Текст книги "Человек рождается дважды. Книга 1"

Автор книги: Виктор Вяткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Дядя Петя, – проговорил он глухо. – Пойдём сразу, чего там тянуть. Сколько сейчас времени?

Вагина удивило решение Петрова. Он посмотрел на него и не узнал. За эти полчаса парень постарел на десяток лет, сгорбился. Лицо его, бледное и осунувшееся, нервно вздрагивало. Он тяжело дышал.

А что если действительно провокация? – мелькнула невольная мысль. – Слишком уж естественным было горе парня. Нет, нет, нужно пойти в лагерь, – пускай там разберутся. Больше ошибаться я не имею права… – решил Вагин и посмотрел на часы.

– Половина седьмого, Иван.

– Подожди несколько минут, пока я соберусь. – Он медленно перекладывал вещи. – Сколько сейчас, дядя Петя? – снова спросил он, завязывая всё в узел.

– Без четверти.

– Ну, пошли. – Он остановился и обвёл всех глазами, – Вы не поверили мне? Не поверили? – вдруг снова спросил он со слезами на глазах. – Скажите, чем я могу доказать, что не грабил ларька? Хотите, поставлю на карту свою жизнь? Хотите?

Все молча переглядывались. Столько горечи и боли звучало в его голосе.

– Не хотите и этому поверить? Ну и не надо!.. – Он резко махнул рукой и выбежал из палатки.

Постараюсь успокоить его в дороге, – решил Вагин. – Пожалуй, всё могли и подстроить. – Он старался догнать Петрова, но тот шёл быстро. Тропинка поворачивала к карьеру. Он посмотрел на часы, было ровно семь. – Сейчас начнутся взрывы, – вспомнил он и решил переждать.

– Иван, стой! Сейчас будут взрывать! – закричал Вагин.

Раздались предупредительные свистки. Видно было, как струйки дыма поползли по запалам и в укрытие побежали взрывники.

Петров шёл к карьеру.

– Иван! С ума сошёл! Убьёт! – закричал он, но Петров, бросив узел, побежал к дымящимся шнурам.

Только сейчас понял Вагин, зачем Петров спрашивал время. Он бросился вдогонку. Но не успел сделать и нескольких шагов, как метнулись столбы земли и один за другим загрохотали взрывы. Он видел, как фигура Петрова подпрыгнула и скрылась в клубах жёлтого дыма и пыли.

Когда он подбежал к отвалу, Петров лежал лицом вниз, засыпанный щебёнкой.

– Иван! Ванюшка! Что ты наделал? Что? – тряс его Вагин, стараясь привести в чувство.

Петров очнулся и поднял голову.

– Дядя Петя, вы не поверили мне. Как же я надеялся на вас, как верил вам… Как верил… – шептал он побелевшими губами.

– Ванюша, я верю тебе. Знаю, что ты не виноват, но ведь такое дело… надо было разобраться, – бормотал Вагин, помогая ему подняться.

Губы Петрова были разбиты, и к ним прилипла земля. Он ещё улыбнулся, глаза радостно блеснули, но сразу же стали тускнеть.

– Спасибо и за это. Напишите матери: мол, случилось несчастье. Приехать собирался, но не успел, а умер честным. Смотри сам, чтобы мох укладывали плотней. Не доверяй Колюхе. – Он задыхался. Хотел вытереть губы, взмахнул обрубком. Собрав последние силы, он еле слышно прошептал – Деньги? Это дело Колюхи и Лёнчика. Они, они подложили. А для расчёта мне дал К-Ко… – Он вытянулся и затих…

ГЛАВА 18

Вечер. Соседки не было дома. Валя сидела у окна и грустила. Куда-то исчез Корзин. Он был так внимателен к Вале. А тут ещё Нина прислала телефонограмму. Она задерживалась на трассе ещё на неделю и туманно намекала на благоразумие и осмотрительность.

Ещё учит! А сама?.. – усмехнулась она осуждающе и, облокотившись на подоконник, стала смотреть в окно. Уличный фонарь бросал жёлтый свет на проходящие мимо влюблённые пары, на весело разгуливающую группами молодёжь и торопливо пробегающих одиночек. Широкоплечий, похожий на Колосова паренёк притянул к себе девушку и, обняв её за талию, пошёл улыбающийся и счастливый.

– Тоска! – прошептала Валя и, включив свет, начала одеваться. В коридоре скрипнула дверь, скользнули лёгкие шаги и раздался стук в стенку.

