Текст книги "Стоим на страже"
Автор книги: Виктор Астафьев
Соавторы: Юрий Бондарев,Олег Куваев,Владимир Карпов,Владимир Возовиков,Александр Кулешов,Борис Екимов,Николай Черкашин,Валерий Поволяев,Юрий Стрехнин,Владимир Крупин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
Владимир Бородин
ГРИШУНЯ
Рассказ
– Рота, подъем!..
Команда дневального взрывает сон. Только что крылья грез носили тебя далеко-далеко отсюда, за тысячи верст – и вдруг… Однако и на прощание с грезами времени не отпущено. Пятьдесят пять секунд дает неулыбчивый мичман Шедогубов. Всего пятьдесят пять секунд. Откинуть одеяло, выпрыгнуть из кровати, натянуть тельняшку, темно-синие полотняные брюки, голландку, сапоги, предварительно намотав на ноги портянки.
– Приготовиться на построение… Строиться!
– Рота, в колонну по четыре становись! На выход шагом марш!..
День начинается. Физзарядка, умывание, осмотр… Одно слово – служба. Спрашивается, – разве может быть какое-то сравнение между жизнью человека, проходящего курс молодого матроса, и студенческим привольным бытием? Как небо и земля? Не то сравненьице. Небеса ближе. И речь не о том, где и какие преимущества. Впрочем, если уж быть объективным, то для вчерашнего студента, еще совсем недавно решавшего вопрос – жаркое, бутерброд или бутылка кефира будет ужином – в зависимости от числа дней, остающихся до стипендии, отсутствие забот о житейских проблемах (всегда накормят, напоят и спать уложат) вовсе не такая мелочь. Зато и привычного приволья здесь поменьше. Если, разумеется, под словом «поменьше» понимать практически полное его отсутствие.
И хотя науки необременительные – уставы, строевой шаг, противогаз и автомат (мелкий горох для человека с дипломом!), – Виктор Заливин не мог дождаться окончания, пожалуй, самого нелегкого периода в службе. Периода, именуемого курсом молодого матроса.
Да, науки нехитры, зато какими дозами отпущены! После строевых занятий подошвы ног словно горячей сковородкой припекает. И сами ноги гудят. Скорее бы кончался этот курс, что ли. Все же небезынтересно знать, – где придется служить. И кем. Флот – понятие объемное. И где там может приложить силы преподаватель географии?
В этом томлении у Виктора много союзников. Вся временная учебная рота. А лейтенант – командир роты – любопытствующих утешает одним-единственным словом:
– Узнаете.
Что следовало понимать как совет набраться терпения.
Свою дальнейшую судьбу каждый узнал через два дня после окончания «молодежного» курса. В роту прибыла группа офицеров и мичманов – представителей части. Двоих новичков – слесаря и токаря – лейтенант со шрамом через всю левую щеку увел на плавмастерскую. Повар ресторана попал на плавказарму. Остальных развели, в основном, по кораблям.
Виктора Заливина забрал высокий, сухопарый мичман. По всему видать, не очень разговорчивый. Сказал кратко – отведет на торпедолов. Интересно, что за чудо техники – торпедолов? Крейсер – да, подводная лодка, ракетный катер – тоже понятие знакомые. А торпедолов?! О таком корабле Виктор что-то не слыхивал.
Мичман завел Виктора на самый дальний причал, куда раньше молодым матросам и заглядывать не доводилось.
– Ну, вот и пришли.
Куда пришли? Виктор растерянно огляделся. Надо полагать – на корабль, но где он?
– По трапу, вниз, – хмуро скомандовал мичман.
Теперь Виктору только и придется слышать команды. Ему будут не рекомендовать, не советовать, даже не давать распоряжения. Им будут только командовать.
Внизу, у самой причальной стенки действительно что-то такое плескалось на воде. Этим «что-то» было крохотное, совсем несолидное, попросту невзрачное суденышко.
– Сюда? – не поверил Виктор.
– Сюда, сюда, – мичмана, видимо, покоробило простодушно-удивленное разочарование новичка. – Осторожней, трап скользкий. У нас запасных ребер нету.
