Текст книги "Сладкое искушение (ЛП)"

Автор книги: Венди Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

– Тебе здесь невыносимо? – спрашиваю.

– Тяжело, – признает она. – Но дело не в месте. Даже в Атланте иногда бывает трудно.

Преуменьшает.

– Я вывезу нас отсюда, – говорю я. Остановившись на светофоре, я изучаю карту навигатора в телефоне, выбирая, где будет лучше съехать с главной дороги.

До меня доносится щелчок и звук расстегивающейся молнии, я поворачиваюсь к Анне и вижу, что она открывает кошелек. Какого…? Только не говорите, что она собирается отдать деньги тому мошеннику, предлагающему туры по домам знаменитостей. Я перехватываю ее взгляд. Он направлен на пожилую бездомную женщину.

Нет, думаю я. Подобные действия заставляют парней вроде меня ерзать от дискомфорта. Перебор.

– Ты выбрасываешь свои деньги на ветер, – говорю я. Женщина скорее всего пьяна или находится под чем-то потяжелее.

– Может быть, – шепчет Анна. – А может, и нет.

Задержав дыхание, я с трепетом наблюдаю, как Анна опускает стекло и к ней подходит женщина. От того, как они смотрят друг на друга, по моей спине бегут мурашки.

– Храни тебя Господь, – принимая деньги, говорит женщина Анне.

Аура у той чистая и благодарная, а это значит, что я ошибался, и она не под кайфом и не пьяна. Не успевает она отвернуться и уйти, как Анна открывает кошелек и отдаст все свои деньги женщине в руки.

Я словно чужак, подсматривающий в замочную скважину за столь интимным моментом. Но отвести взгляд не могу. Никогда не видел ничего подобного между двумя незнакомцами. Полная открытость. Самоотверженность. Признательность.

Удивительное чувство. Женщина отходит и Анна закрывает окно. Какое-то время она излучает умиротворение, но затем ее взгляд опускается к кошельку и у нее меняется выражение лица.

– Прости, – говорит она. – Мне так неловко. Но она…

– За что, скажи на милость, ты извиняешься? – Мой взгляд блуждает по ее прекрасному лицу, собранным в хвост волосам, кружащемуся знаку. Она опускает, глаза и я осознаю, что ей не по себе из-за того, что теперь все ее нужды буду оплачивать я. Должно быть, ей было спокойнее знать, что она может сама купить себе все необходимое.

Когда загорается светофор, я отрываю взгляд от Анны и перевожу на дорогу. Руки покалывает, и покалывает все сильнее. Сердце сильно колотится, в то время как незнакомое чувство раздувается до опасных размеров, наполняя все мое тело и душу.

Я одновременно взвинчен и взволнован. Я хочу ее. Я хочу Анну каждой пылающей от страсти клеточкой тела, и как же мне хочется сказать, что это всего лишь похоть. Я привык к похоти. А то, что я ощущаю сейчас – гораздо сильнее и пугающе, и совершенно мне незнакомо. Мне мало просто ее тела и прикосновений. Я хочу ее целиком – со ВСЕМ присущим женщинам безумием – с касаниями украдкой и смехом, с разговорами после секса, звонками по телефону и держанием за руки. И это желание гораздо сильнее, чем вся испытанная мною ранее потребность секса.

Твою мать. Черт. Нет. Это уже перебор. У меня едет крыша.

Но тут я едва не ударяю по тормозам с воплем. На бульваре впереди шептун. Потребовалась вся моя сила воли, чтобы не запаниковать и не развернуть машину на сто восемьдесят прямо посреди Голливудского бульвара, тараня все на своем пути, но это привлекло бы еще больше внимания. Поэтому я предельно спокойно говорю:

– Легионер, – опустив руку, указываю в направлении шептуна. Анна втягивает воздух и начинает озираться по сторонам. Она до сих пор не видит их! Я рассказываю ей, чем занят дух:

– Нашептывает вон тому мужчине в синем костюме. Если легионер двинется в нашу сторону, я попрошу тебя спрятаться. Будь готова.

Она сползает пониже, и мы вдвоем следим за общением мужчины и проститутки. Лучше бы Анна этого не видела. Я готовлюсь подать знак ей прятаться, но стоит парочке уйти, как шептун сворачивает в переулок и скрывается из виду.