– Валюша, к вам можно?

Новикова сбросила крючок, вошла улыбающаяся Левченко. Она поправила узел причёски, разгладила брови и, покосившись на зеркало, села.

– Скучаешь, милая? Я тоже. Сегодня видела жёлтые листья, скоро осень! Боже мой! Как быстро уходит время, – заговорила она уныло. – Вот так и не заметишь, как опадут лепестки – и прощай молодость.

Валя почти не слушала. Она только ловила: «грусть… холодная осень… одиночество…» Слова беспорядочно кружились в сознании, вызывая в голове тупую боль. Да, кончается лето, и она снова одна. Корзин и тот…

Она сейчас злилась на Юрку, Корзина, на Матвееву, на себя. Ей захотелось спросить о Корзине. Ни за что! Алла Васильевна сама завела разговор.

– Напрасно вы, Валюша, отвергаете внимание Павла Алексеевича. Это достойный молодой человек. Ему двадцать семь лет. С ним так нельзя, он не мальчик.

– Откуда вы взяли?

– Он находит, что вы дурачитесь, играя, как подросток, в любовь. Взяли на себя роль воспитательницы. Это же, по меньшей мере, смешно. А он, бедняга, увлёкся. Считая вас неспособной ни на что серьёзное, он как будто собирается уехать в тайгу, – сочувственно вздохнула Левченко и, бросив на девушку быстрый взгляд, опустила ресницы.

– Значит, он больше не придёт? – спросила девушка, и голос ее чуть-чуть дрогнул.

– Нет, должен Ещё зайти. Всё дальнейшее будет зависеть от этой встречи.

– Пусть уезжает! – надулась Валя.

Левченко вышла и почти сразу же вернулась с Корзиным. Он пришёл со свёртками в руках, задумчивый и грустный. Алла Васильевна отправилась к себе приготовить кое-что к столу. Корзин взял руку Вали и начал целовать её жадно и долго, говоря что-то ласковое и страстное. Валя зажмурилась. Ей было приятно и страшно.

Пришла Левченко с тарелками, на них была уже приготовлена закуска. Валя даже не обратила на это внимания. В ней что-то возмущалось, протестовало, и в то же время ныло и сладко замирало сердце от ожидания.

– Давайте выпьем! Сегодня, возможно, день моего рождения, а может быть, и похороны всех моих чувств, всего святого, что родилось в моей душе. Выпьем за мимолетную сладость общения с вами, Валюша, и за горечь разлуки. Так не может продолжаться, – горестно улыбаясь, проговорил Корзин и посмотрел в глаза девушки. – Неужели откажетесь и выпить? Не бойтесь, это сладкое.

– Я не боюсь. Можете налить. Я значительно храбрей, чем вы думаете! – решительно заявила она и выпила залпом большой бокал. Корзин пил медленно и косил глазами на девушку.

Вале сразу стало легко. Теперь Корзин снова казался милым и бесконечно грустным. Ласковые слова, которыми он сыпал, пьянили и кружили голову не меньше, чем вино. Резвый котёнок в её душе прятал коготки. Тепло слов и их нежность, как добрая рука, приглаживали упрямую шёрстку. Левченко принесла гитару. Они пели, смеялись, было чудесно.

Никто и не слышал, как вошла Нина. Корзин, что-то напевая, ласкал губами волосы Вали.

Нина стояла у порога усталая, измученная и потрясённая. Её Валя сидела в этой компании и радостно смеялась.

Неприязнь к соседке вызвала приступ гнева. Она не выдержала и резко проговорила:

– Вам не хватает своих развлечений? Зачем вы трогаете эту девочку? Она не для вас! Я не позволю! Я не позволю превращать мою комнату… – Она не договорила и распахнула дверь.

Корзин смущённо поднялся и молча стал одеваться. Алла Васильевна усмехнулась. В её глазах вспыхнули зелёные огоньки. Она обняла девушку.

– Напрасно волнуетесь. «Синие чулки» оставьте для себя. А кроме всего, Валюша имеет право распоряжаться своей судьбой, как и комнатой.

Нина не обратила внимания на её слова. Она торопливо раздевалась.

– Я устала и хочу отдохнуть. Оставьте меня и Валю. Оставьте! – воскликнула она и сразу же замолчала.

Неожиданно для всех Валя поднялась, побледнела, губы её упрямо сжались, глаза гневно блеснули.

