Текст книги "Бурбон и секреты (ЛП)"

Автор книги: Виктория Уайлдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

– Фэй, – тихо сказала Мэгги. Ее глаза наполнились слезами, пока она смотрела, как я хожу по комнате. Если бы я перестала двигаться, то разрыдалась бы, а я не могла этого сделать прямо сейчас. – Мама расстроена. Она не встала с постели, чтобы пойти на работу, и я беспокоюсь... Я думаю...

Но я прервала ее.

– Я не могу... – начала я. – Я могу изменить свое мнение, Мэгги, о том, чем хочу заниматься до конца жизни. И стать офицером полиции представлялось лучше, чем оказалось в реальности. – Я сглотнула, чувствуя, как больно говорить все это. – Мама понимает. Почему ты не можешь?

Она расправила плечи.

– Это твое объяснение? Ты изменила свое мнение о карьере, о которой говорила последние десять лет своей жизни? Ты уверена, что тебе больше нечего мне сказать?

Я сделала выбор, и я бы сделал его снова, если бы это означало защитить людей, которых я люблю. И если для этого мне придется солгать сестре, то я сделаю это.

Глава 6

Линкольн

Я кручу на пальце свое золотое кольцо. Я надеваю его только тогда, когда нахожусь рядом с моими девочками. Оно уже давно не означает того, что должно было означать – обещание любить кого-то. Обещание, которое было нарушено, а я и не догадывался об этом. И я даже не мог выпустить свою ярость. Я оплакивал ту, на кого так злился, столько слов осталось невысказанными между нами. Семейное проклятие, трагедия – как бы кто ни назвал то, что случилось с Оливией, это не имело значения. Я пережил все это, зная, что она сделала, чтобы сломать нас. И мне кажется, что произошедшее сломало и меня.

– У меня нет желания что-то исправлять. Я перестала любить тебя давным-давно. – Она сказала это так, словно сожалела, но я знал, что она слишком хорошо хранила секреты, настолько, что мне и в голову не приходило, что у нее вообще кто-то был.

Так что теперь я снимаю кольцо, когда не играю ни одну из отведенных мне ролей – одинокого вдовца, родителя-одиночки, любящего отца или самого востребованного в Кентукки мастера-дистиллятора. Когда мне нужно быть кем-то другим, а не добродушным братом Фоксом, и брать то, что я хочу, а не расшаркиваться или следовать правилам.

Гриз: Ты планируешь рассказать о своем бленде в ближайшее время?

Мой дедушка очень напорист, когда загорается какой-то идеей. Черт, он напорист в отношении почти всего. Просто он преподносит это так, что кажется, будто это твоя идея. А когда речь заходит о бурбоне, он всегда полон идей. С тех пор как мой младший брат выпустил специальный бленд бурбона, Гриз ожидает, что и мы с Эйсом сделаем то же самое. Превзойти ожидания – это по части Эйса. От меня ждут отличного бурбона каждый день, а теперь я должен сделать что-то особенное. Меня это не радует и не вдохновляет. Скорее, меня это раздражает.

У меня есть идея, что я могу сделать, но она не вызовет восторга. Мой дедушка открыт новому, но Эйс непреклонен в соблюдении правил. Он не хочет выпускать ничего, кроме бурбона. Никакого бурбона, выдержанного в специальных бочках, или чего-то, что может увести нас от сути того, что производит «Фокс Бурбон». Из-за этого я не могу найти подходящий момент, чтобы предложить свою идею, поэтому я игнорирую вопрос Гриза, когда он его задает.

Прочистив горло, я смотрю в зеркало, одним движением смахивая конденсат. Морщин вокруг глаз стало больше, чем я помню. Но на голове по-прежнему много волос. Это одно из преимуществ мужчин Фоксов. Даже у Гриза все еще густая шевелюра. Хотя сейчас она почти белая, как и его густые усы. Когда-то мы с ним были очень похожи. Наши волосы темнее, чем у моих братьев, и становятся волнистыми, когда отрастают. Может, пришло время сменить образ. С помощью бритвы я привожу в порядок шею, но щеки не выбриваю начисто, а оставляю пятичасовую щетину. Сейчас середина зимы, и погода достаточно холодная.

