Текст книги "Бедовый мальчишка"

Автор книги: Виктор Баныкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

РАССКАЗЫ О ЧАПАЕВЕ

По горам Уральским,

По степным долинам

Пролетают кони

Шибче птичьих стай.

Пролетает с песней,

С саблей золоченой

Впереди отрядов

Боевой Чапай.

Из народной песни

Худенький белоголовый мальчик Вася был самым смелым среди ребят. Он не боялся первым переплыть речку, быстрее других проскакать на лошади, вступиться за товарища, если нападали более сильные, чем он сам.

Но детство мальчика кончилось рано. Семья жила в нужде, и уже с восьми лет Васе пришлось работать. Летом он нанимался в подпаски, а зимой ездил с отцом в лес за дровами, носил матери воду из колодца, убирал двор.

Когда Вася подрос, его отдали в магазин богатого купца в мальчики.

И потянулись длинные, безрадостные дни. Вася мыл в магазине полы, прислуживал приказчикам, отворял двери важным покупателям, приносил со склада товар.

– Старайся, Васька, старайся! – говорил мальчику купец, щуря маленькие хитрые глазки. – Будешь хозяина уважать – за прилавок поставлю. Приказчиком сделаю. В люди выведу. Я всё могу!

Купец сдержал свое слово и перевел Василия в приказчики.

– Торговая наука немудрёная, – сказал он, посмеиваясь. – Секрет в ней один – обманывай покупателя. А не обманешь – не продашь!

Но Василий был честный юноша и не мог обманывать людей. Ему все было ненавистно в магазине: и жадный скряга-хозяин, и плутоватые холопы-приказчики. И Василий твердо решил уйти от купца.

Расставаясь с хозяином, юноша сказал, сжимая кулаки:

– Зря бахвалился, что ты всё можешь. Не мог вот ты из меня жулика сделать! Ничего не вышло!

И, смерив взбешенного купца презрительным взглядом, хлопнул дверью.

И опять начались годы беспросветной нужды, скитаний. Василий ходил с отцом – плотником – по деревням и сёлам Саратовской губернии и строил дома. Работали помногу, а зарабатывали гроши.

В 1914 году разразилась империалистическая война. На фронт потянулись нескончаемыми потоками солдатские эшелоны.

Василия Чапаева тоже угнали на войну. Проходили месяцы, проходили годы, а конца войне не было видно.

«Для чего это кровопролитие? – спрашивал себя Чапаев. – Ради чего столько гибнет людей?.. Чтобы по-прежнему сладко жилось фабрикантам и помещикам? Неужели всегда так и будет? Где же справедливость?»

На фронте Чапаев познакомился с одним солдатом – питерским рабочим-большевиком. Он-то и открыл Василию глаза на жизнь.

– За господ-буржуев нам, парень, воевать несподручно, – сказал питерец Чапаеву, когда они сошлись ближе. – У рабочих и крестьян один выход – спихнуть царя и помещиков, а власть в свои руки забрать. Тогда и войне конец.

Чапаев теперь уже знал, что большевики – это защитники простых, бедных людей. Они борются за народное счастье.

После Великой Октябрьской социалистической революции, осенью 1917 года, Чапаев вернулся на родную Волгу.

В один из первых же дней по приезде домой Чапаев зашел в Николаевский уездный комитет партии большевиков. Секретарю укома он сказал:

– Хочу в большевики записаться.

Помолчав, добавил:

– О них, большевиках, еще на фронте слышал. По душе мне большевистская партия, раз она горой за народ стоит. Я и сам из народа!

Чапаева приняли в партию.

Вскоре в городе Николаевске собрался уездный крестьянский съезд. На съезде решался важный вопрос: пора положить конец хозяйничанью в уезде буржуев и кулаков и разогнать их осиное гнездо – земское собрание.

В это же время в одном из лучших зданий города заседало земское собрание. И крестьянский съезд постановил: разогнать буржуев и кулаков, поставить во главе уезда совет народных комиссаров.

Военным комиссаром был избран Василий Иванович Чапаев. Ему-то и поручил съезд исполнить волю народа.

В пасмурный и холодный день отряд под руководством Чапаева остановился у здания, где собрались купцы, фабриканты и кулаки.

Когда председатель совнаркома зашел в зал и объявил от имени советской власти земское собрание распущенным, разъяренные богатеи с воплем бросились на него с кулаками.

