Текст книги "Человек рождается дважды. Книга 1"

Автор книги: Виктор Вяткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Ветер, казалось, утих. Впереди показалась блестящая полоса наледи.

– Це дило! – крикнул Тыличенко и остановил трактор. Глушков сразу же пошёл и обследовал возможность проезда.

– Придётся объехать берегом, а там ничего, пойдёт. Наверно, так и тянется до перевала, распадок сужается, – сообщил он и пошёл разыскивать объезд.

Все обрадовались. Оставалось взять перевал, а там уже спуск, снег мельче, да и, как они знали, распадок широкий и ровный.

Решили наскоро перекусить и не останавливаться до перевала. Возможность близкого отдыха прибавила силы.

Полная луна тускло желтела через поредевший туман, и её ленивый свет блестел на глади льда, создавая на неровностях кромок резкие линии и тени.

Надежда на лёгкий путь породила нетерпение. Доедая на ходу куски хлеба, трактористы включили передачи. Радостной музыкой гремели башмаки гусениц. Трактора легко побежали по гладкому льду, не чувствуя груза саней.

Проплывали мимо обрывистые склоны распадка. Разбегались по сторонам хрустальные осколки зеркальной наледи. И мороз не мороз, да и ветер как будто щадит и только игриво скользит по тулупу.

Вася что-то мурлыкал под нос. Глушков дремал. Прохоров, выбирая дорогу, вёл за собой остальных.

Неожиданно лёд рухнул сразу под двумя машинами. Трактористы не успели и ахнуть, как их обдали фонтаны брызг и гусеницы, ломая наслоение льдов, плюхнулись в воду.

– Не буксуй! – кричал что было силы Глушков. Он остановил трактор и бросился по обочине. Но было поздно. Трактора сидели по моторы.

– Кажется, доехали! – проговорил он невозмутимо и начал оглядывать местность.

Прохоров и Тыличенко выбрались на лёд и принялись растягивать буксирные тросы. Из домика вылезли заспанные сменщики и, переглянувшись, с молчаливым озлоблением начали помогать. Всё делалось слаженно. Люди уже понимали друг друга без слов.

К Глушкову подбежал Прохоров.

– Тросы готовы, подгоняй машины, и будем тянуть.

– Подожди, не торопись, тут надо прикинуть, – отмахнулся тот, продолжая пробивать лунки.

– Ты что? Ошалел? – заорал Прохоров. – Замёрзнет лёд, вморозим машины, тогда до весны. – Гусеницы действительно затягивало льдом. Наледь продолжала выступать, и уровень её повышался.

Возмущённый выкрик Прохорова разрушил их терпение. Трактористы переглянулись и двинулись к начальнику. Барановский подошёл к нему вплотную и срывающимся голосом пригрозил:

– Обледенеет ходовая часть. Учти, будешь колупаться один, хоть до утра, понял?

Глушков поднял голову и поразился. На него смотрели налитые ненавистью озлобленные глаза. Да что они, одурели? Тяжело, а разве ему легко? Он понимал, что прорвавшееся недовольство вызвано усталостью.

Добряк и увалень Вася, выпятив подбородок, сжал кулаки.

Первым опомнился Прохоров, он, не раздумывая, бросился под ноги Тыличенко. Вася запнулся, упал.

– Вася! Ты что? Опомнись! Ты на кого?

– Що ж вин делае, бисов сын? Нехай знае! – хрипел Вася.

Глушков схватился за ломик, упёрся ногами, согнул его в дугу и бросил в сторону.

– Видали? Кто не хочет послушать, что я скажу, пусть выйдет один и повторит мне в глаза, что я не так делаю, – проговорил он тихо и повернулся к Тыличенко, – Ну, Вася, ты хотел меня даже побить. Ну так что же, иди, если считаешь, что прав!

Трактористы смущённо топтались на месте. Вася сидел на льду и всё ещё растерянно оглядывался. Барановский стоял в стороне.

– На лёд трактора загонять нельзя, – заговорил Глушков, поднял ломик, выправил его и стал пробивать лёд. – Между наслоениями наледи вода, а глубина – вон она! – Ломик свободно опускался. – Тронем неосторожно – машины рухнут с трубой, да и остальные трактора утопим. А потом что? Вот тогда до весны, – Он обвёл всех спокойным взглядом. – Поэтому я и не тороплюсь. А теперь говорите, что я сделал такого, что вы собирались наброситься на меня все?