– Папа, ты скоро? Мне нужно взять халат. – Лили стучит, потом еще раз, громче, всего через пару секунд. – Ты меня слышишь? Ты опять пялишься на себя в зеркало?

Господи, этот ребенок.

Усмехнувшись, я оборачиваю полотенце вокруг талии и открываю дверь.

– Почему твой халат в моей ванной?

Она закатывает глаза. В ее девять лет у нее уже отлично это получается.

– У тебя ванна лучше, пап.

Я улыбаюсь ей.

– Купил тебе новые бомбочки для ванны.

Ее глаза загораются, когда они встречаются с моими в зеркале.

– Да, где?!

– Положил их на полку. – Я киваю в сторону угла. Мне несложно быть папой девочек. Если бомбочки для ванны вызывают у них такие улыбки, то я с радостью куплю им столько, сколько они захотят, пока они не увлекутся чем-то еще. Мои дочери уже достаточно наплакались и настрадались за свою короткую жизнь. Они заслуживают лучшего, чем то, что им выпало.

Я прохожу в гардеробную и выбираю пару джинсов для сегодняшнего вечера.

– Уютный ванильный крем и искрящийся редлберри. Папа, редлберри – это ведь не настоящий фрукт, верно?

Я перебираю свои рубашки, когда она находит меня.

– Не думаю, Лил, – кричу я из гардеробной.

– Здесь написано, что это не настоящий фрукт. – Она поднимает мой телефон, чтобы показать результаты поиска. – О, тебе пришло сообщение. Дядя Эйс говорит, что пьет с парой придурков в «Midnight Proof». – Ее глаза расширяются, губы сжимаются, когда она осознает, что только что сказала. – Я просто прочитала.

Изогнув бровь, я протягиваю руку за телефоном.

– Не читай мои сообщения, пожалуйста. С тебя причитается в банку ругательств.

– Технически, с дяди Эйса.

Я надеваю очки и смотрю на экран.

– Лили, на мой телефон установлен пароль.

Кивнув, она улыбается.

– Я знаю дату своего рождения, папа.

Как я могу не рассмеяться и не поаплодировать этому? Но я продолжаю строить из себя строго отца еще пару минут.

– Как ты узнала, что это твой день рождения, а не Ларк?

Она подходит к дальней стене гардеробной, встает на маленький табурет, и тянется к ряду темных рубашек.

– День рождения Ларк ты используешь как пароль к компьютеру. А свой день рождения – для пароля на всех дверях.

– Серьезно? – Я сохраняю невозмутимый вид.

– Вот! Надень это. – Она протягивает мне черную рубашку, а затем спрыгивает с табурета. – Она больше всего тебе идет.

– Держись подальше от моей электроники, малышка, – кричу я ей вслед.

Спускаясь по лестнице, я замечаю Ларк, разлегшуюся на диване и смотрящую Netflix. Я разглядываю ее внимательнее, потому что моя одиннадцатилетняя девочка с каждым днем все больше похожа на подростка – косы и платья сменились спортивными футболками, гольфами и блеском для губ. От этого, честно говоря, у меня щемит в груди.

– Ларк, тебе не понравятся мои следующие слова, но я все равно их скажу. – Я смотрю на часы. Грант будет здесь с минуты на минуту. – Тебе нужно посмотреть что-то вместе с сестрой.

– Ну, пааап, – стонет она. – Почему я должна это делать? Лили сейчас даже не здесь. – Она быстро садится и смотрит на меня, пока я иду в сторону кухни.

Я достаю упаковку с мороженым и две вазочки, когда моя старшая бросает на меня убийственный взгляд. Я думал, что это случится только через несколько лет, но Ларк вот-вот исполнится двенадцать, и моя милая девочка быстро превращается в огнедышащего дракона, обуреваемого хаотичными эмоциями. А еще она больше не смеется над моими шутками. Она закатывает глаза, хмыкает или, что мне больше всего нравится, игнорирует.

– Так ты уже решила, что хочешь устроить на свой день рождения в этом году? – Я задерживаю дыхание, ожидая и надеясь, что она планирует просто потусоваться с парой друзей.