– Довольно, Нина! – отчуждённо проговорила она и закусила губу. – Можно меня считать кем угодно. Пусть ребёнок, девчонка. Но я считаю позорным прятаться по углам и лгать. Как мне поступать, разберусь сама. Если я не могу принимать у себя друзей, то могу пойти к ним сама. Думаю, там меня не попросят. – Она набросила полушалок и вышла за Корзиным.

– Валя! Валюша! Ты меня не поняла! Постой, поговорим, объяснимся! – выбежала за ней Матвеева. Но Валя даже не откликнулась. Она нагнала Корзина, взяла его под руку и ушла.

Матвеева стояла растерянная и опустошённая.

– Что я наделала, что?..

Погода испортилась неожиданно. С утра было тепло и тихо. Фомин встал рано. Происшествия последних месяцев вызывали тревогу. После гибели Петрова он уже не сомневался, что и эта смерть, и убийство Красюка было делом одних и тех же опытных, безжалостных рук. Преступный мир ожесточённо боролся за сохранение своего влияния, беспощадно расправлялся с людьми, пытавшимися порвать со своим прошлым. Он вспомнил свой разговор с Васьковым и задумался. Да, каждый вырванный из стана преступников давался нелегко. Шла постоянная битва за людей.

Фомин вышел из барака задолго до начала работы и задумчиво бродил по пролеску, оглядывая осенний наряд тайги. В утренних лучах солнца не только склоны сопок, долина и лес, но и струганые брёвна построек, и загорелые лица уходящих на работу людей, и даже глинистая насыпь дороги – всё было жёлтым и золотым.

На строительстве авторемонтного завода Фомин вместе с прорабом просмотрел сменные задания бригадам и встретил развод у проходной. На пятиминутке он рассказал о работе дорожников, о Сопливом косогоре, о зыбунах восемьдесят седьмого километра. Назвал фамилии лучших. Разъясняя исправительно-трудовую политику, не забыл сказать о лентяях и нарушителях лагерного режима…

С моря побежали отдельные вихорьки, подхватывая сухие листья, хвою и пыль. Пока он дошёл до лагеря, они уже переросли в целые стремительные волны. На глади бухты заметались белые буруны. Рваные облака, перегоняя друг друга, помчались в тайгу. Ветер уже с шумом вздымал жёлтую пыль трассы и с озлоблением швырял её в стёкла рам и в деревянные стены конторки. К вечеру море бушевало. Тяжёлые волны бились о срубы пирсов, размывали насыпи порта и дороги. Порывы ветра срывали толь с крыш, обдирали листы железа, с грохотом раскидывая их рядом с незаконченными постройками. В кабинете стало холодно. Колючий ветер проникал в щели. Фомин закрыл форточку и накинул шинель.

Пришёл курьер и вместе с корреспонденцией принёс свежую газету.

– Своя! – радостно схватился Фомин, разворачивая первый номер печатного органа политической части. Вот и газета. Смотришь, пройдёт несколько лет и будут свои журналы, возможно, и своё издательство.

Он вынул записную книжку. В ней Сергей отмечал все знаменательные даты. Он записал: «Октябрь, 1932 год. Первый номер газеты «Дальстрой» – и начал просматривать ещё пахнущие краской столбцы.

Дорога. Все силы сосредоточены там. В бухту Амбарчик с Лены пришли первые речные пароходы ««Якут», «Партизан». Североморская экспедиция Пхакадзе – в районе Певека. Связисты натянули провода – девяносто километров. Магаданские строители заканчивают первую тысячу метров водопровода. Готовят к сдаче первые двухэтажные, щитовой конструкции, дома. В небольшом газетном листке весь размах работы Дальстроя – от берегов Охотского моря до Северного Ледовитого океана. Фомин отложил газету.

За окном свистел и выл ветер, рассыпая сухую снежную крупу. Белая полоска снега, проникая в щели плохо подогнанной рамы, выросла на подоконнике маленьким сугробом. Вот и зима! Первая, пугающая всех колымская зима.

Затрещал телефон.

– Да. Это я, Фомин! Алла Васильевна? Билеты? Нет, благодарю, да и какой я для вас кавалер? Неучтиво? Но что делать – я солдат! Извините, не могу! Нет, нет, до свидания! – Он повесил трубку и прошёлся по кабинету.

