Текст книги "Дар кариатид"

Автор книги: Вероника Тутенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

– Здорово, отец! – окликнул его из окна машины Сергей Иванович. – Что стоишь здесь, как сирота.

Пожилой солдат только поморщился и махнул рукой. Мол, проезжайте дальше, ребятки!

Но молчаливое пренебрежение, с каким отмахнулся от них странный часовой, только разожгло любопытство старшины.

– Тормози, Ваня, – весело приказал он и спрыгнул на землю.

Иван заговорщицки повернулся к Нине, и через несколько мгновений оба стояли за спиной у Сергея Ивановича.

– Куда вы! – испугался солдат.

Пытался было задержать незваных гостей. Куда там! Ринулись, как в атаку.

И девчонка с ними!

– Девчонку-то куда! – ухватил Нину за запястье пожилой солдат. Но она резким движением высвободила руку. В голосе мужчины сквозило что-то, какой-то намек на запретное, что заставило ее мышкой юркнуть в дверной проем.

Следом вошли Сергей Иванович и Ваня. Все трое остановились и недоуменно, с отвращением, с ужасом смотрели на происходящее.

В центре комнаты на мокром полу лежала немка лет двадцати. Красивое лицо девушки искажала гримаса боли. Спутанные пряди длинных светлых волос прилипли к грязным половицам.

Рядом стояло неполное ведро воды. У стены белел кружевной комок – нижнее белье девушки.

Глаза немки было закрыты – только вздрагивали от боли ресницы. Порванный лиф светлого платья обнажал упругие маленькие груди.

В комнате было человек десять солдат. Самому молодому – не меньше пятидесяти. Самому пожилому – далеко за шестьдесят.

Один из них, с седой курчавой бородой, придавил девушку к полу мощным торсом и тяжело, прерывисто дышал.

Нина отвернулась и встретилась взглядом с Ваней.

Глаза его растерянно блуждали, а щеки, обычно чуть розоватые, казалось, вот-вот загорятся.

Сергей Иванович шагнул вперед и остановился в несвойственном ему замешательстве.

– Что ж это вы делаете? – перевел он взгляд со спущенных штанов бородатого солдата на лица остальных.

– А что? – повел один из них полинявшим усом в плотоядной усмешке. – Хочется, сынок!

Солдат на полу задвигался резче. Девушка вскрикнула и потеряла сознание. Мучитель, закончив свое дело, натянул штаны, уступая место следующему.

– Опять в обморок, – покачал головой рыжеусый солдат, по-видимому, самый молодой из всей компании, и окатил девушку из ведра.

Немка открыла глаза и застонала от боли.

Следующий солдат уже расстегивал штаны.

– Пойдем, Нина, – подтянул девочку за руку старшина, а она, как загипнотизированная, все не могла оторвать испуганный взгляд от середины комнаты.

Скрытая до сих пор от нее сторона жизни распласталась перед ней на грязном полу в одном из самых отвратительных своих обличий.

– Пойдем! – резче дернул за руку Нину Сергей Петрович. – Не зачем тебе смотреть на это!

– Как же мы уйдем, товарищ старшина… – тихо возразил Иван… – ведь… они…

– Ишь, жалостливый нашелся, – презрение к мягкости солдата, птенца еще совсем желторотого, боролось в голосе старшины, с восхищением человечностью Вани. – Видно, мало горя тебе, Иван, война принесла.

Ваня резко, как от пощечины, вскинул голову.

– Немало, товарищ старшина! – неожиданно резко и с вызовом ответил солдат и грустно, своим обычным чуть задумчивым тоном добавил. – У меня отец с войны не вернулся, старший брат пропал без вести…

– Прости, Иван, – смягчился подступившим к горлу раскаянием голос старшины. – Сам не знаю, что говорю. Зверя из меня сделала эта война…

Иван молча согласился с этим объяснением и сел за руль.

Военная машина медленно двинулась дальше.

Нина настороженно поглядывала по сторонам. Пристальней вглядывался вдаль старшина.

Деревня, представшая первому невнимательному взгляду совершенно запустевшей, оказывается, жила своей тайной жизнью.