Был полный отлив, и трап спускался на палубу суденышка почти вертикально. Перекинув лямки вещевого мешка через плечо, Виктор начал осторожно переступать по обледенелым балясинам. Вахтенный в полушубке подал руку:
– Смелее ножками! Топ-топ. А честь флагу кто будет отдавать? Дядя? Ну, прямо не знаешь, что с этой зеленой молодежью делать!
Тьфу ты, черт! С первого шага и так опростоволоситься! Как будто впервые в жизни услышал о флаге. И до чего противно звучит насмешливо-снисходительный голос вахтенного!
– Ай-ай-ай, Куликов, – мичман спустился следом. – Сам всего полгода на катере! И подумать только, – «старик» уже! Ну, петушо-ок! Ладно, ладно. Каяться потом будете. Литвинов вернулся из штаба?
Спасибо, мичман. Хоть тут поддержал.
– Так точно, вернулся, – насмешливую снисходительность у Куликова словно ветром выдуло. – Дополнительные занятия проводит. Согласно распорядку дня.
В крошечном кубрике, куда надлежало спуститься по крутому трапику, вокруг стола – группа матросов. Лица скучные. Похоже, изучаемая тема изъезжена вдоль и поперек. Однако расписание есть расписание и надо честно отсиживать отведенное время. Словом, человеку с педагогической подготовкой картина абсолютно ясная: профессионализм, куда от него денешься.
Ага, а вот этого и следовало ожидать: в народе оживление. Все понятно, как в учебнике: вмешался посторонний фактор в образе незнакомого матроса. То есть в образе его, Виктора Заливина. И сейчас мысли экипажа на «законном» основании отключились от занятий, если вообще они включались в них. Или он, Виктор Заливин, за психологию имеет совершенно зряшную пятерку.
Старшина 1-й статьи оглянулся, вскочил:
– Смирно!
– Вольно, – негромко ответил мичман. – Принимайте, Литвинов, нового торпедиста. Устройте. А я на бербазу – аттестаты его сдам.
Виктор уже знал, что «бербазой» именуют береговую базу – организацию, ведающую обеспечением кораблей всем, что нужно для жизни, учебы и плаваний. Мичман вышел, а на Виктора обрушился шквал вопросов. Тоже понятно. Новенького всегда и всюду теребят. Интересно же, что за человек прибыл. Откуда, парень, призывался? Где зарабатывал трудовые мозоли? Женатик или свободный сокол пока?
– Стоп, вопросы потом, – старшина 1-й статьи разом осадил «шквал». – Всем повторять обязанности дневального. Через час спрошу.
И враз наступила тишина. Только зашелестели страницы брошюр и тетрадей. Да, голос старшины – не пустой звук на торпедолове. Однако неуверенная непреклонность голоса заинтересовала Виктора. Очень уж знакомым показалось это широкое, добродушное лицо. Очень знакомым. Где же он видел эту россыпь веснушек, белесые брови?.. Случайное совпадение? Похожих лиц на земле не так уж и мало. Да, но и старшина что-то к нему приглядывается. Тоже усмотрел с кем-то сходство? Это уже любопытно.
– Послушай, ты сказал – пермский? – Литвинов слегка наклонил голову, и снова было что-то знакомое в этом наклоне. – В какой школе учился?.. Не у Надежды Ивановны? О, тогда все понятно. Витя Заливин, да? Вот, значит, где довелось встретиться. Прямо как в сказке. Помнишь Левшина? «Друг мой, знаний у вас на единицу с плюсом. Но я поставлю просто единицу. Чтоб не разбаловать».
Старшина бесподобно скопировал проникновенно-язвительный тон преподавателя математики Левшина, которого «камчадалы» в отместку за двойки прозвали «лешим». Стоп, а как же зовут самого Литвинова? Прозывали-то его Слезой, это точно. Ага, Гришуня-слезка. Сам же Виктор и прозвал. Вырвалось словцо ненароком, а прилипло тогда к парнишке намертво.
В седьмом классе Виктора назначили вожатым. В буйный третий «Б». Видимо, еще тогда директор школы Надежда Ивановна углядела в нем задатки педагогических талантов, о наличии которых Виктор и сам не подозревал. И которые впоследствии привели его в пединститут.
