Текст книги "Холодный оружейник. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Василий Чистяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 40 страниц)

Василий Сергеевич Чистяков Холодный оружейник. Трилогия

Холодный оружейник – 1

Пролог

Пустота... холодна.

Ни света, ни звука, ни запаха. Ни гравитации, ни давления. Бесконечная темнота, длящаяся неизвестное время. Потому что в пустоте нет никаких ощущений.

Сколько я здесь парю? Бесконечность? Мгновение? В беззвучной давящей тишине, в темноте. В невесомости.

Когда я осознал себя? С начала? С какого начала? Без ощущения времени, даже вечность не имеет начала.

Что это? Рай ‑ потому что нет раздражителей? Ад ‑ потому что ничем другим одиночное заключение в безвременье быть не может? Ни прошлого, ни будущего. И, по большому счету, нет настоящего. Нет промежутка между "было" и "будет". Есть только бесконечно тянущееся мгновение вечности безвременья. И ‑ пустоты.

Иногда Пустоту расцвечивают мелькающие радужные пятна. Но и они быстро уходят. Как и шорохи, шепотки, появившиеся чуть позже. Я снова ...парю... сижу... стою? В Пустоте. В безвременье.

Не знаю, сколько времени я находился там, не ощущая ничего, даже своего тела. Да что там тела? Я не чувствовал даже мыслей. Бессмысленное, растительное существование. Точно у... пищи. Пищи, перевариваемой в чьем‑то желудке. Живущей в то мгновение, пока чувств уже нет. И поскольку нет чувства времени, это мгновение изощренной пытки тянется вечность.

От пришедшей мысли ко мне приходит Холод. Отвратительное и приятное чувство ‑ потому что других все равно нет. Я рад ему и ненавижу его. Холод заменяет мне радость и страх. Тянущий что‑то из меня, стылый, отвратительный, но желанный ‑ Холод. Он разнообразит мою безвременную вечность. И я впускаю Холод в себя, надеясь, что он вернет мне чувство времени. И звучит в ушах тихий шепот. Звук... возвращается? Нет, это просто мысли.

‑Холод вместо души ‑ рефреном звучат мысли.

‑Холод вместо веры ‑ откликаются другие.

‑Ни любви, ни гнева ‑ вторят третье.

‑Ни отчаяние, ни надежда ‑ соглашаются первые ‑ пустота.

Только Холод. И ‑ Пустота. И я словно истекаю в них тем, что осталось от меня. Истекаю быстро, кажется, еще мгновение ‑ и эта холодная Пустота окончательно всосет меня в себя. Вот только, когда нет чувства времени, имя мгновению ‑ Вечность.

Мимолетная вечность растворения себя. Вот что чувствует, должно быть, пища.

Вторично пришедшая мысль рождает слабое любопытство. Пища? Что это? Я ‑ пища? Кто я? С чего я решил, что я ‑ пища? Почему я должен быть пищей?

Холодно. Пусто. И точно прибой, грохочут мысли в голове.

Постепенно в этом прибое появляется чужеродная нота. Нет, мелодия. Ожидаемый тысячи... лет...мгновений... частей вечности? Не знаю. Но, все же, ожидаемый, посторонний звук. Собственные мысли отступают. Они ‑ лишь фон, позволивший услышать главную мелодию. Я устремляюсь сквозь Холод на звук. Мелодию, что становится все отчетливее. Понемногу, незаметно ‑ но я чувствую, как вместо одной ноты уже звучат оттенки.

Не знаю, сколько я... двигался? Летел? Парил на месте? Не знаю ‑ чувство движения, как и чувство времени, отсутствуют в этой Пустоте.

Быть может, я все так же вишу в Холоде и темноте. А звук ‑ нераспознанная галлюцинация распадающегося разума.

Но все же... Если бы у меня были руки ‑ я бы разбил их в кровь, двигаясь на этот зов. Если бы у меня были крылья ‑ истрепал их, чтобы долететь.

Мне нечего больше слышать. Некуда больше идти. Я ‑ устремляюсь к единственному, что делает эту холодную Пустоту ‑ наполненной... чем‑то.

А звук‑зов становится чуть сильнее, чуть отчетливее. Он напоминает... плач.

Плач? А что это?

Как много вопросов... Пустота заканчивается для меня. И Холод, пусть и окружает меня... но, кажется, осталось чуть‑чуть, и я вырвусь отсюда.

