Текст книги "Лорд и королева"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Виктория Холт
Лорд и королева
Глава 1
Стояла слишком жаркая даже для августа погода. Скверный дух со стороны реки, таящий в себе реальную угрозу чумы, усугублял гнетущую атмосферу знойного дня. Но собравшаяся на Тауэр-Хилл толпа не обращала внимания на подобные неудобства. Продавцы оставили свои лавки и лотки на Кэндлвик-Стрит, Ист-Чеп и Полтри, торговцы лошадьми спешили со Смитфилд-Сквера, а золотых дел мастера с Ломбард-Стрит и торговцы тканями с Чипсайд покинули свои дома, хорошо понимая, что в эти часы они вряд ли найдут клиентов. Подмастерья, рискуя заработать хорошую порку, пробирались вслед за своими хозяевами, полные решимости увидеть своими глазами все то, что произойдет сегодня на лобном месте Тауэра.
Они шли, смеясь и балагуря в предвкушении захватывающего зрелища. Эти мужчины и женщины твердо верили, что все тяготы царствования Генриха VII позади и сытая жизнь не за горами. С них больше не будут драть непомерные налоги, конец штрафам и поборам. Старый скряга – король умер, и на его месте прекрасный юноша, громкий смех и шутки которого пришлись по душе жителям Лондона.
– Боже, храни молодого короля! – кричали они. – Посмотрите, как он радует свой народ! Это именно тот, кто нам нужен.
Возгласы в честь короля смешивались с презрительными насмешками над предателями. Кто-то из подмастерьев соорудил два чучела, которые теперь были подняты высоко над толпой и служили мишенью для отбросов.
– Смерть им! Смерть грабителям! Смерть скрягам! Да благословит Господь короля Гарри!
Извергая проклятия, хохоча и толкаясь, простолюдины бушевали вокруг холма. На вершине, ближе к эшафоту, собрались представители знати. И вот с башни Святого Петра донесся звон колокола.
С краю толпы, как бы не решаясь присоединиться к ней, стоял мальчик. Он был бледен, скромно одет и, не отрываясь, грустно и виновато смотрел на омытые дождями стены величественной крепости, которая возвышалась на страже, подобно каменному гиганту. Она показалась ему такой жестокой, такой беспощадной, что мальчик перевел взгляд в сторону зеленых берегов, покрытых звездочками цветущей вербы. Он вспомнил, как когда-то – теперь ему казалось, что это было очень давно, – он привел своего маленького брата на берег реки, чтобы собирать цветы. Цветки буквицы были словно каски, что носят солдаты, и это напомнило ему, что скоро они выйдут из огромной тюрьмы, а с ними и те люди, которым суждено сегодня умереть на Тауэр-Хилл.
– Смерть предателям! – закричал какой-то мужчина рядом с ним. – Смерть сборщикам налогов! Смерть Дадли и Эмпсону!
Мальчик почувствовал, как кровь прилила к лицу, ведь его имя было Джон Дадли, а его отец – один из тех, кому вскоре предстояло сложить голову на плахе.
Маленький Джон не будет смотреть. Не осмелится. Зачем он пришел сюда? Он не знал. Может, надеялся, что произойдет чудо? Отец казался ему самым мудрым человеком в Англии, да и не только ему, но и многим другим тоже, ведь простому судейскому Эдмунду Дадли удалось стать главным советником короля. Но короли умирают, и их милости умирают вместе с ними; друг одного король может оказаться предателем для другого, и если новый король желает завоевать любовь своих подданных, а подданные требуют чьей-то головы как залог его любви – они получают эту голову.
Теперь отец мальчика стоял наверху. Маленький Джон уставился в землю, но он понимал, что происходит, ведь ему были слышны крики людей. Вдруг стало тихо. Мальчик поднял голову, посмотрел в небо, затем на реку, но так и не осмелился взглянуть на эшафот.
Говорил его отец. Хорошо знакомый голос то становился громче, то затихал, но мальчик не разбирал слов.
Потом вновь воцарилась тишина, пока из толпы не вырвался вздох содрогания. Джон понял, что у него уже нет отца.
