Текст книги "Бедовый мальчишка"

Автор книги: Виктор Баныкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Какие у Волги глаза?

Костик никогда еще не ездил на таких слоноподобных машинах. Сидел он как на троне: и удобно, и все вокруг видно.

Вот дядя Спиря нажал какую-то пуговку, и двигатель свирепо зарычал. Даже вся эта железная добротная кабина задрожала, точно в ознобе.

– Папаня, кажись, шумок? – сказала полувопросительно Маришка. – Эге?

Отец лишь покосился на дочь, не промолвив ни слова. Он опять тронул пальцами пуговку. Прислушался. Ровное благодушное тарахтенье.

– Теперь, папаня, порядочек! – кивнула Маришка и как бы невзначай дернула за ухо Женьку, вертевшую головой из стороны в сторону. Женька скривила слюнявые губы, явно намереваясь зареветь, но передумала.

– Эх, Мишка, Мишка! – вздохнул дядя Спиря, кладя на баранку большие спокойные руки. – Была бы ты пацаном… Преотличного бы водителя из тебя сделал!

– А женщины?.. Они что, по-твоему, не бывают шоферами? – краснея, сказала Маришка. – Как бы не так! Получше мужиков еще бывают!

Машина тронулась, громыхая пустым кузовом. Вот она свернула в переулок, которым недавно шла тетя Мотя, еще более кочкастый и ухабистый, чем их проспект Космонавтов. А немного погодя МАЗ, только что плывший, казалось, по бурному морю, выехал на асфальтированную Десятую просеку. Выехал, чихнул и помчался, будто одержимый, по ровной голубовато-серой дороге вниз к Волге.

– Вас где ссаживать? У дома отдыха «Жигули»? – спросил дядя Спиря, не отводя озабоченного взгляда от смотрового стекла. Сидел он все так же прямо, чуть откинувшись на мягкую дерматиновую подушку, кое-где испещренную тусклыми матовыми полосками.

Навстречу самосвалу то и дело проносились кокетливые «Волги», скромные «газики», юркие «москвичи». Великаны ЯЗы, груженные лесом, надвигались медленно, под стать грозным танкам, окутанные черным дымком. Все встречные машины приветствовал весело трепыхавшийся флажок на радиаторе МАЗа.

– Ну, где же? – еще раз спросил дядя Спиря.

– У «Жигулей», – откликнулась Маришка. Помолчала. А потом, обращаясь к Костику: —Вон желтый заборчик… Видишь? А вон красная арка… Тоже видишь? Вот тут мы сейчас и сойдем.

Дядя Спиря остановил машину. Костик с трудом открыл тяжелую дверку и спрыгнул на горячий, пахнущий керосином асфальт. Принял от Маришки запыхтевшую Женьку. Сказал:

– Спасибо, дядя Спиря!

Дядя Спиря молча, не оглядываясь, кивнул. Еще миг-другой Костик видел его острый с горбинкой нос, твердые, плотно сжатые губы. Но вот самосвал взревел и, дымя известковой пылью, белесым облаком поднимавшейся из кузова, покатил дальше вниз. Спустя минуту он завернул направо и скрылся за летним кинотеатром – дощатым, похожим на высокий сарай помещением.

Ребята перебежали дорогу, прошли несколько шагов и очутились в тенистой тишайшей улочке.

– У меня братик был… на два годочка старше Женьки, – негромко, доверительно проговорила Маришка, заглядывая Костику в лицо.

В это время нерасторопная Женька, переваливаясь с боку на бок, затрусила вдогонку порхавшей низко над травой бабочке с выгоревшими салатными крылышками.

– В прошлую зиму умер братик… Папаня как вспомнит его, как вспомнит…

Маришка поджала губы. Костик не проронил ни слова. Он только все хмурил и хмурил брови. Вдруг Маришкина рука несмело коснулась Костиной руки. Костик продолжал шагать, по-прежнему глядя вперед, на дорогу, будто ничего не замечая. Тогда Маришкины пальцы сцепились с его пальцами. А немного погодя Костик и Маришка уже шли как ни в чем не бывало, размахивая крепко сцепленными руками.

