Текст книги "Лорд и королева"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Глава 5

Королева начала свое триумфальное шествие из Хэтфилда в Лондон, и на всем пути следования она улыбалась приветствовавшим ее людям, которые выстраивались вдоль дороги.

– Боже, благослови королеву! – кричали они. – Да продлится над нами царствование Елизаветы!

Она была молода и прекрасна, всегда демонстрировала свою преданность народу, и народ ее любил. Люди надеялись, что теперь придет конец ужасным кострам, которые полыхали не только на Смитфилд-Сквере, но и во всех уголках страны, придет конец всем преследованиям. Мария Кровавая скончалась, и Англия вновь станет счастливой.

В Хайгейте ее прибытия ожидали епископы. Она была к ним милостива, если не считать Боннера, главного ее гонителя после смерти Гардинера. «Если бы мой давний враг был здесь!» – размечталась она: было бы приятно видеть, как Гардинер дрожит перед ней. Люди отметили ее холодность по отношению к Боннеру, и снова раздались приветственные возгласы.

По традиции шествие не миновало Тауэра, и, когда королева проехала через ворота Сити, ее охватило чувство радости.

Сейчас она сидела в роскошной колеснице, которая промчалась по Барбикан в сторону Крипплгейт, где ее ожидали лорд-мэр и высокие чиновники Сити. Приняв их присягу на верность, она вновь села в колесницу, такая импозантная и величественная в пурпурном бархате. Для нее уже отпала необходимость рядиться в темные одежды – у нее теперь не было соперников. Она – королева.

Елизавета постоянно ощущала присутствие своего шталмейстера, который ехал рядом. Какое же он приковывал к себе внимание! Многие женщины вместо того, чтобы смотреть на свою королеву, поглядывали на него.

– Это – лорд Роберт Дадли, – шептали люди, – который при бывшей королеве чуть не потерял свою голову. Вы когда-нибудь встречали такого человека?

– Говорят, что он похож на его величество короля Генриха VIII в расцвете молодости.

«Пусть Роберт заслужит их одобрение», – размышляла королева. Пусть все они взглянут на него ее глазами. Она еще и сама не знала, какую роль отведет ему, но хотела, чтобы в памяти людей запечатлелся его образ – великолепный мужчина, возвышающийся над всеми.

Повсюду звучала музыка, из окон свисали пестрые матерчатые флажки. Подъехав к церкви Бланш Чеплтон на углу Мартлейн, она услышала звон колоколов Тауэра. На Тауэр-стрит она остановилась послушать, как дети из приюта Святого Павла пели ей оды, вспомнив – теперь это казалось далеким прошлым, – как они воспевали ее сестру.

Она произнесла молитву:

– О, Боже, помоги мне выполнить мой долг. Помоги мне делать мое дело честно и благородно.

Елизавету переполняли эмоции. Самая ее заветная мечта стала реальностью. Она должна быть готова выполнить свой долг и стать достойной уготованной ей роли. Она почти радовалась своим невзгодам, которые благополучно преодолела, ведь они научили ее тому, чему вряд ли бы научила беззаботная жизнь.

Первой ее заботой станут все эти люди, которые сейчас приветствовали ее. Она не повторит ошибок Марии. Мария тоже въезжала в Лондон под приветственные крики людей, но эти же самые люди называли ее Марией Кровавой, они негодовали по поводу испанской партии и наплыва иностранцев, они обвиняли ее в сдаче Калэ, они радовались, что она умерла.

С Елизаветой этого не случится. Они, простые люди, будут любить ее до конца ее дней. В них – вся ее сила, она лучше принесет в жертву все что угодно, но только не их преданность. Она никогда не должна забывать, что они – та основа, на которой зиждется ее трон.

В эти святые для нее минуты она прекрасно осознавала, какое зрелище сейчас являет в своем пурпурном бархате, она забыла даже о своем шталмейстере, сейчас она была только королевой, исполненной высокого намерения править мудро, сделать свою страну великой.

Въезд в Тауэр был торжественным моментом.

