Текст книги "Стоим на страже"
Автор книги: Виктор Астафьев
Соавторы: Юрий Бондарев,Олег Куваев,Владимир Карпов,Владимир Возовиков,Александр Кулешов,Борис Екимов,Николай Черкашин,Валерий Поволяев,Юрий Стрехнин,Владимир Крупин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
ПЛЕЧОМ К ПЛЕЧУ
Виктор Степанов
ПАРОЛЬ
Рассказ
Словно вчера было: в класс вошла старшая пионервожатая и спросила, кто хочет переписываться с польскими пионерами – харцерами.
– Тулин, – сказала она, – у тебя нет ни одного корреспондента, вот адрес, и завтра напиши письмо.
Александру понравилось имя – Ежи. Ершистое и в то же время вроде бы даже девчоночье. А фамилия, как имя, – Дащик. Сел писать, а с чего начинать, не знает. Саша хорошо понимал, что письмо он посылал не только от себя лично, но как бы от всей страны.
– Да не мудри ты, Сашок, – посочувствовала мать, – Опиши про школу, про город наш. Похвалиться, слава богу, есть чем.
Саша сидел у окна и слушал, как натужно гудят пароходы. Дом, в котором они жили, стоял на высоком берегу Камы. А Кама… Это не просто река. Это еще и сказочно красивые берега. Картину «Утро в сосновом лесу» Шишкин подсмотрел здесь, на камских берегах.
В городе пахнет нефтью. Но не той, что в цистернах на станции. У нефти, которую день и ночь качают вышки из-под земли, совсем другой запах – свежий, бодрящий. И потому весь город как будто в рабочем комбинезоне.
Строчка за строчкой ложились на тетрадный лист – о молодом городе на высоком берегу Камы, о городе, удивительно похожем на отца, когда тот приходит с работы в спецовке, пахнущей нефтью.
Утренний поезд увез письмо в Варшаву. А через две недели почтальон вручил Сашке конверт с разноцветными заграничными марками. Ежи писал по-русски, крупными буквами, как наши первоклашки. И, наверно, потому, что ему еще не хватало слов, письмо было коротким. Ежи сообщал, что сразу нашел на карте Каму и что Висла, на которой стоит Варшава, тоже очень красивая река. В этом Саша может убедиться по открыткам. Действительно, в конверте оказалось несколько открыток с видами старой и новой Варшавы. На берегу голубой реки – нарядные остроконечные домики. Восемнадцатый век. А вот Варшава сегодня – широкие, как в Москве, проспекты, высокие дома.
Пришел с работы Сашин отец и тоже с любопытством начал рассматривать открытки. Взял одну с видами новостроек и обрадовался, как будто от родных весточку получил.
– Смотри, сколько понастроили!
И весь вечер рассказывал про Варшаву. Но не про ту, что на открытках, а про ту, что осталась у него на старой выцветшей фотографии. Возле развалин дома в обнимку стоят два бойца. С автоматами на груди. Слева – курносый в каске, лихо сдвинутой набекрень, – Сашин отец. Справа…
– Справа в фуражке польский жолнеж, – пояснил отец.
– Как, говоришь, его звали? – переспросил Сашка.
– Звали его Стефан, а жолнеж по-польски – солдат. Мы с жолнежами потом до Берлина дошли…
Саша с уважением посмотрел на улыбающегося польского солдата. А отец включил проигрыватель и несколько раз подряд заводил одну и ту же пластинку: «В полях за Вислой сонной лежат в земле сырой Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой…»
В следующем письме Ежи прислал фотографию. На лесной поляне возле костра тесным полукругом сидели харцеры. Снимок вышел нечетким, и Саша долго вглядывался в расплывчатые пятна. «У дерево малчик с котелок в рука – это я», – писал Ежи. Он и впрямь был похож на девчонку – тоненький, с вьющимися волосами.
Прошел месяц, другой, третий…
Однажды в дом на берегу Камы почтальон принес бандероль, Саша нетерпеливо распутывал шпагат, развертывал обертку за оберткой – семь одежек и все без застежек: бандероль становилась все тоньше и тоньше.