И чем ближе они подходили к Волге, тем сильнее шумели над их головами старые осокори. Там, к вышине, светлая зеленая бездна листвы волновалась, гудела могуче, тревожно, призывно… Стоит прислушаться чутким ухом к этому несмолкающему шуму листвы, похожему на морской прибой, как начнет неистово биться в груди сердце, то замирая от сладостного восторга, то леденея от безысходного ужаса. Правда, почему так неспокойно и радостно на душе – в одно и то же время, когда шагаешь в солнечный ветреный день по лесу?

– А ты знаешь, вдруг заговорила шепотком Маришка, будто стесняясь чего-то, – знаешь?.. – Она замолчала, повертывая к Костику свое просветленное тихой кротостью лицо. – Мне, бывает, реветь хочется. Так бы вот шла по лесу и ревела… Просто так… нипочему.

Она вздохнула и стала смотреть в сторону дымно-золотой прозорины, образовавшейся между деревьями. Через минуту Маришка весело сказала:

– Волга!.. Волга показалась!

– Где Волга? – недоумевал Костик, видя перед собой лишь расступившиеся прямоствольные осокори с курчавыми шапками гудящей листвы да сине-серое небо, начинавшееся сразу же за рыжим обрывом у подножья деревьев.

– Да вон же она! Вон! – засмеялась Маришка. – Газанем на полную железку?

И они побежали к обрывистому берегу, все так же крепко держась за руки.

Костик и Маришка остановились на голом глинистом мысу, вылизанном ветрами. Под ними тянулись тяжелые сыпучие пески, будто вороха спелой ржи. Волга вся была рябой от блесток латуни и никеля, плясавших на ее зыбких волнах, рябой до противоположного берега – далекого-далекого, извивавшегося зеленым удавом у самого неба. А небо, утром налившееся густущей, неразмешанной синевой, сейчас глядело сверху васильковым полем – бескрайним васильковым полем с белыми и серыми бугорками облаков.

Веселый упругий ветер, трепавший из стороны в сторону маковки непокорных осокорей, дыбом взъерошил Маришкины волосы, задрал до пупа Костину легонькую на выпуск рубашонку.

– Как бы дождя не надул ветер, – сказал Костик, щурясь от света, до ломоты в глазах ликующе-радостного, пронизывающего весь этот мирный волжский простор.

– Дождя? – переспросила Маришка. – Нет… и не жди! Ни вот настолечко не накличет! – Маришка оглянулась назад, на притихшую Женьку, сидевшую в траве на солнечной полянке, и спросила: – Угадай, какие у Волги глаза?

Костик посмотрел Маришке в лицо: может, она смеется над ним? Нет, она не смеялась, а лишь так же, как и он, все щурила и щурила свои глаза – на диво в этот миг пронзительно зеленые, и ловила раскрытым ртом посвистывающий по-разбойничьи ветер.

– Какие глаза… у Волги? – пожал плечами Костик.

– А что, по-твоему, у Волги нет глаз?.. Разуй-ка свои гляделки!

Костик пощурился-пощурился и нерешительно сказал:

– Серые… и еще немножечко синеватые. А у берега… у берега вода вроде бы прозеленелая…

Подняв руку, Маришка повела ею вправо, в ту сторону, где берег, на котором они стояли, изгибаясь подковкой, переходил в лиловато-молочные меловые нагорья. И вот там, в тишайшем заливе, у студеного оврага, вода зеркально голубела, отрезанная от коренной Волги невидимой чертой. Еще же дальше, у Жигулевских ворот, дымно-черная, хмельная Волга бурлила, зацелованная разгулявшимися на гибельной быстрине беляками.

– Вот и скажи теперь, какие у Волги глаза! – засмеялась Маришка и стала выделывать босыми, в царапинах ногами потешные коленца. – Она у нас – кра-асивая-раскрасивая!.. Папаня сказывал: много разных рек повидал в войну, а такой, как наша Волга, ему не довелось встретить!

Костик молчал. Молчал и думал: какие же все-таки у Волги глаза?

„Караул! Украли Женьку!“

Первой разделась Маришка. Увязая по щиколотки в горячем рассыпчатом песке, тут, вблизи, казавшемся тускло-пепельным, она также первой помчалась к воде. Увесистые стеклянные волны цвета увядшей травы били и били в шафранно-мокрую прибрежную полосу.

Костик на одной ноге подскакал к Маришке. Шагнул было в воду, да сразу же отпрыгнул.