Чиновники ждали этого приезда, чтобы выразить королеве свое почтение. Елизавета спешилась. Вокруг нее собралась вся знать Англии, но вместо чувства гордости, которое, она верила, придет к ней в эти мгновения, она ощущала лишь глубокую подавленность.

Слова полились сами собой:

– Кто-то, – сказала она, – с положения государя страны низвергся до положения пленника этого места, я же с положения пленницы вознеслась до положения государыни. То ниспровержение было Божьей карой, а это восхождение – Его милостью. Так как мне воздалось за мое терпение, я должна оставаться благодарной Богу и милостивой к людям.

Потом она повернулась к коменданту Тауэра.

– А теперь проводите меня в те апартаменты, в которых я жила здесь на положении узницы.

Он подчинился, и она с интересом зашла в знакомые комнаты и в порыве чувств снова опустилась на колени и поблагодарила Господа за свое избавление.

– Ведь я, – сказала она, – как Даниил, живой вышла из логова льва, и я никогда не забуду Его милости.

В тот памятный день, когда Елизавета побывала в лондонском Тауэре в качестве королевы, от прежней легкомысленной девушки, которой она была прежде, не осталось и следа.

Марию похоронили с пышной помпезностью, и на похоронах присутствовала королева. Доктор Уайт, епископ Винчестерский, прочитал заупокойную молитву, и в тот день он в полной мере проявил себя как истый католик и приверженец Марии. Оплакивая многочисленные добродетели покойной королевы, говорил о ней с чувством большого сожаления. По его словам, Мария была великой королевой, мудрой женщиной, она отказалась от главенства над церковью, объявив, что святой Павел запрещал женщинам разговаривать в церкви, а, следовательно, иметь бессловесную главу церкви не пристало.

«Как же он осмелился сказать такое! – возмущалась про себя молодая королева. – Неужели он не отдает себе отчета, что он говорит это ей, протестантке?» Епископ наверняка видел перед собой всего лишь молодую женщину, но этому седобородому старику следует прочувствовать силу духа, таящуюся в молодом теле королевы.

К счастью, проповедь шла на латыни, и лишь несколько человек поняли ее, и среди них была Елизавета.

Епископ, рыдая по Марии, все же не забыл отметить, что их горячо оплакиваемая королева оставила после себя сестру, достойнейшую женщину, которой все они теперь должны повиноваться, и они этому должны волей-неволей покориться. Melior est canis vivus leone mortuo [Живая собака лучше мертвого льва (лат.).].

Голубые глаза Елизаветы извергали молнии. Это она-то – живая собака, а Мария, значит, мертвая львица! Ему следует получше разглядеть львиное сердце под ослепительными королевскими драгоценностями. Этот наглец явно не понял настоящую природу своей королевы. Ну что ж, он еще за это поплатится.

Когда доктор Уайт покинул кафедру, королева встала и приказала своей страже:

– Арестуйте этого человека!

Епископ поднял руку, чтобы удержать стражников, которые немедленно бросились вперед, чтобы выполнить приказ королевы.

– Ваше величество, – сказал он, – в моей власти отлучить вас от церкви, если вы не подтвердите, что ваши подданные останутся верными Риму.

Отец Елизаветы предал бы епископа смертной казни. Но она еще не так сильна, как ее отец, хотя в одном она была все же сильнее его. Годы, полные опасности, научили Елизавету обуздывать свой гнев, когда это становилось необходимо. Она разглядела в глазах епископа страстное желание стать святым мучеником. Она не доставит ему такого удовольствия. Ее подданные устали от религиозных преследований. Она их прекратила, и люди, подобные этому епископу, не подтолкнут ее к их продолжению.

Она спокойно наблюдала, как выполняется ее приказ. Пусть он в тюрьме охладит свой религиозный пыл. Время подскажет ей, как нужно действовать, ведь для королевы время важно так же, как оно было важно для пленной принцессы.

Королева собрала свой тайный совет. По правую руку от нее находился Уильям Сесил, большую государственную печать она вверила Николасу Бэкону, а лорду Уильяму Ховарду с Арунделом и Сэквиллем из прежнего тайного совета позволила остаться на своих постах.

