Текст книги "Тропинки в волшебный мир"

Автор книги: Василий Подгорнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Беглецы

Как волка ни корми, он все в лес глядит

Народная поговорка

Дикари задумали роиться недели полторы назад.

Хотя и жили они па колхозной пасеке с самой весны, чувствовали опеку человека, но мало доверяли людям, и всякий раз, едва дед Никита начинал открывать улей, дикари безжалостно нападали на него и жалили.

Но человек хитрее. Дед Никита стал смотреть улей с дикарями только перед обедом в очень хорошую погоду, когда большинство пчел улетало за взятком, а молодежь была настроена более миролюбиво и жалила меньше.

Старик заметил роевое настроение дикарей в самом начале, едва только пчелы задумали роиться, и с нетерпением ожидал роя. И надо же было случиться такой беде! Рой вышел в тот самый момент, когда старики на другом конце пасеки перетаскивали новый улей.

Но отроились дикари не так, как обычно роятся пчелы. Они в возбужденном настроении ушли из улья все, не пожалев даже оставить на произвол судьбы расплод. Так горячо у них было желание уйти в лес. В нарушение всех пчелиных законов, дикари ушли, даже не привившись на пасеке и не дав возможности своим разведчицам проверить заранее найденную «квартиру».

Старики не заметили, когда рой вышел из улья, поэтому и не сумели вовремя захватить пчелиную матку. Не заметили бы" они и когда улетели дикари, если бы не Ваня Курочкин, но было уже все равно поздно.

Набрав высоту, дикари шли беспорядочной тучей над деревьями, громко и торжественно гудя на весь лес. Нового места у них не было, и они летели отыскивать старый лес, где всегда можно найти подходящее дупло.

Над одной поляной рой снизился и пошел низко над цветущими травами.

Пчелы уже почти пересекли поляну, намереваясь войти в лес, где, быть может, отыщется подходящее место для жилья, но тут вдруг раздался сильный звон. Это косари, заметив пчелиный рой, дружно ударили в косы, чтобы остановить его. Обычно рой, улетевший с пасеки, вздрогнув от неожиданного звона, спускается на землю и прививается у какого-нибудь куста. Но это летели дикари. Они тоже вздрогнули, но, вместо того чтобы опуститься, круто взмыли вверх и еще быстрее полетели в другую сторону от старого леса. Уже больше трех часов пчелы были в полете. Теперь они потеряли направление к старому лесу и летели, сами не зная куда… Тяжело нагруженные медом, они начали уставать, а опуститься было некуда. Внизу росло мелколесье, где, конечно, никакого дупла не найти. Наконец передовая колонна пчел – голова роя – взяла вдруг круто вправо, в сторону пасеки, и, пролетев в этом направлении еще с полчаса, пчелы заметили большое заросшее камышом и осокой, кочковатое болото. На его хилом, безжизненном берегу стояла толстая мертвая осина без сучьев и верхушки. Пчелы в другое время, может, пролетели бы мимо, даже не обратив никакого внимания на эту осину, но сейчас они изрядно устали, рой стал опускаться и вскоре огромным клубом привился на это мертвое дерево. В осине было дупло, и пчелы, не решившись больше искать ничего лучшего, быстро забрались в него. Дупло было просторное, лучшего жилья не нужно желать.

Когда-то здесь жили пчелы, но почему-то погибли. После пчел дупло заселила семья пчелиных волков-филантов. Но и фил анты погибли еще года два назад. Сейчас дупло пустовало, и рой дикарей решил обосноваться здесь надолго, от усталости не определив даже, почему это место такое гиблое.

Через час семья уже вовсю работала на новом месте.

А дед Никита готовил в это время пустые ульи для посадки роев и то и дело вздыхал: «Эх, жаль. Какой рой проворонил!»

Где ему было знать, что дикари прижились в дупле старой осины на горелом комарином болоте в каких-то двух километрах от пасеки? Каждую осень старик ходил туда пострелять длинноносых жирных дупелей и бекасов летом что ему делать в горелом болоте, комаров кормить?

Медовый месяц

 
Смотри, как роща зеленеет
Палящим солнцем облита,
А в ней какою негой веет
От каждой ветки и листа!
 

