Текст книги "Человек рождается дважды. Книга 1"

Автор книги: Виктор Вяткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Днём в дверях электростанции неожиданно показалась широкая фигура Гермогена. Он нерешительно переступил порог и остановился у двери. Его быстрый взгляд скользнул по комнате, но сразу же потух под опустившимися воспалёнными ресницами. И уже совершенно безразлично Гермоген прошёл к столу, за которым работал Колосов. Вытащил из-за пазухи две отварные куропатки, алюминиевую миску и, положив их туда, поставил на печь. Потом снова порылся за пазухой, достал свёрток. В нём лежало несколько старых раскрошившихся галет и конфетка. Не глядя, положил на стол и быстро вышел из комнаты.

– Спасибо, догор, спасибо! Вечером буду дома! – опомнившись, крикнул Юрий. Старик как будто и не слышал. Сгорбившись и опираясь на палку, он торопливой походкой удалялся к юрте.

Колосов вернулся и нашёл Соллогуба у стола. Тот, улыбаясь, рассматривал подарки старого Якута.

– Амэрикэн! – показал он на галеты и конфету, – Джанэн! – пробормотал он удивлённо и, покачав головой, вернулся к машине.

Только сейчас понял Колосов, что старый человек принёс лакомства, хранимые им многие годы. Юрий бережно завернул подарок и спрятал в карман.

Домой он вернулся поздно и сразу заснул. Его разбудил звон чайника и грохот ведра. Проснувшись, почувствовал на ногах мех кухлянки. В юрте было жарко. В открытую дверь тянула холодная струя воздуха. Гермоген громыхал посудой, выражая крайнее недовольство, бросая злые и косые взгляды на растерянно стоявшего Николая.

– Ну не ругайся. Уйду, – бормотал тот тихо и, заметив, что Колосов проснулся, пожаловался – Ты понимаешь, ни за что не хотел пускать. Когда я всё же проскользнул, то поднял такой тарарам, хоть мёртвых выноси. Чего это он так на меня?

Юрий опустил ноги с постели и сел.

– Ну, Колька, кажется, дело идёт к концу. Включать будем ночью без предупреждения. Скажем только одному Краснову.

– Правильно. Как ещё всё получится? – кивнул Николай и принялся уговаривать Юрия. – Переходи ты в барак. Строили, мучались. – И чтобы не слышал Якут, он наклонился и тихо проговорил – На черта тебе нужен этот старик? Сидите тут, как кроты, ни слова, ни звука. С ума можно сойти.

Гермоген неожиданно выхватил трубку из зубов и разразился целой речью:

– Звери – люди хоросий много есть. Человек – люди хоросий тоже много есть, Баранчук – худой башка, сапсем думай нету, – показал он трубкой на Николая и повернулся к Юрию. – Чай есть. Очаг тоже есть. Старый человек разговор мало-мало делать будет. Не надо ходи, Юлка, – проговорил мягко и, устыдившись многословия, закрыл глаза.

Колосов обнял его за плечи и твёрдо заявил:

– Закончим, Николай, этот разговор. Никуда я не пойду. Буду жить в юрте. Мне тут хорошо.

В пять утра, когда все Ещё спали, Юрий включил рубильник, и жёлтое зарево вспыхнуло над посёлком. Гермоген встрепенулся, вскочил и, неуклюже переваливаясь, бросился к двери электростанции.

Поток света лился из всех окон, пробивался через щели дверей.

Гермоген стоял у двери в смЯтении. Он не замечал, что уронил шапку и наступил на неё ногой.

Соллогуб похлопал машину по чёрному цилиндру и разулыбался:

– А ну, пся крев! Пшёл! Пшёл! – покрикивал он громко.

Гермоген качал головой и что-то шептал. Что думал в эту минуту таёжный человек, не видевший в своей жизни простой керосиновой лампы?

Напряжение выровнялось. Юрий отошёл от щита и устало опустился на скамейку рядом с Красновым. Николай побежал в посёлок проверить, везде ли горят лампы.

Колосов неожиданно расхохотался.

– Какое теперь лицо у старой песочницы? – вспомнил он разговор инженера с Красновым.

– Это неплохо, что утёрли нос скептикам и маловерам. Но дело тут в другом, – поднялся Краснов и сдвинул упрямо брови. – Трудности будут на каждом шагу. Нужно приучать людей дерзать. Искать выход даже из безнадёжного на первый взгляд положения. Не уступать, не пасовать перед препятствиями. Ну, я пойду. – Он взял Гермогена под руку и вышел.