Трактористы пристыженно мялись, прятали глаза и молчали. К нему подошёл Прохоров и протянул руку.

– Прости, Аркадий. Устали все и психанули. А виноват во всём я. Ну, надавай мне по морде, и замнём. На Васю не обижайся, он большой, а такой ещё дурень. Барановский человек случайный, приедем и спишем. Дай руку и прости.

– Ну ладно, ладно, что там толковать, – перебил его Глушков и пожал руку. – Теперь не до разговоров, а надо за дело браться.

– Ну говори, что надо делать.

– Работы много. Тащите топоры и пилы. Двое будут вмораживать ворот, а ты следи за машинами, чтобы не заглохли моторы и не прихватило ходовую часть. Остальные на берег. Будем рубить жердяк и вмораживать в наледь в виде дорожки. Тут надо всё делать наверняка. Не возьмём тракторами, потащим воротом, может, оно и дольше, да надёжней, – Глушков подтянул ремень, хотел что-то добавить, но раздумал, только махнул рукой и пошёл на берег.

К утру сделали настилы, подготовили ворот и вымостили выезд для гусениц. Когда вытаскивали вторую машину, верхний слой льда не выдержал и рухнул вместе с настилом. Теперь все поняли разумную предусмотрительность Глушкова.

Трактористы молча разошлись по своим машинам, а Глушков уже отправился вперёд и простукивал лёд в поисках дороги.

Перевал встретил колонну новыми неприятностями. К утру мороз спал, набежали тучи, начинало мести. Трактора продвигались с большой осторожностью. Впереди колонны шёл Барановский и простукивал лёд, за ним следовал Тыличенко. Глушков возился с маслофильтром и отстал.

Скоро показалась голая вершина перевала. Вася постоянно наклонялся над мотором. Прохоров ехал позади.

– Ну что, Вася? – крикнул он. Тот прислушался и тряхнул головой. По его губам и расстроенному лицу было понятно, что он ответил: «скрыжит».

Вот-вот развалится подшипник. Что делать? На буксире тащить нельзя и перепрессовать на морозе невозможно. Остаётся одно – бросать машину, но Глушков не из тех людей, которые на это согласятся. Значит, надо делать невозможное. Одна эта мысль вызывала ужас.

Лёд кончился, Тыличенко перешёл на вторую скорость, переключился и Прохоров. Трактор мягко пошлёпал по снегу. Он осмотрел подъём, намечая маршрут. Крутовато, что делать. А там тридцать километров – и их ждёт отдых и баня. Настоящая баня по-чёрному. Мечта! Он улыбнулся и вздрогнул: сани передней машины поползли назад. Он едва успел рвануть трактор, чтобы не разбить радиатор. Прохоров вскочил на ноги и обомлел.

В углублении тракторного следа виднелся вмятый гусеницей тулуп Барановского. Тот пытался подняться, но сразу же уткнулся в снег и затих.

– Наехал на Барановского! – вскрикнул Прохоров и через мгновение уже был с ним рядом. – Митя, да ты что? Нога? Ну, держись за шею, сейчас в домик – и разберёмся! – Он подхватил тракториста на руки. Тот только скрипел зубами.

Положили Барановского на тулуп и разрезали штанину ватных брюк. Три перелома ноги. Ни аптечки, ни бинта, ни чистой тряпки.

– Вася, быстро за Аркадием! Митя, терпи, придёт Глушков, что-нибудь придумаем.

– Что вы тут натворили? – строго спросил Глушков.

– Вот смотри. Вася наехал на полу тулупа Барановского, ну его и затянуло под гусеницу.

Барановский лежал с закрытыми глазами, морщил лицо и, кусая губы, смахивал рукой пот. Услышав голос Глушкова, он открыл глаза.

– Вот видишь как. Вчера кулаками махал, а сегодня… – еле слышно прошептал он и покосился на закрытую телогрейкой ногу. – Пропал я, Аркадий. Тайга!

Глушков понимал, нужно оказать помощь и поддержать настроение больного. Но как? Ему не приходилось делать перевязки даже простого пореза. Но было Ясно одно – ему поручены машины и люди. Значит, надо чинить и сломанную ногу Барановского. Он с решительностью отбросил телогрейку.

– Откуда ты взял, что никто не поможет? Да это разве перелом? Вот за Байкалом, на лесоповале, одного парня подмяло. До посёлка сто вёрст. Что делать? Ну и пришлось мне за хирурга. Через шесть месяцев плясал. А ты – некому.

– Нет, верно? – обрадовался Барановский.