Он стоял, беспомощный и испуганный, не решаясь ни убежать подальше от этого ужаса, ни приблизиться вместе с толпой к эшафоту и поглядеть на кровь своего отца.
Теперь, вероятно, палач взял в руки голову его отца, так как был слышен возглас: «Вот она, голова предателя!»
Он удивился тому, что ни капельки не хотел плакать. Он понял, что никогда больше вообще не будет плакать. Орущая толпа, серая крепость, угрюмая река – они казались такими безразличными к незавидному положению еще одной сироты.
А ведь совсем еще недавно он был Джоном Дадли, старшим сыном любимого министра короля, и перед ним открывалось блестящее будущее. Сейчас он стал другим Джоном Дадли – сиротой без гроша в кармане, – сыном человека, которого король назвал предателем.
Он почувствовал на своем плече чью-то руку.
– Джон, – мягко произнес знакомый голос, – тебе не следовало сюда приходить.
Обернувшись, он увидел позади себя человека, к которому он относился как к родному дяде, одного из самых близких друзей отца, когда тот был в фаворе – сэра Ричарда Гилфорда.
– Мне… хотелось пойти, – произнес Джон, запинаясь.
– Я понимаю, – сказал сэр Ричард. – Это смелый поступок с твоей стороны, Джон. – Он изучающе поглядел на ребенка. – И ни одной слезинки…
Он взял мальчика под руку и отвел его в сторону.
– Тебе лучше убраться отсюда подальше, – участливо сказал он.
– А что они могут со мной сделать? – спросил мальчик. – Что они могут со мной сделать, если узнают, что я его сын?
– Они, надеюсь, не причинят тебе вреда, ребенку, которому… сколько тебе лет? – Девять, сэр.
– Девять! И у матери на руках еще двое.
– Они у нас все отобрали…
Сэр Ричард кивнул.
– Но не потому, что на владения твоего отца кто-то позарился. Это сделано, чтобы удовлетворить народ. Кто знает…
Он оценивающе посмотрел на мальчика, но быстро отвел взгляд.
– Выходит, что люди ненавидят моего отца? – недоверчиво спросил он.
– Мой мальчик, у королей всегда есть на ком отыграться. Когда король совершает то, что не нравится его подданным, тогда это вина политиков, а на свой счет он записывает только то, что им нравится. Эти люди извергают проклятия против покойного короля. Твой отец и сэр Ричард Эмпсон – козлы отпущения.
Мальчик сжал кулачки.
– Быть козлом отпущения! Мне это не по душе. Я стану мужчиной… и властителем!
И вдруг он заплакал, а сэр Ричард смотрел, как по его щекам катятся слезы, и молчал. Сэр Ричард понимал, что это нормально. Он просто шел рядом какое-то время, потом произнес:
– Ты должен пойти со мной. Нет, нет, не волнуйся. Я видел твою мать. Я предупредил ее, что разыщу тебя и возьму к себе домой.
Они подошли к берегу реки, где их ждал баркас, и, пока они медленно плыли вверх по течению, всхлипывания, сотрясающие маленькое тело, постепенно затихли.
Наконец они высадились и взобрались по потайным сходням, которые выходили прямо на лужайку перед домом сэра Ричарда.
Войдя в замок и переступив порог огромного зала, сэр Ричард крикнул:
– Джейн, где ты, дитя мое?
Девочка чуть младше Джона появилась на галерее и посмотрела вниз, туда, где располагался зал.
– Я привел тебе товарища, Джейн. Поди сюда.
Джейн величественно спустилась по огромной лестнице.
– Здравствуй, Джон, – сказала она, и мальчик, взглянув ей в лицо и заметив следы слез на ее щеках, понял, что она тоже оплакивала его отца, и почувствовал успокоение.
– Он много пережил сегодня, Джейн, – произнес сэр Ричард. – Нам следует позаботиться о нем.
Джейн остановилась возле мальчика и взяла его за руку.
Сэр Ричард наблюдал за ними. Рядом с маленькой Джейн ребенок скорее забудет крики черни на Тауэр-Хилл.
