Текст книги "Человек рождается дважды. Книга 1"

Автор книги: Виктор Вяткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 1

Пассажирский поезд «Москва – Владивосток» подходил к остановке. Хрипловатый голос репродуктора успел только донести, что состав принимается на второй путь, и тут же потонул в грохоте буферов.

– Варенец!., Горячая картошка!.. Яички! – У вагонов толпились торговки.

Матвеева убрала остатки завтрака, отнесла стаканы проводнику и вытерла столик. По крыше простучали гулкие шаги, и мимо вагона, покачиваясь, проплыл конец шланга, оставив на стекле грязные узоры. Донеслись удары молоточков по буксам колёс. Вот они приблизились, застучали под вагоном и смолкли. «Неужели отцепят?» – насторожилась Матвеева. Прислушалась.

Года три назад она отважилась расстаться с родным Ленинградом и поехала на юг. В пути сгорела букса, их вагон отцепили в Харькове. Она пошла посмотреть город и отстала от поезда. Теперь всякий стук под вагоном вызывал страх.

Но нет. Молоточки стукнули ещё раз и двинулись дальше по составу. Она подошла к окну. На первом пути уже стоял какой-то поезд.

Два раза ударили в колокол. В вагон с шумом и смехом вбегали девушки. Парни толпились у подножки, не было видно только Колосова.

– Останется!.. – Матвеева выбежала в тамбур. Высокий проводник с безразличным лицом и длинными, вислыми усами посторонился.

– Ой!.. Ой!.. Отправление., Юры нет, останется!.. Вот горе.

Проводник пошевелил усами и вытер о тряпку руки.

– Не волнуйтесь, гражданочка, это не нашему. Мы выбились из графика, теперь, считай, будем стоять на каждом полустанке. – Он спрятал улыбку и встал на ступеньку. – О парне вы напрасно. Слава богу, не маленький. Да такого и хотел бы оставить… – Он махнул рукой и поднялся в вагон.

Матвеева так и не успокоилась. Через открытый тамбур другого состава она спустилась на платформу. Шла посадка. Пассажиры, сгибаясь под тяжестью багажа, бежали по перрону, толкали встречных, хватались за поручни вагонов и, ругаясь с проводниками, лезли на подножки.

Рядом с вагоном-рестораном играла гармошка и толпилась молодежь. Кто-то плясал, виднелись растрёпанные волосы и мелькающие платочки. Колосова здесь не было. Она забежала в буфет, заглянула в зал ожидания, посмотрела в дверь почты… Нет.

Этот большой ребёнок, как она называла Колосова, постоянно тревожил и заставлял волноваться. Вспомнилось.

…Ещё в Москве, на Ярославском вокзале, она одиноко стояла у открытого окна вагона и смотрела на провожающих эшелон Дальстроя. На платформе обнимались, танцевали, плакали, смеялись и пели песни. Потом бежали за вагонами, прыгали на ходу, целовались с подножек, что-то кричали, махали кепками, платками.

Её охватило чувство горечи. Одна… Совсем одна. Она закрыла глаза. Жила себе тихо, спокойно, и вдруг – на тебе. Сразу на Колыму.

– Останется!.. Честное комсомольское… – ахнула рядом совсем молоденькая девушка с длинными белокурыми косами и схватила её за руку.

Поезд набирал скорость. За ним гнался черноволосый парень в клетчатой ковбойке, со свёртком в руке. Вот он поравнялся с вагоном, ещё рывок, но тут он сбил с ног старика. Парень помог ему подняться и снова пустился бежать. Но состав уже оторвался от платформы.

– Остался, дурень. Допрыгался, – засмеялась блондинка и прошла в купе.

Веселёнькая спутница, – подумала Матвеева и заняла своё место напротив девушки.

На верхней полке, выставив длинные ноги в стоптанных туфлях, лежал молодой парень в больших выпуклых очках. Он ел бутерброд и читал книгу. Четвёртая полка была пуста.

– Нас никак трое? – удивилась Матвеева.