Пока что никто не заметил нежных взглядов, которые Елизавета бросала на своего шталмейстера. Эта должность требовала от Роберта Дадли постоянно быть под рукой, а тот факт, что на пост шталмейстера назначили именно его, не вызвал никаких комментариев. Его знание конного дела было на самом деле огромным, и все сошлись во мнении, что никто бы не смотрелся на коне столь величественно, как красавец Дадли.

В течение первых недель царствования мысли Елизаветы занимали скорее дела государственные, нежели амурные. Каждое утро она просыпалась с ощущением собственной власти и в чрезвычайном волнении. Однако никогда она не забывала тех уроков, которые ей преподали во время лихолетья.

Ее первейшей задачей стало отделаться от папы римского, и сделать это надо было так, чтобы не оскорбить чувства ее подданных-католиков, которых было довольно много. Следовательно, демонстративного разрыва не произойдет. Перемены наступят постепенно, чтобы она могла чувствовать настроение людей по мере их осуществления.

Пока еще во всех церквах служили мессы, и Елизавета регулярно их посещала, но в Рождество она ушла из церкви сразу же по окончании службы, как только епископ приготовился к торжественной обедне.

Она сделала первый шаг в желаемом направлении, но второй шаг она сделает только тогда, когда узнает, какой эффект ее поведение произвело на людей.

Не было сомнения, какой будет вынесен вердикт ее поведению. Слишком многие хранили в памяти костры Смитфилда. Англия не создана для фанатизма, и англичане слишком чтут справедливость, чтобы питать особые наклонности к преследованию иноверцев. Лишь немногие осудили ее действия, но и они тоже не верили, что королева станет преследовать их, подобно тому, как ее сестра преследовала протестантов.

Тогда Елизавета почувствовала, что без всякого риска может сделать следующий шаг, и по случаю другой знаменательной даты – первого дня Нового года – объявила, что служба в церкви должна будет вестись на английском языке.

Ее занимали мысли о коронации. Она ожидала этого торжества с огромным нетерпением и сейчас желала бы обсудить его с тем, кто разделил с ней ее триумф и кто должен был сыграть выдающуюся роль в церемонии коронации.

Какая же это радость – тесное общение с Робертом во время подготовки торжественного момента. А еще большее возбуждение вызывало то, что они никогда не оставались наедине. Ее постоянно окружали государственные советники и фрейлины. Бедный Роберт! Она знала, что временами он приходил в ярость, ведь разве мог лорд Дадли поведать ей о своих чувствах в присутствии этих людей! Он должен держать дистанцию, обращаться к ней, как к своей королеве, он должен играть роль ее подданного, а не возлюбленного. Теперь между ними стояло ее королевское величие, как раньше стояли стены тюрьмы. Но с каждым днем Елизавета все яснее осознавала, что все сильнее влюбляется в Роберта, и если она вдруг почему-то не видела его, то от разочарования становилась раздражительна. Ведь королева не могла постоянно приказывать разузнать, где он находится. Конечно, она старалась проявлять свойственную ей осторожность. Она не хотела бы дать знать всему двору, что влюблена в своего шталмейстера.

«Я и взаправду верю, – думала Елизавета, что выйду за него замуж. Но у него есть жена. Не забудь это, грешница!»

Впрочем, она должна быть благодарна этой женщине. Как там ее зовут? Анна? Эми? Она притворялась, что не помнит. Глупая деревенская девка! И чем это она его так в свое время обворожила?

Самым любимым занятием молодой королевы стало скрыться от своих советников и, усевшись вместе с придворными (если только среди них находился Роберт), болтать о всяких приятных вещах: представлении комедиантов, бале и прочих праздничных действах, которые должны были стать составной частью ее коронации.

– Я не сомневаюсь, – сказала она однажды, – что лорд-мэр и его люди устроят мне такую же чудесную коронацию, какую они устроили моей сестре. Если бы я только знала, какой день – наиболее подходящий. Что вы скажете на этот счет, милорд Дадли?