– Спа-вечеринка с ночевкой с несколькими девочками из моей команды по софтболу, и, возможно, с несколькими из моего прошлогоднего класса. И этого года тоже. Может быть.

Слава богу. С несколькими подружками я справлюсь.

– Ладно, кто планирует эту спа-вечеринку с ночевкой?

Она улыбается, но улыбка шкодливая. Еще до того, как она отвечает, я понимаю, что не понял, на что согласился.

– Может быть, тетя Хэдли сможет помочь тебе?

Черт. Я косо смотрю на нее, беру две ложки и протягиваю одну ей. Приподняв брови, я описываю своей круги в воздухе.

– Что это значит – «помочь мне»? Тебе придется рассказать, как ты себе это представляешь. И о каком количестве приглашенных идет речь?

– Пятнадцать или около того. – Она поднимает глаза и видит выражение неподдельного ужаса, которое я пытаюсь скрыть.

Но я уже качаю головой.

Вслед за этим она говорит:

– Это не так уж много, папа. И мы, наверное, даже не будем спать. Мы, скорее всего, будем делать маски для лица и бальзам для губ.

– Ларк, это вся команда по софтболу. А не несколько друзей, – говорю я так спокойно, как только позволяет моя выдержка. – Можешь выбрать двух?

Она тяжело выдыхает и наклоняет голову, словно вопрос был нелепым.

– Папа…

Очевидно, что это был неправильный вопрос – почти подросток дает мне шанс подумать еще раз, каким родителем на самом деле я являюсь.

– Моя команда по софтболу – мои лучшие друзья, но если я приглашу кого-то из них, то мне придется пригласить всех. Так что их будет около двадцати.

– Это меня не радует. Что случилось с пятнадцатью? Это число мне нравилось больше.

Она закатывает глаза, но вместо того, чтобы позволить ей провалиться в кроличью нору убеждения «мой папа – просто позор», я открываю крышку упаковки с мороженым и пытаюсь сменить тему.

– Давай, скажи мне, яд ли это, прежде чем я попробую. Ты моложе, у тебя больше шансов выжить.

На ее лице появляется легкая улыбка.

Попалась.

Она ковыряется в нем ложкой и достает огромный кусок шоколадного мороженого с арахисовым маслом.

Почти в тот же момент, когда мороженое попадает в рот Ларк, Лили влетает на кухню, проскользив в своих пушистых носках добрых три фута, пока не останавливается на расстоянии вытянутой руки от стойки.

– Папа, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, можно мне мороженое?

– У тебя в руке «Орео».

Она отправляет его в рот, а затем показывает пустые ладони. С полным ртом печенья, она поднимает вверх два больших пальца. Я сдерживаю смех, потому что именно так я бы поступил в ее возрасте.

Ларк зачерпывает еще одну ложку и говорит:

– Значит, пятнадцать – это нормально?

Меня обвела вокруг пальца собственная дочь.

– Ты меня провела, да?

Она улыбается, засунув в рот еще одну ложку мороженого.

– Я училась у лучших.

– Мммм, похоже, так и есть. – Облизав ложку, я опускаю ее в раковину. – Сегодня в девять часов в кровать, – говорю я, пока достаю посыпку из верхнего шкафа. – У вас обеих была напряженная неделя. Я хочу, чтобы вы спали, когда вернусь домой.

– А когда ты вернешься? – спрашивает Ларк, чокаясь ложками с сестрой.

– Поздно. И определенно после девяти.

– Ты идешь на свидание? – спрашивает Лили. Вопрос заставляет меня замереть, потому что они никогда не спрашивали меня об этом раньше. Изредка я получаю сообщение о том, что мама подруги интересуется, не одинок ли я, но они корчат недовольные лица и больше ничего не говорят.

Я прочищаю горло.

– Нет, просто встречаюсь с новым другом.

И это правда. Меня не интересуют свидания. Флирт, выпивка и несколько случайных встреч – вот и все. Все остальное в моей жизни уже было. Влюбленность, женитьба, дети, а потом постепенное отдаление. И закончилось все еще хуже. Любая, кто знает мою фамилию, тоже не захочет ничего другого. Это глупо, но кажется слишком реальным, чтобы игнорировать тот факт, что практически любая женщина, влюбившаяся в Фокса, в итоге умерла. За исключением моей новой невестки, Лейни, которая едва спаслась от сильного пожара, взрыва рикхауса и серийного убийцы. Я надеюсь, что она уже понесла епитимью, чтобы носить нашу фамилию и избежать проклятия.