Я сжимаю руль и стискиваю зубы, чтобы унять дрожь. Привозить Анну в Голливуд было верхом идиотизма. Я ругаюсь себе под нос и вывожу нас оттуда, мечтая раздавить каждого медлительного пешехода на своем пути. О чем я только думал? Так сильно желал узнать побольше о ее жизни, что забыл о мириадах всего плохого, что ее еще ждет впереди.

Да когда такое было? Никогда. Обычно все ровно наоборот.

Как же сильно меня накрыло ее ангельское вуду. Надо бежать от нее. Следует высадить ее возле ближайшего отеля и валить со всех ног, как от тикающей бомбы. Но я просто физически не смогу. Новая зависимость пустила корни, а какая-то часть меня пускает по ней слюнки. Пока что я не могу ее оставить.

Еще немного, внушаю себе. Я обещал Патти отвезти Анну к монахине и Князю Белиалу, вот после этого я уеду, забуду о ней и снова начну мыслить трезво.

Но пока я решаю побаловать себя столь новыми ощущениями. Я как будто оберегаю некую великую тайну, и единственная причина, почему я еще жив, – никто и никогда о ней не узнает. Такая редкость, испытывать что-то настолько диаметральное, позитивное, необычное. Яркое. Новое. Удивительное.

Временное.

Уже в номере, я переодеваюсь в свободные шорты и падаю на кровать.

– Можем пойти поплавать, – предлагаю я.

– Я не взяла купальник, – говорит она.

Черт. Сомневаюсь, что в этом отеле одобрят плавание голышом.

– Кайден… – Ее сладкий голос окутывает меня, действуя расслабляюще. – Что произошло с Нефилимами? Почему нас осталось так мало?

Расслабишься тут. Она ведь не отцепится, пока я ей все не расскажу. Да, ей надо знать историю Нефилимов, но я боюсь того, как она отреагирует на мой рассказ. Ведь в мире нет ничего хуже женских слез.

Я вздыхаю и подсаживаюсь к ней. Она внимательно слушает, пока я рассказываю про Великую Чистку – когда примерно сотню лет назад с лица земли был стерт каждый Неф и меры по контролю численности, принятые Князьями после.

Осознав, Анна в ужасе прикрывает рот рукой.

– Всех стерилизуют? – Ее глаза выражают шок и немой вопрос.

– Да, меня тоже, – говорю. – Мы все проходим через эту процедуру. – Мне было одиннадцать, когда отец привез врача-Нефилима из Индии в наш лондонский особняк, чтобы тот сделал мне вазэктомию. Мое тело подавило анестезию быстрее, чем доктор мог себе это представить. Я ежусь, вспоминая это.

Анну это злит и возмущает. Она вскакивает на ноги и начинает метаться по комнате, а затем отворачивается от меня, но я успеваю заметить, как она обхватывает себя руками и начинает плакать. Я заметить, как она обхватывает себя руками и начинает плакать. Я прислоняюсь спиной к изголовью кровати.

– Я знал, что ты расстроишься, – с сожалением говорю я.

– Естественно, я расстроена! А ты разве нет?

Она смотрит прямо на меня, страстно рассуждая о вещах, о которых я запрещаю себе думать.

– Какой смысл зря тратить время, размышляя о том, чего уже не изменить.

Она возвращается и садится рядом со мной, подтянув колени к груди, а ступни спрятав под одеялом. Мне хочется утешить ее объятием, потому что нужных слов мне просто не найти. Я придвигаюсь к ней поближе, и взяв ее за руку, тихо утешаю.

Она смотрит на наши руки – как я поглаживаю ее пальчики. Я хочу, чтобы она посмотрела на меня.

Взгляни на меня, милая Анна.

Мы находимся так близко. Я хочу поцеловать ее. Только на этот раз сделать все правильно, сдерживая внутреннего зверя. Мне хочется владеть ее восхитительным ротиком столько, сколько она позволит. Хочется кувыркаться в кровати с ней, полностью одетыми, испытывая границы своего самоконтроля рядом с этой девушкой, пока она не будет готова к большему.