Холодно. Пусто. Я парю в темноте, нарушаемой лишь чьим‑то плачем. Я ... иду ...лечу... двигаюсь... можно ли двигаться, оставаясь в неподвижности? Ощущения таковы, что это мир двигается, а не я. Но, как бы там ни было, звук усиливается, словно бы светлея, озаряя наполняемую восхитительным, прозрачного цвета, воздухом, пустоту вокруг.

Похоже, мои чувства смешались там, в пустоте. Иначе, как я могу считать, что звук осветил мой путь?

Я появляюсь в комнате с деревянными стенами. Нет, одна из стен ‑ лед, в котором видны силуэты людей. Трое стоят и один, за ними ‑ лежит.

Маленький ребенок лежит на полу. Я как‑то понимаю, что он здесь, ‑ единственный живой и разумный. Наверное, это важно для меня, чтобы он был таковым. Иначе с чего бы умение определить это, я сохранил там, где был... недавно... вечность... сколько‑то времени назад?

Мне нечем шевелить ‑ у меня нет тела. Но я слышу его плач, я вижу его ‑ и ощущаю время, текущее сквозь нас.

Пусто, одиноко, незачем жить.

Вот что он хочет сказать. Я как‑то это понимаю. Как и то ‑ что эти желания, эти чувства стали мостом, приведшим меня к нему.

‑ Ты здесь? ‑ ребенок поднимает голову. Меня захлестывает то, что он испытывает. И я отражаю его эмоции. Я испытываю тоже, что и он ‑ и мой рассудок постфактум находит объяснения для испытываемых мной эмоций.

Надежда, ожидание. Черные влажные глаза.

‑ Я? Да.

‑ Убей меня.

Он ‑ стремится к смерти. Я ‑ к жизни. Ему нужно в Пустоту. Мне ‑ из нее.

Холод. Отчаяние. Решимость. Они захлестывают нас. Мы оба порождаем их, в стремлении к своей цели ломая барьеры. Мы стремимся... к изменению.

‑ Я все отдам. Мне незачем жить. Пожалуйста.

Я касаюсь рукой мальчика, желая оказаться на его месте. Там, где нет этой стылой пустоты.

Я сижу на полу, затылком касаясь стены. Лед справа от меня дышит ласковым теплом.

Ребенок парит передо мной. Его глаза уже смотрят сквозь меня.

Кажется, я вижу дерево стены сквозь него. Значит, таким он меня увидел.

‑ Спасибо ‑ шепчет он и исчезает.

Слабый приятный запах остается на месте ставшего прозрачным до исчезновения человечка. Приятный... я каким‑то оставшимся после Пустоты чувством понимаю, что он был счастлив, уходя туда.

Глава 1. Alone

Зрение, слух, обоняние и осязание. Чувства разделены, хотя и взаимосвязаны через явления внешнего мира. Так непривычно.

Видеть чуть меньше полусферы. Слышать такими органами. Обоняние усиливается, когда делаешь вдох. Кожа передает много противоречивой, не сочетающейся с тем, что я вижу и знаю, информации. Так ново, быть... телесным?

Пальцы руки, чуть расслабленные и слегка разведенные, словно скользят по шелку. Именно так ощущается сопротивление воздуха, расходящегося от движущегося тела.

Я сжимаю пальцы правой руки в кулак. Никакого ощущения силы или сжатия. Видимо, тело слабое, или менее чувствительное, чем я привык. Интересно...

И все же, почему я не принес знаний о том, кто я такой?

Или, может быть, я плохо искал? Стоит снова сосредоточиться и попытаться выудить знания о себе‑разуме? Ведь откуда‑то же я знаю, как просмотреть память, доставшуюся мне от тела. Мою добычу, мой трофей.

Может быть, в ней я найду подсказку, как себя называть?

Знания. Знания о его жизни появляются в моем разуме. Тайник с урожаем ‑ чтобы сохранить что‑то после того, как соберут налоги. Второй тайник ‑ с запасом вяленой рыбы и денег. И последнее счастливое воспоминание ‑ как милостыня.

Сгусток воды дрожит и меняет форму, паря меж сложенных ладоней. Счастье, радость открытия.

‑ Мама, посмотри.

И удар по щеке ‑ как плевок в протянутую ладонь. Протянутую ‑ для дружбы. Не для подаяния.