– А что? Только ты потерпи, – усмехнулся Аркадий и сразу же начал распоряжаться. – Лишние на улицу. Ты, Прохоров, открой мой чемодан, там в углу бутылка и чистая рубаха. Нашёл? Дай спирт сюда! Теперь оторви от Ящика две доски! Вон те, боковые. Оторви от рубахи рукава и дай сюда!

Он вымыл спиртом руки, протёр осторожно ногу больному, налил пол кружки и подал Барановскому.

– На, выпей. Другого лекарства нет.

Дощечки он примерил по ноге, подготовил шнурки.

– А вата? – напомнил Прохоров.

– Да, вата! – спохватился Аркадий. – Дай Васину телогрейку, она чистая. – Он разрезал её на полоски. – Ну как, взяло? – наклонился он к Барановскому и показал глазами Прохорову: мол, готовься.

Нога распухла и посинела. Нужно было поставить всё на свое место. Аркадий волновался, но не показывал виду. Он налил себе спирта, выпил, позвал Тыличенко.

– Вася, ты подержишь Митьку. Ты, Прохоров, будешь тянуть осторожно за ступню, а я поставлю на место кости и закреплю лубки. Ну а тебе, Митька, придётся маленько потерпеть.

Наконец нога была в лубках и хорошо забинтована.

– Ну, что же делать будем, Аркадий? – спрашивали трактористы, толпясь у избушки.

– Как что? Ехать! – спокойно отвечал тот.

– На машине Тыличенко стучит бортовая, да и Митька?..

– Пока стучит – поедем. Развалится, тогда будем думать. А Барановскому придётся терпеть. Теперь не так страшно.

На самой вершине перевала рассыпался бортовой подшипник на тракторе Тыличенко. Аркадий долго ходил вокруг машины, слушал вой ветра и смотрел, как бушевала метель. Надо было решить, что делать. Задерживать колонну нельзя: в домике лежал Барановский. Отправить больного с одной машиной опасно: в любой момент могли рассыпаться гусеницы. А вдруг наледь? Пропадёт парень. Бросить трактор, который должен был решать судьбу проезда, – преступление.

Глушков поднялся в домик.

– Трактор будем ремонтировать.

– Как?..

– Чем?..

– Кто?..

– Мы! – бросил жёстко Глушков и открыл Ящик с инструментами.

Трактористы переглянулись и замолчали. Прохоров, не поднимая глаз, тихо спросил:

– А Барановский?

– Трактора сейчас же пойдут дальше. Останутся двое. Отремонтируют машину и сразу пригонят её на Мякит.

– Кто это сунется голыми руками в картер [с маслом? – загалдели в один голос трактористы.

– Я! – спокойно ответил Глушков и посмотрел на Тыличенко. – А Вася останется со мной и поможет. – Этого никто не ожидал. Тыличенко потянул носом.

– Да ты, Вася, не бойся. Не заморожу, – улыбнулся Аркадий. – Машина твоя, посажу тебя на мотор, там тепло. Давай забирай с тракторов капоты, тулупы, продовольствие и доски, приспособим навес – Он повернулся к Прохорову – А ты отвечаешь за машины. Барановского доставить в Мякит хоть на себе. Понял? О нас не беспокойся, приедем. – Он открыл дверь и начал выбрасывать инструменты и всё остальное. – Ну, не теряйте время! Пошёл! – распорядился он и соскочил на снег.

Трактора легко побежали по спуску, оставив в ревущей метели две чёрные фигуры.

Только на вторые сутки добрались Тыличенко с Глушковым до Мякита. Встречать их вышли все жители посёлка. Пожилой прораб дорожного строительства подошёл к Глушкову.

– Знаешь ли ты, сынок? Это больше, нежели героизм. Это… это… – он не мог подобрать подходящего слова, – это невозможное.

– Да ну… – смутился Аркадий. – Мы просто с Васей отремонтировали машину. – Он повернулся и увидел спину Васи.

Сквозь выжжённую шерсть на спине из собачьего тулупа проглядывали пятна, похожие на смеющееся старческое лицо.

– Вася, тебе больше не придётся мерзнуть и мучить себя. Будь рад тому, если успеешь удивить хлопцев на Среднекане хотя бы своим гарным воротником…

– Да зачим мени вона, та бисова шуба? Трошки потаскаю, а потом рукавицы зшием, – пробурчал смущённо Вася и, разглаживая опалённые края высокого воротника, направился к бараку.

