Текст книги "Человек рождается дважды. Книга 1"

Автор книги: Виктор Вяткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 9

Суббота. Рабочий день кончился. В коридоре уже смолк топот ног и хлопанье дверей, а Нина всё ещё сидела в приёмной начальника политчасти и со смутным страхом поглядывала на плохо прикрытую дверь. Репин разговаривал с военным человеком средних лет. До её слуха доносился то спокойный и твёрдый его голос, то глухое бормотанье военного.

Солнце разливало золотистый свет, мягкий воздух, врываясь в открытое окно, шелестел бумагами на столе у секретаря пожилой женщины, разбирающей почту. Нина была рада, что разговор Репина с военным затянулся.

Накануне в отделе кадров ей сообщили, что политчасть хочет послать её в порядке усиления партийной прослойки в систему лагерей. Нина расстроилась. Она испытывала мучительный страх при одном слове «преступник», но и нарушить партийную дисциплину для неё было невозможно. Нина не находила выхода, не знала как поступить.

Наконец военный вышел.

– Пожалуйста, – пригласила секретарь, оторвавшись от бумаг.

– Откажусь, – сказала себе Нина и вошла в кабинет.

Репин сидел спокойный и строгий, только белые длинные пальцы нервно мяли мундштук папиросы. Очевидно, разговор с военным был неприятный, – подумала она и представилась:

– Я врач Матвеева. В отделе кадров мне сказали, что вы просили зайти.

– Да, да. Пожалуйста, садитесь, прошу простить, что задержал, – показал он на стул и перевернул листочек блокнота.

– Нина Ивановна, у нас неблагополучно с медицинским обслуживанием лагеря. Большинство врачей беспартийные. Одни сразу же требуют перевода, соглашаясь на самые отдалённые места. Другие быстро попадают под влияние уголовной среды. Политическая часть приняла решение усилить партийную прослойку и навести там порядок. В лагере много фиктивных больных. Они используют всевозможные приёмы. Особенно плохо обстоят дела на пересыльном пункте.

– Вы хотите направить меня на пересыльный пункт? – промолвила она растерянно. «Нет, нет…» – шептал страх. Но Репин понял её состояние и, не ответив на вопрос, задумчиво продолжал:

– Партия поручила нам серьёзнейшую задачу. Из преступника сделать полноценного советского человека – труженика. Это трудно. Работа врача на пересыльном пункте – это, пожалуй, самый серьёзный участок. Я только сейчас разбирался с начальником лагеря и понял, что вам будет тяжело. Женщина вы молодая… Поэтому вопрос может ставиться только на добровольных началах. Исключительно добровольных. Если вас это страшит, скажите, и мы закончим наш разговор. – Он сочувственно улыбнулся и зажёг папиросу.

Начни он уговаривать или требовать в порядке дисциплины, она, не задумываясь, отказалась бы. Но он позволяет решать ей самой.

– Нет, я не боюсь. И, как мне кажется, женщине легче будет справиться. Я согласна.

Репин несколько удивился. Разговаривая с начальником лагеря, он представил себе всю серьёзность этой работы. Посмотрев на тихую женщину, хотел уже сам отказаться от своего решения, а она согласилась.

– Ну что же, станет трудно, скажете. А сейчас будем считать, что договорились.

Каменушка – приток Магаданки – протекает по живописному распадку. Слева по течению – тайга. Справа – сопка, заросшая стлаником, у подножия теснятся лиственницы.

В верховьях Каменушки строевой лес с вековыми лиственницами, зелёные лужайки с кустами шиповника, жимолости, смородины. Высокая сопка защищает этот уголок от студёного дыхания моря.

Игорь Краевский предложил подняться на сопку. Нина пыталась отказаться, но Валя принялась настойчиво уговаривать:

– Нина Ивановна, такая чудесная погода. Поднимемся, посмотрим море, тайгу. Лето кончается, может быть, нам такая возможность больше и не представится. – Она прижалась щекой к её лицу. – Прошу вас.

Нина взяла её под руку, и они пошли.