Саша развернул совсем уже легкий пакетик, и между пальцами прохладно заструился алый шелк. Пионерский галстук! Красный с белой полосой. Из галстука выпорхнула записка.
«Дорогой Саша! Посылал тебе галстук польски харцеров. Пришли и ты своего. Станем большой – увидимся. И пусть галстук будет как пароль».
Саша тут же пошел на почту и послал Ежи советский пионерский галстук. В десять оберток-одежек завернул.
…Все это было в пятом классе – целую вечность назад. Но если считать по календарю, то прошло всего-навсего шесть лет. И вот уже больше года курсант Александр Тулин не знал, где Ежи, что у него и как. Ох уж эта мальчишеская неосмотрительность! Сначала сразу не ответил – замотали экзамены. Потом написал в Варшаву – Ежи не ответил, может быть, и его закружили срочные дела. А тут разнарядка в училище подоспела и – «Прощай, труба зовет!» И не до детской наивной мечты – в самом заветном ящике шкафа рядом с отцовскими орденами остался лежать в целлофановом пакетике галстук Ежи.
На встречу с юным польским другом Александр, конечно, уже не надеялся. Оставалось только верить случаю. Кто же мог знать, что этот случай представится гораздо раньше, чем можно было загадывать. Осенью часть, в которой проходил стажировку Александр, направлялась на военные учения. И в ту минуту, когда это стало известно, вопрос, заданный курсантом Тулиным командиру, прозвучал довольно неожиданно:
– А поляки будут участвовать?
– Все будут, – уклончиво ответил удивленный командир. – Вам-то что до поляков?
Александр просиял. Конечно, радоваться рано, но чем черт не шутит? Вот уж удивил, наверное, Александр мать, когда попросил срочно прислать пионерский галстук Ежи!
А рассуждал Александр вполне логично. С Ежи они одногодки. Значит, по всем статьям парень тоже должен служить в армии. И хоть один шанс из ста на встречу все же был. Да какой там один – все девяносто девять шансов оказались на стороне курсанта Тулина, когда, прибыв на место учений, он узнал, что всего в километре от их мотострелкового подразделения расположилась танковая часть Войска Польского.
В дни учений установилась добрая традиция – между «боями» солдаты братских армий выкраивали часок-другой, чтобы наведаться друг к другу в гости.
…К полякам Александр шел как на праздник. Что-то екнуло в груди, и тишина, окружавшая палаточный городок, зазвенела пионерским горном. Как огромные пионерские галстуки развевались на мачтах советский и польский флаги.
– Здравствуйте, милости просим! – на чистейшем русском сказал с улыбкой моложавый, но уже с проседью на висках польский офицер.
Оглядывая столпившихся вокруг польских танкистов, Сашка понял, что узнать Ежи – легкомысленное желание. Перед ним стояли статные плечистые солдаты – один к одному. И любой из них был похож на харцера Ежи не больше, чем высокая бронзовая сосна на вихорчатый зеленоиглый саженец.
Офицер подвел советских солдат к стенду и начал рассказывать о боевом пути Войска Польского.
Что-то давно позабытое, но родное и близкое увидел Александр на стенде. Вот он, польский жолнеж, в обнимку с русским солдатом, почти как на отцовской фронтовой фотографии. Подбоченился по-молодецки, смеется. А час назад пригибался под пулями. А через час, может, чуть-чуть опоздает пригнуться…
Спросить про Ежи или подождать?
Александр смотрел то на стенд, то на солдат и все время вертел головой.
Офицер придвинулся к стенду, что-то отыскивая.
– Вот! – сказал он с гордостью, словно показал нечто уникальное. – Символическая фотография. По Шарлоттенштрассе на броне советских танков въезжают в Берлин польские жолнежи!
До чего же вот тот без каски похож на друга отца!
