Текст книги "Человек рождается дважды. Книга 1"

Автор книги: Виктор Вяткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Краснов улыбнулся одними глазами.

– А ты что думал? Пришли, посмотрели, как ты работаешь, – и готово? Нет, друг! Тут придётся поработать. Ты присмотрись сначала, подумай, чем пронять каждого. Возможно, Алексеева следует убрать, но не все же плохие. Лес придётся заготовить самим. А людей выводи и не отказывайся от них. Будь принципиален и терпелив. Записывай только то, что сделано. Со строительством прибора поможет Митяй, я уже договорился. А на промывке работать заставим. Что-нибудь придумаем, – Краснов оделся и взял саквояж. – Где ставить прибор, Белоглазов знает. Ну, пока. – Он вышел. Каюр уже оттягивал нарты назад и поднимал собак.

– Всё сделаем, Михаил Степанович. Не беспокойтесь! – крикнул Колосов и, когда упряжка скрылась за поворотом реки, пошёл к бараку.

Нина Ивановна жила в том же бараке, в комнатке, отгороженной фанерной перегородкой. Она уже встала и вышла за дровами.

– Нина Ивановна, Краснов поручил поделить между больными цингой. Сделайте это, пожалуйста, вы. Я не знаю, кому что лучше дать, – протянул он ящичек.

Матвеева ахнула и, бросив дрова, схватилась бежать.

– Уже уехал. Но что вы так расстроились?

– Это уж слишком! Я сообщила Репину о его болезни, которую он усердно скрывает. Он очень и очень болен. Удивительный человек.

Нина взяла Ящик и ушла в барак.

За стеной проскрипели нарты и донеслась гортанная речь. Гермоген? Уже апрель, – насторожился Колосов и, подняв голову, прислушался.

Нет. Транспорт спускался с подъёма. Было слышно, как скользили олени по прихваченной утренним заморозком обледеневшей дороге. Было ещё темно, но на стёклах окна лежали голубые тени утра.

Колосов сбросил одеяло и сильным взмахом выбросил ноги, но тут же схватился за правую коленку. Тупая, ноющая боль прокатилась по мышцам.

Цинга? Неужели скрутит? Он размял ногу и медленно прошёлся по бараку. Когда стало возможным двигаться, не выдавая хромоты, растопил печь и зажёг свет.

Самсонов спал, укрывшись с головой. Толька спал на спине. С оттопыренной верхней губой он сейчас был похож на Японца.

– Подъём! Прогулка! – заорал Юрий и начал сдёргивать с них одеяла.

– Иди к чёрту! – лениво промычал Валерка и, повернувшись на другой бок, положил на лицо подушку.

– А решение собрания? Вылезай, а то… – Колосов загремел кружкой.

Белоглазов деловито протёр спиртом дёсны.

– Учти, Валерка! Я буду всячески поддерживать Юрку. Дело принимает угрожающий характер. Начинает скручивать. Пусть будет самая жёсткая диктатура, – предупредил он и вынул несколько картофелин, присланных Матвеевой. – На вот! Просили передать. Ешь сырыми. – И он положил их на стол.

Самсонов расслабленно поднялся. С каждым днём он становился молчаливее. Приходя с работы, ложился. Если кто-нибудь был дома и не пускал на кровать, дремал сидя. Он ещё больше распух.

– Верно, надо пройтись. Чувствую, развинтился так, что не хочется есть, – удручённо проговорил Валерий. Выпил ложку рыбьего жира и запил стланиковым отваром. – Даже снится эта отрава. – Взял осколок зеркала и принялся рассматривать зубы. – Выпил этого барахла не одно ведро, а зубы шатаются все как один, и на веки подвешены гири. Ну а как у тебя, брат Толька? – повернулся он к Белоглазову.

– Пока валялся с ногой, нажил цингу. Дёсны распухли, но вот что-то Ещё и с ногой. – Он задрал штанину. На сизовато-припухшей коже краснели маленькие бугорки.

– Цинга! – уверенно определил Самсонов. – У нашего Юткина с такого началось, а потом стянуло руки и ноги.

– Не допущу! – уверенно заявил Белоглазов и снял с гвоздя шубу.