Захлопали двери. Со всех концов звучали голоса, слышались шаги. Электрический свет разбудил поселок.

Вечером Гермоген устроил пирушку – глухарь, куропатки. Пришёл его старый приятель Космачёв. В ожидании зимней дороги он жил на конебазе, помогая ремонтировать транспортное снаряжение. Появился и Фалько. Ему построили домик рядом с юртой, и он как старый знакомый Юрия частенько забегал вечерами. Фалько был хорошим рассказчиком. Тему рассказов он называл «борьбой умов».

Юрий давно заметил, что Фалько внимательно наблюдает за Космачёвым. Но больше всего его удивляло поведение самого старателя. Вёл он себя, по меньшей мере, неразумно, даже нагловато.

– Какой я буду старатель, если не объеду уполномоченного? – посмеивался он в бороду.

Колосов симпатизировал Космачёву и как-то завёл с ним разговор:

– Зачем тебе это нужно?! Чего тебе не хватает? Что ты мудришь, рискуешь, причиняя неприятности себе и другим?

Старатель улыбнулся:

– А зачем ты бегаешь с удочкой на реку, когда за один час бреднем можно взять столько, сколько не наловишь за неделю. Тебе лёгкая удача не по душе? Ну, и мне тоже. Ты стараешься обхитрить рыбу, но это немудрено – она дура! А вот обмануть такого, как Фалько, голову иметь надо, да и тонкую линию вести.

Больше Колосов не касался этой темы.

Теперь уполномоченный и старатель сидели за одним столом. Ели, шутили и насмешливо посматривали друг на друга.

Домик уполномоченного освещал наружный фонарь. К проволоке, протянутой между столбами, была привязана свора собак. Фалько готовил упряжки для служебных разъездов. Разжиревшие за лето псы сейчас были на диете. Их душераздирающий вой, драки и возня вызывали содрогание. Колосов морщился, но молчал. Нужно– значит, нужно. Фалько заказал новые нарты. Они красовались на крыше домика.

Космачёв покосился на свору собак и кисло усмехнулся:

– Замучаешь ты, право, старателей до смерти, пока до Нагаево доберутся. Одно от тебя беспокойство.

– Ничего не поделаешь, служба! – согласился тот и тяжело вздохнул – Не воровали бы, кто стал бы вас мучить? Ты первый всякую совесть потерял.

– Совесть на совесть, кто кого обскачет. – Старатель вытащил из кармана мешочек с домино, высыпал на стол и, перемешивая, продолжал – Наше дело – воду замутить. Твоё – за руку нас схватить. Удастся мне – хорошо! Не удастся – тебе хорошо! – Он добродушно засмеялся и ударил доминошной костью по столу, – Ходи!

Фалько стукнул костяшкой с такой силой, что закачались стены юрты.

– Поймаешь – в обиде не буду. Сумею обмануть – не обессудь, – продолжал дружелюбно Космачёв. – Путь у нас один, да тропинки разные. Ты прямо по дорожке, а я ложбинками да оврагами. Вот мне и любо тебя обойти. – Космачёв бросил кости на стол. – Не золото мне важно – всё равно прахом пойдёт. Умнее тебя хочется оказаться. Ты посмотри на себя – здоров, лапищами ко-го угодно раздавишь! А я? Где мне тягаться с тобой? А вот голова моя может оказаться и не хуже твоей, а то и получше. Как ты ни бейся, а не перехитришь ты меня! Вот и любо мне это! И какое-то уважение чувствовать к себе начинаю. Если бы ты дурак был, может, озорство мне бы и в голову не пришло. А ведь умным тебя почитают. Обмануть тебя, может, мне милей, чем пуд золота намыть. – Он поглЯдел на задумавшегося уполномоченного и сочувственно добавил – Не было бы таких, как я, что бы ты делать-то стал? Спился бы от безделья или бы затосковал.

– Значит, золотишко выносить собираешься? – резко засмеялся Фалько.

– Подумаю ещё. Вот только если ты не поможешь, придётся самому тащить.

ГЛАВА 17

– Дядя Петя! Век мне свободы не видать! Сопливый косогор схвачен! – ещё издали кричал Петров, подбегая к Вагину. Лицо его сияло, голубые глаза светились, губы расплывались в улыбке. Сейчас он был восторженным мальчишкой.