Моим девочкам не нужно знать, почему в их жизни никого не будет. Я просто не хочу этого.

– Что за новый друг? – спрашивает Грант, проходя через гостиную и направляясь на кухню.

– Дядя Грант! – кричит Лили и подпрыгивает на диване, катапультируясь на его спину.

– Никогда не надоедает, – говорит он с улыбкой, когда Ларк дает ему «пять» и соединяет костяшки пальцев.

– Полагаю, ты направляешься в «Midnight Proof»?

Я оглядываюсь в поисках второго ботинка.

– Да, а что?

– Хэдли уговорила Лейни помочь ей с баром сегодня вечером. – Он бросает на меня взгляд, который я прекрасно понимаю – он не в восторге от этого. – Присмотри за моей женой, пожалуйста.

Мой брат всегда был собственником в отношении близких людей, но после того, как в его мир вошла Лейни, это вышло на новый уровень. Приятно снова видеть моего младшего брата влюбленным и счастливым. Я не был уверен, что когда-нибудь стану свидетелем этого. У нас, семьи Фокс, было несколько трудных лет. Это выбило Гранта из колеи, и я понимаю его чувства, потому что тоже пережил это.

– Я присмотрю, – говорю я, целуя Лили в макушку. – Лейни может и сама справиться, ты же знаешь. – Я показываю на Ларк. – Мы поговорим о вечеринке позже. Будь мила со своей сестрой ради меня?

Она улыбается и сжимает мое плечо. Это свойственно мужчинам Фоксов. Мы не обнимаемся, но, когда один из нас гордится или рад видеть другого, он всегда крепко сжимает плечо. Ларк заметила это. Она по-прежнему меня обнимает, но я все равно люблю, когда мне крепко сжимают плечо.

– Не хочешь подняться ко мне и выпить? – спрашивает меня фотограф. Симпатичная брюнетка, чье имя я намеренно игнорировал именно по этой причине.

Я не хочу, чтобы это зашло дальше – что-то не так, и эта женщина связана с огромным изданием. Местные сплетни – это одно, но я достаточно умен, чтобы понять, что ее связь с «The New York Times» может привести к проблемам. У нее есть масса способов повлиять на историю Мюррея. Она красива, но ночь веселья не стоит возможных осложнений.

– Завтра рано вставать, и мне нужно поговорить с моей подругой в баре, прежде чем я отправлюсь домой. – Хотя это в основном правда, я еще не готов идти домой. – Но спасибо, что составила мне компанию сегодня вечером.

По ее напряженной улыбке и кивку я понимаю, что она не ожидала, что я попрощаюсь с ней так быстро. Она предложила выпить в баре отеля, а это означало, что сегодня ей совсем не хочется осматривать Фиаско или посещать подпольный бар, о котором я упоминал ранее. Было бы так просто отвести ее наверх и подурачиться. Отсосать, трахнуть, смыть и повторить. Мне трудно вспомнить, когда я в последний раз чувствовал что-то похожее на настоящее притяжение, не говоря уже о той химии, которая лишает способности мыслить, а только реагировать и поддаться ей. Этот танец, который лишает двух людей здравого смысла и дыхания, и заставляет желать большего. Да, сегодня ничего этого не произойдет. Я целую ее в щеку, оплачиваю счет и благодарю за прекрасный вечер.

Меньше, чем через двадцать минут я спускаюсь по лестнице и прохожу через двойные дубовые двери «Midnight Proof». Меня встречает теплый приглушенный свет люстр и звуки джазового трио, начинающего свое выступление. Разогретая публика и знакомые лица стирают все мысли о моем вечере с фотографом. Разумнее было бы отправиться домой, но Эйс уже дважды написал мне, жалуясь на компанию, в которой он проводит вечер. Мне всегда лучше удается очаровывать людей, которые действуют Эйсу на нервы.

Когда я направляюсь к бару, моя лучшая подруга широко улыбается мне.