– Какой день – не имеет ни малейшего значения, ваше величество.

– Как это?

– Сам по себе факт, что это – день коронации вашего величества, сделает его самым великим днем в нашей жизни.

– Что милорд имеет в виду? Вы понимаете его, госпожа Эшли?

– Мне кажется, что милорд Дадли имеет в виду, что самое великое благо, которое когда-либо выпало нашей стране, – это восшествие на трон вашего величества, – ответила Кэт.

– Госпожа Эшли правильно объяснила, что я хотел сказать, мадам, – произнес Роберт.

Неожиданно взгляд королевы упал на сидящую рядом с ним женщину – темноволосую красавицу с блестящими глазами. Их близость не радовала королеву.

– Умоляю вас, не кричите мне с такого расстояния, господин Дадли. Подойдите сюда и сядьте рядом со мной.

Он с готовностью подошел ближе, и его глаза, в которых светилось обожание, словно умоляли ее: «Ну почему я не могу встретиться с тобой наедине? Почему между нами всегда стоят какие-то люди?» И если бы Елизавета могла, она, наверное, ответила бы так: «Потому что я – королева, а ты был настолько глуп, что женился на деревенской девушке. Ах, если бы ты был поумнее!»

Кажется, сейчас он слегка погрустнел. Может, Роберт был слишком уж уверен в ее благосклонности? Она не могла сделать ему выговор при своих приближенных. Если бы она сделала это, он мог бы обидеться и покинуть королевский дом, а это было бы для нее таким же наказанием, как и для него.

Она вообразила, что ее окружение тихонечко посмеивается. Неужели они заметили, что королева отдает предпочтение шталмейстеру? Она правила всего ничего, чтобы делать такие ошибки.

Позже Кэт сказала ей:

– Ваше величество, они начинают подозревать. Уже появились слухи.

– О чем это ты?

– О нашем темноволосом красавце-шталмейстере, мадам. Уже заметили, что ваш взгляд слишком часто останавливается на нем и что вам не по душе, когда вы замечаете его любезничающим с другими леди.

– И кто же разносит подобные слухи?

– Весь двор, ваше величество. А ведь вы знаете, что эти слухи верны. Вы выдаете свои чувства. Вы не могли бы более явно продемонстрировать их, даже если бы на глазах у всех обняли его и поцеловали.

Елизавета на время отбросила в сторону свое королевское величие и дала Кэт пощечину. Но Кэт знала, что ее предостережение упало на благодатную почву.

Елизавета находилась в смятении.

На следующих посиделках она сказала:

– Я желаю получить совет доктора Ди по поводу моей коронации. Вы отправитесь к нему, милорд Дадли, и выясните, какой день наиболее подходит для данного события.

– Когда же ваше величество ждет моего отъезда?

– Немедленно… немедленно.

Он с упреком взглянул на нее. Хоть и на короткое время, но его отсылали от двора. Он почувствовал себя оскорбленным и рассердился. Но и она испытывала те же чувства.

Королева провожала его глазами с такой тоской во взгляде, что Кэт почувствовала, как она еще больше себя выдала.

Покидая двор с целью посетить любимого астролога королевы, доктора Ди, Роберт находился в крайнем возбуждении.

Итак, Елизавета не сумела скрыть от него свои чувства. Он слишком хорошо осознавал свою силу, чтобы не заметить в ней ту самую тоску, которую так часто встречал у других женщин. Он был уверен, что очень скоро эта тоска разрастется до таких размеров, что уже ни вся ее гордость, ни все ее королевское достоинство не смогут стать на его пути.

Он с удовольствием заглянул в будущее. Никто из его семьи не смог подняться так высоко, как поднимется он. Но есть одно препятствие – Эми.

Одно только воспоминание о жене вывело его из себя. Он стал сравнивать ее с Елизаветой. Даже если отбросить королевские привилегии, королева сама по себе более привлекала его. Если бы она не была дочерью Генриха VIII, то она бы все равно вскоре стала его любовницей, он в этом уверен. Но она казалась вдвойне желанной: она могла дать ему не только чувственное наслаждение, но и корону, которую его отец предназначал Гилфорду.