Ее пульс заметно пробивается сквозь тонкую кожу на шее – быстрый и сильный. Я заставляю ее нервничать. Разочарованно, я подношу ее руку к губам и целую подушечку большого пальца. После чего отпускаю ее и поднимаюсь. Я потрясен тем, насколько мне сейчас хорошо, даже несмотря на постоянно изводящую меня боль.

– Отдохни немного, – говорю.

Она забирается под одеяло и прячет свое лицо. Как же мне хочется увидеть ее цвета.

Я ложусь на кровать, хотя я вовсе не устал. Кожу покалывает, да еще и эта пульсирующая боль внизу живота. Смогу ли я прожить хоть день, не утолив голод зверя? Сегодня, как мне кажется, я смогу укротить его.

Чувство такое, будто я могу мир покорить. Это самый первый раз, когда я хочу попробовать пропустить работу.

– Кайден? – шепчет она. Пульс ускоряется.

– Да?

– Я не осуждаю… просто любопытно… м-м… ты сегодня уйдешь?

Тревога и ревность в ее голосе проникают мне прямо в душу, мне приходится стиснуть зубы и сглотнуть.

– Думаю, нет.

Сердце начинает колотиться, когда она ничего не отвечает, и я бы сделал что угодно, чтобы снова видеть ее цвета. Она довольна? Гордится мной?

Я пока не хочу спать. Завтра у Анны важный день. День, когда она встретится со своим отцом. По плану первой стояла встреча с монахиней, но когда Анна позвонила в монастырь, ей сказали, что сестра Мэри пока не может принять посетителей.

Она нервничает, и я не знаю, как ей помочь. Что ценит Анна? Людей. Веру. Я видел, как она безмолвно молилась перед едой. Не буду врать, меня это немного пугает – мысленно общаться с Создателем… От одной только мысли вздрагиваю. По такова она, и мне надо показать ей, что я принимаю эту сторону ее жизни.

– Анна?

– Да?

– Я не против, если тебе надо… нормально помолиться.

– Ох, – прозвучало удивленно. – Ладно, спасибо.

Она вынимает руки из-под одеяла и складывает под подбородком.

Она правда собирается это делать, прямо сейчас. Обалдеть. Она закрывает глаза и погружается в умиротворение и спокойствие. Мой взгляд мечется из сторону в сторону, ожидая увидеть столп света или нечто подобное, но ничего не происходит, номер остается таким же спокойным и уютным.

Анна разговаривает с Богом. Я бы так не смог. Мы такие разные. Полные противоположности.

Она открывает глаза и я осознаю, что, как дятел, пялюсь на нее. В кого я превратился? Хочется смеяться над столь странным переворотом моих взглядов. Я будто трансформировался в женщину. А дальше что, буду тискать щеночков и ворковать над младенцами?

Фу, нет уж. Младенцы это край.

– Спокойной ночи, – шепчет Анна. Я киваю и напрягаюсь, когда она тянется выключить свет, погружая нас во тьму.

Глава 9. Впервые

«Не хочу расстраивать тебя, но я уже обречен.»

"Демоны" Imagine Dragons

Я просыпаюсь с ноющей болью внизу живота.

Понимаю, что куда ни глянь – всюду я не прав. Вчера я так крепко уснул, что сегодня утром даже не слышал, как Анна встала. Проснулся, лишь услышав звук воды в душе. Шептуны могли свободно рыскать по комнате, а я и не знал бы об этом. Я нервно ерошу волосы.

Чувства, возникшие у меня к Анне вчера, никуда не делись – они притаились внутри, такие ослепляющие, яркие и живые – но идиотизм немного притупился, так что я хоть думать могу.

Такое ощущение, что эта поездка больше похожа на американские горки в нашем личном парке развлечений, опасно балансирующие на грани с реальностью. Я все еще лечу вниз, но конец уже близко. Это не может продолжаться вечно. С одной стороны, у меня сердце в пятки уходит при мысли о расставании с ней, но с другой, я очень хочу обезопасить нас, разделившись. Глупо испытывать судьбу, подвергая самих себя опасности.

Еще около дня поездки, и все снова станет на свои места.

К слову, мое тело сейчас неистовствует. Поющая боль лишь усиливается, стоит представить Анну в душе, покрытую мыльными пузырьками, как ее руки скользят по каждому изгибу и… уф, черт. Нужно остановиться.