Колосов натянул телогрейку и пошёл к двери.

– Ну что? До скалы Валерий?

– Шесть километров в один конец? Ну нет, брат Юрка. Это не для больных. С твоей мордой и здоровьем оно конечно. Чёрт, не берёт тебя никакая холера. Позавидуешь, – проворчал Самсонов. – Мы куда-нибудь поближе.

Нога ныла, но Колосов старался шагать быстро и легко, только когда выступ скалы скрыл посёлок, он остановился и снова стал массировать коленку. Дальше он пошёл осторожно и медленно.

Конец апреля. В Москве тепло, а тут ещё лежал нетронутый снег, хотя весна чувствовалась повсюду. Приподнялись кусты стланика. Почки тундровой берёзки набухали и серыми полями темнели по берегам. В кустарнике перекликались куропатки. В распадке токовал глухарь.

Когда Юрий повернул обратно, солнце бросило первые лучи на вершины сопок и они вспыхнули, словно хрустальные колпаки, освещённые изнутри. Белый снег в пойме реки казался голубым.

День разгорался весенний и тёплый. Не успело взойти солнце, как морозная дымка сбежала с тайги. Над крышами посёлка заструилось тепло.

Юрий отдохнул на обочине дороги и стал подниматься по тропинке.

Около землянок геологов на оленьи упряжки грузили вьючные ящики, инструменты и тюки: поисковики уходили в поле. В бараке старателей шли спешные приготовления. Посёлок оживал, шумел и готовился к лету.

У раскрытых дверей с палочками, костылями сидели больные и подставляли распухшие лица весеннему солнцу.

Солнце заглянуло в окно электростанции и заблестело на медных трубках маслонасоса двигателя. Колосов подтянул гайки, положил ключ и вытер лицо.

– Кажется, всё? – проговорил он себе под пос, провернул маховик и улыбнулся. Всё было закончено в срок. Экскаватор готовили для работы на прииске, и Краснов прислал на подводах в разобранном виде нефтяной двигатель.

За дверями Соллогуб распоряжался погрузкой котла. Полтора десятка оленей, запряжённых в специальные сани, спокойно ожидали.

Да, надо для запуска принести немного бензина, – вспомнил Колосов и, взяв бидон, быстро пошёл на радиостанцию.

Новый начальник Каравашкин, пожилой сухощавый человек, сидел на крыльце в обрезках валенок и дремал.

Из двери ударило запахом бензина. Моторист дремал над радиатором движка. Николай сидел за ключом и отбивал стремительные знаки морзянки.

Койки, очевидно, не убирали давно. На столе – пустые консервные банки, куски хлеба, бутылки с экстрактом. В углу старая обувь и прикрытый веником мусор.

– Ну как, старина, воюем? – крикнул Юрий, стараясь перекрыть трескотню движка. Николай покосился и махнул рукой.

Наконец он бросил ключ, закрыл папку и выключил рубильник. Движок рванулся и сразу заглох. Моторист тут же завалился на топчан. Николай, не сгибая коленей, старческой походкой добрался до постели.

– Как видишь, разлагаемся на ходу. Не станция, а морг. – И он показал глазами на фигуру начальника.

– Ходить, друг мой, надо, много ходить. Скажу тебе по секрету, – Колосов понизил голос до шёпота, – тут один парень куда раньше тебя заболел. Как ни больно, а он встаёт чуть свет – и на Колыму. Каждое утро километров десять. И знаешь, держится.

Николаев насмешливо посмотрел.

– Ходить, говоришь? А кто работать будет? Через каждые полтора часа за стол, да надо ещё подготовить материал. Начальник беспомощен. Не знаю, сколько сумею продержаться. Ты посмотри, что у меня делается. – Он открыл рот и провёл языком по зубам. Они все двигались, как клавиши.

– Ого! Да ты совсем запустил. Не знал, что так плохи твои дела. Сегодня же вечером пойду на стан и привезу Нину Ивановну.

– Идёт подготовка к весне. Разве сейчас до болезни? – Николай прижал руку к губам и поправил зубы. Ему было трудно говорить. – Продержимся.