В тот же момент в зал влетел Чапаев. Вскочив на стол, он властно закричал:

– Стой! Слушать меня!.. Президиум арестован. Остальным – немедленно разойтись.

И он потряс револьвером.

Но с врагами революции в стране еще не было покончено. Молодую советскую власть надо было охранять от врагов. Для этого создавались отряды Красной гвардии. Во главе одного из отрядов стал Чапаев. Вскоре его отряд был направлен для подавления кулацких восстаний в соседних селах.

Ни метели, ни студеные ветры, ни кулацкие засады – ничто не страшило красногвардейский отряд. Бойцы полюбили своего бесстрашного командира Чапаева и не боялись отправляться с ним даже в самые опасные походы.

Так начал свой боевой путь талантливый народный полководец.

В разгроме врагов Советской республики в годы гражданской войны Чапаев прославил себя незабываемыми по храбрости и мужеству подвигами. Василий Иванович был награжден орденом Боевого Красного Знамени.

Дорого и близко нашему народу имя легендарного героя. Именем Чапаева названы города и села, колхозы и заводы. О Чапаеве сложены легенды и песни.

В этой книге рассказывается о некоторых случаях из жизни славного полководца Василия Ивановича Чапаева.

Интересный разговор

В низкой, жарко натопленной мазанке было людно накурено. По выбеленным стенам расползались черные тени сидевших на лавках мужиков.

Потрескивали в подтопке сучья. Хозяйка – пожилая женщина – мыла в блюде пшено.

– А ты отодвинься малость, Николка, – шепотом обратилась она к высокому с хмурым лицом парню, державшему между колен костыли. – И локоть со стола убери – замочу… Беспокойство от вас одно… Покою человеку не даете, умучился он с вами.

– Не мешай, тетя Василиса, – повел плечом Ника.

– И то верно, заболталась, – спохватилась хозяйка, старательно мешая пшено в помутневшей воде. На простом, в добрых морщинках лице женщины проступила улыбка. По всему чувствовалось, что ворчала она просто так, для порядка, а на самом деле ей было очень приятно видеть у себя так много гостей, собравшихся послушать дорогого постояльца.

Известный в Семеновке балагур и шутник Прокопий Ярочкин, по прозвищу Мосолик, только что рассказал историю, происшедшую с ним во время войны где-то на Румынском фронте. С одним только штыком руках, уверял Мосолик, он сражался однажды против трех неприятельских солдат.

Мосолику не поверили.

– Эка, чушь какую несешь, – молвил старик Василенко. – Как это можно – с голыми руками воевать против трех неприятелей? Вот слушает тебя сейчас товарищ Чапаев и думает небось: «Врешь»…

– А почему не верите ему? – спросил Василий Иванович. – Не такие случаи бывали. Еще почище!

Чапаев сидел за столом посреди избы. Он был по-домашнему: без пояса и сапог, в белых шерстяных носках.

– Я вам тоже вот расскажу, – Василий Иванович расстегнул ворот гимнастерки еще на одну пуговицу и не торопясь заговорил:

– Одному воевать против многих – хорошо. Скажем, против семерых. А вот семерым против одного – трудов стоит… Да, да! – он обернулся к недоверчиво усмехнувшемуся Николке. – Трудов стоит. У меня товарищ был, так он семерых уложил. Тоже в германскую… А как такое могло случиться? Семерым надо семь бугорков найти, а тебе – один. Один бугорок везде найдешь, а вот семь – не скоро. Ты один-то лежи да постреливай. Одного убьешь – шесть останется. Ну, и опять себе стреляй! А уж когда шестерых уложишь, – Василий Иванович сощурился, уголки губ чуть дрогнули в усмешке, – один-то уж сам должен тебя напугаться. Заставь его поднять вверх руки и бери в плен. А взял в плен – в штаб веди сукиного сына!

Крестьяне и бойцы слушали Чапаева внимательно, а когда он кончил, некоторое время молчали и, только заметив хитрую улыбку в его сузившихся глазах, весело засмеялись.

Посмеявшись, Василенко расправил усы – длинные и густые, и, обведя окружающих внимательным взглядом, как бы пытаясь угадать, будут ли они согласны с тем, что он скажет, проговорил:

– Мы до тебя, Василь Иваныч, с просьбой. Как вы у нас последний раз вечеруете, то хотим послушать про Ленина, Владимира Ильича, как самого главного вождя рабочих и крестьян. Расскажите, Василь Иванович!