Вагин сидел за столиком у палатки, подытоживая результаты работы коллектива. Вся его фигура выражала озабоченность и разочарование. Он огорчённо покачивал головой. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться – с выработкой дела безнадёжны.

Услышав возбуждённый голос Петрова, он закрыл тетрадь и виновато поднял глаза, словно эти малоутешительные цифры были его личной виной.

Напуганный криком человека, бурундук со свистом шарахнулся с дороги и, поглядывая, принялся сердито чикать: «Зря-зря-зря!» Под косогором откликнулась кедровка: «Как, ка-сагор? Как, ка-сагор? Зря!..»

Вагин удивлённо смотрел на сияющее лицо парня,

– Что за пожар? Можно было не надрываться за километр.

– Схвачен! Сопливый косогор схвачен, дядя Петя! – твердил Петров. Отдышавшись, рассказал. Лицо Вагина посветлело.

– А ведь дело говоришь, парень. Может быть, большое дело, – задумчиво повторил он. – Иди к начальнику дороги. Они с парторгом на прорабстве. Иди к ним и расскажи всё так, как говорил это мне, – посоветовал он, удивляясь, что такая простая мысль никому не пришла в голову, в том числе и ему.

– Почему должен идти я?

– Твоя догадка, ты и иди.

– Нет, дядя Петя. Коллектив так коллектив, и предложение внесём от всех нас. Собрание кого пошлёт, тот и пойдёт.

Вагин посмотрел на него и тихо заметил:

– Дело-то такое. Может так обернуться, как и сам не думаешь. Так что сначала прикинь.

– Чего мне думать? Есть коллектив. Хорошее пополам и плохое вместе.

– М-да, – дрогнувшим голосом протянул Вагин. – Прости, Иван. Человек, как тайга: не сразу узнаешь, что скрывается под торфом и кустарником.

– А что?

– Да так. Всё не доверял и ожидал какой-нибудь пакости.

– Дружки затянули. Теперь вся надежда на товарищей. Один не выберусь, глубоко засосало, – помрачнел Петров.

– Ты что-то таишь? Говори, если нужно, выручим,

– Не надо, дядя Петя. Всё в норме. А будет нужно, скажу. – Глаза Петрова снова стали пустыми.

Вагин расспрашивать не стал.

В палатке он рассказал о предложении Петрова и о том, что тот настаивает выступить с ним от имени всего коллектива.

– Если предложенный вариант строительства трассы на геологических льдах будет принят, это не пройдёт бесследно. Тут не только поощрениями пахнет. Так что поступок Петрова – это образец глубокой товарищеской солидарности, – подытожил Вагин.

Одни смотрели на Петрова с уважением и признательностью. Другие, посмеиваясь, перешёптывались. Он уловил насмешливую фразу, и на душе стало скверно. Порыв его был искренним. Потому-то он и не сказал Вагину о личных неприятностях, что боялся вызвать сомнение в своей чистосердечности.

– Дядя Петя, вот вы с ним и ступайте, – предложил угрюмый Медведев.

– Правильно. Пусть вдвоём и идут, – поддержали остальные.

Когда они уже выходили, Кац нагнал Петрова у дороги и сунул ему в карман несколько горячих пирогов с голубицей.

– Таких ты не пробовал. Мармелад, – шепнул он.

В конторе они застали только десятника. Не отрываясь от нарядов, он сочувственно сообщил!

– Проворонили вы начальство. Только что укатили на другое прорабство. А у вас что-нибудь срочное?

– Да как сказать, – замялся Вагин. – А где прораб?

– У начальника участка. Всё обсуждают, – Он отодвинул бумаги. – Извёл всех этот чёртов косогор, чтоб ему пусто было. Одни эксперименты, а работы никакой, – забрюзжал он, – К пятнадцатой годовщине Октября все участки уже взяли обязательства, а мы загораем. – Он с грохотом отбросил скамейку и встал. – Вот полный стол нарядов, а что писать? Ещё немного, и людей не удержать.

– Мы-то как раз по этому делу, – заговорил Вагин. – Коллектив наш один вариант предлагает. Может быть, это и не по науке, но кажется, дорога не поплывёт.

– Ну-ну? Что вы такое надумали? – заинтересовался десятник.