– Что нового в эфире? – спросил Колосов, чтобы изменить разговор.

– В эфире дела хороши, послушаешь и забываешь все свои болезни. – Николай вынул из папки тетрадь. – Связисты к июлю дойдут до маяка. Осенью доберутся до Среднекана. В Амбарчике готовятся к навигации. Читай, тут записано, что привезут первые баржи на Среднекан. – Он бросил на стол тетрадь.

Перелистывая страницы с записями, Юрка слушал Николая. Дальстроем занимается почти вся страна. Из Владивостока и Мурманска к устью Колымы направляются новые корабли для северных экспедиций. Формируются караваны судов и барж на Лене и в бухте Тикси.

На большинстве крупных заводов идёт подготовка оборудования и машин. Закуплены за границей пароходы. Дальстрой вербует кадры специалистов в Москве, Ленинграде, Саратове, Иркутске и в других крупных городах.

– Ты понимаешь, у нас будет свой речной, морской и воздушный флот, – говорил он. – Представь себе наш Среднекан с пристанью и пароходами. А драги? Электростанции? Всё это здорово.

Николай постоянно поправлял мешающие говорить зубы.

– Сейчас вся жизнь там! – махнул он рукой на север. – Буду переводиться на Северный флот. Жить так жить, а то и нечего было вылезать из своего угла. Еду!

– А цинга?

– Пройдёт, да я и сам виноват. Урок хороший, и больше не попадусь. Считай, решено! – Он посмотрел на часы и схватился за наушники.

Колосов уходил, весело насвистывая. Было по-настоящему тепло. Весна! Весна, – шептали капли, падающие с крыш. С реки донёсся приглушённый звук, похожий на гудок, и замер. Колосов заглянул под берег и увидел сгорбленную фигуру.

– Догор! Догор вернулся! – заорал он и бросился навстречу Гермогену.

Старик остановился, вытер шапкой лицо. Колосов подхватил Якута вместе с узлом.

– Здравствуй, догор! Здравствуй! – тискал он его радостно. – Хорошо, что вернулся. Соскучился шибко, – Он поднял его ещё раз и осторожно поставил на ноги.

– Здравствуй, Юлка! Верно, хоросо? Моя много думай есть, – проговорил взволнованно старик и, улыбнувшись, подал мешок, – Моя подарок маленько есть. Только после смотри.

Колосов подхватил его узлы и направился с ним в юрту. Он заметил накрашенные углём ресницы и впадины глаз старика.

– Что это ты, догор, раскрасился, как индеец? – спросил он, улыбаясь.

– Солнце гляди много есть, глаза гляди совсем нету, болят.

– Что нового в тайге? – снова спросил Юрка.

– Таёжные люди говори много нету. Много думай есть, шибко много.

– А что?

– Колгоз делать надо…

Юрий затопил печь. Гермоген разжёг трубку, сел в свой уголок. Синий дымок окутал его застывшее и бесстрастное лицо…

ГЛАВА 24

Митяй, затёсывая стыки трапов, поглаживал их и подравнивал лезвием топора.

– А ну, попробуй прокатиться с песками, – подморгнул он Юрию и, посмеиваясь в бороду, стал подниматься к шлюзу прибора. Там Белоглазов сосредоточенно заканчивал укладку сверлёных листов железа и деревянных решёток трафаретов.

Юрка подхватил тачку, загруженную породой, и с грохотом вкатил её по настилам к бункеру.

– Сама бежит, не удержишь, – проговорил он шутливо.

Была суббота. Смеркалось. Утром на открытие промывочного сезона приедет молодёжь. Парни спешили. Белоглазов был собран и молчалив. Краевский серьёзен и деловит. Колосов энергично хлопотал, не скрывая своего волнения.

Олово. Это так ново и значительно. А вдруг не получится? Он волновался за Белоглазова больше, чем за себя. Колосов преклонялся перед Анатолием, мысль о неудаче страшила.

Дул тёплый южный ветер, сгоняя остатки снега с низины долины. Ключ Борискин бурлил, пенился и бился о каменистые берега. Вода металась по закраинам.