– Аль жгется? – спросила Маришка, повязывая голову косынкой. Острые концы косынки белыми рожками торчали у нее на лбу. После некоторого молчания Маришка снова спросила: – Махнем, что ли Костька? Ты как? Саженками плаваешь?

– Ara, саженками, – соврал Костик, сам не понимая почему.

– А я могу по-всякому: и саженками, и кролем, и на боку, и на спинке… Чуть не забыла: еще стоя умею!

К ним подошла, вся как-то ежась, розовая Женька. Она взмахнула ручонками и пропела:

– Я тоже буду плавать! У бережка! Что, а?

– Умница! У бережка будет плавать наша Женечка, – охотно поддакнула Маришка и снисходительно-ласково потрепала сестренку за льняной петушиный хохолок.

И, разбежавшись, кинулась в реку, обдавая и Костика и Женьку холодными брызгами.

Через минуту-другую Маришка, виляя своим худеньким смуглым телом, так отчетливо видным сквозь засиненную воду, была уже далеко от берега. Вот она перевернулась на спину, приветливо махнула Костику рукой:

– Зна-атно! Плыви!

У берега ползала Женька, держась руками за песчаное дно и нещадно молотя по воде ногами. Она визжала, смеялась, страшно довольная купаньем.

А Костик все никак не решался окунуться. Тимка обещал этим летом научить брата плавать, да почему-то все ленится. Все торчит и торчит на даче. На что она ему сдалась? Он даже нынче, пообещав Костику пойти после обеда на Волгу, взял да отказался от своего честного слова. «Завтра, Костик, уж это точно! Обязательно двинемся на Волгу, – сказал Тимка во время обеда. – Завтра и Кира… она тоже обещала завтра пойти с нами». Но Костик не стал дальше слушать неверного своему слову Тимку. И правильно! Он теперь сам будет учиться плавать.

Вон парнишка, года на три, наверно, младше Костика, а посмотрите-ка на него: вьюном вертится в воде! А вон еще… Ну, совсем лет пяти пацаненочек. И тоже не страшится. Смело заходит в реку по грудь, поворачивается лицом к берегу и плывет по-собачьи, хлопая изо всей силы руками по воде.

Наконец Костик отважился. Вздрагивая, морщась от прохладной, как чудилось ему, воды, он зашел в нее по пояс, заткнул пальцами уши и окунулся с головой.

«И ничуть она не холодная», – сказал себе Костик, из-под руки глядя на Волгу. Он искал глазами отчаянную Маришку и никак не мог отыскать. Всюду: и справа, и слева, и прямо впереди – торчали из воды головы купающихся. И которая из них Маришкина – попробуй угадай!

Возле Костика остановился малец с гулко подпрыгивающим на волне резиновым колесом.

– Дай поплавать! – сказал Костик большеголовому посиневшему мальчишке.

Выкатив красные кроличьи глаза, тот никак не мог разлепить свои фиолетовые губы. Но вот он сказал, лязгая зубами:

– О…озьми. А я на пе…очке погреюсь!

Выпустил из рук рвущееся на простор черное гладкое колесо и побежал на берег, корчась от озноба.

Утопив поглубже непослушное колесо, все пытавшееся вырваться из рук, Костик навалился на него грудью и сразу же очутился над плескавшимися волнами. Заработали руки: правая, левая, правая, левая…

«Как бы мне не уплыть на ту сторону», – подумал немного погодя счастливый Костик, когда он очутился неподалеку от красного буя, бешено подпрыгивающего вверх, будто пытавшегося вознестись на небо.

Низко над рекой носились крикливые быстрые чайки. Одна из них – острокрылая, с поджатыми лапками, прямо перед самым Костиным носом выхватила из воды тонюсенькую плотичку с крючковатым трепыхавшимся хвостом.

Костик не успел еще проводить взглядом взметнувшуюся в вышину чайку, как его кто-то цапнул за ногу.

– Ой! – закричал Костик, крепче хватаясь руками за скользкое колесо.

Оглянулся, а это Маришка. Влажно сверкали ее широко раскрытые хитрющие глаза.

– А я знала… Думаешь, я тебе так и поверила? – закричала Маришка.

Пенная волна окатила ей лицо. Она фыркнула, сплюнула и опять закричала:

– Знала: ты только так… заливаешь, а сам по-топорному на дно плаваешь!