– А тот, что остался, был наш. Вон его вещи, – показала девушка на небольшой чемодан и рюкзак. – Большой, а смешной какой-то.

– Как остался? – свесился с полки парень и, сняв очки, стал рассматривать своих спутниц. – Значит, Юрка отстал? Вот тебе раз. И кто бы мог подумать? – пробормотал он с завидным спокойствием.

Они познакомились. Блондинка оказалась топографом и назвала себя Валькой Новиковой. Высокий парень – геологом. Он представился: Анатолий Дмитриевич Белоглазов. Но через несколько минут Новикова называла его Толькой.

А скоро совсем неожиданно появился в купе и черноволосый со свёртком в руке.

– Юрка? А сказали, остался, – без особого удивления отметил Белоглазов и снова раскрыл книгу.

– Остался? Чего это ради? В крайнем случае бросил бы к чертям Твою воду, – улыбнулся вошедший и поставил на стол две бутылки фруктовой воды. – Еле догнал. А тут ещё какой-то гражданин подвернулся. Пришлось целый перегон сидеть на буферах.

Через два часа все они подружились. Белоглазов оказался рассеянным и хорошим парнем. Непоседа Юрка успел познакомиться с ребятами из других вагонов. На остановках он бегал смотреть вокзалы. Вот и теперь куда-то умчался, а на первом пути состав.

Матвеева оглянулась. Расталкивая встречных, спешила Валя.

– Вы Юрку? Да он в вагоне этого поезда. Каких-то парней уговаривает пересесть к нам и ехать на Колыму.

С первого пути отходил состав. На подножке мелькнула голова Колосова. Он с кем-то попрощался и спрыгнул.

– Вон он, Юрка! Бежим!

Большие серые глаза Вали вспыхнули, на щеках зарумянились милые Ямочки. Колосов уже заметил девушек и пошёл навстречу.

– Бессовестный. Опять заставил Нину Ивановну волноваться.

– А чего я сделал такого?

– Юра, не нужно отходить далеко от вагона… – начала было Матвеева, но Валя тут же её перебила:

– Вот он всегда так. Что-нибудь натворит, а потом разводит руками.

– Ну Нина Ивановна – понятно. А ты-то чего кричишь?

– А я тоже волнуюсь.

– Да хватит вам. Боюсь и дохнуть, – пробормотал он и послушно пошёл в вагон.

Наконец дали отправление. Все разбрелись по своим купе. Мимо плыли рубленые домики с тесовыми крышами. Серые грядки огородов, коза. А впереди снова леса, луга, поляны…

Нина любила стоять у окна и без устали смотреть, смотреть. Порой её охватывало сожаление: дожить почти до тридцати лет и не представлять, как велика страна. А то вдруг возникало ощущение тоски, словно навсегда она расстаётся со смолистыми лесами, полями, перелесками, железнодорожными домиками.

В купе Валя подсмеивалась над Юрием.

– Юрка! Ты ведь совсем не такой. Ну зачем тебе это надо?

– Какой это ещё не такой? Чего пристаёшь?

– Во-первых, врёшь на каждом шагу,

– Кто это врёт?

– Хвалишься, что куришь пять лет, а курить не умеешь. Твердишь всем, что провожала невеста. Опять врёшь! Всем же совершенно Ясно, что это твоя сестра: вылитый ты.

Колосов только краснел.

– Ты, наверное, за всю жизнь не додумался девушке сказать ласковое слово?

– Чаю я мало перетаскал? А леденцы мои кто поел? Кто носит из буфета продукты? И знаешь, что я тебе скажу, Валька, ничего ты Ещё не понимаешь.

– Чаю перетаскал, – захохотала она. – Да прежде чем принести чай, ты наговоришь сто слов: «Чего сама не сходишь?», «Нашла вьючное животное», – она смешно растягивала слова и старалась говорить басом,

– Ну и народец. Почитать не дадут. – Белоглазов слез с полки. Сдёрнул с вешалки пижаму.