– Дело может оказаться и непутёвым, а мыслишки высказать надо. Кто его знает? – неторопливо продолжал Вагин.

– Да не тяни ты кота за хвост! – крикнул десятник.

– Понимаешь, мха тут много. Надерём, выложим потолще подушку, а сверху насыпь. Только сдаётся нам, землю на косогоре обнажать не нужно. Глядишь, и мы с нашим участком оживём. Вот и вся наша мыслишка.

Десятник морщил лоб. Смущала простота, но, подумав, он решительно поддержал:

– Это, братцы, пожалуй, не мыслишка, а решение всей задачи. Спасибо. Это говорю пока я, а могут сказать и большие люди. Идём к прорабу, там все специалисты. – Он схватил фуражку и повёл их в конторку начальника участка, бормоча что-то под нос.

…Ровной грядой возвышалась над землей коричневая моховая подушка. Её утрамбовывали, засыпали камнем, щебёнкой и укладывали ещё один слой мха, по которому вели подсыпку полотна дороги. На участок направили несколько дополнительных бригад. Теперь тут было всегда многолюдно и шумно.

Вагинцы, навёрстывая время, задерживались по вечерам. Другие бригады, возвращаясь с работы, останавливались на косогоре. Знакомые парни дружелюбно кричали Петрову:

– Эй, Иван! Как твоя постелька?

– Стелем, братцы, стелем, – весело отшучивался он, не прекращая работы.

За укладкой изоляционного слоя он наблюдал сам, оставаясь и со второй сменой. Ему всё казалось, что небрежная работа может вызвать подтаивание и деформацию насыпи, и он не только старался всё делать на совесть, но требовал внимательности и от других. Когда не было бригадира, все задания по ведению работы десятник и прораб стали поручать ему. Так незаметно он стал первым помощником бригадира.

Но вот готовы первые метры насыпи. Ночью прошёл тёплый дождь. Днём Петров осматривал участок дороги. Всё было хорошо. К концу смены пришёл прораб.

– Добренько, добренько, – покашливал он, прощупывая слой мха, Проверив обе стороны, крикнул:

– Иван! Чёрт полосатый! Никакой подтайки! Держится!

– Держится-ся-я-я, – глухо откликнулись горы, далеко разнося радость строителя.

Петров расправил онемевшую спину. Волосы прилипли ко лбу и щекотали ресницы. Он вытер рукавом, лицо и засмеялся.

Солнце спряталось за сопками, становилось тЕмно. У насыпи стояла толпа, и он услышал простуженный, хриплый голос::.

– Иван че-ло-век. Тут волей пахло, а он… – шум голосов заглушил конец фразы, да он и без того понимал, о чем они говорили. В темноте он не разглядел людей и, чтобы не кричать, подошёл к прорабу.

– Всё время смотрю. Держится.

– Вот так-то, Иван. Говоришь, схвачен? – засмеялся прораб, задорно подморгнул и распорядился – Заканчивайте! Пораньше начать да поздней кончить, оно получится нисколько не хуже, – пошутил он и ушёл с участка.

Выплывшая луна осветила тайгу. Тени деревьев легли на насыпь. Петров вздрогнул. Ему показалось, косогор снова ползёт. Он пробежал по краю полотна и, убедившись, что это просто тени, облегчённо вздохнул, но настроение испортилось.

Рабочие собрали инструмент и стали расходиться. Петров ещё раз прошёлся по насыпи. Закурил и задумчиво побрёл к палатке.

Голоса постепенно смолкли. По небу ползли тонкие быстрые облака, меняя оттенки и Яркость света. Стало тихо и жутко. Тоненький лес казался таинственным и дремучим. Тайга вздрагивала.

Но вот луну закрыла набежавшая тучка. Петров пошёл быстрее и, чтобы подбодрить себя, запел.

– Хорошо, земеля, поешь, где только сядешь? – услышал он насмешливый голос из темноты.

Снова выглянула луна, и он увидел на дороге Копчёного. Холодный пот выступил на лице Петрова.

– Надо бы поздороваться. Вроде давно не виделись, – ухмыльнулся Копчёный, сошёл с насыпи и сел на сваленную лиственницу.

– Здравствуй, Саша, – буркнул Петров и сел рядом. – Денег у меня нет и долго не будет. На дело не пойду – завязано. Знаю, чем это пахнет, но что делать? Я готов, – твёрдо проговорил он и встал.