Чем объяснить её внимание? Что у них общего? – спрашивал он себя и невольно возвращался к тому вечеру. Он закрыл глаза и сразу увидел её зовущий взгляд, почувствовал аромат духов и услышал ласковый шёпот. Сергей смущённо улыбнулся. Вот же змея, чёрт бы её забрал! Как она может?..

Вечером зашла Нина. Она стряхнула снежную пыль, набившуюся в складки пальто, и удивилась:

– Как у тебя холодно! Почему не заставишь заклеить раму и затопить печь? Тут немудрено и простудиться. Пойдём, заодно и проводишь меня. Такой ветер, одной, пожалуй, и не добраться.

Было уже темно. Порыв ветра вырвал из рук дверь.

– Сергей, держи, уносит! – крикнула Нина. Сергей нагнал ее, подхватил под руку.

– Вот он, Север! Начинает показывать зубы, – крикнул ей на ухо Сергей, но она только покачала головой, давая понять, что не слышит.

Казалось, ветер решил разметать, снести и уничтожить всё, что построили люди. Зазвенела разбитыми стёклами рама, заскрежетал и с гулом упал с крыши оборванный лист. Набежавший порыв ветра, подметая всё на своем пути, с шумом погнал по обледеневшей трассе листы фанеры.

– Наконец-то! – вздохнул Фомин, когда за ними захлопнулась дверь…

Нина Ивановна ещё сбрасывала с ресниц намёрзшие ледяные крупинки, как из комнаты открылась дверь и вышла Валя с Корзиным.

– «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой», – пропела она и, взяв под руку Корзина, вышла.

Нина поставила чайник на примус и провела Сергея в комнату.

– Удалось с ней поладить? – спросил Сергей.

– Разбитое плохо склеивается, Я извинилась. Внешне всё по-старому, но… – она наклонила голову, – но уже того доверия нет и не будет. Валя права: порой молчание хуже лжи. Достаточно обмануть один раз.

– Ты обманула? В чем жё? – забеспокоился Сергей.

– Мне не хотелось подавать плохой пример, и я молчала, надеясь, что ты сам догадаешься вызволить меня.

– Но я же предлагаю. Пойдем и распишемся хоть сейчас, – горячо возразил он.

Нина задумчиво покачала головой.

– Сейчас? – повторила она. – А раньше? Это всё равно заплатка правды на старой прорехе лжи. Какая разница, когда её поставить. – Она открыла дверь и прислушалась. – Кипит.

– О чём ты говоришь? – воскликнул он запальчиво.

– Не надо, родной мой. Я думаю, что всё хорошее бывает раз, а тем более, доверие, – перебила она его мягко и вышла на кухню.

Сергей пил маленькими глотками и смотрел на её лицо. Нина о чём-то сосредоточенно думала, даже брови сошлись у переносицы.

Ого! Да тут кое-что есть, кроме нежности, – невольно подумал он и сразу почувствовал себя маленьким перед этой всегда спокойной и милой женщиной. За окном бесновался ветер. Фонарь на столбе раскачивался.

Валя вернулась возбуждённая и с порога начала рассказывать:

– Что-то страшное. Всё ломает, корёжит, несёт,

Устоять невозможно. Из Нагаево доносятся тревожные гудки. Туда прошло несколько тракторов и с ними группа рабочих. Там, наверное, что-то неладно.

Матвеева молча поднялась и стала торопливо одеваться.

– Ты куда? – встрепенулся Сергей. Валя промолчала.

– У каждого человека есть долг, тем более, я врач. А разве ты не считаешь нужным пойти в Нагаево?

– Почему же? – неопределённо протянул он. – Только, знаешь ли, есть вещи, осмысленные, оправданные, но есть и безрассудство, – бормотал он, но Нина его не слушала, она разговаривала с Валей.

Фомин замолчал: «Не хочет и слушать…» Он вышел в коридор. Из своей комнаты выглянула нарядная Левченко.

– О, это вы, целомудренный молодой человек?., – подняла она брови, В это время вышла и Нина. Алла Васильевна пожаловалась – Одинокая, скучающая женщина пригласила вашего знакомого в кино. Такой ветер, одной страшно. И вы думаете, он любезен? Сергей Константинович, вы меня обидели. Женщин не следует оскорблять пренебрежением, Имейте в виду, это опасно. Они злопамятны!

Фомин оправдывался:

– Да что вы! Я совсем не это имел в виду. Какой я для вас спутник?