Встаю и надеваю пару свободных шорт и футболку, поправляя все так, чтобы мое возбуждение было не так заметно. Упираюсь кулаками в край стола и зажмуриваюсь, вдыхая сквозь боль, словно гребаная роженица. Затем я заказываю еду в номер, потому что Анне понадобятся силы, когда она через несколько часов наконец встретится со своим отцом, Князем Белиалом.

Я не позволял себе много думать об их встрече. Сейчас же, откинувшись на спинку кровати, я чувствую растерянность от мысли, что может случиться с маленьким недоангелом в дальнейшем. При знакомстве с Патти, приемной матерью Анны, женщина рассказала мне, что, по словам монахини, Белиал действовал в интересах Анны. Но мне мало в это верится. Он демон, а они могут быть вполне убедительными.

Тем не менее, для Анны пути обратно уже нет. Ведь о ней прознал мой отец. Если она попытается скрыться – на нее объявят охоту, выследят и убьют. Я оказываю услугу, доставляя ее к Белиалу. Если он попытается принудить ее к работе, несомненно она расстроится, но хотя бы выживет. В животе образуется узел, стоит только представить, как она отказывается, и я проклинаю себя, что недостаточно тренировал ее за эти пару дней. Вчера я эгоистично потворствовал ее непорочности и просто потонул в ней, вместо того, чтобы показать ей необходимые для выживания Нефа навыки, например, напускание вида, что тебе на все пофигу. Да, следовало заниматься совершенно другими вещами, но уже поздно метаться.

Анна возвращается в комнату, у нее свежий вид и влажные волосы, а зверь внутри меня начинает рычать. Знаю, малыш, – говорю ему. – Она дьявольски шикарна, правда? Ах, сколько бы всего мы могли с ней сделать…

Я просто лежу и смотрю, как Анна заплетает себе косу, как ее пальцы ловко танцуют по еще влажным прямым волосам… и мне приходится согнуть ногу в колене. Я ожидаю, что меня пронзит нестерпимой болью от моего личного Нефилимского проклятья. По боли нет, лишь легкие спазмы. Остается только предполагать, что все дело в том странном чувстве, которое заставляет меня смотреть на нее с жаждой чего-то более сильного. Я отмахиваюсь от этой мысли. Нельзя так больше. Вчера я уже позволил себе забыться в нелепых мыслях, и мне этого хватило на всю оставшуюся жизнь. Конец веселью.

Когда доставили нашу еду, Анна слишком нервничала, чтобы есть. Если бы я только мог избавить ее от страхов. Нужно как-то отвлечь ее, хоть на мгновенье, и нет, я не о сексе. Тянусь к карману, чтобы потрогать гладкий бирюзовый камень. Сердце вырывается из груди от мысли, что я подарю ей ожерелье, но мне необходимо держать себя в руках.

Я подхожу к окну, все еще находясь под властью эмоций. Со столькими мыслями следует разобраться. Мне хочется пойти на встречу с Белиалом вместе с Анной, но кто ж мне позволит. Она останется с ним один на один, и я не смогу защищать ее. Единственное, что утешает, – их с отцом будут окружать другие люди.

Так или иначе, сегодняшняя встреча с отцом изменит Анну. Это неизбежно.

– Ты зарос, – слышится ее нежный голос. Ее рука неожиданно касается моего лица, отдаваясь пульсацией в моем теле. Я перехватываю ее руку и закрываю глаза. Почему я это чувствую? С ней я сам не свой. Я мечтаю, чтобы это простое прикосновение переросло в нечто большее.

Когда я смотрю на нее, она склоняет голову набок, словно робкий олененок, пытаясь заглянуть мне в душу. Задумываюсь, видит ли она царящую там тьму. Это наш последний день вместе, после которого все будет кончено. Я отпускаю ее и, скрестив руки на груди, пялюсь в окно.

– У меня есть кое-что для тебя, – говорю я.

После этих слов она оживляется, а я вдруг начинаю дико нервничать.

Надев маску равнодушия, я достаю ожерелье из кармана и протягиваю ей, но она не принимает его. Просто смотрит, отчего я еще больше нервничаю.

– Я заметил твой взгляд и подумал, что тебе понравится. – Она помнит?