Среднекан ещё не вскрылся, и коричневый водяной вал скатывался по зеленоватому льду. В тихих заводях чернели стаи уток. В широких излучинах отдыхали огромные табуны гусей.

Белоглазов закончил армировать колоду, поднялся к головке прибора и махнул Краевскому рукой. Игорь пустил воду, и по сплоткам заклубился коричневый вал, поднимая щепу, мох и другой мусор. Но сразу же через заборку стенок брызнули серебристые струи воды, вал вытянулся в топкий Язычок и, лизнув настил, отступил.

Колосов застонал и схватился за голову.

– Не волнуйся. Заилится всё через пару часов, – усмехнулся Митяй. – Оно бы неплохо и поработать, глядишь, к утру всё было бы как надо, – добавил он и спустился с прибора.

– Толька? Ты слышишь? – крикнул Колосов.

Белоглазов вытянул шею и устало тряхнул головой.

– А завтра не подкачаем? Приедут ребята, а мы в кусты? – спросил он пытливо и выжидательно улыбнулся. – Как ты на это смотришь, Игорёк? – Тот вытер о подкладку телогрейки руки и задумался.

– Я выдержу. Опробовать, конечно, следует, но что мы сделаем трое? Да и, как мне кажется, Толька устал.

Белоглазов поднял на него глаза и засмеялся:

– И это говорит Игорёк? Ну кто бы мог подумать? А я-то всё считал, что ты обо мне куда лучшего мнения. – Он наморщил лоб, и в бровях залегла упрямая складка. – Не беспокойся. Порох у меня есть. Да к тому же мы с Митяем уже договорились: пока у него обводнён забой, он оставит несколько старателей до утра. Так что мыть и мыть, сколько хватит сил. Важно установить, будет ли задерживаться на грохотах касситерит. Утром должен приехать Михаил Степанович.

Вода как бы нехотя приближалась к бункеру. Когда донеслось её журчание по шлюзам, Белоглазов взял скребок, отрегулировал величину струи и махнул шапкой. Юрий и Игорь взялись за тачки, а трое старателей уже кайлили и зарезали забой.

Ночной сумрак сгустился на пару часов, и снова уже серел пасмурный день. Парни не заметили, как наступило утро. Бригада заключённых ещё не появилась в разрезе, когда со стороны устья Среднекана показались люди. Первым заметил их Колосов и, перекрыв воду, крикнул:

– Толька! Ребята! – И показал рукой на кусты.

Белоглазов принялся снимать металл. Он делал всё неторопливо, стараясь оттянуть возможное разочарование. Колосов не спускал с него глаз.

– Что-нибудь видно? – вздыхал он, стараясь уловить серебряные блёстки. Краевский невозмутимо следил за ловкими движениями геолога.

Но вот Анатолий принялся отмывать касситерит.

– Ну где же? Где же он? – нетерпеливо спрашивал Юрка.

Белоглазов отмыл лоток и высыпал на лоскут брезента кучку чёрных блестящих кусочков.

– Вот оно! Видал, сколько? Есть! – сначала тихо бормотал Толька и вдруг громко засмеялся – Есть! Есть!

– Есть! Есть! – подхватил его крик Колосов, охваченный диким восторгом, и бросился навстречу поднимающейся на прибор Жене. – Женечка! Милая! – Он схватил ее и принялся целовать в глаза, щёки и губы. – Есть, Женечка! Всё получилось!.. – повторял он без конца.

Он не заметил, как раскраснелась Женя, как расслабленно откинулась на перила. Не слышал её шёпота:

– Юрочка, хороший. Но зачем же так? На нас смотрят! – лепетала она.

– Ну и пусть! Мне не стыдно, я от души! – возразил он.

– А кто сомневается? Но и для души должно быть своё время! – услышал он голос Краснова и обернулся. Тот привязал лошадь и, посмеиваясь, поднимался на эстакаду.

– Михаил Степанович! Всё хорошо! – крикнул Юрка, бросившись ему навстречу.

Краснов засмеялся:

– Вижу, вижу! Но как всё же с касситеритом? – спросил он и, заметив Белоглазова с лотком, прошёл к шлюзам. – Днями получаем пополнение. Прибор придётся передать в руки хорошей бригады. А вам спасибо, и очень большое спасибо, – проговорил он задумчиво и, склонившись над лотком, стал терпеливо ожидать.