И тут Александр почувствовал, как спадает с него скованность, которая мешала, пока ходили по городку, по комнате боевой славы. Кругом свои, а он… Увидел офицера с аксельбантами и оробел. А почему бы сразу не спросить, служит, мол, у вас Ежи. Тот, который Дащик.
– Скажите, товарищ, – решился наконец Александр. И тут же прикусил язык: он же не знает польских воинских званий!
– Скажите, пожалуйста, товарищ, – Александр сделал паузу, ведь «товарищ», можно считать, звание пролетарское, международное. – Не служит ли у вас Ежи? Из Варшавы он…
– Ежи из Варшавы есть? – спросил офицер.
Поднялось пять рук.
– Пожалуйста, – засмеялся офицер, – можем даже парад устроить. Парад Ежи из Варшавы.
– Дащик его фамилия! – спохватился Александр.
И солдат по фамилии Дащик оказалось трое. Но совсем не тех Дащиков. Не было среди них харцера – друга детства. Солдаты смотрели на Александра с недоумением, выжидательно. Отступать было поздно. Тулин расстегнул кармашек гимнастерки и достал галстук.
– Галстук харцеров? – изумился офицер.
Солдаты оживились, обступая Александра.
– Да, галстук ваших пионеров, – смущенно сказал Александр. – Договорились с Ежи, Дащиком. А у него мой галстук. Понимаете? Пароль…
Офицер переводил, и польские солдаты после каждой его фразы понимающе кивали и с такой нежностью смотрели на галстук, словно каждый узнавал в нем свой.
И вдруг один из солдат с щегольскими усиками шагнул к Александру, хлопнул его по плечу и с возгласом «Момент, момент!» кинулся в палатку.
Наверно, минуты не прошло, как, откинув полог, он вылетел из палатки.
– Проше, пана, – сказал он и развернул перед обомлевшим Александром красный пионерский галстук.
– Откуда? – спросил Александр, ничего не понимая.
Офицер перебросился с солдатами несколькими фразами и тут же перевел:
– У них в школе полкласса имеют советские пионерские галстуки. Тоже обменялись на память.
– Памят, памят! – закивал, сияя, польский солдат. И прижал галстук к груди.
– Вот вам и пароль… – улыбнулся польский офицер.
В сумеречной палатке от поднятых в руках алых галстуков стало светлее.
Александр Кирюхин
ТАМ, ЗА ПЕРЕВАЛОМ
Рассказ
К полудню танковая колонна достигла перевала. От перегретых двигателей шел пар, они гудели и, казалось, были готовы взорваться.
Лейтенант технической службы Николай Лаптев машинально глянул на часы, прикинул: марш длится уже несколько часов. Неплохо было бы передохнуть немного, да и машины поостынут.
Его мысли словно подслушало начальство. Вдруг что-то затрещало, зашумело, и прозвучал громкий голос комбата:
– «Волга-два», я – «Волга», привал, я – «Волга». Прием.
Николай усмехнулся, радостно повел густой черной бровью: вот так совпадение. Не успел подумать, и на тебе – привал. Не дожидаясь команды ротного, он стянул с головы горячий, пропотевший шлемофон, пригладил мокрые волосы и устало сказал механику-водителю тягача:
– Вот и приехали, дорогой товарищ.
Механик-водитель, худенький паренек с удивленными голубыми глазами, оглохший от рева двигателя и лязга гусениц по каменистой дороге, не понял Лаптева, но слабо улыбнулся.
Лаптеву нравился этот тихий паренек, он заприметил его, когда тот только пришел в роту и в один паркохозяйственныи день удивил своих новых товарищей тем, что по звуку работающего двигателя определил довольно хитрую неисправность. Тогда-то зампотех взял его к себе, на этот тягач. И еще ни разу об этом не пожалел. Игорь Сычов – так звали солдата – оказался парнем с технической жилкой, которую кое-кто громко называл прирожденным талантом.