Она слегка кривится и моргает. Теперь я чувствую себя полнейшим идиотом.

– Я тебя расстроил?

– Вовсе нет. Я просто удивлена. Не могу поверить… – Ох, черт подери. Она плачет. – В смысле, мне нравится. Никто никогда не дарил мне ничего подобного.

Ой-ой, она раздувает из мухи слона. Я никогда не умел дарить подарки. Для дарящего они должны значить даже больше, чем для принимающего. Следовало догадаться. Меня заваливают подарками, которые в конечном итоге отправляются в мусор. Но, боюсь, что Анну этот мой шаг трогает не меньше, чем тревожит меня, и это нехорошо. Ругнувшись, я сую проклятое ожерелье ей в руку и запускаю пальцы в волосы.

Что я натворил? Знаю, я хотел, чтобы она в меня влюбилась, но она романтик до мозга костей. А в итоге перед самой встречей Анны с ее отцом-демоном, который будет сильно шокирован степенью невинности своей дочери, я еще и подливаю масла в огонь. Хотя нет, не сильно, учитывая, что он сам спал с хреновым ангелом, чтобы зачать ее, но все-таки… Идея влюбить в себя Анну уже не кажется такой удачной. Для нее это плохо закончится. Настолько плохо, что я буду тосковать по ней, как Питер Пэн по Вэнди. И не хочу, чтобы она чувствовала то же.

– Это было ошибкой, – бормочу я.

Она берет меня за руку и полным эмоций голосом произносит:

– Нет.

– Не ищи подтекста, Анна. Глупо романтизировать меня.

– И не думала, – уверяет она меня. – Это всего лишь милый жест с твоей стороны. И все.

Серьезно? Раз так, то мы с ней оба идиоты.

Она надевает ожерелье на встречу с Белиалом. Приходится напоминать себе, что это просто неодушевленный предмет. Аксессуар. Мелочь. Но, погрузившись в мысли, она продолжает вертеть его в руках.

Я капитально все испортил, и понятия не имею, как исправлять положение. Да и что хорошего может получиться? Тем более, после встречи с Белиалом. Хочется расписать по пунктам наставления: не говорить отцу обо мне, не показывать свою доброту, остерегаться и следить за тем, что говоришь – но не могу, потому что мы уже на тюремной парковке, и Белиал может услышать.

Открываются ворота для посетителей, и я сглатываю.

– Ты справишься, – подбадриваю ее.

Она скрывается внутри здания и мне становится дурно. Но я остаюсь на месте и внимательно прислушиваюсь, как она проходит мимо охраны, заходит в помещение, полное эха и садится. Вскоре доносится звон цепей и чьи-то шаги. Я не могу пошевелиться. Я словно парализован собственным бессилием. Прислушиваюсь так тщательно, что слышу неровное дыхание Анны. И едва не подпрыгиваю, когда охранник говорит "Ла Грею" сесть. Земного имени Белиала я не знал.

– Даже не верится, что ты здесь, – произносит он глубоким и хриплым голосом. Должно быть, это Белиал, но на мгновение меня сбивает мягкость его тона. Он продолжает: – …Я хотел для тебя нормальной жизни.

– На это у меня не было шансов, – тихо говорит Анна.

По голосу не скажешь, что она напугана, так что и мой страх начинает понемногу отступать. Особенно, когда Белиал спрашивает:

– Они хорошо с тобой обращались?.. Люди, которые вырастили тебя?

И столько беспокойства в этом вопросе. Чем больше я прислушиваюсь к их разговору, тем сильнее меня бьет осознание – он любит ее. Ну конечно. Патти была права. Уверен, Белиал ощущает исходящую от нее доброту, прямо как и Князь Алоцер с Копано. Они такие Нефы, которые могут достучаться даже до сердец демонов. Нефы, заслуживающие любви.

В горле появляется ком, от которого я не могу избавиться. Поняв, что Анне ничего не угрожает, я завожу машину и уезжаю.

Несколько часов слоняюсь по Лос-Анджелесу как обычный турист, не замечая ничего вокруг, потому что мой мозг перегружен. Я не могу разобраться в своих чувствах. Я всегда страдал перепадами настроения, но то, что происходит сейчас, чересчур даже для меня. За долю секунды я впадаю в ярость, затем в нежность, перерастающую в ужас, переходящий в счастье. Ангельское вуду Анны – опасная штука. И оно накрывает сильнее, чем любой алкозагул, – алкоголь хотя бы выветривается.

