Текст книги "Бурбон и секреты (ЛП)"

Автор книги: Виктория Уайлдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Виктория Уайлдер
Бурбон и секреты

Посвящение

Открой для себя, что влюбляться можно столько раз, сколько шансов подарит тебе жизнь. Это может быть новый возлюбленный или старый друг. Даже один и тот же человек – ваши новые версии друг друга по мере вашего взросления. Влюбляйся, черт возьми. Делай это громко. Делай это в своем собственном ритме. Бросайся в омут. Не торопись. Наслаждайся мгновенной страстью, томительным влечением или сексом на одну ночь. Приди в себя. Влюбись снова. А если тебе захочется чего-то большего...

У Линкольна Фокса есть несколько креативных предложений. Они могут включать в себя немного бурбона...

Правила бурбона

Каждый бурбон – это виски, но не каждый виски – это бурбон. Существуют правила, в соответствии с которыми бурбон может называться бурбоном.

Он должен быть произведен в Соединенных Штатах.

Сусло должно состоять не менее чем на 51 % из кукурузы.

Виски должен выдерживаться не менее двух лет в новой обожженной дубовой бочке.

Виски для выдержки должен заливаться в бочку с крепостью не выше 125 пруфов¹.

В виски нельзя добавлять ничего, кроме воды, и то, только для снижения крепости, когда это необходимо.

В Фиаско, штат Кентукки, есть еще одно правило, которое слабо связано с бурбоном, который там делают, – никогда не влюбляйтесь в братьев Фокс.

Глава 1

Линкольн

Я все неправильно понял.

Я с такой силой бью по тормозам, что обдаю взметнувшимися брызгами грязи весь бок фиолетового маслкара² моей лучшей подруги. Припарковав грузовик, я откидываюсь на спинку сидения, все еще кипя от злости. Боль пронзает мою руку и поднимается по предплечью, когда я в пятый или шестой раз бью ладонью по рулю.

– Черт, черт, черт!

Я втягиваю воздух через нос, набираю полную грудь и задерживаю дыхание, считая про себя до трех. Адреналин бурлит в моих венах, и мне нужно убраться как можно дальше. Я отключаюсь, глядя на равнину перед собой и загоны с бегающими в последних лучах дневного света лошадьми. «Fleetwood Mac»³ снова и снова повторяет одни и те же слова о том, что нужно слушать ветер и никого не любить. Чертова ирония. Когда я сжимаю кулак, боль в разбитых, окровавленных костяшках заставляет меня поморщиться. У меня болит локоть, вероятно, от нанесенных ударов.

Она вздернула подбородок и, глядя полными слез глазами, нанесла последний удар.

– Все кончено. Нас больше нет, Линкольн, – выдавила она.

Прежде чем она успела сказать еще хоть слово, я выскочил через боковую дверь. Все, о чем я мог думать – это то, что теперь я именно такой. Сломленный. Я никогда не чувствовал себя таким раздавленным и чертовски сломленным. С тяжелым стоном я впечатал свой кулак в борт грузовика. После второго удара появилась вмятина. После третьего у меня заболели костяшки пальцев, а затем я ударил локтем, словно это была боксёрская груша, а не металл. Девочки уже спали наверху, слава богу.

У меня не было плана. Я не был готов к этому.

– Черт!

Я глушу машину и захлопываю за собой дверь, не обращая внимания на вмятину на двери. Сейчас я не в ладах с эмоциями. Я не могу вернуться.

В воздухе витает резкий запах вычищенных лошадиных стойл. Смешанный с сегодняшней густой влажностью, он перекрывает обычную летнюю сладость Фиаско. В этот поздний вечер на ипподроме, и в конюшнях остаются только тренеры и владельцы. Я оглядываюсь по сторонам в поисках темных кудрей, собранных в высокую прическу, и, конечно же, сразу замечаю мелькание рук моей лучшей подруги, увлеченно беседующей с кем-то в дальнем конце конюшни.

– Хэдс, – зову я.

Она оборачивается и встречает меня своей обычной приветливой улыбкой.

– Линк, что ты здесь делаешь?