– Про Ленина? – переспросил Василий Иванович, и морщинки набежали на его высокий лоб. – Ленин, – еле слышно вымолвил он и, оживившись, поднял голову, выпрямился. – Ленина все знают. В Африке и то знают. Такая страна есть на краю земли. Там зимы никогда не бывает, круглый год жара. У нас солнышко с тарелку, а там оно вот какое, – раздвинув руки, он показал, какое в Африке солнце. – И народ там от такой жары загорелый, как головешка… А почему, спросите, Ленина все знают? Потому что Ленин – самый большой человек на свете. Самый такой… башковитый. И совсем простой, обыкновенный человек, как вот мы с вами. И видеть его мы все можем, потому что мы народ простой. А к Ленину простой народ всегда вхож. Он с народом всегда… А смекалки и силы у него столько, сколько во всем народе. Вот какой Ленин.

Чапаев передохнул, погладил ладонью колено.

– Случай недавно в деревне одной был…

И стал рассказывать про беднячку, вдову с подростком-сыном, которую постигла беда – околела лошадь.

– Баба духом пала. Пошла в Совет, а там кулаки верховодят. Сжалился кто-то над бабой, шепнул: в Москву поезжай, к Ленину, он поможет, он за правду народную стоит… Собрала баба денег на дорогу и поехала. В Москве ей дом показали, где Ленин занимается. Приходит. Так и так, рассказывает, к самому главному мне, к Ленину. Привели ее к Ленину.

Чапаев вытер платком потный лоб.

– Кланяется баба до полу: «К твоей светлости приехала». А Владимир Ильич улыбается, встает из-за стола, руку протягивает. «Здравствуйте, – говорит, – товарищ женщина! Теперь светлостей нет. Рассказывайте ваше дело». Выслушал ее внимательно, написал что-то на бумаге и говорит: «Езжайте домой, все будет сделано». И распорядился, чтобы ее на вокзал проводили. Едет баба, и сомнения ее берут: как бы не забыл Ленин про ее дело… А тем временем, пока она ехала, кулаков из Совета прогнали, настоящую бедняцкую власть установили и бабе лошадь кулацкую припасли – самую-самую лучшую. Приезжает она и глазам не верит. «Когда же, – спрашивает, он все сделать успел?» А ей отвечают: «У Ленина много разных государственных дел – и больших и малых, да он никогда о них не забывает. Потому что о народе всегда думает!»

Василий Иванович встал. Его спросили:

– Товарищ Чапаев, а ты сам Ленина видел? Должно сурьезные разговоры разговаривал с ним?

Лицо Чапаева потускнело, он вздохнул.

– Нет, не приходилось… Случая еще не было.

Сон

Языки пламени высоко взмывали к чистому синему небу, казавшемуся темным и мглистым. Падающие искры были похожи на яркие и большие звезды.

У костра на площади села тесным кольцом стояли люди. В кругу плясали два паренька, подпоясанные кушаками. Земля под их ногами освещалась дрожащим огнем, и каждый отпечаток подошвы или глубоко вдавленного каблука на ней был хорошо заметен.

К костру подъехал на коне Чапаев в сдвинутой набок папахе. Прищуренными глазами он внимательно следил за плясунами. По тонким, плотно сжатым губам его пробегала улыбка.

Под дружные хлопки и веселые возгласы пареньки усердно раскланялись и удалились.

– А ну, братцы-товарищи, дай дорогу! – закричал кто-то.

И все узнали в вышедшем к огню большеусом мужчине с лысиной во всю голову Василенко.

– Смотрю вот на вас, молодых, и самому молодым охота быть, – сказал Василенко. – Нехай, думаю, смеются ребята, а я песню им спою. В другой раз когда, может, и гопака станцую, если разойдусь… Слушать будете?

– Валяй, дедушка!.. Просим! – со всех сторон раздались голоса.

– Я вам спою, что на Украине нашей спивают…

 
Розпрягайте, хлопцi, конi
Та лягайте спочивать…
 

Чапаев закрыл глаза, и песня, плавная, немного грустная, захватила его, дошла до самого сердца.

 
Вийшла, вийшла дiвчинонька
В сад вишневий воду брать,
А за нею козаченько
Веде коня напувать…
 

Василенко, недавно схоронивший зарубленного белоказаками сына и сам вместо него вступивший в отряд Чапаева, стоял у костра с потухшей трубкой в руке и, казалось, изливал в песне перед зачарованными слушателями свою печаль и затаенную грусть.