Я анализирую то, что увидел. Знания раскладываются легко, словно бы уже были разложены по полочкам, именно в таком порядке. А сейчас я просто проглядываю корешки книг.

Интересная ассоциация. Надо будет подумать, где я ее мог подхватить. Ведь, судя по тем отрывкам памяти прошлого владельца тела, таких воспоминаний у него быть не должно. Привет из моего прошлого? Возможно.

Итак, я единственный ребенок в молодой крестьянской семье. Вернее, уже крестьянин‑сирота. Я живу в крытом соломой доме. Под полом находится подвал, служащий главным тайником. Половина дома заполнена одной большой ледяной глыбой, от которой тянет теплом. Я выдыхаю пар, видимый вне зависимости от того, дышу я носом или ртом. Хотя носом не так заметно. При этом, в доме тепло.

Остатки моих собственных знаний или те, что я получил в результате недавнего инцидента, говорят, что это ненормально. Если виден пар, то должно быть холодно.

Однако, я неплохо освоился для первого часа в новом качестве. Хватит бесполезно думать о диссонансе в показаниях рецепторов. Лучше проинспектирую имеющееся имущество. Думаю, учитывая, в чьем теле нахожусь, я являюсь его главным владельцем. Итак...

До конца зимы ‑ три месяца. Запасов еды едва‑едва хватит на два. Значит, придется добыть еще еды или уйти.

Версии о том, откуда у меня его воспоминания, многочисленны. И постоянно перед глазами стоит его лицо, когда с губ слетают полные горячей решимости и отчаяния слова.

"Я все отдам. Мне незачем жить. Пожалуйста."

Я решил. Пока рано говорить, что это было. Но, пожалуй, пусть это будет... сделкой. Нет, надо думать иначе ‑ Сделкой. Получить тело и знания, силу и чувства ‑ разве это не великий выигрыш?

Поднимаю голову, оценивая часть своей Добычи. Нет, неверно. Добыча ‑ это не звучит. Трофей ‑ так лучше.

Дом невелик. Прямоугольник, разделенный пополам. Я в жилой части. Вторая половина почти ничем не отгорожена. Просто вторая половина помещения, куда складывали припасы. Из той части, что полагается отдать сборщикам. Если бы там лежало больше половины от настоящего урожая ‑ хозяева этого дома с голоду бы умерли. Потому и утаивали значительную часть выращенного. Чтобы прокормиться самим. И чтобы было что продавать.

Но сейчас эту часть дома отгораживает ледяная стена. Хаку... прошлый Хаку, отдавший мне это тело, испугался. И заполнил Льдом половину дома. Защищаясь от тех, кто пытался его убить. Кто убил его мать ‑ у него на глазах. Он превратил в ледяные статуи своего отца и троих его приятелей ‑ обитателей соседних ферм.

В этой стране ненавидят тех, кто умеет... не знаю, как это описать. Тех, кто имеет способность управлять стихиями? Глупая детская игрушка ‑ одаренный ребенок силой воли меняет форму водяной капли. Но его отец увидел это. Связал это с тем, что ничего не знает о прошлом жены...

Глупый и жестокий мир. Если я хочу подольше оставаться вне того Холода и Пустоты, надо научиться использовать то, что передал мне Хаку‑прошлый. А также скрывать свои способности. Чем больше я умею ‑ тем большим количество способов могу себя защитить. Чем меньше другие знают о моих способностях ‑ тем лучше я могу это сделать.

Возможно, именно этим руководствовалась мать Хаку, прячась среди крестьян. Глупо... ее убило ее собственное прикрытие. Когда узнало, что она ‑ одна из тех, кого считают чудовищами.

Стоит зима. Одноэтажный дом, крытый соломой, стоит посреди заснеженной равнины. Неподалеку располагаются дома соседей. Надеюсь, они не наведут на меня солдат. Сборщики налогов не появятся еще полгода и даже больше. Так что я могу переждать холода здесь.

Итак, что там делал Хаку? К слову, буду, наверное, пользоваться этим именем. Все равно, пока так и не смог вспомнить что‑либо о своем.

Так, прочь ненужный в данный момент мысли. Важны лишь эти воспоминания, лишь эти ощущения...

Капелька Воды кружит над ладонью. Как бы приспособить эту способность?

Спать, есть и тренироваться. Вот и весь досуг. Разве что иногда удается покопаться в чем‑то новом, всплывшем из памяти.