– Почему вы считаете, что вас приглашают обязательно как кавалера? – со смехом перебила она. – Почему вы не находите возможным пойти как знакомый. Разве это предосудительно?

– Постараюсь исправиться!

Он пропустил Нину вперёд и закрыл входную дверь.

Особенно ожесточённый, шквальный порыв подхватил их и швырнул в сугроб. Перекатываясь, они остановились, когда их прижало к столбу. Над головами раскачивалась лампа. Провода рыдающе гудели. Столб пьяно покачивался, захлёбываясь в глухих стонах. Ледяная крупа, как горох, щёлкала о твёрдую корку снега, покрывшую дерево, и разбивала до крови лицо. Тускло перемигивались наружные фонари.

– Это безумие! Вернёмся, пока не поздно! Пойдём ко мне, тут рядом, – крикнул Сергей, но ветер относил его голос.

Нина вытерла рукавичкой лицо.

– Как ты можешь так говорить?! Там, возможно, люди! Люди, говорю. – Она закашлялась. – А впрочем, если хочешь, можешь вернуться, но один!

Он увидел её громадные зрачки.

Он выждал, пока прокатились белые валы, схватил Нину за руку и бросился к следующему столбу. Снова порыв ветра сбил их с ног, и они лежали, ожидая, когда можно будет подняться.

Прошло несколько секунд. На них уже нанесло целый сугроб. У Нины только чернела пола шубки и кусок шерстяного платка.

– Это неоправданная глупость, вернёмся! – настойчиво повторил Фомин и сжал её руку.

Нина решительно освободила пальцы.

– Нина, разве я о себе? – с отчаянием выкрикнул он и снова схватил её руку.

Так, перебегая от столба к столбу, от сугроба к сугробу, они выбрались на вершину Нагаевского перевала. Леском пробираться стало значительно легче. Когда налетала снежная волна, они хватались за деревья и пережидали.

Новый порыв, казалось, потряс землю. Над Магаданом блеснули яркие голубые огни. Ветер подхватил и рассыпал искры. Всё погрузилось в чёрную мглу.

– Кажется, приехали. Замыкание на линиях. Без света можно и не дойти, – холодно сказал Фомин.

Она мягко прижалась к его руке.

– Милый ты мой! С тобой не страшно, дойдём! Кто же останавливается на половине дороги?

Но вот в темноте моргнул красный свет и погас. Машина! Побежали на спасительный огонёк. Ещё несколько перебежек, и показалась чёрная тень. Рубиновый свет заднего фонарика проглядывал через чёрные выхлопы мотора и провалы пурги. Последний бросок, и Нина уже прижимала окоченевшие руки к тёплому радиатору, а Сергей барабанил по закрытой кабине. К их удивлению, никто не отозвался.

Машину уже наполовину занесло снегом. Дверки обледенели. На капоте, закрывая стекло, лежал целый сугроб, но мотор работал и чадил едким дымом.

– Пожалуй, нужно разбить стекло? – нерешительно проговорил Фомин. Нина подала ему камень. Он разбил стекло, нащупал ручку и нажал. В распахнутую дверь головой вниз вывалился человек и, скатившись с подножки, продолжал крепко спать.

– Что такое? – Нина наклонилась к лицу. – В кабину! С ним плохо! – Она открыла дверку и всё поняла. В кабине стоял едкий угар. Значит, что-то неисправно. Заснул и угорел,

– Выключи мотор! Давай его сюда! Голову ближе к дверке, а теперь массаж. Виски! Грудь! Правильно! – распоряжалась она, и Фомин старался делать так, как ему говорят. – Дела плохи! Нужны горячие компрессы. Что же делать? Шире открой ему рот! Сжал зубы? Ничего, раскрывай. Теперь бы воды, но где её взять? Давай снег!

Сергей не узнавал Нины. Голос её окреп. Она приказывала, хлопотала. Парень не приходил в себя. Нина сбросила шубку, сняла шерстяную кофточку и заботливо закутала ему голову и плечи.

– Тут мы ничего не сделаем. Нужна помощь, и немедленно. Иди!

– Куда? Да ты что? Один? А потом, как же ты?

– В Нагаево, иди против ветра на шум волн. Там в экспедиционной всегда люди. Упряжку, лошадь – всё что угодно. Только быстрее. От этого зависит жизнь. Я буду здесь. Нужно, следить за его дыханием.

