Текст книги "Лорд и королева"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Но все же она сама была втянута в скандал со смертью Эми, и причина, по которой она позвала его обратно, не обязательно основывалась на ее желании видеть его при дворе. Он должен поступить благородно по отношению к ней, но ведь это всегда было ему свойственно, не говоря уж о том, что настала такая необходимость. Итак, он примкнул к тем, кто вынуждал ее либо выйти замуж, либо объявить имя ее преемника.

Этот ультиматум вызвал у королевы приступ ярости. Она отклонила Пемброука, назвав его напыщенным солдафоном. Пусть себе отправляется на поле боя – это все, на что он годится. Что касается Норфолка – он излишне заносчив. Неплохо было бы ему вспомнить, как ее отец обращался с кое-какими его родственниками. Потом она повернулась к Роберту.

– А вы, милорд Лестер, вы тоже покинули меня! Вот уж от кого я меньше всего на свете ожидала подобного.

Роберт опустился перед ней на колени и попытался завладеть ее рукой.

– Мадам, – сказал он, – я бы сию же минуту пошел на смерть, если бы вы только мне приказали.

Она пнула его ногой.

– И много бы мне было от этого пользы! – воскликнула она. – Впрочем, это не имеет никакого отношения к делу.

Она остановила свой взгляд на маркизе Нортхэмптоне, который недавно развелся и снова женился на молодой женщине.

– Просто удивительно, милорд, что вы осмеливаетесь заговаривать со мной о браке таким ласковым и вкрадчивым тоном. Как будто бы мне неизвестно, что вы только что скандально развелись с женой и взяли себе другую.

С этими словами она повернулась и вышла, провожаемая их пристальными взглядами.

Пребывая в нерешительности относительно того, как им следует поступить, палаты лордов и общин принялись составлять петицию. Они настаивали на том, что королеве следует либо выйти замуж, либо назначить преемника, но когда Елизавета об этом услышала, она приказала явиться некоторым руководителям обеих палат. Она разнесла их в пух и прах.

– Вы и ваши приспешники утверждаете, что вы – англичане и привязаны к своей стране, которая, как вы считаете, развалится, если не будет назначен мой преемник. Нам стало известно, что епископы произносят свои длинные речи, разъясняя нам то, чего мы раньше не знали! – Она презрительно сверкнула глазами и произнесла с видом умудренного опытом человека: – Оказывается, что когда меня покинет последнее дыхание, я должна буду умереть! – Она засмеялась. – Тогда страна окажется в опасности, думают они. Я ясно вижу их цель. Они пытаются развязать против меня процесс. Разве я не родилась на этой земле? И разве мои предки не родились на этой земле? Разве это не мое королевство? Кого я притесняла? Кого я сделала богатым за счет другого? Какой беспорядок я навела в этой стране, чтобы меня обвинили в пренебрежении ею? Как я правила в течение своего царствования? Мне не следует тратить много слов, потому что мои поступки скажут это лучше всяких слов.

Она окинула их взглядом и продолжала:

– Петиция, которую вы составляете, как я понимаю, состоит из двух пунктов: мой брак и престолонаследие. Вы, благородные милорды, ставите мой брак первым пунктом – для демонстрации учтивых манер. Я сказала, что выйду замуж. Я надеюсь, что у меня будут дети, в противном случае я не стала бы выходить замуж. Я догадываюсь, что вы с такой же готовностью невзлюбите моего мужа, с какой вы сейчас толкаете меня на брак, и потом окажется, что вы вовсе этого не хотели. В общем, никогда еще такая тяжкая государственная измена не скрывалась под таким благовидным предлогом.

Да, вы болтаете о престолонаследии, милорды. Ни один из вас не был вторым человеком в этом государстве, как была я в царствование моей сестры. Боже, если бы она была жива! Когда ссорятся друзья, всплывает истина, сейчас в палате общин есть несколько джентльменов, которые во время царствования Марии пытались втянуть меня в заговор. Я никогда не поставлю своего преемника в такое положение, которое сама вынесла с трудом. Престолонаследие – тяжелейший вопрос, несущий огромные тяготы всей стране, хотя, милорды, вы по своей простоте воображаете, что это дело можно провернуть легко и красиво. Я бы нарекла ангелами тех, кто, будучи вторым человеком в этом государстве, не стремился бы стать первым и третий – вторым.