Но ее улыбка быстро гаснет, когда я подхожу ближе. Она умеет читать меня лучше, чем большинство людей. Иногда даже лучше, чем Оливия. Ее взгляд падает на мои сжатые кулаки. Я прочищаю горло.

– Мне нужна минутка.

Она ничего не спрашивает. Она просто наблюдает, как я мысленно задаюсь вопросами и пытаюсь понять, что произошло. «Мне нужна минутка» действует как код. Несколько простых слов, которые дают понять, что что-то не так, и мне нужно место, чтобы разобраться с этим. Дружба для нас означает заставлять другого смеяться, когда нет ничего смешного, радоваться мелочам и понимать, когда другому пространство требуется больше, чем мудрые слова.

Может, я познакомился с Хэдли как с подругой Оливии, но по какой-то причине мы с ней стали ближе. Она околачивалась в нашем доме со средней школы, как давно потерянная сестра, которая никому не была нужна. Ей она оставалась и сейчас – моей лучшей подругой, которая больше походила на сестру.

– Леди Бриттани Кристина Пинк все еще оседлана. Можешь взять ее. – Она кивает мне за спину на стойло с одной из ее новых лошадей.

Светло-коричневые грива и хвост делают ее чертовски красивым животным.

– Я не буду так называть лошадь, – отвечаю я, любуясь ей. Она поскачет быстро, и это просто идеально. Мне нужно что-то вместо бурбона и драк.

Хэдли показывает мне средний палец.

– Она победила в трех номинациях. Это сделает ее обладательницей Тройной короны. Я это чувствую. – Она тычет указательным пальцем мне в грудь. – Ты будешь называть ее так и никак иначе.

Я выдавливаю улыбку.

– Это нелепо, ты же знаешь, да?

– И все же ты здесь, потому что считаешь меня своей лучшей подругой и тебе нужна помощь.

Я тяну за седло.

– Я тебя так никогда не называл.

Закатив глаза, она отмахивается от меня.

– Это не меняет сути. – Она проверяет крепежные ремни и проводит руками по шее лошади. – Она быстрая. – Хэдли сжимает мое предплечье. – Езжай с умом. Давай я принесу тебе сумку.

– Спасибо, – говорю я, проводя руками по волосам. Я оглядываюсь на нескольких парней, с которыми она разговаривала.

– Хэдс, все в порядке с этими парнями?

Наклонив голову, она бросает взгляд через плечо.

– Да ладно, они боятся меня больше, чем моего отца. Так что, да, все в порядке. – Она ободряюще улыбается мне. – Возьми это. – Она бросает мне свой ярко-желтый рюкзак. – Тебе нужно прикрытие? Или я тебя не видела?

Я закидываю рюкзак на плечо и делаю шаг к Леди.

– Никогда меня не видела.

Она снова хватает меня за предплечье, но на этот раз заключает в объятия. Крепко сжимает и отпускает, после чего ее глаза встречаются с моими.

– Мне нужно что-то знать?

Я быстро качаю головой и без лишних слов сажусь на лошадь. Ей не нужно ничего знать. По правде говоря, я тоже не хочу этого знать. Это секрет. Еще один. И в конечном счете я чувствую, что это моя вина.

Теплый ветер хлещет меня по лицу, и я замечаю, как солнце опускается все ниже, наконец-то касаясь линии горизонта в этот гребаный день. Я скачу без остановки. Последние лучи дневного света освещают поля кентуккийского мятлика. Обычно в этой части штата его не так уж много, но на протяжении следующих двух миль трава густая и такая высокая, что касается моих ботинок в стременах. Пока я еду, влажность немного уменьшается, превратив липкий день в вечер, когда я наконец-то могу дышать.

Я мог бы поехать к брату и взять лошадь из нашей конюшни, ведь у моей семьи их много. Но тогда мне пришлось бы объяснять, зачем мне это. Грант спросил бы, все ли со мной в порядке, несмотря на то, что он сам едва выживает. Мой младший брат – это лишь оболочка того, кем он был раньше. Эйс наверняка озадачил бы какими-то проблемами, которые нужно решить. Он так увлекся ролью старшего брата, что иногда забывает, как быть другом. А Гриз все бы понял, как бы я ни старался это скрыть. Мой дед всегда все знает, будто умеет предсказывать будущее. Я не хочу сейчас иметь дело ни с чем из этого. Пока сам во всем не разберусь.