– Какая ты, Валюша, становишься ласковая. Женщина и должна быть такой, – проговорила она задумчиво. И тут же уклонилась от начатого разговора, – Почему ты решила, что больше мы не пойдём на сопку?

– Не могу больше здесь, тоска. Если не вернусь в тайгу на дорожные работы, уйду в поле. – Она наклонилась и сорвала цветок.

– Погадать хочешь?

– Нет, не о чем, – Валя оборвала длинные стебельки и резко швырнула в сторону.

– Почему ты сказала о дороге, а не о приисках? Юрий уехал на Среднекан. – Нина улавливала что-то новое в настроении Вали, но связывала всё с отъездом Колосова и старалась об этом не говорить.

Валя помолчала.

– Юра? Как вам это сказать. – Она отвела глаза, собираясь с мыслями. – Я много думала. Он хороший парень и нравится мне, но ничего серьёзного, видимо, не будет. Вы не думайте… Я ведь гордая, а сделала всё, а он?.. Я хочу внимания. Хочу, чтобы за мной ухаживали, чтобы со мной считались. Гоняться за ним не буду. Пусть… – Она с раздражением отвернулась.

– Наверное, не совсем так. Семью создаёт и сохраняет в конечном итоге женщина. Хотя советовать не решаюсь. Тем более, сама одинока. Думаю, пройдёт время и всё встанет на своё место. – Она обнЯла Валю.

– Вот возьму и влюблюсь, – проговорила Валя с досадой и стала нагонять Краевского. – Игорь, если я в вас влюблюсь, вы будете за мной ухаживать? – крикнула она издалека.

Краевский улыбнулся:

– Наверное, Валя, нет. Как мне кажется, об этом предварительно не договариваются, а потом я сам хочу выбрать.

– Ну и не надо. Подумаешь, какой серьёзный мужчина, – покраснела она и первой взобралась на самую вершину.

Внизу Охотское море с мрачными, каменистыми островами. Левей бухты Нагаева и Гертнера – зелёные распадки с паутинкой ключей и речек, сбегающих в долину. А на горизонте, в недосЯгаемой дали, – хребты и сопки, голые, однообразные, бесчисленные.

Игрушечными кубиками белели новые постройки Магадана. Палатки ситцевого городка выцвели и слились в серый прямоугольник. С этой вершины всё казалось маленьким.

– Не нравится. Больше никогда не пойду, – надула губы Валя.

– Почему? – удивился Краевский.

– Не хочу чувствовать свою ничтожность, – буркнула она капризно и побежала вниз к тенистым кустам стланика. – Идите сюда, здесь ровная площадка! – крикнула она остальным.

Нина вынула из сумки консервы, бутерброды.

Игорь притащил камень, уселся и, улыбнувшись, сообщил:

– Вчера получил премию от директора Дальстроя.

– Ого! За что же?

– Наш отряд сплавляет лес по Магаданке. Воды мало, и лес сбивается на перекатах в заторы. Ребята придумали перегонять брёвна через мель. Ложатся животом на комель и подталкивают его сзади. Второй конец наверху легко проскакивает через камни. А ребятам что? Весело. Замёрзнут, побегают по берегу и снова в воду. С берега нас два всадника увидели. Спросили старшего. Смотрю, а это директор Дальстроя Берзин и ещё кто-то. Думал, похвалит, а мне попало! – Он отмахнулся от осы и засмеялся – «Вы старший?» – спрашивает. «Да», – отвечаю довольно бодро. – «Что вам поручено?» – «Сплав леса для строительства». Тут он меня разнёс: «Вам, говорит, поручили молодых, здоровых людей, а что вы с ними делаете?» Ребята стали заступаться. Он тут же дал распоряжение доставить нам «шпирт», он так его называет, резиновые с длинными голенищами сапоги и непромокаемые брезентовые костюмы. А мне пообещал выговор в приказе.

– Отличились, – улыбнулась Нина. – А почему вы не работаете по специальности, ведь вы химик?

