Текст книги "Сладкое искушение (ЛП)"

Автор книги: Венди Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Когда мы выплываем на поверхность глотнуть воздуха, Анна вне себя от бешенства. Это заметно по ее огромным глазам и напряженным губам. Она отталкивает меня, но я перехватываю ее руки и мы начинаем бороться. Я не могу сдержать хохота, а у Блейка вообще истерика.

– Отпусти меня! – вопит она.

– Нет, пока ты не согласишься остаться. – Я смотрю на нее, наслаждаясь прикосновениями ее тела в воде. Она все еще зла, и, что удивительно, мне хочется успокоить ее. Я шепчу: – Останься. Пожалуйста.

– Ладно, – говорит она.

Отпускаю ее, и она тут же отплывает от меня. Я плыву следом. Она поднимается по лестнице, ее попка ровно перед моим носом. Блейк кричит что-то, но я не слышу, потому что в мгновение ока мое тело оказывается объятым похотью.

Вожделеть Анну несравнимо с другими девушками. Желание сильнее, к нему примешаны любовь, восхищение и боль. Оно слишком сильно, ему невозможно сопротивляться, и остается только отчаяние – взаимно ли мое безумие, или я в нем одинок.

Она наклоняется, копаясь в своей сумке, а я натурально всхлипываю. Влажная одежда прилипла и просвечивает бикини. Ее тело манит меня как сигнальный маяк: ближе и еще ближе. Выпрямившись и обернувшись, она налетает на меня. И каждый сантиметр, которого она касается будто вспыхивает.

– К твоему сведению, – через силу выдавливаю я, пока по венам струится чистое вожделение. – Ни с кем и никогда я не был более настоящим, чем с тобой за те три дня. Лучше бы притворялся, но с тобой это невозможно, маленькая Энн. Невозможно.

С ней всплывает все хорошее и плохое. Горячее и холодное. Желание и любовь.

Она долго смотрит на меня, затем моргает и, отступив, натыкается на ограждение. Эта девушка, напророченная много лет назад, вся наполнена добротой. И она не представляет, что творил я.

А еще мне не остается ничего иного, кроме как сопоставлять ее невинность и мое грязное прошлое: я не заслуживаю ничего хорошего, в то время как в ее природе заложена забота о потерянных и страдающих, и как итог – я начинаю сомневаться в истинности того, что между нами. Во всем. И я наседаю на нее. Потому что, как и ей, мне необходимы доказательства. Я должен услышать это от нее.

– Тем не менее, если ты думаешь, что по-прежнему что-то чувствуешь ко мне, – говорю я, – могу тебя разочаровать: это классический случай, когда кто-то хочет то, что не может иметь. Если бы ты меня заполучила, то вскоре бы остыла и осознала, что на самом деле тебе нужен простой хороший парень.

Ее взгляд становится жестким.

– Это лишь твои домыслы, Кайден, а не факты, и я не хочу, чтобы ты и дальше продолжал выливать их на меня. – Она пытается отойти, но я не даю. Я не хочу, чтобы она уходила.

– Прости, – говорит она. – По мне надо снять мокрую одежду.

Снять одежду… да. Мой взгляд опускается. Ну зачем ей надо переодеваться? Сейчас все просто идеально – мокрая одежда прилипла и подчеркивает каждый изгиб бедер, попки, талии и груди. Я сохраняю этот образ в своей памяти.

На мгновение кажется, что она меня ударит, но вместо этого ее руки тянутся к футболке. Я едва не падаю, когда она, извиваясь снимает ее через голову и бросает мне под ноги. Я пожираю глазами белый лиф на завязках и небольшие, но такие идеальные формы в нем. Матерь Божья… она проколола пупок. Я не могу… Ее талия… ключицы… глаза.

Знойный взгляд – она наслаждается этим моментом, как истинная лиса. Убийственный взор заставляет внутри все вскипеть. Любые остатки здравого смысла улетучиваются, едва она расстегивает и снимает шортики, обнажая бедра.

У меня капает слюна.

Она бросает мне вызов своим взглядом, самая смелая девушка в моей жизни, я же разложу ее прямо здесь, на деревянном полу и на глазах у Блейка, продолжая то, что начал еще в номере отеля. Она и ахнуть не успеет, как останется без бикини.