Она сильно взмахнула одной рукой, потом другой… Миг, и уже рядом с Костиком.

– Смерть или живота? – хватая Костика за локоть, спросила Маришка. – Утопить тебя с музыкой или без музыки?

– Отстань! – рассердился Костик. – Ну, чего привязалась?

Но Маришка и не думала отставать. Ей явно хотелось как можно дольше покуражиться над перепуганным Костиком. Выпустив Костин локоть, она так крутанула зыбкое колесо, что оно волчком завертелось на хлюпающих волнах. Костик еле остановил колесо, тормозя растопыренными ногами.

Какой-то ловкач парень в канареечной шапочке, проплывая мимо, попытался поймать Маришку, но она сразу же нырнула, уйдя под воду столбиком. И вынырнула – где бы вы думали? – по другую сторону резинового колеса.

А Костик, не теряя зря время, уже плыл к берегу, изо всей силы подгребая воду под себя, страшно боясь, как бы Маришка снова не стала потешаться над ним.

– Догоняй, вороные! – свистнула Маришка, едва только вынырнула. Но уже к Костику не подплывала, все время держалась от него на некотором расстоянии.

Так они и вышли на берег: впереди Костик, неся над головой черное колесо, а за ним Маришка, размахивающая руками.

– Эй, моряк! Сюда топай с камерой! – крикнул Костику малец, хозяин колеса. Он уже не дрожал, и губы его отошли, порозовели.

– И как это она тебя не утопила? – спросил он, глядя на Костика насмешливыми бегающими глазками. – А я-то думал, капут моряку!

– Если захочу – сам ее утоплю! – сказал Костик нарочито небрежно, опуская на песок автомобильную камеру. – И тебя с ней в придачу.

Мальчуган приподнял большую голову на тонкой гусиной шее и расхохотался. Расхохотался прямо Костику в лицо.

– Мы, морячок, Мишку тут все знаем! Она с десятком таких, как ты, справится!

Костик решил для поддержания авторитета заехать нахальному головану по уху, но помешала Маришка. Она подбежала, расстроенная, запыхавшаяся, со слезами на глазах.

– Костька, а Женька… утопла, видно, Женька! Весь берег обежала… нигде не нашла!

– Твоя сестренка? – спросил малец, вставая на четвереньки. – Она у тебя какая?.. Толстая? С вихром на голове?.. Не реви, не утопла. Тетенька чья-то во-он туда ее увела.

Но Маришка, вместо того чтобы успокоиться, запустила в свои мокрые космы руки и басом – на весь пляж – заревела:

– Караул! Украли Женьку!

„Спокойной ночи, Волга!“

Через минуту Маришка, большеголовый мальчуган и Костик уже стояли в тесном, шумном кругу купальщиков.

Коротконогая женщина с газетной нашлепкой на длинном носу дергала за плечо не на шутку перепуганного мальца и визгливо спрашивала:

– Велосипед украли? У кого украли?

– Какой вам велосипед! – бархатным баритоном не спеша проговорил волосатый упитанный старик с младенческим розовым лицом. – Часы, понимаете, часы у девочки позаимствовали.

– И никакие не часы!.. И никакой не велосипед! – ревела Маришка, размазывая по лицу кулаком слезы. – Женьку… сестричку, украли.

– Ах, сестричку! – обрадованно протянул старик все тем же бархатным приятным баритоном. – Вполне возможно, вполне возможно. Такие случаи бывают. Помню, в двадцать третьем…

– Да перестаньте вы!.. Перестаньте чепуху молоть! – прикрикнул на старика парень-крепыш в полосатой задравшейся на спине тельняшке и синих плавках. – И как не стыдно панику поднимать?

Парень протолкался вперед, взял Маришку за руку. И на нее тоже прикрикнул:

– Не реви! Не пропала твоя сестра!

И повел ее к пригорку, на котором стояло старое дерево с кривыми засохшими ветвями. За ними следом поплелись и Костик с мальцом. Толпа стала расходиться.

Навстречу Маришке и парню торопливым шагом уже спешила девушка в пестром купальнике. На руках у нее сидела веселая Женька, с конфеткой в пухлой ручонке.

– Твоя сестричка? – улыбнулась девушка сбычившейся Маришке и опустила Женьку на землю.

Маришка мотнула голоеой.