Передние танки начали останавливаться. Сычов сразу понял, в чем дело, потянул правый рычаг на себя, и тяжелый тягач, скрипнув торсионами, качнулся и застыл на обочине неширокой горной дороги. Механик-водитель секунду сидел неподвижно, словно прислушиваясь к наступившей тишине, от которой уже успел отвыкнуть, потом тихо опустил голову на руки. И только тут Лаптев заметил, как заострился нос солдата, ввалились глаза. Марш оказался не из легких для всех, а для водителей в особенности.
Отставших машин в колонне не было, неисправности все мелкие – их устраняли на ходу. И Лаптев решил особенно не беспокоить своих ремонтников, как он называл экипаж тягача. Он вылез из люка, спрыгнул на землю и чуть было не вскрикнул от резкой боли в пояснице – так сильно затекло тело.
Лейтенант огляделся. Колонна машин стояла у обочины, прижавшись к рыжим громоздким скалам. В горах было тихо. В расщелинах плавали клочья тумана, похожие на табачный дым. Низкое, тяжелое небо повисло на вершинах дубов и грабов, сгрудившихся слева от дороги.
Стоял конец апреля. Но весна в этом году надолго задержалась где-то за Карпатами и никак не могла перевалить в Венгрию. Даже в долинах до сих пор свистели ветры и лили холодные нудные дожди. А в горах несколько дней назад выпал снег и теперь белыми пятнами лежал в лесу.
Лаптев пошел вдоль колонны, прислушиваясь, как под ногами перекатывались камешки. Танкисты проводили контрольный осмотр, и надо было приглядеть за ними. Посмотрел. Все шло как надо, и, задумавшись, он незаметно углубился в голый черный лес. Под ногами зашуршали листья. Пахло старой землей, прелью. От этих запахов щекотало в горле.
Лес слабо шумел, покачиваясь от ветра-верховика. Николаю вдруг показалось, что он ушел очень далеко и, может, даже заблудился. Но сквозь редкие деревья все виднелась дорога, разбуженная солдатским привалом. Там сновали люди, их голоса доносились и сюда, горьковатый запах походных костров сползал вниз по крутизне.
Ко всем этим звукам примешивался тонкий прозрачный звон, словно звон хрустального колокольчика. Лаптев остановился. Звон не исчезал, он точно исходил из глубины земли. Николай по-детски, чуть изумленно, улыбнулся, отчего лицо его, суровое, шершавое от ветров и непогод, сделалось озорным и очень молодым. Придерживаясь за тонкие твердые стволы, поскальзываясь на влажной земле, он стал спускаться в расщелину, из которой, как ему казалось, доносился звон.
Внизу, в тумане, прыгал по камням кипящий ручей. В суженном месте стеклянная струя упруго била с налета в крутой валун, зеленый от старости, и превращалась в мельчайшую пыль, издавая при этом мелодичный звук. На каменистых берегах ручья среди старого мха и прелых листьев то тут, то там робко светились бледно-голубые цветы с желтыми тычинками.
Лаптев сорвал один, поднес к лицу. От цветка исходил еле заметный свежий запах, похожий на запах первого снега. «Должно быть, это местный подснежник, – подумал Николай. – Была бы со мной Танюша. Я бы привез с учений букет вот этих горных цветов. Они стояли бы на столе и напоминали о суровом перевале и горном ручье с хрустальными колокольчиками». В ручейке, под поваленным деревом, вода бурлила особенно яростно, швыряя на камни, поросшие ядовито-зеленым лишайником, белые клочья пены. Николай вспомнил себя босоногим веснушчатым пацаном, узкую речонку на краю села, через которую мальчишки перебирались по нескольку раз в день, бегая в окрестные леса по грибы, по ягоды. Через ту безобидную тихую речку, видать смеха ради названную Буйной, перекинуты вот такие же кругляки. Они шатались под ногами, и было жутко, что вот-вот оступишься и бултыхнешься в теплую воду, полную лягушек и головастиков.