– Не торопись, сосунок. Успеешь. Пока садись, – прикрикнул на него тот, не поворачивая головы.

Петров не думал о себе. Ему вспомнилась старенькая женщина с заплаканными глазами и начатая на косогоре полоска дороги.

Копчёный не торопился. Он сидел и смотрел под ноги. Молчание становилось нестерпимым,

– Ну, не мучь же. Сколько можно? – взмолился Петров.

Тот молчал. Петров схватил его за куртку и крикнул в лицо:

– Что ты Ещё хочешь? – И так рванул, что затрещали швы.

– Садись, дурень. Надо бы тебя проучить, да нет охоты, – проговорил Копчёный миролюбиво. – Почему не перехватил денег у бригады? Зачем заставляешь марать о тебя руки?

– Полторы косых не набрать и во всём лагере. На руки дают мелочь. Думал подработать и перевести на твой лицевой счёт. Да всё уплыло вместе с дорогой. А работать только начинаем.

– Пошёл бы к начальству. Дунул. Смотришь – и дали. Ты же нынче герой. Вся трасса знает.

– Что я, легавый? Да и просить ни за что не пойду, лучше подохну.

– Зачем просить? Пойди и возьми. Это твоё воровское право, – затрясся в беззвучном смешке Копчёный, косясь на Петрова.

– С этим всё. Если так, то лучше не жить. Устал от всего этого. Разве это житуха? А ты разве живёшь? Ты же себе в тягость!

– Ну это не твоего ума дело, – жёстко оборвал его Копченый;– Почему не принял мер для расчёта? На черта я должен с тобой валандаться?

– Я с этим косогором даже забыл. А потом всё равно взять было негде.

Поведение Копчёного было непонятным. Петрова поразило его безразличие. До сих пор Петров не пытался напомнить, что этот долг – его долг. Копчёный тогда просто насильно заставил его играть в карты. Сейчас он посчитал возможным намекнуть.

– Ты, наверное, не забыл, как сам подзавёл меня с этим должком?

– Волки не носят костей в зубах, – захохотал он. – Не новичок. Теперь толковать поздно. Должок стал особенный, и его я обязан получить сполна.

– Знаю. И я готов, – безнадёжно и устало пробормотал Петров.

– Тут другое дело, – заговорил Копчёный. – Шикарно ты обставил этих учёных с Сопливым косогором. Простой ворюга, а утёр им носы. Да и с парнями красиво поступил. По-жигански, с размахом. Это надо ценить.

Петров не понимал, шутит он или говорит серьёзно. Лицо Копчёного казалось серьёзным. Над их головами метнулась тень ночного луня и, спланировав над насыпью, птица схватила мышонка. Было слышно, как, пискнув несколько раз, он смолк, а хищник неслышно уселся где-то в лесочке. Петров, проводив его взглядом, горестно усмехнулся.

Копчёный встал. Вытащил из кармана свёрток и сунул в руки Петрова.

– Завтра утром приду, отдашь при народе, чтобы видели все. Понял? Тут как раз столько, сколько нужно. Будем квиты – и могила…

Он повернулся и пошёл по насыпи дороги.

Петров с недоумением посмотрел на свёрток, ещё не понимая, что произошло. Не веря, решил ждать, но Копчёный не возвращался,

Загоралась утренняя заря. Над рекой закурился туман. Стало прохладно. Копчёный не возвращался. Петров развернул сверток, Там лежали деньги и записка Культяпого.

– Утро! Утро нового дня! – обрадовался Петров.

Перед ним чернела свежая насыпь дороги, а у палатки Исаак Кац гремел кастрюлями.

– Где ты был, Иван? – встретил Петрова взволнованный Вагин.

– А что?

– Как что? Приходил надзиратель, делал поверку, а тебя нет. Пришлось сказать, что послали тебя на карьер проверить, хватит ли щебня. Всё ли с тобой ладно? Я, правда, в тебе не сомневаюсь, но всё же. – Сам знаешь, отлучка – дело недозволенное. Пришлось выгораживать тебя, ребята тоже подтвердили. Рискнули. Мы тут не спали, беспокоились, не случилось ли что. Хорошо, что вернулся, – тревожно выговорился он и, вздохнув, уже спокойно спросил – Где ты пропадал всю ночь, Петров?

– Порядочек, дядя Петя, порядочек и Ещё какой… Только не спрашивай, не надо, – таинственно улыбнулся он и добавил – Вороне где-то бог послал кусочек сыра.