Что касается меня, то я не страшусь смерти, потому что все люди смертны, и, хотя я – женщина, у меня достаточно смелости, как было у моего отца. Я – помазанница Божья. И никто меня не заставит сделать что-нибудь силой. Я благодарю Бога за то, что он даровал мне такие качества, что если бы меня еще в пеленках изгнали из моего королевства, то я бы смогла жить в любом месте этого христианского мира.

В подобных ситуациях она была непобедима, что и говорить, – государыня. Те, кто присутствовал при ее речи, были за то, чтобы отменить петицию, но другие члены общин настаивали на ней.

Елизавета опрометчиво запретила им вообще обсуждать этот вопрос. Тогда палата общин заговорила о привилегиях. Теперь они требовали поставить на повестку дня уже три вопроса вместо двух: брак королевы, престолонаследие и привилегии палат.

Елизавета понимала, в каких случаях она заходила слишком далеко. Осторожный Сесил был у нее под рукой, чтобы давать советы, и она вновь признала его мудрость. Она умела быть милой, когда оказывалась в затруднительном положении. Королева заявила, что они вольны обсуждать эти вопросы. Таким образом она с честью вышла из затруднительной ситуации, но вопросы о ее браке и престолонаследии все еще оставались открытыми. Она дала слово выйти замуж, она сказала, что выйдет замуж за эрцгерцога, если ей смогут убедительно доказать, что он не подвержен порокам и не безобразен.

Окружавшие ее люди были раздражены. Нужно переломить ее слишком женское восприятие. Но всем было прекрасно известно, что она терпеть не могла рядом с собой уродливых людей. Всего лишь несколько дней назад от нее убрали прислуживавшего ей лакея, потому что он потерял передний зуб.

Ей напомнили, что эрцгерцог – лучшая для нее партия, которая имелась в наличии. Графа Сассекского отправили в Австрию в качестве эксперта и вскоре было получено сообщение, что к наружности претендента никак нельзя придраться и что даже его руки и ноги были очень изящной формы.

– Но остается, – сказала Елизавета, – вопрос религии.

Тогда ее советники разделились на две партии – одна под руководством герцога Норфолкского, другая – Лестера. Последние не соглашались с предложенным браком. Норфолк и его компания являлись его сторонниками.

Роберт высказывался против, чувствуя сопротивление королевы, которое ко всему означало возрождение его собственных надежд. Королева все еще относилась к нему прохладно, но он знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать, что она не горела желанием выйти замуж за эрцгерцога и стремилась только рассорить своих советников.

В этом была вся Елизавета – она беспокоилась по поводу внешнего вида своего избранника, она снова стала кокетливой и восхитительно женственной и вдруг она так точно разложила все по полочкам, что они в очередной раз поразились ее проницательности и убедились в истинности сказанного ею.

– Вы говорите о моем браке! – воскликнула она. – Вы говорите о престолонаследии. Друзья мои, посмотрите на Францию. Вы скажете, что там благополучно практикуется престолонаследие. Но эта страна скатилась в пучину гражданской войны. Посмотрите на Шотландию! Королева там, как бы вы и хотели, вышла замуж. Она родила прекрасного сына, и вы бы сказали, что это просто чудесно. А здесь, в этой стране, правит бесплодная женщина. Но, милорды, в этой бедной стране, под властью этой бедной женщины вы наслаждались миром и процветали. Что нужно этой стране – как и любой другой, – нет, это не наследник престола, а мир… мир, а не война, которая угнетает страну и уничтожает ее богатства. Неделю назад во время службы в церкви один человек взошел на алтарь, сбросил подсвечники и растоптал их. И многие его поддерживают. В этой стране религиозные разногласия не привели к войнам. А что, если бы ваш король был приверженцем католической веры, милорды? Что, если бы он захотел вернуть вашу церковь в лоно Рима? У нас были бы такие же беспорядки, какие вы сейчас видите во Франции между католиками и гугенотами. Нет! Вам нужен не муж для вашей королевы. И даже не наследник короны. А только мир. Вспомните мою сестру, которая вышла замуж за иностранца. Подумайте об этом, джентльмены, и вы поймете, права ли я в своем колебании.

Как и раньше, она их остановила. Она показала, что в образе легкомысленной женщины скрывается тонкий политик.