Виктор к обязанностям вожатого отнесся добросовестно. Третий «Б» пользовался в школе неважной репутацией. Был крикливым и шумным. Однако нового вожатого проказники третьего «Б» слушались безоговорочно. Конечно, немалую роль сыграл авторитет старшеклассника. Но, пожалуй, главным было то, что Виктор не томил нудными сборами и собраниями. Потому что сам ненавидел «сидячую» активность. У ребятишек вся жизнь впереди. Вырастут, еще насидятся на всяких заседаниях.
Виктор учил «бэшников» играть в волейбол, поворачивать лыжи на крутых спусках. Разучивал с ребятишками песни. А начал с похода всем классом в лес.
На берегу речки он показал, как разжигать костер одной спичкой, как печь картошку. Показал, как готовить место для костра. Чтоб не возник лесной пожар.
Когда собирали хворост, случилась неприятность. Тихоня Гриша Литвинов волок ветки боярышника и наколол руку. Вдобавок где-то зацепился и порвал штанину. Гриша оказался скорым на слезу.
– Мам… Мам… ругать будет, – горестно всхлипнул он. – За штаны… Первый раз надел.
– Народ, починим герою штанишки? – Виктор пытался утешить Гришу. – Иголку найдем. Попрошу маму, чтоб не ругала. Я сам с ней поговорю. Хочешь? Ну не реви, не реви. Эх ты, Гришуня-слезка…
Со временем обязанности вожатого передали другому. Но «бэшники» еще долго хранили верность и уважение к Виктору. А Гришуня просто души не чаял. Особенно после случая, когда какие-то лоботрясы около кинотеатра хотели отобрать у него полтинник, а подоспевший Виктор разогнал компанию. Потом, уже студентом, встречаясь со своими бывшими подопечными, Виктор порой не узнавал их. Как-то быстро вытянулись, повзрослели…
И вот теперь эта встреча. Теперь они с Литвиновым как бы поменялись ролями. Гришуня (впрочем, какой уж он теперь «Гришуня»!), как начальник, будет учить его уму-разуму. Указания давать. Так-то вот. Впрочем, каких только перестановок не делает жизнь.
– Вот эта койка, на нижнем ярусе, твоя, – Григорий отдернул занавес из темной грубой ткани. – Весной метрист Лоскутов уволится в запас, перекочуешь наверх. Там будет поудобнее.
Койка вдоль борта вроде полки-стеллажа. С деревянным барьерчиком. Чтоб при качке не вывалиться, догадался Виктор. Невелика роскошь, но удобно. Спать можно. А голос у Григория Литвинова серьезный, внушительный. Любопытно, что человек чувствует, когда боцман Литвинов принимается читать мораль? Минутку, а с чего это он, Виктор, вроде бы и расстраивается? Называется – обрадовался земляку. Виктор почувствовал легкий укол совести…
С экипажем отношения наладились просто, легко и быстро. Диплом и некоторое преимущество в возрасте как-то уравняли отношения. Давала знать и студенческая практика в школах. Там часто приходилось входить в контакт с незнакомыми учениками. Это умение наладить контакт сейчас тоже пригодилось.
Радиотелеграфист Куликов и метрист Лоскутов, например, оказались очень славными и покладистыми парнями. Да и остальные тоже. Особнячком держался только моторист Гулин, смуглый парень с желчным, вечно недовольным выражением лица. Его недавно списали с плавмастерской. Был там Гулин командиром отделения, да за провинность отстранен. И со старшинскими нашивками пришлось проститься.
Как видно, – не перекипел еще Гулин.
– Мне бы только до весны дотерпеть, – частенько говаривал он. – А там прощай, матушка соленая водичка.
В первый же день Виктор стал свидетелем конфликта. Чуть-чуть приоткрывшего характер Григория Литвинова и показавшего, что от Гришуни-слезки в этом характере ничего не осталось. А получилось так. После обеда боцман распределял экипаж по работам. Виктор тоже получил задание. Очищать причал от снега. Быстро же боцман Литвинов продемонстрировал свои права земляку! Это уже потом до Виктора дошло, что боцман и не мог поступить иначе. Во-первых, забот хватало. Ну, и еще по некоторым соображениям этического порядка.