Его поведение было довольно странным. Он то нетерпеливо вставал, то снова садился. Глаза горели, лицо светилось. Всегда сосредоточенный и задумчивый, а то и печальный, сейчас он излучал радость.

– Да что с тобой, Иван? Ты на себя не похож. Может, анаши накурился?

– Что ты, дядя Петя? Только подожди, не спрашивай, вечером всё узнаешь, – ответил он и, схватив гитару, стал напевать что-то весёлое.

Вдруг Петров бросил гитару и наклонился над травинкой, зеленеющей на полу.

– Смотрите, ребята! Честное слово, живёт, – заговорил он с нежностью, – Росла она мирно, но пришли люди, содрали дёрн, а она как-то осталась. Привезли накатник, доски, стебельки втоптали в землю. А она снова пробилась. Не хочет сдаваться. Тянется к свету. И будет жить, заслужила такое право. – Он вырыл травинку вместе с землёй и посадил за палаткой. Вернулся взволнованный.

Петрову отчаянно хотелось рассчитаться с долгом. Это была последняя нить, связывающая его с воровским миром. Но всё сложилось так неожиданно, что он не верил ни себе, ни пачке денег. Только уплатив долг, он мог удостовериться, что всё это не сон. Он готов был и прыгать от радости, и плакать от одной мысли, что всё может в последнюю минуту расстроиться.

Скорей бы, скорей туда, к каменному карьеру, где будет ждать Копчёный. Скорей сжечь все мосты к прошлому. Он выдержит, он заслужил это право, как та травинка, вставшая из грязи. Он теперь не один; Есть коллектив, друзья, и они поддержат.

Из-за сопок выглянуло солнце, и бригада направилась па работу. Прозрачные капли росы падали с веток на лицо, руки. Показался дым костров. Петров почувствовал, что дрожит. С новыми бригадами прибыл опасный рецидив. Он увидел Лёнчика, Колюху и других. Копчёный ходил с метром, замеряя кубаж.

– А-а, землячок? Ну здравствуй, здравствуй! – холодно проговорил Копчёный, – Ты, наверное, помнишь, о чем сегодня пойдёт разговор? Если забыл, пеняй на себя. – Он угрожающе скрестил руки.

– Получи, браток! Тут чисто, проверь. Пусть видят все – Петров торопливо полез в карман, вытащил пачку денег и передал её Копчёному.

Тот удивился и громко спросил:.,

– Откуда у тебя этот куш? Молодчага. По-жигански. Не придерёшься. – Он пересчитал деньги и, засмеявшись, сунул пачку в карман. – Думал, не выкрутишься. Значит, квиты. Заглядывай. – Он отвернулся.

– Откуда деньги? – жёстко спросил Вагин, глядя в упор на Петрова.

– Не спрашивай. Не скажу, дал слово.

– Тут что-то неладно?

– Всё хорошо, – засмеялся Петров и покосился на Копчёного.

Вагин поймал этот взгляд.

– Ты что-то никогда не говорил о таких долгах. Да и денег таких, пожалуй, тут ни у кого не найдётся. Всё это подозрительно, Иван.

– Всё, дядя Петя! На этом крест, сквитался.

– Играл?

– Да, было когда-то, а рассчитаться не смог.

– Почему молчал?

– Не хотел говорить, дело старое.

– Где пропадал ночь? Откуда эти деньги, говори?! – Вагин смотрел с нескрываемым недоверием.

Он ещё больше забеспокоился, вспомнив неожиданную утреннюю поверку. Как он мог солгать? Выгораживая Петрова, он возложил всю ответственность за его поступки на коллектив. А если он что-нибудь натворил?

– Где взял, сказать не имею права, да и какое это имеет значение? – снова повторил Петров.

Вагин постоял, помолчал и расстроенный пошёл к своему участку.

Лёнчик сидел рядом с Колюхой на выброшенных взрывом глыбах и посматривал надменно на Петрова.

Лицо Колюхи исказилось от злости. Он наклонился и что-то шепнул Лёнчику. Тот злорадно усмехнулся.

Петров заметил их недружелюбные улыбки. Пусть. Теперь надо сжечь мосты, связывающие его с ворами. Пусть знают, что со старым всё покончено. Он порвал окончательно и скажет об этом открыто. Сейчас самое подходящее время.