– Химическая лаборатория Дальстроя создаётся на Среднекане. Но там ещё ничего нет. Реактивы и посуда где-то в пути. Помещение обещают построить только к осени. Я уже сам соскучился по работе. Поеду, очевидно, последним сплавом. Кроме того, там будут очень квалифицированные кадры. Заведующим ждут крупного инженера, замешанного в «шахтинском деле». Говорят, светило и все знания добросовестно передаёт молодёжи.

Валя молчала. Нина поддерживала разговор. Игорь говорил о работе, своих планах на будущее, но беседа как-то не клеилась, наконец замолчал и он.

Снизу потянуло дымком. Игорь предложил посмотреть, не загорелась ли тайга. Нина пошла вперёд. В прогалине между кустами она увидела компанию. Они сидели на одеяле. Рядом – банки консервов, бутылки, котелки с водой, нарезанный хлеб и сало. Недалеко в сторонке широкоплечий человек разогревал на костре банки мясной тушёнки.

– Это вы, строгий доктор? Вот уж никак не ожидал встретиться на такой высоте. Мы рады принять вас, – рассыпаясь в любезностях, поднялся улыбающийся Поплавский.

Человек у костра обернулся, и она узнала Шатрова.

– Мы заметили дым, думали, загорелась тайга. Я полагаю, вы не забудете потушить костёр.

– Ну зачем же так сурово, дорогой доктор. Не следует пренебрегать людьми, – заговорил он приветливо, но, уловив холодный взгляд Нины, сразу же изменил тон и засмеялся – Зря вы избегаете меня…

Из Кустов вышел Краевский.

– А-а… – протянул Поплавский многозначительно, и лицо его стало наглым, – У вас испорченный вкус, мадам. Пора бы уже знать: что цветёт, то ещё не созрело. – Он приложил руку к сердцу. – Примите мои сожаления.

– А я не могу вам сказать и этого, – Нина резко повернулась и пошла навстречу Краевскому.

Вечер. Игорь раскрыл томик Лермонтова. За стеной палатки несносно пиликала гармонь. Доносился смех и невнятный говор. Он почувствовал неприятный запах гари и вышел за дверь.

Небо затянуло густой белёсой дымкой. Склонившийся над горизонтом жёлтый диск солнца светил тускло и уныло, словно луна. По склону сопки ползли клубы дыма.

– Вот, сволочи, не потушили! – выругался Игорь. Пожар начался в том месте, где они видели костёр. Нужно было что-то предпринимать, а что? Каждый занимался своим делом. Казалось, что начавшийся пожар не представляет никакой угрозы.

Он подошёл к группе мужчин.

– Вы не считаете, товарищи, что следует что-то предпринять? – Краевский показал на сопку.

– Как раз об этом и разговариваем, – ответил пожилой человек и обратился к своим товарищам – Думаю, хлопцы, надо идти, разгорится – не потушишь. Иван, ты помоложе, сбегай к коменданту, возьми топоры и лопаты, – тронул он за плечо молодого человека. – Нужно захватить рукавицы, перчатки – у кого что найдётся. С голыми руками много не сделаешь. Пошли переодеваться. Минут пятнадцать на сборы.

Краевский решил пойти с этой группой. Пока он переодевался, солнце скрылось за сопками. Сквозь дым уже желтели Языки огня. Огонь порой вспыхивал Ярким факелом. На взмыленных лошадях приехали двое верховых. В одном Краевский сразу узнал инструктора политчасти Инвеева.

– Собрались па пожар? Идите по тракторной дороге, вас там встретят, – возбуждённо заговорил Инвеев. – Обстановка серьёзная. Очень прошу торопиться. А вы, товарищ Краевский, останьтесь, – кивнул он головой Игорю и соскочил с седла. – Огонь движется в направлении складов, а там тысячи тонн взрывчатки. Нужно поднимать народ. Идите по общежитиям, организуйте звенья, бригады. Инструмент в стройконторе. Товарищ Смирнов устроит всё, – показал он на второго всадника. – Думаю, управитесь тут без меня, а я в Нагаево за людьми, – Он вскочил на коня и ускакал вверх по тропинке.

Пламя пожара упорно продвигалось к Каменушке. Медлить было нельзя.