Возможно, мои предположения ошибочны. Но, кажется, главным критерием не могущества, а некоторой безопасности, является способность так или иначе отбиться от угроз. Животных, людей. Возможно, я только зря трачу время, пытаясь чуть улучшить форму и научиться управлять водой. Но я еще не настолько обезумел, чтобы куда‑то отправляться, когда вокруг снег, водоемы покрыты тонким и довольно непрочным льдом, а из доставшейся памяти пока не удалось получить карты окрестностей. Так что тренировки еще являются способом убить время. В конце концов, я немного потеряю, если у меня в запасе будет, пусть и слабенький, условный, но козырь. Так что кувшин в руки, и айда тренироваться.

Чем больше воды пытаюсь контролировать, тем сильнее ощущение... тяжести, что ли? Ну, разве что душевной. Да есть больше хочется. А значит, надо тренироваться больше. На выносливость, на скорость движения и массу контролируемой воды. Возможно, профи тренируются иначе, и гораздо эффективнее. Но за неименеем альтернатив...

Ладонью параллельно полу. Выше большой посуды с водой. И чуть в стороне. Из чаши взлетает капля. Ма‑аленькая такая. Литра на полтора. Она медленно поднимается мимо повернутой на бок ладони. Затем, когда рука поворачивается на четверть круга, подрагивающий сгусток прозрачной жидкости смещается влево и повисает в трех сантиметрах от нее. Чуть выше, от сустава кисти до кончиков пальцев. Низкий и толстый столбик. Чуть подрагивающий, к слову. Контроль еще не идеален.

На долю секунды удалось заставить воду принять правильную геометрическую форму цилиндра, ‑ низкого и толстого. Я даже обрадовался.

Но затем твердые контуры поплыли, сворачиваясь в бугристый шар. Снова неудача.

Водный комок чуть подрагивает над левой ладонью. Почему‑то если тренироваться контролировать воду с помощью левой руки, то наблюдается больший прогресс. Заметил на второй неделе тренировок. Лишние полсекунды времени и чашка воды в объеме ‑ таков суточный прогресс, если практиковать контроль через левую руку. Странно, правда?

Хотя в боевых условиях, наверное, придется использовать другую ладонь. Я, все же, правша.

Щекотно. Чуть пульсирующий в такт биению крови в ушах комок воды медленно истекает водичкой. Хм‑м. Какие‑то странные ассоциации. Сердце, истекающее кровью...

Ками, что за бред у меня в голове?

Комок на секунду превращается в разматывающуюся спираль. Центральный сплюснутый шар и три хвоста, достигающие середины предплечья... локтя... это рукав одежды сейчас был?! Аттас!

Левая рука взлетает вверх. Я сам резко отбрасываю тело назад.

Сухой треск. Ладонь вдруг резко подбрасывает вверх, словно бы ее подтолкнули снизу. Глухой стук мгновение спустя.

Я сижу на полу, обхватив чуть побаливающее левое плечо. Руку рвануло вверх неплохо. Но не это главное. С ощущением какого‑то радостного удивления я смотрю на длинную царапину на стене. Так, а если повернуть голову? Да, вот еще одна.

Картинка произошедшего сама появляется перед глазами. Занимался я в жилом помещении. Когда вдруг закрутившийся водный ком выпустил отростки, а я поднял руку, эти жгутики хлестнули по стенам, удлиняясь и двигаясь по кругу с большой скоростью. Точно хлыст. Тяжелый, которым, вроде бы, можно человека убить с одного удара.

В моем случае, один из отростков‑хлыстов разрезал глиняный кувшин. Вот откуда треск. А стук ‑ это упавшие вниз половинки.

Так. Значит, создать комок, поднять ладонь выше головы и "отпустить" его? А я‑то, дурак, пытался создать нечто вроде оружия ближнего боя.

Хотя если против каких‑нибудь разбойников, да неожиданно...

Только надо тренироваться в другом месте. Дом жалко. Честно.

Интересно... я могу контролировать воду. Но лед ‑ тоже вода. Вроде бы. Может, попробовать расширить дом за счет ледяной глыбы на второй половине?

Идея хорошая. Вот доведу этот фокус с хлыстами из воды до хоть какого‑то успеха, и буду пытаться. Что‑то мне подсказывает, со льдом может быть тяжелее. Или просто иначе.