Он станет королем этих земель, ведь никогда еще ни одна женщина не отказала ему в его желании, да и Елизавета ясно продемонстрировала, что она женщина из плоти и крови.

Но Роберт не мог не принимать во внимание Эми. Она становилась все более и более настойчивой, она хотела попасть ко двору и разделить с мужем выпавшую на его долю удачу. Она постоянно спрашивала его в письмах, не завязался ли у него роман с какой-нибудь придворной дамой, которая отнимает все его внимание. Эми была недалека от истины. Конечно же, Елизавета постоянно занимала все его мысли и требовала постоянного внимания.

Доктор Ди встретил лорда-шталмейстера с распростертыми объятиями в своем загородном доме и, несколько повозившись со своими таблицами, объявил, что пятнадцатое января будет очень удачным днем для коронации.

Покинув астролога и находясь недалеко от Сайдерстерна, Роберт решил, что сейчас представляется неплохая возможность повидаться с Эми и сделать попытку унять ее желание разделить с ним жизнь при дворе. Он опасался, что если не увидится с ней, то она может сама заявиться ко двору, чтобы встретиться с ним. А он отнюдь не считал, что королева будет рада видеть при дворе Эми.

Когда Роберт добрался до дома, время перевалило за полдень, и вокруг царила тишина. Он отослал своих слуг вместе с лошадьми на конюшню, а сам отправился в дом на розыски Эми.

В холле никого не было, он быстро поднялся вверх по лестнице и прошел по галерее прямо в его с Эми спальню.

В шкафу кто-то рылся: это была Пинто. Служанка выпрямилась и неуклюже присела в реверансе. Она смутилась, и он это заметил:

– Лорд Роберт! Мы вас не ждали.

– Знаю. А где твоя хозяйка?

– Она отправилась верхом вместе с отцом, милорд.

– Что-нибудь произошло, Пинто?

– Произошло, милорд? Нет… нет. Теперь с миледи будет все в порядке, раз вы приехали.

Он слегка сам удивился, почему его вдруг заинтересовала Пинто, но почти сразу же нашел ответ. Она не была безобразной, кроме того, она прекрасно его понимала. Пинто руководствовалась не любовью, а неприязнью, которую он у нее вызывал. Какая, должно быть, странная женщина эта Пинто!

Она уже собиралась выскочить из комнаты, как вдруг он неожиданно встал у двери, преградив ей путь.

– Мне не хотелось помешать тебе, Пинто. Не спеши.

– Я просто убирала вещи миледи.

– Тогда я умоляю тебя продолжать свое занятие.

– Но я уже все сделала, милорд.

Он медленно приблизился к ней, чувствуя, как растет ее возбуждение.

– Что это, Пинто? – Он приподнял ее подбородок и взглянул прямо в глаза. – Мне не по душе, что ты мне совсем не доверяешь. Почему ты всегда убегаешь при моем появлении и бросаешь на меня полные страха взгляды. Или ты думаешь, что я не замечаю.

– Но, милорд…

Он стремительно наклонил свою голову и поцеловал ее. Он удивился этому своему шагу почти так же сильно, как и служанка.

Пинто вырвалась и выбежала из комнаты. Улыбаясь, он проводил ее взглядом. Как глупо с его стороны было думать, что она его ненавидит. И она – прежде всего женщина.

Бедная Пинто! Она прятала свои интимные чувства под покровом недоверия и подозрений, но ей не стоило его бояться. Он не покусится на ее добродетель.

Когда, вернувшись с конной прогулки, Эми обнаружила мужа дома, то чуть не завизжала от восторга.

– Но, Роберт, почему же ты не сообщил о своем приезде? – воскликнула она, бросаясь ему навстречу. – Я пропустила часы, которые могла бы провести с тобой, ведь я не сомневаюсь, что ты очень скоро опять меня покинешь.

Когда Дадли хотел, он мог очаровать кого угодно.

– Как хорошо снова быть дома, вдали от мишуры этого двора.