А сейчас Виктор даже немножко обиделся. И вздохнуть не дал бывший «бэшник». Одно утешало. Не одному хотя бы придется лопатить снег. Гулину тоже.
– Мне здоровье не позволяет, – криво ухмыльнулся Гулин. – Противопоказано быть на холодном воздухе. Ангиной страдаю. Еще просквозит.
– Так ветра же нет, – добродушно удивился боцман.
– Сейчас нет, потом поднимется, – снова ухмыльнулся Гулин. – Море… Погода – что сердце красавицы.
Виктор видел, – не в здоровье дело, не в ангине и не в ветре. Гулин просто дурака валяет. А цель какова? Испытывает нервы старшины 1-й статьи? Авось боцману надоест возиться с ним и он отступится?
Любопытно, что же сможет противопоставить этой позиции старшина 1-й статьи Литвинов? Тут интересна именно психологическая сторона конфликта. Виктор мысленно поставил себя на место Литвинова и подумал, что положение того действительно затруднительно. Активное сопротивление преодолеть проще. Здесь же пассивное. И как же все-таки выйдет из положения боцман? Объявить взыскание Гулину, доложить мичману (пусть тот, как старший, принимает меры!) – самое простое, но половинчатое решение. Здесь сама логика подсказывает – старшина должен обеспечить себе полный моральный перевес.
– Хорошо, – вдруг миролюбиво согласился боцман. – Убережем ваше драгоценное здоровье от ветра.
Как же так? Не очень велик педагогический опыт Виктора, но ясно же видно, – не в лучшем направлении развиваются события. Неужто в самом деле отступился старшина? Ай-ай-ай, какую промашку делает. Виктора задела торжествующая ухмылка Гулина.
– Есть еще одно дело, – голос боцмана звучал безмятежно, как будто ничего не случилось. – Есть приказание выделить одного человека в распоряжение начальника береговой котельной. Мазутную цистерну чистить. Пойдете вы, Гулин.
– Это лезть в цистерну? – Гулин оторопел. – Да я лучше десять причалов отскребу.
– На причале сквозняки, – так же мягко продолжал Григорий. – А в цистерне, понимаете, тишина. Благодать. Самое подходящее место для вашего здоровья.
Выходит, отступление было просто психологическим маневром?! Григорий Литвинов видел Гулина насквозь и за несколько шагов, говоря языком шахматистов, знал, как тот пойдет. И знал, как повернуть события. Прекрасно знал. Цистерна была хорошо подготовленным сюрпризом Гулину. Пожалуй, еще два-три таких сюрприза – и у того отпадет охота выламываться.
Маленький урок стоит оценить по достоинству. Хотя об заклад можно биться, что с теорией педагогики и психологии боцман вряд ли серьезно знаком. Видимо, это уже флотское приобретение. Браво, Гриша Литвинов, вчерашний пай-мальчик!
Знай Виктор, какой разговор состоится часом позже, он наверняка не спешил бы восторгаться педагогическими способностями боцмана. Снега было много. Самодельная лопата из толстой фанеры – тяжелой и неудобной. И Виктор быстро взмок. Почему-то подумалось, что рассуждения насчет облагораживающих свойств физического труда не столь уж и безупречны. Хотя, с другой стороны, понимал, что его брюзжание просто следствие усталости. Однако чем больше он потел, тем назойливее царапала мыслишка, что происходит какое-то чудовищное недоразумение. Педагог-географ с высшим образованием прибыл на флот, чтобы стать чем-то вроде подметалы! Всякое разумное потому и разумно, что исходит из законов логики. А где она, логика, в его теперешнем положении?
Когда Литвинов подошел поинтересоваться, как идет работа, Виктор высказал ему кое-какие мысли. Со злой откровенностью.
– Так, – боцман промолчал. – Так. Можешь успокоиться. Если бы в экипаж пришел матросом хотя бы доктор наук, думаешь, было бы иначе? Со всей своей ученостью он тоже начал бы с лопаты. Или швабры. Как миленький. На корабле наемной рабочей силы нет. Все делается собственными руками. И обслуживание техники, и самообслуживание.
Он оглядел очищенную часть причала:
– А ничего, не лодырь. Молодец. И мне проще. Никто не кольнет, что земляку даю поблажку.