Над одной из крыш тянулась к тяжелым облакам тоненькая струйка дыма.

– Смотрите, там кто-то есть! – заметила ее Нина.

Старшина мрачно нахмурился. Недавняя картина встала у него перед глазами.

– Останови, Иван, – попросил он недовольно. В деревне могли еще оставаться немцы, и как бы не хотелось поскорее вернуться в госпиталь и отхлебнуть из кружки спирта, нужно было убедиться, нет ли поблизости врагов.

Сергей Иванович плавно остановил машину, и старшина решительно и осторожно направился к дому.

Иван и Нина последовали было за ним, но офицер строго сверкнул на них глазами и приказал возвращаться в автомобиль.

– Но товарищ старшина, – жалобно попросила Нина.

Нет, она не могла сидеть и ждать в автомобиле, когда, может быть, в таинственном доме будет нужна ее помощь.

– «Нет», я сказал, – процедил сквозь зубы старшина, явно, недовольный тем, что своенравная девчонка, кажется, совершенно не понимает, насколько опасной может быть мирная с виду деревенька.

Нина вздохнула. Приказ придется выполнять… И уже хотела было повернуть назад, как деревянная входная дверь медленно скрипнула.

Сергей Иванович плавно, но быстро поднял руку с взведенным пистолетом, прицеливаясь в центр дверного проема.

Мрачный и решительный, с чем-то тяжелым в руке, хозяин грузно вышел на звук шагов и голосов.

– Не стреляйте! – испугалась девочка и ринулась к двери.

– Нина! – хозяин бросил ножку от стула и расплылся в улыбке.

Старшина опустил пистолет.

– Феликс!

Поляк захохотал, стиснул девушку в объятьях.

– Вот уж не думала увидеть тебя здесь!

– Пойдем! – весело махнул рукой Феликс, приглашая Нину следовать за собой вглубь дома.

– Нина… – строго окликнул Сергей Иванович.

– Это же Феликс! – поспешила Нина успокоить Сергея Ивановича. – Жених Стефы.

Девушка бессильно помотала головой. Оба имени ни о чем не могли сказать старшине.

– А где же Стефа? – забыла Нина о Сергее Ивановиче.

– Там, – с тихой улыбкой показал Феликс на закрытую дверь.

Какие-то особые, торжественные нотки в голосе поляка остановили Нину у самого порога.

– Можно? – обернулась она к Феликсу.

– Tak – tak! – радостно закивал он и сам толкнул дверь.

Стефа сидела на заваленной перинами кроватью и грудью кормила младенца.

Полячка услышала голос Нины, еще до того, как та вошла в дом. И теперь не удивилась ее появлению. Глаза Стефы лучились радостью, а обычно озорная веселая улыбка была мягкой и ласковой, как у Мадонны.

А Нина удивленно застыла в дверях и изумленно смотрела на мать с младенцем на руках.

– Ой, Стефа! – всплеснула девушка руками и подошла ближе. – У тебя ребеночек?

– Tak. Сórka. Jadwiga, – мягко прозвенел материнской гордостью голос Стефы.

– Ты назвала ее Ядвига? – переспросила Нина, услышав незнакомое слово, которое, по-видимому, было именем этой малютки, похожей на Стефу.

– Tak nazywała się Polska królowa. Так звали польскую королеву, – тихо подошел сзади Феликс.

Нина понимающе кивнула, как будто ей были знакомы имена всех польских королей. Но она согласилась скорее с интонацией отца, чем со смыслом сказанного им, который поняла лишь приблизительно.

А в голосе Феликса отчетливо звучало: «Ведь, правда, моя дочь – самая прелестная малышка на планете?»

Стефа покормила крошку и принялась ее укачивать.

Нина обвела взглядом комнату. И только теперь обратила внимание, что она наполовину забита аккуратно завязанными узлами и тщательно упакованными коробками. По-видимому, все это добро, собранное со всей деревни было приданым малышки, и Стефа и Феликс собирались забрать его с собой.

– Стефа, как же ты повезешь все это в Польшу? – удивилась Нина.

– Feliks złapie dwóch koni, – деловито пояснила Стефа. – Załadujemy wszystko na bryczkę, a z tyłu przywiążemy samą tłustą krowę I tak pojedziemy do Polski.