Я уже готов податься вперед, когда она поворачивается и наклоняется, медленно подбирая вещи. Мое тело каменеет. Она медленно уходит, демонстрируя мне свои булочки, едва прикрытые купальником. И так и дразнит, виляя ими влево-вправо, влево-вправо, влево и… ох ты ж, это больно.

У меня вырывается мученический стон, но она не знает жалости. Анна даже не думает оглядываться. Когда ее вкусненькая попка скрывается в бунгало, я хватаюсь за голову и припадаю к земле, ощущение такое, словно меня лошадь лягнула.

От задних дверей слышится смешок, там стоит Блейк, сложив руки на груди.

– Старик, это было жестко. И по заслугам.

Не поднимая головы, я выдавливаю:

– Не подходи или урою.

– Да даже если бы ты мне заплатил – ни за что.

Я вздыхаю и пытаюсь выровнять дыхание. Блейк ржет над моим видом и уходит, оставляя меня наедине с моими страданиями.

Глава 22. На собственной шкуре

"Временами, я ясно ощущаю жалящий страх неопределённости.

И не могу не задать себе вопрос: сколько еще я позволю страху брать контроль и руководить мной."

"Drive" Incubus

Рядом с Анной я забываю обо всем, и это проблема. Она смотрит на меня, как на героя, и я сразу забываю, кто я на самом деле. Она улыбается всему миру, и я забываю, что он обезображен. Она источает уют, и я забываю, что мы в постоянной опасности. Я забываю о том, почему должен держаться от нее подальше, почему для нее же лучше не испытывать ничего ко мне.

Я бегу по пляжу, по которому менее часа назад прогуливался с Анной. Проклинаю себя и клянусь, что если что-то случится с Анной я найду тех людей с карнавала и позабочусь о них.

Как же я был зол на себя. Во время нашей прогулки с Анной я проговорился о требовании ее отца держаться от нее подальше. Я костерил себя за то, что она показала мне свою великолепную ауру, полную любви, а затем я взбеленился и вел себя по отношению к ней как настоящий мудак. Я убедил ее сесть на колесо обозрения и настолько увлекся желанием поцеловать ее, что не заметил приближающихся шептунов. А затем еще и угодил в лапы к тем ублюдкам, на которых она попыталась использовать свою силу убеждения, а кончилось все наставленным на нее дулом пистолета.

Два очка в пользу ангелов, пока я беспомощно стоял в сторонке. Я стискиваю зубы и бегу.

Сейчас она с Блейком, появившемся на карнавале, чтобы увезти ее. И хоть я уверен, что она в безопасности, тиски страха меня не отпускают. Та банда уже далеко, но я продолжаю бежать. Надо разобраться со случившимся.

До сих пор не верится, что шептуны едва не поймали нас за поцелуем. К горлу подкатывает тошнота. Хочется упасть посреди пляжа, но для этого нет времени. Надо напомнить Анне обо всем том, что она вынуждает меня позабыть, что самое важное для меня – не терять бдительность. Я должен держать глаз и ухо востро. Сегодняшнее – мой провал, и она сделала только хуже, пытаясь в одиночку справиться с членами банды.

С чего она вообще сочла это возможным? Она должна была положиться на меня. Разве она не понимает, что стало бы со мной, если бы ее убили?

Взбегая по ступенькам палубы к дому Блейка, я пытаюсь перевести дыхание и отмахнуться от тумана страха, поглотившего мой разум. Иду прямиком к перепуганной Анне, и обнимаю ладонями ее лицо. Необходимо донести до нее.

– Никогда так больше не делай.

– Я знаю, что это опасно, но их было пятеро…

– Я и сам прекрасно могу с подобным справиться, Анна! – Я отпускаю ее, разочаровавшись, что она не понимает. Опять двадцать пять, малютка Анна мнит себя воинственной принцессой, а я на грани потери рассудка.

– Дай мне свой нож, – говорит она.

– Что? – Зачем это он ей?

– Просто дай мне его, – требует она.

Господи Боже Мой.

– Нет, Анна, не знаю, чего ты там надумала, но это идио…

Анна идет ко мне, а следующее, что я чувствую – как пячусь и падаю на задницу. Крепко приложившись, я смотрю на возвышающуюся надо мной Анну.

– Дай мне свой нож, – спокойно повторяет она.

