Текст книги "Холодный оружейник. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Василий Чистяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)

Лучшее, на что, наверное, стоит рассчитывать, в случае деструкции моего вместилища ‑ это возврат в состояние на момент сделки. Может, даже с бонусами. Не думаю, что существование в виде бестелесного, долгоживущего и все так же медленно пожираемого заживо Холодом призрака меня прельщает.

То, что у меня есть тело ‑ уже чудо. А чудеса редко повторяются.

Простейший вывод. Получил тело, узрел чудо ‑ молодец. Теперь следует вцепиться в открывшийся шанс зубами, ногтями и чем возможно. И не отпускать, сколько могу.

Из всех женщин я люблю двоих. Мать, Жизнь. Возможно, потом появиться кто‑то еще. Но при этом я останусь верен по крайней мере второй моей любви. Почти до самого конца.

Рука начинает подрагивать, а по ногам от стоп к коленям поднимается обманчивая, облачно‑легкая слабость. Надо поесть. Все эти фокусы с Водой здорово утомляют ‑ приходится довольно часто наполнять желудок. Так что пришлось взять с собой немного отваренной конины. Гадость, конечно. Местами попадаются неведомо как попавшие песчинки. Да и жестковато.

Не привыкать. По памяти Хаку‑прошлого, у меня сейчас каждый день праздничный обет из мяса. Питаюсь точно знать или шиноби. Те ребята, которые используют различные специфические приемы при исполнении заданий.

Ладно, хватит отвлеченных мыслей. Вот цель, вот снег впереди. План есть, средства есть? Вперед.

Я медленно, не скрываясь, спускаюсь к этому дому. План есть. Так что проблем, вроде как, быть не должно. Хотя проблемы, как правило, появляются откуда не ждешь.

В этом доме я не бывал, но, скорее всего, планировка у него аналогична моему до... скажем так, реконструкции. Просто большой сарай. Только вход прикрыт бурой коровьей шкурой. Где ее достал отец семейства ‑ понятия не имею.

Стоит мыслям свернуть на погибшего, надеюсь, еще ото Льда, кормильца этой крестьянской семьи, как сердце начинает бешено стучать. Глаза горят. Руки наливаются силой. Снег так и норовит превратиться в твердую опоры под опускающимися на него ногами. Кажется, даже походка стала более пружинящей. По ассоциативным связям на поверхность поднимаются наполненные эмоциями воспоминания Хаку‑прошлого. Я... в ярости?

Спокойно. Нет смысла давать волю своим эмоциям. Не я для них, а они для меня. Так создан человек, так и должно быть. Ярость не поможет мне выжить. Она напугает местных и увеличит шансы кого‑нибудь из них сбежать, выжить и рассказать обо мне. Зная крестьян, они по лени своей натравили на меня солдат и на этом успокоились. Незачем им идти куда‑то, когда вокруг глубокий и рыхлый снег. Зная местного управляющего, ему больше некого послать. Тем более, в стране идет гражданская война. Кто подумает на меня?

Вывод прост. Надо успокоиться. Сблизиться на расстояние удара и накрыть их всех один ударом Хлыстов. Так что надо усмирить эмоции и спрятать от греха незнамо откуда появившуюся метровую плеть из Воды.

Короткое оружие уходит под снег. Однако интересно, откуда я вдруг взял материал для этой штуки? Во фляжке прежнее количество ‑ это я чувствую по весу. Создал? Надо будет повторить фокус ‑ пригодится.

Шкура на входе в дом отлетает в сторону. Темнота...

Проснулся я от ударов. Что‑то било по ребрам.

Глаза не открываются. Словно что‑то мешает. Зато звук, пусть какой‑то искаженный, глуховатый, словно бы отдающийся эхом в голове, с трудом, но доходит до разума.

‑ Гнилая кровь ‑ раздается визгливый голос. Похоже, мать семейства. По звуку, где‑то справа.

Глухой удар в левый бок. Такой треск... интересно, что это было?

‑ Ладно, прирежем его побыстрее ‑ голос со стороны последнего удара. Старший сын?

Так, многое стало ясным. Я лежу, окружен. Ослеплен. Вернее, не могу отодрать веки друг от друга. Глаза, вроде бы целы. Во всяком случае, глазные яблоки на месте. Вон, чувствую, как перекатываются под веками. Чуть саднят спереди.