Вешние воды скатились в Восточно-Сибирское море. Затих шум весеннего перелёта пернатых. Смолк звон ключей и рёв перекатов. Жители посёлка разлетались по горным участкам и по тайге с поисковыми партиями. Отчалили от среднеканского берега кунгасы огромной экспедиции по исследованию среднего течения Колымы. Затих и опустел посёлок. Только распущенные из упряжек собаки валялись в пыли, лениво ловя мух и греясь в тёплых лучах весеннего солнца.

Колосов сидел на обрыве, свесив ноги, и слушал, как ухал каменный перекат, как тихо журчали струйки воды у прибрежных камней, как печально кричала кукушка на другом берегу реки за белой палаткой цинготников. Он приехал с той стороны на лодке и привёз для Николая охапку дикого лука.

Наступил тихий и тёплый вечер. Где-то глухо урчали раскаты первого грома. Колосов решил ждать, захотелось постоять под тёплым проливным дождем, смыть с себя копоть зимы. Он прислушался, так хотелось услышать гудок первых пароходов. Их ждали со дня на день.

Валька! При чём здесь Валька? – встряхнул он головой, В ушах зазвенел её голос: «Зверёныш! Неужели я должна первая?» В глубине сердца метнулась волна, И он уже не старался отгонять воспоминания.

– Дура! И какая же ты дура, Валька! – неожиданно проговорил Юрка и вздрогнул от того, что нежные руки легли на его глаза. Они пахли почками берёз. Он почувствовал горячее дыхание и прикосновение упругого тела.

– Это ты, Женя? – Он взял её руку и обернулся. Девушка потянулась к нему, словно хотела обнять, но, спохватившись, спрятала руки.

– Можно тебя спросить, кто такая Валька?

– Садись, Женечка. Какой сегодня чудесный день, – буркнул он и принялся расстилать привезённый лук.

– Наверное, для Николая? – подняла она вопросительно брови и, положив косынку, села.

– Колька уже здоров. Захватил просто по привычке. Ты знаешь, он не догадался поправить зубы, когда начали зарастать дёсны, и теперь они неровными остались. Говорит, закрутился с работой. Хороший он парень.

– Даже очень. Но ты так и не ответил на мой вопрос.

– Да это мы Валерку так иногда называем.

– С каких это пор Самсонов стал женского рода? Если не хочешь отвечать, не нужно. Только не думаю, что твоя дружба с Гермогеном занимает всё твое сердце. К тому же ты такой… – она задумалась, – как это тебе сказать. Ну, в общем, трудно поверить, чтобы тебя не заметила девушка.

– Гермоген – хороший старик, – проговорил он тихо.

– А Валя? Ты краснеешь, Юрий, но напрасно. Ничего в этом предосудительного нет, – заговорила она с печальной улыбкой. – Я много думала о тебе. Ты такой большой, хороший, сильный, но какой-то пугливый, как… – запнулась она, подбирая подходящее слово.

– Как зверёныш, – подсказал Юрка, покосившись на девушку. Он увидел её матовое лицо, тонкий, прямой нос, большие и чистые глаза. Она была даже красивее Вали, но чего-то в ней не было. Чего? Да, пожалуй, тех озорных огоньков в глубине глаз, которые при мысли о Вале всегда всплывали в памяти.

– Вот, вот! Именно дикий, таёжный зверёныш, – подхватила девушка слово, подсказанное Колосовым. – Валя занимает твои мысли, но она тебя не замечает. Ты можешь сказать мне, я это сумею понять. – Она замолчала, потом спохватилась. – Тебе скучно, Юра. Поехали на ту сторону, к цинготникам. Только я буду грести. – Она торопливо побежала к лодке.

Цинготников оставалось всего несколько человек, но и они уже поправлялись и собирались покидать «луковые выпасы», как они называли свой берег. Юрий и Женя ели уху из ленков, вместе с больными ходили проверять перемёты, а потом бродили по перекату с удочками.