Блейк присвистывает, а я смотрю на ее полное решимости личико, обрамленное светлыми волосами.

– Господи, это было горячо, – как полный кретин говорю я.

Она протягивает ладонь, и я с достаточной долей любопытства достаю нож и передаю его ей. Она поворачивает голову и резким движением бросает эту чертову штуковину. Нож втыкается ровнехонько в голову деревянной цапли. Мать моя. Поверить не могу. Похоть ударяет подобно молоту и я мгновенно представляю Анну обнаженной.

– Чувак! – Кричит Блейк, возвращая меня к реальности.

Анна смотрит на меня сверху вниз с видом завоевательницы.

– Ты показал свои цвета!

– Неправда, – быстро отвечаю. Но тем не менее, черт, похоже, что показал.

– Да ты совершенно распустился, старик!

– Заткнись, – говорю Блейку, пока поднимаюсь на ноги. Я его еще прибью.

Теперь, когда мы все стоим, Анна удовлетворенно смотрит на нас.

– Я тренировалась. Теперь я не беспомощная овечка.

– Вижу, – говорю я, и несмотря на полученное впечатление, не хочу чтобы к ней приближались какие-либо уроды, думая, что она окажется легкой добычей.

Она подходит ко мне поближе и смотрит, задрав голову.

– Я все понимаю. Все, о чем ты меня пытался предупредить. Сегодня было… – Ступор? Или глаза открылись? Она откашливается. – Я приехала сюда и сказала все, что от меня требовалось. Так что мне пора. Уже пора.

И по ее взгляду я понимаю, что она говорит правду. Ее достаточно сильно напугала встреча с шептуном и местной бандой. Очень жаль, что ей пришлось почувствовать это на собственной шкуре. Жаль, что нам обоим надо постоянно оглядываться. Следить, чтобы ни один шептун не донес таких сведений до Князей. И хоть сегодня у Анны получилось выкрутиться, сказав шептуну, что мы подтягиваем наши рабочие навыки, но вечно срабатывать это не будет.

Я слушаю, как Анна меняет свой билет на более ранний рейс. Она собрала вещи, и мы с Блейком провожаем ее до машины. Она обнимает Блейка. Я опираюсь ладонями на бедра, смирившись со счастьем повидать ее хоть денек. Какими бы ужасными ни были события сегодняшнего дня, как бы глупо мы ни испытывали судьбу на том колесе обозрения, – плохой день в компании Анны гораздо лучше, чем хороший без нее, да и не видел я ее очень давно. А еще я злюсь сам на себя, что полдня вел себя как круглый дурак.

Она вглядывается в небо, прежде чем подойти ко мне, и меня охватывает гордость за такую бдительность. Я не жду, что она прикоснется ко мне, но когда ее руки обвивают мою талию и лицо прижимается к груди, – внутри просыпается безмерная признательность. Я тоже вглядываюсь в небо, но оно абсолютно чистое, и поэтому я обнимаю ее крепче. Опускаю подбородок ей на макушку и стою так пару секунд, а затем она, держа меня за руки, отстраняется. Ее пальцы медленно скользят по моим, пока уже не остается ничего. И она опускает глаза.

Пока я смотрю, как она уезжает, внутри образуется пустота. Я осознаю, что могу отстраниться от всего в этой жизни – но мне никогда не вырвать из себя Анну. Она проникла слишком глубоко. Завладела и разумом, и сердцем, и поселилась там надолго. Она уезжает, и как всегда, оставляет со мной частичку себя. По этого мне мало.

Всегда было и будет.

Глава 23. Живой

"И до сих пор я клялся себе, что доволен одиночеством.

Потому что никто никогда не был достоин этого риска.

Но ты – единственное исключение."

"The Only Exception" Paramore

– Пошли, чел, – говорит Блейк. – Нажремся.

Мы так и стоим на улице, глядя вслед уже давно исчезнувшему за поворотом такси с Анной. Когда я никак не реагирую на его предложение, он привлекает мое внимание тычком в руку.

– Чуть попозже, – говорю я.

Он странно смотрит на меня, пытаясь прочитать мысли.

– ЧуднЫе вещи она нам рассказала, как считаешь? – спрашивает он. – О пророчестве?

Я киваю, так и глядя вдаль, пока он не вздыхает.