Наблюдая месяц за месяцем, как мужественно Джон Дадли превозмогает свое несчастье, сэр Ричард Гилфорд все больше видел в нем стойкость характера, присущую Эдмунду Дадли. Он восхищался мальчиком, чуя в нем скрытые амбиции, волю к победе, страстное желание вернуть Дадли их доброе имя. Сэр Ричард с радостью наблюдал, как между его дочерью и этим мальчиком крепла дружба, и его ничто не могло так порадовать, как тот факт, что Джон живет в его доме и воспитывается словно его собственный сын.
Для опальной семьи это было очень кстати, так как вдова сэра Эдмунда и ее дети были вынуждены искать покровительства знакомых и друзей, и леди Дадли только радовалась, что сэр Ричард принимает такое участие в ее сыне.
У сэра Ричарда вошло в привычку вести беседы с мальчиком, и однажды, когда они шли в Сити к Флит-Лейн, по Флит-Бридж и к Фикетс-Филдс, сэр Ричард снова заговорил с мальчиком об отце:
– Джон, твой отец был великим человеком. Когда ему было столько же, сколько тебе сейчас, он находился в едва ли лучшем положении.
– Нет, сэр, – сказал Джон. – Верно, что мой отец был сыном небогатого фермера, и стал сам не более чем судейским, но он происходил из рода лордов Дадли, а я – сын человека, которого называют предателем.
Сэр Ричард щелкнул пальцами.
– Его благородное происхождение никогда не было доказано, – ответил он, – и я думаю, что оно существовало только в воображении твоего отца.
В ответ мальчик зарделся, но сэр Ричард продолжал:
– Да, это оказалось достаточно ловким ходом. Дадли нуждался в аристократических предках, и он их себе нашел. Без сомнения, они сослужили ему неплохую службу. Но – это между нами, Джон, – человек заслуживает большего уважения, когда он взбирается вверх по лестнице с самой нижней ступеньки, чем если он начинает почти на последней.
Джон молчал, а сэр Ричард продолжал:
– Для нас сэр Эдмунд пусть будет сыном фермера и судейским, но при этом таким знатоком своей профессии, что сам король искал его помощи, и через него и его друга Эмпсона правил Англией.
Глаза мальчика заблестели.
– Простой сын фермера – и один из тех, кто правил Англией!
– Ну и чему это тебя должно научить? Только одному: как бы низко ты ни стоял, нет границ, границ тем высотам, на которые ты можешь взобраться. Подумай о короле. Хватит ли у него смелости оглянуться далеко в прошлое? Ведь всем известно, что его предок со стороны Тюдоров был сыном конюха и незаконнорожденным? Подумай, мой мальчик, подумай! Это считается изменой, поэтому я скажу шепотом. Дадли и Тюдор. Чем один лучше другого? Помни это. Помни всегда. Твой отец был очень честолюбив. Может, сейчас он с небес наблюдает за тобой, за своим старшим сыном. Может, он спрашивает себя: «Что мой сын будет делать в этом мире? Достигнет ли он тех же высот, что и я? Учтет ли мои ошибки? Горит ли у него внутри огонь, который сотворит из него великого человека?» Джон, я не сомневаюсь, что твой отец наблюдает за тобой с небес и молится за тебя, и верит.
Джон запомнил эти слова. Он был полон решимости стать таким же великим человеком, как и его отец.
Положение сэра Ричарда при дворе заставляло его часто общаться с королем, все тем же беззаботным юнцом, но, по счастью, с уже пробуждающейся совестью. Сэр Ричард надеялся, что эта королевская совесть сыграет свою роль в будущности его юного протеже.
Генрих все еще хмурился при упоминании имени Дадли. Он прекрасно понимал, что казнь фаворита и наперсника его отца совершилась для его же, Генриха, популярности. Но он пока еще не вступил в сделку со своей совестью, как это случится позже, когда придворным удастся убедить его, что Дадли и Эмпсон заслужили свою участь. Поэтому пока простое упоминание имени Дадли заставляло его чувствовать определенную неловкость. И когда сэр Ричард, улучив момент, робко испросил высочайшего позволения поставить перед парламентом вопрос о возвращении гражданских и имущественных прав детям Дадли, Генрих с радостью согласился.