– Что ты здесь делаешь? – Она смотрит на Эйса через весь зал. – Я думала, что вы оба уже спите в это время.

Я отмахиваюсь от нее.

– Он не услышит, как ты подшучиваешь над его возрастом, находясь так далеко отсюда.

Сегодня здесь многолюдно – самые разные люди пришли поговорить о бурбоне и лошадях. Ведение дел в непринужденной обстановке всегда способствует заключению выгодных сделок.

Я бросаю взгляд через барную стойку и направляюсь к своей невестке.

– Что ты там готовишь?

Она поднимает на меня пристальный взгляд.

– Линк! Это мой муж послал тебя присматривать за мной?

Я улыбаюсь ей.

– Никогда!

Смеясь, она заканчивает готовить напитки.

Хэдли смотрит на меня со знанием дела.

– Дерьмовое свидание?

– Не свидание. Просто хотел отвлечься. – Я пожимаю плечами.

Она бросает на меня невозмутимый взгляд, желая узнать больше подробностей. Когда она понимает, что это все, чем я собираюсь поделиться, она с пониманием улыбается.

– Вот, сегодня «Манхэттен», – говорит она, протягивая мне коктейль. – Не мог бы ты сказать Брэди на входе, что шоу начинается через пять минут.

Я постукиваю костяшками пальцев по барной стойке.

– Уже иду. – Когда я добираюсь до двойных дверей, свет уже гаснет. Я наклоняюсь к Брэди, вышибале. – Хэдли говорит, что шоу вот-вот начнется, так что пора ограничить вход.

Он кивает и делает то, что должен.

Я все еще стою там, когда джаз-бэнд начинает играть немного громче, исполняя что-то знакомое. Звучит басовый рифф, а через несколько мгновений вступает труба. Прислонившись спиной к кирпичной стене, задрапированной черными бархатными шторами, я оглядываюсь по сторонам, рассматривая парочки и компании, расположившиеся за столиками и в лаунжах, которые потягивают напитки из разных бокалов. Я замечаю своего брата, беседующего с мужчиной в костюме, и в этот момент в зале становится тихо. Такая тишина наступает перед зимней бурей. Шторм, который, как вы знаете, приближается, но еще не прорвался сквозь тучи.

Приглушенные голоса перешептываются и ждут начала выступления певицы и эксклюзивного бурлеска. Я и забыл, что будет в сегодняшнем шоу. Это объясняет, почему в будний вечер здесь так много народу. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как Хэдли упомянула о нанятой ею «танцовщице бурлеска». Сегодня вечером пройдет первое шоу.

Я потягиваю свой «Манхэттен», ржаной виски – приятная замена моему обычному чистому бурбону. Когда я прихожу в «Midnight Proof», я позволяю Хэдли или бармену, который наливает в этот вечер, выбрать напиток для меня.

Вермут обволакивает мой язык, а ржаной вкус приятно ощущается во рту. Приглушенное освещение в сочетании с музыкальной прелюдией и моим напитком расслабляют. Но тут громкая и внезапно оборвавшаяся труба привлекает мое внимание. В центре зала вспыхивает один софит, и перед ним появляется женщина в черном плаще. Ее темные волосы собраны на одну сторону чем-то похожим на сетку с розовыми драгоценными камнями, отражающими свет. Драматические звуки и освещение усиливают эффект. Я внимательно смотрю на ее силуэт, жаждая узнать, что скрывается под плащом.

Я поправляю очки и делаю еще один глоток своего напитка. Но когда она поворачивается, чувство удовлетворения, которое я испытывал мгновение назад, улетучивается.

Зеленые глаза, которые я когда-то принял за голубые, подчеркнуты дымчатым макияжем, который заканчивается точками по бокам. Маленькая родинка, которая находится чуть правее, немного выше скулы, служит еще одним подтверждением. Я знаю эту родинку. Так же, как знаю, что она натуральная блондинка, а не брюнетка.

Фэй, чертова, Кэллоуэй.

Гнев вспыхивает во мне, подобно тому, как спичка воспламеняется, если провести по красному фосфору. Это химическая реакция, которая за миллисекунду превращает один элемент в другой. Мощная эмоция разливается огнем по моим конечностям, спускается по спине, заставляя мой член покалывать, а каждый дюйм моей кожи пылать.

