Текст книги "Бедовый мальчишка"

Автор книги: Виктор Баныкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Черный сундучок

Дождь лил и лил, не переставая, уже вторые сутки. Без калош нельзя было выйти не только в сад, но и на веранду. Тут и там лужи, ручьи… Ни одной сухой половицы!

Делать было решительно нечего. Тимка читал какую-то толстую растрепанную книжищу, сидя с ногами на раскладушке, а Костик бродил из угла в угол, натыкаясь, как слепой, то на стол, то на табурет.

На второй день, измученный бездельем, Костик отправился на разведку в кладовую. Маленькая эта кладовая с покосившейся узкой дверкой находилась в конце веранды. Раньше у Костика все руки не доходили до бабушкиного чулана. Теперь же он решил с ним познакомиться.

Костик перебрал на полке пропыленные пузырьки, пахнущие лекарствами, заглянул в жестяную банку с ржавыми рыболовными крючками, померил соломенную шляпу с продавленным дном… Не везет Костику! В кладовке не было решительно ничего интересного.

И вот тут-то, оглядывая кладовую скучающим взглядом от потолка до пола, заметил он вдруг в самом углу черный ящик, прикрытый рваной рогожей.

«Ого, какой-то таинственный сундук! – подумал Костик и с размаху повесил на гвоздь шляпу. – Срочно обследуем его внутренности!»

Он вытащил на веранду тяжелый сундучок с обитой железом крышкой, отстегнул ржавую накладку. Прежде чем приподнять крышку, перевел дух, опустился на колени.

«А ведь дедушка мог схоронить здесь свое боевое оружие? Как ты насчет этого кумекаешь? – спросил себя Костик. – Скажем, наган в кобуре, патроны, гранаты, полевой бинокль… Мало ли еще что мог дедушка спрятать до поры до времени в таком надежном сундучке?»

Дрожащими пальцами Костик опустил накладку на стальное ушко. А потом встал, схватил в руки сундучок и понес его в комнату.

– Тимка, находка! – сказал возбужденно Костик, бережно опуская сундучок на пол посреди комнаты. – Дедушкино оружие. Только, чур, уговор: если найдем наган – беру его себе… А тебе все остальное. Идет?

Тимка приподнял от книги свою курчавую голову.

– Ты кончил молоть чепуху? Аль еще нет? – спросил он брата, щуря уставшие от долгого чтения глаза. – Или ты не в своем уме?

– Потеха! – хохотнул Костик. – Я в самом ясном своем уме! Как никогда! Ты вот вставай и смотри… а то расселся, будто султан. Меня как что, так нравоученьями всякими пичкаешь, а сам? Сам с ногами на кровати!

Присев перед манившим к себе загадочным черным сундучком, Костик хлопнул по его крышке ладонью.

– Здесь хранятся боевые… боевые… Вспомнил: боевые реликвии! Прыгай сюда, Тимка!

Неохотно слез Тимка с раскладушки, неохотно подошел к брату. Со всех сторон оглядел пыльный сундучок. Потом сказал, присев рядом с Костиком:

– Валяй… откупоривай свой клад.

Снова отстегнул Костик неподатливую накладку, глянул на Тимку потемневшими до черноты глазами. И сразу рывком поднял крышку.

– Да-а… Боевые, говоришь, реликвии? – протянул насмешливо Тимка. – По-твоему, столярный инструмент… – И он не докончил – подавился смехом.

Костик обескураженно молчал. В сундучке лежали рубанок, разные там стамески, пилки… И все-то, все в образцовом порядке.