Феликс поймает два коня– Сзади привяжем самую жирную корову.

Корова уже паслась во дворе. Стефе нужна была молочная пища. Не было в округе недостатка и в конях. Осталось дождаться, когда стихнут бои.

Нина перевела удивленный взгляд со Стефы на Феликса.

Лысеющий холостяк смотрел на женщину с его ребенком на руках, восхищенный ее сообразительностью и предприимчивостью. Он, наконец, нашел свою королеву. И пусть она неблагородного происхождения. (Кого сейчас в лихие годы рождения это волнует!) Зато она красивая, веселая и умная. И у нее стройные бедра, упругие, округлые икры и тонкая, как у француженки, щиколотка. Ах, эти ножки!

Глава 49
«Распрягайте, хлопцы, кони»

…Дядя Ваня громко, залихватски выдохнул воздух. Опрокинул стопку, вытер рукавом усы и пьяно заблестел глазами.

Неожиданно спирт превратил обычно сдержанного и чуть ворчливого дядю Ваню в болтуна.

Нина с интересом наблюдала за происходящей метаморфозой.

Почему-то вспомнилось вдруг слышанное где-то «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». А на уме и языке у старого солдата было только одно.

– Все вокруг вроде и такое же – то же небо, те же деревья, – бросал дядя Ваня в окно пьяные взгляды. – И все чужое, Ниночка. Чужое. Даже солнце светит как будто по-другому.

Солнце пьяно жмурилось, метая лучи. Клонилось к закату.

– Эх, Ниночка, – вздыхал дядя Ваня. – Я вот все смотрю на тебя да деток своих вспоминаю. Дочка у меня такая, как ты, в России на Брянщине осталась. И два сыночка. И жена. Устиньюшка. Все думаю, как они там? Живы ли?

Нина понимающе кивала. И ей нетерпелось поскорее в Козарь, узнать, что там с братьями.

– Ну ничего! – подбадривал себя и Нину дядя Ваня. – Недолго уже ждать осталось. Скоро, скоро победа будет за нами. Скоро, Ниночка. В Россию поедем.

Украинки зашли шумной гурьбой. Смехом своим развеяли светлую, ностальгическую меланхолию дяди Вани.

– Что это вы приуныли? – с вызовом сверкнула Валя зрачками-вишнями. – Скоро войны конец, а вы грустите!

Валентина перевела взгляд на стол и заметила фляжку и пустую стопку:

– О, да у вас здесь и выпить есть.

Девушки обступили стол, загремели стопками.

– А ты что не пьешь? – Валя опрокинула вторую стопку, и острый взгляд хохлушки остановился на Нине. Она стояла у окна и с интересом наблюдала за суетой вокруг стола.

– Иди-ка сюда, – строго, как учительница в школе, поманила Валя.

Нина подошла к столу.

Валя налила стопку и ей.

Нина осторожно поднесла емкость к губам.

В нос ударил острый запах спирта.

Девушка поставила стопку на стол.

– Не хочу.

– Ты сначала попробуй, а потом говори: «Не хочу».

– Хотите пить – пейте, а девчонку спаивать нечего, – стрельнул глазами в Валентину дядя Ваня. – Мала еще спирт стопками пить.

– Ой, дядя Ваня, – начала было Валентина и махнула рукой. – Ну вас!

Валентина быстро захмелела, расплылась пышной грудью по столу. Подперла подбородок руками и затянула свою любимую:

– Распряга-айте, хлопцы, кони.

Подруги подхватили песню.

О Нине забыли. Летние легкие сумерки обернулись неожиданно густым мраком, и она собралась было незаметно подняться наверх и лечь спать, как за окном раздался конский топот, а вскоре послышались мужские голоса.

– Эй, кто есть в доме, открывайте, – забарабанили в дверь.

– Как спирт на столе, так гости на порог, – притворно проворчала Валентина и, неожиданно легко вспорхнув из-за стола, поспешила к двери.

В комнату ввалилось человек пятнадцать в черных пилотках, отличавших кавалеристов.

За длинным дубовым столом сразу стало весело и тесно.