– Большое дело, когда дружный народ, я-то думал, придётся уговаривать, – сказал Терещенко, бывший бригадир по строительству палаток, и тут же остановился, тронув за плечо Краевского, Рядом в палатке горел свет, Они тихо вошли.

В отгороженной простынями комнатушке сидело человек десять. Терещенко отбросил занавеску.

– Как же вам не стыдно! Женщины ушли на пожар. Посовеститесь, товарищи!

Краевский стоял позади. Это была компания Поплавского и Шатрова. Поплавский посмотрел на Шатрова, тот поднялся и подошёл к Терещенко.

– Шагай отсюда! Тебя тут никто не приглашал.

Краевский побледнел.

– Не вздумайте и на меня натравить вашего вышибалу! – проговорил он, глядя на Поплавского. – Создалась чрезвычайная обстановка, Пожар угрожает складам взрывчатки. Вы, очевидно, понимаете, что это значит. Кроме того, это указание руководства Дальстроя.

– Будьте добры, предъЯвите подтверждение ваших полномочий, и мы к вашим услугам, – с издевательской усмешкой поклонился Поплавский.

– Только что приезжал инструктор политчасти и передал распоряжение.

– Я с той же достоверностью сообщаю: мы освобождены от всяких мобилизаций. Вы можете тоже не поверить мне. Теперь мы, кажется, уточнили наши полномочия и права… – Он самодовольно засмеялся, давая понять, что просит выйти.

Краевскому не хотелось раньше времени бросать обвинения, но, возмущённый наглостью Поплавского, не удержался:

– Кому-кому, а вам давно уже следовало быть на пожаре, если вы не утратили чувство долга и гражданскую совесть.

– Совесть? – Поплавский сделал удивлённое лицо. – Я борюсь с этим пережитком капитализма.

– Не валяйте дурака, Поплавский! – повысил голос Игорь. – Пожар возник на месте вашего костра.

Присутствующие переглянулись.

– Вы слишком смелы и дерзки. Не просчитайтесь. – В голосе Поплавского была угроза. – Я не сразу понял, чем вы так встревожены, юноша. Не бойтесь, не выдам. А по части нашего костра, так мы его потушили. Что до вас, молодой человек, то я склонен считать, что вас действительно следует вышвырнуть, но мы джентльмены, – Он повернулся к Шатрову, – Володенька, попроси товарища уйти своими ногами,

– Было бы глупо связываться с вами сейчас, но мы ещё встретимся. А пока не утруждайте себя. Мы спешим на пожар.

– Будьте здоровы. Пишите, – услышали они позади насмешливый голос.

– Какой подлец! – покачал головой Краевский. – Он хочет сказать, что костёр оставили мы.

Красная полоса пожара двигалась подковой к подножию сопки. Языки огня высокими столбами взлетали по деревьям, ползли, прячась в дыму и траве. Пламя гудело, трещало и выло, поглощая смолистую хвою. Раскалённый воздух обжигал тело, метался по сопке, обрывал горящие лапы стланика и раскидывал их по тайге. Огненные островки один за другим сливались в общую клокочущую стихию. Продвижение огня задерживали только каменистые прогалины.

Краевский рубил кусты, стаскивал их на прогалины и, увлечённый делом, не заметил, как остался в одиночестве.

– Сгоришь, дурак, беги вниз! – донёсся предостерегающий крик. Он поднял голову. Какой-то высокий мужчина бежал снизу, крича и махая ему руками.

Пламя клещами охватывало участок, на котором он работал, и в любую минуту могло соединиться. Он бросился вниз, стараясь проскочить в ворота огня, и прорвался рядом с полыхающими стенами пламени.

– Дурило! Это же таёжный пожар. Гляди в оба, изжаришься– и костей не найдут, – встретил его гневно мужчина, убегая к другому участку.

Ветер гнал огонь к складам. Люди старались оттеснить его к вершине. Работали трактора. Цепляя за концы тросы, сдирали тралами кустарник и целые деревья, стаскивая их в кучи. Канавы копали лопатами и рассыпали землю широкой полосой. Стучали топоры, трещали кусты. Всюду только и слышалось:

– Полундра! Поберегись! Руби здесь! Тащи!