Глядел Костик на рубанок, блестящий, цвета старой слоновой кости, и думал: «Сколько раз в жизни держал в руках дедушка вот этот самый рубанок? А когда после работы прятал рубанок в сундучок отдыхать, рубанок еще долго, наверно, хранил тепло его рук, умелых и прилежных. И он, мой дедушка, никакой работы не гнушался, даром что был красным чапаевским командиром! Бабушка сказывала: после гражданской войны он парты для школ мастерил, рамы, двери… Тогда разруха была, и у ребят в школах не было ни парт, ни досок… Ничего не было. И дедушка вот этим рубанком строгал доски. Строгал и пел негромко, для себя, любимую Чапаем песню: «Ты не вейся, черный ворон, над моею головой…»

Возможно, Костик еще долго бы перебирал в памяти рассказы бабушки о своем деде-герое, но тут Тимка обнял брата за плечи и спросил, заглядывая ему в лицо:

– О чем, парнище, взгрустнул?

Длинные светлые ресницы взметнулись вверх, и Костик встретился с глазами Тимки. С минуту они молча смотрели друг на друга… Никогда, кажется, Костик не видел в эдакой близости Тимкины глаза, такие сейчас добрые, такие родные. А его дыхание – ровное, чистое – Костик ощущал на своем лице. Теплота этого дыхания как бы проникала в самую душу. И Костик, сам не зная, что с ним, прижался вдруг к Тимкиной груди.

– Ты не озяб? – шепотом спросил Тимка.

Костик покачал головой. А еще через миг у него дрогнули уголки припухших губ, и он сказал тоже шепотом:

– А давай, Тимк, построим фрегат… У дедушки в этом черном сундучке всякие столярные инструменты найдутся. Построим и назовем его… знаешь, как? «Чапаевец Круглов». В честь дедушки.

И глаза Костика неистово блеснули, блеснули так, словно он смотрел в это время на жаркое танцующее пламя костра.

Фрегат „Чапаевец Круглов“

Постройкой фрегата Тимка увлекся чуть ли не с большей страстью, чем Костик. Он совсем забыл про свою толстущую книгу и вместе с Костиком строгал, пилил, тукал топориком.

На полу в комнате валялись легкие завитки стружек, палки, обрезки тонких дощечек. И ненастье уж не удручало ни того, ни другого. Весело жилось в эти дни и Мишке: он гонял по комнате золотые колесики-стружки, прыгал Костику на спину, усаживался ему на плечо и рассказывал свои уютные нескончаемые сказки.

В конце четвертого дня Тимка и Костик сидели на полу и любовались своим фрегатом «Чапаевец Круглов». У этого фрегата в тридцать сантиметров длиной все было как у настоящего парусника: и бушприт, и мачты, и руль. Не хватало лишь парусов – упруго надутых попутным ветром парусов. Тогда-то их легкий увертливый корабль забороздит воды морей и океанов.

– Тимк, а из чего мы сделаем паруса? – спросил Костик, вдоволь наглядевшись на фрегат с тонким, гордо поднятым вверх носом. – Давай из платков? А?

Тимка покривил губы.

– Боевой фрегат с пестрыми, в клетку парусами? Не пойдет! Это тебе не балаган!

– А из чего же? – Костик провел порезанным пальцем по бушприту. – Для снастей у нас есть суровые нитки, а вот паруса…

Поворошил Тимка кудри, вившиеся из кольца в кольцо, потянулся с хрустом в суставчиках, сцепив на затылке руки. Внезапно он вытянул шею, прислушался.

– Тсс! Ни слова!

Костик глянул на Тимку и тоже прислушался.

Тихо. Тишина вдруг стояла необыкновенная, прямо-таки первобытная. Точно на всей планете, кроме Костика и Тимки, не осталось ни одного живого существа.

«Почему же так тихо?» – хотел было спросить Костик брата, но тут Тимка вскочил, выбежал на веранду и ну давай отплясывать.

– Тимка! – всполошился Костик. – Что с тобой стряслось?

– Дождь!.. Или не слышишь? – крикнул Тимка, на секунду приостанавливаясь. – Дождь кончился!

И снова пустился в пляс.

Костик тоже бросился на веранду. Увернулся от Тимки, пытавшегося его облапить, спустился на крылечко.

Низко над почерневшей влажной крышей дачи плыли на север рваные мышиного цвета облака. Плыли торопливо, обгоняя друг друга, будто их где-то заждались, и они вот безнадежно опаздывают.