– Ладно. Дам тебе минутку, но не затягивай. У нас всего одна ночь до возвращения Папиков из какой-то там Тьмутаракани.

– Из Вегаса.

– Да пофиг. Давай уже наслаждайся моментом жалости к себе и тащи свой зад в дом. Я с радостью надеру тебе зад в GTA.

Я понимаю, что он пытается подбодрить меня. Когда другие бы закатили вечеринку или вытащили бы потусить, у него в мыслях ровно противоположное, но веселье.

Он уходит в дом, оставляя меня в одиночестве. Она уехала, и неизвестно, когда еще нам снова удастся встретиться.

– Поживее, Кай! – кричит он от дверей. Усилием воли я заставляю себя сдвинуться с места. Он вручает мне бутылку охлажденного пива и усаживает в одно из кресел для видеоигр перед огромным экраном.

Я играю и пытаюсь расслабиться, но мысленно все время возвращаюсь к пророчеству. Какой ценой земля будет избавлена от демонов? Не ценой ли жизни Анны? Я не позволю ей умереть в одиночестве ради этого. Буду сражаться вместе с ней. Я бы хоть сегодня сдох, лишь бы увидеть как их всех засосет в ад, и отправился бы туда вместе с ними.

Но тогда бы я умер с сожалением. Я бы умер, так и не показав Анне своих истинных чувств. И провел бы вечность в аду, мечтая о еще одном мгновении с Анной, где я бы не пытался затащить ее в постель или оттолкнуть от себя.

Одна ночь без игр между нами.

В этот момент меня затапливает внезапным озарением.

На экране моя машина разбивается и взрывается, и Блейк смеется. Я вскакиваю на ноги, чем пугаю его.

– Ты чего это? – спрашивает он.

– Надо срочно уйти. – Думаю, я кажусь абсолютно чокнутым. Это становится очевидным по его взгляду, но мне все равно. Я бегу на кухню, где, как мне помнится, оставил ключи от машины, а он нагоняет меня.

– Куда ты собрался? У нас есть всего один вечер для расслабона! Не смей динамить меня.

Я нахожу ключи с серебряным черепом и сложенными под ним барабанным палочками, и едва не налетаю на Блейка.

– Я должен остановить ее.

Он продолжает смотреть на меня как на безумца.

– Кого? Анну? Ты серьезно? Но… ты же всегда так осторожен, пытаешься держать дистанцию. А как же фигня с ее папаней?

– Хрен с ним.

Он усмехается, но качает головой.

– Это плохая мысль, – он вздыхает, когда я обхожу его.

Развернувшись на месте, я встречаюсь с ним взглядом и неожиданно мое лицо растягивается в широкой ухмылке.

– Друг, это самая лучшая мысль в моей жизни.

Он хватает меня за руку, стоит мне отвернуться, и, столь нехарактерно для себя, серьезно произносит:

– Только сегодня, пока никого точно не будет, Кай. Одна ночь, и больше ты не имеешь права на такие выкрутасы.

– Знаю, – обещаю ему. – Только сегодня.

Должно быть, я выгляжу совершенно безумно, когда добегаю до старичка за билетной стойкой. Я бежал с парковки, что есть мочи, и капитально взмок.

– Мне нужно передать кое-что подруге, – говорю я, переводя дыхание. – Ее рейс 428 до Атланты. Можно позвать ее? Всего на секунду?

– Нет, сэр. Но можете позвонить ей, если у нее есть с собой мобильный.

– Он выключен. А не могли бы вы вызвать ее по громкой связи? – прошу я.

– Никак нет. Посадка вот-вот начнется. Мне очень жаль.

Но ему не жаль. Аура у него раздраженная. Он уже смотрит сквозь меня, намекая следующему по очереди подойти к нему. Я взмахиваю рукой.

– Погодите! Я куплю билет. – Достаю из заднего кармана бумажник, и он подпрыгивает, как от пистолета, когда я шлепаю по стойке пластиковой карточкой.

– Сэр, посадка вот-вот начнется, – повторяет он. – Вы можете не успеть.

– Что поделать, надеюсь, вы быстро справитесь с моими данными. А я испытаю удачу.