Пусть мальчик наследует богатство своего отца. Королю оно ни к чему, а чтобы транжирить направо и налево, у него имелось достаточно сокровищ, накопленных его собственным отцом за время царствования. Да, да, пусть отменят решение о лишении прав. Тогда при упоминании имен Дадли и Эмпсона король будет чувствовать себя уютнее, он сможет отбросить мысль о том, что этих двоих казнили лишь для того, чтобы успокоить людей, у которых годами выкачивали то, что составляло основную часть богатства его отца.
Итак, первый шаг был сделан. Джон уже больше не беден. Он богатая партия для юной Джейн, для которой уже стал героем.
Сэр Ричард вернулся домой с горящими от возбуждения глазами.
– Послушай, что я для тебя сделал, Джон! – закричал он. – Теперь все зависит от тебя.
– Да, теперь все зависит от меня, – сказал мальчик с важным видом.
Джейн степенно наблюдала за ними, гадая, о чем это шла речь. Но объяснять подобные вещи Джейн не было необходимости. Она чувствовала себя счастливой оттого, что был счастлив ее отец, а в Джоне она заметила сильную и глубокую сосредоточенность, которая показалась ей достойной уважения, хотя она и не могла понять ее сути.
Когда они вместе вышли в конюшню, она спросила:
– Произошло что-то хорошее, Джон, правда?
Он кивнул, но ничего больше не добавил, так как не хотел, чтобы его услышали конюхи.
Когда они поскакали по усеянным звездочками клевера лугам, он сказал:
– Я больше не нищий. Моей семье должны вернуть состояние моего отца.
– Джон… значит ты уедешь отсюда?
Он с улыбкой взглянул в ее полные страха глаза.
– Если я и уеду, то непременно вернусь. Разве ты не знаешь, Джейн, что когда мы станем достаточно взрослыми, то поженимся?
– Да, Джон, – просто ответила она.
– Ты тогда станешь счастливой, Джейн. И я тоже!
Он был уверен в ее согласии – так же, как был уверен в том, что в один прекрасный день станет командовать людьми. Ей почему-то не пришло в голову, что это довольно самонадеянно с его стороны, но, если бы и пришло, то тогда в ее глазах самонадеянность стала бы добродетелью.
Пока они ехали легким галопом по полям, она думала об их будущем, о свадьбе, об их будущих детях.
Он тоже думал о будущем, но не о своей совместной жизни с Джейн. Любовь Джейн он принимал как должное. Казалось, что топот конских копыт выбивает ему «Дадли – Тюдор!» Эти имена будили честолюбивые мечты – когда-нибудь он выйдет из тени и станет великим.
Они поженились, когда Джону было девятнадцать, а Джейн только исполнилось восемнадцать. Они продолжали мирно жить в доме сэра Ричарда – совсем близко от двора, но не при дворе.
Король изменился: он уже не был тем беззаботным мальчишкой, его совесть уже не так будоражила его, а теперь еще придворным удалось убедить своего повелителя, что сэр Эдмунд Дадли был предателем, который навязал народу огромные тяготы и заслужил свою судьбу. Что, мог спросить себя король, подумают его подданные о монархе, который осыпает почестями потомков такого человека?!
Нет, король не проявит расположения к Дадли, он не примет при дворе сына предателя.
У Джейн тем временем родился первенец, а Джон, который все еще чувствовал стыд и унижение того дня на Тауэр-Хилл, готовился к отъезду, он был полон решимости завоевать славу на поле битвы, если нет славы при дворе.
Джейн рыдала не переставая, провожая его во Францию.
– Но почему ты не можешь остаться? – спрашивала она с тоской. – На что тебе слава? У нас есть все необходимое для счастья. Наш малыш, твой тезка, и, дай Бог, будут еще дети.
– Да! Непременно, – сказал Джон. Конечно, у него будет много детей! Дети – особенно девочки – приносят пользу могущественным людям, ведь через них куются связи с величием и богатством. Но у Джейн свое предназначение, у него – свое. Она должна наградить его множеством сыновей и несколькими дочерьми, а он вернуть имени Дадли былую славу.