Вскоре Краевский натолкнулся на штаб борьбы со стихией. Мужчина в зелёном плаще стоял на прогалине. Он внимательно следил за движением огня, бросая короткие фразы, и кто-нибудь из его людей убегал. Но тут же появлялись другие, быстро докладывали и, получив указание, исчезали. Краевского очаровала его спокойная уверенность. Отправляя очередного нарочного, он громко проговорил:

– Ещё раз напоминаю. Вы лично отвечаете за каждого пострадавшего на пожаре.

Краевский узнал директора Дальстроя Берзина.

Пожар бушевал до утра, но линию огня удалось оттеснить от складов. Только вместо зелёных склонов теперь земля щетинилась горбатыми клыками обгоревших корневищ стланика.

Через несколько дней после пожара Краевский зашёл в палатку, где жил Поплавский. Комнатка была разгорожена, и на топчанах спали другие люди.

– Где же эти «друзья»? – показал он на угол, отделённый раньше простынями. Один из лежавших ответил:

– Избавились наконец. Целые ночи то карты, то спирт, и ещё ничего не скажи. А как потянули за пожар, сразу прижали хвосты. Теперь жди, всплывут в новой проруби. Ну и людишки, чёрт бы их забрал! – Он мотнул головой и вышел.

День выдался хлопотливый. Фомин сразу же после развода побежал на строительную площадку авторемонтного завода. Провёл там беседу. Потом получил музыкальные инструменты и, сложив их в культурно-воспитательной части, занялся этапом, направляемым на строительство отдалённых участков дороги. После обеда поехал в порт принимать новых людей,

Проводив рабочих, отправившихся в тайгу, до поворота дороги, Фомин посмотрел им вслед.

Ровной коричневой лентой обозначилась насыпь трассы. На всём её протяжении чернели фигуры людей с лопатами, тачками и ломами. У речки велись отделочные работы. Ползали грейдеры и катки. Линия столбов связи гудела проводами.

– Смотри ты, уже улица? – обрадовался он. За работой он её и не заметил.

– Поберегись! – раздался позади предостерегающий крик. Из ворот стройки выскочила подвода с термосами и, грохоча посудой, сбежала к речке.

Фомин вспомнил, что надо зайти в тракторную колонну. С ней отправлялись первые трактористы лагеря. Рядом с гаражом уже стояли трактора с прицепленными санями. На одних – дощатый домик-общежитие, на других – крытая походная мастерская. Трактористы таскали тяжёлые Ящики с запчастями и инструментом. Прохоров стоял на гусенице и регулировал работу мотора. Тыличенко нёс два громадных Ящика и широко улыбался. Погрузкой распоряжался Глушков. Увидев Васю с двумя Ящиками, он подхватил один из них.

– С ума спятил? Да тут, поди, пудов до десяти будет?

– Що ты бачишь, Аркадий. Який це груз? – швырнул он с лёгкостью тЯжёлую ношу и, увидев Фомина, заулыбался Ещё добродушней. – Гражданин Фомин, вы слыхали, що вин мене балакае? Растолкуйте хоть вы хлопцу, що мени врач дви пайки приписав. Як же таке? Ист по дви нормы, а работать треба за одного? – Он вытер рукавом лицо и подошёл к Фомину. Спустился с гусеницы Прохоров, стали подходить и другие трактористы. Фомин пожелал им успешной работы.

К Прохорову подошёл молодой парень с чемоданчиком, перевязанным проволокой и, тронув его локтем, отозвал в сторонку.

– Передашь на двадцать третьем километре Косте Хрипатому. Там спросишь – скажут. Только лично в руки. Понял? – Заметив в глазах тракториста насторожённость, добавил: – Посылает Колюха. Так что держи да помни, – И хотел незаметно передать посылку.

– В ваши дела не вхожу и оставьте меня в покое, – отстранился Прохоров.

– Колюха передаёт, понял? – холодно повторил парень.

– Пусть хоть десять Колюх! Так что катись, дорогой! – Он подошёл к столпившимся вокруг Фомина парням.