Он стискивает зубы и, с силой ударяя по клавишам, распечатывает мне посадочный талон. Я выхватываю его и несусь со всех ног. Слава Богу, что Санта Барбара – не Лос-Анджелес. Очередь на контроль безопасности не такая ужасная, но я все равно нервно подпрыгиваю на месте, заставляя людей вокруг себя тоже нервничать.

Пройдя наконец контроль безопасности, я стартую с места и бегу к выходу. Параллельно сканирую взглядом все пространство перед выходом на посадку, но Анны там нет.

Ну же, ну же! Я обхожу нескольких "улиток". Когда наконец подхожу ближе, объявляют посадку. Пассажиры начинают подниматься с мест и перемещаться. Тут замечаю светлую макушку и, выдохнув, смеюсь.

– Анна!

Всего мгновение и она поворачивает голову. У нее покрасневшие и опухшие глаза. Моим первым инстинктом было подбежать к ней, но, наверняка, она этому не обрадуется. Она может и отказать – оттолкнуть, как делал это множество раз до этого я. Но я обязан попробовать. Я встаю в ее очередь, и в то время как остальные движутся на посадку, я иду только к Анне.

Похоже, она в шоке, замерла на месте и смотрит на меня, а я, кажется, застрял в конце очереди.

– Что случилось? – спрашивает она со страхом в голосе.

– Я… – оглядываюсь, выискивая шептунов. – Да ничего.

Она хмурит лоб.

– Как ты обошел контроль безопасности?

– Я билет купил. – Его и показываю ей. Люди в очереди следят за нами как зрители на теннисном матче.

– Ты… ты полетишь? – спрашивает она.

Происходящее явно нетипично для меня, неудивительно, что она в замешательстве.

– Нет, просто эти мудаки отказались вызывать тебя по громкой связи, а ты свой телефон выключила.

Когда до нее доходит цель моего здесь нахождения, она медленно поднимается на ноги и идет мне навстречу. Я так боюсь, что она пошлет меня. Надо что-то сделать, пока она не села на самолет.

– Я… я просто… – Ох, чтоб меня, речи – это реально не мое. Да, я могу всю ночь пошлить и нести непристойности, но говорить о своих чувствах это совершенно другое – слишком интимно. Произнести эти слова – значит показать себя полностью уязвимым. Но Анна должна узнать. Она обязательно должна услышать от меня эти слова.

Придурок. Да говори уже! Я понижаю голос.

– Анна… – Так. Это уже начало. А что дальше? Расскажи, когда все для тебя изменилось. – Тогда на саммите, когда тебя спасли… – Она смотрит на меня и ловит каждое слово. – То был единственный раз, когда я благодарил за что-то Бога.

Она моргает и выдыхает. Я знаю, что слова достигли цели, потому что Анна понимает, что это для меня значит. Когда она открывает глаза, мы ненасытно смотрим друг на друга. Она берет мое лицо в свои сладкие ладошки, не давая возможности отвернуться.

– Я люблю тебя, Кай.

Теперь глаза закрываю я, смакуя эти замечательные слова. Впервые мне кто-то говорит их, при этом искренне.

Я хочу ответить, но слишком охвачен чувствами. Снова нападает желание разрыдаться, и я никак не могу его побороть. Я крепко зажмуриваюсь, пытаясь отмахнуться от жжения. Когда я снова смотрю на Анну, то обнимаю ее лицо, а она хватается за мои запястья. А затем я выпаливаю:

– Проведи со мной ночь.

Ее глаза расширяются.

– Кай… Нам не следует. – Но ее слова неубедительны. Она прямо молит меня убедить ее согласиться – сказать нечто такое, что она жаждет услышать. Я хочу дать ей это, дать ей все, что она захочет.

– Я устал жить так, словно не живу. – Я беру ее за плечи. – Чертовски устал. Я хочу почувствовать вкус жизни, хотя бы на одну ночь. С тобой. – Опускаю свой лоб на ее, и теперь уже и сам молю. – Прошу тебя, Анна. Всего одна ночь, и мы снова вернемся к предосторожностям. Мне нужно это. Мне нужна ты.

Я поднимаю голову и смотрю на нее так, чтобы она понимала, – я совершенно серьезен, но в ее глазах я читаю волнение. И не виню ее за это недоверие.

– Не бойся. Ничего не будет.