К пещерам и горячим источникам Фиаско ведет множество пешеходных и конных троп, и на закате там будет много людей, поэтому я продолжаю скакать дальше. В моей жизни было достаточно драк, чтобы знать, что быстрый удар или пинок в живот не самый болезненный, но он лишает воздуха твои легкие и заставляет помнить о себе, чтобы больше никогда не оказываться в таком положении. Как я вообще оказался в таком положении? С тяжестью в груди я крепче сжимаю поводья и бью пятками, чтобы скакать быстрее.

Воздух здесь, вблизи пещер водопада, пахнет иначе. В то время как в Фиаско всегда витает аромат выпечки, здесь, наверху, запах больше напоминает соль и мох. Что-то более земное, отчего все кажется настоящим и нетронутым.

Остановив лошадь, я спрыгиваю и привязываю ее к старому дубу, который выглядит так, будто знавал лучшие времена. Его неровная кора, неестественно вывернутая, выглядит обугленной, как будто в него ударила молния, и он уже никогда не будет прежним. Именно так я себя чувствую – я никогда не буду прежним. Единственное, что я могу контролировать – это то, что я буду делать дальше. Запрокинув голову, я глубоко вдыхаю, а на выдохе падаю задницей в высокую траву у берега. Я выдыхаю все, что осталось, и опускаю руки на согнутые колени.

Люди всегда говорят, что брак требует усилий, что оставаться в нем так же трудно, как и уходить. А я никогда не был слабаком.

Мне плохо. У меня влажные ладони, когда я растираю грудь сжатым кулаком и бью по ней раз, другой, третий, пока глаза не наполняются слезами. Я не был хорошим мужем. Я знаю, что я хороший отец, а в некоторые дни даже отличный. Но муж... Я крепко зажмуриваю глаза. Провожу руками по волосам, затем сжимаю пальцы на затылке. Я делаю еще один глубокий вдох, прижимаю ладони к глазам.

– К ЧЕРТУ ТЕБЯ! – кричу я в ночной воздух, так громко и протяжно, как только позволяет мое дыхание.

К черту. Я даю волю слезам. Глядя на скопления огней моего маленького города внизу, я стараюсь выровнять дыхание. Это единственное место, которое я когда-либо считал своим домом. Здесь вырос я, и здесь вырастут мои дочери. Окидывая взглядом равнину, от лавандовых полей до винокурни моей семьи, я жду. Жду, когда мой гнев утихнет, слезы высохнут, а разум прояснится. Достаточно, чтобы составить план дальнейших действий – разговоры, которые должны состояться, маленькие сердца, которые мне придется разбить. Кажется, что прошли считанные минуты, но полная луна уже висит низко и окрашивает небо в розовый цвет. Это единственный признак того, что я нахожусь здесь уже несколько часов. По большому счету, это не так недолго, чтобы решить, что завтра твоя жизнь изменится.

Прежде чем снова сесть на лошадь, я отправляю сообщение.

Линкольн: Утром я приведу Леди в конюшню.

Хэдли: Леди Бриттани Кристина Пинк – чистокровка. Если с ней что-нибудь случится, я надеру тебе задницу.

Вздохнув, я провожу руками по жесткой гриве Леди.

– Как я в это вляпался, девочка? – В ответ она фыркает, словно говоря – да хрен его знает. Звуки водопада вдалеке, глубокое кваканье лягушек и периодическое стрекотание сверчков – вот мой саундтрек. Это та часть Фиаско, которая успокаивает меня лучше, чем семейные вечера или время, поведенное в химической лаборатории. Это единственное, чего люди не подозревают обо мне. Я люблю это место. У меня нет желания оказаться где-то еще.