Самая хозяйственная из подруг Людмила быстро нарезала сала и хлеба. Нож только мелькал в ее ловких руках.

– О, да здесь и выпить есть, – потер рука об руку высокий наездник не старше тридцати, но с сединой на висках.

– А какие красавицы, – многозначительно посмотрел на Валентину рыжий офицер лет сорока.

Нина стояла у окна, раздумывая, идти все-таки наверх или сесть за стол.

Спать как-то сразу расхотелось.

Ещё раз девушка рассеянно обвела глазами длинный деревянный стол и спотыкнулась о жгучий взгляд, жадно сопровождавший каждое её движение.

Такие глаза, жаркие, как июльская ночь, как будто живущие на лице какой-то особой жизнью, могут быть только у цыган. В их бездне и звон гитары, и дым костра, и ржание коней в черной ночи с рассыпанными по небу крупными-крупными звездами, и беспредельная свобода, и безысходная тоска, мятущаяся между небом и землей.

Обжигающий взгляд встретился с рассеянным взглядом девушки.

– Садись со мной в карты играть, – молодой цыган, сверкая глазами, достал из-за пазухи засаленную, видавшую виды на войне колоду.

Увидев карты, к цыгану подсел пожилой кавалерист.

Цыган принялся сосредоточенно метать карты.

– Раздавай и мне, сынок, – опустился на стул рядом с Ниной дядя Ваня.

Несколько секунд цыган пристально изучал свои шесть карт, оценивающе обвел своими черными-пречерными глазищами всю четверку, задержав взгляд на Нине.

Цыган играл азартно, глаза его сверкали то угрожающе, то страстно.

Нина время от времени случайно ловили на себе этот взгляд, который, как вор, хочет забраться в самую душу.

В «дураках» остался дядя Ваня. Вдобавок ко всему пожилой кавалерист наградил его двумя шестерками-погонами.

Цыган принялся раздавать карты по новой и снова будто невзначай обжег девушку своим взглядом, в котором, казалось, металось черное пламя.

В основании колоды лежал червенный туз. Червенный король достался Нине, но от беспокойного взгляда цыгана, в котором сквозило что-то неприятное, у девушки, совершено пропало желание играть.

Девушка положила свои карты на стол.

– Все. Не хочу больше играть.

Пожилой кавалерист перевел взгляд с короля червей на девушку, понимающе усмехнулся, опытным взглядом оценив ситуацию.

– Тебя как зовут-то? – спросил он все с той же доброй насмешкой в серых глазах, в которых отгорели, отбушевали страсти.

– Нина…

– Ниночка, посмотри-ка направо, – лукаво прищурился пожилой кавалерист.

Нина повернула голову туда, куда указывал кавалерист лукавым взглядом.

Молодой большеглазый паренек с мелкими тугими кудрыми смотрел на неё и улыбался.

– Эх, хлопец-то какой! – подмигнул девушке пожилой кавалерист. – Вот куда бы ты лучше смотрела!

Слова старшего сослуживца подействовали на молодого кавалериста ободряюще. Молча он подвинул стул к играющим.

– Это где ты столько орденов нахватал, старшина? – восхищенно окинул взглядом парня дядя Ваня.

На груди молодого кавалериста горели пять орденов.

– Было дело, – скромно опустил он глаза.

– Молодец, парень, – остался доволен ответом дядя Ваня. – Люблю таких. Ты сам-то откуда?

– С Кубани.

– Казак, значит… Как звать-то тебя?

– Володя Барбашов, – запоздало протянул руку казак.

– Иван Егорович.

Цыган сгреб в кучу карты со стола и принялся тасовать их по новой, продолжая поглядывать на Нину.

Володя Барбашов, поощренный словами старшего сослуживца, подсел к играющим.

Нина и не заметила, как снова втянулась в игру.

Глаза цыгана все больше темнели. Брови, как тучи, нависли над глищами. Всё неистовей он метал карты. Так и разлетались из-под его набитой руки Дамы, Тузы, Короли…

– Пойдем, поговорим, – скромно улыбнулся Володька Нине и встал из-за стола, приглашая взглядом девушку следовать за собой.