План действий рождается мгновенно. Даже не план ‑ скорее, это инстинкт. В голове сама складывается картинка, принесенная хрустом измененной Воды подо мной, вокруг меня. Утоптанный, уплотненный снег у головы скрипит, когда кто‑то переносит центр тяжести на носки. Еще двое рядом переминаются с ноги на ногу. Снег чуть поскрипывает. Еле‑еле.

Левая рука упирается, приподнимая тело. Правая, изгибаясь, почти вдоль тела поворачивается, минуя ноги окружающих. Ближе к моему телу. Дальше от головы. Дальше от чужих ног. Ближе к заветной цели.

Вода из фляги окутывает руку. Та по середину предплечья оказалась словно бы в материнской утробе. Тихо, спокойно. Защищено...

Нет времени на иллюзии. Нет времени на комфорт. Но я, даже не открывая глаз, вижу как наяву, как с повернутой вдоль тела, ладонью в сторону спины и неба, руки, вверх и в стороны выстреливают с переместившегося в воздух над подушечками пальцев комка, три плети. Секунду спустя я оказываюсь погребен под тяжелыми тушами. Теплыми, костлявыми. Напоминает вареных слизняков. Тепло и мокро. Не спать!

Когда я выбирался, барахтаясь, из‑под жестких и довольно тяжелых, заваливших меня сверху, перед так и закрытыми глазами мелькала появившаяся картина. Льдисто‑голубая, плотная фигура лежит на ровной белой площадке. С ее вывернутой вверх и назад правой руки взлетают, окрашенные в синий, Водные Плети. И вокруг стоят три почти незаметные, голубовато‑прозрачные, фигуры. Ручки‑ножки‑огуречки. Просто силуэты. Но все равно видно ‑ у головы похожего на Лед стояла, наклоняясь вперед, женщина. И ее рука тянулась к чему‑то на поясе. Нож?

Правда это или фантазия, не так уж и важно. Хватит страдать размышлевизмами. Пора действовать!

Снег сам прыгает в руки, удивительно легко откликаясь на мое пожелание. А лицо уже умывает Вода. Растопил инстинктивно? Нет, по ощущениям, понизил температуру плавления снега в руках. Вот он и растаял. Вода отрицательной температуры. Бр‑р!

С легким усилием веки разлипаются. Отмечаю метнувшийся верх край века. Какой‑то неровный. Словно налипло что‑то.

Справа от меня ‑ бойня. Три трупа. Шесть кусков. Три. Шесть. Шимата!

Рывком поднимаюсь ‑ и тут же падаю вниз, на корточки, упираясь в землю пальцами правой руки. Меня пошатывает. Где третий ребенок?

Что‑то я туплю. Снег плотный и утоптанный, по которому можно ходить, не прилагая особых усилий, только у самого входа в дом. Либо оставшийся убежал прочь ‑ тогда останется след. Либо все несколько проще. Я просто нарежу этот домик Плетьми на дольки.

Странно. Когда бежишь или прыгаешь ‑ так не шатает. Главное ‑ не останавливаться.

Снег, стоит отойти в сторону, резко уходит вверх. Прыжок, уплотнение измененной Воды под ногами...

В сторону пологого холма уходит целая связка цепочек из следов, за которыми тянется широкий след. Что‑то тащили волоком?

Ага. Вот и другая цепочка. Я обегаю проклятый дом, чтобы увидеть, куда она уходит.

Птица обломинго манит розовым крылом. Да коричневой фигурки метров сто. А земля порой пытается уйти из‑под ног. Бегом за ней.

Я все же успел. С трудом, на остатках неожиданно появившегося отчаяния и вернувшейся ярости, почти догнал беглеца, перебиравшегося через незамерзший ручей. Теплая зима... я вообще не чувствую холода. Только голод, когда уходит много сил, приходит чаще, чем летом. Как и должно быть у тела Хаку‑прошлого.

Я вспомнил лица убийц, среди которых был их отец...

Мать, оставшаяся спасть в ледяном саркофаге.

Ужас, цепляющий не хуже руки в коричневой с желтым одежде. Холод. Холодно! Страшно!

Что‑то выстреливает из меня вперед. Как тогда, при создании больший глыб теплого Льда. В боку вспыхивает звеньями разорванной цепочки боль. Она протягивается через три ребра. Болит лоб и брови, болят ноги. Похоже, мою тушку здорово потрепало. Плевать. Если буду отвлекаться на боль тела, дальше будет только хуже. Открой глаза, кусок мяса.