– Ты говоришь так, будто не любишь там бывать.

– Конечно, нет, ведь он держит меня вдали от тебя и от дома.

И хотя Эми не могла оторваться от ласк мужа, она надула губки и сообщила, что до нее дошли кое-какие слухи.

– Какие конкретно слухи?

– Говорят, что к тебе чрезвычайно благоволит королева.

– Королева справедлива. Она помнит тех, кто был ее другом в беде.

– Да. Но говорят, что ты у нее фаворит особенный.

– Это всего лишь пустая болтовня.

Позже он отправился вместе с ней в поездку по имению, он должен был осмотреть молодых ягнят и проверить, как посеяли овес и бобы. Лорд изобразил живейший интерес ко всем этим вещам и мысленно поздравил себя с тем, что избежал этого навсегда.

Но он не мог скрыть от Эми, что заскочил домой ненадолго.

– Нет, ты должен остаться! – запротестовала она.

Он подумал о том, что она слишком уж избалована. И все потому, что являлась наследницей своего отца и росла со взрослыми сводными братьями и сестрами, будучи всеобщей любимицей. Он, должно быть, сошел с ума, когда женился на ней.

– Увы, моя любовь, я выполняю поручение королевы. Я должен вернуться, чтобы участвовать в подготовке к коронации.

– Роберт, а почему я не могу поехать с тобой?

– Это невозможно.

– Но жены других лордов находятся при дворе.

– Когда они занимают какие-нибудь посты при королеве.

– Разве я не могу стать фрейлиной?

– Сможешь, Эми. Но всему свое время. Королева не просидела на троне еще и месяца, и если даже, как ты слышала, она и благоволит ко мне, я не могу просить у нее слишком многого.

– Разве это слишком много – просить предоставить твоей жене местечко при дворе?

Он мог бы иронически усмехнуться на это.

– Я уверен, что много.

– Но, Роберт, надо же что-то делать. Я не могу проводить здесь месяц за месяцем, в то время как ты находишься при дворе.

– При каждом удобном случае я буду навещать тебя, Эми. Можешь в этом не сомневаться. Мои обязанности королевского шталмейстера отнимают слишком много времени. Я даже думаю, что могу вызвать неудовольствие королевы своим долгим отсутствием.

– Я боюсь королевы, Роберт.

– И правильно делаешь. Она страшно разгневается, если узнает, что ты меня здесь задерживаешь.

– И может отправить тебя в Тауэр! Ах, Роберт, смогу ли я когда-нибудь попасть ко двору?

Он успокоил ее, как всегда, при помощи нежных слов, ласк и планов на будущее. Но как же все-таки он был рад, когда наконец вырвался из Норфолка в Лондон к королеве!

Накануне коронации Елизавета проехала по Сити, чтобы собрать изъявления любви своего народа.

Королева уже проплыла по реке от Вестминстерского дворца к Тауэру за несколько дней до субботы, назначенной для торжественного шествия, а в субботу она – прекрасная и величественная в темно-красном бархатном платье – выехала из Тауэра на своей колеснице. Ей не исполнилось еще двадцати шести лет, она выглядела даже моложе, чем четыре года назад, в то скорбное вербное воскресенье, когда она, не по своей воле, совершила путешествие по Темзе в Тауэр.

Чтобы доставить королеве удовольствие, были организованы пышные шествия и процессии вроде тех, что устраивались для ее сестры Марии, но как изменилось с тех пор настроение толпы! Лондон приветствовал Марию, но Мария была по-официальному холодна. Елизавета вела себя иначе. Она являла собой по-настоящему ослепительное зрелище в бархате и драгоценностях, она была связана с народом, чего нельзя было сказать о Марии. В течение целого дня королева стремилась показать людям, что она о них думает точно так же, как и они о ней, что ее единственным желанием было доставить им радость, так же, как и им – оказать ей почести.

– Боже, храни вашу светлость! – кричали они.

И она им отвечала.

– Храни Господь всех вас!