Рука скользит по гладкой поверхности, а вслед за ней, с небольшим запаздыванием, в глубине ледяной глыбы летит ее отражение. Размытое, тускловатое.

Как странно, все‑таки. Лед... теплый. Словно животное гладишь. Настоящее, живое тепло. Снег на улице ‑ просто... нейтрален. А лед... нет, Лед. Он ‑ живой.

Может быть, так и надо поступать? Как с Водой ‑ просто послать усилие и выразить волю. Надо попробовать.

Правая ладонь тяжелеет, эмитируя то, что позволяет мне управлять водой. Ее отражение отстает еще больше и чуть размывается. За мой медленно скользящей рукой по доселе гладкой ледяной грани проявляется, загибаясь гребнем, следуя за ладонью, волна. Медлительная волна ожившего Льда.

Да я прямо поэт.

Я поднимаю правую ладонь с зависшим над ней вращающимся бугристым шаром из Воды. И чуть снимаю контроль.

Комок тут же сплющивается‑размывается в фигуру, похожую на две сложенные вместе глубокие тарелки. А затем в стороны вылетают три раскручивающихся, удлиняющихся и истончающихся до толщины моего мизинца, жгута.

Сухой треск и скрип окружают меня. Снег летит со всех сторон. Сердце екает. А затем я, открыв рот, смотрю на представление.

Поднявшийся в воздух снег кружит вокруг, чтобы затем осесть на землю. Вот он только что летел в меня со всех сторон. Затем снежинки отклоняются, словно попав в поток ветра, дующий вокруг меня. А затем, вращаясь вокруг меня против часовой, медленно оседают вниз. Я стою на тонком насте. А вокруг меня ‑ тридцать сантиметров уложенного вертикально снега. А далее ‑ ветви срубленных кустарников.

Интересно, что это было? Этот вихрь...

Я просто пошел за дровишками для очага, чтобы можно было варить конину. А заодно получил еще одну загадку. Теперь, кроме Воды и Льда, надо разбираться и с этим вихрем.

Интересно, все же. Люди верят, что Лед ‑ это Вода и Ветер. Неужели, я получил Сделкой еще и эту силу?

Но не стоит распыляться. Сначала ‑ Вода и Лед. Сейчас зима. К тому же, с ними я уже начал работать. А Ветер, или что это там было, оставлю на потом.

Уже идя домой с порезанными Водой ветками за спиной, подумал, что, возможно, Ветер и не причем. Снег ‑ это и лед, и вода. Может, именно так я его взял под контроль?

Ладно, не к спеху. Есть более приоритетные задачи.

Хотя... я тут около двух недель. А уже есть этот фокус с водой. Может быть, еще через месяц доведу его до нормального уровня?

Лед медленно меняет форму. Ледяная стена, протянувшаяся от пола до крыши, идет медленными, невысокими кругами‑волнами. Точно в воду кинули камень, после чего замедлили время раз в тридцать. Отчасти красиво.

Как странно, все же. Я отчетливо помню, что лед должен быть холодным. Да и снег на улице холодит руку, если его зачерпнуть. Да и вода не греет. Однако этот лед, находящийся в доме, отличается от того, каким должен быть. Возможно, это связано с тем, что он был создан искусственно? Сойдет как одна из версий?

Версия хороша. По крайней мере, она дает сразу два приятных бонуса. Надежду на то, что я тоже научусь создавать такой лед. И объяснение, почему эта форма воды не несет с собой стылого Холода моей прошлой жизни.

Я невольно вздрагиваю. Судорога прокатывается от плеч к пальцам рук. Чуть сводит мышцы бедер. Неприятные воспоминания. Хотя мысли о той Пустоте не вызывают страха, тело все равно реагирует.

Тепло, даже жар, идущий от туловища, выгоняет неприятное ощущение в теле. Еще одна реакция тела. На этот раз на мысли об оружии, которое я смогу создавать, если научусь делать Лед. Теплое, твердое. Бесплатное. Как тепло становится где‑то в груди от этих мыслей.

Когда я выглянул на улицу, отогнув рогожу, я сам не понимал, зачем это делаю. Кажется, телу захотелось морозного и оттого кажущегося более... "свежим", воздуха. Требования тела, которое можно и побаловать в меру. Не знаю, как еще иначе охарактеризовать тот прорыв.