С непокрытой, опущенной головой вышел он из круга. Все еще были под впечатлением песни, и минуты две на площади царила тишина.

Василий Иванович вдруг спрыгнул с коня и, расталкивая людей, устремился в середину круга, к затухающему костру:

– Комаринского!

Несколько разудалых гармонистов заиграли комаринского, кто-то подбросил в костер дров. Чапаев легко, молодо пошел по кругу, разводя руками, почти не касаясь ногами земли.

…Веселыми расходились с площади бойцы на ночлег.

– А ты, Василий Иванович, здорово отплясывал, – смеялся ординарец Петька Исаев, когда они с Чапаевым возвращались на квартиру.

– Моложе был – лучше умел… На фронте бывало выскочишь на бугор – в трехстах шагах окопы неприятельские – и вприсядку.

Василий Иванович усмехнулся, дотронулся рукой до плеча спутника и продолжал:

– Да-а, Петька… Когда началась война, я совсем темным человеком был. А на фронте к чтению пристрастился. Про Суворова читал, про Разина, Пугачева… Потом объявился у нас в полку большевик один. Невысокий такой, коренастый. Руки большие, в застарелых рубцах. Сразу видно – рабочего происхождения. Лицо простое, будто прокопченное. А глаза ясные такие! От него и узнал всю правду. Сдружился я с ним. И до чего хороший человек был! Вернулся я осенью прошлого года в Николаевск – сразу в большевистскую партию вступил… Жизнь у меня была, скажу тебе… И подпаском был и «мальчиком» у купца служил. Если вот все по порядку начать…

Исаев слушал внимательно Чапаева. Когда тот кончил, ординарец сказал:

– Хоть капельку быть на тебя похожим, Василий Иваныч… Вот чего бы мне хотелось!

Чапаев как будто не слушал Петьку. Вдруг он негромко и задумчиво проговорил:

– Мечту большую имею, Петька. Никогда я не видел Ленина. А как хочется повидаться с ним, послушать его!

Носком сапога Исаев отшвырнул с дороги попавшийся под ноги камешек, обернулся к своему командиру и, поймав его за локоть, в волнении остановился:

– Ей-богу, увидишь, Василий Иваныч! Быть того не может, чтоб Ленин про тебя не слыхал! А раз слыхал, то обязательно приказание даст: «Вызвать ко мне Чапаева, Василия Иваныча». Правду говорю.

– А, ну тебя! – отмахнулся Чапаев и торопливо пошел дальше, придерживая рукой саблю.

В избу он вошел осторожно, огня не зажигал, боясь разбудить хозяйку. Спать лег на расстеленную на полу кошму.

Скоро со двора явился Исаев и, устроившись рядом с командиром, с присвистом захрапел. Чапаев долго ворочался с боку на бок, поправлял подушку и вздыхал…

Во сне Василию Ивановичу приснился Ленин: будто Владимир Ильич дружески разговаривал с ним. А когда Чапаев собрался уходить, Ленин крепко пожал ему руку.

Проснулся Чапаев, посмотрел вокруг: на окно, бледносинее в предутренней знобящей свежести, на опустившуюся до полу гирьку ходиков, а перед глазами все стоял Ленин, и рука, казалось, была еще согрета его пожатием.

Повеселевшим и бодрым поднялся в это утро Василий Иванович. Он умылся студеной колодезной водой и, усердно вытирая раскрасневшееся лицо жестким холщовым полотенцем, задорно крикнул Исаеву:

– Петька, вставай!

Весь день Василий Иванович оставался жизнерадостным. На душе было празднично, хорошо, точно случилось наконец-то, чего он так давно желал и к чему так неуклонно стремился. Хотелось с кем-то поделиться, рассказать о чудесном сне, но боялся, как бы над ним не посмеялись. К вечеру Чапаев все-таки не утерпел:

– Я с Лениным нынче разговор имел…

– По телефону, Василий Иваныч?

Чапаев помедлил с ответом, затем утвердительно кивнул головой:

– По прямому. – И с жаром принялся рассказывать о встрече с Лениным во сне: – Буржуев всяких и беляков приказал громить до победы коммунизма. Напоследок и о тебе словечком обмолвился. «Как, говорит, Исаев Петр свои обязанности исполняет?» – «Отлично, говорю, Владимир Ильич, жаловаться не могу».