– Зачем же ты ее одну оставила? – продолжала девушка. – Сестричка у тебя такая еще крошка…

– Я больше не буду, – вдруг снова заревела Маришка. – Спасибо вам, тетенька… спасибо!

– Ну вот, Сашок, ты уже и тетенька! – сказал, посмеиваясь, парень в тельняшке. Он провел ладонью по Маришкиным склеившимся вихрам, спросил: – Успокоилась, коза?

Отбежав чуть-чуть в сторону, Маришка насмешливо сощурилась.

– Это ваша невеста?

– Угадала! – сказал парень и осторожно обнял девушку за округлое незагорелое плечо. – Тебе она нравится?.. А я?

– Хитрый какой! Так я и скажу! – Маришка взяла Женьку за руку. – Шевелись, лысый самовар!

Разыскав свое бельишко, Костик, Маришка и Женька блаженно растянулись на горячем песочке.

Стихал ветер. Все реже и реже вспыхивали на Волге никелевые и латунные блестки. А у противоположного берега вода как бы «замаслилась»: в ее отполированной глади отражалось спокойное лазурно-слюдяное небо и редкие позлащенные облачка, уплывавшие на восток.

– Смотри, яхта, – сказала Маришка, толкнув пяткой Костика в ногу. – Не яхта, а птица!

И верно, по Волге неслась, точно сказочная птица, легкая яхта с вздыбленным к небу крылом-парусом.

– Покататься бы! – вздохнул Костик, неотрывно следя взглядом за скользившей по-над самой водой плоскодонной яхточкой.

– А я плавала, – сказала Маришка. – Может, не веришь? С папаней… В мае еще. У папани в техникуме товарищ есть. Мой папаня в вечерном автодорожном техникуме учится… А товарищ папани – активист яхт-клуба.

Маришка выбросила вперед руки, словно собиралась лететь.

– Ты, Костька, и вообразить не можешь… дух прямо-таки захватывает на этой яхте! Особенно на крутых поворотах. Ну и здорово!

– Мишка, а я… я тоже хочу на яхту! – запыхтела вдруг Женька. Она уже успела вся вымазаться шоколадной конфеткой. – Я тоже…

Шлепнув сестренку по загорбку ладонью, Маришка прошипела:

– Замри, лысый самовар! Теперь никогда не видать тебе Волги!.. Съела конфетку одна, а с нами не поделилась, пачкуля!

Потом они снова купались, ловили Женькиным платьишком мальков с тускло серебрившимися чешуйками. Пойманных мальков выпускали в «озерцо» – продолговатую застругу с прозрачной водицей.

Уходили с Волги вечером, когда солнце, большое, огнистое, уперлось раскаленным своим краем в далеко черневший лесок на противоположном берегу.

Поднялись на голый глинистый мыс, постояли, глядя на Волгу с бегучей алой дорожкой, протянувшейся от берега к берегу. Низко, над самым обрывом, проносились стремительные стрижи, тоненько – стеклянно – попискивая.

Солнце уже пряталось за лесок на той стороне, а над ним вполнеба уже кто-то развесил сушиться яркие ситцы: кумачовые, бирюзовые, кубовые, подсолнечные… Да разве все их перечислишь?

– Ой, и небушко! – всплеснула руками Женька. – Вот бы мне платьице такое!

– Будет тебе платье! – пообещала Маришка. – Пожалуюсь на тебя мамане… Скажу ей про то, как ты по чужим людям таскалась… Будет тебе тогда платье – серо-буро-малиновое! Вот какое! Всю сахарницу твою маманя ремнем исполосует!

– И не бреши, и не бреши! – упрямо затвердила Женька. – Это тебя ремнем, тебя!

– Перестаньте! – сказал Костик. – Пойдемте лучше домой, а то есть хочется.

– Пойдемте оврагом, тут ближе, – сказала Маришка. – Только ты, Женька, заруби себе на носу: нести тебя на горбу я не обещаюсь!

Костик в последний раз оглянулся на Волгу. Солнце уже скрылось, а длинные разноцветные полотнища все еще сушились… Пустынной стала река. От ее глохнувшей свинцово-тусклой глади тянуло стынущей прохладой. Опустел пляж. Лишь кое-где еще копошились люди.

«Спокойной ночи, Волга! – сказал про себя Костик. – Спокойной ночи! Я знаю, ты теперь усталая… Отдыхай, Волга. А завтра я опять приду к тебе».