ГЛАВА 23

Дни заметно прибывали. Морозный туман сменила хмарь пороши. А с обеда запуржило. За-топтанные тропинки побелели. Колея дороги наморщилась от сугробов. У конебазы появились табунки куропаток, они паслись там, как домашние птицы.

Мело неделю, потом небо очистилось и выглянуло солнце. Вершины сопок как будто стали ещё выше. Появились признаки цинги. Всё чаще встречались мундштуки папирос с багровыми пятнами, как от губной помады.

Первым в бараке заболел Самсонов. У него кровоточили дёсны. Он совсем обленился.

В воскресенье спали долго. В окна проглядывал голубой чистый свет. Белоглазов поднялся, затопил печь и разбинтовал ногу. Ногти сошли, пальцы затягивались красноватой кожицей, а большой оставался чёрным. Ходить было трудно. Он надевал пыжиковые носки Колосова и с трудом передвигался по бараку. В нём просыпался невольный страх.

Надо было заниматься прибором, провести опыты с промывкой песков, чтобы определить нужный уклон шлюза. Да и весна приближалась. Возможно, предстояло пойти в поисковую партию. А он тут возится с ногой. А если ещё прихватит цинга? С его почти постельным режимом это немудрено.

Резать, и всё. Но кто это сделает? Краснов обещал привезти какого-то врача. Но возьмётся ли ещё? Пропал сон, Анатолий нервничал, подолгу смотрел на ногу и растерянно щурил глаза.

Проснулся Колосов и начал тормошить Самсонова.

– Валерка, вставай! Ты что, действительно хочешь, чтобы тебя скрутила цинга?

– Брат Юрка, ты никогда не догадаешься, чего я хочу, – донёсся из тулупа глухой, безразличный голос. – Никогда. Ты слишком ограничен. Лучше отстань.

– Говори. Так и быть, услужу, только поднимайся.

– Есть услуги, которые не забываются. Сделай любезность, устрой, – проговорил Самсонов с насторожившей всех серьёзностью.

– Не морочь голову, говори.

– Попроси Игорька, пусть он отдубасит тебя так, чтобы я зарыдал от сострадания.

– Положим, попрошу, но что это тебе даст?

– Удовлетворение. Ты больше не потянешь меня за собой, А ещё мне хочется проснуться в Москве.

– Неужели это всё, на что ты способен?

Тот повернулся на другой бок и уже сонно промычал:

– К сожалению, человек способен только брать неограниченно, а даёт не больше того, что имеет.

С Валеркой творилось что-то неладное. Беспечный увалень и добряк начинал задумываться о Москве. Колосов вскочил. Под левой коленкой резанула острая боль и, прокатившись по сухожилию, затихла. Он задрал штанину и посмотрел. Нет, внешне всё было нормально, да и боль быстро прошла.

У барака остановилась подвода, и вошёл разрумянившийся от мороза Краснов.

– Принимайте гостей. Больным приготовиться! – шутливо проговорил он, переступая порог. За ним вошла женщина в собачьей шубе, в шапке, закутанная до глаз шарфом.

– Доктор? – обрадованно поднялся Белоглазов. – Спасибо, Михаил Степанович. А я уже затосковал.

– Ну как же? Обещал, вот и привёз. – Краснов снял полушубок и, лукаво посмеиваясь, сел к столу. Врач, оставшись в одной меховой безрукавке, повернулась к ним лицом.

– Нина Ивановна! – заорал Колосов ошалело. – Не ожидал!

– Ну хватит, хватит меня крутить, я всё же не куль с солью. Дай поздороваться с Толей.

– Юрка, не задуши доктора. А то и верно, облапил, как медведь, – улыбнулся Краснов.

Колосов спохватился.

– Простите, Нина Ивановна, наверное, сделал больно? Это от полноты чувств. – Он виновато замолчал.

– Мальчишка! Всё такой же сумасшедший. Вот и встретились. Ну, дайте на вас посмотреть. Да какие вы взрослые! Совсем мужчины. Встретишь на улице и, пожалуй, не узнаешь.

Колосову не терпелось услышать о Вале, но Нина Ивановна говорила только о себе. Он смотрел на неё вопросительно, а она, как бы не понимая, ни разу не упомянула её имя. Тогда Юрий не выдержал и, сделав весёлое лицо, безразлично спросил:

– Как там наша Валька? Собирается приехать на прииск?

Нина сразу стала озабоченной.

– Ну хватит, сейчас я только врач. Показывай, Анатолий, свою ногу!