– Обо мне спросил! – ахнул Исаев и выронил из рук тяжелый, в нескольких местах залатанный сапог. – Как он про меня знает?

– Ну, вот еще! – хитро усмехнулся Василий Иванович и с гордостью добавил, разглаживая пышные усы: – Ленин да не знает!

Народный писатель

Голая сизая веточка бузины царапала пузырчатое стекло, и Чапаев, оторвавшись от карты, хотел было закричать «Брысь!», думая, что это кошка, но оглянулся назад, к окну, и рассмеялся.

Потянуло на улицу, грязную, серую, но такую бесшабашно весеннюю. Вздохнув, Василий Иванович посмотрел на часы и недовольный поспешностью времени, отложил их в сторону. До двух часов оставалось тридцать минут.

Четвертушка оберточной бумаги оказалась исписанной, и он полез в сумку. Измятые, потертые на сгибах сводки и приказы, испещренный записями блокнот, и ни клочка чистой бумаги. Встал, подошел к пузатому, поблескивающему начищенными медными ручками комоду, слегка прихрамывая на пересиженную ногу.

Выдвинул ящик. В беспорядке разбросаны запыленные книги с обгрызанными корешками сафьяновых переплетов.

Не дотрагиваясь пальцами до какой-то божественной книги с вытесненным на корке распятием, выдернул из-под нее тощую, без обложки, брошюрку. Перелистывал желтые листы, местами осыпанные пеплом от папироски, как вдруг внимание его задержалось на строчках:

«Раньше!.. Раньше-то за одно поглядение на русского человека там трешну платили. Я вот годов десять тому назад этим самым и промышлял. Приедешь в станицу – русский, мол, я! – Сейчас тебя поглядят, пощупают, подивуются – и получи три рубля! Да напоят, накормят. И живи сколько хочешь!»

Первые страницы в книжке оказались вырванными. Не особенно сожалея об этом, он медленно заводил по строчкам пальцем.

Прошло пять, десять минут. Сосредоточенность, интерес появились на лице командира. Он не заметил, как вернулся к столу, влез на него, поставил на стул ноги. Из опрокинутой аптекарской баночки черным ручейком потекли чернила. Когда слово поддавалось с трудом, Чапаев шевелил губами, хмурил лоб.

Ветер тормошил под окном бузину, голая веточка царапала мутноватое стекло. Громко тикали прикрытые картой карманные часы.

* * *

В коридоре у двери чапаевского кабинета стояли два венских стула. На одном сидел Петр Исаев, на другом лежали разобранные части затвора. К стене прислонена смазанная ружейным маслом винтовка.

В штаб сходились вызванные на совещание командиры и бойцы.

– Есть кто? – шепотом спросил Исаева командир роты Лоскутов, кивнув на дверь.

– Один, – ответил ординарец и сердито покосился на перетянутого офицерским поясом бойца, шумно очищающего о порог грязные сапоги. – Крепкий человек наш Чапай, за десятерых работает. А с походом вот… и совсем ночей не спит. Думает все.

Лоскутов на цыпочках отошел к окну, присел на отсыревший подоконник.

В сенях громко разговаривали.

– На улице ветер и грязища страсть какая! – весело, беззаботно сообщил кто-то молоденьким ломким голосом. – Иду, а на заборе сорока. Ветер ка-ак раз ее под крыло, она и кувырк камнем на землю!

– Солнца надо, – глухо отозвалась простуженная октава. – Всходы в теплышке нуждаются. И для похода тож дорогам подсохнуть как бы надо.

В одной из комнат часы пробили два раза. Исаев вложил в магазинную коробку патроны и критически оглядел винтовку.

– Пойдет, – усмехнулся он, ощупывая масляными пальцами грани штыка.

Все были в сборе.

Одни стояли, прислонясь к стене, другие сидели на грязном, заслеженном полу, обхватив руками ноги.

– Долго что-то, – шумно вздохнул Соболев и оперся щетинистым подбородком о колено.

Молчали.

От нечего делать Василенко принялся переобувать лапти.

– А ты доложи – ждут мол, – посоветовал ординарцу Лоскутов: ему надоело неудобное сидение на подоконнике и он слез с него, затоптался на месте.

– Позовет, когда время придет, – отозвался Исаев.