Ливень

Прошла неделя. И все дни этой недели были как именинники: тихи и солнечны. Мир между братьями был восстановлен, и это Костика даже радовало. Каждое утро они с Тимкой ходили на улыбчивую кроткую Волгу с горячими раздольными песочками. Часто за ребятами увязывалась и Маришка. А соседская рыжая Кира зачем-то укатила в город и всю неделю не показывалась на даче. О ее существовании Костик даже забыл.

В самую пылкую полдневую жару возвращались с купанья. Дача встречала пьянящими запахами жасмина, роз и мяты.

Не заходя в домик, Костик бежал в купалку. И долго стоял под светлым теплым дождичком. Ловил ртом струйки воды, задирая вверх голову, а перед глазами все еще мерещились голубая сияющая Волга, белые знойные пески и бездонная высь июльского неба.

И вот кончилась эта счастливая неделя, кончились солнечные денечки.

Проснулся утром Костик и никак не мог понять, что же вокруг него происходит.

«Ши-ши-ши!» – угрожающе шипел кто-то за стеной домика.

«У-у-у! – завывало протяжно на чердаке. – Уж-жа-асно весе-ело!»

«А мне, наверно, новый сон снится, – подумал Костик, все еще не решаясь открыть глаза. – Ну да! Все это происходит со мною во сне: лежу я в каюте парусника… Может, даже с алыми парусами. На той книжке, от которой Тимку нельзя было за уши оторвать, нарисован красивый корабль с красными парусами… Лежу вот себе, а на улице… то есть на море бушует штормище. Волны так и хлещут, так и хлещут! И суденышко, ровно щепку, бросает с одного водяного хребта на другой, из одной жуткой ямины в другую».

А не открыть ли все-таки глаза? Так, самую малость? И глянуть в узенькие щелочки? Вдруг Костик и на самом деле бедует в штормующем океане? Что тогда ему делать? А он и плавать еще не научился! Внезапно раздался оглушительной силы взрыв. От адского взрыва жалобно зазвенела посуда в шкафчике. А Костино лицо опалило зловеще-огненное пламя. С перепугу Костик с головой закутался в одеяло. И лежал, притаясь, не дыша.

«Ах-ха-ха-ха!» – загоготал кто-то над самым Костиным ухом. А потом как сорвет с него одеяло.

– Тимка! – завопил Костик. – Тимка!

И тотчас услышал спокойный Тимкин голос:

– Что с тобой?.. Да ты открой-ка глаза.

Открыл Костик глаза, а перед ним стоит живой Тимка. На нем рубашка, брюки. Куда это он в такую рань собрался?

Тимка присел на край старого заскрипевшего топчана, сказал:

– Кончилась, Костик, добрая погода. В сад и носа не высунешь. С полночи ливень шпарит.

– Какой ливень? – удивился Костик, натягивая на плечи одеяло.

– А у тебя, парень, уши заложило? Разве не слышишь, как по крыше молотит?

Прислушался Костик. А над головой: «Вжиг! Вжиг! Вжиг!» Будто сотня ременных вожжей с беспощадной яростью хлестали по крыше.

– А я… а я думал… Мне во сне снится, – сказал Костик. – Думал, я на паруснике в бушующем океане.

– Потеха! – усмехнулся Тимка. – А насчет моря… пожалуй, твоя правда. Не только в саду разлились лужи, они даже на веранде у нас появились.

Приподнялся Костик на локте, глянул в открытую дверь и ахнул.

– Ой-ей-ей, и лужа!.. Тимка, а на улицу как же? Без лодки не доберешься? И как мы теперь вообще будем жить?

– Да уж как-нибудь, – вздохнул Тимка. – Не век же дождю лить… Перестанет когда-нибудь. Только вот беда: продукты у нас кончаются. Собирался нынче на рынок… А какой сейчас рынок? До трамвая не дойдешь, в грязи увязнешь.

– А сухари, Тимка, у нас есть? – оживился вдруг Костик,

– Сухари?.. Всяких кусков и горбушек полный угол в шкафу.

– Ну и отлично! Представь себе: наш корабль застиг в море шторм. Терпим бедствие… Провианта в обрез: одни галеты. Здорово? – Костик засмеялся.