Как бы там ни было, покрытое белым снегом поле в этот пасмурный, хоть и светлый, день, выглядело уныло. Плоское как стол, с деревьями по периметру. Кажется, среди них мелькнула удаляющаяся от меня человеческая фигура.

Показалось, наверное. Кто будет ходить здесь зимой?

Прошла еще неделя. Ледяная глыба превратилась во вторую комнату. Последнее творение прошлого хозяина этого тела. Я не могу растопить этот лед, сделанный на грани жизни и смерти. Но изменить его форму ‑ вполне. И дом снаружи все больше покрывается ледяной коркой, теплой на ощупь, греющей меня. Теплый Лед. Я вытягиваю его из помещения, чтобы прикрыть дом снаружи. Хочу получить еще одну комнату.

Шум снаружи. Я выхожу из дома, стоящего посреди замерзших полей. Время сеять сою еще не пришло. И для этих полей, похоже, не придет еще десять лет. Некому.

У входа в дом стоят всадники и спешенные. Всего ‑ десять человек. На меня направлены самострелы. Опасно.

Я ныряю внутрь за секунду до того, как стрелы рвут занавеску у входа и впиваются в стены. Это... за мной?

Голоса... язык я, наверное, получил от Хаку. Нужно сосредоточиться, чтобы узнать слова.

‑ Заходите внутрь. Обыщем дом.

Страх. Липкий страх за свою жизнь. Я только начал жить, но мне уже понравилось. Я не хочу умирать. Ками.

Я ныряю в подпол. Скрючиваюсь в углу. Шепчу тихо‑тихо заветные слова.

‑Меня нет. Меня нет. Меня нет.

Топот ног. Шорох отлетающей циновки. Ее край царапает пол подо мной.

‑ Крысиный тайник ‑ сухо и громко говорит тот, кто, я точно знаю, среди них ‑ главный.

Люк открывается и внутрь спускаются люди. Один, другой. Четыре человека.

Они ищут меня и сгребают в кучу семейные запасы Хаку. Нет, мои запасы. Я терплю. Лишь бы они меня не заметили.

Картинка перед глазами расплывается. По щекам течет горячее. Слезы?

Страх, липкий и холодный страх. Холод снова догнал меня.

В распахнутый люк мягко спрыгивает пятый. Я вижу его, как и остальных, размыто, но его одежда ярче. Главный?

‑ Не можем найти его ‑ говорит один из пришедших ранее.

Три быстрых шага. Он делает всего три быстрых шага по погребу и выстреливает руку. И вот я болтаюсь в воздухе, удерживаемый за ворот одежды.

‑ Так вот же он. Иллюзию со страху навел. Улучшенный, мля.

Я чувствую, как нарастает мой страх, когда левой рукой усатый человек в коричневой с желтым одежде достает нож.

Я не хочу умирать! Не хочу обратно в голодную холодную тишину!

Холодно. Страшно.

И я выстреливаю свой страх и желание жить из себя. Как это сделал Хаку два дня назад.

Разжимаю пальцы держащей меня на весу руки. Не поддаются. Пытаюсь снова.

Забавно, должно быть. Впереди стена льда, из которой вылезает человеческое предплечье. Оно оканчивается кистью и пальцами, сомкнутыми на вороте моей одежды.

А если иначе? Я ведь прижат не к стене, а к углу. Упираюсь в стены ногами и вылезаю из одежды, похожей на халат. Рука, торчащая изо Льда, появившегося так вовремя, теперь сжимает висящую в воздухе тряпку.

Я зажат между землей и льдом. Лед, теплый Лед снова спас меня, поглотив всех, кто был в подвале. И я почему‑то твердо знаю ‑ он поглотил и всех, кто был в доме. Теперь я упираюсь спиной в земляную стену, а в полутора шагах от меня находится ровная ледяная стена, в которой видны смутные силуэты людей. Как в ТОЙ части дома.

За два дня я уже научился управлять им. Лед переползает мне за спину, освобождая нишу между замерзшими людьми. Я делаю шаг ‑ и Лед смыкается за спиной, освобождая еще шаг пути вперед. Я прохожу в узком проходе, огибая силуэты застывших людей. Лед отступает за мою спину, образует лестницу, ведущую наверх. Лед, спасший меня, помогает мне. Снова. И он не холодный. Он теплый. Родной.