Ф. Тютчев

Еще утром дед Никита говорил сторожу, что роение недельки полторы продержится. Но предсказания его не сбылись.

Вечером, едва пчеловоды рассадили по ульям пойманные днем рои, как над лесом разразилась гроза.

– Всегда так, – сетовал на непогоду дед Афанасий. – Когда надо – нет дождя, хоть расшибись, а стоит только подойти сенокосу – на те вот! Хлынет как из ведра, и удержу никакого нет. Уж испокон веков такой беспорядок в природе ведется.

– Не говори! – сочувственно кивал головой дед Никита. – Словно на то. Тут сено всем надо сушить, а он вон хлынул. Теперь на неделю, не меньше, зарядит. У меня уж дня три кости ноют.

Всю ночь за избушкой неистово шумели деревья, хлестал дождь, и время от времени освещали всю пасеку, били в окна мертвенно-голубые отблески молний. Над лесом глухо перекатывался гром, словно по зубчатым верхушкам деревьев проносилась тяжелая колымага.

Дождь шел с небольшими перерывами четыре дня. Он уже не лил сплошным потоком, как в первую ночь, а сеял мелко-мелко, притомился, чуть слышно шурша по листьям. Все кругом притихло, замерло. Не слышалось ни птичьего пения, ни жужжания пчел. Скучно стало в лесной сторожке. На пасеку из-за непогоды не заглядывали в эти дни ни косцы, ни ягодники. Ребятишки тоже не показывались.

На второй день непогоды дед Никита не выдержал безделья, накинул свой старенький брезентовый плащ и пошел в лес. Здесь было лучше. Дождь обмыл листву, и лес выглядел помолодевшим. Изумрудно-зеленая листва блестела. В подлеске, в кустах черной смородины выглядывали зеленые душистые ягоды. Малина тоже дала хорошую завязь. Не обращая внимания на дождь, пышно цвел брусничник.

На небольшой луговине дед Никита нашел целую груду молоденьких опят-дождевиков и бережно собрал их в полу плаща.

Старые липы были сплошь усеяны мелкими зелеными бусинками соцветий, похожими на неспелые ягоды черемухи. На вершинках деревьев бутоны уже пожелтели и вот-вот должны были раскрыться.

«Кому как, – подумал старик, – а нам, пчеловодам, дождь не в помеху. Липа после такого дождя хорошую силу возьмет. Гибель сколько будет меду. Вовремя дождь хлынул, нечего пенять.

Полил бы он через недельку, когда липа расцвела, что толку? Смыло бы весь нектар в землю, вот и все. А сейчас – хорошо!»

Старик вышел из чащи на узенькую тропинку и, чему-то улыбаясь, пошел к пасеке. Промокший плащ его огрубел, сделался словно железный панцирь, но дед Никита шел под теплым июньским дождем, не обращая на это ни малейшего внимания. «И грибков бог даст после такого дождичка», – радостно думал он.

Старик прошелся по пасеке. Все здесь словно вымерло. Только на прилетных досках из глубины летков высовывали усики пчелы-сторожа, да изредка в короткие перерывы между дождем из ульев стремглав вылетало по нескольку пчел, чтобы принести в гнездо свежей воды.

– Никита! – окликнул пчеловода сторож. – Взгляни-ка, добро-то какое, прямо что твое золото!

Сторож, как и дед Никита, тоже промокший до нитки, шел с озера и нес полное ведро крупных тупоносых карасей.

– Сейчас только поймал, – рассказывал он, ставя на траву тяжелое ведро. – Вчера ни один в вершу не зашел. Непогодь, задремала рыба, а ионе вон как разгулялась. Из трех вершей сразу ведро! Знать, конец дождю. Завтра ай как должно разведриться. Рыба это чует, иначе не разгулялась бы. Да и вода в озере теплущая, как парное молоко.

– Должен утихнуть дождь, – согласился дед Никита, – муравьи вон тоже выкучиваются, сейчас смотрел.

Старики не ошиблись в прогнозе. Ночью небо пролысилось, хорошо вызвездило. Правда, к утру снова откуда-то пришли тучки, но в их просветах все чаще проглядывало солнце. К вечеру небо совершенно очистилось, и перед самым закатом над умытым, посвежевшим лесом ярко засветило солнце.