– Толька, ты что, спятил? – схватилась за пижаму Валя.

– Валечка, всё в жизни имеет свое назначение, – отстраняясь, поучительно произнёс он. – Пижама сделана для того, чтобы её носить.

– Но каждому, очевидно, свою? – засмеялась она.

– Пожалуй, Валечка, ты права! И верно, как будто не моя. Ну кто бы мог подумать?

– Ребята, Белоглазов Валькину пижаму пытался напялить! – заорал на весь вагон Колосов. – Будем судить или миловать?

– Судить! Судить! – раздались дружные голоса, и в вагоне сразу стало шумно.

«Суд» ребята придумали Ещё в первые дни пути. Судили за грязь, за лень, за плохое настроение. Словом, причин было много.

В халате Нины, в тёмных очках, с толстой папкой под мышкой Колосов торжественно шествовал по вагону,

– Суд идёт! Прошу встать! – рявкнул во весь голос Миша Могилевский – маленький, юркий весельчак, ловко расставляя в конце вагона чемоданы вместо стола.

– Комсомольский эшелон Дальстроя. Четырнадцатое мая, тысяча девятьсот тридцать второй год. Сего числа отрок Белоглазов, – монотонно читал Колосов, – двадцати двух лет от роду, пользуясь неопытностью девицы Валентины, покушался насильственно вторгнуться к оной в пижаму.

Белоглазов, протирая очки, склонил голову.

Изложив коротко существо «дела», Колосов обвёл глазами ребят и строго спросил:

– Граждане! Кто желает поддержать обвинение?

– Пусть Валька обвиняет!

Новикову уговаривать не пришлось, Она протолкалась вперёд.

– Граждане судьи! Обвиняемый не случайно носит очки! Ему стыдно смотреть нам в глаза. Вспомните, как он забрался на чужую полку и ещё возмущался, когда его стали оттуда выставлять? На Байкале он выбросил целых омулей, а свёртки с объедками сунул Нине Ивановне в продовольственную сумку, А сколько он поел чужих бутербродов… Я требую, чтобы за счёт Белоглазова купили всем девушкам по одному пирожному, – закончила Валя.

– Правильно! – подхватили девушки.

– Неправильно! При чем тут девушки? – зашумели парни. Но Колосов поднял руку.

– Защита?

В роли защитника выступил Могилевский.

– Кого вы судите? Неужели Тольку? А к кому вы лезете со всякими вопросами? Кто вам пишет в стенгазету стихи? Может быть, скажете, что это я? Вы знаете, сколько стоило строительство этой железной дороги? Или кто изобрёл стекло? Спросите у Тольки, он ответит. Мы все вместе не знаем того, что может рассказать он один.

Он вытер платком лицо и посмотрел на Новикову.

– Ты говоришь – очки. А что такое очки? Думаешь, посмотрел в стёклышки – и будь здоров. А ну, надень Толькины, и я посмотрю, что ты увидишь? Разве не Грибоедов написал «Горе от ума»? Граждане, без очков он написал бы такую вещь? Не извольте сомневаться, Толька ещё разглядит какой-нибудь новый Клондайк, А ты, Валька, храни эту пижаму. Лет через сто за неё ещё, может, дорого заплатит какой-нибудь музей;

Постепенно затихало Толькино «дело». Наступившую тишину нарушали постукивающие на стыках колёса да торопливое дыхание паровоза.

– Девочки, море!

Море широким заливом подходило почти к железнодорожному полотну.

Было уже темно, когда блеснули огни Океанской и пробежали утопающие в зелени белые домики.

– Девочки! Ребята! Уговор не спешить. Пойдём все вместе, как договорились! – крикнула Валя и высунулась в окно. Ветер трепал её волосы, ласкал разрумянившееся лицо, трепетал под свободной шёлковой блузкой. Она счастливо улыбалась.