– Эх, была не была, – решительно сказал Лаптев, сбил шлемофон на затылок и ступил на ствол дерева. Тот запружинил под ногами. «Упаду», – подумал Николай, а сам уже, мелко-мелко перебирая ногами, балансируя руками, бежал к другому берегу. На земле он отдышался и сказал про себя: «Вот бы увидел ротный… Наверняка не похвалил бы за такие выходки».
На дорогу зампотех Лаптев вышел спокойным и чуть мрачноватым, каким привыкли видеть его солдаты. Из кармана комбинезона виднелся голубой цветок с горной речки.
У ближнего танка хлопотали солдаты – осматривали ходовую часть.
– Все в порядке? – спросил Лаптев чумазого механика-водителя.
Тот улыбнулся белозубо:
– Порядок, товарищ лейтенант. Машина надежная.
Николай на всякий случай приложил руку к ступице опорного катка. Нагрева не чувствовалось. Гусеницы были натянуты в самый раз – с нужным в горах провисом. Значит, уводить в сторону не будет, что в горах, на узких дорогах, совсем немаловажно.
Только он решил похвалить механика-водителя за усердие, как заметил командира роты, и поспешил ему навстречу.
Капитан Филатов, маленький, сухощавый, остановился, поджидая своего заместителя. Глаза его горячо поблескивали, обветренная кожа туго обтягивала скулы. Чистый, почти новенький комбинезон сидел на нем с каким-то особым щегольством. Лаптев пытался даже подражать в этом капитану, но как-то не получалось – начиналось вождение на танкодроме, и он тут же умудрялся выпачкаться.
Подходя к Филатову, Николай встретил его упорный, вроде даже недоуменный взгляд. Обычно ротный имел привычку смотреть в лицо тому, с кем разговаривает, а тут смотрел на грудь. Лейтенант наконец и сам глянул на грудь и покраснел: из кармана комбинезона торчал цветок. Он осторожно засунул его в карман поглубже. И еще больше покраснел.
Ротный сделал вид, что ничего не заметил, суховато сказал:
– А я вас ищу. Почему по рации не отвечали?
Лаптев промолчал: он просто поспешил выключиться из сети.
Переспрашивать капитан не стал, только чуть поморщился. Впрочем, тут же смягчился:
– Однако марш идет хорошо. Техника не подводит. – И безо всякого перехода добавил: – Впереди по нашему маршруту стоит венгерский танк. У них какая-то неисправность: комбат по радио не понял, что там стряслось. Надо помочь.
– Есть помочь, – ответил Лаптев привычно и с грустью подумал, что отдохнуть ему и Сычову не придется. Когда лейтенант подошел к тягачу, его механик-водитель занимался шприцовкой опорных катков.
– Конечно, надо помочь. Вместе воюем, одного «противника» бьем, – горячо поддержал Сычов.
Тягач зарокотал, плавно взял с места и пошел по дороге, принимая влево, мимо притихшей роты, мимо капитана Филатова, стоящего возле корявого куста у обочины. Николай помахал ротному рукой.
Скалы, изрезанные морщинами, как лицо старика, исчезли, двигались теперь среди голого унылого леса. Пошел снег крупными редкими хлопьями. Николай сверился по карте: скоро должен показаться венгерский танк. «Что там у них приключилось? И удастся ли помочь?»
Дорога круто повернула. Сычов вдруг рванул рычаги на себя, так что зампотех клюнул носом. Прямо перед ними, метрах в десяти, стоял танк. Пушка его была опущена к земле, и от этого он казался каким-то усталым. Рядом с танком скучал плотный танкист в комбинезоне. Увидев советских солдат, он возбужденно замахал руками.
Выбравшись из тягача, Лаптев пожал венгру руку, сказал: «Йо напот киванок» – добрый день, – и подумал, как бы не напутать с произношением.
– Добрый день, – довольно чисто ответил на его приветствие венгерский офицер и так тряхнул руку, что Николай чуть не ойкнул. Крупное грубоватое лицо венгра – про такие лица говорят, что они будто топором сработаны, – светилось добродушной улыбкой.