Даже бедняки дарили ей цветы. Ее окружение пыталось сдерживать толпу, но Елизавета не позволяла им делать этого. Она должна всем дарить свою улыбку, она должна говорить с людьми, несмотря на их жалкое положение, и она также настояла на том, чтобы цветы от самых нищих ее подданных непременно поместили в ее колесницу.

Теперь она знала, что народ вместе с ней. Несмотря на молодость, она была мудра, и самым большим для нее наслаждением оказалось внешнее проявление любви ее народа.

Проезжая мимо «Орла с распростертыми крыльями» на Грейсчерч-стрит, она довольно засмеялась, потому что через улицу протянули арку, на которой были изображены фигурки предков королевы: ее бабушка – Елизавета Йоркская, дедушка – Генрих VII и ее отец – Генрих VIII, а еще там была фигурка красивой феи, само имя которой долгие годы находилось под запретом – матери королевы, Анны Болейн. Ничто не могло сильнее порадовать Елизавету.

На Корнхилл и Чепе шли представления, и Елизавета имела наготове несколько удачных замечаний по поводу их. Она должна показать гражданам, что она – не простая зрительница, она их живая участница. Ее улыбки были направлены всем им – и ольдерменам [Ольдермен – член городского управления, «отец» города.], и членам городских гильдий, и воспитателям и воспитанникам из приюта, один из которых произнес речь, выслушанную ею с почтительным вниманием.

Самой запоминающейся стала встреча с двумя пожилыми людьми, которые сидели у малого акведука на Чипсайд, и один из них держал косу и песочные часы, изображая Время. Она всегда говорила, что Время – ее друг. А другой изображал Истину, он вручил ей Библию на английском языке, и все, кто был рядом с ней, отметили, с какой страстью она приняла эту святую книгу и поцеловала ее.

Она прослушала песню, которая поведала ей о надеждах ее подданных:

 
Нашим чаяниям отвечая
И несправедливость низвергая,
Истину ты утверждаешь…
 

Слушая эту песню, она прижала к груди Библию и устремила взор в небо, и когда люди стали приветствовать и благословлять ее, она воскликнула: «Будьте уверены, я стану вашей доброй королевой!»

И точно так же было и на следующий день в Уайтхолле на коронации в аббатстве. Мечта стала реальностью. Она была помазана мирром, ей вручили державу и скипетр, и в воздухе эхом разносились слова: «Да, да, да. Боже, храни королеву Елизавету!»

Ей оставалось выполнить один долг, которым, как заверили ее советники, она не могла манкировать. Страна не может жить счастливо, пока во дворце не появится детская и у Елизаветы не родится сын.

«Выходи замуж, – следовал неотложный приказ. – И чем скорее, тем лучше».

Несмотря на кокетливо высказываемую прихоть остаться девственницей, Елизавета ни в коей мере не желала оскорблять чувства своих подданных, а так как на всем свете не было лучшей партии, чем королева Англии, то очень многие боролись за ее руку.

Тем временем она все яснее давала понять, какой будет ее дальнейшая политика.

Она осторожно объявила протестантским государствам, что намерена вернуть Англию в лоно реформаторской церкви, но в то же самое время, не желая обидеть Францию и Испанию, дала понять, что обеспечит своим подданным свободу вероисповедания.

Папа Римский был вне себя от бешенства. Он заявил, что отказывается понимать, какое право имеет рожденная вне брака женщина занимать место на троне, когда, по его мнению, законной наследницей является Мария Шотландская. Он не мог понять, как эта новая догма о свободе сознания может принести успех. Он опасался ее последствий.

Королева, чувствуя себя в безопасности в своей стране, могла спокойно игнорировать мнение папы, ибо знала, что большинство ее подданных ждут от нее именно этого. Она отозвала своего посла из Рима, однако он, находясь под угрозой отлучения от церкви в случае выполнения ее приказа, остался на месте. Королева на это никак не отреагировала. С ней – вся Англия, и какое ей дело до остального мира? Пэры-католики поцеловали ее в щеку и поклялись в вассальной зависимости. За ней стеной стоял простой люд, потому что непродолжительный возврат к Риму во времена Марии, принесший им нищету и преследования, казался им дьявольской вещью.