Я стискиваю зубы так сильно, что у меня болит челюсть. Какого хрена она вернулась в Фиаско? Я сгибаю руку, вспоминая ту ночь, когда на краю кукурузного поля рядом с моим домом меня шантажировали гребаным орудием убийства через мгновение после поцелуя, которого никогда не должно было случиться. Это должно было быть похоже на расплату, наш поцелуй в том поле, после всего, в чем моя жена призналась мне той ночью. Но это не было похоже на расплату, и это меня разозлило.

Музыка переходит в старую мелодию, которая постепенно затихает, а затем певица группы затягивает вступительный припев. Должно быть, весь зал разделяет ее настроение, что она чувствует себя хорошо... потому что гром улюлюканья и свиста раздается как раз в тот момент, когда Фэй развязывает пояс на плаще. Его концы свисают по бокам, раскачиваясь из-за того, как эффектно она взмахивает запястьями. Ее пальцы, затянутые в атласные перчатки, сжимают полы плаща, удерживая его запахнутым еще мгновение. Секунду спустя музыка становится громче, выше, и она сбрасывает плащ так легко и соблазнительно, что я не могу отвести взгляд. На ней осталось лишь пятно пыльно-розового кружева и атласа. Оно сверкает и переливается, когда луч софита повторяет ее движения.

Черт возьми. Я меняю положение, понимая, что мое тело реагирует на нее. Мой член твердеет, а лицо краснеет, и я чертовски зол, что она здесь. И тут меня осеняет – это не разовое шоу. Она, блядь, здесь работает.

Я окидываю взглядом ее тело, и у меня текут слюнки, когда я наблюдаю, как покачиваются бедра. Ее талия напоминает песочные часы. Невозможно смотреть на что-либо или кого-либо еще, пока она скользит по залу, а ее бедра движутся в такт барабанному бою. Когда я наконец сглатываю, то оглядываюсь по сторонам и вижу, что весь зал сосредоточен на ней. Она притягивает все взгляды. Так, что ей вслед поворачиваются головы и тела. Все смотрят только на нее, включая меня.

Фэй останавливается перед столиком, где сидят Эйс и его компания. Трое мужчин непринужденно наблюдают за ней, каждый из них держит в руке бокал с бурбоном. Их взгляды скользят по ее телу, и я уверен, что в их головах проносится множество мыслей. Многие из них проносятся и в моей.

Она садится на стол перед ними, не сводя глаз с одного из придурков, о которых говорил мой брат ранее, и поднимает руку в перчатке над головой. Не торопясь, она стягивает атласную перчатку до локтя, а затем, засунув один палец в рот, с помощью зубов стягивает ее до конца.

– Что скажете, мальчики? – Фэй обращается к группе, достаточно громко, чтобы зрители могли ее услышать, прерывая страстную песню. – Хорошо себя чувствуете? – Крики и свист эхом отражаются от стен, и я улыбаюсь, как чертов идиот. Ее сексуальная улыбка доведена до совершенства. Каждое ее выражение лица и движение – не просто так.

Ее руки опускаются на бедра, грудь выступает вперед, и она тянет за шнурок на и без того едва прикрывающем ее наряде, снимая верхний прозрачный слой розового цвета. Она остается в розовом атласном бюстгальтере и трусиках. В свете люстр и софитов ее кожа мерцает. Два ряда кристаллов обнимают ее шею и, словно капельки воды, стекают с ключиц, свободно падая на аппетитную грудь, обрамляя каждую.

Громкий свист, доносящийся из бара, заставляет меня прочистить горло и моргнуть. Такое ощущение, что меня только что ударили по лицу. Мне нужно уйти. Я должен пойти домой и разобраться с этими чувствами утром. Но я не двигаюсь с места. Не могу.

Я слежу за ее перемещениями по залу. Фэй улыбается и подсаживается к одному из мужчин, с которыми общался Эйс. Какой-то мудак, владелец аукционного дома, который сегодня был на частной экскурсии по винокурне. Его мясистая рука лежит у нее на пояснице, пальцы расположены ниже, чем я бы счел приличным при прикосновении к незнакомке.