Ага. Вода превратилась в Лед, сковывая человека в десяти метрах ниже по течению. Теперь не убежит. Хоть какая‑то польза от этого приступа. Мощное оружие, но непредсказуемое. Ладно, не до эмоций. Надо закончить дело. Концентрация. Вода...

По сторонам от соединившей наши ноги ледяной полосы, лежащей вдоль течения ручья, взметнулись Плети.

Беглецу было лет шесть. Даже неясно, какого он был пола. Во всяком случае, теперь.

Я остервенело мыл руки и лицо, разглядывая свое размытое и тусклое отражение в ручье. Я ведь все решил заранее. Убедил себя. И не сомневался, когда пришлось действовать.

Но почему так зудит кожа на лице, шее и руках?

Ах, да. Зима. А я стою почти по колено в ручье, смывая кровь.

Идиот. Тот удар точно плохо на меня повлиял.

Пару дней спустя, отлежавшись в захваченном доме, я смог снова осмотреть место моего первого позора. Многое стало ясным. Во всяком случае, появившаяся версия была стройной и не противоречивой.

Я отвлекся на ярость и демаскировал себя, приманив в руку Воду. Кто‑то из обитателей метнул в меня глиняный горшок. Потом они окружили меня и начали, оглушенного, избивать. Мать семейства даже начала доставать нож, когда я достаточно очнулся, чтобы использовать Плети.

Младший ребенок испугался, когда я применил технику и попытался сбежать. Логично, в какой‑то степени. Просто я очнулся довольно быстро.

Я снова разглядываю свое отражение. Вода спокойна и превосходна отражает. Еще одна грань полученных способностей.

Если распутать волосы, видно покрытый тонкой корочкой след от удара горшком. Я легко отделался.

Я бок перестал болеть при попытке дышать утром второго дня. У всех, использующих стихии, великолепная регенерация. Или это моя особенность?

Нет, вряд ли. Я просто недоучка. Не стоит думать, что Сделка принесла мне какую‑то особую силу. Сделка сама по себе ‑ Чудо. С большой буквы.

Итак, угроза номер раз ликвидирована. Осталось забрать себе отсюда нужное и отнести домой, на основную базу. Тотальное разграбление оставлю на время, когда ликвидирую оставшиеся цели. Если будет время, силы и желание. Или необходимость.

Вода выходит из фляги и превращается в длинную и тонкую нить. Я накидываю ее на дом и превращаю в Лед, после чего захожу внутрь. Меня ледяная сеть пропускает без проблем. Я ‑ ее создатель.

Первый дом был самым трудным. Но теперь меня не мучают сомнения. Я не совершаю прежних ошибок. И даже нет ненависти или ярости.

Подойти к дому. Запереть выходы Льдом. Войти внутрь и действовать.

Из‑за них погибла мать Хаку‑прошлого. Он, наверное, чувствовал бы ненависть.

Чувствую лишь потребность убить. Очистить мир от мусора. Но...

Ненависть ‑ это не для них. Ненавидеть следует лишь равного. Или того, кто выше.

Мои навыки обращения с Водой как‑то рывком улучшились. Наверное, это из‑за страха смерти. Не хотелось погибать ‑ вот и научился. Теперь Вода слушается гораздо легче. Переходит в Лед без сложностей. Да и сам Лед теперь можно контролировать с меньшими проблемами.

Другие два дома я сначала опутывал ледяными нитями, и только затем приступал. Пара шагов вперед, правую руку вверх, запуск Плетей... А затем собирал Лед, рыл им яму, сбрасывал туда тела, зарывал их вместе со льдом и уходил. С собой я забрал немногое ‑ деньги, еду, одежду на себя, если она была. И воткнул по ледяному ножу в стену ‑ чтобы проверить, сколько он продержится вдали от меня.

Теперь некому доносить на меня солдатам. Думаю, я смогу дожить до весны. Но потом придется уходить. С такими мыслями я приступил к тренировкам с водой и льдом.

Остается все меньше времени до того дня весны, в который придет время менять место дислокации.

Глава 3. Исход (Outcome).