– И верно перестал! – весело сказал Костик. – Вот только с крыши капельки тюкаются.

Где-то далеко-далеко, но поразительно отчетливо звякнула дужка ведра. У оврага застрекотала, прочищая горло, сорока. А в детском саду шлепала по мутным оловянным лужам тетя Мотя – босиком, в подоткнутой высоко юбке. Мелькали полные белые икры ног. В вытянутых руках тетя Мотя несла противень с горячими булочками. Костик точно знал, что булочки с пылу, – по еле уловимому тонкому аромату.

С каждой минутой мир наполнялся все новыми и новыми звуками. Обычно на них не обращаешь внимания, но сейчас, после стольких дней затяжного ненастья, все-то, все радовало: и робкий пока еще птичий гомон, и утробистое мычание чьей-то буренки, и повизгивание прыгавшей у калитки Белки, истосковавшейся по Костику, и даже горьковато-едкий, приятно щекочущий ноздри синий дымок… Дымок от тлеющих в костерке вишенных сучков.

– Костька! – подала свой голос и Маришка, показываясь над заборчиком, тоже почерневшим, точно обуглившимся. – Костька, ты не раскис?

– А нам с Тимкой некогда было раскисать, – ответил Костик. – Мы фрегат строили.

– Чего, чего? – переспросила Маришка.

– Фрегат… Ну, корабль по-другому. Да тебе, девчонке, разве понять?

Маришка промолчала. Костику показалось, что она собирается слезть с забора. Тогда он прокричал:

– Приходи к нам завтра утром! На торжественный спуск фрегата!.. Придешь?

Маришка поправила на голове вязаную шапочку, утерла рукой нос. И сказала обиженно:

– Зачем же ты меня зовешь, если… если я ничего не понимаю?

Костик покраснел.

– А ты приходи… Это я просто так.

Ботфорты Петра Великого

Первое солнечное утро после дождя: золотое, тихое, доброе.

Стоял Костик на изопревшем крылечке, курившемся банным парком, смотрел из-под руки на умытое небо, полыхающее ярким синим огнем, и говорил солнышку: «Ты, солнышко, больше не прячься! Я по тебе все эти дни скучал».

Потом Костик перевел взгляд на сад. Смотреть на сад пришлось тоже из-под руки, жмуря глаза. Каждое дерево, каждый кустик, каждая былинка сверкали и горели, горели и сверкали, будто щедрый волшебник осыпал их ночью дорогими каменьями.

Сколько раз Костик пробегал мимо вот этого скромного неприметного куста с мелкими лазоревыми чашечками, а сейчас глянул на него – и глаз оторвать не в силах. В хрупких чашечках с просвечивающимися лепестками дрожали крупные прозрачные слезинки, и в каждой слезинке плавало по крошечному солнцу.

А вот молодая березка. Она тоже вся преобразилась, точно надела новое, еще не помятое платьице. Стояла на краю лужи и все смотрелась и смотрелась в голубое светлое зеркальце, прямо-таки ошеломленная своей красотой.

– Здравствуй, кудрявая! Ты меня узнала?.. Я тебя очень и очень люблю, березка, ты это знаешь? Когда буду уезжать, как я с тобой расстанусь? Мне так хочется взять тебя в наш совхоз… Чтобы ты всегда стояла под моим окном.

Из оврага доносилась веселая птичья разноголосица. И Костику захотелось бежать туда – к высоким тополям, кленам и липам. Чтобы поздороваться с птицами и деревьями-великанами. Ведь он не видел их четыре дня! Но там, в низине, чернозем раскис от дождя и походил на диковинное тесто, негусто замешенное в квашне. Попытался нынче Тимка пройти к душевой и чуть ли не по щиколотку увяз в жирной и липкой жиже. Подсохнет малость к вечеру, и Костик тогда сбегает к оврагу, пощиплет красную смородину. Ведь ей, смородине, пора уж красным соком наливаться.