Отношения королевы и графа Лестера вновь потеплели. Она не могла скрыть своей радости от того, что он снова находится рядом. Она хотела, чтобы он понял, что ему не следует проявлять дерзость и что ее благосклонность относится только к нему одному. Он никогда не должен настолько уменьшать свое почтение по отношению к ней, чтобы ухаживать за другой леди из ее окружения. Он был ее слугой, ее придворным, хотя и в фаворе.

Кто знает, может, в свое время она и выйдет за него замуж!

Он снова стал ее Глазами. Никто не мог так восхитить ее, как это делал он. Елизавета не сомневалась, что если Роберт будет помнить все, что она требовала от него, то он сумеет вновь разжечь старую страсть, которая казалась похороненной.

Теперь он стал осторожнее, стал мудрее, он не довольствовался ролью простого придворного. Он будет ее советником. Он и Сесил станут управлять страной.

Окружавшим его людям стало ясно, что им следует проявить мудрость в том, чтобы в будущем больше его не игнорировать. Между ним и королевой может возникнуть отчуждение, но он останется ее самым любимым мужчиной.

Когда Роберт вдруг заболел, Елизавета проявила страшное беспокойство. Она навестила его в его апартаментах на первом этаже дворца и, осмотрев их, заявила, что боится того, что они слишком сырые и плохо влияют на его здоровье. Его следует немедленно перевести в другое помещение, потому что она не может позволить, чтобы ее Глаза подвергали себя такой опасности.

Покои, которые она для него выбрала, непосредственно примыкали к ее собственным.

Это решение было встречено вздохом изумления. Такое безрассудство могло быть совершено только в те дни, когда она сгорала от любви к нему.

Стало ясно, что разногласия между ними так же преходящи, как всякие размолвки влюбленных, которые возникают скорее из предвкушения будущего примирения, чем по причине настоящего гнева или ослабления любви.

Глава 8

Шло время, Роберт постоянно находился возле королевы, и их отношения стали более уравновешенными. Он все еще оставался ее фаворитом, но они уже больше походили на супружескую чету, перешагнувшую через ступеньку страстной любви и вступившую в стадию взаимного доверия и дружбы, которая была по-своему более приятной, чем начальный этап их отношений.

Всеобщее внимание было теперь приковано к событиям в Шотландии, а брачные авантюры королевы Марии заставляли всю Англию считать, что, оставшись незамужней, Елизавета вновь продемонстрировала свой практический ум.

После убийства Риччи муж королевы Дарнли умер насильственной смертью, к которой, как считали многие, приложила руку и Мария.

Елизавета не теряла бдительности. Она размышляла о Марии, об этой элегантной женщине, выросшей при изысканном, но безнравственном дворе французских королей, но в то же время о страстной и похотливой женщине, во власти которой было притягивать к себе мужчин, даже не будучи королевой.

Мария не обладала теми качествами, которые составляли сильную сторону Елизаветы. Она действовала, подчиняясь внезапному порыву там, где Елизавета проявила бы величайшую осторожность. Но Елизавета знала, что в стране имелись люди – и это касалось в основном ярых католиков, пэров северных земель, таких, как Перси и Невиллы, – которые предпочли бы на троне Англии видеть Марию. Поэтому, что бы Мария ни сделала, все это имело огромное значение.

Елизавета часто размышляла над тем, что же случилось с Марией? Не была ли она замешана вместе с этим головорезом Босуэллом в убийстве Дарнли? Елизавета знала, что этот вождь варваров – она именно так представляла себе Босуэлла – должен был развестись со своей женой, чтобы иметь возможность жениться на Марии. Правда ли то, что он похитил королеву Шотландии и надругался над нею?

И все потому, что Мария дала слишком много власти такому человеку, как Босуэлл. Мария забыла то, чего никогда не забудет Елизавета, – величие королевского сана.

Сесил принес ей свежие вести.

– Мадам, шотландская знать восстала против Босуэлла и королевы. Они обвиняют их в убийстве Дарнли. Босуэлл сбежал в Данию, а шотландскую королеву схватили и держат в Эдинбурге.

– Пленница… в своей собственной столице! – воскликнула королева.

– Жители Эдинбурга осыпали ее проклятиями, когда она проезжала по улицам города. Они кричали, что она прелюбодейка и убийца и что ей нельзя позволить оставаться в живых.

– Как они осмелились! – воскликнула Елизавета. – Ведь она королева!