Земля, пропитанная замороженной водой, подчиняется неохотно. Если бы не тренировки ‑ такой фокус так и остался бы моими фантазиями. А сейчас он будет просто стоить всего моего резерва. Но, тем не менее, шаг за шагом, я заставляю схваченный сетью изо Льда и Воды грунт собраться и покрыть дом. То, как земля, приподнимаясь, обхватывает дом, почему‑то ассоциируется с губами. Кольцевое возвышение, чуть отстоящее от покрытых Льдом стен, поднимается выше, почти касаясь их уже у края крыши, а затем начинает сжиматься над ним. Финиш. Круг сомкнулся в паре метров над крышей, образуя вершину холма. Насколько мне видно, везде на поверхности почва, которая потом порастет травой. Идеально.

Да, я решил, что так будет лучше. Одинокий холм среди заброшенных полей выглядит не так страшно, как ледяной дом. Так что его, возможно, не разрушат.

Когда началась оттепель, я сходил на разведку в один из ТЕХ домов. Ледяной нож был все таким же ‑ теплым, гладким. Нетающим.

Надеюсь, когда я уйду, дом останется стоять, скрытый под слоем земли. И когда‑нибудь я вернусь. Вернусь к ледяному саркофагу матери Хаку.

Я запрягаю лошадь в тележку, груженную запасами зерна с трех ферм. На мне старое детское кимоно Хаку, поверх которого я одел еще одно, на которое с изнанки нашил кожи. А сверху ‑ еще одно, стеганное, укороченное взрослое. Кажется, солдаты используют такие под доспехами и кольчугой, чтобы защитить тело от остаточной энергии ударов и осколков поврежденных колец.

Думаю, я не замерзну в такой одежде, и она защити меня хотя бы от насекомых.

Память Хаку говорит, что в стране война. Все против каждого. Мне не следует привлекать внимания. И следует быть защищенным. Такой подход должен привести к тому, что на меня не будут реагировать те, кто представляют наибольшую угрозу. Меня будут недооценивать или не замечать. Одна из лучших стратегий для выживания. Впрочем, все это пока только теории.

Ах, да. Чуть не забыл.

Ты принял меня. Ты приютил меня. Спасибо тебе за все, что было. За время, данное на освоение того, что умею теперь. За укрытие. За чувство чего‑то своего, родного. Я не забуду тебя, пока жива та часть меня, что должна помнить о тебе. Возможно, мы еще встретимся. Прощай, мой первый дом. Я, возможно, вернусь.

Я иду рядом с повозкой. Котомка за спиной тяжела. Сила, которой я создаю воду и лед, течет по телу, усиливая его. Я выживу. Я научусь управлять этой силой.

"Едва я перевалил вершину холма, как мне открылся унылый в своей невзрачности пейзаж.

Деревенька. Ни частокола, ни других очевидных для меня признаков цивилизации. Дома окружают квадратную, правильной формы площадь. Причем чем дальше от площади, тем беспорядочнее стоят и беднее выглядят дома. Да и домов, кажется, не более сотни.

Интересно. Ни большого дома с обладающим властью, ни оборонительных сооружений. Бесполезны, не нужны или запрещены? Прошлый Хаку по молодости, наивности или еще чему не задумывался о причинах. Хотя он, кажется, и вовсе не был в этой деревне. Все же трудно вспомнить все значимые события, особенно если смотришь не свою память.

Люди на рынке не пытались отобрать у меня товар, как у некоторых торговцев. Возможно, потому что за спиной висел самострел, а на поясе был нож. Я тренировался с ними зимой. Никаких особых успехов, естественно. Но хоть пырну без особых сомнений. Быстро и куда надо. Надеюсь.

Итак, задача проста. Продать кому‑то за приличные деньги лошадь, повозку и груз. Хорошо, что все это не имеет отличительных знаков. Продавать заклейменное животное здесь, во владениях дайме, подчиненному которого и принадлежала скотина, ‑ это слишком... глупо? Да, наверное, так.

Сторговался быстро. Получил деньги. Чуть больше, чем получил бы, продавая все это в конце сезона. В два раза, если быть точным. С ума сойти, чего только нет в памяти наших детей. Родители, ау! Думайте, что и как говорите при своих детях. Ибо разум их чист и потому пишет информацию хорошо.

В мешке за спиной шесть малых мер риса. Немного вяленой конины. Еды хватит на пару недель, если экономить. А там что‑нибудь придумаю. Стрелы, соль. Огниво. Проволока. Рыболовные принадлежности и два ножа. У меня есть шансы пережить лето.