– Не очень-то здорово, но что же поделаешь? Раз шторм так шторм, – тут Тимка улыбнулся оживляясь. – А теперь вставай, одевайся и шагай в рубку. Ты же у нас капитан корабля. Решай, что нам делать.

– Свистать всех на палубу! – гаркнул Костик. Он решительно сбросил с себя теплое одеяло и спрыгнул на пол. И сразу же увидел на стуле свои лыжные штаны, фланелевую рубашку с длинными рукавами, носки. Неужели все это надо надевать?

– Надевай, надевай, – как бы угадав Костины мысли, сказал заботливый Тимка. – Видишь, как я обрядился? За ночь, парнище, похолодало.

…Пока на электроплитке грелся чайник, а Тимка открывал какие-то консервы, Костик стоял на веранде у окна и все глядел и глядел в сад.

Ну до чего же он стал неузнаваем, всегда такой веселый бабушкин сад! Влажная потемневшая листва глухо шумела, когда косой дождь, подгоняемый ветром, обрушивался на деревья, пытаясь склонить их долу. Но чугунно-черные лоснившиеся стволы выдерживали этот бешеный натиск и по-прежнему стояли прямо. Лишь коричневато-лиловые прутики молодого вишенника слегка упруго гнулись, чтобы тотчас выпрямиться, сбросив с курчавых своих шапок стеклянные звенящие бусины.

Земля же вся раскисла, зажирела от обильной влаги. Чуть ли не под каждым деревом образовались круглые рябые озерца. А неподалеку от душевой разлилась большая продолговатая лужа. Вся матовая гладь этой лужи беспрерывно пузырилась. Пузыри то и дело лопались, но вместо них появлялись другие, точно грибные шляпки, и тоже лопались…

Одна вишенная ветка протянулась прямо к окну. Наливающиеся соком ягодки – одни блекло-алые, другие палево-зеленые, третьи кровянисто-красные – были унизаны крошечными дрожащими капельками. На иных ягодах Костик насчитывал до трех-четырех светлых шариков. И хотя всюду по саду разлилась сырая тяжелая мглистость, а капельки величиной с булавочную головку дерзко сверкали неуловимыми белыми искрами.

Костик прижался лбом к холодному стеклу, окрапленному с той стороны дождинками. Что сейчас поделывает Маришка? Так же вот с грустью смотрит на улицу или, возможно, носится по лужам пустынной улицы? А почему бы ему, Костику, не побегать босиком по лужам, подставляя разгоряченное лицо под секущие дождевые струи?

У ног терся Мишка, старательно выгнул спину, просился на руки, но Костик упорно не замечал котенка.

И еще неплохое занятие – кораблики пускать. Почему же он до сих пор не обзавелся хотя бы одним кораблем?.. Эх, лодырь, лодырь! А может, и не лодырь Костик? Откуда он мог знать, грянет ночью ливень или нет? Да, откуда? Ведь такие солнечные деньки стояли, такие деньки!

Поднявшись на цыпочки, Костик поглядел в верхние стекла рамы, пытаясь сквозь путаницу веток разглядеть хоть махонький кусочек неба.

Вдруг деревья снова заволновались, зашумели, будто в октябре. Костик еще ближе прильнул к окну, но разглядеть так ничего и не смог. Налетела, завывая по-волчьи, лохматая зверюга, тряхнула что есть силы гнилую рамешку. Но рама все же не поддалась, лишь тинькнуло стеклышко в нижнем звене. Тогда озлобленная зверюга бросила в окно несколько пригоршней стеклянных бусин и помчалась дальше, все так же протяжно скуля.

Отпрянув от подоконника, Костик отер рукавом рубашки обрызганное дождинками лицо.

Зверюга-ветер, ища простора, улепетывал к Волге, а несмолкаемый ни на миг ливень все хлестал и хлестал по крыше своими набрякшими сыростью вожжами.

Тимка уже звал Костика завтракать, а он и Тимкиного голоса не слышал. Тогда Тимка подошел к брату, взял его за продрогшие плечи и повернул к себе побледневшим лицом.

– Товарищ капитан, милости просим в кают-компанию! – громко отрапортовал Тимка, выпятив грудь. – Завтрак подан!

Костик улыбнулся и поплелся вслед за Тимкой в комнату. У порога он поскользнулся и чуть не растянулся в луже.