Он проявил себя на службе у Чарльза Брэндона, герцога Саффолкского, который был женат на сестре короля Марии. С поля битвы Джон вернулся сэром Джоном Дадли.
Это был огромный шаг вперед.
Быстро шли годы. Джейн выполняла свое предназначение более успешно, чем Джон – свое.
Она подарила ему четверых сыновей и троих дочерей, и теперь снова ждала ребенка.
Джейн долго будет помнить этот день. Она чувствовала себя вполне счастливо в их поместье в Челси. Она думала о своих любимых детях и гадала, кого же вынашивает на этот раз: мальчика или девочку.
Какую радость дарили ей ее четверо очаровательных сыновей!
О короле бродили разные слухи. Говорят, он мечтает о сыне. Как бы он завидовал ей, если бы увидел ее четверых! Поговаривали, что в его глазах всегда вспыхивал огонь, когда он глядел на чужих сыновей.
Какие там при дворе полыхали страсти! Какие рождались слухи! Неужели король на самом деле возьмет Анну Болейн в жены? Сделает ли он ее королевой? Однажды Джейн видела, как очаровательная Анна проплывала по реке на своем баркасе. Поговаривали, что король становится нетерпеливым, слухи так и носились в воздухе, а здесь, вдали от двора, незаметная Джейн Дадли спокойно ожидала рождения еще одного ребенка – спокойная и довольная окружавшими ее домочадцами.
Она, конечно же, была бы рада, если бы Джон осуществил свою заветную мечту – участвовать в дворцовых интригах. Но иногда, наблюдая, как он ходит взад и вперед по их апартаментам, по лужайкам, и смотрит невидящим взглядом на проплывающий по реке баркас, она несказанно радовалась тому, что он не принимает участия в жизни двора. Она часто вспоминала великого человека кардинала Уолси, который пошел навстречу своей судьбе и умер от разрыва сердца. Она бы не хотела для Джона такой судьбы. Но что за нелепое сравнение! Ее Джон и великий кардинал! Но ведь и Уолси когда-то были простыми людьми, подобно отцу Джона.
Она мечтала, чтобы он не был Дадли, чтобы у него было более счастливое прошлое, чтобы он оказался человеком, имевшим простого отца, который бы не возносился высоко, а тихо умер бы в своей постели.
Джон вернулся домой в величайшем возбуждении. Кажется, судьба вновь улыбнулась ему.
Уже прошло более двадцати лет с тех пор, как Генрих обезглавил Эдмунда Дадли, и по прошествии двадцати лет король, очевидно, решил, что теперь уже можно простить человека, постоянно напоминавшего ему о его собственной вине.
Джейн следила за Джоном, когда тот сходил со своей лодки, с величайшей поспешностью пересекал лужайку, выкрикивая ее имя; никогда еще его голос не звучал так ликующе.
– Джейн, дорогая женушка, меня назначили герольдмейстером!
Она почувствовала, как неспокойно забилось ее сердце, но ведь Джон так радуется, наверное, и она должна казаться довольной. Она всегда по его виду решала, как ей вести себя с ним, чтобы быть такой, какой он хотел ее видеть.
– Джон, что… это значит?
– Что это значит! Это значит, что король решил, что я достоин такой чести, что ему не следует мной больше пренебрегать. Это значит, что к нам вернулось расположение короля.
– О, Джон… каким образом?
Но он не отвечал. Улыбка не сходила с его лица, а глаза были устремлены на реку в направлении Вестминстера и Гринвича.
И так случилось, что их пятый сын появился на свет в новых покоях Джейн в лондонском Тауэре.
Она назвала его Робертом.
В первые же недели его жизни она поняла, что он не только самый красивый из ее сыновей. Он оказался и самым из них крепким, у него рос густой пушок на голове, глаза его блестели более ярко, чем, ей казалось, могут вообще блестеть глаза, и он с самого начала умел настоять на своем.
Его отец почти не обращал на него внимания. Да и зачем? Он готовился взойти на вершину могущества. Роберт был всецело предоставлен Джейн в первые месяцы своей жизни. Никакие няни не могли отнять его у нее. Он был самым любимым ее ребенком – ее маленьким Робином.