Прекращение морозов притягивает начало военных действий. Если я не хочу привлекать внимание, следует идти на север. Решено. Так и сделаю.

‑ Караван! ‑ кричит человек на рыночной площади. На свободном от лотков пятачке в центре ‑ Собирается караван!

Вот оно что. Действительно, из‑за обилия разбойников, торговцы все чаще собираются в большие группы. Так проще выжить. Хотя в ответ банды тоже становятся сильнее. Извечная борьба меча и щита, хищника и жертвы в человеческой вариации. Той, где дичь часто огрызается, а не только убегает. Впрочем, такое есть и в природе.

Возможно, стоит подождать до утра. Пойду следом за караваном. Мало ли что они потеряют по дороге. Или если на них нападут. Точно удастся подобрать что‑нибудь ценное или полезное. Главное не приближаться слишком близко."

Как хорошо, чтобы все происходило именно так. Но шаблон оказался надорван еще вначале. Деревня, не имевшая у местных даже названия, находилась на вогнутой, как макушка каппы, местности. Если продлевать аналогию, то дома в большинстве своем стояли где‑то над ухом. Левым, если я заходил с лица стража вод. Если, конечно, люди действительно жили бы на голове истлевшего эоны лет назад тела они.

Проще говоря, если говорить нормально, то справа от скопления беспорядочно расположенных домишек, домов, хибар и полуземлянок, располагалось ровное поле, покрытое тающим снегом, с пятнами вязкой на вид, темной грязи и редкими травинками. Начало весны, да.

Слева земля плавной дугой уходила вниз, скатываясь на высоту в пять или больше моего роста, и уходя в сторону на в десятки раз большее расстояние, пока не исчезала под озером жидкой грязи. Попросту говоря, начинающим болотом.

Отвлеченно рассуждая, меня удивляла привычка местных жить рядом с болотом. Или в нашей стране такие места не становятся рассадником гнуса? Конечно, малярия и москитная язва встречается дальше к югу, но мало ли других отвратительных болезней переносят комары и другая кровососущая нечисть?

Дорога, по которой я, лошадь и повозка могли пройти только благодаря освоенному мной фокусу с хождением по воде, проходила по краю идущего влево и вниз склона. Бесконечная извитая и неровная полоса серой грязи, пытающейся вырваться из под ног, копыт и колес. Я, конечно, удерживал контроль, как мог.

Справедливости ради стоит отметить, что, кажется, это была хорошая тренировка контроля ‑ используя умение управлять водой, заставлять ее стать нам опорой и не давать ей разбрызгиваться в стороны. Тяжелая, но довольно интересная и, надеюсь, полезная, тренировка.

Как бы там ни было, вот, я вошел в деревню. Сразу стоит заметить, что людей было откровенно мало. Пока я шел прямо по дороге, оглядываясь по сторонам, заметил лишь пятерых людей. Трое удалялись от центральной, так сказать, улицы, в боковые проходы между домами. Проходы эти были, кстати, более привлекательны для движения, чем продолжение дороги, которым воспользовался я. Грунт там выглядел менее... грязным? ... жидким? ... точнее, непривлекательным. Да, наверное, это слово наиболее точно отражает то, как выглядела грязь в этих проходах.

Еще двоих я не то чтобы видел... просто, стоило мне повернуть голову, как резко захлопывались грубо сколоченные двери. Может, у меня разыгралась паранойя, но... это совпадение или мне здесь не рады? Может, дело в том, что я все еще контролирую грязь у нас под ногами? Это ведь необычно, да, ‑ прийти во время распутицы, не вымазанным по шею в темно‑серой кашице? Да и повозка, не проседающая по оси обоих колес в этот грунт, как бы намекает... Да, наверное, я слишком выделился. Прямое нарушение принятой стратегии. Так‑то.

Надо запомнить, что не стоит лишний раз светить странностями. В конце концов, я стремлюсь к выживанию, а не рекламе. В памяти невольно всплывают слова, которые удивительно соответствуют моим взглядам на жизнь.

"Лучшая стратегия ‑ это стратегия выживших".

Правда, тут же в голове крутится что‑то об "ошибке выжившего". Интересно, как много из того, чем обладал в начале своего пребывания ТАМ, я смог спасти?

В вот и рынок. Большой неровный квадрат одной из сторон соприкасается с дорогой, по которой я иду. Не прекращая движения, смотрю и слушаю то, что открывается с этой стороны рынка.