Мы так и стоим, глядя в глаза друг другу, и молчаливое ожидание убивает. Мне так нужно, чтобы она согласилась. Не представляю, что со мной будет, если она откажется.

Анна проводит руками по моим предплечьям, опуская руки, и переплетает наши пальцы.

– Пойдем, – говорит она.

Она нервно кусает нижнюю губу, в то время как у меня на лице растягивается улыбка. Мы оба нервно посмеиваемся, не веря, что это происходит на самом деле. Я подхватываю ее сумку, и мы одновременно оглядываемся по сторонам. Шептунов нет. А я ни за что не выпущу руки Анны.

И впервые в своей жизни я думаю – так вот оно как, чувствовать себя живым.

Впервые в жизни я действительно живу.

Глава 24. Позволь поцеловать тебя

«Наша ночь освещена луной, и я вижу в тебе свое отражение.»

"Aviation High" Semi Precious Weapons

Весь день полнился катастрофическими неловкостями. Сперва, когда мы приехали ко мне на квартиру, Майкл устроил мне взбучку за пропуск очередной репетиции, а затем я осознал, что вся квартира просто расхреначена после вечеринки, что была в четверг. И Анна еще и решила самостоятельно убраться. Пардон, но мне стало как-то унизительно при мысли, что нам придется все там чистить. А потом она нашла слова к «Good Thing» и узнала мой почерк. Фантастика. Ну и как вишенка сверху всего этого – на журнальном столике Анна обнаружила остатки кокаина и показала свою темную сторону, обрушив на меня всю силу Белиалового наследия. Не стоит даже упоминать, как в тот момент она была сексуальна, ведь когда Анна чего-то жаждет, умирая от желания, – это чертовски горячо.

Я потер пальцем место, где были остатки порошка и спросил:

– Подумай, что ты сейчас чувствуешь? Вот это я постоянно испытываю к тебе. – Редкий случай, когда я в состоянии описать ей свое внутреннее безумие.

Если бы она не сбежала из квартиры, отговорившись отсутствием чистящих средств, у меня бы не хватило выдержки, чтобы не наброситься на нее и не воплотить все те грязные вещи, которые я давненько уже представлял с ее участием.

Только вот теперь я стою посреди комнаты и смотрю на аккуратные стопочки одежды, разложенные по цветам. И качаю головой. Поверить не могу, что ей удалось втянуть меня в это. Анне вообще не следовало ничего здесь убирать.

Я вскидываю голову на аромат чего-то божественного, доносящегося снизу. Медленно следую за ним и замираю в дверях кухни. Анна стоит, уперев руки в бедра перед кастрюлями и сковородками, которые, кажется, впервые познакомились с моей плитой. Она тихонько напевает себе под нос:

– "Я поняла, что ты моя беда, как только ты появился…", – и выглядит при этом она настолько очаровательно, что я даже готов простить ей Тейлор Свифт; вот так вот готовить что-то специально для меня, да еще и собственными руками. Сомневаюсь, что Анна догадывается об интимности того, что она жаждет меня накормить. Для меня это как прелюдия.

С нашего последнего поцелуя прошло восемнадцать месяцев. Греховно много. Стоит начать думать о том, как мои ладони обхватывают ее тело, как я набрасываюсь на ее губы, как все мое тело начинает потряхивать от безумного желания, а перед глазами начинает плыть.

Возьми ее.

Бери же.

Немедленно.

Кого волнуют шептуны, когда разумом овладевают инстинкты, жаждущие исполнения коварных желаний тела? Я достаточно разумен, чтобы понимать, что никаким образом не могу им поддаваться, но черт, это так больно.

Анна тянется, помешивая красный соус и замирает. Очень медленно она оборачивается и видит меня. Откладывает лопаточку и отступает на шаг.

Какая умница.

Я должен коснуться ее, и она это знает. Я пытаюсь побороть свои порывы и взять зверя под уздцы. С каждым моим шагом она отступает, пока сама не загоняет себя в угол и не натыкается на раковину, я уже в сантиметрах от нее, нависаю над ней, вдыхаю воздух, который она только что выдохнула. Причем очень осторожно, чтобы она не увидела в моих глазах зверя. И я понимаю, что ей одновременно не по себе и очень хочется рискнуть. Моим рукам нет веры, так что я сжимаю ими край раковины, заключая ее в ловушку. Из которой никогда не выпущу.

