Текст книги "Кровь за кровь"

Автор книги: Виктор Доценко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

5

Когда они с Василием подошли к небольшому, со вкусом отделанному особняку, Василий уверенно дернул за ручку звонка. Мелодичная трель оповестила хозяев о приходе нежданных гостей, и вскоре за дверью послышались шаги. На пороге показался высокий моложавый мужчина с черными волосами. На вид ему нельзя было дать более сорока лет. Светлый в полоску костюм явно от хорошего портного…

– Чем могу быть полезен? – с чуть вопросительным радушием произнес он, но, увидев за спиной Сергея Василия, широко распахнул дверь. – О, само ЧК пожаловало к нам в гости! Милости прошу – к нашему шалашу!

В просторной прихожей Сергей повесил свой вещмешок на вешалку и двинулся за хозяином. Они прошли в большую комнату, служащую, вероятно, одновременно и гостиной, и библиотекой, судя по тысячам книг, аккуратно уложенных по стеллажам.

После того как Василий с Сергеем присели на указанные им стулья, образовалась некоторая пауза: говорить вроде было не о чем, а хозяин дома, стараясь быть вежливым, не торопился выяснить цель визита «самого ЧК». Нарушил молчание Василий:

– Так мы, Ян Маркович, к вам по делу…

– В общем, догадался, – открыто, но с некоторым напряжением, как показалось Сергею, произнес Лановский.

Василий немного помедлил, не зная, как лучше приступить к цели визита, потом, решив, что нечего канитель разводить, прямо заявил:

– У вас места в доме много, и решено поселить у вас товарища Панкова.

– Вообще-то не навсегда, – пытаясь смягчить ситуацию, перебил Сергей.

– Ну, разумеется, разумеется! – живо произнес Ян Маркович, облегченно вздохнув.

Двери, ведущие во внутреннюю часть дома, были чуть приоткрыты, и Панкову показалось, что там промелькнула легкая женская фигура. Перехватив его взгляд, Ян Маркович улыбнулся и сказал:

– Думаю, что моя дочь – ваша ровесница: она хлопочет сейчас над обедом, и у вас еще будет возможность представиться ей, Сережа… Вы разрешите мне так вас называть?

– Извольте. – Он пожал плечами.

– Надеюсь, вы не откажетесь присоединиться к нашему столу?

– Нет-нет, спасибо! У меня есть талон в столовую, – запротестовал Сергей.

– В столовую? – рассмеялся Ян Маркович. – На первое – суп из воблы, на второе – сушеная вобла, на третье – кипяток! Нет и еще раз – нет! Ни о каких столовых и речи быть не может! Видите ли, Сережа, я забочусь не только о вашем желудке, я надеюсь, что ваше появление в машем доме несколько скрасит неизбежную домашнюю скуку…

Речь Яна Марковича текла непрерывно, но каждое слово он выговаривал необычно отчетливо, напоминая, пожалуй, иностранца, виртуозно владеющего чужим языком.

– Мы в этом городе не слишком давно, – продолжал Ом, – и до сих пор временами чувствуем себя довольно одиноко… Вы напрасно улыбаетесь, Василий! – сухо добавил он, заметив, что Василий хочет что-то шепнуть Панкову.

Чтобы как-то разрядить возникшую паузу, Сергей вытащл ордер и протянул Лановскому. Развернув, он внимательно прочитал, а потом сказал:

– Кстати, Василий, не могу понять, отчего вы не ладите с моей дочерью… Разумеется, у красивых девушек могут быть свои капризы, но, заметьте, это капризы красивых девушек. – Снова бросив взгляд на ордер, Ян Маркович с веселым вопросом в глазах уставился на j Василия: – Кажется, я узнаю, чья это рука!

– Точно – моя! – Лицо Василия расплылось в добродушной улыбке. – А как вы догадались?

– По… – Возможно, он хотел сказать «по ошибкам», но, взглянув на Василия, он дружелюбно развел руками: – По почерку! – И, не выдержав, заразительно рассмеялся.