– Лайош, – сказал он громко и даже стукнул несильно кулаком по груди. – Капитан Лайош Эрдей.
Лаптев назвал себя. Сычов тоже пожал руку. Оба они – и офицер и солдат – чувствовали себя не совсем ловко. В Венгрии оба служат недавно и вот так близко встречаются с венграми впервые. Но тотчас же смущение прошло, заговорили о деле.
– Стартер не работает, – посетовал Лайош. – А сжатый воздух весь израсходован. Дорога горная, водитель молодой. Да и сам я не техник, в тонкостях не разбираюсь.
Черные, чуть навыкате глаза венгра блестели, он то и дело трогал Лаптева за рукав. Видать, натерпелся один на дороге и обрадовался подоспевшей помощи. Николай глядел на него и все удивлялся, как хорошо он говорит по-русски. Раза два даже хотел спросить, где так научился, но как-то не решился.
– Твое мнение, инженер? – шутливо обратился Лаптев к Сычову, а сам уже быстро перебирал возможные варианты неисправности.
Игорь покраснел от удовольствия, что его мнение тут играет не последнюю роль.
– Может, контакт пропал в цепи от аккумуляторов до стартера? – предложил он.
Лайош безнадежно махнул рукой:
– Проверяли. Контакт есть. Цепь хорошая.
– Гадать не будем, – решил Лаптев. – Проверим еще разок для верности цепь. А там основательно возьмемся за стартер.
Сычов принес отвертки, контрольные лампочки и другие инструменты, без которых ремонтнику не обойтись, расстелил на земле кусок брезента. Забрались в привычно тесный танк, где новичок постоянно задевает за что-то, цепляется комбинезоном и чувствует себя как в переполненном трамвае, и принялись за дело. Лайош и его механик-водитель старались хоть чем-то помочь советским друзьям – то подавали инструмент, то светили переноской.
Проверка цепи заняла немало времени, но ничего не дала – контрольная лампочка исправно загоралась насмешливым огоньком на каждом участке. Лаптев и Сычов только молчаливо переглядывались, а Лайош громко вздыхал, выражая таким способом свое сочувствие.
– Будем снимать стартер, – сказал Лаптев, с сожалением поглядев на часы: скоро колонна батальона пройдет мимо, тогда придется в одиночку догонять ее по незнакомым горным дорогам.
– Извините, из-за нас у вас будут неприятности, – снова чисто, даже с каким-то московским выговором сказал Лайош.
– Нет-нет, это мелочи, – поспешно отозвался Николай. – У нас говорят: друга выручать в беде – это высшая честь. А вы – наши боевые друзья. – И чтобы перевести разговор на другое, спросил: – Откуда русский язык знаете?
Венгр заулыбался, как человек, которому напомнили о приятном, о чем и сам он любит вспоминать.
– Я четыре года учился в России. В академии. Во время отпусков был туристом, ездил, смотрел…
Танкисты вскрыли жалюзи, сняли стартер и, расположившись на обочине, стали копаться в его внутренностях, приглядываясь к щеткам, коллектору, контактам, ко всем тем небольшим и капризным деталям, от которых зависит – оживет или нет вот эта броневая глыба.
Чуть заметно потемнело, очертания гор и близкого леса стали терять резкость. Снег прекратился, но резче и злее задул ветер, от него заметно поламывало скулы. Лаптев, орудовавший отверткой, изредка дышал на посиневшие пальцы.
– А во мне, между прочим, – старательно выговаривая слова, вдруг сказал Лайош, – русская кровь течет. – Он принес из танка термос с горячим чаем и теперь наливал его в пластмассовый стаканчик, что служит одновременно и крышкой. – Тэшек. – И он подал чай Лаптеву.
– Как – русская кровь? – переспросил Николай, понимая, что не то спрашивает.
– Пейте, остынет чай, – подсказал Сычов, заменявший стершиеся щетки.
– Пейте, – поддержал и Лайош. – А кровь мне дали в одном городе на Волге. Был там туристом. Несчастный случай. Пришлось переливать кровь.