Сесил взглянул на нее. Его взгляд был тверд и красноречив. Он без слов давал ей понять, что, если жители Эдинбурга возьмут на себя то, что они называли возмездием в отношении шотландской королевы, то Елизавета останется без могущественной соперницы. Если бы еще заполучить в Англию маленького принца и отдать его под опеку парламента королевы, то тогда определенно удалось бы избежать множества неприятностей. Крах Марии стал бы шансом для Елизаветы – в таком свете все это виделось Сесилу.

Возможно, что мысли королевы текли в том же направлении, но Елизавета не могла избавиться от возникшей в ее мозгу картины плененной Марии, которая проезжает по улицам Эдинбурга в то время, как над нею глумится чернь. Все прочие чувства поникли перед ужасом этой картины, потому что Мария, как и Елизавета, была королевой. Разве может одна королева радоваться тому, что оскорбляют другую королеву? Елизавета могла ревновать к Марии, она могла даже ненавидеть ее, но она никогда не одобрит оскорблений, брошенных в сторону помазанницы Божьей, потому что нельзя дать случиться дурному примеру.

Наблюдая за ней, Сесил снова поразился ее величию. Женщина и королева! Он никогда не знал, с которой из них ему предстоит иметь дело.

Когда в Англию переправили маленький сундучок из золота и серебра, страсти вокруг Марии разгорелись с новой силой, потому что в сундучке находились письма, больше известные как «письма из ларца», якобы оставленные Босуэллом во время его бегства. Эти письма – если только они не были подделкой – с головой выдавали королеву Шотландии, изобличая в ней сообщницу Босуэлла в деле убийства Дарнли.

Но Елизавета все еще защищала сестру. А когда Мария ускользнула от своих тюремщиков, подняла людей сражаться на своей стороне, была разбита и вновь вверила себя милости Елизаветы, то, хотя и нашлось немало таких, кто требовал немедля казнить эту опасную женщину, Елизавета продолжала считать Марию королевой.

Монархи могут ошибаться, но простые люди должны видеть в них избранников Божьих, и не им судить их. Конечно же, не оставалось почти никакого сомнения, что Мария убийца, а еще меньше приходилось сомневаться в ее прелюбодействе, но она была королевой.

– По человеческим и божьим законам лорды не имеют ни прав, ни власти, – сказала королева, – судить или карать их государыню и суверена, в чем бы они ни считали ее виновной.

Таков был приговор королевы, прекрасно отдававшей себе отчет, что в преступлении Марии и Босуэлла против Дарнли легко просматривалась аналогия прошлой связи ее и Роберта с убийством Эми Робсарт.

Ей придется сразиться с опасным врагом, но этот враг – всего лишь безрассудная женщина. Конечно, ей нужно считаться с католиками, но она знает, как поступить.

Она предложила Марии убежище в Англии, сначала в Карлайле, потом, когда поняла, что он находится слишком близко от границы Англии с Шотландией, в замке Болтон в Уэнслидейле. Пусть себе там живет, пока королева Англии отдается на милость своего старого друга – Времени.

Однако Мария не ожидала такого приема. Она надеялась, что ее встретят при дворе Елизаветы как королеву, которая наносит визит, и уж никак не рассчитывала на роль пленницы.

Елизавете удалось уладить и этот вопрос. Она объяснила Марии, что ей всего лишь предоставлено убежище, потому что она находится в опасности. Королева Англии никогда не сможет себе простить, если что-то случится с ее дорогой сестрой в то время, пока она находится под ее покровительством. А что касается приглашения ко двору, то Мария и сама должна понимать, что королева – как незамужняя женщина, связанная тесными узами с лордом Дарнли, – не сможет, не нарушая правил приличия, принять Марию при своем дворе, пока с нее не снято подозрение в убийстве Дарнли. Но, разумеется, ничто не может порадовать ее так сильно, как известие, что справедливость восстановлена и с ее дорогой шотландской сестры снято обвинение в убийстве мужа.

Таким образом, Мария вынуждена была довольствоваться своим положением пленницы, а королева, ни на секунду не выпуская из вида свою дорогую сестру, тем не менее была полна решимости показать людям, что королевы неподвластны людскому суду, несмотря на выдвинутые против них обвинения.

Это было необходимо также и потому, что Эми Робсарт имела неспокойную привычку время от времени напоминать о себе. Людям нельзя позволять делать нежелательные сравнения.

В это время случилось так, что трещина в отношениях с Испанией расширилась настолько, что ее уже нельзя было не замечать.