А затем я наклоняю голову и прижимаюсь к ее губам.

Сладкие. Соленые. Мягкие и нежные. Несомненно, такая только Анна.

И, о да, Боже, да. Как же мне этого не хватало.

Видимо, Анна думает, что опасности никакой нет, потому что внезапно она становится дикой. В глазах у меня появляется туман и я всеми силами пытаюсь держать себя в руках. Вкус, ощущения – все еще лучше, чем я помню. В отличие от меня, она не сдерживается. Ее руки тянут меня за волосы, ногти впиваются в затылок и шею. Она ласкает мои плечи и спину. Пытается притянуть меня ближе, но я как кремень, сопротивляюсь, не смея сдвинуться с места. Я углубляю поцелуй, позволяю окунуть свой разум в прекрасное состояние. Постепенно приходя в себя, я начинаю покрывать ее легкими и нежными поцелуями, пока не буду снова готов углубиться.

Когда мои ноздри наполняет грушевый аромат, тело снова требует взять ее.

Анна сжимает мои предплечья и, прервав поцелуй, смотрит на меня:

– Ты в порядке?

О, она даже и представить себе не сможет. Мне хочется показать ей всю свою благодарность. Я обещал ей, что сегодня ничего такого не произойдет, но похоже, до моего тела сие сообщение не дошло.

Я заставляю себя отстраниться от нее и запускаю руки в волосы.

– Черт, мне снова нужен душ.

Не, я конечно горд собственным самоконтролем, но частые души уже перестают помогать. Тело понимает, что его дурачат. И в присутствии Анны ежедневная боль становится только интенсивнее.

Последний раз проведя полотенцем по волосам, я уже собираюсь швырнуть его на пол, как вспоминаю, что здесь Анна и мы, вроде как, убирались. Так что я поднимаю полотенце и, кое-как сложив, вешаю на держатель.

Видите? Я и так умею. Я даже самостоятельно выношу последний мешок с мусором, без ее напоминаний.

С прекрасным настроением я бегу к Анне по коридору в прачечную. Мда, настроение было прекрасным. Но стоило заметить выражение ее лица и записку в руке…

Чеееееееерт…. блин. блин, блин!

Долбаная записка от Анны Мэлоун. Помню только одну строчку из нее – что-то про продолжить с того места, на котором остановились. Это плохо.

– Я слышала, ты не работаешь, – тихо спрашивает Анна. – Это правда?

Хотелось бы мне ответить категорично.

– По большей части, да. Я работаю только если рядом шептуны или получаю задание от отца, но даже с племянницами Мариссы это, как правило, не секс.

Она медлит, а мне хочется рассказать ей ВСЕ – как тяжело было сопротивляться, и каких успехов достиг, но опровержение этому в ее руках – я сделал кое-что, и тут уже не важно секс там был или нет.

– На вечеринке тоже были шептуны? – Когда она спрашивает это, я понимаю истинную подоплеку вопроса. Был ли я с ней по воле обстоятельств или же по своей воле? Внутри образуется пропасть. Я не хочу врать, и не важно, что я предпочту выколоть себе глаз, чем признаться.

Я качаю головой.

– Нет. – Я не работал.

Она сминает записку и отворачивается, вперив взгляд в стиральную машинку, и я чувствую, как срываюсь в пропасть. Я понимаю, что она чувствует. Тошнотворный вкус предательства и осознание себя полной дурой за то, как пыталась объясниться со мной за поцелуй с Коупом, при том, что я поступил куда хуже. Господи, если бы Копано творил с ней то, что я с той Анной…. Я стискиваю зубы и беру себя в руки. Надо все исправить.

– Анна. – Она игнорирует меня и продолжает загружать машинку. – Энн, прошу. Выслушай.

Да как же быть? Она поворачивается ко мне лицом, в ее глазах стоят слезы. Я хватаюсь за волосы, судорожно соображая, как спасти эту ночь.

– Это было после разговора с Марной, – пытаюсь объяснить. – Я поверил, что ты с Коупом вместе, несмотря на то, что Марна уверяла меня в обратном. Я был уверен, что ты влюбилась в него.