Парень опустился на широкую лестницу, ведущую на второй этаж. Нина села рядом, и ей показалось, что, пожалуй, слишком близко, и она очуть заметно отодвинулась. Но от Володи не ускользнуло ее недоверчивое движение, и он улыбнулся поминающее и даже, скорее, одобрительно.

Ему нравились скромные девушки. А в его новой знакомой был при этом тот же задор в глазах, что и у их казацких девчонок.

Очень скоро Нина и сама поняла, что Володя не сделает ни малейшей попытки ни обнять, ни поцеловать ее.

Красивый кудрявый паренек ей нравился, но сердце ее еще не остыло от воспоминаний о черноглазом бойце, который попросил ее пришить ему пуговицу перед тем, как вернуться на фронт.

Кто знает, если бы не черные глаза Михаила, может быть, и забилось бы сердечко сильнее от робкого и в то же время уверенного взгляда и непокорных кудрей донского казака.

Скоро Нина знала уже о своем новом знакомом почти все. Под Ростовом его ждала большая семья – мать и пятеро младших сестер. Отец у Володи погиб двенадцать лет назад, и с тех пор на кого, как ни на старшего сына, надеяться матери?

Но пришлось и ему оставить семью. Кому, как ни ему, двадцатилетнему казаку, гнать немцев назад до Берлина?

Володя рассказывал свою историю, смущаясь, сбивчиво, но Нине было приятно слушать скромного красивого паренька. Это была речь зрелого, сильного мужчины, много пережившего за свои двадцать четыре года.

– Вот… Галка всю войну со мной прошла, – смущенно улыбнулся казак. – Я два раза ранен был, а она ни разу. Сколько раз меня от пули спасала.

– Галка? – удивилась Нина, решив, что речь идет о девушке.

– Кобыла моя. Вороная. Черная-черная, ночью ее и не видно. Потому и Галкой назвали.

– А-а… А я подумала твою невесту так зовут, – улыбнулась девушка в темноту.

– Нет у меня невесты… – как-то слишком грустно ответил. – Была у меня девчонка одна. Ещё до войны. За другого вышла…

«Может, и к лучшему», – помолчав, еще тише добавил Володя.

Где-то заговорщицки заскрипели пружины, захрапел дядя Ваня, а Нина и Володя все сидели и разговаривали.

Цыган себе подруги не нашёл и прошел мимо лесницы с подчеркнутым равнодушием, больше походившим на вызов, и не удержался от того, чтобы не метнуть в девушку короткий свирепый взгляд.

Казак уже рассказал о своей жизни даже то, что мог бы рассказать только очень близкому другу. Опасность, всё ещё сновавшая вокруг, как призрак войны, сближала.

Володя осторожно и неуверенно взял руку девушки в свою шершавую теплую ладонь.

Нине было слегка неловко оттого, что она, явно, очень нравилась этому красивому парню. Очень. Намного больше, чем он нравился ей. Конечно, Володя красивый парень и, сразу видно, добрый. Но ведь она-то любит Михаила. И позволить Володе держать ее руку в своей казалось Нине почти предательством. И все-таки прикосновение Володи было таким неподдельно целомудренным, а все в поведении парня говорило о таком уважении к ней, что она не посмела отдернуть ладонь.

Только тихо, неуверенно сказала: «Наверное, пора спать».

– Да, уже поздно, – неохотно согласился Володя, нехотя он отпустил руку девушки.

– До завтра.

– До завтра, – улыбнулась она на прощание.

… Утро разбудило Нину конским топотом.

От долгого полуночного разговора с Володей на душе осталось приятное тепло.

«Хороший парень», – солнечным зайчиком метнулось в мыслях, но тут же потонуло в беспокойстве: «Жив ли Михаил? Увидятся ли они снова?»

На днях Нина слышала, как Валя и Галя говорили между собой, что офицерам нельзя теперь будет жениться на узницах. Почему-то от этих слов на душе у Нины стало пасмурно. Правда ли это? И даже если правда, то почему это так ее расстроило, ведь Михаил же не обещал на ней жениться. И все-таки… почему он офицер!

То, что Володя тоже офицер девушку совершенно не тревожило.