Для Англии королева была символом. Собрав вокруг себя красивых мужественных людей, она являла собой прекрасную мечту, была их госпожой, которой они все хотели услужить, потому что были влюблены в свой идеал. Но еще она была их матерью, и их благосостояние составляло самую большую заботу всей ее жизни. Она была нежной Женщиной и, как все, смертной, но, будучи помазанницей Божьей, становилась неуязвимой и неприступной. Она хотела, чтобы ее люди оказались смелыми, чтобы они ради нее шли на приключения и совершали подвиги, таких она награждала улыбками и осыпала своими милостями.

Она была владычицей их дум, и они должны хранить ей верность. Им следует постоянно искать, чем бы ее порадовать, предназначенные ей слова и мысли должны стать словами и мыслями влюбленных в нее людей. Они все должны любить ее, для них она должна быть идеальной женщиной. Но им никогда не следует забывать, что для них всех она является госпожой. И в то время как для ее красивых и галантных придворных, для ее советников и солдат она была царственной госпожой и возлюбленной женщиной, они никогда не должны забыть, что для своего народа она была Матерью – принимающей всех под свое крыло Матерью, – ее помыслы и вся ее энергия направлены на благо ее народа.

Она желала, чтобы Англия стала счастливым домом для ее народа – процветающим домом, – а так как, по ее убеждению, ни один дом нельзя считать счастливым и процветающим, если в нем не будет царить мир, то она питала отвращение к войне.

Елизавета часто говорила своим министрам, упрекая их в том, что они толкают ее предпринять против другой державы какие-либо действия, которые она не одобряла: «Мой отец растратил огромные богатства на войну. Я изучала историю разных стран, но ни разу не замечала, чтобы кому-нибудь война приносила хорошие плоды. Она всегда несла с собой бедность, голод, боль и горе, но никак не добро. Я не король, чтобы добиваться побед на поле брани. Меня это не привлекает. Я – королева, мать моего народа, и я хочу, чтобы он был счастлив в своем доме. Я знаю, что такое счастье им могут принести удачная торговля, хорошие урожаи. Мой народ станет меньше меня любить, если я обложу этих людей непомерными налогами, которые они станут платить для войн, как делали до меня другие. А я такая мать, которая хочет сохранить любовь своих детей».

Королева настолько ненавидела саму мысль о войне, что сердилась от одного только упоминания о ней, и частенько во время заседаний Совета она давала советнику пощечину или снимала свою туфлю и швыряла в него, потому что ей казалось, будто он подстрекает своих сотоварищей к проведению слишком воинственной политики.

Тем не менее, она мечтала, чтобы Англия стала великой. Англия уже начала осознавать себя владычицей морей. Джон Хокинс положил начало торговле рабами, которая для Англии обернулась выгодным делом, он отправлял на плантации Центральной Америки и Вест-Индии суда с невольниками из Западной Африки. Его младший двоюродный брат Френсис Дрейк присоединился к Хокинсу. Двое этих бесстрашных моряков из западных графств то и дело вступали в яростные схватки с испанцами в открытом море и возле берегов Мексики и Перу. Мартин Фробишер задался вопросом, почему моря и новые земли нужно отдавать на откуп Испании и Португалии. Разве англичане не такие же отважные, как испанцы! Даже если английским кораблям не хватало изящества испанских галеонов, то храбрость английских моряков окупала это с лихвой. Более того, разве они не служат королеве, которой хотели бы продемонстрировать свой успех!

Она одобряла их, но только молча. Она была госпожой, перед которой они могли ходить гоголем, у ног которой они обязаны сложить свои сокровища. Но им следует зарубить себе на носу, что они не должны причинять вреда ее родственникам. Если эти искатели приключений в открытом море рассматривали испанцев как своих кровных врагов, если они надели на себя личину пиратов и грабили добро, ранее награбленное испанцами, это хорошо и чудесно, но ее родственники должны оставаться в безопасности. Она не ввяжется в войну ради пиратов. То, что они делают, – это их личное дело. Они должны сами добывать себе средства, она не станет облагать их налогами для пополнения своей казны. Пусть они докажут, что они настоящие мужчины, мужчины, которые верят в удачу, и она еще больше станет их за это любить.

Таким образом, она негласно поощряла этих искателей приключений. Испания же взирала на них с холодным бешенством. Ну что можно поделать с этой женщиной?! Она жила по своим собственным законам. Когда ей было выгодно, она пользовалась женской логикой.