– Гад! – вдруг возмущенно закричал за дверью Василий Иванович. – Вот гад!

Чапаевцы встрепенулись, повскакали с полу. Но в кабинете наступила прежняя тишина, и как чутко к ней ни прислушивались командиры, они не могли уловить ни малейшего шороха.

– Я сейчас… в окно посмотрю! – обрадованный своей находчивостью, взволнованно прошептал от порога разведчик Семен Кузнецов. И он скрылся за дверью, забыв ее притворить.

Выбежал за ворота, попытался открыть калитку палисадника, но она не поддавалась. Тогда он перелез через изгородь и, скользя по обледенелому, еще не растаявшему здесь снегу, забрался на высокую завалину. По спине хлестали мокрые ветки бузины.

В помещение штаба Кузнецов вошел запыхавшимся. Товарищи окружили разведчика.

– Ну?.. Чего молчишь?

Тот развел руками и, запинаясь, проговорил:

– Сидит… Сидит на столе и книжку читает.

Командиры переглянулись и снова уставились на Кузнецова.

– Эко чушь несешь! – вспылил Василенко. – Чего, спрашиваю, чушь всякую несешь?

– Я… правду говорю.

В это время Исаев бесшумно приоткрыл дверь, посмотрел в комнату. Затем дверь отворил пошире и переступил порог. За ним последовали Лоскутов, Соболев…

Заходя в кабинет, чапаевцы пристально вглядывались в сухощавую фигуру сидящего на столе командора.

Расселись на расшатанные, скрипучие стулья. И тут Василий Иванович спрыгнул на пол, подбежал к окну. А увидев шедшего по дороге старика, застучал кулаком в раму.

– Эй, эй… Товарищ учитель!

Обернулся, приказал:

– Учителя позовите.

Озинский, учитель, только вчера беседовавший с Чапаевым о нуждах школы, вошел в кабинет в сопровождении Исаева. В руке он держал корзину, наполненную проросшей картошкой.

– Читай! – Василий Иванович взял учителя за плечо, повел к столу. – Читай.

Принял из рук старика корзинку, поставил на пол.

– На стол, на стол садись.

Трясущимися, озябшими руками учитель достал очки, оседлал ими нос.

– Слушайте! – возвестил Чапаев. – Чтоб тихо было. – И повел ладонью по жидким, прилипшим ко лбу волосам.

Старик волновался. Он то выкрикивал громко отдельные слова, то говорил хрипящим шепотом. Суровые, обветренные лица чапаевцев были обращены в его сторону. Командиры продолжали недоумевать: к чему Чапаев приказал читать им про какого-то Челкаша?

Постепенно старик успокоился. Волнение схлынуло, и он громко, ровно, как привык делать в классе, продолжал чтение. Наконец-то ему удалось овладеть вниманием чапаевцев.

Лоскутов собирался закурить, но так и забыл о козьей ножке и спичках, зажатых в руке. Кто-то уронил на пол кисет, и на него покосились все укоризненно.

По лицу учителя пробегала легкая, еле заметная улыбка. Он мельком оглядел чапаевцев и остался доволен. Первый раз в жизни его слушателями были взрослые.

Прочитаны последние строки. Соболев с сожалением спросил:

– Все?

– Все, – вытирая платком виски, ответил учитель.

Молчали, точно ждали чего-то еще.

К старику подошел Чапаев.

– Кто, кто написал так? – рука сильно сжала плечо учителя. – Кто так здорово?.. Жизнь всамделишнюю обрисовал?

– Рассказ этот – «Челкаш» – Максим Горький написал. Из низов он, с малых лет по людям ходил… Горького много в жизни видел. Всю Россию исходил и захотелось ему правду до народа довести, глаза людям раскрыть.

Василий Иванович натужно морщил лоб, обхватив рукой подбородок, и горячим шепотом произносил:

– Гоголя читал, Чичкина помню. У Тургенева, говорили, хорошие написаны сочинения… А вот Горький – сразу видно – народный писатель. Потому что сам из народа, нашей породы.

Оглядел своих боевых товарищей и улыбнулся. Казалось – день этот раскрыл новую страницу в большой волнующей жизни, и она обогатила его чем-то значительно весомым. И это радовало Василия Ивановича.

…Через два дня в ясное погожее утро отряды Чапаева выступили в поход на мятежный белоказачий Уральск.