– Тебе не скучно, Юра? – постоянно спрашивала Женя.

– Просто чудесно, Женя.

Наконец-то пошёл желанный дождь, оставляя чёрные пятна на серых камнях. Женя вскрикнула и бросилась под дерево.

Они стояли рядом. Стало темно и тоскливо. Шум дождя заглушил остальные звуки. Женя стояла рядом, Юрий прикрывал её плечом от косого ливня, ощущал её тело и не смел пошевелиться. Оглушительные раскаты сотрясали воздух. Их подхватило эхо.

Женя вскрикнула и прижалась к нему, пряча лицо в мокрых складках рубашки.

– Боюсь. Обними меня, как тогда на приборе, – тихо прошептала она.

Он, как во сне, крепко обнял и начал целовать мокрые от дождя глаза, лицо и губы. Новая вспышка озарила небо. Юрий опомнился и нежно поцеловал закрытые глаза.

– Прости, Женечка. Но это мы напрасно. Не надо… – проговорил он срывающимся голосом и тихо прижал её к груди. Женя согласно кивнула головой. Ливень не проходил, и они продолжали стоять, согревая друг друга.

– Юра, если бы к тебе подошла девушка и просто сказала: приглядись ко мне, чем я плоха? Узнаешь и полюбишь – буду хорошей женой, не полюбишь – стану добрым другом. Что бы ты ответил девушке? – тихо проговорила она, не поднимая глаз.

– Но это опасно, Женя. А вдруг… – Он замолчал.

– Ты очень любишь Валю?

– Не знаю, но думаю постоянно.

– Где она?

– Замужем.

– На что же ты надеешься?

– Я обещал и должен с ней встретиться. Пойдём. Женя, мы всё равно промокли насквозь.

– Пошли, – вздохнула она. Они бежали, держась за руки. Тонкое платье Жени промокло и прилипало к телу.

Сушились в палатке у печки, а потом туча ушла. Небо стало прозрачным и чистым. Выглянуло солнце. Умытая и душистая тайга зазеленела, утренний чистый воздух принёс запах смолистой хвои с острым привкусом смородины.

Они снова бродили по берегу. Юрий был весел и прост с Женей. Впервые он вёл себя по отношению к ней так непринуждённо.

Они шли по песчаной косе.

– Юра, птица! Да какая огромная!

– Где?

– Вон, смотри!

– Пор-р-ра!.. Пор-р-ра!.. – донёсся знакомый крик, и птица, взмахнув крыльями, поплыла над берегом.

Колосов засмеялся:

– А нам, пожалуй, действительно пора. Твой отец, наверное, беспокоится.

– Да, пора, – согласилась она. – Но как хорошо прошла эта ночь. Такое, наверное, никогда не повторится. Я нисколечко не устала. Как же бывает иногда хорошо. А папа? Он знает меня и волноваться не будет. Ну, поехали, только грести буду я, – Она, прыгая по камням, добежала до лодки.

– Ты знаешь, Юра… Я решила подать заявление в комсомол. Думаешь, примут? Вы все такие хорошие, как одна семья.

– А почему бы и нет?

– А то что отец?..

– Подавай, Женя. Там послушают тебя и решат. Во всяком случае, мы тебя знаем давно и хорошо, и я лично буду голосовать только «за», – он посмотрел на её маленькие руки, счастливое лицо. – Обязательно подавай заявление.

Она кивнула и продолжала упорно взмахивать вёслами, преодолевая стремительное течение.

Ночной дождь, казалось, смыл не только паутину и плесень с тайги, почувствовалось и оживление в посёлке. Утром приехал Краснов.

Колосов встретил его, когда тот неожиданно появился на лошади не с дороги, а с оротуканской пешеходной тропы.

– Михаил Степанович? Да откуда же это вы? Здравствуйте!

Тот легко спрыгнул с седла, взял лошадь за повод и, переваливаясь, как моряк, пошёл впереди. Грязная лошадь устало брела следом.

– Из Оротукана. Тропинку одну проверил, можно километров на десять сократить дорогу, – ответил он, весело блестя глазами.

– Что нового?

– Новостей много и большие, как говорят горняки: готовь с кожаным низом рукавицы.