‑ Пятьдесят ре с меру! ‑ возмущается костлявая, что видно даже через свободную одежду, женщина.

‑ Лошади, лошади! ‑ орут чуть ли не с другого угла квадрата. А я ведь только начал идти вдоль рынка. Когда подойду ближе, возможно, голос барышника станет громче.

‑ Еще и Итазура... ‑ громко, до того, что у меня болят уши, шепчут какой‑то мужик.

‑ Пятьдесят мер ре за малую меру риса! ‑ провозглашает очередной торговец.

‑ Да даже в Великий Голод драли меньше! ‑ орет покупатель ‑ Сорок!

‑ Пятьдесят!

‑ Сорок!

‑ Пятьдесят!

‑ Сорок три!

‑ Пятьдесят!

Я прохожу мимо спорящих. Продавец и покупатель, жутко похожие друг на друга, среднего роста и телосложения, одетые довольно скромно, смотрят друг на друга, точно два рогатых животных. Того и гляди, боднут друг друга.

‑ Сорок пять! ‑ раздается уже за моей спиной. Похоже, покупатель медленно сдается.

‑ Пятьдесят!

‑ Ягура уничтожил еще один клан ‑ слышится слева. Я поворачиваю голову. Между вертикально висящими полосками ткани видны спины двоих людей, сидящих за прилавком. Напротив них стоят какие‑то стакана. Они резко замолкают и один из них начинает поворачиваться. Я снова смотрю прямо вперед. Попадаться на подслушивании ‑ нехорошо. Меня так мама учила.

‑ Сорок семь и ни ре больше ‑ слышится из‑за правого плеча.

‑ Пятьдесят и это мое последнее слово.

‑ Лошади! Лошади! ‑ а и правда, голос барышника стал громче. По ушам бьет.

Пройдя еще немного, я останавливаю повозку. Затем завожу ее ближе к краю дороги. Так, чтобы у меня был путь отступления в проулок между двумя домами. Конечно, это открывает спину. Но за все приходится платить, как известно.

Итак, судя по всему, есть фиксированная цена на рис. Малая мера за пятьдесят ре. Интересно, как это использовать?

Отвлекаюсь от дум, осознавая, что на меня смотрит худая женщина. Лицо какое‑то пятиугольное. Лоб, точно три штриха, затем угловатые, выдающиеся вперед, дуги бровей. Скулы, а затем кожа туго натянутым клином спускается вниз, к подбородку. Не лицо, а художественный вымысел. Кажется, этот стиль называется "кубизм".

Но что‑то долго она на меня смотрит. Или не на меня, а за меня? Оглядываюсь. Нет, никто мешочки с рисом утащить не пытается. Хотя, она еще говорить не начала, чтобы отвлекать. На всякий случай концентрируюсь на том, чтобы чувствовать маленькие нити Воды, опутывающие мое имущество. Побочный эффект моих упражнений. Итак...

‑ Да, госпожа?

‑ Рис... ‑ меня удивил ее голос. Такой странный оттенок. Не знаю, как описать. Кажется, такой голос может быть у святых, голодных и умирающих. Хм...

Я молчу, жду, что она скажет. Пока ее реплика не несла особой информации.

Паутинка из нитей Воды не потревожена.

‑ За сколько ты можешь продать малую меру?

Я молчу. Я не знаю, что ответить. Конечно, очевидно, что для быстрого торга желательно заломить цену не в обычные для этого рынка пятьдесят ре. Но и продешевить не хочется. А я ведь даже не знаю цен в конце сезона, когда крестьяне продают рис. Не хотелось бы настолько продешевить. Но при этом, кажется, надо бы улизнуть отсюда пораньше. Как‑то неспокойно мне.

‑ У меня нет больше тридцати ре. Молодой господин, пожалуйста!

Ого! Я уже господин? Интересно, с чего бы такая честь? Или, вежливость с лестью предусматривают скидку на две пятых от средней местной цены?

‑ Тридцать пять!

‑ Идет. Четыре меры, пожалуйста.

Похоже, следует в следующий раз повысить цену. Я все же продешевил.

Как бы там ни было, моя первая в жизни покупательница взяла мешочки по одному. Каждый, прежде чем загрузить в свою заплечную котомку, покачал в ладонях, взвешивая.

‑ Спасибо, мальчик ‑ сказал она и ушла довольно быстрым шагом. Да, и никаких тебе молодых господинов. Вот она, людская благодарность! Хотя что это я. Сам такой.