– Девочки, воздух-то. Воздух-то какой! Бархатный, ласковый. Как хорошо, девочки…

Но вот уже побежали мимо фонари пригорода. В лёгкой волне бухты отразились блики огней. Замелькали зелёные, жёлтые, красные сигналы светофоров.

Проводник в белом кителе с начищенными пуговицами и в форменной фуражке вышел в тамбур. У двери вагона сразу же образовалась очередь.

– Эй, ребята, кто мой чемодан уволок?

– Гитара? Где гитара? – метался Колосов по купе.

– Не волнуйся! Тут твоя гитара! – откликнулся из-за двери Могилевский.

– Какая раззява на голову наступила? – загремел на весь вагон чей-то рассерженный голос.

– Ребята, не видели мои очки? – растерянно спрашивал откуда-то сверху Белоглазов, Его длинная нога плавала над головами, ища опоры.

– На лбу посмотри! – раздалось сразу несколько голосов.

– И верно, смотри ты?! Ну кто бы мог подумать.

– Ой, ребята, ногу придавили! – заохала Валя. Энергично работая локтями, прорвалась она вперёд, и её насмешливый голос доносился уже от крайнего купе. – Вот олухи! Никакого уважения к женщине.

– Ну куда ты, Валька, прёшься? – окликнул недовольный Миша. Но она упорно пробивалась, отшучиваясь и смеясь.

Вдруг что-то треснуло, и раздался жалобный звон струн.

– Вот корова! Инструмент раздавила!

Колосов бросился к Вале. Расталкивая ребят, прыгая через чемоданы, он вмиг нагнал её и схватился за гитару. Гриф вздрогнул и повис на струнах.

– Моли бога, Валька, что ты сделала это сегодня, а не вчера. Честное комсомольское, хотя ты и девчонка, а по шее бы получила. Сегодня я добрый, да и зачем теперь мне гитара?

– Правильно! – обрадовалась она. – Всё равно выбросил бы во Владивостоке. Не тащить же эту бандуру в тайгу.

– Бандура, Валька, это ты. А гитара – благороднейший музыкальный инструмент. Его признавал даже Паганини…

Паровоз протяжно загудел. Поезд, замедляя ход, приближался к Владивостоку.

Нина решила не спешить. В окно было видно много пассажиров. Показалась сгорбленная фигура Белоглазова. Мелькнула чёрная голова Колосова и тоже затерялась в толпе.

Она взяла чемодан и вышла на платформу.

– Гражданка, вы что мух ловите? – налетел на неё с выпученными глазами бородач с тяжёлым мешком.

– Посторонись, милая! – двинул уже с другой стороны окованным Ящиком какой-то мастеровой.

Она подхватила чемодан и побежала, как и все, стараясь не отстать.

На вокзальной площади выкликали:

– Дальстроевцы, вещи складывать здесь! Женщины – направо к автобусу. Мужчины – к грузовикам.

– Товарищи, регистрироваться сюда!

С платформы показались новые пассажиры.

– Эй, сахалинцы! Кто на Сахалин, ко мне!

– Камчатка, сюда! Сюда! – стараясь перекричать других, надрывался из кузова автомашины пожилой человек в фуражке моряка.

Матвеева поставила чемодан и огляделась. У грузовиков толпы. Одни суетливо забрасывали в кузов узлы и лезли через борт. Другие бросали вещи и шли разбираться.

Город на склоне сопки, залитый электрическим светом, показался Матвеевой гигантской новогодней ёлкой. Окна маленьких домиков, разбросанных до самой вершины, подобно игрушечным фонарям, светились разными цветами абажуров. Пунктирная линия фонарей пирсов напоминала золотые цепочки, наброшенные на ёлочные ветки. Освещённые иллюминаторы кораблей, прибрежные склоны гор придавали городу и бухте праздничный вид.

– Нина Ивановна! Мы вас ищем, наши все здесь! – подбежала к ней Валя и схватила её чемодан. – Пойдёмте! Там вызывают по спискам уже наш вагон! – И она увлекла её к группе ребят.