Десять лошадей во дворе испуганно ржут. Десять силуэтов людей в новой глыбе льда. Значит, никто не сбежал. Лошади ‑ это хорошо. Мясо не портится среди льда. Я смогу дожить до конца холодов, если ко мне снова не придут эти люди.

Нож уже лежит в руке. Я подхожу к первой лошади и отвожу ее за дом. Ни к чему остальным видеть ее смерть.

Кровь стреноженных лошадей течет на землю. А затем ‑ превращается в Лед. Мне достаточно оставить одну лошадь ‑ на всякий случай. Вдруг придется ее использовать? Местные кони не привередливы. Смогу прокормить, наверное.

Девять лошадей... мяса хватит надолго. Когда я уйду отсюда, во Льду еще останутся запасы. Интересно, сколько Лед продержится, когда я уйду? Может быть, стоит подумать, как сохранить его?

По льду снова расходятся круги от упирающейся ладони. Гладь прогибается под ней, расступается, а в сторону ползут пологие медленные волны. Все же, лед так похож на воду. Даже если это ‑ Лед.

Итак, трофеи рассортированы, трупы скоро будут вморожены в лед. Лошадиные в один, человеческие в другой. Теперь можно подумать над своим поведением.

Неприятно было. Чего я так испугался? Конечно, удачно все получилось... в этот раз. Что мешало использовать мой фокус с Водой? Зачем я его тренировал, если струсил применить его при первой же необходимости? Зачем он мне?

Что за глупая, бесполезная эмоция? Это что, ‑ слабость или бунт тела, желающего отправить мой дух обратно в Пустоту? Хотя какая разница, чем была вызвана та импотенция разума?

Да, ну и слова я знаю. Интересно, откуда? Кем же я был до того, как потерял там значительную часть себя?

Как бы там ни было, сейчас это не важно. Приоритет в коррекции своего поведения. Надо работать над собой. Подобная слабость, как сегодня, в следующий раз может стоить мне жизни. Следует держать своим эмоции в узде. А лучше использовать на повышение своей эффективности.

Я примерно знаю, с чего пожаловали солдаты. Память прошлого Хаку подсказывает, что их мог направить кто‑то из соседей. Этот дом находится на отшибе. А вот доброжелатели из других крестьянских жилищ вполне могли дойти до дороги и постоялого двора.

А ведь солдаты ездят по дороге не то чтобы редко. Если не ошибаюсь, раз в две‑три недели появляются. И порой реагируют на жалобы черноногих. Особенно, если речь идет о таком, как я. Нелюди. Демоненке.

Что характерно. Если на дорогу никто не выйдет и не обратиться, вряд ли слуги землевладельца появятся раньше осени. Времени сбора налогов.

Мне повезло сегодня. А удача дама такая. Не стоит приставать к ней слишком часто. Лучше подстраховаться.

Лед освобождает место внутри дома, переползая наружу. Две дополнительные комнаты, толстые стены. Нетающий лед защитит мое жилище от огня и ударов.

Я знаю, из‑за кого приехали солдаты феодала. Если я хочу обезопасить себя ‑ нужно убить тех, кто привел их ко мне.

Думаю, завтра с рассветом я отправлюсь в путь к первому дому.

Лед наползает на тела лошадей. Простите, лошадки. Я не мог вас отпустить. И мне тоже нужно что‑то есть.

Водяная нить соединяет указательные пальцы. Тонкая. Прозрачная. Будь я побольше, мог бы ее использовать в бою.

Пальцы проходят мимо тела лошади, так, что тонкая нить из воды... нет, Воды, отрезает кусок мяса с бока. Кушать пора.

Интересно, а что, если совместить нить с тем комком хлыстов? Заменить три толстых кнута на десяток нитей? Это идея. Правда, это не решает проблемы с теми, кто навел солдат на меня.

Не то, чтобы я желал им гибели или злился на них. Просто понимаю ‑ в тот раз мне повезло. Если не хочу дразнить удачу, нужно обезопасить себя до конца зимы. Насколько понимаю воспоминания того, прошлого Хаку, если крестьяне не появятся, солдаты не почешутся. Во всяком случае, пока не придут сборщики налогов. Или не нажалуются соседи.

Итак, мне нужно оружие ближнего боя. Мне нужно что‑то, блокирующее противника. И мне нужна готовность к сражению. Тогда, в подвале, меня спас страх. А вот ужас перед солдатами и скорой расправой помешал применить мою атакующую... как там это местные называют? Ах, да... технику.