– Смотри, обломаешь копытца! – с угрозой прозвучало вслед.

– Ну, счастливо, – повторил Фомин. – Главное – дисциплина. За вас несёт ответственность начальник колонны.

– Не подведём! Спасибо за специальность и доверие! – кричали весело парни.

– Просьба у нас к вам. Помните Каца? Он всё ещё за Тыличенко хлопотал и даже занимался с ним вместе на курсах. Посмотрите за стариком, тревожится за него Вася. – Прохоров перевёл взгляд на Тыличенко. Тот глядел на носки своих огромных сапог.

– Не беспокойтесь!

– Двинули! – скомандовал Глушков с трактора. Парни разбежались по машинам. Зарычали моторы, скрипнули сани. Трактора один за другим, грохоча гусеницами, поползли по избитой колее…

– Ты получал музыкальные инструменты? – окликнул Фомина начальник лагеря. – Где они у тебя? Надо посмотреть, что выделили.

– В палатке культурно-воспитательной части.

– Неосторожно. Можешь и концов не найти.

– Что вы? Это же для заключённых.

– Всё равно соблазн. Да и мало разве таких, которым на всё наплевать. – Начальник понизил голос и мягко добавил – Странный ты какой-то… Работаешь хорошо, с душой, но слишком доверчив и мягок. Нельзя так. Хотя, надо признать, заключённые тебя уважают,

Фомин нащупал в кармане ключ и невольно прибавил шаг.

Дверь неожиданно распахнулась. У порога с баяном в руках стоял Петров.

– Ага, соколик! Теперь не отвертишься. Будем судить, и не вылезешь из штрафной! – Начальник отступил в сторону.

Петров продолжал стоять с инструментом в руках.

Фомин был ошеломлён. Столько усилий вложил он в парня, и всё напрасно. Но почему-то верил в него, случившееся же было, пожалуй, концом. Виноватый вид Петрова тронул Фомина. Охватившая жалость опередила мысли. Сергей оглянулся на начальника лагеря и спокойно сказал:

– Я поручил Петрову охранять инструмент. Так что вы напрасно. Ты можешь, Петров, уходить. Баян занесёшь вечером!

Наклонившись над сложенными в углу инструментами, он проверял, всё ли остальное на месте.

Петров не сразу понял, в чём дело, и продолжал стоять. Фомин снова повторил:

– Тут всё в порядке. Так что ты свободен.

Петров тихо вышел, но тут же быстро вернулся и поставил баян в уголок.

– Нет, гражданин Фомин. Лучше будет, если он останется здесь. Спасибо. – И ушёл к своему бараку.

Начальник долго и пытливо всматривался в спокойное лицо воспитателя.

– Слушай, Сергей, ты серьёзно поручал этому огоньку сторожить твои инструменты?

– Вы когда-нибудь уличали меня во лжи? – в свою очередь спросил его Фомин.

– Нет. Но тут что-то не то. Смотри, ты многим рискуешь, – пожал он плечами и вышел.

Фомин сел за стол. Зазвонил телефон.

– Алло! Товарищ Фомин? Говорит сорок седьмой километр. Не узнаёшь? Это я, Тенцов. Нас только что подключили, как слышно? Хорошо? Тогда принимай сводку.

Фомин только повесил трубку, как снова затрещал звонок.

– Это опять я, Тенцов. Совсем забыл. Красный уголок готов, можешь прислать самодеятельность. Не забудь и культинвентарь, красный материал, в общем, всё что можно.

– Всё, что возможно, привезу. – Сергей повесил трубку.

В политчасти было принято решение – несколько часов в сутки транслировать по телефонной ЛИНИИ радиопередачи. Он тут же сделал заметку на календаре: «Захватить на трассу репродукторы».

Вошла врач лагерной больницы. Он видел ее мельком несколько раз.

– Товарищ Фомин, честно говоря, я всё ждала, что вы заглянете.

Фомин смутился.

– Садитесь, но я не понимаю, чем обязан?

Она положила на стол журнал и открыла последние страницы.