Утром дед Никита ждал роев, но их не было. Пчелы, истосковавшись по работе, с раннего утра полетели в лес. После дождя все цветы обильно выделяли нектар, и над пасекой весь день стоял ровный гул работающих пчел. К вечеру из каждого улья запахло свежим медом и воском. Роевое бездеятельное настроение у пчел пропало, словно смыло дождем. Дед Никита посмотрел в несколько ульев, собиравшихся роиться, но семьи уже погрызли заложенные маточники, уничтожили выводившихся в них маток и совершенно раздумали роиться.

Целыми днями пчелы летали теперь по лесным полянам и просекам и торопливо несли в свои ульи сладкий нектар, цветочную пыльцу и свежую воду.

По лесным вырубкам и старым гарям, у пней, поднялся во весь свой двухметровый рост кипрей, развернул пурпурные колокольчики своих цветов, словно чаши, до половины налитые сладким нектаром. На это даровое угощение слетелось все перепончатокрылое население леса: тысячи пчел, шмелей, шершней, бабочек. С утра и до вечера стон стоял над кипрейными зарослями.

Кипрей, или, как его еще зовут, иван-чай, этот сильнейший медонос, красавец наших лесов, имеет свою историю. В старину, особенно в Новгородской земле, сушеные листья этого растения употреблялись на заварку вместо чая. Листья, как теперь выяснилось, содержат в себе много витаминов. Отсюда и произошло его старинное название – иван-чай. Кипреем, или копорской травой, иван-чай стали называть позднее. Произошло оно от названия крепости Копорье, построенной новгородцами в XIII веке недалеко от побережья Финского залива. Окрестности этой крепости после вырубки леса сильно заросли иван-чаем. Местные жители не знали, как называют это красивое растение, и по названию крепости стали называть его сначала копорской травой, потом кипреем. Это последнее название сохранилось за иван-чаем до наших дней.

Через неделю после кипрея расцвела липа. Все леса, словно половодьем, затопил медовый запах, заглушивший и растворивший в себе все другие лесные запахи.

Пчелы неистовствовали.

– Так будет стоять погодка – через неделю придется мед откачивать, – заметил как-то дед Никита.

– Это неплохо! – улыбался сторож.

Лекари-аптекари

Точим скатерти браные, ставим яства сахарные, людям на потребу, людям в угоду.

Загадка о пчелах

Мед!

Многие школьники знают о нем очень мало, пожалуй, только то, что мед сладкий и душистый. Ну, познания юных натуралистов немного шире, но тоже далеко не полны. Они знают, что мед кроме сладости очень питательный и полезный продукт. И очень немногие знают, что мед в народной медицине (да и не только в народной) лучшим лекарством считается.

Издревле все народности мира лечились медом, и удивительного тут ничего нет. Ведь и сейчас у нас большинство лекарств из различных трав делается. Всякая эта трава растет, а пчелы собирают с нее самое главное и ценное – нектар. Поэтому-то пчелиный мед и есть лучшее, почти универсальное лекарство от всех болезней.

Не упало значение пчелиного меда ив наше время. Все больше он, а также пчелиный яд находят применение в современной медицине. Ведь мед в основном состоит из моносахаридов – смеси плодового и виноградного Сахаров, которые усваиваются в организме человека непосредственно, без какой-либо переработки в желудке. Дед Никита всю эту премудрость хорошо знал.

– Мед хотя и сладость, баловство детское, – часто говорил он, – а силу придает человеку не хуже хлеба насущного. И ужаления пчелиные от ревматизма и других костных болей тоже очень пользительны. Иной раз простудишься, все суставы от боли сводит, а как только нажалят пчелы, словно масла подольют в эти суставы Ни один не скрипит, всю боль как рукой снимет.

Вот какое чудесное вещество вырабатывает великое государство пчелиное! Недаром народ с любовью называет пчел «лекари-аптекари»»

Архитекторы

В тесной темнице красные девицы

без нитки, без спицы вяжут вязепицы.