Лаптев не допил обжигающий губы чай. Голоса вдруг стали доноситься до него как бы издалека, точно кто-то уменьшил громкость всех окружающих звуков, а перед глазами всплыла картина того последнего вечера его, Николая, отпуска.
…Вечер этот не удался. Как у каждого отпускника, на последний день было множество планов. Но неожиданно Танина сменщица по работе в больнице заболела, и Тане надо было с десяти вечера заступать на дежурство. В их распоряжении оставалось два часа.
– Идем на реку, – предложила Таня и взяла его под руку.
Он промолчал, потому что чувствовал себя немного обиженным: не могла попросить перенести дежурство в последний день его отпуска. И хотя понимал, что не прав, все же легкая обида не проходила.
Они пошли по длинной пустынной улице. Редкие фонари роняли на асфальт желтые пятна света. Под ногами неожиданно весело потрескивали пересохшие листья. Казалось, что этот треск в без-людности и тишине улицы слышен на другом конце города.
В холодном осеннем небе висели колючие маленькие звезды. Николай упорно глядел на них, не зная, как начать разговор. Он всегда удивлялся тому, что летом, в теплые парные ночи, звезды кажутся крупнее и ярче, точно ради любопытства приближаются к земле и пристально разглядывают ее, цветущую и ласковую. А вот к зиме они удаляются, становятся мелкими и колючими, словно недовольны наступившими холодами.
Таня молчала. Николай чувствовал, как она крепко держит его под руку. У нее влажно поблескивали глаза. И у Николая тоскливо и больно сжалось сердце. Вот и пришла пора расставаться – Тане надо почти целый год отработать в клинике, чтобы получить диплом врача. Кто-то сказал, что разлука для любви что ветер для огня – маленький огонь тушит, а большой раздувает сильнее. Но все же лучше бы без этой жестокой проверки. Лучше бы уехать вместе к новому месту службы – вдвоем легче переносить любые трудности.
Таня как будто догадалась, о чем думает Николай. Она плотнее прижалась к его плечу и прошептала:
– Я буду ждать тебя, Коля. И не сердись. Я не могла отказаться.
Они свернули на узенькую, ведущую к реке улицу со смешным и милым названием Бабушкин взвоз. Весной здесь – они знали – буйно цвела акация, и ее пряным запахом, казалось, пропитались маленькие деревянные домики, что выглядывали из застаревших садов. Теперь улица была голой и мрачной.
В конце Бабушкиного взвоза, у самой набережной, стоял белый двухэтажный дом с широкими окнами. В нем была больница для инвалидов Отечественной войны, и прежде каждый раз, когда Лаптев и Таня проходили мимо, они замолкали, точно боялись потревожить старые раны ветеранов, лежащих в тихих палатах. А вот теперь нежданно-негаданно Таня попала в эту больницу на практику и стала здесь своим человеком.
Николай еще ни разу не видел ее в медицинском «обмундировании», как он шутливо называл белые до синевы, накрахмаленные халат и шапочку, и не представлял, как она выглядит в них. Он сказал об этом Тане. Она тихо засмеялась и предложила:
– Зайдем сейчас в больницу, посмотришь.
Она решительно потянула Николая в подъезд и провела его по длинному белому коридору, мимо одинаковых дверей, в комнату для дежурных. Сама куда-то ушла, предупредив, что скоро вернется.
Комната была небольшая, все в ней выкрашено белой краской – потолок, топчан, шкафчик с лекарствами.
Николай стал разглядывать плакат, поясняющий, как оказывать первую помощь пострадавшему при переломе.
Наконец в коридоре послышались торопливые шаги. В комнату почти вбежала Таня вся в белом – халат и шапочка очень шли к ее отливающим рыжиной волосам и темным глазам. Лаптев хотел сказать ей об этом, но она явно была чем-то взволнована.