Фомин нерешительно молчал.

– Возьми его голову, массируй виски и разжимай зубы, – приказала она, уступая своё место. Когда Сергей сел, она соскочила с подножки и, крикнув – Следи, я сама! – скрылась в темноте.

Всё это было так неожиданно, что Сергей не сразу пришёл в себя. Пока он уложил больного и выскочил из кабины, её уже не было видно. Он бросился вниз, кричал, звал, но его голос сразу же тонул в рёве ветра. Он упал и потерял ориентировку. Мотор они выключили сразу, и рубиновый огонёк погас.

Сергей остановился. Снизу доносился грохот волн.

– Мерзавец! – выругался он.

Впервые в жизни он чувствовал к себе такое отвращение. Он ещё долго бродил и едва разыскал машину. Парень снова сжал зубы и тяжело дышал. Сергей решительно раздвинул ему челюсти и начал делать всё, что говорила Нина.

Не прошло и часа, как чёрную мглу пронзили два огненных глаза, и почти тут же, громыхая гусеницами, у машины остановился вездеход.

– Где тут больной? – из кабины высунулось круглое румяное лицо.

Фомин вскочил на гусеницу и, задыхаясь от волнения, спросил:

– Скажите, как доктор? Доктор Матвеева? Она ушла одна.

– Чернявенькая? В шубке? – улыбнулся человек и махнул в сторону моря. – Она там, с начальством. Что там творится! Разметало все катера, баржи. Вытаскивают, что возможно, тракторами. Есть пострадавшие. – Он вдруг спохватился и строго крикнул – Давай больного. Эту машину директор Дальстроя послал лично. Мне ведь снова на берег.

…Снежный буран бушевал трое суток. Штормовые волны исковеркали и вывели из строя все буксиры, моторки и катера. Ветром повыбивало рамы, оборвало кровлю. Землянки и бараки забило сугробами до крыш, только трубы указывали их местонахождение.

Нина, скользя по обледеневшим сугробам, проваливаясь по пояс, пробиралась на работу. После пурги было тихо, шёл густой снег. Снежинки падали на лицо, таяли, и капли стекали на воротник. Она смахивала их уголком платка и улыбалась.

Ей было приятно вспомнить тот вечер. Пусть боялась, но пересилила страх и пошла. И всё это было не напрасно. Кто знал, что это тот, самый водитель Горшков, с которым она натягивала палатки. Какая всё же удача. Опоздай на полчаса – и погиб бы хороший парнишка.

Она стала думать о Фомине. Чудак, зачем он так переживает? Разве он мог оценить состояние больного? Только в зависимости от обстановки можно было правильно решить, что следует предпринимать. Смешной, – снова улыбнулась она и открыла дверь в амбулаторию.

В палате жарко горела печь. Нина набросила халат и позвонила Фомину.

– Сергей! Передай мои конспекты руководителю партшколы. Я не могу. Сегодня и завтра заседание первой врачебной ассоциации по борьбе с цингой. Вернусь, очевидно, поздно. Можешь взять сейчас. Жду!

Сергей пришёл сразу,

– Мне так всё это неприятно, – заговорил он. Но Нина только засмеялась.

– Не нужно, родной. Всё хорошо. Да если бы не ты, разве бы я решилась?

…Ещё у дверей своего кабинета его встретил настойчивый телефонный звонок, Сергей поднял трубку и узнал голос Аллы Васильевны,

– Дорогой мой. Я очень нуждаюсь в вашем совете, – щебетала она вкрадчиво – Мне нужно поговорить с вами. Скажите, когда вы освободитесь?

– Не раньше десяти, – буркнул он не совсем любезно.

– Не бойтесь, дорогой. Я вас не задержу, – засмеялась она и уже серьёзно добавила: – В девять я подожду вас у гостиницы. – И, не ожидая ответа, повесила трубку.

Аллу Васильевну он увидел издалека. Сергей узнал её по беличьей шубке и походке, отличающей её от остальных женщин. Она почувствовала его взгляд и поднЯла голову.

– О! Я так признательна вам! – воскликнула она растроганно и, улыбнувшись, пошла рядом.

– Я слушаю вас… – покосился несколько смущённо Фомин, сбавив шаг,

– Не здесь же, дорогой мой! Переговорим у меня, – бойко ответила она, – Да возьмите меня под руку, здесь очень скользко.