Как она жалела бедную королеву Екатерину, влачившую одинокое существование в крепости Кимболтон. Ребенок вроде Робина мог бы стать для этой бедной леди ее единственной радостью.
Но сейчас другая королева молила бога о сыне.
В Гринвиче королева Анна рожала ребенка, и вся страна ждала рождения принца, которого объявят наследником.
Когда король проплывал мимо нее по реке, Джейн следила за ним, скрытая от его взора, из увитой зеленью беседки и поднимала вверх маленького мальчика, шепча: «Посмотри, Робин. Это король. Говорят, что он отдаст полцарства за мальчика вроде тебя. Но за тебя можно отдать целый мир!»
В те сентябрьские дни реку окутывал густой туман, в садах ветки деревьев опускались от созревших плодов.
– Дай Бог королеве принести зрелый плод, – молилась Джейн, ведь хотя она и жалела развенчанную королеву, она и новой желала счастья. – Дай Бог королеве родить принца такого же прекрасного – нет, это невозможно, – почти такого же прекрасного, как мой Робин.
В Сити звонили в колокола. У короля и королевы родился ребенок.
– Принц! – говорили люди. Несомненно, это должен быть принц. Никто, кроме принца, не может удовлетворить короля.
«Ах, – думала Джейн, – королю нужен сын. Только так Бог может поведать ему, что он был прав, когда разорвал кровосмесительный союз и посадил на трон новую королеву».
Джон пришел домой от королевского двора сдержанный и хмурый.
– Какие новости, Джон? Какие новости о принце? – спросила Джейн.
И он ответил:
– Сегодня в Гринвиче родился не принц. Родилась девочка, принцесса Елизавета.
Потом он издал короткий жесткий смешок, который, как она заметила, уже вошел у него в привычку.
– Так не пойдет, королева Анна, – процедил он сквозь зубы. – Король женился на тебе ради сыновей… а ты преподнесла ему девчонку!
– Бедная женщина! – пробормотала Джейн. – Бедная женщина! – И подумала про себя: «Ах, милая, ты грешна и порочна, но мне не хотелось бы, чтобы ты страдала, как страдает бедная Екатерина».
Страдала? Как может она страдать? Она молода, она самая прекрасная из женщин, ей не стоит впадать в отчаяние оттого, что ее первенец – девочка. Король влюблен в нее без памяти, ради нее он порвал с Римом. Кто такая Джейн Дадли, чтобы жалеть саму королеву Анну Болейн!
Она шепнула Роберту:
– Это потому, моя любовь, что мы обе матери. Но у нее дочь, а она мечтала о сыне. А у меня есть ты – самый красивый ребенок на свете!
Она поцеловала его, он увернулся. Ему было около года, но он принимал поцелуи, только когда находился в подобающем настроении.
– Но какое Роберту Дадли дело до новоиспеченной принцессы Елизаветы? – протянула Джейн.
В последующие три года Джейн часто размышляла о маленькой принцессе. Ей сразу было оказано столько почестей! Король носился с ней повсюду и демонстрировал придворным дамам, настаивая на том, чтобы они восхищались его дочерью, его крошкой Елизаветой.
Но король все еще желал сыновей, и казалось, королева Анна не могла удовлетворить его желание, как и предыдущая королева.
Ходило множество слухов о ссорах короля с королевой, но Анна не проявляла, как ее предшественница, должного смирения, а была вспыльчива и заносчива.
– Королева напрашивается на неприятности, – говорил Джон.
Поговаривали и об интересе, который проявлял король к леди Джейн Сеймур, тихой бледнолицей девушке. Совесть короля, словно чудовище, опоенное сладким ядом Анны Болейн, пыталась освободиться от ее чар. «Была ли Анна твоей законной женой?» – спрашивал он теперь сам себя. Разве она не была обручена с другим прежде, чем отпраздновала эту церемонию с королем? Была ли она ему верной женой, как он полагал раньше?
И если не будет больше королевы Анны Болейн, то должна быть королева Джейн Сеймур.
Но мысли Джейн больше занимала маленькая принцесса – пока еще почитаемая и возносимая до небес. Что с ней станется? Люди, близкие к королю, гадали, не объявят ли ее незаконнорожденной, подобно ее сводной сестре Марии.