Высокий молодой человек с подножки машины выкрикивал по списку фамилии:

– Колосов!

– Я!

– В машину!

– Белоглазов, в машину!

Скоро вызвали и Новикову. Матвеева попала в автобус с медицинскими работниками. Их отвезли в палатки для транзитных пассажиров, едущих на Колыму.

– Си-ве-жиа лу-киа! Ре-ди-сыка! Пит-лусы-ка!

Высокий китаец с лотком на голове, останавливаясь под окнами, продолжал выкрикивать, коверкая знакомые слова.

Нина проснулась, набросила халат и с полотенцем вышла из палатки. За далью моря всплывал диск солнца и золотил вершину сопки. На траве искрились капли росы. Земля курилась и дышала свежестью утра.

Редиска с огорода, а в Ленинграде, наверное, Ещё нет и тепличной, – подумала она и вспомнила, что нужно подруге написать письмо.

Она купила два пучка, умылась и принялась за письмо.

«Дорогая моя Танюша!

Вот и кончился первый этап моего пути. Все эти дни я была счастлива, как никогда в жизни. Птицей парила в небе и впервые увидела красоту и величие Родины. Как она хороша/

Мне повезло. Из Москвы я выехала комсомольским составом. Какие ребята! Какие девочки! Сколько разнообразных и цельных натур, какая непосредственность. Знаешь, с ними и я себя почувствовала совсем юной, но в то же время и взрослой. Давала им советы, разрешала споры.

Если так пойдет и дальше, то ты, пожалуй, не узнаешь во мне прежней тихони. Как видишь, и мне есть за что благодарить ребят. Если бы этим ребятам дать хороших вожаков! И тут я невольно подумала о тебе…

Как обидно, что ты не сумела поехать. Но не огорчайся, родная. Бабушка поправится. А приехать не поздно и летом будущего года. Ждать тебя буду с нетерпением.

В Вятке выходила посмотреть на твой родной город. Понравился. Накупила всяких безделушек. Пусть напоминают тебя.

На станциях составы полны молодёжи. Все едут на новостройки пятилеток. Великое переселение на окраины страны. Порой хочется плакать от волнения. Происходит что-то неповторимое. Да и наша Колыма тоже часть общего великого.

Сегодня мне грустно, не удивляйся. Растеряла наших. Всех расселили по разным общежитиям, по профилям профессий. Понимаю – это целесообразно, но я скучаю. Мне нестерпимо хочется к моим «ребятишкам». Кончу писать и пойду их разыскивать.

На днях напишу более обстоятельно. На хныканье не обращай внимания. Буду стараться быть храброй как ты!

Пиши: Нагаево. До востребования.

Обнимаю и целую мою девочку, моего доброго друга.

Нина»

Она запечатала конверт и надписала:

«Татьяне Михайловне Маландиной».

Город был не таким громадным, как это показалось ночью. Нина опустила письмо и разыскала контору Дальстроя.

У входа и в коридоре толпились люди. За стенками стрекотали машинки, и чей-то мужской голос надрывно кричал:

– Безобразие! Мы не можем ждать! Народу? Да-да, много! Гостиницы, школы, палатки, четыре парохода – всё заселили, некуда принимать! «Смоленск»? Заселили вчера! Оборудуем твиндеки! Давайте «Совет». Не можете? Ну что же, придётся вам объясняться с край-исполкомом.

Через маленькое окошечко в отделе кадров Нина обратилась к женщине в пенсне.

– Топограф Новикова и механик Колосов? Сонечка! – повернулась она к девушке, перебирающей толстые папки. – Дай, пожалуйста, списки людей хозяйства Казапли и электромеханической службы Линцера.

– Директор Дальстроя, товарищ Берзин, приказал формирование управлений и служб начинать на ходу, – поясняла она, пока Сонечка шелестела бумагами, – поэтому стараемся расселить людей по общежитиям, учитывая их профессии. Там живут и руководители. Можно приглядеться и легче комплектовать. Магадан-то пока ещё географическое понятие. Эдуард Петрович решил отправлять в тайгу людей прямо с пароходов. Это и время сэкономит.