Единственное время, когда в Фиаско бывает шумно – это фестиваль или вечеринка, обещающая бурбон и фейерверки. Но сегодня тихо, как бывает чаще всего. На главной дороге, ведущей к моему дому, я, скорее всего, никого не встречу, но решаю миновать центр города, и срезать дорогу через лес и кукурузные поля, которые прилегают к моей собственности. Вдалеке виднеется фонарь, освещающий заднее крыльцо моего дома. И по мере того, как я подъезжаю ближе, я уже знаю, что, как только переступлю порог, он перестанет казаться мне домом.

Лязг металла заставляет меня резко повернуть голову влево. Нет ни одной разумной причины кому-то находиться здесь. Старый сарай, расположенный на границе моей и соседской собственности, находится на последнем издыхании. Еще один торнадо или ураган, и он рухнет. А может, и торнадо не понадобится. Вдоль дальней стороны полуразрушенного строения протекает небольшой ручей, в котором Ларк любит ловить головастиков. Это место настолько уединенное, насколько вообще возможно.

Щурясь в темноте, я натягиваю поводья Леди, чтобы замедлить ее, и замечаю движение у небольшого ручейка.

– Ты гребаный ублюдок, – раздается крик, нарушающий тишину. Это женщина, в голосе которой слышно не только разочарование, но и сильную злость. Последующее «пошел ты», произнесенное более низким тоном, пропитано ядом и заставляет меня сдержать улыбку.

Я перекидываю ногу через седло, и мои ботинки с хлюпаньем опускаются на влажную землю. Ругательства и брызги воды скрывают от нее мое приближение.

Когда я прочищаю горло, движение прекращается.

– У вас все в порядке? – спрашиваю я с расстояния менее двадцати футов.

Она застывает на месте, повернувшись ко мне спиной, и молчит, должно быть, не менее десяти секунд.

– Вы нарушаете границы частной собственности, – говорю я, подходя ближе и пытаясь понять, почему кто-то оказался здесь в такое время суток. Мои глаза уже более чем привыкли к недостатку света, особенно с учетом размера сегодняшней луны. Но когда она встает и поворачивается, я понимаю, что она не вторгалась на чужую территорию.

Фэй Кэллоуэй. Старшая дочь. Ее семье принадлежит все от края кукурузного поля до другого конца их фермы. Это я нарушил границы.

– Я уверена, что именно тебе здесь нечего делать, – говорит она так резко, что от моего добрососедского настроя не остается и следа.

Пряди ее диких светлых волос выбились из беспорядочного узла на макушке, а лицо испачкано чем-то темным. Макияж потек из-за слез? Или это грязь? Когда мой взгляд опускается ниже, я вижу ее мокрые руки и топ, с которых стекают струйки воды. Она совсем не похожа на застегнутую на все пуговицы выпускницу полицейской академии, которую я видел в местных новостях на прошлой неделе. От нее не осталось и следа. Эта версия вытирает руки о шорты, выпячивает грудь и вздергивает подбородок. Она пытается скрыть тот факт, что я застал ее врасплох, и чем бы она ни занималась, ей не нужны зрители.

Скрестив руки на груди, я жду, что она скажет.

Но она молчит и наблюдает за тем, как я подхожу ближе.

– Что ты делаешь здесь так поздно? – Формально мы, конечно, соседи, но я видел Фэй в городе только на праздники и во время каникул. Мы переехали в соседний дом вскоре после того, как она уехала учиться. Я не знал ее. Но это неважно. Я знаю людей. И здесь что-то не так. Когда она не отвечает, я спрашиваю:

– Ты ранена?

Положив руки на бедра, она откидывает голову назад и смотрит на небо, тихо посмеиваясь.

– А что? У тебя есть привычка бродить по ночам в поисках женщин, которых нужно спасти?

Ее насмешливый тон заставляет меня сдерживать улыбку.

– Этого не было в моем списке дел на сегодняшний вечер, так что нет. – Я выдыхаю, достаю телефон, включаю фонарик и направляю на нее. Я немного удивлен тем, что вижу, но это не шокирует меня, как это произошло бы с большинством людей. – У тебя все ноги в крови и грязи, – говорю я, направляя фонарик выше.

Она сжимает губы, пока пытается придумать объяснение, что произошло.

Я резко поднимаю и опускаю луч фонарика.

– Ты пропустила немного крови на шее. – Я касаюсь своего лица, чтобы показать ей, где именно. – И на щеке.