– Бедная маленькая принцесса! – говорила Джейн.
Но еще больше ее мысли занимала собственная семья.
Она родила шестого сына. Его назвали Гилфордом в честь ее отца. Гилфорд Дадли. Это польстило сэру Ричарду.
А королева Анна в один прекрасный день сложила свою голову в Тауэре, и король с неприличной поспешностью возвел на трон Джейн Сеймур.
Услышав новость, Джейн расплакалась. Роберт и Гилфорд в течение нескольких мгновений смотрели на нее, и потом четырехлетний Роберт спросил:
– Мама, почему ты плачешь? – По сравнению с другими он был не по годам развитым ребенком. Он прислушивался к сплетням, и его глаза сверкали, как у отца. – Потому что королеве Анне отрубили голову?
Она немного помолчала, потом сказала:
– Нет, я лью слезы не по королеве, ведь ее боль уже позади. А по одной крошке, ее дочери, маленькой принцессе Елизавете, которой всего лишь три годика, и у нее теперь нет матери, которая бы ее любила.
Роберт не воспринимал мир иначе, как в связи с ним, Робертом, и слова матери он понял по-своему.
Он сказал:
– Я старше принцессы. Ей всего лишь три, а мне уже четыре.
– Да, мой милый. И у тебя есть мать.
Роберт засмеялся. Он был значительной персоной. Он был самой значительной персоной в мире. Он понял это по глазам матери и маленького Гилфорда, которые глядели на него с непередаваемым восхищением.
Для семейства Дадли вновь наступила пора процветания. Судьба не обделила Джейн детьми: она родила Джону целых тринадцать: восьмерых сыновей и пятерых дочерей, некоторые из них умерли, когда Лондон охватила эпидемия чумы, но самый дорогой с каждым днем становился все более смелым и красивым.
И вот он, крепкий молодой человек, ходит с важным видом по садам Тауэра и командует стражниками и охранниками. Они посмеиваются над его чванливыми манерами:
– Да уж, – говорят они, – он далеко пойдет, этот Роберт Дадли!
А тем временем Джон продолжал свое удивительное восхождение. Он уже проделал длинный путь от того мальчика – которому было тогда столько же, сколько сейчас Роберту, – и который стоял на Тауэр-Хилл и слушал, как чернь глумится над его отцом.
Сэр Джон Дадли стал красивым, умным и острым на язык придворным, он блестяще проявил себя на рыцарских турнирах и в тех видах спорта и игрищах, в которых когда-то преуспел и сам Генрих.
– Мне по душе этот Джон Дадли, – говорил король, – а я всегда имею обыкновение награждать того, кто доставляет мне удовольствие.
И другие тоже получали от короля награды. Его пятая жена сложила свою голову в Тауэре и была похоронена в церкви Святого Петра рядом со второй королевой, испытавшей ту же участь. К этому времени Генрих назначил сэра Джона адмиралом флота и почтил соответствующим этому рангу титулом лорда Лисли. Джон Дадли доказал, что он верный слуга.
Они на самом деле поднимались вверх по лестнице. Лорд Лисли мог по праву гордиться тем, что он сделал для своих сыновей и дочерей. Он часто беседовал с ними, и всегда заводил речь об амбициях.
– Посмотрите, как человек может возвыситься! Ваш дедушка, сын фермера, был простым судейским, но стал правой рукой короля. Мальчиком я видел, как моему отцу отрубили голову в Тауэре, и понимал, что остался сиротой без гроша в кармане. Но теперь, дети мои, перед вами лорд Лисли, адмирал флота, а за мои заслуги в Булонской битве меня должны произвести в кавалеры ордена Подвязки.