Эдуард Петрович милейший человек, но в работе требователен и к себе и к другим. На Вишере его просто обожали. Это человек высокой культуры, со светлой душой и большими заслугами перед революцией. Большой человек, а прост и доступен для всех. – Она улыбнулась. Глаза потеплели. – Вы знаете – это настоящий коммунист!

Соня положила на стол бумаги. Пробежав их глазами, женщина в пенсне сообщила:

– Новикова Валентина, топограф. Пароход «Каширстрой». Первый твиндек, место 74. Колосов – пароход «Смоленск». Это во втором доке, – любезно разъяснила она, – «Смоленск» и «Каширстрой» – рядом.

В открытую дверь бухгалтерии Нина увидела высокого мужчину с красным лицом. Он кричал:

– Бюрократы! Что я, воровать должен? Месяц не отправляют! Да ещё ограничивают в средствах! Я требую…

– Товарищ, поймите! В районе Нагаева льды. Ледоколов нет. Пароходы выйдут, как только очистится море. Но за это время вы уже получили четыре раза аванс, – рассматривая испещрённый печатями договор, спокойно разъяснял бухгалтер. – А кроме того, вам следовало бы немного проспаться.

– Ты, гражданин, моих авансов не считай, – уже миролюбиво заговорил мужчина. – Не на месяц еду в тайгу. А то что выпил вчера немного, так это же от тоски. Может быть, в последний раз в цивилизации. А деньги прошу не для себя – семье подбросить надо. Небось у самого есть детишки.

Бухгалтер снова развернул договор.

– Московское представительство начиная с апреля переводит половину вашего оклада семье. Не дам! – решительно заявил он, возвращая договор, – А если не хватает на водку, идите к начальнику строительного управления товарищу Заборонку. Он пока строит барак на Второй Речке. Там нужны рабочие. Зарабатывайте и расходуйте, как вам вздумается.

– Не дашь? К Заборонку? Я шофёр, а не плотник! Может, ты меня нужники чистить пошлёшь?

– Браток, спокойно! – тронул бухгалтера широколицый парень с перебитым носом. – Посмотрите, гражданин хороший, до чего человека довели. Мужику-то, может, и жрать нечего, а вы – «пьёте». Неблагородно.

– Папаша, не собирай очередь! – вмешался уже третий. – Что же творится? Из человека всю душу вытЯнул! Что тут, Семёновский базар или советское учреждение?

Бухгалтер заколебался. Он уже начал разбирать бумаги, разыскивая заявление.

– Да что вы с ними возитесь, товарищ? – возмутились из очереди. – Это же известные дружки. Не просыхают от Москвы.

– Ну ты, пижон, откуда сорвался? Может, выйдем, потолкуем?

– Вы что, товарищ Шатров, никак угрожаете? – Высокий и худощавый блондин вышел из очереди. – Драться я не умею, но всё равно вас не боюсь. Вы ехали с нами в одном вагоне, живём вместе в общежитии. Вы меня не знаете. Вы никого не знаете, кроме бутылки и ваших дружков. Я пойду в политическую часть и напишу лично от себя заявление. Зачем таких, как вы, везти на Колыму…

– Молодец, Коля! Нужно всем пойти, – поддержали его.

Шатров и его приятель поспешили удалиться.

На «Смоленске» было многолюдно. С палубы любовались морем, с пирса и трапов ловили удочками камбалу и бычков. Болельщики волновались:

– Колька, бросай тут! Говорю, бросай: только что блеснула!

– Тяни, тяни скорей! Сойдёт! Эх ты, шляпа, да разве так ловят! Разиня, такую рыбину отпустил! Тебе не рыбу, а лЯгушек ловить!..

Несколько парней, засучив штанины, бродили недалеко от берега.