Виктор сердито промолчал. Потом уже скрепя сердце подумал, что и здесь получил в некотором роде урок.
* * *
Обязанности торпедиста, с которыми мичман Строчков начал на следующее утро знакомить Виктора, оказались в общем не очень хитрыми. Учебные стрельбы выполняются практическими торпедами. Теми, что без боевого заряда. На всякий случай. Торпеда должна пронырнуть под кораблем-целью, на заданной глубине. Или, скажем, над подводной лодкой, когда лодка сама является предметом поиска, то есть той же целью.
После выстрела, пройдя еще некоторое расстояние, практическая торпеда всплывает. И ее надобно «выудить». Очень уж сложен, а потому и дорог механизм торпеды. Слишком дорог, чтоб разбрасываться торпедами. Потому и катер специальный сконструировали. Торпедолов.
– Вот ваше орудие труда, – мичман показал нечто похожее на ухват, которым хозяйки достают из русской печи чугунки (такие ухваты Виктор видел, когда проходил практику в сельских школах). – Рогач именуется.
Суть операции по «выуживанию» Виктор сообразил быстрее, нежели мичман закончил объяснение. На «рогач» надевается петля стального троса. Петля накидывается на плавающую торпеду. Затем торпеда заводится в полупортик – этакую круглую «дыру» в корме, вытягивается лебедкой на тележку и крепится.
– И это вся моя обязанность?
Виктору конечно же нетрудно скрыть разочарование (из-за такой, с позволения сказать, «науки» призывать человека на службу!), но он не посчитал нужным скрывать.
– В основном, да, – утвердительно кивнул мичман. – Если не считать того, что вам придется еще обслуживать пулеметную установку, отдавать швартовы и крепить концы при швартовке. И научиться варить борщ и кашу. Этому вас Литвинов научит. Он, между прочим, на все руки мастер. Боцман, рулевой-сигнальщик первого класса, отличный пулеметчик и кулинар.
Нечего сказать, утешил мичман Строчков. Чего Виктор опасался, то и случилось. Гришуня, которому он когда-то зашивал дыру в штанах, теперь не только его начальник, но еще и учитель. Или как он еще называется по-военному?
* * *
Первое время мичман Строчков относился к Виктору с некоторой снисходительностью. И не в мягкости характера дело. Мягкости в мичманском характере разве что крохотную щепотку наскребешь. А уж почтения к диплому Заливина и такой щепотки не набралось бы. Просто мичман всю интеллигентскую братию считал чуточку ущербной в практической жизни. В некотором роде маломощной, что ли. И если предстояли авральные работы, непременно предупреждал Литвинова:
– Боцман, на выгрузку баржи матроса Заливина не посылать! Еще ногу бочкой отдавит. А как вы полагаете, – нужны нам лишние заботы? Не нужны. Пусть картошку к ужину чистит. Самое интеллектуальное занятие.
Следовало признать, что Гришуня оказался вполне терпимым (и терпеливым) преподавателем. У него, по крайней мере, хватало такта не читать нотаций, если у Виктора что-то не клеилось. Тогда Литвинов легонько отстранял Виктора:
– Не так. Смотри еще раз. Рукоятку оттягиваем назад…
«Смотри еще раз» он мог повторять до бесконечности. И не вскипать раздражением. У самого Григория все получалось ладно и споро. Вроде играючи. Хотя чего удивительного? За два с половиной года можно кое-чему научиться. Если уж медведя можно научить ездить на мотоцикле…
Литвинов мог себе и такую роскошь позволить, как великодушно похвалить Виктора. За прилежание. А великодушие это что ржавой пилой по самолюбию. Но похоже, боцману – ни малейшего дела до страдающего самолюбия бывшего вожатого. Он старался научить Виктора отведенному кругу обязанностей. И старался добросовестно. Виктор же в свою очередь старался возможно быстрее пройти свой морской ликбез. Чтоб скорее покончить с этим шефством.
– Не многовато ли обязанностей для одного? – как-то не выдержал Заливин.
– В самый раз, – благодушно усмехнулся боцман. – Сам видишь, наш экипаж крохотный. Кое-что приходится совмещать. Да не кисни. В жизни все сгодится.