Я возвращаюсь к тюрьме всего за минуту до открытия ворот – пробки в Лос-Анджелесе ужасные.

Вслушиваюсь сквозь стены из бетона и стали, пока снова не улавливаю хриплый голос:

– …может, с тобой все будет иначе. И хорошее от твоей матери уравновесит плохое от меня. Неизвестно…

Я облегченно выдыхаю. Она в порядке. Впервые за всю жизнь мне было неловко подслушивать. Так что я выключаю сверхслух и задумываюсь над его словами. Интересно, правильно ли я понимаю, о чем он говорит: ад. О том факте, что после смерти все Нефы попадают в ад, какой бы образ жизни они не вели. Да, с Анной, возможно, выйдет иначе. Ее душа слишком хороша для такого рода тьмы – что крайне несправедливо, и меня глубоко беспокоят мысли о ее страданиях.

Я выхожу из машины и опираюсь на нее, пока жду. Насколько я понимаю, отец Анну не отчитывал, и я рад за нее. Когда открываются ворота и вместе с другими из здания выходит Анна, меня отпускают все безумные мысли. Стоит только увидеть ее, и сердце начинает биться чаще.

Но когда она подходит ближе, выражение ее лица останавливает все мои мысли.

Что-то не так. Она игнорирует меня и забирается в машину. Я подхожу к водительской двери и тоже сажусь в машину. Мне хочется спросить, что он сделал и сказал, но мы еще не выехали за пределы пяти миль.

Когда мы отъезжаем на достаточное расстояние, я уже собираюсь задать ей вопрос, но она прикрывает лицо руками и горько плачет. Я понятия не имею, что говорить или делать в таких ситуациях, как утешать, отчего ощущаю себя бессильным слабаком.

А я упоминал, что ненавижу девичьи слезы?

К счастью, уже через пять минут она громко шмыгает носом, вытирает глаза, расправляет плечи и проглатывает остатки рыданий.

– Ты слушал? – спрашивает она дрожащим голосом.

– Немного, только самое начало и конец, и то, только чтобы убедиться, что ты в порядке.

Она кивает и пересказывает весь их разговор. Обычно я отключаюсь от нескончаемого потока девичьих слов, но в этот раз я внимательно вслушиваюсь в торопливую речь Анны. Закинув одну ногу на сиденье, она всем телом поворачивается ко мне. Я слушаю историю великой и запретной любви ее родителей – как еще до Падения они были родственными душами на небесах, как ее отец стал Князем, чтобы отыскать свою любимую на земле, как наконец нашел ее в облике ангела-хранителя. Мать Анны, Марианта, нарушила все небесные законы, вселившись в тело своего подопечного и сблизилась с Белиалом. Его никогда не прельщало приносить вред людям, хотя он и распространял наркотики, чтобы сохранить свой статус, и все было хорошо. Но тем не менее, важна ему была только Марианта. Впервые за всю свою жизнь, я испытываю симпатию к Князю.

Мы доезжаем до отеля, паркуемся и просто сидим в машине, пока она не заканчивает свой пересказ. Она ничего не утаивает – ни радости, ни любви, ни печали и разочарования. Несомненно, отец любит ее, но он предельно откровенно рассказал ей о ее судьбе на земле и о том, что ожидает ее в дальнейшем. Ей, как минимум, придется создавать видимость выполняемой работы. Придется стать жестче. Интересно, а поведал ли отец Анне хоть что-то позитивное насчет жизни, ждущей ее после смерти. Не поведал. Насколько известно Белиалу, она в такой же адской ловушке, как и другие Нефы. Грудь пронзает при мысли, что она обречена.

Это неправильно. Несправедливо.

Я качаю головой и выключаю мотор. Меня перестали трогать вопросы о справедливости еще в глубоком детстве. Довольно быстро пришло осознание, что справедливости от жизни вообще ждать не приходится. Кто вообще придумал это чертово слово? Но именно оно приходит мне на ум и вертится на языке – ведь таким душам, как у Анны, не место в аду. Так почему ТОТ, кто создал ее, предполагает подобный исход?