Загадка о пчелах, строящих соты

Утром на пасеку прибежали ребятишки во главе с Ваней Курочкиным. По дороге Ваня хвастался, как он первый увидел, когда с пасеки удирал огромный рой, и сказал об этом деду Никите.

Ребятишки больше недели не заглядывали на пасеку.

– А, гости! – ласково встретил их дед Никита. – Ну, проходите, добро пожаловать! Давненько не наведывались. У меня в ульях уж свеженький медок появился. Только чур с уговором, – улыбнулся старик. – Кто первый отгадает загадку, того свежим медом угощу, липовым, а если не отгадаете, – сейчас мы с Афанасием поджарим вас на костре и в угощение бабе-яге преподнесем. Она это любит.

Ребятишки рассмеялись над шуткой.

– А какая загадка, дед Никита?

– А вот какая, слушайте да запоминайте: «В тесной избушке ткут холсты старушки». Что будет, по-вашему?

Старик взял дымарь и пошел к ульям за свежим медом, а ребят оставил в избушке разгадывать загадку. Когда он вернулся с полной рамкой свежего янтарного меда, загадку уже разгадал Ваня Курочкин, слышавший ее от деда Никиты раньше.

– Это пчелы в улье строят соты, – сказал он.

– Правильно, молодец! – похвалил старик, и, улыбнувшись, спросил: – А тебе какая-нибудь добрая волшебница не подсказала?

– Нет! – рассмеялся Ваня.

– Тогда получай обещанное.

И хотя загадку разгадал только Ваня, дед Никита, вопреки своему уговору, усадил за стол всех ребят.

– Смотрите, – сказал он, разрезая ножом белоснежный сот, – какие ловкие строители эти пчелы. И загадку я вам об этом же загадал. Других таких мастериц не сыщешь. Вот режем мы магазинную рамку. Она ровно наполовину меньше гнездовой. Такие рамки в специальных надставках – магазинах мы ставим на ульи только во время главного взятка, для меду. Из них и мед качаем. Пчелы забьют все свое гнездо медом, запас для зимы носить им больше некуда, а взяток в природе огромный: липа зацвела. Вот мы и ставим им на гнезда эти наставки с полурамками. Как только натаскают они полные магазины, откачиваем и – в колхозную кладовую.

– Дедушка, а где пчелы берут воск? – спросил кто-то из ребят. – С цветов тоже собирают?

– Нет, дети, не собирают. Воск – это, как бы вам сказать, пчелиным жиром можно назвать. Летом, как начнет пчела хорошо питаться, тогда воск и выступает у нее на брюшке из специальных восковых желез, вроде пота, и застывает тонюсенькими пластиночками. Вот пчела берет ножкой одну такую пластиночку, разжевывает ее во рту, размягчает, потом строит соты.

– Дедушка, а кто эту вощину делает, пчелы?

– Нет. Ее на заводах делают. Собираем мы, пчеловоды, пчелиный воск, старые соты бракуем и сдаем на заводы. Там плавят этот воск, отливают плитки, потом пропускают их через специальные вальцы. На листах воска получаются основания ячеек, донышки. Вот от этих оснований пчелы и строят соты.

– А искусственную вощину для чего в рамку вклеивают? Без нее пчелы не сделают сот?

– Как не сделают, обязательно сделают. В старину диким пчелам кто вклеивал искусственную вощину? Никто, а они строили соты. Пчеловоды теперь для того ее вставляют, чтобы сот получше, поровнее да попрочнее был. И побыстрее с вощиной-то сделают его пчелы. У нас сейчас знаете сколько каждое лето на колхозных да на совхозных пасеках этой самой вощины расходуется?

– Много?

– Страсть! Если всю ее выложить длинной лентой, то ленты этой хватит от Москвы до Владивостока и обратно до Москвы. Вот сколько! И всю ее за каких-то два-три месяца пчелы-архитекторы обработают, сделают соты и зальют их медом. Ешь не хочу!