– Ну что? Не вышло? Теперь всё. Мы друг друга не знаем. Квиты – и точка! – крикнул он.

– Торопишься, жиган! Придёшь, на коленях ползать будешь. Землю зубами грызть станешь. Смотри, а то и под нарами местечка для тебя может не оказаться, – пробормотал Колюха сквозь зубы.

Петрову сразу стало не по себе. Стоило ли заводить этот разговор? – подумал он с сожалением. Угроза испугала. Но ничего, он не один: за него закон, коллектив.

Он в стороне снял куртку, повесил на лиственницу и принялся за работу. Теперь работать, работать. Всё забудется, пройдёт и встанет на своё место, – успокаивал он себя, но тревожное предчувствие опережало мысли, вызывая беспокойство.

Друзья Колюхи, пригоняя вагонетки, с ненавистью косили глаза. Особенно неприятной была улыбка Лёнчика, который, как назло, приезжал чаще всех, подолгу крутился и, останавливаясь, впивался в него глазами.

Вечером Петров не стал задерживаться на участке и первым пришёл в общежитие. Он видел, как оперуполномоченный подошёл к Вагину, отозвал его в сторону и о чем-то долго разговаривал. Хорошо, что я ушёл, а то бы подумали: вот, мол, сразу связался с легашами, – мелькнула мысль.

В палатке ещё никого не было. Он ожидал товарищей. Нужно было рассеять их сомнения и рассказать всё. Но как это сделать? Рассказать о встрече с Копчёным? Нет, он не мог назвать его фамилию и сообщить о полученных от него деньгах.

Сейчас всё будущее связано с коллективом. У него было такое ощущение, словно он оторвался от сучка, за который держался столько лет, и ещё не чувствовал под ногами земли. Но он верил, что его подхватят сильные и крепкие руки друзей.

Первым вошёл Вагин и молча сел напротив Петрова. За ним показались и остальные. Они угрюмо расселись вокруг стола. Петров удивлённо посмотрел на товарищей. Вагин, опустив на руки голову, морщил лоб и что-то напряжённо обдумывал. Наконец Вагин поднял глаза.

Петров вздрогнул. Он прочёл в них упрёк, осуждение и даже ненависть. Не понимая, в чём дело, он растерянно смотрел на всех. Он привык видеть участие, дружескую теплоту, а в последнее время и уважение. Сейчас он натолкнулся на неприязнь.

Щемящая боль сжала сердце и комом подкатила к горлу. Как он ждал этого дня! Он только что порвал со своим прошлым, рассчитывая на поддержку товарищей.

– Что вы так смотрите на меня? Что произошло? – еле выдавил он.

Молчание. Глухой, заикающийся голос Ивана они восприняли как подтверждение своих подозрений. Петров с надеждой посмотрел на Вагина, но тот отвернулся и хмуро глядел куда-то в угол палатки.

– Довольно ломать дурака, артист, – вскочил озлобленно Медведев. – Он не знает, в чём дело. Говори по-хорошему. Где ты взял эти деньги?

Вскочил и Петров. За что его оскорбляют? Он побледнел и бросился на Медведева. Драку сразу разняли. Петрова посадили на место.

Когда успокоились, заговорил Вагин. Он начал с доверия, которое оказало управление лагерей. Потом он перешёл к истории Петрова. Рассказал о его работе в бригаде. Говорил о том уважении, какого он добился. Коснулся и предложения, внесённого им для строительства дороги. Петров слушал и не понимал. Молчали и все остальные. Вагин подошёл к событиям последней ночи. Петров насторожился.

– Один поступок опозорил весь коллектив. Мы слишком доверились Петрову, скрыли его самовольную отлучку, и за это будем наказаны. Я не сразу понял причину утренней внезапной поверки. Но когда Петров вручил пачку денег Копчёному… Такую пачку не заработаешь честным трудом. У меня укрепилось подозрение. Он не сказал, откуда он взял деньги, но сейчас всё выяснилось. Сегодня ночью был ограблен ларёк, похищено три тысячи рублей, и это сделал ты, Петров.

– Враньё. Денег не брал. Ни на какое не ходил дело, – рванулся Петров. – Ложь. Чистейшая ложь.

– Откуда деньги? – резко оборвал его Вагин.

– Дал один человек, – задыхаясь, выкрикнул он.

– Не говори чушь, Петров. Может, тот человек обворовал ларёк, чтобы выручить тебя?..

