Текст книги "Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г."

Автор книги: Виктор Курильский

Соавторы: Светлана Бондаренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 42 страниц)

В краткой речи я их всех обложил и несомненно забил чистой логикой. Это было нетрудно. Я просто спрашивал: что вы можете предложить Румате? И бил по пунктам (хорошо мы с тобой все разработали – молодцы!). Очень скоро объявилось знаменитое шевеление пальцами, туманные рассуждения о рациональном и эмоциональном, потом Рохлин, который благоразумно помалкивал после того, как я доказал ему, что Румата не толстовец, сказал, что все мы обалдели и заседание надо продолжить уже в рабочем порядке. Продолжать будем, вероятно, сразу после праздников, я тебе все отпишу.

В общем, все еще впереди. Будет еще много худсоветов. Не в худсоветах дело. Дело в редакции, а она за нас. Я их хорошо понимаю: они хотят, чтобы фильм получился оптимистический, и я с ними полностью согласен.

Теория сводится на мой взгляд к следующему: фильм задает вопрос – что должен делать человек в безвыходном положении? И отвечает на него: ДУМАТЬ и ПОСТУПАТЬ, КАК ВЕЛИТ СОВЕСТЬ. Со второй частью все они согласны, а вот о первой части (ДУМАТЬ) как всегда забывают. Нам нужно доказать им, что это самое важное.

В общем, впечатление у меня осталось неплохое, хотя, честно говоря, я ожидал, что все будет более формально и, следовательно, просто. Нам еще, видимо, придется над этим сценарием посидеть. Даром деньги они платить не собираются.

Теперь о деньгах. Правильно ли я понял, что за ДР мы получили ВСЮ положенную сумму, а за том – только 60 % всей положенной суммы? Ответь.

В апреле будем писать, как мне кажется, ВНМ и разрабатывать окончательный план ГЛ.

Маму устроить на март не удалось – нет мест. В апреле м. б. будут, тогда отправим ее на ту половину месяца, когда тебя не будет. Иначе она не согласна.

Целую, жму, твой [подпись]

P. S. Поздравь с праздником: Екатерину Евгеньевну, Ленку и всех прочих девочек, девушек и женщин.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 10 МАРТА 1966, Л. – М.

Дорогой Арк!

Вчера состоялась очередная встреча в Ленфильме. Присутствовали: Рохлин, Алла, Аронов (см. пред. письмо) и какой-то напросившийся послушать тихий молчел. Говорили непрерывно – не поверишь! – четыре часа. Было очень живо и демократично, орали, пенились, завалили нас предложениями. Все эти предложения я вчера вечерком суммировал и поделил на ТРУДНЫЕ и НЕОЧЕНЬТРУДНЫЕ.

ТРУДНЫЕ (т. е. такие, с которыми я один никак не справлюсь – нужен твой совет и твои варианты):

1. Как-то подать социальный разрез общества – мельком, вторым планом, но чтобы были в фильме люди, которые сеют, жнут, куют и которым вся эта политическая возня до лампочки и только мешает заниматься необходимыми делами. (Трактирщика недостаточно – он выступает как активная сила.)

2. Дать Кире роль, заставить зрителя полюбить ее, сделать так, чтобы понятно было, почему для Руматы она – самое дорогое. Хоть одну сцену!

3. Король получился совершенно шварцевский, банальный, обсосанный король. Неужели такие сказочные пародисты, как мы, не способны дать оригинальный свежий образ, хотя бы за счет особого ритуала приема в опочивальне (в частности предлагалось – король принимает в клетке, защищенный от покушений).

4. Нельзя ли переделать начало так, чтобы Румата выступил сразу как активная фигура – что-то вроде книжного варианта со спасением.

Пожалуйста, подумай над этим, предложи что-нибудь, напиши какие-либо варианты – не очень торопясь, но и не слишком медля.

НЕОЧЕНЬТРУДНЫЕ (т. е. такие, с которыми я в принципе мог бы справиться и сам. Сообщаю тебе свои предложения на предмет придумывания тобою чего-нибудь получше):

1. Дать оптимистическую перспективу, чтобы не звучала в фильме безнадежность: сделать, мол, ничего нельзя, как ни рыпайтесь. (Я предложил, и они приняли следующую трактовку: трагедия Руматы в том, что он не способен ОДИН и НЕМЕДЛЕННО изменить историю, но в принципе изменить историю можно – только надо еще пару десятков лет изучать и обдумывать как. Практически: вставить соответствующие реплики во второй диалог Руматы с Кондором.)

2. Овеществить Будаха, дать конкретнее зрителю понять, что Будах, скажем, Леонардо – художник, астроном, лекарь, скульптор. Предлагается, чтобы Румата перебирал дома: книги Будаха, картины Будаха, глобус Будаха и т. д.

3. Устранить все задержки сюжета: размышления и сны Руматы: размышления о Рэбе, рассуждения на дежурстве в ночь переворота и т. д. (Я думаю, надо это сделать – действительно неуклюже все выглядит и снижает и без того замедленный темп.)

4. Обязательно дать понять, что Румата заподозривает Лжебудаха, иначе слишком велико разочарование зрителя: ради такого мозгляка огород городят! (Это довольно просто сделать и в опочивальне и позже – у брата Абы, где Румата скажет: «Но мне нужен НАСТОЯЩИЙ Будах, а не тот мозгляк, которого вы подсунули королю».)

5. Ввести новую сцену в трактире: разговор в подполе с оборванцами о Будахе. Выгода: Румата действует; Румате есть зачем идти в трактир; особенно весомым становится признание Пампы насчет Будаха. (Ну, тут все готово – надо просто сократить и всунуть из романа.)

6. Разные мелочи, не представляющие ни трудности, ни интереса – уточнения.

На прощанье Рохлин сказал мне: «Главное сделать так, чтобы первая сюжетная линия – поиски Будаха – была по возможности более динамичной и естественно уравновешивала бы вторую – философскую, сплошь на диалогах линию метаний Руматы ближе к концу».

Да, и еще просили, чтобы Рэба был зарублен. Думаю, надо им его дать: пусть валяется среди трупов в конце.

Таким вот образом. Жду твоих комментариев и советов, а сам на черновичке начну кое-что уже маракать.

Жму, целую, твой [подпись]

P. S. Написал Меерову рекомендацию в Союз. Трудно было. Подписался за тебя.

P. P. S. Привет Ленке и всем.

После состоявшегося обсуждения киностудия присылает Авторам и официальный документ.

ИЗ АРХИВА. РЕДАКЦИОННОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПО ПЕРВОМУ ВАРИАНТУ СЦЕНАРИЯ ТББ

Авторам сценария «Трудно быть богом»

Б. Н. и А. Н. СТРУГАЦКИМ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

По варианту сценария,

представленного 3-му творческому объединению

8 февраля 1966 г.

Уважаемые Борис Натанович и Аркадий Натанович!

Сценарий, представленный Вами объединению, был обсужден в редакционном порядке в вашем присутствии и с вашим участием. Стало быть, вы полностью в курсе наших впечатлений и здесь, в заключении, остается лишь зафиксировать основные мотивы этого разговора.

На наш взгляд, в представленном варианте проступили основные контуры замышленного сценария: приключенческого, заключающего в себе серьезную и значительную тему, сценария с интеллектуальным героем, острым сюжетом и развитым юмором. Все эти элементы существуют в сценарии, некоторые из них выразились с особенной ясностью в удачно сделанных эпизодах – содержательных, драматургичных, экранных. Всё это слагает обнадеживающее впечатление и позволяет считать вашу работу серьезной и перспективной.

Между тем, ее нельзя еще принять как завершенную. Те элементы, о которых сказано выше, пока еще скорее сосуществуют, нежели соединяются в единую и целостную пластическую ткань вещи. Композиционный порядок сценария пока еще прочитывается как некая временная последовательность, вполне возможная, однако, не продиктованная драматургической обязательностью и неизбежностью. В построении есть логика, но ему недостает самодвижения.

Очевидно, завязка романа вернее той, которая предпринята в сценарии. Видимо, надо начинать с частного и конкретного, т. е. с темы Будаха, с тем, чтобы через это силой заданной необходимости втянуться в более сложные и значащие отношения. Завязка не должна намекать на результат, иначе вы лишаете себя драматургической перспективы, впадаете в повторение, теряете структуру действия, снимаете его непредвзятость и перворожденность.

И наоборот – сказав в экспозиции лишнее, вы, наряду с этим, лишили нас необходимой информации. Кто эти люди? Где они? Какова их задача? Каковы границы, которые определены дисциплиной их положения? Надолго ли они здесь? Что и как связывает их с Землей? В чем они повинны, в чем свободны? Всё это – вопросы, которые неизбежно возникают. Вы предлагаете нам фантастические обстоятельства. И мы с полной ясностью должны быть информированы об условиях необычной игры. Наш зрительский или жизненный опыт ничего нам не подскажет, как это бывает в области реальных, относительно обжитых обстоятельств и отношений. Здесь все надо сказать и пояснить.

Думается, что в итоговой части надо искать той же ясности вывода, не бояться суммировать тему вещи в открытом определении. Это не всегда бывает хорошо, здесь, в сценарии философского свойства, это представляется подходящим и нужным.

Следует также подумать над тем, чтобы избежать чисто иллюстративного элемента. Размышления героя в основном хороши и должны войти в сценарий. Но они ставят нас перед проблемой такого экранного решения, которое сочетало бы их с органичным и действенным изобразительным рядом. Вы предприняли близлежащее, наиболее элементарное и, скажем прямо, неудовлетворительное решение.

Надо подумать и о том, что единственный женский образ сценария пока еще недоразвит. Кира существует в сценарии, она занимает пока чисто обстоятельственное место. Драматургические «приличия» требуют найти ей собственное стремление, дать ей пусть небольшую, но собственную роль.

Таковы, в общих чертах, наши пожелания к дальнейшей работе над сценарием.

Представленную Вами рукопись мы принимаем в качестве первого варианта сценария. Для выполнения той работы, которая вытекает из нашего заключения, мы предлагаем вам срок до 15 апреля 1966 г.

Желаем Вам всего наилучшего.

Главный редактор 3-го творческого объединения

Я. Н. Рохлин

Редактор А. В. Михайлова

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 13 МАРТА 1966, М. – Л.

Дорогой Боб!

Вчера получил от тебя сразу два письма – от 6-го и от 10-го. А я-то клял тебя и ругал тебя, что не пишешь, а тут еще мама написала, что тебя привлекли в Пулково в связи со сломанной кибернетикой тамошней и т. д. Ну ладно, в общем, почта виновата.

По существу. Деньги: ты получил ВСЕ деньги за ДР и 60 процентов за наш том. Кстати, наш том уже в верстке. Севка написал на мой взгляд очень неплохое послесловие.

Кино: в общем, я ожидал от расширенного худсовета гораздо худшего. Все идет как надо, а то у меня уже дурные предчувствия начали появляться, больно уж легко все началось. Итак:

1. Социальный разрез общества. Единственное, что мне приходит в голову – у нас там есть четыре или пять сцен, где главную роль играет трактирщик. Одновременно во все эти сцены ввести изможденного ремесленника в фартуке и с чем-нибудь железным. В одной сцене он уже есть – это где его трактирщик бьет. Дать его и в остальных, вплоть до того, что в последней сцене его ведут на одной веревке с трактирщиком. Кроме того, на полях, по которым проезжает Румата, можно дать крестьянских баб, которые вяжут какие-нибудь снопы и удирают при его приближении: время-де опасное. И отчаявшегося мужика с вилами, который едва не бросается на Румату, но его удерживают плачущие жены и дети.

2. Предлагаю убрать пролог совсем, чтобы не раскрывать заранее карты, и в эпилоге показать как разрубленного пополам дона Рэбу, так и – когда Румата открывает глаза – прекрасное лицо девушки-землянки, члена спасательной экспедиции, некий символ великой и могучей Земли.

3. В беседе с Кондором через нуль-пространство ввести вот что. Пусть Кондор, мучаясь и сомневаясь, нерешительно – как начальник разведчиков – дает Румате от лица Земли разрешение пролить кровь, если Румата сможет, конечно; сделать так, что Кондор понимает, в каком г… оказался Румата: не убить – значит перестать быть человеком по совести, убить – значит перестать быть человеком по воспитанию.

4. Кире давать роль я не стал бы добавочно. И так можно трактовать, будто Румата взялся за оружие из-за того, что убили любовницу.

5. Что до короля, то не знаю, право. Король, на мой взгляд, и нужен самый банальный, к какому зритель уже привык. Незачем останавливать на нем особое внимание. Банальность короля должна оттенять небанальность дона Рэбы.

6. Переделать первую сцену так, чтобы Румата выступил активно, по-моему, нельзя. Это сразу разрушит образ затаившегося разведчика. Или если уж переделывать, то сделать строго по книге. На это я пошел бы. И это было бы нетрудно.

7. Вставить оптимистические реплики в разговор с Кондором – благословляю. Можно и Будаха сделать энциклопедистом, это неплохо. Снять сюжетные задержки, конечно, можно, но я бы оставил все-таки сон Руматы, где он с Кирой на Земле, и картины будущего, когда он Кире рассказывает про Ленинград. Вообще, конечно, и без объяснений будет понятно, что к чему. Заподозрение Руматы о Будахе – мысль хорошая. Проверни. Сцену в трактире, с Вагой, поскольку место у нас освобождается, дать можно.

8. Мне трудновато ориентироваться без текста сценария, но я полагаю, что перечисленного будет достаточно для дела.

Ну вот, братик, всё это ложится, естественно, на тебя. Ты уж поднажми. Я же буду с нетерпением ждать последнего варианта и молиться о твоих успехах.

У нас тут дела всякие. Много скверного, Жемайтису вкатили выговор за ХВВ, «Душу мира» и «Уравнение с Бледного Нептуна». В «Комс. Правде» за 12 марта есть обглаженное сообщение о соответствующем постановлении, Кажется, впрочем, на этом эпопея ХВВ и кончается. Беда с этими кое-какерами. Ай да Казанцев. До чего прохвост, а?

Ну всё.

Целую, жму, пиши скорее, твой Арк.

Поцелуй Адку, поцелуй маму.

15 марта в ленинградской газете «Смена» публикуется статья с подзаголовком «О книгах братьев Стругацких».

КУКЛИН Л. ФАНТАСТИКА И ФИЛОСОФИЯ

Хочу признаться сразу: любимые книги в моей библиотеке – тома из серии «Приключения, путешествия, фантастика». Здесь рядом с документальными очерками о путешествиях стоят книги неудержимой фантазии: Рэй Брэдбери и Станислав Лем, Айзек Азимов и Иван Ефремов. А самая моя любимая, более всего взволновавшая меня за последнее время книга – это повесть «Далекая Радуга» Аркадия и Бориса Стругацких.

Далекая Радуга – это планета. Наше Солнце видно с нее как крохотная звездочка. Да, Радуга очень далека от Земли, той обжитой, зеленой Земли, на которой люди давно и прочно счастливы в наступившую Эпоху Всеобщего Разума. Но на Радуге живут новые земляне – любопытные и неукротимые в своем риске и поиске люди. Экспериментаторы. Физики. Мыслители. Разведчики и пролагатели новых путей в науке.

И вот на далекой Радуге происходит трагедия: поставленный физиками в масштабе всей планеты рискованный опыт дает неожиданный и не поддающийся управлению результат. Возникает Волна вырожденной материи, которая со страшной скоростью движется по планете, уничтожая на ней все живое. Люди вынуждены отступить перед делом собственных рук. И выхода нет…

Страшно, конечно. Но все происходящее – это высокая трагедия человечества на вечном пути к познанию. И в огне этой трагедии, очищаясь от всего случайного, от бытовых жизненных мелочей, от шелухи повседневности, проверяется и предстает перед нами великий характер человека будущего.

Каков он, этот человек будущего?

Вот как говорят о самом главном за три часа до трагической гибели два человека: ученый-физик и командир звездолета. Ученый:

– Самое ценное на Радуге – это наш труд. Мы отдали науке всю жизнь, всю любовь и все лучшее, что есть у нас. И то, что мы создали, принадлежит уже не нам.

Капитан звездолета:

– Самое ценное, что у нас есть, – это будущее. Наше будущее – это дети. И нужно быть справедливыми. Жизнь прекрасна, и мы все уже знаем это. А дети еще этого не знают.

– Вот и всё, – сказал кто-то в толпе. – И правильно…

И писатели показывают нам массовый, коллективный подвиг, подвиг перед лицом смерти во имя жизни, величие человеческого духа. Люди с далекой Радуги спасают детей и данные научных исследований, отправляя их на Землю на единственном небольшом звездолете. Ведь звездолет не может взять всех… И капитан его отказывается от своего места – ради детей…

То, за что в наши дни удостаивают звания Героя, – проявление высшего героизма лучших из людей, – тогда станет общечеловеческой нормой. Вот какая мысль, на мой взгляд, главная и этой книге.

Потрясает финальная сцена повести: семеро молодых и сильных звездолетчиков-испытателей уходят в свой последний путь: они вступают в море, неся на плечах своего друга, слепого, с лицом, обмотанным бинтами. «Слепой, закинув голову, играл на банджо, и все пели:

 
…Ты, не склоняя головы,
Смотрела в прорезь синевы
И продолжала путь…
 

Они, не оглядываясь, вошли с песней в воду по пояс, по грудь, а затем – поплыли, держа на спинах слепого товарища, вслед за заходящим солнцем…»

Конечно, повесть «Далекая Радуга» – повесть фантастическая. Но не в этом ее главная притягательная сила. Фантастическое для братьев Стругацких – только повод для широких философских обобщений. О людях, не склоняющих головы, – вот о чем написана эта повесть.

Я мог бы много говорить о многих любимых мною книгах Стругацких. Да любимых не только мною: достаточно сказать, что их книги переведены на 16 языков мира. Вот они: «Страна багровых туч» и «Путь на Амальтею», «Шесть спичек» и «Стажеры», «Хищные вещи века» и «Понедельник начинается в субботу».

Но лучше всего, конечно, о себе расскажут вам сами эти книги.

А сегодня мне хочется непременно сказать о последней работе братьев Стругацких.

– Знаете ли вы, что такое «НИИЧАВО»?..

– Что такое «Изнакурнож», памятник соловецкой старины?..

– Что такое «умклайдет электронного уровня» и какое отношение он имеет к так называемой волшебной палочке?..

– Можете ли вы ответить, если серьезно подумаете, на такой, далеко не простой вопрос: что удивительнее – говорящая Щука из русских сказок или современный транзисторный приемник?..

Обо всем этом вы узнаете, если прочтете повесть Стругацких «Понедельник начинается в субботу».

Довольно трудно определить жанр этой повести. Сами авторы лукаво назвали ее «Сказкой для научных работников младшего возраста».

Это остроумная, изящная по форме и, я бы сказал, бесконечно щедрая на выдумку повесть. В ней рассказывается о приключениях Александра Привалова, тридцать восьмого года рождения, путешествующего на «Москвиче», взятом напрокат, и попадающего в самые невероятные сказочные переплеты.

Говорящий кот, люди, проходящие сквозь стены, и огнедышащий дракон, которого везет современный грузовик на полигон для экспериментов, – это еще далеко не самое удивительное, с чем сталкиваетесь вы в этой повести.

– Снимите с глаз черные очки недоверия! – словно говорят нам авторы. – Без веры в чудо человек не может творить чудеса!

И если вы поверите в это, то и к вам вместе с мокрой мелочью, полученной от продавщицы газированной воды, в руки может попасть знаменитый сказочный неразменный пятак. Но не просто пятак, а выражаясь точнее – действующая модель неразменного пятака образца ГОСТ 718—62…

Самым ошеломительным образом в «Понедельнике…» соединяются реальнейшие бытовые обстоятельства с невероятнейшими сказочными положениями…

– Человек или волшебник? – сквозь улыбку словно спрашивают нас авторы. Ведь это зависит от точки зрения… Если человек может всё – разве он не волшебник?..

И опять на этот раз сквозь веселую, непринужденную ткань повествования проступает серьезная и большая мысль – о всемогуществе человеческого разума, о безграничности человеческого познания…

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 18 МАРТА 1966, Л. – М.

Дорогой Арк!

1. Я, кажется, закончил возню со сценарием. Доделки свелись, главным образом, к безжалостному выкидыванию рассуждений и размышлений Руматы. Сейчас осталось только одно его размышление – в опочивальне. Это мне выбрасывать совсем не хочется, это информационно. Кроме того, я ввел еще две маленькие сцены с Кирой у Руматы в кабинете, где Кира рассматривает карту работы Будаха, а также читает абзац из романа про принца и варварку. Потом приходит Пампа, Румата увлекает его в трактир, а в трактире у Руматы свидание с доном Тапиром, в смысле – Рипатом, насчет Будаха. Тот же Рипат на другой день после того, как король всех выпирает, говорит Румате, что это не Будах и что это – страшная тайна. Соответственно несколько иначе кончается разговор брата Абы и Руматы. Ну, там есть еще маленькие доделки в беседе Руматы и Кондора через 0-пространство. Я решил не переделывать: 1. Начало. 2. Образ Короля. 3. Образ Киры. Над социальным разрезом общества я еще пару дней подумаю, но это конечно бредятина, чистая формальность. Отнесу им рукопись вероятно 19–20.

2. Получил письмо из «Международной книги». В связи с выходом в свет в Японии сборника советской н.-ф. просят выслать биографию и фотопортрет. Я написал, что фотопортрет дашь ты, и изобразил им биографию. Но в общем-то ничего не понял: о каком сборнике идет речь? О японском или нашем для Японии?

3. В ленинградской «Смене» (орган обкома ВЛКСМ) от 15.03 опубликована статья «Фантастика и философия» (О книгах бр. Стругацких). Очень хвалебная статья-пустышка, по сути – рекламная статья: читайте, мол, не пожалеете. Автор – Лев Куклин, ленинградский поэт, большой наш поклонник. Я его немножко знаю, но гораздо меньше, чем следовало бы, чтобы ожидать такой статьи. Приятно. И приятно, что это – в то же время, когда и долбеж в ЦК. Некий сбой налаженной машины. Правда, у меня осталось ощущение, что статья сокращена и что в редакции что-то слышали об ошибках братьев, но что это за ошибки – не разобрались. Во всяком случае в перечислении наших произведений отсутствует ТББ, но присутствует ХВВ – надо полагать: недослышали, что к чему.

4. Случайно встретился в писдомовской пивной с Урбаном. <…> Из его бормотания я понял, в частности, что ХВВ ему понравилась и он написал рецензию в «Вечерку», однако там не приняли, хотя сами заказывали.

5. Спасибо тебе за статьи Нуделя и Лема. Лема статья небезлюбопытна. Теперь я понимаю, почему у него всегда такое рыхлое многословное начало (это он разгоняется, пишет, что в голову взбредет) и такой вялый необязательный конец. А что касается статьи Нуделя, то я как с первой трети ее начал хихикать, так хихикал до самого конца, хотя хихикание становилось все печальнее. Ты мне дай его адрес, я напишу ему поздравление. Очень оригинальная статья. Резюмировать ее можно так: бр. Стругацкие – молодцы ребята, ставят важные проблемы и пишут интересные книги, ни одна из которых им не удалась. Надо тебе сказать, что в общем-то я с ним согласен, так оно и есть, но он-то, по-моему, совсем не это хотел сказать. И очень там любопытные чьи-то пометки карандашом. Чьи, не знаешь?

6. Давай-ка уточним время твоего приезда, а то я что-то перестал понимать. Вроде бы договаривались мы на первую половину апреля, а тут приезжает Дмитревский и говорит, что ты будешь во второй. Изложи свои соображения.

7. Насчет чего Нудель абсолютно прав, так это что все наши герои – романтические герои. Герой должен срать, думать о том, что волосы вот у него секутся (в паху), баба хорошая прошла, ухватить бы ее за пару мест и т. д. И видишь ли, братец, если мы хотим делать настоящую лит-ру, нам придется к этому прийти. Как в свое время мы поняли, что никогда не сделаем настоящей лит-ры, если замысел будем начинать с технической проблемы, так нам предстоит понять и прочувствовать, что герой настоящей вещи должен пахнуть, совокупляться, вкусно жрать, видеть сны с поллюциями и т. д. В общем-то мы это понемножку начали в ЗПвГ, но в дальнейшем все эти тенденции придется усилить.

8. Да! Читал нашим ребятам ЗПвГ. Ребята обалдели. Общее мнение было: совсем свихнулись наши писатели + это, конечно, первая их настоящая книга. Вообще говорили много и интересно. Но вот что ясно: идеи, что лес = будущее, все-таки никто не понимает, надо уточнять; разговор машин плох – единогласное мнение всех от Манина до Копылова – придется нам его, вероятно, выбросить, потому что переделывать его невозможно.

Ну, жду ответа, жму, твой [подпись]

P. S. Поцелуй Ленку. Передай приветы:

a) Юлику Кагарлицкому, которого я немедленно полюбил на всю жизнь.

b) Шурке Миреру, о котором даже Гор сказал: очень, очень умный молодой человек. Очень.

c) Ариадне, которая сама была на себя не похожа на этом симпозиуме: такая добрая, ласковая, всепрощающая. В первый раз я такое видел.

Статья Рафаила Нудельмана, так печально позабавившая БНа, сохранилась. Из-за ее большого объема (2,5 авторских листа – половина ПКБ!) приведем лишь некоторые ее выводы.

ИЗ АРХИВА. НУДЕЛЬМАН Р. ФАНТАСТИКА И СОВРЕМЕННОСТЬ

<…>

Здесь мы хотели бы более подробно, чем обычно, поговорить о творчестве Стругацких. За 8 лет Стругацкие опубликовали 10 книг; о них много – и порознь – писали, то хваля, то ругая; но что представляют собой эти 10 книг, взятые вместе? И что они дают для понимания фантастики?

Я предлагаю (тем, кому это интересно) как бы заново перечитать эти 10 книг, одну за другой. Отдав в свое время должное их увлекательности, богатству воображения и выразительности деталей, давайте теперь – остынув от первого впечатления – попытаемся проследить внутренний ход мысли, невидимые связи, тянущиеся от одной книги к другой. Попытаемся проникнуть из мира явлений в мир сущностей.

Интересная вещь! За внешним своеволием, кажущейся случайностью, калейдоскопичностью сюжетов, тем, за скачками хронологии у Стругацких скрывается невероятно логическая, почти рационалистически развивающаяся система.

Это отличает их от большинства других фантастов. Идейная, тематическая и даже хронологическая связанность отдельных книг Стругацких значительно сильнее, чем, например, у Лема или Ефремова; только у Брэдбери за каждым рассказом так отчетливо ощущается присутствие единого «второго мира».

Это нельзя оценивать как достоинство или недостаток; это – особенность творчества, с которой нужно считаться. Тем более случайными и поверхностными могут оказаться наши суждения, если мы будет оценивать отдельные книги Стругацких или даже отдельные моменты этих книг.

<…>

Но присмотримся внимательнее. Вам ничего не напоминает исходная ситуация? Три опытных, бывалых героя, один – благородно-сдержанный, другой – простоватый и неловкий, третий – утонченный и изящный; и новичок, затесавшийся в их компанию и вскоре ставший главным среди равных… Это ведь почти Дюма! Атос, Портос, Арамис и… Быков. Именно так переплелись традиция и новизна в первой книге Стругацких. Фантасты везде чуть-чуть сдвигают акценты, чуть-чуть переосмысляют традицию, но в этом «чуть-чуть» – главное.

Композиция повести проста: подготовка к полету, полет, пребывание на Венере, никаких вторых планов, перемещений во времени и прочих усложнений. Но первая, «земная», часть повести явно господствует над остальными по степени авторского интереса. Почему?

Герои расставлены по традиции: Быков – тот самый простак, который необходим, чтобы слушать в подходящий момент лекции на научно-популярные темы. Но по мере развертывания событий он явно перерастает эту роль, он меняется, и к этому изменению приковано главное внимание Стругацких. Почему?

Даже выбор маршрута, даже неизбежные приключения – всё говорит о традиции и в то же время выпирает из нее. Только, казалось бы, завязалось во время полета загадочное сплетение событий, как тут же оно безжалостно и насмешливо обрубается самым прозаическим объяснением. Зачем?

Всё говорит о том, что традиция использована полемически, что сквозь старую форму космического романа пытается пробиться какое-то новое, непривычное содержание.

<…>

На каждом историческом повороте заново ставятся «вечные проблемы». Так случилось и на сей раз. Но новый подход к проблемам диктует и новый стиль. Поле зрения писателя нарочито сужается, появляется подчеркнутая будничность, боязнь высоких фраз, внимание к «земному», к детали, мелочи, интерес к нравственным механизмам человеческого поведения. Пафос в подтексте и будничная, иронически окрашенная простота на поверхности – между ними, как между полюсами, возникает сюжетное напряжение. И само действие движется теперь не от приключения к приключению, а взрывчато, неожиданно, трагедийно – и именно в этих местах контакта внешнего с подспудным пафос, героизм прорывается на поверхность, оттесняя иронию.

<…>

Именно поэтому в центре их мира стоит «простой» человек – инженер Быков. И главное их внимание привлекают не сами приключения Быкова, а то, каким он в них становится. Стругацкие пытаются использовать форму приключенческого, космического романа для повествования о становлении человеческого характера.

Тем самым в их рассказ о будущем органически входят представления, размышления, порожденные современностью. Человек в фантастике Стругацких становится мостиком, переброшенным из настоящего в будущее; именно через него течет навстречу нам река времени.

Это обстоятельство мне хотелось бы подчеркнуть. Фантастика у Стругацких (и здесь, и позже) не превращается в аллегорическую литературу и в то же время не порывает с той действительностью, в которой мы реально существуем; не теряя своего особого интереса как литература о будущем, она приобретает общечеловеческий интерес как литература о настоящем.

Еще одно замечание о членении композиции. Теперь, мне кажется, можно уже утверждать, что оно выражает последовательные витки спирали авторской мысли. Это в высшей степени характерно для книг Стругацких. Многие писатели-фантасты мыслят «сюжетно», т. е. развитие сюжета со всеми его отступлениями, возвращениями и переплетениями соответствует развертыванию основного конфликта. У Стругацких сюжет, как правило, прост, почти прямолинеен. Они художественно мыслят целыми частями книги, кусками композиции, пытаясь заложить в каждый такой кусок единую «тему» (пользуясь музыкальным термином), один из тезисов своей мысли.

Таковы две темы и соответственно две части «Далекой Радуги» их «Попытки к бегству»: безмятежно-солнечная и трагедийно-страстная. Кроме тех мыслей, которые раскрываются развитием событий, само это композиционное строение несет дополнительную мысль, находящуюся на грани музыкального ощущения – мысль о скрытой сложности и противоречивости жизни…

<…>

Схема Дюма, которую Стругацкие использовали для первой книги, также сыграла свою роль. Она по инерции увлекала их мысль по своим колдобинам. Каюсь: я подозреваю, что Стругацкие не просто спародировали Дюма, но в чем-то всерьез поддались очарованию его схемы и соблазну ее неисчерпаемых возможностей продолжения. Тот искренний восторг, с которым они живописуют своих космических мушкетеров в следующих книгах серии («Путь на Амальтею», «Стажеры»), любуются их эффектными позами и фразами, выдает их юношескую влюбленность во внешний блеск мушкетерской романтики. Но кто знает – может быть, без этой зоркости влюбленного мы не имели бы тех великолепных, сочных деталей, тех живых мелочей и подробностей несуществующего быта, благодаря которым он становится почти реальным, а люди его – почти живыми? А ведь в этом – одна из сильнейших сторон таланта Стругацких.