Юрку ошеломила её резкость. Он понял, что ей нечего сказать о Вале. К горлу подкатился комок. Чтобы не выдать волнения, он схватил пустое ведро и выбежал за снегом.

Валька! Валька! Неужели всё это было ложью? И прощание, и поцелуи, и слёзы? Тогда для чего это было нужно? Для чего? – спрашивал он себя и снова видел слёзы в её глазах. Нет, эти глаза не могут лгать. Пусть там что-то произошло, но он будет верен своему слову, пока не встретится и не переговорит лично.

Нина осматривала ноги Белоглазова.

– И вы считаете, это надолго? – беспокоился Толька.

– Может затянуться на месяц-два и больше.

– А если отнять?

– Две-три недели. Но зачем отнимать?

Белоглазов задумался.

– У меня нет времени и возможности возиться с ногами месяцы. Да и, собственно, зачем мне этот палец? Нет, Нина Ивановна, будем резать. Две недели я могу ещё валяться, пока занимаюсь чертежами и макетом.

– Напрасно. Следовало бы подождать. Да у меня и нет инструментов.

– Я не могу ждать. А кость перепилить можно ножовкой. Вон у Юрки есть.

Нина улыбнулась:

– Толя, я тебя не узнаю. Когда бы ты хотел сделать операцию?

– Сейчас!

– Здесь нельзя, нужно в амбулатории.

– Хорошо, я пойду. – И Белоглазов стал собираться.

– Нина Ивановна, посмотрите заодно и Валерку. У него цинга, – попросил Колосов.

Матвеева подошла к койке Самсонова. Увидев окурки, прикрикнула на него и велела встать. Он поднялся, заспанный и распухший.

– Молодой человек, стыдитесь. Столько солидности и такой неряшливый. А ну, поближе к свету. Не бойтесь, да и поживей, – командовала она. Валерка покорно поднялся и пошёл к столу, щурясь от Яркого света. – Да, вы окончательно больны. Наверное, много спите, не гуляете? Такой могучий. Цинга не считается с телосложением и здоровьем. Откройте рот, повернитесь к свету. Вот так, – она крутила его громадную голову, поднимаясь на носках. Провела пинцетом по дёснам, и сразу же показалась кровь. – Ежедневные прогулки утром и вечером. Пить стланиковый отвар. Есть ежедневно солёную черемшу, сухой лук, сырую оленину.

– Оленину можно, а от прогулок прошу освободить, не подходит, – возразил Самсонов.

– Как? Вы Ещё шутите? – Она повернулась к Краснову – Михаил Степанович, положение больного серьёзное. Прошу вмешаться.

– Он комсомолец, обяжем подчиняться дисциплине. – Краснов строго посмотрел па Валерку.

– А тебя, Анатолий, доставлю до амбулатории. Молодец, – Михаил Степанович направился к двери, – Транспорт везёт литературу, культинвентарь и реквизит. Давайте раскручивать самодеятельность и культурно-массовую работу. Есть указание политчасти создать единую комсомольскую организацию. Будет легче.

– Давно пора. А то одна неразбериха. Чего только тут нет. И геолком, и гидрологическая экспедиция, и химлаборатория, и технический сектор, и так далее. Все самостоятельные, – проворчал Юрий.

– Всё наладится. В Магадан не зря съездил, – блеснул весёлыми глазами Краснов. – Скоро будет создано горное управление. Хватит сидеть в берлоге, сосать лапу и ждать лета.

– Мы готовы! – посмотрела на него Матвеева и взяла Белоглазова под руку. – Ну, мальчики, жду вас к себе. Хочется как следует расспросить, да и самой многое рассказать.

– Транспорт! Транспорт! – перекликались голоса по посёлку.

Колосов схватил шубу и выбежал из барака. Лошади ещё не показались, только из леса доносилось покрикивание конюхов, визг и скрип саней, цоканье подков и над кустарником, где проходила дорога, поднимались белые струйки. От жилищ к дороге бежали торопливо люди.

Колосов увидел Женю. У дверей своей комнатки она завязывала пуховый платок и всё никак не могла заправить концы его под воротник. А когда показалась первая лошадь, бросилась ей навстречу. Не спуская блестевших радостью глаз с подводы, она промчалась мимо Колосова, не заметила и попавшегося ей навстречу Николая. Спросив что-то у конюха, побежала дальше и скрылась в лесочке.

– Ну вот и дождалась Женя эту таинственную персону. Интересно посмотреть, что за тип? – проговорил Николай, подходя к Юрке.