Как бы там ни было, я стал богаче чуть больше, чем в два раза. А ведь есть еще рис, плюс повозка и лошадь. Интересно, мне удастся все это продать?

Подошел низкий, чуть выше меня, мужчина с длинными руками и цепким взглядом. Вот, пожалуй, и все приметы. Ничего не говоря, протянул мне монеты.

‑ Сколько?

‑ Две.

‑ Мера сорок ре.

Мужчина поджимает губы. Чуть‑чуть. Но все же заметить легко.

‑ Дороже, чем я рассчитывал.

‑ Первой покупательнице была скидка ‑ сам не знаю зачем, говорю я.

Мужчина кивает и достает из‑за пояса еще монеток.

‑ Восемьдесят ре ‑ провозглашает он и протягивает мне руку.

Я в затруднении. Не хочу верить ему на слово. Но и просто пересчитать деньги он мне не даст, это ясно. Кто‑то кому‑то должен поверить.

‑ Меняемся. Я тебе одну меру, ты мне деньги. Я их при тебе считаю. Если все правильно, то даю второй мешочек. Идет?

Клиент соглашается. Меняемся. Считаю деньги. Так, тусклые медные монетки с циферками. Да, точно. Серебро начинается с сотни, золото с тысячи. Что‑то такое Хаку мать рассказывала. Отдаю покупателю вторую меру и засовываю деньги в один из внутренних карманов одежды. Я их зимой много наделал.

Не прошло и трех минут, как ко мне подошел следующий покупатель. Сто двадцать ре, три меры риса. Кажется, все мои клиенты друг с другом очень хорошо знакомы. Пока это мне на пользу. Быстрее продам товар.

Почувствовав сигнал от нитей Воды, я оглянулся. Подросток, лет четырнадцати, пытался отодрать руки, прилипшие к мешочкам, оказавшимся словно бы намазанным клеем, каменным монолитом. Старый фокус с языком и очень холодным Льдом, вообще‑то. Ну, и что мне делать с этим воришкой?

Вода в грязи у меня за спиной заволновалась, когда выстроившиеся в небольшую толпу покупатели порскнули в стороны. Слишком много ударов, изменяющих ее естественную в таких условиях, форму.

‑ Отпусти ребенка!

Я оглянулся. Двое. Шатен с козлиной бородкой ростом примерно как остальные люди. Слева и сзади от него ‑ напарник. Чуть больше рост, волосы и брови синего цвета. Интересный окрас. Кажется мне неестественным, но... если присмотреться, можно заметить, что ресницы тоже синие. Может быть, естественный цвет волос?

Итак, подросток за спиной приклеился в моей паутинке и пытается вырваться. Двое гораздо более опасных стоят передо мной. Покупатели, что характерно, вообще разбежались.

Конечно, у меня за спиной самострел. Плюс нож. Используя Плети, я вполне могу отбиться от этой троицы, пускай и ценой уничтожения лошади, товара и повозки. Но стоит ли устраивать сражение здесь, в людном месте. Да и вполне может оказаться, что у противника есть резерв в пару лучников. А отбивать стрелы я не умею. Как и уклоняться.

‑ Дайте мне доторговать, пожалуйста ‑ попросил я ‑ А мальчика я вашего отпущу, если не будет шалить.

Старший, шатен, кивнул.

‑ Я слежу за тобой.

Капелька Воды в составе грязи, осела на его сапогах. И еще были капельки, осевшие на обуви подростка и синеволосого. Возможно, я сумею почувствовать, где они находятся?

Я повернул голову, чтобы проследить, как уходит воришка. К тому моменту, когда он скрылся с углом дома, капельки Воды на подошвах обуви этих двоих, удалились от меня на десяток шагов.

Еще через десяток минут, ко мне подошел очередной покупатель. Осталось еще около пятидесяти малых мер риса.

Когда я закончил, ко мне тут же подошли эти двое.

‑ Я бы хотел продать повозку и лошадь ‑ сказал я, прежде чем шатен успел что‑ либо спросить.

Он закрыл приоткрытый уже было рот. Неприятно хмыкнул.

‑ Хорошо. Следуй за мной.

И я пошел.

‑ Лошади! Лошади!

‑ Клан Юкки. Говорят, последнего уничтожили неделю назад.

‑ Крабы нынче исчезли.