– Не знаю. Может быть и так, но деньги мне дали.

– Странно? Да и кто тебе поверит, Петров? Почему ты был так взволнован утром? Почему тебе эти деньги дали именно в эту ночь? И кто? Воры, с которыми ты почти порвал? Они могли дать тебе нож в бок, но не деньги! Кого ты обманываешь? Имел бы хотя мужество признаться, – продолжал уличать его бригадир.;!

Петров стоял оглушённый и уничтоженный.

– Ну что же ты молчишь? Может быть, признаешься или расскажешь, откуда взялись у тебя деньги? Может, решишься назвать фамилию благодетеля? За благородные поступки не осуждают. Это же не предательство, не фискальство. Говори, пока слушаем. – Голос Вагина вибрировал от волнения. Он был убеждён в виновности Петрова.

Петров заговорил. Он рассказал, как оказался в тюрьме. Как всё больше опускался, пока окончательно не засосал его преступный мир. Не упустил он и последнюю игру на пароходе. Но он отказался назвать человека, давшего ему деньги.

– Клянусь свободой, жизнью! Чем хотите. Не брал, – горячо закончил он и обвёл всех искренним взглядом чистых глаз.

Он видел, как потеплели лица людей. Он видел, что ему поверили.

– Нужно было сразу прийти и всё рассказать. Не было бы этого разговора, – улыбнулся Вагин.

– Не верилось до последней минуты. Всё думал, что это какой-то фортель, – признался Петров.

– А что это за фортель? – Медведев подошёл к столу и бросил на него куртку Петрова. Из бокового кармана выпала пачка денег, обёрнутая бумажкой.

Петров замер от изумления. Замолчали и все остальные. Новая улика отметала правдивость его рассказа. Она вызвала возмущение. И не столько факт преступления, сколько ловкое враньё.

Тишина взорвалась. Все повскакали из-за стола. Щёку Вагина исказила нервная судорога.

– Может быть, ты и про эти деньги придумаешь какую-нибудь небылицу, негодяй?

– Нет, нет, – Петров бессильно опустился на скамейку. – Это не мои деньги, – бормотал он про себя,

Вагин развернул пачку и дал считать Кацу, а сам стал рассматривать бумажку, в которую они были завёрнуты.

– Тебе не следует больше врать нам, Петров, никто не поверит, а ведь мы было расчувствовались, – горько усмехнулся Вагин. – Да вот и фактура на полученные ларьком товары, – прочитал он и сложил бумажку. – Теперь всё Ясно. Эти деньги из тех же, украденных в ларьке. Фактура, в которую они завёрнуты, не вызывает сомнений.

Только теперь до сознания Петрова дошло всё. Он снова начал уверять, что не имеет никакого понятия о деньгах. Куртка висела на дереве у дороги, могли подложить. Он её не надевал, а принёс и бросил на койку. Он умолял поверить. Клялся, уверял. Но теперь вызывал этим только гнев.

– Куда же мне? Что будет? Я не могу в изолятор. За что же? За что? Не брал я этих денег! Не брал! – выкрикивал он в отчаянии, и метались его глаза по лицам людей, ища хоть сочувствия, но всюду наталкивались на враждебные взгляды. Он был здесь чужой.

– Вопрос Ясен! Петров должен быть исключён из коллектива общим собранием, А потом я сообщу начальнику лагеря и отведу Петрова, – решительно заключил Вагин,

– Исключить! – поддержали остальные.

– Вот, Петров, и всё. Вопрос твой решён. Скрываться не пытайся, не советую, да и ребята тут присмотрят за тобой. Эх, Иван, Иван, как обманул ты нас всех. Поверь, мне жаль тебя, – уже мягко проговорил Вагин.

Мысли Петрова уже были далеко. Он видел перед собой злорадные лица Лёнчика, Колюхи, Копчёного,

Предчувствие не обмануло. Это была заранее продуманная расправа. А здорово они всё обставили. Он вспомнил угрозу Колюхи: «Будешь грызть землю зубами. Не найдётся места и под нарами». Чем доказать правоту? Сказать, что деньги дал Копчёный? Кто поверит, да и Копчёный откажется. Умереть где угодно, но только не под нарами. Жил мерзко, так хоть умереть как следует. Всё, пора кончать. Он вспомнил, что в семь часов начинаются взрывы в карьере.