Резко и грубо Нина взбила подушку, как будто она была виновата в ее грустном неведении о судьбе любимого, и сонная, расстроенная вышла из комнаты.

Гости успели уже позавтракать и с улицы доносились голоса. Кони нетерпеливо били копытами. Казаки весело прощались с мимолетными подругами.

Володя стоял на крыльце, задумчиво смотрел вдаль и мял в руках пилотку.

Наконец, взгляд его, желтовато-коричневый, бархатистый, как узор на крыльях бабочки, нашел свое место на лице Нины. Улыбка придала почти девичью мягкость чуть упрямым чертам лица казака.

Нина улыбнулась в ответ. Улыбка вышла теплой, дружеской, но ничего не обещала. Но Володя вздохнул радостно. Именно такой улыбки он и ждал в ответ.

– Нина… – начал Володя тихо.

– Да, – отозвалась девушка и чуть наклонила голову набок.

Володя уперся взглядом в пилотку, которую все так же сосредоточенно теребил в руках.

– Хорошая ты девочка… скромная…

Он, явно, не знал, что сказать. И неловкие слова были лишь слабым отражением того, что тревожило душу и ждало изъяснения.

Нина кивнула, поняв недосказанное, еще не совсем созревшее, чтобы быть высказанным.

В порыве благодарности и нежности Володя протянул девушке пилотку.

Вынул из кармана гимнастерки новенький блокнот в кожаном переплете и немецкую авторучку.

Глаза Володи стали еще бархатистее, еще глубже.

Он торопливо вырвал листок из блокнота и быстро, размашисто написал адрес.

– Здесь тебя всегда будут ждать, – уверенно пообещал Володя. – Я напишу матери о тебе.

Нина хотела было возразить, но в голосе Володи звучала такая искренняя забота, что она не посмела.

– Спасибо…

Володя быстро снял с руки большие немецкие часы.

– Вот… В одном доме нашел… Это тебе…

Девушка смущенно приняла и этот подарок.

– Я тебя под землей найду! – пообещал Володя. – Запала ты мне в сердце.

Нина молчала.

Казаки покидали деревню с той же стремительностью, с какой нагрянули вечером.

Из-под копыт взметнулось облако пыли и растворилось в тишине, в запахе июльского разнотравья.

– Эх, хлопцы-то какие, – задумчиво уронила Валентина вслед скрывшемуся а домами отряду.

– Гарны хлопцы, – подтвердила Галя и нехотя поплелась назад в дом.

Груда посуды – неизбежное напоминание о шумном застолье ждала воды и мыла. Смотри – не смотри вслед казакам (все равно ведь взглядом не вернешь), а надо браться за тарелки и чашки.

И вот уже из раскрытого окна донесся размеренный звон, как укор застывшим праздно у порога. Что без толку глаза таращить в пустоту? Погуляли, и будет. Пора за работу браться.

Галя звонче загремела посудой.

Белая буренка в рыжих пятнах лениво вышла за угол дома, ущипнула клевер и сонно замычала на осу.

– А ну пошла! – рассердилась Валя на корову.

Резко обернулась к подругам:

– О коровах совсем забыли. Все бы только без дела стоять.

– Да что ты, Валь? Что наговаривать зря? – недоуменно покосилась на старшую синеглазая Милка. – Когда это мы без дела стояли? Разве что с тобой вместе, добавила она не без ехидства.

Возразить на это было нечего.

Валентина воинственно тряхнула тяжелой косой и вернулась в дом.

После шумной ночи в деревне воцарилась усталость. Даже протяжные и залихватские украинские песни не с тем уже задором вливались в ее тишину.

Нина хотела было последовать за хохлушками, но передумала.

Девушка села на крыльцо, обхватила колени руками.

Солнце медленно, но неизбежно стремилось к наивысшей своей точке. Нина щурилась от яркого утреннего света, но лучи не были еще горячи.

Возвращаться в дом не хотелось. Да и что такое дом на войне? Даже не временное бомбоубежище.

День Победы освятил небо фейерверками, но до настоящего мира еще далеко. До тех размеренных, иногда почти неотличимых, как облака тянулись вереницей, дней, плавно перетекавших один в другой, как до войны. Но время безмятежности прошло…

И вот еще одни человек, успевший стать добрым другом, скрылся вдали.