– Интересно, в какой мере тебе лично все это пригодится? – съязвил Виктор. – Ты, как я вижу, нахватался тут всего понемногу.
– Мало еще нахватался, – нахмурился Литвинов. – После службы я в торговый флот пойду. И буду заочно в высшей мореходке учиться. И значит, мне все пригодится.
– Тебе легче жить, – снова съязвил Виктор. – Имеешь перспективы. А мне что даст твой торпедолов? Буду ученикам рассказывать, как щи варил, тарелки вытирал и снег на причале скреб?
– Не только тарелки, – язвительный тон задел боцмана. – Еще и как торпеды ловил. И как из пулемета стрелял. Как узлы вязал. Ребятам интересно будет послушать. И потом, что такое – «мне даст?». Тебе и так всю жизнь только и делали, что давали. Институт вон закончил. Дай и ты немножко. С тебя и причитается два года всего. Меньше обычной нормы, как видишь. Экзамен сдашь, еще и лейтенантом запаса уволишься. Но пока дойдет до лейтенанта, эти два годика ты повкалываешь наравне со всеми. И повкалываешь хорошо. Это я тебе железно обещаю. Скажи, ну чем ты красивее того же Куликова?!
Вон оно как! Интересно. Зрелый бывший подшефный воспитывает недозрелого бывшего вожатого! И вдобавок обещает помочь в дозревании. Все это было бы просто комично, не будь так скверно. И попробуй переведи разговор на шутку, если боцман Литвинов так освирепел. И с чего его так разбирает?!
И потом не очень логичен старшина 1-й статьи, не очень. На нехватку дел жаловаться Виктору не приходится. Интересно, что еще ухитрится Литвинов втиснуть в круг обязанностей матроса Заливина? Когда этот круг и без того плотно утрамбован. Настолько плотно, что письмишко черкнуть еле выкраиваешь время.
Уже на следующий день Виктор досадовал за вчерашнюю вспышку. Сам на себя досадовал. Ну, в чем был неправ Григорий Литвинов? В чем? Кругом прав. И не лично для себя же старается. Просто добросовестный парень. Честно делает свое дело. А тут еще каждый будет ему свой характер показывать! То, видите ли, Гулин. То он, Виктор Заливин.
Литвинов же был ровен и добродушен как всегда. И словечком не обмолвился о вчерашней перепалке. Забыл? Вряд ли. Скорее всего, определенная позиция. И понимать ее следует так. Ты погорячился, я тебя осадил. И ставим на этом точку. У нас забот настоящих не хватает, что ли?..
С крупнокалиберным пулеметом Виктор разобрался. Научился чистить, заряжать, разряжать. Супы и каши тоже не очень сложной наукой оказались. С новичка на первых порах никто особых разносолов и не требовал. Не подгорело, не пересолено, и на том спасибо. Матросы народ непритязательный.
Научился Виктор отдавать и заводить швартовы. Благо практики хоть отбавляй. Торпедолову мало приходилось тереться о причальную стенку. Его вовсю гоняли. И как посыльное судно. И как почтовое. И для переброски мелких партий груза на сравнительно небольшие расстояния. Как-то на один маячок рацию доставляли. Тогда море и тряхнуло Виктора в первый раз.
Однажды мичман вернулся из штаба озабоченным.
– Пойдем на полигон, – сказал он Литвинову, а поскольку каждое слово в крохотном кубрике слышно как с трибуны, то и сказал мичман, в сущности, для всех. – Ночные стрельбы будут. Покажете Заливину, как надо торпеды ловить.
Виктор почему-то ждал, что мичман сейчас начнет толковать о задачах экипажа, о значении роли торпедолова в предстоящей ночной стрельбе – словом, то, что принято говорить в подобной обстановке. Но, очевидно, мичман Строчков полагал, что сказано все, что следовало сказать. Единственное, о чем особо распорядился, – чтобы ужин Лоскутов приготовил поплотнее. По счастью, заведовать камбузом при выходах Виктору еще не подошла очередь. Такое доверие ему оказывалось пока только на стоянках.
Катер отошел от причала примерно через час после ужина. И тут же Литвинов отправил Виктора спать.