За эти годы любовь народа к Елизавете еще больше возросла. Они принимали ее такой, какой она сама себя считала – чем-то большим, чем просто человеческое существо. Но она все равно постоянно показывала им, как она человечна, постоянно отбрасывала формальности, которые, как она говорила, были созданы для королевы, а не королева для них. Она придумала уменьшительные имена для тех, кто ей служил. Первыми, конечно же, шли ее любимые Глаза, а теперь и другой молодой человек, Кристофер Хэттон, стал пользоваться ее благосклонностью. Красивый, обаятельный, способный произносить цветистые речи, он оказался еще и самым хорошим танцором, какого ей когда-либо приходилось встречать. Она прозвала его своими Веками. Тогда как Сесил стал ее Умом.

После высылки из Мадрида ее посла доктора Манна возросло напряжение в отношениях с Испанией. Елизавета сдержалась. Она сказала, что королева так просто не забудет оскорбление со стороны Испании. И добавила, что Филипп никогда ей не простит того, что она отказалась выйти за него замуж, и именно поэтому он прислал этого одиозного Де Спеса, заменившего на посту посла своего очаровательного предшественника. Де Спес не говорил ей комплиментов, не льстил ей, и она сильно его невзлюбила, она пребывала в уверенности, что он собирается очернить ее в глазах своего хозяина.

А вскоре поступило сообщение, что на четыре испанских корабля, идущих во Фландрию, напали французские пираты и заставили их укрыться в Саутгемптоне, Фалмуте и Плимуте.

Когда Сесил и Роберт принесли ей эти вести, Елизавета расплылась в довольной улыбке.

– А что у этих кораблей в трюмах? – спросила она.

– Золотые и серебряные слитки, – сказал Сесил. – Их направили генуэзские купцы в качестве займа для Альбы во Фландрии.

– А ваше величество прекрасно знает, кому предназначаются эти деньги, – вставил Роберт.

– Знаю. Чтобы заплатить солдатам, благодаря которым он остается на этой несчастной земле и мучает ее народ.

– Боюсь, что это так, ваше величество, – сказал Сесил.

– Мне очень грустно даже подумать об этих бедных душах, – ответила она, – оставленных на милость Альбы и его инквизиции.

– Многие из тех, кому удалось убежать, нашли пристанище на нашей земле, – напомнил ей Роберт. – Они будут до конца своих дней благословлять ваше величество.

– Бедные люди! Бедные люди! И эти слитки предназначены для оплаты солдат… солдат, которые служат таким тиранам. Что вы думаете, мои дорогие Глаза? Что думаете вы, сэр Ум, по поводу того, что предпримет его всекатолическое величество, если слитки никогда не попадут в руки этому тирану герцогу?

– Он скажет о вашем величестве такие слова, которые я не осмелюсь и вымолвить, – ответил Роберт.

– Я спросила, не что он скажет, Роберт. Я спросила, что он предпримет.

Сесил ответил:

– У него связаны руки. Он ничего не сможет сделать. Он не распоряжается своими силами. Ему нужно держать под контролем слишком большую территорию. Если слитки не достанутся Альбе, вполне вероятно, что его солдаты взбунтуются.

Она весело рассмеялась, и ее глаза заблестели.

– В таком случае, милорды, слитки не должны достаться Альбе. Разве французские пираты не предприняли попытку напасть на суда в моих портах? Пусть слитки отправятся в Лондон на хранение. Ведь это частная собственность, не так ли? Это частная собственность генуэзских купцов. С моей точки зрения, они не больше принадлежат его всекатолическому величеству, чем мне. Мы можем воспользоваться займом, разве не так? И вот он здесь, у самого нашего порога.

Сесил не проронил ни слова. Роберт ликовал.

– Черт побери! – воскликнул он, пользуясь одним из ее богохульств. – Почему бы нам не разрушить католическое господство? Почему бы вашему величеству не стать главой протестантского мира?

– Это говорит солдат, – произнесла она, резко шлепнув его по щеке. – И пусть разразится война, чтобы милорд Лестер смог отличиться и овеять славой свое имя! Нет, Роберт, все хорошее достигается мирным путем. Разве не так, господин Сесил?

– В данном случае, мадам, конфискация слитков будет достаточно дерзким поступком.

– Какие ответные меры могут быть предприняты нашим милым святошей в его Эскориале [Эль Эскориаль – резиденция испанских королей под Мадридом.]?