– Разгружать пароходы? Это я могу! – засмеялся Юрка, не поняв его шутки.

– Пароходы разгружать придётся, но новости другого порядка. Создано управление по добыче полезных ископаемых. Оно возглавит поисковые службы и все виды горных работ. Наступает наша пора.

– Да уж скорей бы, скорей!

– Не вздыхай. Надо полагать, что вот-вот покажутся кунгасы, а с ними и аппарат горного управления.

Они шли рядом и молчали. Краснов постоянно останавливался, оглядывал посёлок и морщил лоб. Юрий внимательно следил за его лицом. Не иначе, как облюбовывает на площадке место для Дома культуры. Рядом, наверное, будет больница, ниже школа. К берегу ведёт широкая улица, а там речной вокзал, и обязательно со шпилем, – размечтался Юрий и тронул Краснова за плечи.

– А я бы, Михаил Степанович, Дом культуры поставил вон там в лесочке. Сухо, рядом река, и можно организовать спортивные площадки.

По лицу Краснова разбежались весёлые морщинки.

– Это хорошо, что ты любишь мечтать. Это, брат, и есть движущая сила жизни. Но ты ошибся. Думал я сейчас не о будущем посёлка. Об этом рано, да и едва ли закрепится тут управление надолго. Богатые месторождения стянуты в районе Оротукана и выше. Я думаю о другом. Поступят тысячи тонн груза. Нам нужны хорошие склады. Каждый килограмм прошёл тяжёлый и сложный путь, и всё, что довезли, нужно по-хозяйски сохранить. Идёт техника, купленная государством на золото, с ней следует обращаться на «вы».

Краснов пошёл с лошадью на конебазу, Юрий направился к реке.

Кунгасы прибыли после обеда. Кладовщик спрашивал с берега:

– Какой груз?

– Техника!.. Техника!.. Техника!.. – неслось со всех баркасов. Новое слово звучало торжественно.

На берег поднялась группа военных без знаков различия. Переговариваясь и шутя, они разглядывали посёлок. Неторопливо к берегу подходил Краснов,

– Михаил Степанович? – окликнул его среднего роста блондин.

– Абрам Наумович! Здравствуйте! – Краснов пожал ему руку.

– Письма! Свежие газеты за самый последний год! – кричал надсадно молодой парень, выбрасывая на берег мешки с газетами и сумки.

Письма? А вдруг что-нибудь есть от Вальки, – бросился Колосов к кунгасу. – Сейчас едва ли, – мелькнула мысль, и он рассеянно подставил спину. – Наваливай!

Как он и предполагал, писем на его имя не оказалось. Он, пожалуй, один из всего посёлка не получил ничего. Да и кто ему напишет? А как хотелось Юрке прочесть хотя бы одну тёплую строчку.

Он снова вернулся к груде писем и стал просматривать конверты. Кажется, Матвеевой? Одно, второе, третье. Наверное, тоже ждёт. Он отобрал все письма на её имя. Все из Ленинграда и подписаны одним почерком. Вот будет рада.

Мешки с газетами занимали весь угол конторы. Колосов стал разбирать их по месяцам. Октябрь, 1932 год – газета «Дальстрой», ноябрь – уже «Колымская правда». Интересно просмотреть с первого номера.

Фотография Магадана была расплывчатой, но видно палатки. А вот и гостиница. Бухта, пароходы и горы груза. Первая верфь и строящийся в порту причал. Сдаётся в эксплуатацию к пятнадцатому июня. Значит, уже сдан.

Знакомое лицо. Кто это? Горшков. Он передовик автотранспорта. Но вот и дорожники. Тридцать километров летней дороги, Цифры, сводки, фамилии членов бригад. В низовьях Колымы начато строительство барж. Прибыла северная экспедиция из пяти судов, зимовавшая в Певеке. Выходит новая партия речных буксиров с Лены и продвигается к Среднекану. Победители соревнования и герои стройки. Обида щемит сердце. Про нас – ни строчки.

– Если не за что хвалить, то хотя бы поругали, что ли?

– На что сетует молодой человек? – раздался незнакомый голос.