Значит, еще две... техники. И собственная готовность идти до конца.

Если я решил, что очищу тылы, я так и сделаю. Осталось убедить себя.

Вода поднимается из чаши тонкой струйкой, следует за моей рукой. Точно веревка. Мне нравиться. Надеюсь, они ее не порвут. А теперь...

Теплая рукоять и теплый белый клинок. Почти как у главного среди солдат, оставшихся в моем доме. Только лучше. Если оставить это нож в чаше, вскоре та заполнится водой. А если представить, как что‑то, управляющее водой и создавшее лед, проходит сквозь меня по ножу, лед образуется быстро. Вода, с которой контактирует такой нож, мгновенно замерзает, разбивая глиняную чашу. Наверное, также можно и с человеком.

И потом нож выходит из созданного, холодного льда, легко. Словно бы теплый лед и холодный, обычный, не контактируют друг с другом. Не смерзаются.

В подвале теперь лежат еще и вещи солдат, и тех, кто пытался убить Хаку. Ножи, копья. Одежда. Тело матери Хаку я оставил в той комнате. Лишь уложил ее и заставил Лед образовать над ней саркофаг. Прочих я побросал в яму за домом, созданную Льдом. Заставить его вытеснить землю, а затем сгрести ее вниз, в яму с голыми мертвецами, было трудно. Но я справился. Теперь за домом находиться настоящая могила. Хоть немного меньше следов чего‑то странного вокруг дома. Хотя, что самое главное, место освободилось.

Конина скользит по пищеводу. Приятное чувство насыщения. Вот и закончилась первая лошадка. Давно заметил, что ем неожиданно много. Словно занятия с Водой и Льдом отнимают море сил. Поэтому ем, наверное, за пятерых.

В середине ночи я отправлюсь в путь. У меня есть два железных ножа, десять ледяных, фляга с водой и самострел. Копья я решил не брать ‑ они втрое длиннее меня. И, в отличие от ножей, ими я совсем не умею пользоваться. Даже не представляю, как ими что‑то делать. Ножи же... не думаю, что потрошение змеи или рыбы сильно отличается от удара по человеку.

Глава 2. Freeze

Снег... он похож на воду и Лед одновременно. Но при этом в нем много воздуха, попавшего между разлапистыми лучами ледяных кристаллов, устилающих землю слоем мне по пояс.

Глубокий снег... повезло мне с погодой. Вернее, повезло, что я научился ходить по нему, не проваливаясь. Думаю, все дело в том, что снег ‑ тоже Вода. Замороженная, рыхлая, перемешанная с воздухом, а потому подчиняющаяся мне как‑то лениво и медленно, но все же вода.

Я стою на склоне покатого холма. Гребень передо мной. А за ним, у подножия холма, стоит такой же дом, как у меня. Только без теплого Льда.

Первый объект в моем списке. По воспоминаниям Хаку‑прошлого, за месяц до... инцидента, здесь жила семья из пяти человек. Кормилец остался в ледяной глыбе... я, кстати, вынул тело, заточенные в Лед. Теперь лежит в земле, вместе с остальными, кто покушался на мою жизнь. На всякий случай сделал каждому из них по второй улыбке от уха до уха. А то мало ли... вдруг Лед не убил их, а просто сковал? Еще оттают...

Мне известно, сколько здесь было людей месяц назад. Пять минус один ‑ это четверо. Уже лучше ‑ меньше противников. Но старший из детей должен быть чуть сильнее меня. Двое младших довольно шустро бегают. Да и их мать не стоит сбрасывать со счетов.

Все обдуманно в те дни, что были потрачены на тренировки. Все известные риски взвешены, нравственная оценка произведена. Солдаты так просто в этих краях не появляются. Рядом нет дорог, нет поместий и замков. То есть их кто‑то навел. И мне известны наиболее вероятные виновники.

Я не хочу проверять, что будет в случае смерти этого тела. Даже если после его разрушения я просто вернусь туда, откуда начал ‑ я против.

Холод, пустота, и бесконечное Молчание, тянущее душу медленно, точно коктейль через соломинку. Если бы она при этом хотя бы еще довольно причмокивала, чавкала ‑ это было бы не так страшно. Отвратительно, до злых слез беспомощности страшно. Но не было бы этой тупой, тоже медленно выедаемой безысходности. Словно бы душа медленно распадается под влиянием каких‑то природных процессов.