Еще одна капля в море моей ярости.

К моменту, когда мы добираемся до нашего номера, я уже на грани. Настолько, что остаюсь стоять в дверях, пока Анна, погрузившись в свои мысли и сложив руки на груди, заходит внутрь.

– В этом отеле есть тренажерный зал, – говорю я. – Если не против, я схожу туда, пока есть возможность.

Да, физическая нагрузка – это просто то, что доктор прописал.

Анна рассеянно кивает и опускает взгляд на свой багаж.

– Я тогда, наверное, схожу в прачечную постирать.

– Я же буду проходить мимо стойки регистрации и могу передать им, что мы хотим отдать вещи в прачечную.

Она смотрит на меня озадаченно.

– А, ты про отельную услугу? Ну уж нет, это безумно дорого. Через дорогу есть прачечная с самообслуживанием.

Меня передергивает.

– Одна из тех, где обитают нарики?

Анна фыркает и качает головой. Она приступает к сбору грязных вещей, даже про мои не забывает, но я быстро наступаю на свои шорты, к которым она уже тянет руки.

– Тебе не обязательно стирать мои вещи. – Я немного в шоке. Как ей удастся так спокойно делать нечто подобное?

– Ой, да ладно тебе, отдай. – Она вырывает шорты у меня из под ноги. – Я часто бывала в таких прачечных, и это совершенно безопасно. В основном их посещают мамочки. Мне только… э-э… надо немного денег. Если тебя не затруднит. В смысле… немного… всего несколько…

Я быстро вынимаю бумажник, чтобы с ее щек скорее сошел румянец смущения, и протягиваю ей купюры.

– Уверена, что там безопасно? Это Лос-Анджелес, а не захудалая Джорджия.

– Ха-ха. – Она выхватывает десятку и прячет ее в своем кармане.

– Я буду слушать, – говорю я.

Она закатывает глаза, но затем шепчет:

– Спасибо.

В течение где-то часа я прислушиваюсь к происходящему вокруг нее, пока бегаю на беговой дорожке и делаю серию отжиманий и приседаний. Я бы предпочел штангу, но в этом жалком подобии зала таковой не имеется.

У Анны в прачечной так тихо, что я решаю сходить и воочию убедиться, что с ней все в порядке. Местечко сие очень сомнительно на первый взгляд, но внутри царит запах чистоты и раздастся умиротворяющее жужжание стиральных и сушильных машин. Две старушки мирно дремлют в креслах, а напротив них, спиной ко мне, стоит Анна и складывает одежду.

Она наклоняется, вытаскивая мою футболку из сушилки, и этих двух секунд достаточно для моего зверя, чтобы принюхаться и обнажить клыки. Очень уж идут Анне ее шортики. Она встряхивает мою футболку и быстрым движением пальцев складывает ее идеальным прямоугольником. Удивляться следует?

Пройдя через зал, встаю у нее за спиной, и, клянусь, она так сосредоточилась и задумалась, что даже не заметила этого. Даже после встречи с отцом и полного осознания грозящей ей повсюду опасности, она все еще так доверчива. На ее же счастье, к ней подкрался не какой-то опасный урод, а всего лишь я.

А затем я вспоминаю, что опасный урод, когда дело касается Анны, – это я. У меня по-прежнему в планах лишить ее девственности при первой же возможности и таким образом уберечь от моего отца. Ради ее же блага. И не имеет никакого значения, что я от этого словлю нереальный кайф. При этой мысли в кровь ударили адреналин и жажда.

Не успеваю я себя переубедить, как мои руки уже тянутся к ее талии. Она вздрагивает от моего прикосновения, и я притягиваю ее спиной к себе.

– Это всего лишь я, милая, – говорю я. Мне не следовало так прижиматься к ней, потому что в моем голосе прорезаются нотки похоти.

Интересно, а она их слышит? Между нами едва ли сантиметр насчитывается, я вдыхаю ее аромат как одержимый, который никак не может насытиться.

Ну почему она так прекрасно пахнет?

– Кай… не надо…

Нет, надо, еще как надо.

Я чувствую, как она дрожит в моих объятиях.

– Не следует так прикасаться ко мне, если только не собираешься стать моим парнем.