– На постыдное безделье. Валяемся, как протухшие банки консервов: и не списывают и не включают в отчёт, – ответил он резко и обернулся. В двери стоял начальник управления и внимательно смотрел на Юрку.

– Прежде чем хлынет дождь, собираются тучи. А по части консервов совсем не к месту, да и по вашему виду мало подходящее сравнение. – Он прошёл к столу и сел. – Вас здесь, товарищи, много, и, чтобы не терять время, давайте знакомиться, это делать всё равно придётся.

Входя в контору, рассаживались у стола прибывшие с ним сотрудники. Он подвинул стул и усадил рядом Краснова.

– Придётся начинать с себя. Фамилия моя Пемов. Бывший печатник, был на партийной работе, поздней на Вишере строил целлюлозный комбинат, теперь назначен начальником управления.

Он коротко рассказал о себе и познакомил с задачами управления. Краснов вносил непринуждённость и оживление в беседу. Начали знакомиться.

Когда дошла очередь до Колосова, он сказал о себе немного.

– Механик. Здоров как бык. Думал пахать, а пока сижу на шее государства без большого дела. Фамилия Колосов, а все зовут Юркой. Вот, пожалуй, и всё. – Он посмотрел исподлобья и сел.

Краснов что-то прошептал Пемову, тот улыбнулся и поднял глаза.

– Прибыло оборудование, и механик нужен. С утра начинай разбираться с движками, насосами. Потом зайдёшь к главному инженеру управления товарищу Эйдлину. Доволен? – И он распорядился, куда и что направлять. – Доволен?

– Хоть сейчас!

– Ну, сейчас не надо, а вот с утра пораньше будет хорошо. Так чтобы завтра же всё разослать по приисковым участкам.

Не заметили, как просидели за полночь. Юрий так и не передал через Краснова письма для Нины Ивановны, да и Михаил Степанович, как было видно, не собирался уезжать. А назавтра приехала и сама Нина Ивановна.

– Нина Ивановна, наверное, что-нибудь случилось, что вы пожаловали к нам? – встретил её Юрий на берегу Колымы.

– Юра, здравствуй! – обрадовалась она. – Не я одна приехала. Со всей тайги тянутся сюда люди. Завтра ждут пароходы. Тут затевается целое торжество. Это и верно праздник. Михаил Степанович назвал его днём пробуждения,

– Завтра пароходы? А я и не знал. Целый день был занят. Пожалуй, и мне сегодняшний день можно считать днём пробуждения. Я работал сегодня во всю силу… – начал было рассказывать он, но тут же вспомнил о почте. – Нина Ивановна, у меня для вас гора писем.

– Где?

– Дома. Пошли!

Она разрывала конверты и, не отрываясь, пробегала глазами по страничкам,

– Приятные известия? – спросил Колосов.

– Очень! Моя подруга в ближайшее время выезжает на Колыму. Зовут ее Татьяна. Вы её обязательно полюбите, – добавила она, выходя из барака. Юрий проводил её до берега. Там уже толпился народ.

– Чего они будут без дела гудеть. Это уже на подходе к Среднекану голос подадут, – степенно говорил бородатый таёжник.

Весть о подходе пароходов «торбасное радио» разнесло с удивительной быстротой. Люди обстоятельно устраивались на берегу, запылали костры. Сидели молча, боясь прослушать.

Настало утро, за поворотом реки раздался сочный бас пароходного гудка. Где-то ниже откликнулся второй, третий…

– Пароходы!.. Ура!.. – прокатился по берегу крик, сливаясь с общей мелодией гудков.

Юрий восторженно метался по берегу. Когда же случайно обернулся, то увидел в сторонке сгорбленного Гермогена. Он опирался на палку и, покачивая головой, смотрел то на горы Ящиков, привезённые сплавом, то на пыхтящие пароходы, показавшиеся у переката.

– Догор, ну как? – подбежал к нему Юрий.

Старик протёр слезящиеся глаза.

– Хоросо, Юлка! Шибко хоросо! Над тайгой большое солнце всходит!

Где-то за голубой стеной утра разгорался день. Выглянуло солнце. Подходили пароходы. Все прочли название первого – «Якут».