Она поднимает руку, чтобы заслониться от света, бьющего в глаза. Снова присев у ручья, она смачивает руки и стирает следы крови.

Мой брат Грант не так давно был полицейским. Он уважает правила и людей, которые их устанавливают, но мне нравится их нарушать, когда это необходимо. Иногда это приводит к неприятностям, а иногда и к кровопролитию. Я не берусь осуждать тех, кто поступает так же, но она – последний человек, которого я ожидал бы обнаружить в темноте, занимающейся чем-то явно сомнительным.

Я выключаю фонарик, но не свожу с нее глаз.

– Полагаю, это никак не связано с работой в полиции Фиаско?

Она вздрагивает и отшатывается. Ее подбородок опускается, как будто это замечание физически причинило ей боль. Вопрос в том, в беде ли она? Или она сама ее источник – покрытая кровью и грязью на краю кукурузного поля?

– Ты собираешься спросить, как она туда попала? Или просто планируешь пялиться на меня? – ухмыляясь спрашивает она, переместив свой вес и потянувшись к краю майки. Я с вызовом поднимаю бровь. Она пытается отвлечь меня, но меня не интересует то, что она задумала.

Я тихо смеюсь, прежде чем самонадеянно подойти ближе. Когда между нами остается всего несколько футов, мой взгляд опускается к ее ногам, грязным розовым кедам Converse и снова поднимается. Сейчас трудно представить ее в роли полицейского.

– Нет. Мне все равно, – бесстрастно говорю я. Я окидываю глазами ее тело, а затем встречаю пристальный взгляд. – И поверь мне, я не пялюсь.

Она придвигается ближе, и от ее близости по моим предплечьям бегут мурашки. Несмотря на то, что она изо всех сил старается держать себя в руках, расправляя плечи, выпрямляясь во весь рост и напуская на себя фальшивую браваду, она закусывает губу.

Я игнорирую все мелкие детали, которые замечаю в едва знакомой женщине. Я не смотрю на женщин – я не из тех, кто нарушает обещания. Но что, если это обещание уже нарушено? Отступая назад, я поднимаю левую руку и говорю:

– Я женат.

– Ты в этом уверен? – огрызается она.

Такого простого вопроса достаточно, чтобы я отреагировал. Нет, я в этом не уверен. Я сокращаю расстояние между нами и оказываюсь в ее пространстве, тесня ее.

Из ее горла вырывается сдавленный крик, она не ожидала, что я буду действовать так быстро. Но она не отступает. Более того, слегка наклоняется вперед, словно встречая мой гнев. Она ниже меня ростом, но не изящная и не хрупкая, и могла бы нанести удар, если бы знала как.

Но когда я смотрю вниз, то сразу же понимаю свою ошибку. Ее рука касается моей, когда она прочищает горло. Мне не следовало подходить к ней так близко. Здесь достаточно светло, чтобы я мог разглядеть маленькую родинку на ее щеке. И заметить, как ее взгляд скользит по моему лицу, а затем опускается к моим губам. Черт возьми. Гнев и сумбурные эмоции заставляют меня смотреть на девушку, которую я никогда не собирался рассматривать.

– Я задела тебя за живое? – продолжает тихо насмехаться она.

Слишком близко.

– Не надо, – предупреждаю я. Сегодня не та ночь, чтобы давить на меня. – Иди домой.

Во что бы она ни ввязалась, я не хочу в этом участвовать. Мне нужно убраться отсюда. Подальше от нее и от этой гребаной ситуации.

Я отворачиваюсь и направляюсь к лошади.

– Твой задний карман, – кричит она. Я останавливаюсь как вкопанный и оглядываюсь как раз в тот момент, когда она стягивает с себя грязную майку, оставаясь в одном бюстгальтере, который даже в темном поле не оставляет места для воображения. Я застигнут врасплох и, как гребаный извращенец, чувствую, что невозможно не любоваться изгибами ее тела и выпуклостью груди. Я лезу в задний карман джинсов и достаю тяжелый металлический предмет размером с мою ладонь, задевая большим пальцем его желобки. Я знаю, что это складной нож, но все равно спрашиваю:

– Что это? – потому что это точно не мое.