Некоторое мгновение Василий размышлял: обидеться или нет, но посмотрел на улыбающегося Сергея и тоже захохотал.

– Ну, что ж, буду очень рад выручить губчека, – неожиданно натянуто проговорил Ян Маркович.

Отметив это, Сергей сразу одернул себя: кто же будет радоваться, что ему в дом навязывают постороннего человека, тем более когда за него ходатайствует ЧК.

– Теперь хоть поговорить с кем будет, – продолжал Лановский. – Я один живу, не считая дочери: молода слишком, да и скучно ей со мной… Несколько лет прошло, как ее мать тихо отошла в мир иной… Вам-то она будет | рада, несомненно рада… Ванда! – громко позвал он, и вскоре в гостиную вошла молоденькая высокая, в отца, девушка. Ее красивое, с маленьким, чуть заметно вздернутым носом лицо обрамляли две пышные, смолянисто-черные косы. Розовое, со всевозможными дополнениями, платье как нельзя лучше подчеркивало ее стройную и хрупкую фигуру.

– Ты звал, папа? – несколько жеманно произнесла она.

– Да, Ванда, познакомься с молодым человеком… Сережа из Москвы приехал.

И снова Панков машинально отметил наблюдательность Яна Марковича, определившего, скорее всего по произношению, откуда приехал их новый постоялец. Сергей довольно быстро перенимал манеру говорить от людей, с которыми ему приходилось долго общаться, и его не удивило замечание Лановского.

– Панков… Сергей… Сергей Петрович, – добавил он, немного смущаясь устремленного прямо в его глаза взора Ванды. Чтобы хоть как-то скрыть свое смущение, Сергей протянул ей ярко-бордовый тополиный листок, который до сих пор держал в руке, и… и еще больше покраснел.

– Ванда… Просто Ванда. – Девушка подчеркнуто выделила слово «просто» и, приняв листок, церемонно присела в реверансе, добавив: – Очень мило с вашей стороны!

Глядя на них, Василий не смог удержаться и громко прыснул, за что моментально был награжден презрительной гримасой молодой хозяйки.

– А, Вася-Василек! – произнесла она небрежно, будто тилько сейчас его заметив. – Здравствуй!

– Привет! – буркнул он в ответ и сразу же засуетился. – Ладно, пойду, пожалуй… Завтра увидимся. – Это Сергею. – Прощайте, пока! – кивнул всем разом и быстро вышел.

Панков растерянно смотрел ему вслед, не зная, что сказать, и выручил на этот раз Ян Маркович, прерывая некоторую молчаливую неловкость.

– Они с Вандой словно кошка с собакой! – усмехнулся деланно он.

– Я-то при чем? – пожала плечами Ванда.

– Молчи уж, дочка! Стол готов или еще подождать?

– Пять минуточек еще, папочка! – Ванда кивнула Сергею и выскользнула за дверь.

– Тогда покурим. – Лановский достал из кармана покрытый эмалью портсигар.

– Не увлекаюсь, – отказался Сергей.

– И правильно, – подхватил Ян Маркович. – От табака вред один, и только, удовольствия – на грош… Привык и не могу бросить. – Он раскрыл портсигар, достал папиросу. – Это подарок моего старого друга, – задумчиво добавил он и чиркнул зажигалкой, вделанной в портсигар.

После довольно сытного обеда, за которым царил Ян Маркович, рассказывая различные истории из дореволюционной жизни, Сергею была показана его комната. Комната с первого взгляда понравилась: небольшая, уютная, с широкой, полутораспальной кроватью – чего еще нужно было одинокому молодому мужчине? Но более всего Сергея устроило окно, выходящее прямо на улицу, и то, что эта комната была изолирована от других и имела свой выход прихожую. У окна – стол, рядом с кроватью несколько полок с книгами. С интересом скользнув глазами по книгам, он поборол возникшее желание что-нибудь почитать. Скинул сапоги, пиджак и с удовольствием плюхнулся на мягкую кровать… Через минуту-другую Сергей крепко спал и даже не слышал осторожного стука в дверь. Стучала Ванда: оставшись одна – Лановский куда-то ушел, – она хотела расспросить Панкова о Москве, о столичной жизни. Приоткрыв дверь, Ванда увидела его спящим и несколько минут молча смотрела на него, потом огорченно вздохнула и прикрыла дверь.