На корявую сухостойную ветку яблони, стоявшей неподалеку от крыльца, как-то косо опустился молодой грачонок. Видно, он всего лишь недавно стал учиться летать. Грачонок был до того черный, что Костику подумалось: не прятался ли он во время ненастья в печной трубе? Посидел-посидел грачонок на сучковатой ветке, качаясь с боку на бок, да как начал орать во всю свою широкую пасть!

– Ты чего кричишь? – спросил Костик грачонка. – И не стыдно? Сам такой большой… Неужто по матери соскучился?

Грачонок покосился на Костика круглым глазом и, ничуть не устыдившись, раскричался еще громче. И тут к нему прилетела мать. Сунула в прожорливую пасть птенца мохнатую гусеницу, подождала, пока он ее проглотит, и медленно полетела к оврагу. Грачонок распустил крылья, качнулся и тоже снялся с места.

На ногах у Костика калоши. В этих калошах не опасно, можно дойти до калитки. И Костик, ступив на тропку, скользкую, точно густо смазанную дегтем, побрел на улицу.

Ноги то и дело разъезжались, калоши приклеивались к дорожке, соскальзывали с ног, и Костик чуть не падал… Точь-в-точь как у них в совхозе после затяжных дождей. Раза два, чтобы не растянуться, Костик хватался за вишенные стволы, шероховатые, мокрые, и на него тотчас же обрушивался шумный сверкающий ливень.

Но вот и калитка. Вышел Костик на улицу, глянул на огромную, как озеро, лужу и присвистнул – ни пройти, ни проехать! Прохожие жались вдоль заборов, перепрыгивали с кочки на кочку. Зато какое раздолье гусыням со своими выводками! И в «озере» уже плескались напропалую юркие гусята, охраняемые зоркими мамашами.

«Неужели Маришка все еще дрыхнет? – подумал Костик, косясь на голубую детсадовскую калитку. – Такое утро, а она…»

И тут скрипнула голубая калиточка, и через порог перевесилась чья-то нога в резиновом ботике. За ней высунулась рука. А вот и сама Женька, пыхтя и краснея, наконец-то осиливает высокий порожек. Женька в малиновом плюшевом пальто нараспашку, точно в старинном камзоле, и в мамкиных черных ботах.

– Женька! – закричал, давясь от смеха, Костик. – Где ты стянула ботфорты Петра Великого?.. Ну и потеха!

А Женька, не обращая на Костика ни малейшего внимания, смело шагала прямо к луже, высоко, словно солдат на параде, поднимая то правую, то левую ногу.

– Женька! – снова закричал Костик. – Куда ты? Куда тебя несет!

– Разве не видишь? Я с тобой не хочу переговариваться, – отрезала Женька.

Она уже подошла к луже. Посмотрела на свои негнущиеся лакированные боты, улыбнулась и шагнула в стоячую воду.

– Гуси, гуси, га-га-га! – звонко залопотала счастливая Женька, продолжая храбро мутить воду. Ей хотелось во что бы то ни стало дойти до потешных желтовато-зеленых ощипанных гусят, резвившихся в свое удовольствие. – Гуси, гуси, га-га-га, есть хотите? – начала снова Женька, но внезапно поперхнулась.

Гусыня, важная, словно сотворенная из сахара, с приближением Женьки насторожилась, круто изогнув длинную пушистую шею. Женька молчком прошла еще немного вперед. Тогда рассерженная гусыня зло зашипела и, описав полукруг, понеслась прямо на Женьку.

– Я тебя! – замахала Женька рукой. – Ишь, вредная!

Но грозная гусыня, приподняв над водой белые с просинью крылья, продолжала неумолимо приближаться. Она уже и клюв раскрыла, высматривая, куда бы сподручнее ущипнуть глупую девчонку.

Женька топнула ногой. Фонтаном взмыли вверх брызги. Но и это не устрашило гусыню. Тогда Женька попятилась, поскользнулась и шлепнулась в лужу.

Гусыня еще раз громко прошипела. И, гордо выпячивая грудь, поплыла к своим расшалившимся деткам.

А Женька сидела в луже и вопила на всю улицу дурным голосом.