Сергей почувствовал себя неловко, словно вместо армейской фуражки он надел старомодный цилиндр. Левченко, очевидно, понимала его состояние. Лукаво подшучивала:

– Да не бегите же вы, ради бога. Никто за нами не гонится.

Дверь была на замке. Алла Васильевна быстро открыла её и включила свет.

– Теперь раздевайтесь. Сегодня вы мой гость и советчик.

На столе стоял графин с коньяком, нарезанные, посыпанные сахаром лимоны, две рюмки.

– Как это понять? – усмехнулся он, бросив насторожённый взгляд на комнату Матвеевой.

– Да вы не бойтесь. Никого там нет и долго не будет, – сказала она нарочно громко и расхохоталась, – Мужчина, а ведёте себя, как гимназист. Стыдитесь, друг мой, стыдитесь! – Она сбросила шубку и осталась в домашнем зелёном платье в горошек, с белым воротником. Платье ей очень шло.

– А теперь садитесь, и мы выпьем по рюмке коньяка. Врачи утверждают, что повышает тонус. Прошу вас– Она наполнила рюмки.

– Мне, право, неудобно. Всё это неожиданно… И Ещё коньяк…

– Не заставляйте меня и здесь ждать. У меня сегодня хорошее настроение и хочется выпить.

Она пила медленно, поглядывая на него из-под ресниц. Голубой свет абажура нежными звёздочками искрился в хрустале графина и отражался в весело поблёскивающих глазах.

Фомин посмотрел на неё, давая понять, что время начинать разговор. Но она совсем не торопилась и снова наполнила рюмки,

Фомин пил, не имея мужества отказаться. Голова немного кружилась. Алла Васильевна сидела совсем близко, посмеивалась и не переставала мило и весело болтать.

– Нет, нет! Сегодня никаких деловых тем. Мне так хорошо и не хочется скучными разговорами нарушать очарование вечера. Да и вам следует развлечься и отдохнуть, – лениво проговорила она и наклонилась совсем близко, протягивая руку к графину.

Уходить! Уходить, и немедленно! – подсказывал внутренний голос. Но его уже опутала её близость. Её тепло захватывало дыхание. Он боялся пошевелиться. Выпьем, и сейчас же уйду, – решил он и посмотрел украдкой на часы.

Алла Васильевна ахнула и схватилась за сердце.

– Сергей! Дружочек! В буфете валерьянка. Плохо с сердцем. Дайте скорей! – зашептала она, задыхаясь.

Он бросился к буфету.

– Уложите меня на кровать. Какой, право, бестолковый, – прошептала она, протягивая к нему руки…

Когда Сергей вышел, в кухне он натолкнулся на Нину. Он видел, как она вздрогнула и побледнела, но не повернулась.

Зачем всё это, зачем? Как всё могло получиться? – думал он. – Мерзко, глупо! – Он побежал, боясь оглянуться. Хлопья снега кружились, засыпали следы и падали на лицо, смывая аромат духов, но чем смыть в сердце эту горькую сладость? Чем?

Нина вернулась домой и, не раздеваясь, прилегла на кровать. Она тяжело вздохнула и закрыла глаза.

Всё было решено. Направление заведующей Среднеканским медицинским пунктом лежало в сумке. Формировался этап заключённых. Оставалось дождаться выхода автоколонны, В Элекчан она должна отправиться в ближайшие дни. За стеной прозвучал беззаботный смех соседки. Острое чувство боли сдавило сердце. По телу разлилась пустота.

В коридор кто-то вошёл. Нина прислушалась – Валя. Но девушка не заходила – значит, не одна. Слышно было, как она тихо смеялась и что-то говорила. Нина села к столу и стала ждать. Маленькая комнатка показалась удивительно уютной. Сколько же прошло времени, как они с Валей переехали сюда? Уже полгода. А сколько изменений!

Наконец вошла Валя, румяная от мороза, внеся с собой прохладу зимы и жизнерадостность молодости.

– Нина, у меня новость! – Она обняла Нину и прижалась щекой. Это была снова её Валя.

– Если известие хорошее, я рада за тебя, – Нина ласково поправила её локоны.

– Выхожу замуж! – Нина увидела, как блеснули в ее глазах слёзы.

– Что же, родная моя, поздравляю. Желаю тебе счастья. Но зачем же эти слёзы? – Нина встала. – Я не имею права учить тебя, но всё же. В общем, главное, не ошибись и старайся делать всё прочным. – Она вздохнула и нежно обняла Валю.