Когда Панков проснулся, было уже темно. Он с удивлением осмотрелся вокруг, вспоминая, как очутился в чужой комнате, и постепенно гнетущее настроение после странного сна, которого он совершенно не помнил, прошло. Сергей быстро оделся и вышел из комнаты, захватив полотенце.

– Богатырский у вас сон, однако! – заметил Лановский, восседавший на деревянной стремянке у книжных стеллажей.

– Дорога была утомительной, – пожал плечами Сергей.

– Да я не в укор вам: спите на здоровье сколько организм требует, – добродушно проговорил Ян Маркович. – Это из зависти: я, чуть что, просыпаюсь от малейшего шороха, а тут… И стучали к тебе, и по хозяйству гремели, хоть бы что! Молодец! Кто хорошо спит, тот имеет отличную нервную систему и здоровье!

– Вроде не приходится пока жаловаться… Кажется, там находится ванная? – неопределенно махнул рукой Панков.

– Да, в той стороне – и ванная, и туалет… Мылом пользуйтесь: не стесняйтесь, есть пока.

– Спасибо, у меня есть! – уже из ванной комнаты отозвался Сергей.

Он поразился не только великолепию ванной комнаты особняка Лановских. Просторная, со вкусом подобранная мозаика облицовочных плиток, но самое главное – горячая вода! Самая настоящая горячая вода!!!

Сначала он даже отказался поверить своему ощущению, когда повернул ручку с показавшимся ему странным словом «гор». «Горячая!» – воскликнул он.

И он, несмотря на то что хотел ополоснуть только лицо, быстро скинул одежду и, забравшись в огромную ванну, в которой можно было вытянуться во весь рост, начал наполнять ее водой. До этого он единственный раз видел ванную комнату. Это было в Петрограде, когда он совершенно случайно попал на одну студенческую вечеринку. Владелец был из разорившихся дворян, и эта квартира – единственное, что осталось из их прежней роскоши. Увидев ее впервые, Сергей едва не спросил: для чего сделано такое огромное, неудобное для стирки корыто? В нем же невозможно стирать! Но кто-то из домашних сконфуженно заметил: «Вы уж извините, пожалуйста: вода – только холодная… Гришка-истопник напился в стельку и не растопил печь под баком… Вы уж ополоснитесь как-нибудь или мокрым полотенцем протритесь». Радушные, интеллигентные хозяева были уверены, что Сергей заглянул в ванную комнату не из любопытства, а чтобы умыться с улицы…

Странно устроен человек: появится что-либо новое, весьма удобное для жизни изобретение – начинается его охаивание, но проходит какое-то, часто не очень продолжительное, время, и те же самые люди начинают воспринимать эти изобретения как само собой разумеющееся, обычное, то есть свыкаются настолько, что даже начинают не замечать этого. Так и с ванной: тогда это было предметом роскоши и ванную комнату могли себе позволить только весьма обеспеченные люди, а кого сейчас удивишь ванной?..

Когда Сергей вдоволь намылся в ванной, Ванда была дома и быстро, но не суетливо накрывала на стол.

– А папа ушел по делам! – заявила она, едва Сергей появился на пороге гостиной.

– Надолго?

– На часок примерно. Велел не дожидаться его, ужинать…

– А вы… вы очень голодны?

– Нет, а что? – с хитринкой улыбнулась девушка.

– Я подумал, что, может, вы мне лучше город покажете? А к тому времени и Ян Маркович вернется…

– С большим удовольствием! – воскликнула Ванда и тут же, внимательно посмотрев на него, смущенно проговорила: – Вы не обидитесь, если я вас попрошу об одном одолжении?