– А я пока на руле, постою, – сказал он. – Пока из залива не выйдем. Сдам вахту и тоже завалюсь. Нам с тобой приберечь силенки не мешает. Пригодятся. Так что спи с запасом.
Из чего Виктор заключил, что филантропия здесь ни при чем. Литвинов заботился о предстоящей работе. И только. Ну что же, Виктор тоже позаботится. А пока он не заставит приглашать себя дважды.
Под монотонный гул дизеля и убаюкивающее покачивание Виктор уснул. Так, как привык засыпать в последнее время. Быстро и совершенно не обращая внимания на посторонние шумы. Его уже не беспокоили топот ног на трапе, лязг металла, хлопанье дверью и не относящиеся к нему команды.
* * *
Когда Виктор проснулся, на часах было около трех. Дизель гудел чуть слышно, а уютное покачивание сменилось резким, неровным и бестолковым бросанием.
– Дрейфуем, – с хрустом потянулся Семен Лебедев, второй рулевой-сигнальщик, которого снова сменил на вахте боцман Литвинов. – Всегда так. Кто-нибудь да опоздает на полигон. Либо лодка, либо цель. Да еще в кошки-мышки поиграют. Цель будет увертываться, лодка – ловить. Куда ты? Сиди. Что тебе, – в тепле надоело? Еще напляшешься на ветерке. Понадобишься, – позовут. Мичман целеуказание получит, и пойдем работать…
Примерно через час послышалась команда:
– По местам!
Виктор натянул куртку-штормовку, спасательный жилет. Так положено делать всем работающим на верхней палубе.
Море и небо после светлого уюта кубрика показались не просто темными, а чернильно-черными. Дизель мощно гудел. Зарываясь форштевнем в волны, катер полным ходом шел к каким-то далеким огонькам.
– Вот сейчас и будем работать, – Литвинов нацепил петлю троса на «рога», слегка тряхнул, примерился.
Огоньки быстро приближались. Смутно вырисовывался силуэт большого противолодочного корабля – БПК. По нему и стреляла лодка. Когда БПК остался сначала на траверзе правого борта, а потом и позади, торпедолов пошел крупными зигзагами.
– Вон она, родимая! – показал Литвинов на пляшущий на воде огонек. – Везет нам с тобой.
Практическая торпеда снабжается фонариком. Иногда и радиопередатчиком. Для быстрейшего отыскания. Иначе разыщи ее в море! Да еще и ночью. Сейчас фонарик сигналил, – «тут я».
Хотя мичман усердно подсвечивал прожектором, накинуть петлю на торпеду оказалось совсем непростым делом. То торпеда нырнет в волну, то борт катера подкинет волной. А когда на какую-то долю секунды и борт и «голова» стальной сигары оказывались на одном уровне, «рогач» не доставал. Ловля торпед, теоретически представлявшаяся Виктору простым до примитивизма делом, на поверку оказалась настоящим искусством, требующим ловкости, сноровки и мгновенной реакции. Всякий раз, когда Литвинов промахивался, он не очень сердито чертыхался. И было в этом чертыхании что-то привычное. Нечто вроде ритуала.
С подхода, примерно, пятнадцатого Литвинов накинул стальной аркан. Но это было только половиной дела. Загнать норовистое тяжеленное веретено в полупортик оказалось заботой похитрее, нежели взнуздать его. Примерно как верхом на необъезженном коне вдевать нитку в игольное ушко. Каким-то чудом боцман ухитрился выполнить этот цирковой трюк. Ухватил-таки момент. Рокотнула лебедка, и торпеда рыбкой скользнула. Сначала в полупортик, затем на приготовленную тележку.
– Одна есть, – засмеялся боцман. – Вторую выловишь ты. Понимаешь, противолодочник тоже не бездельничал. Наверное, ответил контратакой. Если я в этом деле что-то понимаю.
Старшина 1-й статьи Литвинов понимал правильно. Противолодочник действительно успел контратаковать лодку. О том, что нужно искать и его торпеду, БПК просигналил прожектором.
– Ну что ж, – благодушно согласился Литвинов. – Если повезет, утречком будем дома.
Но им не повезло. И сам противолодочный корабль, и торпедолов безрезультатно утюжили полигон. И время от времени перемигивались прожекторами. Мол, как там у вас? Ответ неизменно следовал такого содержания – у нас то же, что и у вас.