Парнем. Я замираю, и спустя всего лишь один удар сердца меня тянет улыбаться. Захочет ли она такой связи со мной? Еще ни разу за всю мою жизнь слово "парень" не вызывало у меня улыбки. Парень и девушка – самые бесполезные и непрочные ярлыки, но люди шаблонно в них верят, вкладывая в них гораздо большее значение.

Но слышать это слово от Анны весьма очаровательно и так иронично. Словно смертельный яд, скрытый в сладкой конфетке. Если бы она только знала. По она не знает ничего.

– Нефам не позволено заводить отношения, – говорю ей в волосы. – Особенно между собой.

Она замирает на мгновение.

– Об этом не обязательно знать кому-то, кроме нас.

Меня подхватывает бешеный вихрь эмоций. Мне хочется запечатлеть этот момент, оставить для себя, спрятать ее туда, где она сможет остаться собой, не меняясь, и повторять мне подобные сладкие слова, когда захочет. Внутри рождается тоска, и она гораздо сильнее и глубже похоти. Сердцебиение зашкаливает. Я вне игры. Это уже за рамками. Слишком опасно, я не могу себе этого позволить. Никогда.

– Этому не бывать, – говорю я. И даже не понимаю, кому из нас предназначены мои слова.

Все ее тело напрягается, она поднимает подбородок, мягко снимая мои руки со своей талии. Хочется поблагодарить ее за это, ведь сам бы я не смог. Какое счастье, что хоть кто-то из нас достаточно силен.

Я оставляю ее и всю дорогу до отеля глубоко дышу, пытаясь избавиться от этого странного чувства. Ситуация вышла из-под контроля. В то время как Анна вела себя осторожно, себе я слишком многое позволил. А началось все с безобидного развлечения, но пришло время закругляться. Наши жизни и так под угрозой, пора мне уже браться за вожжи.

Сегодня же вечером я продумаю все на шаг вперед и покажу Анне вкус безумной стороны жизни. Куплю немного алкоголя. Весит она мало – так что увидит мир иначе уже после первого бокала? вина. Мне необходимо, чтобы она приняла свою судьбу.

К моменту возвращения Анны, я уже спокоен и подготовлен. Веду себя как обычно – лежу на кровати, скрестив ноги и подложив руку под голову, делаю вид, что смотрю телевизор. Она откладывает одежду и, порывшись в сумках, достает большую книженцию и опускает ее на противоположную кровать. Я игнорирую ее хмурый взгляд.

– Чем займешься? – спрашиваю.

Она смотрит на меня с подозрением и примесью раздражения, а затем отвечает:

– Английским.

Шикарно. Отец заставлял меня учиться на трудах великих "романтиков". В то время как Анна заучивала библейские стихи в воскресной школе, я запоминал Шекспира и Байрона, ну и в дополнение – кучу другого мусора, который мог бы мне помочь забраться в девчачьи трусики.

Я выключаю телевизор и, подойдя к постели Анны, ложусь и открываю книгу. Вот интересно, а ее впечатлят мои познания? Я англичанин, в конце концов. Пролистываю страницы, а тем временем, Анна садится как можно дальше от меня. Ммм. Это надо бы исправить. Я останавливаюсь на сонетах, но быстро отвлекаюсь, стоит Анне начать распускать волосы. И с каждой выпущенной прядью, книга, да и все вокруг, куда-то испаряются.

У Анны Уитт охренительные волосы. Просто грешно их вечно во что-то заплетать. Они подобны плотному золотому шелку. Она проводит по волосам и все ее лицо выражает сущее блаженство.

Потрогать… надо…

Горячая лава желания затопляет каждую клеточку моего тела. Кровь стучит в ушах так громко, что я даже не слышу, как внутренний зверь царапает землю когтями. Не слышу, но знаю, потому что у самого начинают течь слюнки. Стоит ей посмотреть на меня, и я быстро опускаю взгляд. Кажется, меня спалили.

Она перелистывает несколько страниц и бормочет что-то, но я не могу разобрать.

– В чем дело? – спрашиваю я.

Я боюсь, что она прогонит меня со своей кровати, но вместо этого она рассказывает про задание на лето с опросником. От нее так и вест страстью, и я выпрямляюсь. Сил нет терпеть, чтобы похвастать ей своим поэтическим гением.