Нет, не щемящая боль, как было тогда, когда возвращался на фронт Михаил. И все-таки боль. И грусть. «Живи. Пожалуйста, живи!..»

… Вдали за деревьями, за которыми только что скрылся Володя с его боевыми товарищами, показался на горизонте еще один человек в кавалеристской форме на лошади.

Рука седока часто опускалась на холку лошади. Он явно куда-то спешил. Но что ему понадобилось в тихой деревушке, оставленной хозяевами?

Что-то, похожее на смутную тревогу, шевельнулось в душе девушки.

Всадник внушал если не ужас, то безотчетное беспокойство.

Что-то пугающее и безудержное было в его развевающихся по ветру волосах и стремительно наклоненной вперед фигуре.

«Пошла! Пошла!»

В голосе кавалериста звучали нотки ярости и нетерпения.

Нине вдруг показалось, что она где-то уже слышала его. Нет, это, явно, был не Володя.

Неужели?..

Девушка с удивлением узнала в навезднике цыгана, покинувшего дом не более получаса назад.

Но… зачем он вернулся?

Тревога разрасталась в сердце девушки.

Черные глаза цыгана казались еще чернее от ярости, так и норовившей перекинуть бушующий во взгляде огонь на деревья, дома и особенно на девушку, сидящую на крыльце.

Наездник резко натянул удила. Кобыла взбрыкнула, остановилась.

Цыган соскочил на траву.

– А ну поднимайся! – накалился взгляд до предела.

Не спуская яростных глаз с девушки, цыган выхватил из кобуры револьвер и направил его на Нину.

Тревога сменилась в ее сердце удивлением, заслонившим собой даже страх.

– За что? – растерянно пробормотала Нина и неуверенно выпрямилась. – Я же ничего не сделал вам?

– За что? – мстительно прищурился цыган. – А за то, что это я хотел с тобой ночь провести.

– Но, я не… – еще больше растерялась девушка.

– А ты, значит, Володьку выбрала! – не слушал цыган.

– Вы думаете, что я…

Кровь прилила к щекам девушки.

Неужели он думает, что они с Володей тоже уединились в одной из комнат просторного дома?

– Становись, сука, к стенке, – оборвал цыган девушку на полуслове.

Нина осмотрелась по сторонам в поисках помощи. Никого. Только рыжая буренка.

Из окна доносилось стройное пение.

«Раз, два, три, калина,

Чернявая дивчина», – выводили голоса.

Нет, не услышат.

– Только попробуй крикнуть! – как будто прочитал мысли своей жертвы цыган. – Кто выйдет из дома – пристрелю сразу.

Голос мучителя звучал решительно и мрачно.

Нина посмотрела в глаза цыгану, долго с упреком. Поняла, не шутит. Не выдержав их черного-черного огня, опустила глаза.

Неужели конец?

Нина почувствовала, как быстро– быстро забилось сердце, а в горле застрял крик. Ноги не слушались, но мучителю, явно, доставлял удовольствие страх его жертвы.

– Становись к стене, – повторил он сквозь зубы.

Девушка медленно подошла к стене.

Губы цыгана искривились в садистской усмешке.

Нина закрыла глаза.

Темно. Но кожа ощущает теплый летний свет.

Еще секунда, две – и темнота… И только тиканье невидимых часов, как стук копыт…

Девушка открыла глаза. Дело пистолета все так же смотрело на нее в упор, но смуглая рука, сжимавшая его, теперь дрожала.

Цыган беспокойно обернулся.

За спиной его стоял Володя Барбашов.

Галка успела за мгновение до выстрела.

– А ну пошли! Что задумал! – выхватил он оружие у цыгана. – Совсем стыд потерял!

Посрамленный ревнивец влез обратно на коня.

– Я с тобой ещё поговорю! – пригрозил вслед Володя, но слова его заглушил конский топот.

Девушка всё ещё не могла прийти в себя от только что пережитого.

– Я тебя найду, – повторил Володя Нине и в первый раз решился обнять девушку.

Галка снова скрылась за домами.