То, что она делает дальше, происходит слишком быстро, чтобы я успел это предотвратить. Она натягивает футболку на руку, как перчатку, и выхватывает нож.

– Если кто-то будет спрашивать, ты меня не видел. – Она поднимает бровь, ожидая, что я соглашусь.

Я не в настроении для этого дерьма. Почти комично, как быстро эта ночь становится все хуже и хуже. Но мне не до смеха.

– Или что? – огрызаюсь я, прекрасно понимая, что только что оставил свои отпечатки пальцев на предмете, который мог быть орудием. Вопрос только в том, для чего именно? Угрозы? Нападения? Убийства?

Нож показался тяжелым, когда я взял его в руки. Я должен был почувствовать, как она сунула его мне в карман. Я сыграл ей на руку и стал ее идеальным алиби.

Она отступает на шаг назад, но недостаточно далеко или быстро.

К сожалению для нее, я слишком много лет занимался борьбой со своими братьями. Это и привычка снимать стресс с помощью спарринг-партнеров отточили мои рефлексы. Мне требуется всего полтора шага, чтобы снова оказаться рядом, и несколько секунд, чтобы обхватить ее за талию и прижать к себе. Из нее вырывается вздох, когда ее грудь сталкивается с моей. Мне следовало лучше продумать этот ход, потому что я в одно мгновение забываю обо всем. Почему я так поздно вышел из дома и почему я в бешенстве от того, какой стала моя жизнь. Я смотрю на эту незнакомку, прижавшуюся ко мне, и тяжело дышу. Ее грудь вздымается так же быстро, как и моя.

– Я не люблю, когда мне угрожают, – говорю я тихим голосом в нескольких дюймах от ее лица.

Она придвигается ближе и смотрит на мои губы так, что у меня перехватывает дыхание. Через мгновение ее губы прижимаются к моим. Я не ожидаю этого. Но не отстраняюсь, а приоткрываю их. Ее язык дразняще касается моего, и она прижимается ко мне. На какую-то долю минуты я забываю обо всем на свете, целуя ее в ответ. Обо всем. Потерявшись в непредсказуемости момента, я позволяю всему неправильному приблизиться и окутать нас, как туман.

Вдалеке раздается громкий раскат грома, и, как стартовый колокол, заставляет ее отшатнуться и отступить назад, как будто это не она сделала первый шаг. Ее пальцы тянутся к губам, словно она хочет стереть следы, оставленные мной.

Фэй опускает взгляд на свою правую руку, все еще обтянутую тканью и сжимающую нож, который я по глупости достал из кармана.

– Ты меня не видел. – Молния короткими вспышками озаряет горизонт. Предупреждение. Гроза уже здесь. Надвигается на нас.

– Ты никогда меня не видел, – повторяет она. – И пока ты будешь молчать, его не придется использовать. – Она поднимает нож.

Я подавляю вспыхнувшее было влечение. Гнев, который бурлил во мне, вырывается наружу, когда я делаю шаг вперед, быстро приближаюсь к ней и крепко обхватываю за шею. Если она хочет играть, значит, мы будем играть. Но теперь по моим правилам.

Она изо всех сил старается сохранить уверенность в себе. Я не хочу знать подробности того, что она делала до моего появления. Мне неинтересно гадать, через что ей пришлось пройти, чтобы оказаться в таком положении, и не является ли она просто ненормальной социопаткой. Меня волнует только одно – моя семья. По крайней мере, то, что от нее осталось.

Когда она пытается убрать мои пальцы со своей шеи, я сжимаю их еще крепче. Начинают падать капли дождя, словно подчеркивая момент.

– Я не хочу, чтобы рядом с моей семьей происходило то, к чему ты причастна. – Поэтому я выдвигаю требование: – Уезжай из города. И никогда не возвращайся.

Ее расширившиеся глаза ищут мои, пока она с трудом пытается ответить.

– Я не могу просто исчезнуть...

Над головой гремит гром.

Я стискиваю зубы и сильнее сжимаю пальцы, наслаждаясь ощущением ее учащенного пульса. Доказательством того, что она уже достаточно напугана, чтобы воспринимать меня всерьез.