– Извини, Коля, – быстро сказала она. – Мне некогда. Несчастный случай, понимаешь. Венгра к нам привезли… Большая потеря крови. А у него четвертая группа, редкая группа… У нас есть, но мало… Что делать?
Она волновалась, на ее дежурстве впервые такой непредвиденный случай.
– Что делать? – повторила она, теребя поясок халата. – Я пойду, ладно?
В первую минуту Николай понял только то, что последний вечер отпуска окончательно испорчен. Он так много хотел сказать Татьяне, а теперь ничего не выйдет, остается рассчитывать лишь на письма. Потом мелькнула мысль: «Венгр, она сказала? Но как он здесь оказался? – И еще: – А ведь мне в Венгрию ехать служить».
Таня повернулась резко, выбежала в коридор. Лаптев еще несколько мгновений стоял в дежурке, затем вышел вслед.
– Подожди, Таня, подожди!.. Ведь у меня четвертая группа!
…Лаптев машинально допил чай, с трудом стряхнул оцепенение. Хотел о чем-то спросить Лайоша, но промолчал. Вернее, не успел, потому что Сычов торжествующе воскликнул:
– Нашел, товарищ лейтенант. Провод отпаялся.
Они вместе разом склонились над стартером, разглядывая с недоумением тот самый маленький проводок, из-за которого возникло столько неприятностей. Затем, немного суетясь от радостного возбуждения, что причина нашлась, разыскали нужный инструмент – паяльник, канифоль, олово – и принялись устранять неполадку.
Издалека – вначале слабо, а потом все явственней – послышался тяжелый гул. Он приближался, накатываясь волной, сотрясая землю. Из-за поворота вынырнул один танк, за ним другой, третий… Они прошли мимо, обдавая людей, стоящих у обочины, гарью, живым теплом разогретой брони. Лаптев разогнул спину, помахал колонне вслед.
– Ваши прошли, – сказал Лайош. В голосе его слышалась восторженность стремительным, неудержимым движением танков.
– Мы их скоро догоним, – отозвался Николай. – Работы теперь уже немного.
Вскоре, минут через десять, ремонтники установили стартер на место, проверили, нет ли перекоса или еще каких изъянов. Только тогда Лаптев дал команду венгерскому механику-водителю заводить. Стартер завыл бодро, двигатель чихнул раза два, захолодав на ветру, и заработал ровно и четко. Лаптев и Сычов стояли у танка, смотрели, как из выхлопной трубы вырывается сизый дым, улыбались.
Погода еще раз (в который уже за этот день!) изменилась. Низко мчались рваные облака. Холодный сырой ветер свистел в лесу, гнул стволы. Колючие снежинки били в лицо.
– Очень нехорошая погода, – сказал Лайош озабоченно. – Тяжелое будет учение, сил надо много. Солдаты устанут.
Лаптев задумчиво смотрел на облака, снова припоминая моменты последнего вечера своего отпуска. «Как же я не догадался тогда спросить имя венгра, с которым поделился своей кровью и вроде бы даже породнился?»
– Лайош, я хочу вас спросить… – начал он, волнуясь, не зная, как лучше, попонятнее сказать.
Но докончить не успел. Сычов, уже забравшийся в свой тягач, высунулся из люка и крикнул:
– Товарищ лейтенант, по радио передали приказ быстрее догонять колонну.
Николай виновато развел руками: «Ну вот. Тянул-тянул, да так и не успел объясниться».
– Пора, – сказал он. – Висонтлаташра. До свидания.
Ему было жаль расставаться с этим жизнерадостным венгерским капитаном, у которого в жилах течет русская кровь.
А Лайош крепко стиснул Лаптеву руку. В его черных глазах тоже светилась грусть расставания.
– Спасибо, друг. Как это у вас говорится, до новых встреч, да?
Лаптев побежал по каменистой дороге, на ходу оправляя комбинезон. Под ногами скрипели мелкие камешки. Зарокотал двигатель тягача, эхо отдалось в горах. Лаптев оглянулся. Лайош и его механик-водитель стояли у своего танка, прощально подняв руки.