– Почему тип? Женя – серьёзная девушка, значит, и парень чего-нибудь стоит. Я за неё от души рад, – возразил Юрий.

Николай натянул до бровей шапку и отвернулся.

– Ну, милаха! Пош-ш-шёл! – крикнул передний возчик, взмахнув кнутом, и вскочил в сани. Лошадь побежала ленивой трусцой мимо толпы, к серому срубу склада.

Но вот Юрий заметил и белый платок Жени. Она сидела на санях, рядом с человеком в тулупе с поднятым воротником, завязанным сверху красным шарфом. Обнимая его за шею, она заботливо стряхивала снег с шапки, постоянно наклонялась, заглядывала в лицо, что-то говорила и улыбалась. Поравнявшись с парнями, подняла светящиеся счастьем глаза, смущённо кивнула и снова наклонилась к человеку.

– В очках, как наш Толька. Наверное, геолог, – прошептал Юрий.

– В очках не в очках, а ты посмотри на её лицо, сияет. А хлыщ сидит как истукан и хоть бы что, – заметил Колька.

Сани остановились у барака. Человек устало поднялся и вошёл в дверь, Женя схватила его чемодан и, сгибаясь под тяжестью, внесла.

– Прямо к себе. Ну зачем же так? Да и этот тип хорош. – Николай побрёл на радиостанцию.

Подъехал на розвальнях Краснов. Он сам был за кучера и, остановив лошадь, стал ждать, когда пройдут все подводы. Юрий подошёл и увидел Нину Ивановну.

– Ну как Толька, готов?

– Уже. Даже не пикнул, такой молодец, – ответил Краснов.

Нина посмотрела вслед Николаю.

– Что с ним?

Юрий доверительно поделился:

– Помните, на «Совете» ехала черноглазая, заметная девушка – Женя Зельцер? К ней приехал не то муж, не то жених, и Кольку это огорчило.

Нина Ивановна расхохоталась:

– Инженер Зельцер. Это крупный специалист-химик. Он будет начальником лаборатории. Осуждён по шахтинскому делу и ещё не отбыл срока наказания. Только не муж и не жених, а просто отец девушки. Я познакомилась с ним в экспедиторской, в Магадане.

– Вот это номер! А мы тут чего не передумали. Но почему же она скрывала?

– Ну это вы у неё спросите.

Прошли последние сани. Краснов взялся за вожжи.

– Садитесь, Нина Ивановна, – показал он головой на передок розвальней и повернулся к Колосову.

– По части бригады из уголовников всё договорено с лагерем. Как потребуется, десять «удальцов» тебе выделят. Так что учти. – Он помахал рукой. Сани жалобно визгнули и поползли по дороге.

– Юра! Обязательно приезжай, следует поговорить! – махнула рукавичкой Нина Ивановна и укуталась тулупом с головой…

Колосов сидел за столом и задумчиво лепил из хлеба какую-то фигурку. Самсонов спал, насвистывая носом. Толька закрылся с головой одеялом и беспокойно крутился, хотя и делал вид, что спит. Очевидно, болела оперированная нога.

Печь прогорела, и становилось прохладно. В оттаявшее окно проглядывала непроницаемая синева вечера, и мороз уже наносил на стекло первые линии рисунков, но Колосов этого не замечал. Приезд Матвеевой и её молчание потрясло его.

Он посмотрел на Белоглазова и позавидовал. Вот человек! Заболел палец – поехал и отхватил. Не получилось с Лиденькой – он и не огорчился. По его понятию, можно было любить что-то одно: или девушку или работу. И он считал, что «белых пятен» может не остаться, а девушку всегда найдёшь.

– К вам можно? – донёсся тихий голос Жени. Колосов вскочил.

– Ну что за разговоры? Пожалуйста, Женечка, входите!

Женя робко вошла и остановилась у порога. Она была без шубы. Шерстяное платье плотно облегало её стройную, удивительно хрупкую фигурку. На бледном лице чёрные глаза казались огромными. Сейчас она была, как никогда, хороша.

– Приехал мой отец. Он осуждён за вредительство, но имеет вольное проживание. Я приготовила ужин и пришла пригласить, но если вас это шокирует, можете не приходить.

Юрий подошёл к ней и взял за плечи.

– Да откуда у тебя такие мысли? Ребята, наверное, не пойдут: больные, а я с удовольствием. Но почему ты не сказала сразу. Мы бы помогли тебе.