– Можешь и ты это сделаешь. Или я заставлю каждого гребаного копа, которого я знаю в этом городе, задавать вопросы. Может, мой брат и ушел из полиции Фиаско, но он служил в подразделении K9. Он и его собака все еще умеют находить вещи, особенно если знают, где искать. Хочешь, чтобы они начали искать?

Слеза скатывается по ее щеке и теряется в каплях дождя, которые настигают нас в следующее мгновение. Она осознает серьезность моей угрозы, потому что я вижу, как она хмурится.

– Отпусти меня, Фокс, – говорит она, стиснув челюсти, и тянет меня за пальцы, чтобы я освободил ее.

Я свирепо смотрю на нее сверху вниз.

– Люди считают, что я хороший человек. Семейный человек. Но я очень хорошо умею заставлять людей верить в то, что мне нужно. – Я наклоняюсь и шепчу достаточно громко, чтобы заглушить ветер, хлещущий по рядам кукурузы и расшатывающий строение, которое едва стоит позади нас. – Так что поверь мне, когда я говорю это... Я не люблю, когда со мной играют в игры. Я не хочу, чтобы ты или то, что ты только что сделала, было поблизости. Поэтому ты уедешь. И я сохраню твой секрет. Я никогда тебя не видел. Я не знаю тебя и не хочу знать. Я понятно объясняю?

– Кристально, – рычит она в ответ, вырываясь из моей хватки.

Глядя, как она уходит, я провожу руками по волосам. Я сглатываю комок, подступивший к горлу, когда возвращаюсь мыслями к тому, почему я сбежал из дома. Заснуть будет нелегко, я уже знаю это, когда тяжесть реальности ложится на мои плечи. Дождь хлещет по лицу, пока я еду к дому. Навес за домом укроет лошадь от дождя. Пока я привязываю ее, снимаю седло и наполняю садовое корыто свежей водой, в голове продолжает прокручиваться все, что только что произошло. Этот день должен закончиться, и завтра я буду мыслить более здраво. Я смотрю на заднюю дверь. Мы с Оливией можем поговорить утром о том, что будет дальше. Поднимаясь по лестнице, я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Мой желудок сжимается, когда я замечаю, что свет на кухне все еще горит. Черт. Я не хочу видеть свою жену.

Но когда я переступаю порог, терпкий и кислый запах вина Лив, а затем хруст разбитого бокала под ботинком, заставляет меня остановиться. Это последние детали, которые успевают промелькнуть в моей голове, прежде чем я вижу ее ноги, лежащие на деревянном полу.

– Лив? Лив! – кричу я, подбегая к ее распростертому телу с сердцем, колотящимся где-то в горле. Вокруг нее разлито вино, я поскальзываюсь на нем и падаю на колени. Она не двигается. Я оглядываюсь по сторонам, как будто что-то подскажет мне, что, черт возьми, происходит.

Крови нет. Никаких следов насилия. Ни таблеток, ни флаконов. Что-то заставило ее упасть.

Я приподнимаю ее плечи и притягиваю тело к себе.

– Ливви, ну же. – Ее руки и ноги обмякли, голова склонилась вправо. Отодвинув от ее лица пропитанные вином пряди волос, я дрожащим голосом шепчу. – Ливви, давай, поговори со мной.

Мое лицо мокрое, нос заложен, поэтому я не могу дышать и только смотрю нее. Ее глаза открыты. Они смотрят в пустоту, в них нет никаких признаков жизни. Она не моргает. Она не смотрит на меня и не слышит, что я ей говорю. Она сейчас такая тяжелая.

Я вдыхаю, пытаясь наполнить легкие воздухом, чтобы продолжать уговаривать ее очнуться.

– Поговори со мной, Лив. Не делай этого. – Дрожащими руками я ищу пульс. Голова кружится от паники, я ощупываю ее шею, но там ничего нет. Ни одного удара, которые можно было бы сосчитать. Этого не может быть.

– Лив, перестань. Ты не можешь их бросить. Мы разберемся с этим. Ты не можешь их бросить...