– Если вы имеете в виду отказы, то какое они имеют отношение к медицине?

– Я говорю не о прямых отказах, – прервала его Матвеева, – Много больных. Вас это не удивляет?

– Много больных? Ничего удивительного. Все здоровые и надёжные рабочие отправлены на трассу и строительные объекты Магадана. Тут не нужно открывать Америки, – не совсем любезно добавил он.

– Знаете, многие больные – симулянты. Другие добиваются освобождения вымогательствами и угрозами.

– Это действительно так серьёзно? Вы правы, я этим вопросом не интересовался. Так что простите за грубость. – Он наклонился над журналом.

– Это уже хорошо, – Мягкая улыбка сделала её лицо обаятельным, волосы скользнули по щеке Сергея. Он не отклонился.

Нина перелистывала страницы журнала.

– Алексеев Леонид – более месяца не заживающая рана ладони. Крамелюк Николай – нарывы под ногтями правой руки, Не работал ни одного дня.

Фомин слушал. Матвеева продолжала перечислять:

– Иванов, Турбасов, Гайдукевич – диагнозы вымышленные. Запугали врача, и он выписал освобождение. А когда понял, что попал под их влияние, отказался работать и перевёлся в Олу. Вот мне и приходится со всеми делами разбираться.

– Я понимаю, как всё это неприятно. А вы не испугались?

– Что делать, я врач, а кроме того, есть ещё и долг.

– Но вам-то ещё не угрожали?

– Я не привыкла жаловаться.

Палатка – амбулатория лагеря – была разделена на три комнаты: приёмная, где ожидали, и два кабинета, один зубной.

Больные приходили один за другим. Одни действительно обращались за медицинской помощью, другие хотели добиться освобождения или просто посмотреть на женщину, почувствовать прикосновение нежных рук.

Она терпеливо выслушивала жалобы, делала пометки в журнале, тщательно обследовала, писала рецепты или, поднимая глаза, говорила с упрёком:

– Зачем вы отнимаете время у своих же товарищей – настоящих больных? Постыдитесь!

В кабинет игривой походкой вошёл молодой парень. Он нагло потребовал:.

– Ты вот что, милаха, пиши что хочешь, а мне гони ксиву дней на пяток! – Он поправил ногой стул и развязно сел.

Матвеева оглядела его удивлённо. Она успела уже повидать разных людей, но все они начинали с обмана и, если уж это не удавалось, тогда принимались угрожать и стращать.

– Молодой человек, здесь амбулатория, а не большая дорога. Если вы больны, то я слушаю вас. Но если здоровы, вы освобождения не получите.

В приоткрывшуюся дверь заглЯнули, но щель тут же прикрылась, послышались шаги, хлопнула наружная дверь. В палатке стало тихо.

– Я Шайхула, – проговорил парень.

– Ну и что?

Он только смотрел на неё зло, требовательно, губы кривила усмешка. Ей стало страшно, но она молча покачала головой.

– По-хорошему прошу – пиши. Куда ты денешься? Всё равно напишешь, – срывающимся шепотком повторил он.

– Врач выписывает освобождение только больным, вы это знаете.

Шайхула вскочил. Лицо его исказилось.

– Ты что же хочешь, чтобы я был больным? На! – Он сбросил пиджак, задрал рубашку и махнул ножом по голому животу.

Нина увидела расплывающееся красное пятно на рубашке. А он смотрел на неё с презрительно-торжествующей улыбкой.

– Я же просил по-хорошему. Сейчас-то напишешь? Или ещё и этого мало тебе?

Нина побледнела и не знала, что делать. А он упорно стоял и ждал. Всё это продолжалось какие-то секунды, но ей показалось, что тЯнулись они бесконечно долго. Опомнившись, она вскочила и уложила его на кушетку.

– Так что же, дашь ксиву? – твердил он побледневшими губами.

– Нет, милый, не дам! Теперь это дело больницы, – ответила она. Оказав первую помощь, позвонила. Санитары без удивления положили его на носилки и перенесли тут же рядом в палатку-больницу.

Оставшись одна, она положила голову на руки и горько разрыдалась…