Девушка уткнулась ему в грудь и по-детски расплакалась.

– Я думала… Я стыдилась!.. – захлёбывалась слезами она.

– Да успокойся, Женечка! Смешная, милая плакса! – утешал её Юрка.

– Ужасала мысль, что меня начнут презирать как дочь вредителя. Он такой старенький. Да и мама за него волновалась. Вот я и поехала.

– Откуда ты взяла, что к тебе отнесутся плохо? Вот чудачка.

– А знаешь, когда его арестовали, как отнеслись ко мне в школе? Я видела, как меня возненавидели все ребята. Со мной не хотели играть.

– Ну, если отец заслужил, то и понёс наказание. При чём здесь ты?

– Я не виновата, и я хочу жить, как все. Иметь своё собственное лицо.

– Собственное лицо? Ты это хорошо сказала, Женя. Оно у тебя уже есть, и, честное комсомольское, неплохое. Ты, Женя, молодец, и я тебя больше всех уважаю.

– Нет, верно? – посмотрела она пристально.

– Честно, Женя, и, пожалуй, Ещё Тольку.

– А-а.. – протянула она еле слышно и принялась будить Самсонова.

Нина отложила перо и задумчиво посмотрела в окно. Было пасмурно. Шёл снег. На колючей проволоке зоны клочками ваты висели сцепившиеся снежинки, В посёлке снег сбрасывали с крыш, и казалось, что роют Ямы в сугробах. По дороге тянулся обоз.

Мимо амбулатории промелькнули жёлтые полушубки с винтовками через плечо: менялся караул. Тут же прозвенели сигналы на обед. Нина заметила чёрные полоски оттаин. Да, первые признаки близкой весны. Прошёл почти год как она выехала из Лепинграда. Она снова взялась за письмо Сергею.

«…Если Валя решила уговорить Корзина перевестись в район реки Колымы, значит, она приедет. Ну, что же, – я только буду рада. Несколько слов о нашей жизни и таёжных новостях. Самое тяжёлое позади. На Среднекан один за другим приходят транспорты: конные обозы, оленьи нарты и собачьи упряжки. С продовольствием всё наладилось, но трудности осени всё же сказались».

– Ага! Вот вы где? Здравствуйте, Нина Ивановна! Не ожидали? – перебивая друг друга, вошли Колосов, Белоглазов, Краевский и Самсонов. В телогрейках, подпоясанных ремнями, в рабочих рукавицах, румяные с мороза.

Нина вскочила и положила недописанное письмо в стол.

– Да откуда вы это нагрянули? Как раз обеденный перерыв, пойдёмте ко мне что-нибудь поедим, – захлопотала она.

– Спасибо, Нина Ивановна, как-нибудь поздней, а теперь спешим. Дела! – ответил за всех Юрий, стряхивая с шапки снег. Краевский вытирал лицо платком, Анатолий протирал намокшие стёкла очков. Валерка за порогом возился с валенками.

– Куда собрались?

– В лес. Решили строить опытный молодёжный прибор. Нужно заготовить материал.

– А зачем к нам?

– Михаил Степанович выхлопотал нам бригаду жуликов для перевоспитания, – серьёзно ответил Колосов и протянул список. – Посмотрите, что за народ. Вы их знаете?

Матвеева пробежала глазами по фамилиям заключённых и спрятала улыбку.

– Знаю всех. Попробуйте, может, вам что-нибудь удастся. Сколько же времени будете заниматься лесоповалом?

– Дня четыре. А что, не пойдут? – забеспокоился Колосов.

– Почему же? Пойдут с удовольствием, а вот как будут работать, трудно сказать. Это люди настроения. Не маловато ли четырех дней для перевоспитания? – улыбнулась она и подошла к Белоглазову. – Как нога, Толя?

– Почему четыре? – сказал Юрка. – Они всё лето будут работать на нашем приборе. Мы будем приезжать, по возможности. А Толька – молодчик, уже пляшет, – ответил он за Белогдазова.

Анатолий пошевелил ногой и поднял глаза на Матвееву.

– Хорошо, Нина Ивановна. Всё затянуло, я рад. Спасибо вам.

Через фанерную перегородку постучали.

– Гражданин Колосов! Люди собрались и ждут. Будете беседовать?

Юрий вопросительно посмотрел на Матвееву. Нина Ивановна сказала:

– Даже самая плохая беседа даёт что-то полезное для обеих сторон. Я бы, конечно, постаралась познакомиться.