Она наклоняется ближе и что-то шепчет ему. Затем улыбается, отодвигается от него, запрокидывая голову, и оказывается лежащей у него на коленях. Но когда ее голова полностью откидывается назад, она встречается со мной взглядом. Это всего мгновение, но ее тело напрягается, и беззаботное, кокетливое выражение лица исчезает, когда она задерживает на мне свое внимание еще на несколько мгновений.

– Тебя не должно быть здесь, и ты это знаешь, – бормочу я себе под нос. Не могу понять, что бесит меня больше: то, что она вернулась в мой город, или то, что я не могу оторвать от нее взгляд. Мой член дергается, когда она проводит руками по своему телу, а затем, сменив темп, встает и двигается по открытому пространству между стульями и сценой. Она заводит весь зал, и я готов поставить деньги на то, что ни одна женщина в этом заведении не осталась сухой, а мужчина – мягким.

Скрестив руки на груди, я еще раз окидываю взглядом ее тело. Плечи отведены назад, подчеркивая форму полной груди, которая так и норовит вырваться из розового, идеально ее облегающего, атласа. Мой большой палец тянется к губам, и я задумчиво провожу по ним, размышляя о том, какова она на ощупь – настоящая, пышная, аппетитная. Гладкая кожа над ягодицами и там, где изгиб ее задницы встречается с бедрами, когда она поворачивается, выглядит как идеальное место для пальцев и зубов.

О чем, черт возьми, я думаю?

Певица снова начинает припев, и в зале раздается еще больше свиста, когда Фэй сначала отстегивает пояс с подвязками справа, а затем прикрывает рот, словно говоря – Упс! Когда она отстегивает его с другой стороны, ее глаза встречаются с моими, и на этот раз она ухмыляется и начинает двигаться ко мне. Не смей, мать твою.

Я слышу, как Брэди, вышибала рядом со мной, говорит:

– Черт возьми, она идет сюда... – Тыльной стороной ладони он толкает меня в грудь.

Подойдя ко мне, она подмигивает, она черт возьми, подмигивает. А потом ее внимание переключается на Брэди. На этого гребаного парня, который выглядит как полузащитник и на целых шесть дюймов ниже меня. Он сглатывает и смотрит на Фэй. Господи, он выглядит как идиот.

– Привет, красавчик, – говорит она сладким, высоким голосом с кентуккийским акцентом, громким и гордым. – Ты не мог бы мне помочь?

Но я не даю ему ответить.

– Здесь есть молния, или мне понадобится нож? – вмешиваюсь я. Мой голос низкий и достаточно громкий, чтобы быть уверенным, что она меня слышит.

Ее взгляд устремляется ко мне. Молчаливый диалог между нами очень простой. Он не посмеет, блядь, прикоснуться к тебе, так что лучше попроси меня об этом одолжении.

Она оглядывается через плечо на толпу. Софиты по всему залу освещают столы, обеспечивая достаточно света, чтобы все видели, с кем она планирует играть. Со мной. С улыбкой на губах она оборачивается, проводит рукой по предплечью и сжимает мои пальцы, направляя обратно к бару, где ждет свободный табурет. Когда мы оказываемся там, она прижимается ко мне, проводит пальцами по груди, а затем слегка подталкивает к табурету как раз в тот момент, когда труба берет высокую ноту. Толпа сейчас не так шумит, но это движение вызывает свист и улюлюкание. Отступив назад, она медленно поднимает ногу, и ее каблук оказывается прямо над моим поясом. Мои руки не двигаются, когда она наклоняется вперед и просит:

– Помоги мне немного, Фокс.

Невозможно отвлечься от того, где мы находимся, но мое тело гудит от предвкушения прикоснуться к ней. Джаз-бэнд играет инструментальную интерлюдию, и я делаю это. У ее туфель на каблуках нет застежки. Пушистый мех, покрывающий носок, дополняет образ: она, черт возьми, девушка в стиле пин-ап с головы до ног. Я снимаю туфлю сначала сзади, потом спереди и отбрасываю в сторону. Я слышу, как несколько человек выкрикивают мое имя, а Хэдли или Лейни – кто-то из них – снова свистит из-за барной стойки.

