактериальные ловушки в каюте Мишеля оказались пустыми. Стерилизация была проведена успешно, и теперь Мелисса удаляла из каюты излишки тиомицина, сбросив давление до одной десятой атмосферы и подняв температуру до шестидесяти градусов. Процедура должна была занять еще пару часов.

Выслушав новости, Нэлл пробормотала: «Отлично, мы с тобой молодцы», и снова провалилась в сон.

Сны ей теперь снились яркие и причудливые, наполненные странными ощущениями из каких-то других ментальных реальностей. В последнем обрывке она бежала – на четырех лапах? – в полной темноте по причудливому лабиринту тоннелей и переходов, освещая себе путь чем-то вроде осязательной лампы, и ее переполняла бурная радость от того, что она, наконец, нашла то, что искала. Ей хотелось найти своих и поделиться с ними своей радостью, привести их сюда, но, сколько она ни принюхивалась, своих нигде не было…

Второй раз Нэлл проснулась в половине девятого утра. Ее голова была на удивление ясной, а тело бодрым. Если все шло по плану, Мелисса уже должна была закончить с удалением тиомицина и поднять давление в каюте Мишеля до нормального уровня. Быть может, Линда уже стерилизует снаружи его капсулу.

Нэлл быстро почистила зубы, приняла душ и причесалась. Заглянула в «кейки» – аватарка Дэна была окружена прозрачной сферой. Значит, он уже в скафандре. Операция явно вошла в завершающую стадию.

Нэлл отправила вызов Марике.

– Ну, как вы?

– Уехал, – звенящим от азарта голосом ответила биолог.

– Уже?

– Уже. Линда, коза, хоть и промариновала парня лишние пять часов, обработала его капсулу заранее, не дожидаясь проверки ловушек.

– И где он теперь?

– Вместе с Дэном, в коридоре. Ждут, когда Мелисса откачает воздух.

Нэлл кивнула. Чтобы случайно не занести в чистую каюту шальные споры, нужно было резко понизить давление в коридоре. Тогда при открывании двери ветер будет дуть из каюты, а не внутрь нее. Дэн туда не войдет – просто как следует толкнет вперед медицинскую капсулу, и она сама вкатится внутрь. Дверь тут же закроется, и Мелисса начнет снова поднимать давление, возвращая атмосферу к нормальным параметрам. И лишь когда это будет сделано, Мишель сможет выбраться из капсулы.

– Я бы на его месте уже все пальцы себе отгрызла, – заметила она.

Марика хмыкнула.

– Парень все утро читал нам стихи. По-французски, по-арабски и по-английски. Кое-что я даже запомнила. «Эй, новобранцы, садитесь к огню. Я не первых встречаю и хороню. Но пока вы живы, я вам объясню, как должен вести себя умный солдат, умный, умный, умный солдат, солдат королевы».

– Что-то средневековое, – удивленно заметила Нэлл.

– Это Киплинг, девятнадцатый век.

– А.

Марика вдруг издала негромкое восклицание, и у Нэлл быстро забилось сердце.

– Что?!

Несколько секунд было тихо, а потом Марика воскликнула:

– Есть! Готово! Капсула в каюте! Дэн сказал, его чуть не сдуло, – и она засмеялась от облегчения.

Нэлл переключилась в общий режим «кейки». Там было шумно и весело. Мишель возбужденно что-то рассказывал про муху и теннисный мячик, аватарка Алекса разливала виртуальное шампанское по виртуальным бокалам, Линда ворчала про «еще семь минут». Нэлл заметила, что аватарка Макса тоже активна, но он не принимает участия в общей болтовне.

– Сегодня завтрак будет на полтора часа позже, – объявила Мелисса.

– Да и пофигу, – отозвалась Марика.

– Как у нас на станции с легкими наркотиками? – спросил Дэн. – Я бы выпил бокал-другой чего-нибудь алкогольного.

– Можно в сок этилового спирта добавить, – предложила Марика.

– Венфорд, Рачева, возьмите себя в руки, – буркнула Линда.

– Почему бы и нет? Я считаю, что мы вполне можем себе это позволить.

Нэлл смотрела на часы в левом нижнем углу зрительного поля и следила, как истекают озвученные Линдой семь минут. Каждую секунду Мишель был все ближе к освобождению… и к заражению, если в каком-нибудь закутке все-таки остались споры нитевидных. Галдеж в «кейки» не умолкал, но Нэлл заметила, что француз больше не принимает в нем участия. Видимо, он тоже, не отрываясь, смотрел на часы.

Наконец, Мелисса пробормотала несколько слов по латыни, явно помянув Создателя, и Линда буркнула:

– Ладно. Пошел.

И в «кейки» разом наступила тишина.