– Не обижусь! – ответил Сергей, недоуменно пожав плечами. – О каком одолжении идет речь?

– А вы можете обещать, что выполните его, ни о чем не спрашивая?

– Хорошо, обещаю, если это в моих силах…

– Отлично! Ждите здесь, я сейчас! – Она быстро вышла из комнаты.

«Интересно, что за одолжение? Вероятно, куда-нибудь попросит сопровождать ее… Под любым предлогом этого необходимо избежать!» – решил Сергей, но все оказалось гораздо проще.

– Вот, пожалуйста, наденьте этот пиджак вместо вашего кожаного. – Ванда протянула ему добротно пошитый из хорошего сукна пиджак в тонкую Светлую полоску. – Я очень вас прошу. – Она умоляюще взглянула ему в глаза.

– Хорошо, я выполню вашу просьбу, но вы должны мне объяснить свой… – Он замялся, не желая обидеть ее, но не смог найти подходящей замены этому слову.

– Каприз, вы хотели сказать? Это не каприз, уверяю вас. Ну, хорошо! Городок у нас маленький, все или почти все – на виду… Все знают, что у меня есть брат, а вы даже чем-то похожи, по крайней мере ростом…

– Так это его пиджак! – догадался Сергей и рассмеялся. – Хорошо, побуду немного вашим братом. – Он решительно взялся снимать свой, но, взглянув на Ванду, покраснел.

– Я вас у входа подожду, – догадливо бросила она и вышла.

Переложив пистолет в новый пиджак, сунув туда же свой мандат, он аккуратно повесил кожанку на спинку стула. В прихожей остановился перед зеркалом и пригладил гребешком еще не совсем просохшие волосы. «Как все-таки одежда меняет человека! – мелькнуло у него. – Вылитый буржуй! Да, ладно!» – Махнув рукой, он вышел из дома…

Они долго шли молча по вечернему городу. После Москвы и Питера он казался Сергею маленьким, низеньким, малопривлекательным. Каких только стилей строительства нельзя было встретить в нем: строгая готическая остроконечность и экзотика ажурных восточных мотивов, богатое великолепие лепнины ампира и эклектические потуги местных купчишек, пытавшихся недостаток вкуса заполнить тугим кошельком. Сергей с явным Интересом смотрел по сторонам. Это не ускользнуло от внимания Ванды.

– Вероятно, после столицы все здесь кажется серым, захолустным?

– Вначале – да, – после некоторого замешательства произнес он. – Но сейчас я даже ощутил здесь уют и покой.

– Хотя мне и кажется, что вы сказали это из любезности, но мне приятно это слышать. – Посмотрев на Сергея, она тут же опустила глаза вниз. И они снова надолго замолчали.

Странное и непонятное беспокойство ощущал Сергей, шагая рядом с этой длинноногой, красивой девушкой. Это беспокойство волновало его, заставляя учащенно биться сердце. Словно почувствовав его состояние и не желая заострять на нем внимание, Ванда спросила:

– Сережа, расскажите мне о Москве… Что изменилось? Как люди? Мы так давно там не были… Где бывали, что смотрели?

Сергей еле заметно улыбнулся… Взять бы и рассказать этой смазливой барышне – Панков почему-то рассердился на нее – про то, как люди голодают в Москве, особенно дети, как не хватает дров, чтобы согреть дома. А может, рассказать ей об учебе на кремлевских курсах? Сергею вспомнился первый день занятий… Занятий, на которых они получили полное представление, что должен знать будущий красный командир: фортификацию, топографию, тактику, умение стрелять из различного оружия и многое другое. После обязательных занятий почти все курсанты выходили в кремлевский сад на гимнастику, а потом была спевка, потом обед и снова занятия в классах… И так почти каждый день, кроме воскресенья. Этот день, если ты не в наряде, – выходной. Этот день Сергей с удовольствием отдавал любимому делу – гулял по Москве. Просто гулял. Особенно любил Тверскую и Сухаревку. Чего только не было на Сухаревке! Там, если обладаешь денежным капиталом, можно было купить все, что твоей душе угодно. Эти прогулки помогали ему без особого труда преодолевать почти ежедневные походы на Ходынку, где проводились тактические учения, а это более двадцати верст от Кремля. Обычно возвращались его любимым маршрутом: по Тверской, Садовой, Садово-Кудринской, Поварской, Арбатской площади и Знаменке…