Всех свободных выставил мичман на палубу. Вдруг кто и сумеет увидеть. И матросы старательно вглядывались в катящиеся волны, по которым прыгал прожекторный луч. Однако все было напрасным. Вторая торпеда словно сгинула.
– Весело, – зло сплюнул Литвинов. – Либо пузыри пустила, либо с подсветкой какая ерундовина. Теперь пороемся.
«Теперь пороемся» значило, что найти торпеду в ночном море, к тому же явно начинающем «чудить» (как в таких случаях говаривал мичман Строчков), посложнее, нежели решить пресловутую задачу с отысканием иголки в стогу сена. И чем дальше, тем труднее. Ветер, волны и течения вносят свои «поправки». Однако задачу на поиск никто не отменял.
Между тем волны все чаще и чаще перекатывались через палубу. У торпедолова борта низкие. То, что для большого противолодочного корабля просто свежая погода, для торпедолова уже небольшой шторм. Сейчас же уровень «просто свежей» остался далеко позади.
То утыкался в волну форштевень, то, наоборот, выкидывало корму, и тогда дизель, лишенный нагрузки на винт, выл на высокой ноте. Да, тот поход к маяку был простой увеселительной прогулкой. Любопытно. В кино шторм выглядит как-то занимательней.
Небо на востоке начало незаметно сереть. Ого, уже десятый час! Зимнее утро поздно начинается. Теперь, когда начало светать, стало видно, насколько за ночь выросли волны. Когда катерок оказывался в «лощине», между двух водяных холмов, – тоскливо подсасывало под ложечкой. Но сосредоточенные, спокойные лица товарищей подбадривали. Спокойствие – лучшее свидетельство, что все идет как надо и повода робеть нет. Вот, значит, где приобретал Гришуня свой характер! Но что интересно – морская болезнь, о которой Виктор столько читал и слышал, почему-то щадит его. Может, свежий воздух, которого на верхней палубе всегда в избытке, тому причиной? Или пустой желудок? Или маломощный шторм? Все может быть.
Из нескольких тысяч волн какая-то одна непременно вдвое – втрое выше других. Стихийно действует закон сложения. Старые моряки знают его не из учебника физики.
Только одно мгновение, мельком видел Виктор внезапно выросшую темную стену с белым кудрявым верхом. В следующий миг водяной вал изогнулся над бортом, перевалил через леер, тяжко ухнул. Кипящая масса упруго ударила, подхватила, оторвав ноги от палубы, куда-то поволокла. Оглушенный Виктор отчаянно забарахтался. Уже у самого борта кто-то цепко ухватил его за плечо. Волна схлынула. Виктор закашлялся, сплевывая соленую горечь. Ну и водичка, будь она неладна! Как жидкий лед.
– Купаться не советую, – Литвинов одной рукой ухватил леерную стойку, другой помогал Виктору подняться. – Сезон не тот.
Устав велит уважать начальство. И Виктор, безусловно, уважал боцмана Литвинова. Как мог. За должность. Опыт. Сноровку. За характер, наконец. За уроки педагогики, что тоже весомо. Но, пожалуй, только сейчас по-настоящему оценил боцмана Литвинова. Тот был у самой рубки. И когда ударил вал, не в рубку метнулся. А к нему, Виктору.
– Не за что благодарить, – хмуро улыбнулся боцман. – Надо торпеду искать, а тут тебя пришлось бы вылавливать, время терять. Беги в кубрик, переоденься…
Вскоре совсем рассвело. Но ветер не утихал. Стал холоднее. Леера и надстройки, прихватываемые морозом, начали понемногу покрываться ледяной коркой. Она быстро нарастала.
– Ох, чую, не миновать нам сегодня хорошей физзарядки, – пробурчал Литвинов, оглядывая обледеневшие надстройки. – Инструмент не мешает подготовить. Для околки.
Об опасности обледенения Виктор уже слышал. Даже фотографию ему показывали. Леера толстые, что пожарные рукава. Свисающие с рубки глыбы льда. Катер, говорил Литвинов, в тот раз двое суток штормовал на морозном ветру. И люди просто обессилели.