С ненавистью признаю, что собственная неуверенность довела меня до такого низкого поступка, но я обязан быть с ней честным. Анна закрывает глаза, на ее лице выражение муки, она словно представляет себе самое худшее. Надо скорее ее переубедить.

– Ты с ней спал? – спрашивает она.

– Нет. – И пусть я сомневаюсь, что ее это впечатлит, но она должна знать. – Почти, но прерваться было просто, не то что с тобой.

Она так и не открывает глаз.

– Я все испоганил, да? – Она открывает глаза и с грустью смотрит на меня. – Я так долго держался, Анна. И ты не поверишь, как это было здорово. – Восемь месяцев, пока мне не пришлось работать на вечеринке в Нью-Йорке. А так ничего, кроме зажиманий в барах напоказ перед шептунами. Интересно, она понимает как мне было трудно проходить через все это, или как я скучал по ней? Слезинки скатываются по ее щекам. Мне хочется смахнуть их, но я не знаю, позволит ли она прикоснуться к себе.

– Тогда, в День святого Валентина, я хотел рассказать тебе все это… – но затем, запинаясь, рассказываю о том, как узнал про нее и Коупа. – Я позвонил Марне, ожидая услышать очередное "нет", но она слишком долго молчала… и это не могло означать ничего хорошего.

Надо заткнуться. Сам же себе яму рою. Странно, но Анна сама тянет ко мне руку. Я смотрю на нее мгновение, прежде чем беру ее в свою.

Она обнимает меня и уверенно произносит:

– Довольно. Больше никакой беготни против ветра.

Я выдыхаю, ощущая, как напряжение отпускает меня, едва она обнимает меня крепче. Все будет хорошо. Мы со всем справимся. Я в который раз дивлюсь умению Анны прощать и бескорыстно любить. Жаль только, что я не могу стереть всю ту боль, что причинил ей.

– Довольно, – обещаю я. И нежно целую ее щеки, губами убирая слезинки с ее кожи.

Своими сильными руками она тянется и обнимает меня.

– Теперь ты будешь бежать лишь навстречу мне, – заявляет она. А затем крепко целует.

Ее самоуверенность заводит меня. Я оттесняю ее к стиральной машинке и сушилке. Коленом раздвигаю ей ноги и вот я уже стою между ее бедер. Она – то, что мне нужно. Несомненно, я никогда не буду стремиться так ни к кому другому.

– Только к тебе, – произношу ей в губы. – Клянусь.

Поцелуй становится неистовым и, боюсь, что не смогу остановиться. Боюсь, что не перестану нуждаться в ней. Когда она такая дикая, сложно контролировать себя, но если я сосредоточусь на Анне и ее удовольствии, а не на своем, скорее всего, и сам получу удовлетворение.

Я вспоминаю об устроенном ею стриптизе, когда мы были у Блейка, и мой разум охватывает безумие. Ох уж эти бедра. Если бы я только мог раздеть ее, но при этом сам остаться в штанах… хотя бы на мгновение.

Оторвавшись от ее губ, я тянусь к ее ушку. Меня охватывает непривычное волнение. Не хочется ее спугнуть. Я крепче стискиваю ее.

– Позволь еще разок посмотреть на тебя, – шепчу я.

– Что? – также шепотом переспрашивает она.

Я не отпускаю ее, даже наоборот, и начинаю целовать родинку возле рта. Я понимаю, что веду себя странно, но боюсь напугать ее, рискнув сказать то, что мне так хочется: "Раздевайся. Живо". Поэтому я аккуратно подбираю слова, зная, что надо двигаться медленными шажками.

– Разреши мне раздеть тебя. Не полностью, а до… как было сегодня у Блейка. Пожалуйста. Позволь мне увидеть это снова.

Я касаюсь ее щеки своей, и спустя мгновение чувствую, что она кивает. Я не медлю. Стягиваю через голову ее топик, и у меня ускоряется пульс при виде розового лифчика и такой восхитительной сливочной кожи.

Она тянется к моей футболке, и я уже практически останавливаю ее, но мысль о том, что мы окажемся кожа к коже, заставляет меня передумать. Я позволяю ей стянуть с себя футболку, но на этом все. После этого я набрасываюсь на нее, впиваюсь в губы и наслаждаюсь тем, как мы касаемся друг друга грудью, руками и даже животами. Ее кожа такая нежная, температура вокруг нас начинает повышаться.