– Я слышала, что в Москве очень голодно, – словно прочитав его мысли, проговорила Ванда. – Хлеба нет…

– Если говорить откровенно, – Сергей тяжело вздохнул, – то… конечно, голодно. Хотя хлеб купить можно… на Сухаревке буханка хлеба стоит от сорока до ста рублей…

– Сто рублей за буханку хлеба?! – невольно воскликнула Ванда.

– У спекулянтов… Когда я уезжал, слышал, что приняты категорические и экстренные меры по регулярной доставке хлеба в Москву, – горячо стал оправдываться Сергей, словно это была его вина и именно он, Сергей Панков, повинен в отсутствии хлеба в Москве.

– А что сейчас идет в московских театрах? – явно желая сменить тему разговора, спросила Ванда. – Или они не функционируют? – Она так и произнесла, заглядывая ему прямо в глаза, – «не функционируют», и тут же несколько двусмысленно добавила: – Хотя что я спрашиваю: вам, вероятно, не до театров.

– Ну, почему же. – Сергей недовольно нахмурился, как бы раздумывая: разозлиться, обидеться или не заметить, и решил, что лучше последнее. – Конечно, я не могу подробно рассказать, что идет во всех московских театрах, но… Театры спокойно… функционируют. – Сергей все-таки не удержался, чтобы не усмехнуться на этом слове. – Идут пьесы Чехова, Горького, Достоевского… Кое-что мне удалось посмотреть. Говорю – «удалось» не из-за того, что было туго со временем, а в связи с трудностью попасть на спектакли: на некоторые, если не приобрел билеты заранее, попасть можно только по счастливой случайности.

– Все-все, – замахала девушка руками. – Вполне убедили… Убедили, хотя, откровенно говоря, я наслышана о другом.

– Да как же можно слушать всякую мерзость? – резко бросил он и тут же, желая смягчить свою грубость, поспешно добавил: – Вы же воспитанная и интеллигентная девушка…

И снова они замолчали: Ванда, несколько обиженная его тоном, деланно вышагивала несколько впереди Сергея, а он, досадуя на свою несдержанность, подыскивал слова, которые могли бы повернуть их общение на дружеский лад.

– Скажите, Ванда, где вы жили в Москве? – внезапно спросил он.

– Мы жили на Знаменке… Знаете такую улицу?

– Еще бы мне не знать эту улицу! – невольно воскликнул он. – Это одна из самых любимых моих улиц.

– А это мы сейчас проверим, – хитро улыбнулась Ванда. – Вопрос первый: откуда произошло название улицы?

– Это что-то вроде викторины? – усмехнулся в ответ Сергей.

– Что-то! – она выжидающе остановилась.

– Этот вопрос совсем не сложный: на углу Большого Знаменского переулка стоит церковь Знамения, в честь которой и названа сама улица.

– Хорошо… Вопрос второй: чем знаменита эта улица?