Колосов поднялся.

– Пойдём? – посмотрел он на ребят.

– Я пока не настроен для таких бесед, могу сорваться, – покосился Игорь на Белоглазова. Анатолий подумал и тоже отказался.

– Иди один, ты старший. А познакомиться успеем в лесу. Так будет лучше.

Юрка поднялся и вышел.

В нарядной на корточках вдоль стенки сидели молодые парни. Нарядчик стоял у двери и ждал.

– Вот, гражданин начальник, – обратился он к Колосову, когда тот вошёл в помещение, и показал глазами на парней. – Люди собраны все. Бригадир Алексеев, – кивнул он на Лёнчика. – Все одеты, здоровы и могут работать. Можете разговаривать.

Колосов прошёл к столу, но сел рядом, на скамейку. Лёнчик посмотрел на него, ухмыльнулся и значительно подмигнул:

– Здравствуй, начальничек. Что же, тебе лесок нужен? – спросил он покровительственно.

– Да, мы хотим построить молодёжный промприбор. Обещали выделить нам в помощь молодёжную бригаду из заключённых.

– В помощь? Нет, дорогой. Мы никому не помогаем, – скривился тот в злой усмешке. – Каждый за себя. У меня срок, никто не соглашается посидеть за меня даже одного дня. Так что о помощи разговора нема. А сходить в лес можно. Парторг ваш приходил, шутник. Толковал: «Прикреплю вас к молодёжному прибору. Ребята там такие, что и сами не заметите, как втянетесь в работу. Живо перевоспитают…» Теперь ведь все взялись за это дело. Забавно, как это ты исправлять меня будешь? – он ехидно засмеялся.

Юрий вспыхнул и неуверенно буркнул:

– Личным примером будем стараться совесть вашу пробудить.

– Личным примером? Ну, это лучше, может, так и дело пойдёт, – усмехнулся Алексеев и посмотрел на своих парней. – Что, землячки, двинули? А совесть? Да такого слова нет в уголовном кодексе, – снова усмехнулся он, повернувшись к Колосову. – Можешь оставить её в кармане. Вот уж за ней никто не полезет.

Поутру ещё порошило, но на востоке показалась светлая полоска чистого неба. Оттаявшие стёкла снова затягивал лёд. Под окном, свернувшись клубками, спали собаки.

Краснов выпил кружку крепкого чая и взял со стола радиограмму:

«Состояние завозом грузов глубинные участки тайги вызывает тревогу тчк Возникла необходимость все виды транспорта подчинить одному ответственному лицу тчк Обязанности уполномоченного Дальстроя грузоперевозок возлагаем на вас тчк Берзин Репин».

Пробежав глазами текст распоряжения ещё раз, он сложил документы в полевую сумку и собрал саквояж.

Надо торопиться. Пока разберёшься, нагрянет весна, – подумал он и, вынув платок, вытер губы. На платке осталась розовая полоска. Имеет ли он право болеть? Взгляд упал на фанерный ящик под столом. Он поставил его на скамейку и оторвал крышку. Десяток свежих луковиц и картошка. Он тут же начал готовить кулёчки Самсонову, Николаеву, Горелышеву.

В тамбуре заскрипели торопливые шаги, вошёл Колосов.

– Чуть не проспал. Смотрю, уже светло, ну, я шапку в охапку и к вам. Вы надолго? – говорил он, протирая глаза.

– А, Юрка, вот кстати. На ловца и зверь, – засмеялся Краснов и, сунув пакеты в Ящик, придвинул его Колосову. – Забери. Поделишь между больными. Тут, брат, штуки добрые, редкие, кое-кому будут полезны, – Он сунул в карман луковицу и спросил: – Что с лесом? Как там бригада Алексеева?

Колосов отвёл глаза.

– Ну и шпана! С ними наработаешь. Прихожу на их делянку, сидят у костра и жарят куски мяса. «Попробуй, начальник, шашлычок, – говорит мне Лёнчик, обсасывая кость. – Барашек жирный, только хвост подлинней». Ну я сразу вижу – собака. Да это бы и чёрт с ними, но не видно ни одного срубленного дерева. Спрашиваю. Алексеев захохотал и показывает на тайгу: «Пусть ещё стоит миллион лет. Она нам не мешает». А потом перемигнулся с остальными и снова ко мне: «Если выведешь процентиков сто пятьдесят, так и быть, мы его пристопорим, а нет, запалим». Издевается. Вот и пришёл спросить, что с ними делать?