Совсем молоденький курносый парень с белыми волосами стоял на борту и внимательно рассматривал камбалу: то заглядывал ей в рот, то засовывал палец под жабры. Он так был поглощён этим занятием, что, когда Нина спросила, где найти второй твиндек, вздрогнул и выронил рыбу на её туфлю.

– Ох, простите! – растерялся он и, схватив рыбу вместе с ногой, покраснел ещё больше.

– Ничего. Ну а где же второй твиндек?

– Вам кого?

– Наверное, не знаете. Колосов, приехал вчера с шестым эшелоном.

– Юрку не знаю? Да что вы! Его уже все знают! – улыбнулся парень.

– Что-нибудь уже натворил?

– Юрка молодчик! Пойдёмте, я вас провожу.

После солнечного дня в трюме было особенно темно.

В углу на нижних койках чернели силуэты людей. Хриплый голос чувственно выкрикивал:

Не вчера ли я молодость пропил,

Разлюбил ли тебя не вчера…

Нина увидела между нарами мужчину со стаканом в руке. По перебитому носу она узнала человека, которого утром в конторе называли Шатровым.

– Володя, не шуми, – послышался слащавый голос, и навстречу ей вышел человек в спортивном пиджаке, галифе и жёлтых крагах.

– Юрки тут нет! – крикнул парнишка.

Матвеева повернулась, но человек в крагах встал на дороге.

– Благодарю вас, мне ничего не нужно.

– Жаль, жаль! Женщине в пути необходима поддержка. Я имею в виду спутника с широкой спиной. – И он попытался заглянуть ей в глаза.

– Оставьте, пожалуйста.

Нина смело оглядела их компанию. На койках сидело несколько человек. Среди них совсем молодой парень.

– Знаете что? – Нина посмотрела на мальчишку. – У меня к вам действительно большая просьба.

– Рад! Очень рад! – Он театрально раскланялся.

– Отправьте этого юношу к его друзьям.

– Мадам, мадам! – услышала она уже с трапа. – Если вам все же потребуется помощь, вспомните Поплавского.

Когда Нина поднялась на палубу, с борта корабля донеслись голоса:.

– Юрка! Вернись, довольно! Простудишься, дурень! Верим, верим! Поворачивай!

– Вон Юрка, – показал парень на море. – Плывёт!

Далеко в бухте на волнах покачивался буй, а рядом с ним Нина рассмотрела чёрную голову пловца.

– Как вы могли позволить? Кто купается в эту пору? – набросилась она на окружающих.

– А у кого он спрашивал? – не спуская глаз с чёрной головы, ответил стоящий у борта.

– Сумасшедший какой-то, – вмешался человек с широкой окладистой бородой. – Вчера приехал и сразу же забрался на самую верхушку мачты. Чуть не выдворили на берег. Едва удалось отстоять. – Он расправил бороду. – Забавный парень, что-то есть в нём располагающее. Он и не пытался оправдываться. «Сам, говорит, не пойму, чего меня туда потянуло. Но раз виноват, то и отвечать должен». И тут же спросил, как поближе пройти на вокзал. Решил там ночевать. Видим, уйдёт и не попросится. Пришлось за него поручиться. А сейчас вон уже где.

– Посмотрите, как он плывёт! – кричал попутчик Нины.

Колосов плыл красиво. Нина заметила, как он схватился за трос, вылез и помахал ей рукой.

– Что ты делаешь? Мальчишка!

– Нина Ивановна, да что здесь такого? Ребята говорили: вода холодная, побоишься. А чего тут бояться?

Она схватила его за руку и отвела в сторону.

– Это, наконец, глупо! Ты становишься посмешищем!

– Смешон? – тихо повторил он. Теперь он совсем не походил на виноватого мальчишку. Нахмуренные брови, блеснувшие сталью глаза и упрямо сжатые губы.

Ого, да тут характер, – подумала Матвеева. Она засмеялась и взяла его под руку.

– Вот так, мальчишка. Научись понимать и оценивать свои поступки. А теперь горячий чай – и в постель. И не смотри на меня так, а выполняй распорЯжение врача.