– Нечестно, – запротестовал Сергей. – Вопрос викторины должен быть конкретным, а не общим! Но я попытаюсь ответить. – Он задумался ненадолго, вспоминая своего московского знакомого старичка, который преподавал историю в гимназии. Потомственный учитель (однажды он проговорился о том, что его прапрадед учил еще Петра Великого), Никита Афанасьевич до самозабвения любил Москву и мог часами рассказывать о ее прошлом. И Сергей начал рассказывать все, что он слышал от Никиты Афанасьевича. Вначале его тон был несколько нравоучительным, но потом, увлекшись, он позабыл обо всем на свете: глаза его разгорелись, он стал даже размахивать руками: – Это одна из самых старых улиц Москвы. Несколько веков назад по ней пролегала торговая дорога из Великого Новгорода в Рязань, а позднее, когда Московский посад перехватил транзитную торговлю через Москву и сам стал торговать с окружающими городами, торговая дорога направилась от нынешней Арбатской площади по Воздвиженке. Постепенно улица стала заселяться знатью… Улица доходила до Арбатских ворот Белого города, которые стояли напротив церкви Тихона Амафунского. Улица сильно перестроилась после пожара 1812 года…

– А я жила недалеко от Александровского училища, – тихо проговорила Ванда, растерянная и удивленная не потоком информации, исторгаемой на нее, а Сергеем: она была совсем другого мнения об этом человеке, и вдруг…

– Александровское военное училище? – переспросил Сергей. – А вы знаете, что когда-то в здании этого училища бывал Пушкин? Да-да, Пушкин! – повторил он, перехватив ее недоверчивый взгляд. – Тогда здание принадлежало генералу Апраксину, и когда сгорел в 1812 году Государственный театр, его спектакли ставились на сцене Апраксина. После холеры 1830 года дом Апраксина купила казна и в нем разместили Сиротский приют – училище для детей умерших от холеры военных, потом там был Кадетский корпус и уже позднее – Александровское военное училище.

– Никак не могла подумать, что вы столько знаете про Москву!

– Просто мне повезло: я встретил человека, посвятившего всю свою жизнь прошлому Москвы.

Не сговариваясь, они повернули назад, к дому, и оставшийся путь проделали молча. Но это молчание не угнетало их, а наполняло какой-то необъяснимой нежностью друг к другу. Казалось, что между ними протянулась невидимая ниточка, настолько тонкая, что в любой момент могла порваться, и лишь обоюдное желание сберечь ее, не испытывать на прочность, а наоборот – ослабляя натяжение, – помогало сохранить ее невредимой… Они и за столом сидели задумчивые, молчаливые – изредка бросая друг на друга быстрый и еле заметный взгляд. Ян Маркович, как обычно, излишне говорливый, ничего не заметил, и, несмотря на внутреннее напряженное состояние, какое было у Ванды и Сергея, ужин закончился вполне спокойно…

Проснулся Сергей очень рано, едва первые лучи осеннего солнца коснулись крыш самых высоких городских строений. Стараясь не шуметь, Сергей оделся, переложил из пиджака в кожанку документы и браунинг. Улыбнулся, вспомнив, как Ян Маркович увидел его в пиджаке своего сына.

– Словно на тебя пошито было… – тяжело вздохнул и добавил: – Как-то он там… – но тут же оборвал себя на полуслове и, улыбнувшись через силу, заговорил о чем-то совсем постороннем.

Чтобы не шуметь, Сергей не стал разогревать чайник: налил себе холодной заварки и воды и вдруг на столе увидел (когда только Ванда успела приготовить и положить их сюда) бутерброды с сыром, аккуратно накрытые бумажной салфеткой. Бутербродов было три, и Сергей, запивая холодным чаем, съел один, а два завернул в салфетку и сунул в карман. Открывая входную дверь, Сергей с удивлением услышал еле заметный звон колокольчика.

«Странно, – подумал он. – Вчера никакого звона не было!» Очутившись на улице, Панков быстро взглянул на окна комнаты Яна Марковича, и ему показалось, что в одном из них промелькнуло лицо Лановского…

Когда Сергей вошел в кабинет, то тут же услышал голос комиссара:

– Панков! Зайди ко мне…

– Откуда вы узнали, что это именно я, а не Василий? – спросил Сергей, отвечая на рукопожатие Семенчука.

– Василь бы сразу ко мне заглянул, – как бы упрекая, улыбнулся комиссар.