Елизавета продолжала проявлять великодушие по отношению к своим старым врагам, а они в свою очередь, видя, что им нечего бояться (как она и предвидела), были готовы служить ей.

Королева смеялась над их страхами. «По натуре мы – львы, – сказала она. – И не можем опуститься на уровень мыши и грызть других».

Страна вырвалась из-под гнета Марии в плачевном состоянии, и на молодую королеву возлагались огромные надежды. Теперь все с нетерпением ждали, что она выйдет замуж. Ее советники полагали, что, хотя она и проявила достаточную мудрость, но, будучи женщиной, все же нуждалась в твердой мужской руке, которая помогла бы ей управлять страной.

Елизавета только усмехнулась на это. Она собиралась продемонстрировать им, что львица не хуже льва может постоять за себя. Но это в будущем. В таких вопросах ей никогда не должна изменять осторожность.

Вскоре тонкое коварство королевы стало приводить в изумление ее окружение, и никто не ощутил этого лучше, чем испанский посол граф Ферия. Ферия возлагал надежды на пэров-католиков, которые, как он был уверен, переметнулись на сторону Елизаветы в своих личных целях. Он уверил своего хозяина, что этих людей можно легко переманить на сторону Испании, давая им значительные взятки. Филипп решил, что в его словах есть определенный смысл и приготовился потратить часть испанских денег на своих друзей-католиков в Англии.

Граф решил, что самым вероятным «стипендиатом» может стать лорд Уильям Ховард, католик, которого королева назначила своим камергером и который, по сведениям Ферии, весьма неравнодушен к взяткам. Но еще до момента первой выплаты Ховард проявил явное нежелание принять деньги. Ферия был безутешен, ведь он возлагал на Ховарда такие большие надежды. Через пару дней, к великому ужасу графа, Ховард наотрез отказался получить взятку, он пришел к Ферии и заявил ему: «Я не могу принять ваше щедрое предложение, пока не уверюсь, что королева одобрит его». Ферия был как громом поражен! Он вел переговоры о деньгах с Ховардом чрезвычайно деликатно, и ему не могло прийти в голову, что этот человек не осознал со всей ясностью, с какой целью ему даются деньги. Но самое поразительное было еще впереди. «Я получил согласие королевы на эти деньги и буду очень вам признателен, если вы сейчас произведете первую выплату».

Филипп и Ферия были доведены до белого каления. Они получили еще одно наглядное подтверждение острого ума королевы.

Но Елизавета на этом не остановилась. Она радостно заявила Ферии, что была очень рада узнать о его щедрости. И скромно добавила: «Я полагаю, что его всекатолическое величество не посчитает для себя оскорбительным, если я найму некоторых его слуг, которые у него есть среди моих придворных».

Граф написал своему хозяину, что бессмысленно продолжать дело со взятками. Он планировал соблазнить Сесила, Бэкона, Роберта Дадли и Пэрри работать на Испанию. Между тем Сесил обладал огромным состоянием и деньги вряд ли заинтересовали бы его. Бэкон являлся ближайшим другом и шурином Сесила – они оба были женаты на дочерях сэра Энтони Кука, которых называли чрезвычайно учеными «синими чулками». Здесь для Ферии успеха не предвиделось. Более сговорчивым мог бы оказаться казначей Пэрри, которого Елизавета произвела в рыцари. Его настоящее имя – Вогэн, но, так как его отца звали Хэрри и он был из Уэльса, то его стали называть по-местному – Томас ап-Херри, что позднее превратилось в Пэрри. Этот человек слыл сплетником, но и он был так предан королеве, что Ферия не спешил предложить ему деньги. Что же касается лорда Роберта Дадли, красивого молодого человека, почти ровесника королевы, то, вероятно, Елизавета в него влюблена, во всяком случае своим поведением она давала пищу для такого рода сплетен. Поэтому лорд Дадли, пожалуй, тоже ненадежен. Кому же из придворных можно доверить работать на Испанию?