– Вставай, Женька! – кричал Костик, поджимая от смеха живот. – Придет Маришка, она тебе задаст баню!

А Маришка – легкая на помине – уже стояла у калитки.

– Вставай и не косороться! – прикрикнула она на сестренку. – Вставай! А то и ох не промолвишь, как выдеру… Почище сидоровой козы!

И Женька послушно встала. С нее ручьями стекала вода. В ботах хлюпало.

– Топай сюда! – командовала Маришка, взявшись руками за бока. – Топай проворнее, мокрая курица!

Вдруг сердитая Маришка повернулась к Костику. Засмеялась.

– Вам на фрегат моряки нужны? Берите Женьку, она с опытом! Ни в одном море теперь не потонет!

Алые паруса

У фрегата были белые, как бы накрахмаленные паруса. На эти паруса пришлось изрезать Костику тетрадь для рисования.

– Ну чего же ты заснул? – спросил Тимка Костика. Обернулся к Маришке и подмигнул ей. «Правда, с чудинкой мой младший брат?» – говорили его глаза.

А Костик точно боялся выпустить из рук красавец фрегат. Вдруг тот взовьется птицей к небу?.. Но вот он навалился грудью на борт железного ящика, до краев наполненного дождевой водой, чуть помешкал и осторожно разжал пальцы.

И корабль, словно лебедь, долго протомившийся в неволе, легко заскользил по гладкой поверхности карликового моря. Кажется, Костик и не толкал в корму его пальцем, кажется, и не дул на его паруса, а вот нате вам – кораблик скользил себе и скользил по малахитовой сонной глади.

– Ой! – воскликнула восхищенная Женька, сидя на руках у Маришки. – Мне бы эдакую лодочку!

Тимка мечтательно сказал:

– Настоящие бы матерчатые паруса нашему фрегату… Что ты, Костик, скажешь: подошли бы ему алые паруса?

Не отрывая взгляда от корабля, ткнувшегося бушпритом в противоположную стенку железного бака, Костик ответил вопросом:

– Это как в той… твоей книжке?

– А разве плохо: алые шелковые паруса? По-моему, здорово!

– Может, и здорово, – без особого восторга протянул Костик. – Только мне в этой книжке не понравилось… Зачем сдалась капитану Грею какая-то девчонка?.. Как там ее звали?

– Ассоль, – подсказал Тимка.

– Aгa, Ассоль… Я бы на месте Грея ни за что… ну, прямо ни за что не взял бы ее на корабль!

– И смешной ты, Костька!.. – начал Тимка и тотчас чему-то засмущался. – Подрастешь… вот тогда… А сейчас тебе еще рано такие книги читать.

– Подумаешь – рано! – И Костик надул губы.

Тимка поспешно захлопал в ладоши. А потом объявил громко и весело (это ему только казалось, что весело):

– После торжественного спуска фрегата приглашаю всех на веранду! Будем есть смородину.

Он взял у Маришки Женьку, посадил ее на плечо. Спросил:

– Ты любишь смородину?

Женька помолчала, помолчала, а потом проговорила:

– А она какая?.. Пупырчатая?

– Нет, то малина. А смородина похожа на красные горошины…

– Люблю! – не дослушав Тимку, сказала Женька. – Я все ягоды люблю!

– Ну раз Женька любит ягоды, то надо торопиться! – Тимка подтолкнул к крыльцу Маришку.

Костик шел по тропке последним, то и дело оглядываясь на белокрылый фрегат.

В этот день он много раз бегал к железному баку, чтобы еще и еще полюбоваться на свой кораблик.

А наутро, встав с постели, Костик снова помчался в сад. Побежал к высокому забору, глянул на фрегат… глянул и глазам своим не поверил. Может, раннее солнышко выкрасило в алый цвет паруса на кораблике? Или у Костика со сна перед глазами красные круги плавают?

Потер Костик кулаком глаза, поморгал ресницами. Нет, тут глаза ни при чем. На фрегате «Чапаевец Круглов» и в самом деле красовались алые паруса.