– Я и не думал, что вы уже здесь. – Сергей замолчал, не зная, как воспринимать слова комиссара: как замечание, выраженное таким деликатным способом, или как шутку…

– Да шучу я, шучу! – рассмеялся Семенчук, заметив растерянность Панкова. – Что так рано? Спалось плохо на новом месте?

– Спал как убитый! – вздохнув не без облегчения, ответил Сергей. – Привык рано вставать… Один знакомый мой старичок говаривал: «Кто рано встает – тому и Боженька дает!»

– Это он верно подметил! – подхватил Семенчук.

– Ответьте мне, Федор… – Он замолчал, ожидая подсказки, но комиссар отмахнулся:

– Просто – Федор!

– Хорошо… Вы давно знаете Лановского?

– Не так чтобы очень, но порядком! А что?

– Да так… Странным он мне показался… – Сергей замолчал, подыскивая подходящее слово. – Скользкий, что ли…

– Скользкий, говоришь? Малоприятные наблюдения. – Федор покачал головой. – Есть факты?

– В общем, нет… просто впечатление… – Он вновь запнулся, не найдя сразу точного слова, и решил пояснить свое отношение: – С одной стороны – милый, даже обаятельный человек, а с другой – ловишь иногда себя на мысли, что Ян Маркович играет кого-то… Вот! – неожиданно воскликнул Сергей. – Вы играете в какую-нибудь игру? В шахматы, шашки?

– Допустим, – не понимая, к чему клонит Панков, ответил комиссар.

– Так вот, когда играешь с более сильным соперником, а он тебе поддается…

– Игра в поддавки?! Не знаю, не знаю… Думаю, ты ошибаешься! – Федор задумчиво взглянул в окно.

– Возможно. – Сергей пожал плечами. – Впрочем, и правда – ошибаюсь… – И тут же поправился: – Вероятно, ошибаюсь!

– Скорее всего… Его сам Строгое знает, а он-то видит людей насквозь! – Комиссар повторил слова, сказанные Василием. – Хорошо, оставим пока это… Тут вот какое дело, – проговорил Семенчук, и неожиданно, повнимательнее взглянув на Федора, Сергей подумал, что, вероятнее всего, комиссар еще не ложился сегодня: синяки под глазами, лицо осунулось, черты заострились… Но Панкову не удалось узнать о причинах, помешавших комиссару поспать: дверь в кабинет вдруг широко распахнулась, и, постучавшись уже в открытую дверь, к ним вошел плотный невысокий мужчина средних лет. На губах застыла улыбка, но глаза смотрели с тревогой.

– Что случилось, Дима? – вскочил из-за стола Федор.

– В принципе – ничего особенного, – ехидно усмехнулся вошедший, но тут же добавил: – Правда, если не считать такого маленького «пустячка», что в меня стреляли…

– Когда?

– Только что…

– Ну и? – нетерпеливо проговорил Семенчук.

– Все обошлось, как видишь… А ему… ему удалось скрыться. – Он скривил губы и вдруг, взглянув на Сергея, вздрогнул, а его рука дернулась к карману. Потом он посмотрел на комиссара, опомнился и неуверенно протянул Панкову руку. – Новенький, что ли? Из Москвы? Слышал! – Он совсем пришел в себя, но продолжал разглядывать Сергея. – Я – Строгав!

– Предгубисполкома? Тоже слышал. – Сергей, несколько сконфуженный бесцеремонным разглядыванием, натянуто улыбнулся.

– Вы извините меня, но… – Строгов сделал небольшую паузу. – У вас случайно братьев нет? Очень вы мне кого-то напоминаете. – Предгубисполкома пожал плечами.

– У меня были братья, и не один. – Лицо Сергея помрачнело. – Трое, и все погибли… на моих глазах.

– Простите, – спохватился Строгав, но, еще раз взглянув на Сергея, тихо, как бы про себя, добавил: – Сходство просто удивительное. – Он снова пожал плечами. – Ладно, пошел я… – У дверей он круто развернулся. – Чуть не забыл… Я ведь почему сам пришел к тебе, Федор… Звонил-звонил, а телефон молчит…

Семенчук поднял трубку.