После завтрака Нэлл нехотя села за статью и провела почти два часа, систематизируя данные по эхолокации Точки. План статьи был уже готов: в первой ее части следовало рассказать об измерении скорости звука в теле Точки, потом о резком усилении степени рассеяния звука на самых высоких частотах, потом об определении характерных размеров неоднородностей, рассеивающих звук, потом свои предположения о характере этих неоднородностей. Дело, еще месяц назад казавшееся ей захватывающе интересным, теперь виделось пустой формальностью, уступкой земному начальству. Гораздо больше ей хотелось закрыть глаза и снова соскользнуть в сияющий многомерный океан мыслей Си-О, побродить по извилистым закоулкам его памяти, увидеть причудливое отражение Вселенной в чужом разуме. Желание было таким сильным, что пару раз Нэлл всерьез задумывалась, а не послать ли Бейкера к черту.

Она уже приступила к работе над текстом, когда дверь с тихим звуком открылась, и в каюту вошел Том.

– Привет, Нэлли. Ты не будешь против, если я немного посижу у тебя?

Нэлл сняла виртуальный шлем и сладко потянулась.

– Привет, – улыбаясь, ответила она. – Ты очень вовремя: я как раз искала повод, чтобы отлынить от работы. Как там Мишель?

– Не знаю. Я уже часа три с ним не связывался.

Том присел на кровать и откинулся к стене, вытянув вперед ноги. Он выглядел спокойным, даже расслабленным, но что-то в его голосе заставило Нэлл насторожиться и заглянуть ему в глаза.

– Ты как, в порядке?

– Конечно, – ответил он.

Случись это неделю назад, она бы ему даже поверила.

– Том, что произошло?

– Ровным счетом ничего, Нэлли. Я просто хочу посидеть и подумать.

Она выбралась из ложемента, подошла ближе и села на пол у его ног.

– Ладно, – сказала она мирно. – Давай сидеть и думать вместе.

Том глубоко вздохнул и погладил ее по щеке.

– Просто у меня ощущение, что я готов сделать большую глупость… – сказал он. – А я не люблю делать глупости.

– Мы – люди, а значит, регулярно делаем глупости, – откликнулась она. – Расскажешь?

Том кивнул и надолго умолк.

– Я снова говорил с Си-О, – наконец, выдавил он. – А еще мне написал Руперт. И теперь я чувствую себя загнанной в угол крысой. Что делают крысы, загнанные в угол?

Нэлл потерлась щекой о его руку.

– Руперт велел тебе взять зонд?

– Да. Причем в жесткой форме. Типа, это приказ, и все такое.

– Ты можешь не подчиниться. У него больше нет на тебя рычагов воздействия.

– Да, я могу не подчиниться. Но тогда кто я и зачем я?

Нэлл подняла голову и удивленно посмотрела ему в лицо.

– Ты – это ты. Вещь в себе. Ментальная вселенная…

Том невесело усмехнулся.

– Я – капитан Юноны, Нэлл. По крайней мере, был им до сегодняшнего утра.

– Был им? Ты что – подал в отставку? Послал в ад Руперта?

– Пока еще нет. Но долго тянуть с решением не получится. Если я проигнорирую его письмо, это тоже будет ответом.

Они помолчали.

– А что патрон? – осторожно спросила Нэлл после паузы. – Неужели потребовал от тебя Слепок в обмен на зонд? Как-то не похоже на него…

– О, нет, – с усмешкой ответил Том, – ничего такого. Напротив, он сказал, что зонд – это просто подарок, и что меня это ни к чему не обяжет.

– Тогда что тебе мешает принять этот подарок?

Том медленно провел рукой по своим волосам.

– Я ему не верю, – вымолвил он, наконец. – Я чувствую, как он меня продавливает, но ничего не могу с этим сделать. Это как гипноз… или как ночной кошмар: приходишь разговаривать во всеоружии чувств и мыслей, а уходишь с ощущением, что тебя вывернули наизнанку. Сегодня… – он запнулся. – Сегодня я просто позорно сбежал. И поклялся, что больше никогда не отправлю ему вызов. А через час пришло письмо от Руперта. Смешно?

Нэлл покачала головой.

– Том. Ты позволишь мне послушать ваш разговор?

– Тебе – да, позволю. Но больше никому. Комиссия по контакту обойдется. Все, что они хотят – это продать нас подороже.

Нэлл поднялась с пола, шагнула к ложементу и надела шлем. Через пару десятков секунд на зрительном поле появилась новая иконка, маркированная как лог.

– Господин посол? – как всегда церемонно спросил капитан.

– Доброе утро, Том.

– Прежде всего, я хотел бы извиниться за вчерашнюю безобразную…