– «Не ошибись… прочным», – повторила машинально Валя, – Теперь уже на всё наплевать. Сделано, и думать уже поздно.

Матвеева смотрела на неё изумленно. Она никогда не видела Валю в таком смятении.

Но Валя вдруг как ни в чём не бывало расхохоталась.

– Не обращай на меня внимания, Ниночка. Просто стало жаль своей свободы. Не думай ничего, всё хорошо. Я счастлива и рада!

– Ну, вот и отлично. А я уже подумала, что у тебя не совсем всё ладно, – улыбнулась Нина и тихо сказала – У меня тоже новость.

– Наконец-то! – хлопнула в ладоши девушка и принялась её обнимать.

– Не то, родная моя, нет! Уезжаю на Среднекан с первой автоколонной. Получила туда назначение.

– А Сергей?

– Не нужно об этом. Я не задавала тебе подобных вопросов. Если уезжаю, значит, так нужно.

В комнате соседки послышался чей-то неприятный, незнакомый бас. Фальшивя и путая, он затянул арию Ленского.

– Там всё притворно и фальшиво. Прошу, берегись их всех. А теперь давай ложиться. А там видно будет, что приготовит нам грядущий день, – дрогнувшим голосом проговорила Нина и стала готовить постель.

Было ясно. С румяного неба хлынули солнечные лучи и тихо легли на вершины сопок. Скинувший хвою лиственный лес засветился кружевными узорами. В тайгу тянулось полотно дороги. У головной машины, рядом с диспетчерской, не переставая гремел оркестр.

Нина, закутавшись в тулуп, сидела в кабине, нетерпеливо ожидая, когда тронется колонна. Валя смотрела на неё мокрыми от слёз глазами. Окна в кабине затЯнул тонкий рисунок льда, только в узкую щёлочку рамки виднелись проходящие фигуры людей.

– Опять прошёл, – тихо прошептала Валя.

– Не надо, милая, ни к чему. Так будет лучше для нас обоих. – Нина подняла воротник тулупа и закуталась с головой.

– Это уже четвёртый раз. Он настойчиво ищет. Разреши, Ниночка, я выгляну.

– Нет, нет, не нужно.

Между машинами заскрипели торопливые шаги бегущих людей. Водители спешили к своим машинам.

– До свиданья, Валюша. Сейчас прибежит и мой шофёр. Не хочу прощаться в открытую дверь. Будь здорова и счастлива. Думаю, ещё встретимся. – Матвеева привлекла девушку и поцеловала. – Может быть, что-нибудь передать? – тихо спросила она.

Прибежал водитель и открыл дверку, ожидая, когда освободится сиденье. Впереди уже трогалась колонна, Валя соскочила с подножки.

– Передай всё как есть. И ещё скажи, Валька – набитая дура.

Шофёр включил скорость, и машина покатилась, коптя выхлопом. Валя бежала рядом и махала рукой.

– Ещё скажи… скажи… Нет, ничего не надо, – махнула она в последний раз и отстала.

Головная машина медленно и тяжело поползла на подъём. Ветер трепал красные флажки, украшающие колонну. Чёрные фигурки провожающих далеко растянулись вдоль дороги. Они что-то кричали, махали шапками. Холодный ветер пахнул в лицо. Нина оглянулась в последний раз на Магадан, закрыла дверку и стала вытирать глаза.

– Да, доктор. Не вы, лежать бы мне тысячи лет в мерзлоте, усмехнулся водитель, забавно наморщив нос– Когда мне сказали, что вы спрашиваете меня, я даже оробел.

– В рубашке вы родились, Горшков, – откинула воротник тулупа Нина. – Но почему вдруг оробели? Мне просто хотелось ехать именно с вами, вроде бы уже свой человек.

– Как вам сказать, Ещё не болел, а тут сразу вон было куда, – он поскоблил ветровое стекло и заговорил о другом – Дороги плохие, постоянно обрываем трубы глушителя. Прокладок нет, да и с заявочным ремонтом только-только, – Он замолчал, облизал губы и, не скрывая зависти, спросил – Значит, Юрка на приисках?

– Да.

– Везёт же людям. А мы когда ещё доберёмся.

Начался спуск, дорога стала хуже. Горшков замолчал и сосредоточенно крутил руль, объезжая глыбы грунта. Стало холодней. Нина подняла воротник и закрыла глаза.