‑ Банда Хромого сожгла Итазуру.

‑ Лошади! Лошади!

‑ Всего пятьдесят ре за меру риса!

‑ Овощи!

‑ Вещи, дешевые вещи! Есть чистые! Испачканные кровью и дырявые за полцены!

‑ Лошади! Лошади!

‑ И не говорите. В прошлую Войну они совсем обнаглели, ползали по портовым пристаням. А теперь ни одного краба.

‑ Да что вы говорите? Ужас!

‑ Дешевые топоры!

‑ Эти сволочи совсем распоясались.

Я иду вслед за шатеном. Лошадь и синеволосый следуют за мной. Наконец, мы доходим до барышника. Шатен, что‑то сказав сероволосому, полноватому человеку, сидящему на высоком ящике, отходит мне за спину.

‑ Приветствую ‑ говорю я, кланяясь.

‑ Сто ре ‑ с ходу заявляет мне толстый.

‑ Не мало? Это грабеж.

Барышник как‑то странно смотрит мне за плечо. Похоже, один из тех, кто довел меня сюда, что‑то сигнализирует ему. Жаль, оглядываться нельзя. И нет глаз на затылке. Интересно, а такие здесь бывают? Если есть я, синеволосый, то почему бы не встречаться другим аномалиям?

Толстяк молча протягивает мне тонкую, в четверть моего мизинца, овальную желтую пластину. Ну, как сказать, овальную. По форме, квадрат с полукружьями на концах. В результате, длина в два раза больше ширины. По размеру примерно как моя ладонь от основания до последнего сустава среднего пальца.

Золото? Тысяча ре? Интересно...

‑ А повозка?

Барышник щуриться. Хм, на небе пасмурно. Он это от злости?

‑ Это за все.

Киваю и забираю пластинку. Тяжелая.

‑ За мной ‑ говорит шатен и начинает идти. Грязь под ним чавкает. Я двигаюсь следом, на всякий случай, увеличивая количество Воды на ногах и его, и синеволосого, месящего грязь позади меня.

Мы идем минут пять, в ходе которых я ловлю на себе странные взгляды. Злорадные и просто злобные от торговцев и какие‑то мягкие, теплые от других людей. Впрочем, не всех. Есть и люди за прилавками, смотрящие по‑доброму, и прохожие, от взглядов которых по рукам прокатывается судорога за судорогой. Холодно, колко и неприятно. Инстинктивно, я приоткрываю крышку фляги, находящейся под внешним слоем одежды. Часть воды собирается у меня на руке. Дурные предчувствия или предосторожность? Не знаю, но мало ли.

Наконец, мы заходим в один из больших домов. Большое помещение заставлено какими‑то ящиками и мешками. Двое мужчин играют в кости. Рядом с ними лежат дубинки. Склад и охрана?

Шатен оставляет синеволосого внизу. Я следом за ним поднимаюсь по лестнице наверх. Поворот налево. Шатен, оказавшийся за спиной, сильно толкает меня, отчего я чуть не пропахиваю носом пол. Еле успеваю подставить руки.

Со стороны ног и спины раздается громкий грохот. Не задумываясь, я срочно окутываю правую ладонь Водой и поднимаю ее. Как тогда, в доме крестьян.

Водяная Плеть.

Глава 4. Fallback

Фух‑х, можно подвести итоги. Мне повезло или нет? Понятия не имею.

Итак, я с перепугу применил Плети. Шатена и еще одного человека, стоявшего у моей голову, просто разрезало. Как и стол, за которым сидел тот, второй.

На стенах помещения, очевидно, комнаты, остались глубокие царапины, а пол оказался завален обломками мебели. Плюс кровь. Со своей одежды я ее смог, не задумываясь, отлепить, пока не впиталась и не застыла. А вот пол и обломки мебели залило.

Даже сейчас, анализируя свои действия, не могу понять, правильно я тогда сделал или нет? Конечно, все, произошедшее на рынке после первого визита шатена, включая странно высокие деньги, данные барышником, подпадали под сценарий, пришедший мне в голову. Вытрясти из меня все деньги, а потом, возможно, убить. В таком случае, я просто опередил их. Это был даже не превентивный удар, а чистая защита. Моральных угрызений все равно нет, но остаются сомнения, а оправдано ли я так поступил? Все‑таки, наследил я в деревеньке серьезно. В какой‑то степени, нарушение выбранной стратегии.