– Нет-нет, спасибо, не надо, – сказал он в трубку. – Телефон работает.

– Ну и прекрасно, значит, повреждение временным было и уже исправили… Ты послал бы пару-тройку своих ребят на вокзал: в ночь подежурить… Состав важный прибыл, а отправить смогут только к утру. – Строгов тяжело вздохнул. – Паровозов свободных нет, а этот необходимо подремонтировать… Как бы за ночь чего не вышло! Ну, пока! – Бросив на Сергея взгляд, он тут же вышел.

– Соедини-ка меня, милая, с начальником станции. – Чувствовалось, что Федор недоволен. – А ты еще раз позвони… Яков Силыч? Это Семенчук с тобой говорит… Узнал, говоришь? Это хорошо, здравствуй! Скажи-ка ты, мой дорогой товарищ, у тебя что, своей охраны не хватает, что ли?.. Строгав тебя не так понял? А ты меня сейчас правильно понял?.. Так что же ты, сукин сын, Строгову жалуешься? Не жалуешься? Все у тебя нормально и всех хватает?.. Ну и отлично! Ими и обойдись! Ясно?! У меня все! – Комиссар зло бросил трубку на аппарат, который обиженно звякнул. – Все время людей клянчит… Толковый мужик! – неожиданно заключил Федор и, заметив недоуменный взгляд Сергея, пояснил: – Он же не для себя, для дела требует. О своем участке беспокоится… Это, правда, не совсем хорошо, но на станции порядок навел. – Семенчук нахмурился. – Впрочем, почему это не хорошо? Если бы каждый человек навел на своем участке нормальный порядок и выполнял все, что от него требуется, то везде бы восстановился полный порядок! – Он задумался и вдруг вскипел: – Зашевелились, сволочи! Стервятники, почуяли возможность поживиться, закружились… Судя по тому, что начали действовать нагло и организованно – это не случайные вылазки… Руководит ими кто-то. – Прищурившись, он решительно произнес: – В город выходить только по двое. Это – приказ! – добавил Федор строго, хотя Сергей и не пытался возражать. – Быть предельно внимательными и осторожными: эта сволочь может пойти на любую провокацию. – Быстро встав из-за стола, он приоткрыл дверь и зычно крикнул: – Шевчук! Зайди ко мне! – И когда появился худосочный, с узловатыми, крестьянскими руками высокий парень, приказал: – Ты, Шевчук, вот что: возьми Селезнева и, как стемнеет, к Строгову, на квартиру, а до этого возле губисполкома побудьте… Поохраняйте его, пока я не отменю это распоряжение! Только прошу тебя, Шевчук, поаккуратнее, пожалуйста, а то обидеться может.

– Есть, товарищ комиссар, спытаю! – бросил Шевчук и тут же скрылся за дверями.

– А ты, Панков, возьми под контроль местный рынок, присмотрись там, прислушайся.

– А можно, товарищ комиссар, я с Василием буду на пару?

– Не возражаю, – помедлив немного, ответил Федор. – Только не ходите вы вместе, бок о бок: его каждая собака в городе знает… И еще… – Семенчук склонился за столом и вытащил оттуда небольшой, но увесистый сверток. – Тут я тебе пиджак принес… Сына моего пиджак-то… – Голос его как-то дрогнул, осип. – Ему-то он уже без надобности, – прибавил Федор тихо и отвернулся к окну, чтобы скрыть непрошеные слезы. Справившись с минутной слабостью, Семенчук повернулся к растерявшемуся Сергею и постарался улыбнуться. – Я что говорю – взглянешь на твой кожан и сразу видишь: чекист вышагивает!

– Спасибо вам… Мне все ясно! – Панков взял со стола сверток и еще раз добавил: – Спасибо… Разрешите идти?

– Иди, Панков, иди… – комиссар махнул рукой.