На цыпочках Костик вернулся к крыльцу. Поманил рукой брата.

– Тимк, поди сюда на минутку.

Тимка вышел из комнаты, на ходу узлом стягивая ослабевшую у трусов резинку.

– Ты чего, как гусак, шипишь?

– Следуй за мной, – снова зашипел Костик. – Да смотри, чтобы тихо…

Подошел Тимка вместе с Костиком к баку с водой, увидел фрегат и замер на месте.

– Алые шелковые паруса… Как ты думаешь, они что, с неба свалились? – спросил немного погодя Костик. – Ты не догадываешься, откуда они взялись?

– Нет, – покачал головой Тимка. – Нет, не догадываюсь.

– И я тоже, – вздохнул Костик.

Вдруг над краем высокого забора показалась голова рыжей соседской девчонки.

– Приветик, мальчики! – сказала она. Пламенеющие губы раскрылись в улыбке. – Не утонули в потоп?

– Не утонули, – сказал Тимка, снизу вверх глядя на рыжую мягко синеющими добрыми глазами. – Ты когда, Кира, приехала? Нынче утром?

– Нет, вчера вечером.

– А у нас тут с утра происшествие. – Тимка развел руками. – Паруса у игрушечного фрегата появились новые. Были белые, а теперь вот…

– Они тебе нравятся, эти алые паруса? – сощурилась Кира.

– Да, они красивы… Так и горят огнем!

– А тебе, Костик?

Костик обвел рыжую настороженным взглядом. Потупился.

– Нравится, aгa, – еле слышно проговорил он, чуть помешкав.

– Тогда я очень рада, – сказала Кира, и ее пламенеющие губы снова разползлись в улыбке. – Крепдешиновую кофточку исполосовала… Мне тоже хотелось, чтобы у вашего корабля были красивые паруса.

Костина вишенка

Весь сад вкось пронизан золотыми копьями. Брел Костик по фиолетовой тропинке и все закрывался рукой от солнца, стремившегося заглянуть ему в глаза. Большое, ясное, оно все ниже и ниже склонялось к высокому забору.

Вдруг Костик остановился. Дорогу ему преградила низко свисавшая над тропкой тяжелая вишенная ветка с крупными ягодами. Одну из вишенок, висевшую на уровне Костиных глаз, насквозь пронзило острое солнечное копье. И ягодка вся огненно запылала.

Посмотрел Костик на вишенку пристально, чуть щурясь, и рот разинул.

«Что я вижу! – подумал пылко Костик. – И почему я раньше… я никогда в жизни еще не видывал такое!»

Ягодка прозрачно сверкала, как бесценная рубиновая горошина. Костик отчетливо видел внутри нее багряное зернышко, видел он и пунцовеющие пузырьки, словно плавающие в горячем сиропе… Нет, это не пузырьки, а тонюсенькие жилки, перепутанные между собой, как нитки.

Долго еще всматривался Костик в затаенную жизнь спеющей вишенки. И вместо пунцовеющих пузырьков, вместо тонюсеньких жилок, перепутанных как нитки, он уже видел внутри вишни танцующие живые существа. Да, да!

Но вот у него заслезились глаза. Побрел Костик дальше. Прошел несколько шагов, оглянулся на вишенную ветку. Но где же она, его рубиновая ягодка? А ее как не было. Все ягоды на ветке были похожи друг на друга, точно родные сестры. Тогда Костик бросился назад, встал на прежнее место.

Солнышко уже опустилось за высокий забор, и золотое копье не пронзало приглянувшуюся ему вишенку. И Костик ее не узнал. Которая из этих десяти вишен на миг открыла перед ним свою загадочную жизнь? Вот эта, с чуть вдавленным боком? Или эта, круглая-круглая? Или, возможно, вот эта, с розоватой, еще не загустевшей маковкой? Нет, нет и нет! Ни та, ни другая и ни третья. А которая из них была его ягодкой, Костик теперь никогда не узнает. И ему стало чуть-чуть грустно.