– По моему мнению, он не в состоянии сделать слишком много. Но нельзя забывать о торговле шерстью, ведь, как хорошо известно вашему величеству, нашими основными покупателями являются Нидерланды. Альба сможет арестовать там товары наших купцов.

– В таком случае, мы сможем арестовать товары Нидерландов в Англии, и мне кажется, что их здесь значительно больше. Вспомните те состояния, которые сколотили голландцы в нашей стране. Да если мы арестуем их товары и собственность у нас, они поднимут такой шум, что испанцы окажутся вынужденными уладить это дело мирным путем. Нет, милорды, это не принесет вреда. Мы примем слитки в качестве предназначенного нам займа, и это научит испанцев проявлять больше уважения к англичанам в открытом море. Эти испанские гранды дурно обошлись в Мексике с Хокинсом. Разве я могу допустить, чтобы с моими подданными обращались подобным образом?

– Но ведь и Хокинс не остался в долгу, ваше величество, – вставил Роберт.

– Не остался в долгу? Нет, более того, он действовал так, как я и ожидала от настоящего англичанина.

Она казалась такой довольной, что Роберт осмелился продемонстрировать ревность по отношению к новоиспеченному фавориту.

– Что касается этого Хэттона, – сказал он, когда Сесил оставил их вдвоем, – ваше величество не может по-настоящему испытывать удовольствие от его общества, как это может показаться с первого взгляда.

– Но это на самом деле так, Роберт. Я говорю, что мои Веки так же нужны мне, как и мои Глаза, или почти так же.

– Как вы можете так говорить? – страстно спросил он.

– Потому что это правда, мои дорогие Глаза.

– Ваше величество ищет предлога, чтобы помучить меня.

– А зачем это мне нужно?

– Потому что я так долго любил вас, и вам уже начинает надоедать такая продолжительная преданность.

– Боже мой! – воскликнула она. – Мне никогда не надоест ничья верность. По моему мнению, это самая привлекательная черта.

– Значит, ваше величество сомневается в моей?

– Не сомневаюсь, дорогой Робин. И ты не сомневайся в моей верности тебе.

Он поцеловал ее руку, спрашивая себя, не стоит ли заговорить с ней о браке, но теперь он начал проявлять больше осторожности, чем во времена, предшествовавшие короткому промежутку немилости. Заметив морщинку, пролегшую между его бровями, она улыбнулась и подумала: «Милый Робин, ты стареешь. Ты утрачиваешь свою былую красоту».

В некогда черных волосах появились белые пряди, кожа под глазами стала слегка морщинистой, чуть-чуть искривился чудесный овал подбородка. Она почувствовала прилив нежности. Конечно, она ему этого не скажет, но сейчас она любила его не меньше, чем в то время, когда реально представляла Роберта в качестве своего мужа. Если ее чувства и стали более уравновешенными, от этого она не стала любить его меньше.

Она все еще оставалась кокеткой, но уже ясно давала понять, чего хочет в действительности. Она навсегда останется молодой, если даже Лэною и не удастся изобрести свой эликсир. Все красивые мужчины независимо от их возраста должны быть влюблены в нее. Это было частью их долга, который она требовала от них как их королева.

Она собиралась заставить Роберта слегка приревновать ее к Хэттону, этому жадному человеку, который осмелел настолько, что попросил часть сада епископа Айльского. Хэттон получил свой сад – двадцать акров плодородной земли между Холборн-Хиллом и Айн-Плейс, – хотя епископ Кокс почти что на коленях умолял ее не делать этого.

– Роберт, мне сдается, – сказала она, – что ты больше, чем мои Глаза. Я читаю твои мысли. Я отдала Хэттону сад. Но вспомни, мой милый друг, что я отдала тебе. И я не сомневаюсь в том, что, прежде чем мы покинем этот мир, я дам тебе еще больше. И что я прошу взамен? Твою любовь, твою преданность королеве и верность Елизавете.

– Они – твои, моя любимая.

Она улыбнулась ему, и, хотя ее улыбка была нежной, в ней крылось предупреждение. Она слышала, что две сестры, которые состояли при дворе, были страстно в него влюблены и что по этому поводу у них постоянно происходили стычки. Это были леди Шеффилд и Френсис Ховард. Должно быть, он прекрасно помнил, какое страдание ему принесла ссылка, вызванная его флиртом с Летицией Ноллис, потому что Елизавета не слышала, чтобы он дал той или другой сестре хоть малейшую надежду.