Начиная от лодыжки, я скольжу пальцами обеих рук по ее икре к колену, затем прикасаюсь к бедру. Я веду ладонями не по бокам, а по задней поверхности, медленно стягивая светло-розовые чулки в сеточку. Скатывая их вниз по ноге, я касаюсь пальцами ее гладкой кожи, оставляя мурашки. Это не должно быть так приятно. Люди, наблюдающие за происходящим, должны заставить меня остановиться, но этого не происходит.

Она меняет ноги и подает сигнал, чтобы я занялся другой. Повторяя те же движения, я не могу удержаться и смотрю на ее лицо, сосредоточившись на пухлой нижней губе, окрашенной в тот же розовый цвет, что и сетка, которую я стягиваю вниз. Когда я поднимаю взгляд и смотрю ей прямо в глаза, она сглатывает, с трудом сохраняя игривое выражение лица. Мое сердце бешено колотится, когда пальцы задерживаются на ее коже. И у меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на родинку на ее щеке, замечаю, как напрягается ее горло, когда она сглатывает, и как вздымается ее грудь, когда она наблюдает за мной.

Как только я убираю пальцы, транс между нами нарушается, и она возвращается в образ. Теперь она стала еще ниже без каблуков, ее взгляд задерживается на мне на короткое мгновение, а затем снова устремляется на маленькую круглую сцену. Она набрасывает чулки себе на шею, кружево с двух сторон ложится на ее грудь. Труба, бас и певица заканчивают песню протяжной фразой «feeling good», и она отбрасывает в сторону атласный бюстгальтер, обнажая только ложбинку. Чулки, стратегически правильно свисая с шеи, прикрывают ее, пока она гордо удаляется в гаснущем свете, оставляя после себя эхо аплодисментов. Я потираю большим пальцем подушечки пальцев. У меня такое чувство, будто меня только что трахнули. И удовлетворение не заставляет себя ждать.

Это очень отчетливое чувство, то самое, которое я испытал в ту ночь, когда наткнулся на нее на краю темного кукурузного поля. Только теперь она сменила грязь и кровь на атлас и сетку. Время ни черта не изменило – она все так же опасна.

Было легко выяснить, чем она занималась на этом поле, особенно, когда стало известно, кого объявили пропавшим без вести вскоре после этого и зачем ей понадобилось алиби. Каковы бы ни были ее мотивы вернуться сейчас, я собираюсь это выяснить. Но не сегодня.

– Линкольн, – раздается низкий голос Эйса, когда он машет мне рукой. Я прочищаю горло, моя голова все еще кружится из-за этой женщины.

Я улыбаюсь, проходя мимо бара, и Хэдли спрашивает:

– Что ты думаешь о шоу?

Бросив на нее ничего не выражающий взгляд, я снова сосредотачиваюсь на брате. Мне нужно переключиться с девушки, которую я только что раздевал так открыто, так возбуждающе, – на что угодно. Проклятье.

– Я хочу представить тебе Брока Блэкстоуна, – говорит Эйс, когда я подхожу ближе.

Я протягиваю ему руку для рукопожатия, вспоминая имя и то, как его бизнес может помочь нашему.

– Да, точно. «Blackstone Auctions». Я слышал, что с вашей помощью на аукцион можно выставить и продать редкие вещи.

Пока он пожимает мою руку, я стараюсь не думать о том, что это те же самые пальцы, которые касались ее спины. Та же рука, что скользила по ее коже.

– Гораздо больше, чем вы ожидаете, – отвечает Блэкстоун. – Мой частный аукцион, в частности, может заинтересовать вас обоих. Я приобрел... – Он делает интригующую паузу. – Очень красивые вещи. И многое другое, что может пригодиться бизнесменам в самых разных сферах.

Он оглядывает зал.

– Кстати, а куда делась эта великолепная штучка? Вы меня извините?

Я опрокидываю в себя остатки «Манхэттена» и наблюдаю, как он направляется к бару. Эйс стоит рядом со мной, потягивая свой бурбон.

– Интересная здесь сегодня публика, не находишь?

Я искоса смотрю на него.

– Включая танцовщицу?

Он смеется и делает еще один глоток.

– Она выглядит... иначе.

И точно так же, как несколько лет назад, я снова лгу брату о той же женщине, отвечая: