Текст книги "Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г."

Автор книги: Виктор Курильский

А у меня ничего нового. Мама тут приболела – простудилась. Сейчас выздоровела, и завтра я повезу ее на дачу: она сняла комма ту в Сестрорецке. Адке я достал-таки путевку в Гагры – погнет к 13 июля. Сам я занимаюсь английским (по-прежнему) и по-прежнему читаю Шпенглера, которого так перевели с немецкого, что стоило бы еще пару раз перевести с русского на человеческий.

Севке сообщи, что кляссеров в Ленинграде нет, ни польских, пи каких иных. Пусть подождет. Рассказывали люди, что видели таковые на прошлой неделе в «Детском мире» в Москве.

Слушаю Галича. Кстати, ты не разобрал там слова сразу после: «…не подследственное, жаль, незаключенное»? Там что-то: «трам-там-там-та-та взял за дело я… и т. д.»{1} Если разобрал – отпиши.

{А. Галич, «Заклинание»: «Ой, ты море, море, море, море Черное, / Не подследственное, жаль, не заключенное! / На Инту б тебя свел за дело я, / Ты б из Черного стало белое!»

Думаю над Кандидом.

С приветом [подпись]

P. S. См. ленту; скорость 9.

Еще одна датированная «между-встречная» запись БНа в рабочем дневнике.

РАБОЧИЙ ДНЕВНИК АБС

20.06

Вставить рассуждение: «Главная задача – найти свое место в истории и действовать в соответствии с законом истории, не против него. Так опр<еделяют> добро и зло. А если этот закон ненавистен?»

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 21 ИЮНЯ 1965, М. – Л.

Дорогой Борик.

Новостей особых нет. Лечу зубы. Оформляюсь в Японию. Анкета, десять (!) фотографий, автобиография, справка о здоровье. Жду со дня на день сигнала «ХВВ». Послал тебе первый том «Библиотеки» и второй выпуск «Фантастики» – ты, верно, уже получил. Поскольку талон на подписку прикреплен к определенному магазину, буду высылать тебе том за томом.

 
Манин выдал два стиха. Вот они:
Слетает лист, проколотый звездой,
поколебав, как воду, темь густую.
Я дом. Я сдан эпохе на постой.
Я не пустую.
Жильцы, спеша, глотают горький сок.
Калеки исцеляются, увечась.
И, дверь рванув, как спусковой крючок,
выходят в вечность.
Войди в меня, и окна притвори,
и мир закрой, как закрывают ставни,
все забери и лишь следы свои
еще оставь мне.
Я буду пуст, просторен и высок.
Последний час мне чистоту подарит.
Потом чугунный тяжкий шар
в висок меня ударит.
 

…………………….

 
Лес за спиной
странно живет,
но глубиной
небо зовет.
Белое, белое, белое море,
серое, серое, серое небо,
до горизонта уходит, узка,
полоска песка.
Крик над водой,
О перестань!
Мне немотой сводит гортань.
Медленным, медленным, медленным шагом
в серое, серое, серое небо
я ухожу по полоске песка
через века.
Где я рожден?
Как я умру?
Пусть под дождем и на ветру.
Между прошедшим и между небывшим,
между забытым и между забывшим
эта коса проложила межу.
Я ухожу.
 

Вот так. Второе стихотворение почти подходит, как ты полагаешь? Отпиши подробнее замечания и предложения, Юрка очень болезненно на этом настаивает.

Статья, продвигается туго. Написана по моим расчетам едва седьмая часть. Но я стараюсь. Буду биться.

И еще. Некий Лесс (тот, что организовывал опрос писателей на тему «наука и литература» в «Воплях», он всегда такой мочой занимается) слезно молит заполнить прилагаемую анкету. Эту анкету проводит «Юность».[191]191
  Ответы АБС на анкету «Что вы думаете о жизни, времени, счастье?» были опубликованы в журнале «Смена» (1966, № 1).


[Закрыть] Просит как можно скорее, но я прынцыпыально не буду торопиться. Посылаю ее тебе. Ты напиши ответы, а я пройдусь ногой мастера (рукой, вероятно, касаться не буду) и ему отошлю. Идет?

Вот всё пока.

Жму, целую, твой Арк.

Приветы Адке, поцелуй маму.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 23 ИЮНЯ 1965, Л. – М.

Дорогой Арк!

Ответы составил, можешь проходиться органом мастера. Если что по существу – меняй беспощадно, но старайся не смягчать. Я знаю, что писал островато и смеловато, но пусть так и остается. Не пожелают печатать – хрен с ними.

Стихи Юркины неплохие, а первое – так и вовсе хорошее, но в «Лес» они совершенно не лезут. Причины:

1. Они слишком интеллектуальны. За версту несет очками, впалой грудью и тонкими пальцами. А нам надо что-либо попроще, что-нибудь в стиле «Хорошо в лесничестве»[192]192
  Ю. Ким, «Лесничество».


[Закрыть] или «Дурацкой лирической».[193]193
  М. Анчаров, «Мальчик лезет на забор…» («Дурацкая лирическая»).


[Закрыть] Этакую придурковатость треба, но придурковатость зловещую.

2. Они слишком серьезны. Слишком много чувства настоящего и искреннего. А нужна ирония и жалость,[194]194
  Название песни из главы 12 романа Э. Хемингуэя «Фиеста (И восходит солнце)». Перевод В. Топер.


[Закрыть] опять-таки придурковатость и некоторое паясничанье, эмоциональное хулиганство.

Передай Юрке большую благодарность и это мое мнение. Если не обиделся, пусть еще разок попробует. А если ему это неприятно, то и не надо. Мы ведь сами не слишком четко представляем себе, что нам надо – нечестно получается. Скажи ему, что я его очень люблю и ценю, и спроси, не он ли прислал мне на днях конверт со странной вырезкой из какого-то текста. «При выстреле пистолетик держите на вытянутую руку». Очень странное послание.

Мама на даче. У меня все по-прежнему.

Жду твоих писем. Твой [подпись]

P. S. Ленке привет.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 24 ИЮНЯ 1965, М. – Л.

Дорогой Боб.

Как ни печально, но придется тебя огорчить: цензура задержала ХВВ.

Коротко, итог такой: по ХВВ будет совещание Главной редакции, и тогда возможны три варианта (в порядке понижения вероятности): либо сделают «ряд замечаний» и нам придется калечить книжку дальше; либо книжку запретят и снимут с плана вообще; либо – это наименее вероятное – замечания цензора будут признаны необоснованными. Впрочем, так вообще, кажется, не бывает.

Как все произошло? (со слов Белы). Цензорша уже какое-то время боролась с кем-то из главной редакции и решила доказать свою правоту – она добивалась «повышения ответственности главной редакции, которая всё подписывает в печать, не читая». Взяла она нашу книгу, «возникли у нее сомнения», и она с торжествующими воплями бросилась в главную редакцию: вот, глядите, что вы в печать подписали! Главред, естественно, к Беле: что там опять эти жиды натворили? Бела к цензорше: в чем дело, какие у вас претензии? Цензорша: никаких политических и идеологических претензий у меня нет, у меня просто возникли сомнения. Бела: почему же вы с сомнениями вылезли сразу на главную редакцию, вы же знаете, что сомневающийся цензор улаживает дело с редактором. Цензорша: ах простите, я так замоталась, что даже упустила из виду этическую сторону дела, но мне надо было приструнить главную редакцию. Бела: это плохо, что вы забыли об этике, а какие у вас сомнения? Сомнений оказалось три, и за каждое хочется стрелять: 1) не может быть богатых стран, где все есть, и одновременно нищих азиатских стран. 2) этот шпионаж в капиталистической стране – очень отдает привнесением революции на штыках, 3) в этой стране нет ничего, что бы можно было противопоставить разложению (это последнее замечание самое дельное, но это же не дело цензора!). Короче говоря, делу дан ход, главная редакция завертелась, остается ждать.

Как только что-нибудь прояснится – дам знать.

Очень, очень сильно копают под Белу и Жемайтиса. А кто – неясно. Быть нам жертвами в этой борьбе. Но ты все-таки не Б. Хвост трубой.

А Котляр ходит в ЦК регулярно и гадит. А? Об этом замглавного Беле шепнул.

Привет всем. Целую, твой Арк.

Бела Клюева рассказывала об издании ХВВ так:

ИЗ: КЛЮЕВА Б. ВОСПОМИНАНИЯ

Серьезные испытания начались с появления в 1965 году в редакции рукописи повестей «Хищные вещи века» и «Попытка к бегству». Несмотря на вполне еще терпимое отношение начальства к Стругацким, она с самого начала вызывала у самих авторов и в редакции некоторые опасения. Редакция прибегнула к обычному в таких случаях методу – предпослала книге предисловие именитого человека. На этот раз это был Иван Антонович Ефремов. Ефремов не очень одобрительно отнесся к «Хищным вещам», он даже сказал Аркадию, что не туда, мол, они идут. Тем не менее, во имя спасения книги написал предисловие, в котором правильно (для чиновников) расставил все акценты. В «Комментариях» Бориса Стругацкого великолепно отражены и наша тревога за судьбу книги, и наша борьба буквально за ее выживание. Но ни Борису, ни Аркадию я никогда не рассказывала о моих первых «сражениях» с главной редакцией Издательства за спасение ее.

Первые этапы прохождения рукописи – от подписания в набор до подписания ее в печать – прошли гладко. Осипов, как всегда, положившись на мою оценку – «Вещь хорошая», – не глядя подписал ее в набор и в печать (тут обычно редактор вздыхает с облегчением – задержек больше ждать неоткуда). И вдруг, спустя некоторое время, меня вызывает «на ковер» главный редактор и «тычет мне в харю» подписанную в печать сверку, разрисованную красным карандашом цензора, и кричит примерно так: «Вы что наделали? Обманули меня, сказали, что книжка хорошая! А это что? В „лапшу“ прикажете?» (В лапшу в те времена нередко рубили неугодные начальству книги, порой даже изымая их из продажи) Я, мельком взглянув в сверку, попросила дать мне ее на просмотр. Главред швырнул ее на стол, я взяла ее и пошла в редакцию. Просмотрела подчеркнутые места – не поняла, чем недовольна, чего хочет от меня наша цензорша и что мне делать: сверку было велено вернуть в тот же день. Тут зашла ко мне моя коллега, заведующая редакцией зарубежной литературы Наташа Замошкина. Я ей показала художества нашей цензорши и спросила, как тут быть – ведь книгу загубят! Она согласилась со мной и посоветовала постараться не возвращать Осипову сверку: он пошлет ее в ЦК ВЛКСМ, и там книгу наверняка зарежут. Я положила сверку в стол и, когда вечером Осипов по телефону потребовал ее к себе, я бухнула в ответ: «У меня нет ее», еще не зная, что буду говорить дальше. «Как нет? Где же она?» – «В ЦК партии». – «Что? Каким образом?..» – «Тут у меня оказия случилась, и я передала ее в ЦК». – «Кому?» – «Поликарпову». (Дмитрий Алексеевич, заведующий отделом агитации и пропаганды, в то время величина для нашего начальства недостижимая.) Осипов бросил трубку. Через некоторое время снова требует меня к себе. Я прихожу – он укрепил свои позиции секретарем парторганизации издательства. Началось с дуэта: да как вы посмели, вы давали подписку о неразглашении тайн, вы – много разных слов. Наконец вопрос: «Почему вы так сделали?» Хочу посоветоваться, отвечаю, мне Дмитрий Алексеевич что отец родной, кохал меня (помню, что именно это слово почему-то взбрело мне на ум и я упорно повторяла его потом в разговоре), еще когда я была ребенком (и не то, чтобы вру: Поликарпов был другом моих родителей, и они не раз говорили мне о нем, что он был талантливым самородком: не получив в свое время по бедности образования, он сам много читал, был эрудитом, обладая незаурядной памятью, словом, был интересным, образованным человеком, но – увы! – человеком того времени). Тут уж, как говорится, взятки – гладки, отпустили меня без дальнейших разговоров. Некоторое время я ничего не предпринимала, сверка тихо лежала у меня в столе. Наконец встретилась я с директором Издательства Ю. С. Мелентьевым и на его вопрос, как дела с «Хищными вещами века», ответила, что посмотрели их там, наверху, сказали, что ничего страшного в этих произведениях не находят, можно публиковать. Вот тогда только он велел мне вызвать авторов, а о том как пошел разговор у Стругацких с Мелентьевым, вы знаете из «Комментариев» Б. Стругацкого. Я присутствовала на переговорах директора с моими авторами, но помалкивала, опасаясь своим вмешательством теперь только навредить.

Считаю, что отделались мы «малой кровью»: кое-где по красному карандашу внесли «поправки», и Аркадий предложил предпослать «Хищным вещам» предисловие о Стране Дураков, которое по смыслу своему практически повторяло предисловие к книге И. А. Ефремова, зато для начальства должно было стать свидетельством «правоверности» самих Стругацких. И работа над этим предисловием шла очень туго: от Аркадия требовали вычеркнуть одно, дописать другое, без конца морщили нос и, наконец, смилостивились. Книга вышла в свет. Правда, В. О. Осипов обещал после этого рассматривать «через микроскоп» каждую отредактированную мною рукопись. Обещание свое он не выполнил, ибо читать, да еще фантастику, он категорически не мог, но портить жизнь Стругацким и наказывать меня за выходившую в те годы фантастику ему помогали доброхоты-рецензенты, постоянно оплевывавшие эту литературу в солидных газетах и журналах, даже в «Крокодиле»,

Небезынтересно и то, что в 1966 году бюро ЦК ВЛКСМ приняло постановление «О неблагополучном положении в редакции фантастики издательства „Молодая гвардия“.» Как стало мне известно совсем недавно, поводом для этого послужила «Записка отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС о серьезных недостатках в издании научно-фантастической литературы от 05.03.1966 года» за подписью А. Яковлева и И. Кириченко. В ней подробно анализировались и были признаны идейно вредными повести Стругацких «Попытка к бегству» и «Хищные вещи века».

«Записка» и постановление – еще впереди, в 66-м году. Пока же – середина 65-го, грядущие неприятности не кажутся неизбежными, еще есть надежда, что все препоны лишь случайны.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 26 ИЮНЯ 1965, Л. – М.

Дорогой Аркашенька!

Ну что тут сделаешь? Хотел с горя пойти на улицу, набить кому-нибудь морду для облегчения, да махнул рукой. Не везет нам с ХВВ, но ведь на то и шли. Таков наш первый опыт сугубо сомнительного писания. Ясно одно: книжку надо спасать. Вероятно, можно надеяться, что Бела будет присутствовать на заседании редакции? Предложи ей такой план защиты (учитывая сделанные три замечания):

ХВВ – есть памфлет на капиталистическое мещанство. Да, некоторые черты страны чрезмерно подчеркнуты и раздуты; да, не показаны силы, которые сопротивляются; да, разложение гипертрофировано. Но ведь это же памфлет! Это не история реальной страны. Это история страны выдуманной, страны-обобщения. Поэтому, естественно, краски сгущены для того, чтобы показать весь ужас мещанства, как наследия кап-зма. В книге обобщенное мещанство противостоит обобщенному же коммунизму, не надо упрекать книгу в неконкретности деталей.

Насчет невозможности нищих стран при наличии богатых стран – это несерьезно. Но можно сказать, что под азиатом мы изобразили (опять же памфлетно, обобщенно, символически) – экстремизм диктаторов, не желающих считаться с нуждами народов.

Что же касается экспорта революции, то совершенно ясно, что никакого экспорта на штыках нет и намека. Есть экспорт идеологии, что можно только приветствовать.

Всё это ты, наверное, и сам знаешь, но я на всякий случай пишу, просто, чтобы как-то скомпоновать.

Можно ли рассчитывать на амбицию редакции (какой-то там цензоришка нам, ответственным и главным, будет указывать, что к чему, и срывать план)? Можно ли рассчитывать на финансовые соображения редакции (невыгодно и разорительно убивать готовую доходную книгу)? Можно ли надеяться уломать цензора? Отпиши.

Целую, привет Ленке [подпись]

P. S. Кстати, будет ли редакция читать книгу перед совещанием? Или поручат прочесть кому-либо одному и сделать доклад?

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 28 ИЮНЯ 1965, М. – Л.

Дорогой Борик.

Пока ничего нового. Редсовета еще не было. Осипов никак не соберется прочесть, а скорее всего, просто волынит, не желает брать на себя ответственность. Теперь все ждут Мелентьева, он ездит где-то в заграницах и его ждут на днях. Прочитали ХВВ завы редакций зарубежной литературы и эстетического воспитания, оба считают, что повесть хороша и ее надобно скорее печатать. Все меня успокаивают, даже Ревич. Он, кстати, сейчас же взял верстку и написал рецензию для редакции. Я ее еще не видел. Ну что ж, будем ждать. А времена тугие наступают, судя по всему.

Кстати, тебе известно, что «Возвращение» стоит в списке обязательного внеклассного чтения для уч-ся 7–8 классов? Это мне Наташка сказала.

С зубным врачом я покончил. Вырвано пять зубов, запломбировано два. Теперь остается протезист. Иду к нему сегодня.

Очень хорошо ты ответил на анкету, у меня сердце радовалось. Я так и перепечатал, и отослал ничего не исправляя.

Вот и всё пока. Пиши. Привет всем, поцелуй Адку.

Твой Арк.

В это время в № 7 журнала «Нева» выходит статья Адольфа Урбана «Фантастическая или философская?», один раздел из которой посвящен АБС. В нем после пересказа сюжетов ПКБ и ТББ делается вывод: «Острые конфликты повестей Стругацких подробно трактуют моральные проблемы, возникающие из общения разных цивилизаций. Проблемы, не до конца еще решенные на Земле. Не ушли в прошлое колониальные войны. Не ушла в прошлое „политика силы“ по отношению к малым народностям».

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 1 ИЮЛЯ 1965, М. – Л.

Дорогой Борик.

Посылаю черновик статьи для Детск. Энцикл. Приведи его в порядок, перепиши, перетопчи, перемеси – словом, сделай все, что душе угодно, а то я уже изнемог. Я сажусь сейчас за предисловие к Азимову.

По линии ХВВ ничего нового. Прочитали еще кое-кто из редсовета, говорят, что можно издавать. Прочитал некто Митрохин, работник института философии и друг Мелентьева, ему не нравится, хотя он и наш почитатель, литературно. А в цензурном смысле – что не определена социология мира и страны. Но он доброжелателен. Я с ним говорил, привел все аргументы, кое с чем он согласился, и вообще сказал, что читал, как ему и сказала Бела, с предубеждением. В общем, он будет за нас, если что. Ждут Мелентьева.

Постарайся прислать статью к 8–9 июля.

Целую, привет Адке.

Твой Арк.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 3 ИЮЛЯ 1965, Л. – М.

Дорогой Аркашенька!

Получил твое письмо и бандероль со статьей и письмом. Что ж, будем ждать Мелентьева. Спасибо и на том, что многие из редакции высказываются «за». Кстати, в каком, собственно, состоянии книга? Это верстка? Последняя? Ты мне напиши, а то я плохо себе представляю, насколько она готова к печати. Наверное, нам нужно быть готовым вставлять туда новые «благодару и ура».[195]195
  «Благодару (или „брагодару“) и ура» – цитата из письма АБС их японского переводчика Ииды.


[Закрыть] Неужели же зарежут почти готовую книгу накануне выпуска!

Статью твою прочитал с удовольствием. По-моему, хорошо. Так и надо писать – с упором на лучшее, а не на дерьмо. Утрем нос ККК.[196]196
  Новый вариант триумвирата идейных врагов: Казанцев, Котляр, Колпаков.


[Закрыть] Ты пишешь, чтобы я перепечатал – непонятно, зачем? В целом все ОК. У меня только два замечания – одно более общее, а другое – мелочь.

1. Многовато сложных умных слов: «тенденции», «ассоциируется», «гротескный» и пр. Наверное, надо все-таки в этом пойти навстречу молодому читателю, хотя, конечно, энциклопедию, даже детскую, читают в основном родители, а не дети. Я думаю кое-что популяризировать и на том и закончить свою редактуру.

2. Ты пишешь про ноябрьскую книжку «Журнала научной фантастики» (Япония), что там включен «старый рассказ французского фантаста Андрэ Моруа». Вообще-то Андрэ Моруа не фантаст, а писатель-академик, классик. У нас недавно вышла его небольшая книжка рассказов «Фиалки по средам».[197]197
  Моруа А. Фиалки по средам. – М.: Изд-во иностр. лит., 1963; М.: Мир, 1964.


[Закрыть] Конечно, возможны два экз. Андрэ Моруа, но если рассказ называется, как я подозреваю, «Отель Танатос» (о гостинице для самоубийц), то это тот самый великий Моруа – эстет, стилист, современный Мопассан. Ты проверь. Я тут исправлю в твоем тексте, а если окажется, что это не тот Моруа-классик, то ты вновь переправишь, но на всякий случай, все-таки, помягче: не «писатель-фантаст», а просто «писатель».

Вот пока всё мои замечания. Может быть, будут еще – посмотрим. Статью я надеюсь выправить за воскресенье и понедельник, а во вторник вышлю.

Новостей у меня никаких нет. Получил пятый нумер «Ин-Лит-ры» – с удовольствием прочел там Шекли и с удовлетворением – бр. Стругацких.[198]198
  [Предисловие к рассказам Р. Шекли] // Иностранная литература (М.). – 1965.– № 5.


[Закрыть] Над докладом думаю, над «Лесом» – тоже, над ХВВ – паче всего, днем и ночью. Неужели же зарежут, сволочи! Стрелять хочется. Цензоршу эту я бы со сладострастием распял и сек бы розгой – день, другой, третий, с перерывами на еду и на сон… И очень меня беспокоят твои намеки на то, что «времена наступают тугие». Слушай, если Мелентьев не зарубит ХВВ на корню, а просто потребует каких-то переделок – обязательно вызывай меня в Москву. Заодно и поговорим.

Крепко жму твою честную волосатую ногу, твой [подпись]

P. S. Севке передай, что нужные ему марки я ищу, и есть надежда (небольшая), что найду.

Идет ли его рецензия на Каз<анце>ва?

P. P. S. Леночке гранд-привет. Пусть тебя оберегает от зубных болей и душевных депрессий.

5 июля братья опять пишут два «встречных» письма.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 5 ИЮЛЯ 1965, М. – Л.

Дорогой Борик!

Продрал нынче глаза, а письмо твое – вот оно. Приятно.

Ты спрашивал о том, в каком состоянии ХВВ. В самом что ни на есть готовом. Это сверка, последняя сверка. Матрицы поставлены в машины и готовы начинать шлепать десятки тысяч экз-ов в день. Со склада привезли сто пятнадцать тысяч готовых обложек. Все наготове. Только цензор оказался сукой. У меня здесь вообще такое впечатление, что мы случайно пали жертвой какой-то склоки между цензурой и главной редакцией. Но новостей по-прежнему нету. Будем ждать.

Радуюсь, что понравилась тебе статья для ДЭ. Жду, отдам в перепечатку и отнесу. Что до Андрэ Моруа, то это тот самый. Рассказ называется «Жизнь человеческая», он из цикла «Невозможные миры».

Рецензию Ревича на Казанцева ты, наверное, уже читал. Она здесь произвела известный фурор. Но реакции той стороны я еще не знаю.

Был я у Севки, виделся с Биленкиным. Хороший парень, славно посидели и потрепались. Он между прочим рассказал, что Казанцев прислал в «Известия» письмо «О странной позиции изд-ва „Молодая Гвардия“», в каковом письме обвиняет изд-во в уклонении от курса советской фантастики и в сплачивании вокруг себя молодых литераторов, пишущих в подражание худшим западным образцам и в большинстве нерусской национальности. А на следующий день я был в Мол. Гв., видел Сережу Жемайтиса, и он сказал, что ККК написали еще один донос в ЦК ВЛКСМ и этот донос уже переслан оттуда в издательство, но что там написано, пока неизвестно.

Ну вот и все.

Поцелуй Адку.

Твой Арк.

А я сейчас сижу и пишу предисловие к Азимову.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 5 ИЮЛЯ 1965, Л. – М.

Дорогой Арк!

Первые два листа я перепечатал заново и несколько подредактировал. Остальное все оставил. Новостей нет, никого не вижу да и видеть-то не хочу. Давеча, правда, раздобыл пленку с записями песен Галича, Визбора и Якушевой, слушаю себе и вдруг – что такое! Очень приятный хор молодых басов исполняет: «Ты слышишь печальный напев кабестана…» Сочинили очень милый мотив, оставили только три куплета, поковеркали их малость и – дают копоти! Было приятно. Вот так, наверное, и возникло мнение о Стругацких как акынах.

Жду твоих писем со страхом и надеждой,

целую, жму, твой [подпись]

P. S. Все-таки статья получилась взрословатая, да что поделаешь? Сожрут. А?

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 9 ИЮЛЯ 1965, Л. – М.

Дорогой Аркашенька!

По-моему, предисловие отличное. Я только выловил несколько насекомых, показавшихся мне блохами, и ничего больше менять не стал. И не стоит убирать цитаты: в них Азимов говорит о себе лучше, чем мы могли бы сказать о нем. Вот только, может быть, взять другое заглавие? Что-нибудь из его высказываний. Скажем: «Я желал бы уничтожить ненависть». Или: «Фантастика служит человечеству». Или: «Человечеству больше не разрешается враждовать». А в подзаголовок вынести: Айзек Азимов – человек и фантаст.

У меня особенно нового нет ничего. Адка достала для Ленки очки. Скоро я вам их вышлю, найду только соответствующую коробочку. Правда, стекла будут отдельно, оправа – отдельно, но это уж вы сами.

Адка сегодня уезжает в Гагры с Андрюхой. Я остаюсь один. Мне будет грустно и скучно. Приезжай – потоскуем вместе. Приезжай с Ленкой. Будет хорошо. И мама вот тоже вернулась с дачи – не выдержала, сбежала, хочет дома.

Вчера кончил читать наконец «Зе эмейзинг партнершип»[199]199
  Возможно – повесть Дж. Оппенгейма.


[Закрыть] – ну и г… же! Но я прочел ее всю и очень горд – это моя первая английская книжка. Мне тут привезли из США книжку «Ворлдс оф сайнс-фикшн» за июль 1965, хочу перевести оттуда один рассказик, может, пригодится для антологии.

Купил в Лавке Пастернака, стал листать и вдруг наткнулся на любопытное стихотворение. Оно в первой редакции называлось у него «Будущее» и там рассказывается, как у входа в лес поет на веточке птичка, «как бы оберегая вход в лесные норы. За нею целый мир берлог, пещер, укрытий, предупреждений и тревог, просьб о защите». Потом идет описание леса и кончается стихотворение (уже в новой редакции) так:

 
За поворотом, в глубине
Лесного лога,
Готово будущее мне
Верней залога.
Его уже не втянешь в спор
И не заластишь,
Оно распахнуто, как бор,
Всё вглубь, всё настежь.
 

Хорошо было бы «Лес» назвать «За поворотом, в глубине» и дать такой вот эпиграф. Слишком уж многозначительное совпадение.

Я все корячусь, стараюсь сочинить песенку для «Леса» – не получается, хотя бродят какие-то образы и символы в мозгу. Слушай, а Манин не обиделся?

Зашли как-то тут ребятишки-школьники из звездинского объединения, принесли почитать свои опусы. Ничего опусы. А один, с забавной фамилией Лемхен[200]200
  Имеется в виду Михаил Лемхин. Литерация «Лемхен» появится вновь в ПНО, где персонаж с такой фамилией – «приятельская шутка», как писал сам Михаил в НС-4.


[Закрыть] (маленький Лем) написал большую пародию на всех фантастов разом. Мы там – братья Рубацкие. Так вот младший Рубацкий рассказывает, как у него в комнате торопливо сконденсировался человек:

«Некоторое время он, светски улыбаясь, глядел на меня. Потом заметил:

– Я, собственно, из будущего.

– Это как же?

– А вот так. А зовут меня Ха Эм Иванов.

– С ума сойти, – сказал я.

– Я, собственно, вас очень уважаю… Собственно, в будущем вас любят все.

– Мне чрезвычайно лестно, – заявил я. – И Аркадию тоже будет…

– Вам с братом памятник поставили, – сообщил Ха Эм доверительно. – Золотой».

Дальше приходишь ты, и мы выражаем желание осмотреть памятник.

«Мы вышли на улицу. Мостовая была забита народом.

– Где же ваш аппарат? – спросил я.

– Собственно…

– Понятно, – сказал Аркадий и с криком: – Товарищи! Товарищи! Пропустите экспертов, – ринулся на толпу».

Потом мы влазим в машину, Ха Эм нажимает на рычаг. «Меня что-то кольнуло, а Аркадий странно взглянул на меня вдруг заорал:

 
Ой бував я в тим садочку
Та скажу вам всю правдочку:
Ото так копають мак.
 

Я с ужасом обнаружил, что подпеваю ему».

Наконец мы прибываем к памятнику:

«Машина стояла в сквере у памятника, чем-то напоминающего памятник Минину и Пожарскому в Москве и ленинградский памятник Крылову одновременно. Постамент был украшен с большой изобретательностью. Тут была и щука, высовывающая замшелую физиономию из ведра, и какой-то странный диван, и гриф с чрезвычайно большим носом, и даже кот с балалайкой, который, завидев нас, поднял лапу и закончил когда-то начатую фразу: „…дурак, естественно“.

– Хорошо сработано, – авторитетно заявил Аркадий, похлопав свою золотую голову. Аркадий был явно доволен.

– А не могли бы вы подарить нам эту машинку?

– Как вам будет благоугодно, – сказал вежливый Ха Эм с облегчением. Очевидно, он сосредоточил в этой фразе всю свою светскость. – А ежели еще ковер-самолет, – добавил он, – или, допустим, скатерть-самобранку, то за мной не пропадет…»

И т. д. и т. п. Забавно в общем. Там есть отличное место, как изготовленный Брускиным (Доскиндом) студень вдруг заговорил придушенным голосом. Брускина заставляют студень сожрать, хотя он и отбивается, и оказывается, что все в порядке – просто кто-то уронил в студень транзистор.

Ну ладно, жму каждый твой волосок, а также протез, твой [подпись]

P. S. Ленке спецпривет.

Приезжайте!

Кульминационный этап прохождения ХВВ через издательские рогатки в письмах из Москвы описывает БН. Причина этому такова:

ИЗ: БНС. КОММЕНТАРИИ

Ждать нам оставалось еще недели две. АН, так и не дождавшись, улетел с семьей на юг, в отпуск, БН приехал в Москву и жил один в пустой квартире, ожидая, пока его вызовут.

ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 17 ИЮЛЯ 1965, М. – ОДЕССА

Дорогие братья и сестры!

Встреча состоялась. Присутствовали: Мелентьев, Гусев, Фальский, Бела, Сергей.[201]201
  Здесь и далее – Жемайтис Сергей Георгиевич, заведующий редакцией «Молодой гвардии», писатель.


[Закрыть] Говорил в основном Мелентьев, остальные молчали. Фальский не сказал ни единого слова. Бела, практически, тоже. Сергей пару раз проснулся и сообщил: один раз – что речь идет о расстановке акцентов, а второй – что Жилин старый герой Стругацких и из прежних книг видно, что он коммунист. Гусев встревал в разговор каждый раз, когда мне удавалось остановить словоизвержение Мелентьева (было несколько таких случаев, и каждый раз Мелентьев был весьма недоволен – ему хотелось говорить). Гусев говорил очень странно: то за нас, то вдруг ни с того ни с сего против. У меня создалось впечатление, что книга ему весьма понравилась, но есть указание придираться, и вот он придирается. В общем, он мне показался приятным и субъективно нашим.

Мелентьев начал с нападения («Как вы себе представляете мир, Землю в вашей повести в описываемое время?») и нападал практически все время. Несколько раз мне удавалось остановить его наступление (я тоже орал), но он возрождался вновь и вновь, пытался ловить меня («Авторы прекрасно понимают, что имеют в виду не только капитализм»), лягал редакцию, «излишне влюбленную в авторов», нес околесицу – совершенно, между прочим, нецензурную – об экспорте революции, об Испании, о Китае – одним словом, излагал.

Я окончательно перешел к защите, когда он прямо сказал, что конец повести находится в противоречии с идеологией издательства. Это толстовство, мы за экспорт революции, и вы нас не собьете. Извольте, чтобы в конце стало ясно: 1. Что Жилин не один. 2. Что никаких столетних разговоров не может быть. 3. Что Жилин намерен опираться на прогрессивные силы страны и заниматься не воспитанием, а делами похлеще. Спорить стало невозможно. Раз идеология издательства не совпадает с идеологией автора, то что уж тут спорить. Между прочим, в общем он настроен вполне доброжелательно. Если отвлечься от тона и собрать воедино его рассуждения (зачастую противоречивые), то образуется такая картина: Книга важная и нужная. Мы готовы издать ее и защищать в дальнейшем перед цензором и от котляров. Проделанные исправления уже внесли определенную ясность, этот процесс надлежит завершить. Издательство не защищает ничьих позиций, кроме позиций издательства. Издательство проводит определенную линию и базируется на определенной идеологии. Для того чтобы издательство и в дальнейшем могло следовать этому пути, издаваемые книги должны лежать в русле издательской идеологии. Для этого осталось внести последний акцент: сделать Жилина одним из многих и показать, что он намерен заниматься не воспитательной работой (во всяком случае – не только), а помощью прогрессивным силам. В этом случае книга станет нашей, и мы будем готовы за нее отвечать, хотя там останется еще масса двусмысленностей и крючков для повешения собак.

Распрощались мы дружески. Я сел и внес все необходимые исправления, а именно:

1. Выбросил слово «угнетение» в одном из размышлений Жилина, когда тот думает: «здесь нет угнетения, здесь никто не умирает с голоду». Мелентьев решительно настаивал на уничтожении первой части этой фразы, дабы не дать оружия в руки котлярам. Ладно.

2. Выбросил слово «столетний». Жилин теперь предлагает просто «план восстановления и т. д.» Слово «столетний» приводило Мелентьева в неистовство и не помогали никакие ссылки на Ленина. Он просто замолкал, а через некоторое время принимался говорить о том же.