Роберта неотступно преследовали речи отца. Когда они с Гилфордом прогуливались по садам Тауэра или отцовского поместья в Челси, он хвастался:
– Наш отец возвысился, и мы будем возноситься все выше… и выше…
При дворе для всех членов семьи Дадли нашлись места, вот и Роберта однажды отвели в королевские детские покои, где он встретился с бледным принцем, тихим и деликатным мальчиком, преисполненным почерпнутой из книжек мудростью. С принцем были две старшие девочки Грей – леди Джейн и леди Екатерина. Девочки казались уравновешенными и очень привлекательными, и принц был к ним очень привязан. Сопровождавший Роберта Гилфорд никак не мог решить: кто же из них все-таки привлекательнее – Джейн или Екатерина. Гилфорд был слишком мал, чтобы по достоинству оценить честь играть с такими благородными персонами.
Однажды, когда они находились в детских покоях, их навестила сводная сестра принца. Этот день действительно следовало запечатлеть в памяти – так он был необычен. «День, непохожий на другие», – подумалось Роберту. Обычно принц Эдуард верховодил, когда речь шла о сочинении стихов на латыни, либо о чем-то другом подобном. Роберт, напротив, никогда не относился с восторгом ко всем этим изящным штучкам, зато всегда выходил победителем в спортивных играх, да и в верховой езде был на голову выше своих товарищей.
Но в тот день, когда юная леди посетила детские покои, все пошло по-другому. Роберт сразу почувствовал, что все дети ее побаивались, она же не боялась никого, несмотря на то, что ее брат являлся наследником престола, а ее обзывали незаконнорожденной.
С ней пришла ее гувернантка, и принцесса хихикала вместе с этой женщиной, как простая горничная, пока не вспомнила, что она – сестра принца, и стала надменной, как сама королева.
Она была на год младше Роберта, чему Роберт несказанно радовался, так как это давало ему некоторое преимущество. У нее были рыжие волосы и голубые глаза, в ней крылась кипучая энергия, внезапно вырывавшаяся наружу в виде хохота или так же внезапно в виде гнева.
– Ты кто? – потребовала ответа она. – Я тебя здесь раньше не видела.
– Я – Роберт Дадли.
– Когда ты ко мне обращаешься, говори «ваша светлость». Не знаю никакого Роберта Дадли.
– Вы не знали раньше, – сказал он. – А теперь знаете.
– Вот еще, – ответила она, отвернувшись от него. Она подошла к брату и произнесла:
– Брат, кто эти неотесанные мальчишки, которым ты позволил находиться в своих покоях?
Маленькие Джейн и Екатерина с сожалением наблюдали за этой сценой, и Эдуард почувствовал себя неловко.
Роберт всегда был самым главным в этом мире. Так думала его мать и Гилфорд. Он вовсе не неотесанный мальчишка и сейчас покажет этой грубиянке. Вспомнив, как отец учил его изящным манерам, он встал на колени перед принцем и вымолвил:
– Ваша светлость, я падаю ниц пред вами. Я не настолько неотесанный, чтобы забыть, какие почести следует воздавать вашему королевскому высочеству.
Принцесса засмеялась и топнула ногой.
– Поднимись, дурак! – приказала она. – Нам здесь не нужен придворный этикет.
Роберт не обратил на нее внимания.
– Я как раз собирался сказать вашему королевскому высочеству, что в вашем присутствии ни с кем не стану перебраниваться. Не соизволите ли разрешить мне подняться?
– Да, да, – сказал Эдуард. – Поднимайся.
– Если я заслуживаю благосклонности вашего королевского высочества, то мне ни к чему стремиться снискать чьей-либо еще, – многозначительно произнес Роберт.
Тогда принцесса взглянула на него более внимательно и не торопилась отводить свой взгляд. Рядом с этим мальчиком бедный Эдуард казался, пожалуй, более тщедушным, чем обычно. У Роберта кожа была здорового розоватого оттенка, а бедный Эдуард так страдал от сыпи и прыщей. И другой мальчик, Гилфорд, выглядел хилым по сравнению с братом.
Тогда принцесса стала думать, что этот Роберт Дадли – самый красивый из всех встречавшихся ей ранее мальчиков, и за красоту она, кажется, готова простить ему его заносчивость. По правде говоря, ей нравилось это его качество, бросавшее вызов ее собственному высокомерию.
Она подошла к Роберту и хлопнула его по руке, и когда он надменно взглянул на нее сверху вниз, то увидел, что она ему очень приветливо улыбается.