Туманы

 
И смолой и земляникой
Пахнет темный бор…
 

Ф. Тютчев

Июль – месяц буйного разнотравья, сильной жары, ливней и гроз, месяц цветов, свежего меда и ягод. В лесу поспела черника. Отяжелевшие ягоды покрылись сизым налетом, поголубели; спелым соком налились среднерусские гранаты – костяника – ягодка к ягодке, словно рубины в зеленой оправе; из темного подлеска застенчиво выглянули зоревые ягоды душистой лесной малины. Поспела черная смородина, в теплом влажном мху горелого болота нежилась клюква.

Дед Афанасий теперь каждый день с утра уходил в лес, приносил на пасеку кузовок спелых ягод, корзину крепких боровиков.

Буйно цвела липа. Гнезда пчел были битком забиты медом. Дед Никита готовился ко второй откачке меда.

Все лесное население: звери, птицы, насекомые – жило сытной спокойной жизнью, такой, какой живут в лесу только два-три месяца в году.

Но не сладко приходилось в эти дни пчелам-беглецам. Дикари уж отстроили себе гнездо, усиленно заполняли соты нектаром, а вот мед из этого нектара на болоте не получался.

Весь день пчелы переливали нектар из ячейки в ячейку, выгоняли из него влагу, а ночью над болотом поднимался густой, промозглый туман. Мед впитывал в себя из сырого воздуха влагу, разжижался, и вся дневная работа пчел гибла. Утром снова надо испарять. Июль, самый сильный в году медовый месяц, подходил к концу. Взяток мог со дня на день оборваться, а в гнезде у дикарей еще не было запечатано ни одного грамма меда, все гнездо было заполнено одним только нектаром, и сколько ни бились пчелы, чтобы довести его до густого меда, ничего не получалось. Ночные туманы рушили всю их работу. А нектар хранить нельзя, он закиснет, и тогда зимой пчелам нечего будет есть.

Вот, оказывается, почему гибли здесь ранее селившиеся пчелы.

В довершение ко всему как-то рано утром над горелым болотом появилось невиданное доселе чудовищное насекомое. Оно было чем-то встревожено и так сильно гудело, как, вероятно, не гудел даже весь рой из десятков тысяч пчел, когда удирал с пасеки деда Никиты. Насекомое не махало своими огромными крыльями, а просто парило над ржавой болотной водой и поливало ее какой-то очень вонючей неприятной и противной жидкостью. Странное насекомое издавало запах железа, бензинной гари и, вероятно, принадлежало не к солнечному племени, а к племени самого человека. Дикари знали, что это вездесущее человеческое племя особого вреда им не делало, и успокоились. Но потом получилось самое страшное. Жизнь на болоте словно вымерла, Теперь уж по вечерам над болотом не кружились с надоедливым писком полчища комаров-долгоносиков и анофелесов. Все они куда-то исчезли, будто всей многомиллионной армией улетели вслед за чудовищным насекомым. Но и пчелам после этого пришлось не сладко. Многие из них стали гибнуть, едва только пососав из моха болотную воду, Сила семьи стала заметно уменьшаться. Ведь гибли-то самые смелые полевые пчелы.

Дикари же по натуре своей сильны и хорошо приспособлены к любым неблагоприятным условиям жизни. Они вскоре нашли в лесу другой водоем и больше не брали в болоте ядовитую роду.

Семья опять стала крепнуть, и все бы шло хорошо, если бы не промозглые ночные туманы.

А кругом в лесу жизнь шла своим чередом, сытная и веселая, и только одним беглецам приходилось сейчас туго, так туго, что и сказать нельзя»

Враги

 
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора.
 

Ф. Тютчев

Наступил август, последний месяц красного лета, преддверие золотой осени. По-прежнему ярко светило солнце, но в тени леса уже становилось прохладно. В темно-зеленые кудри деревьев все чаще вплетались желтые косички. Вяли травы.

Поспели лесные орехи, зарумянились ягоды горькой рябины. Выгорели и пожухли лесные поляны.

По утрам стало свежо и прохладно. Только к обеду солнце обогревало землю по-летнему, а там, часа через три, снова наступала прохлада.

Взяток оскудел. Пчелы теперь по утрам долго не вылетали из своих ульев, а как обогреет солнце, начинали безжалостно выгонять из гнезд трутней. Теперь они были не нужны пчелам, а раз не нужны, то и кормить их незачем.

Природа трутня тоже интересна.

Каждому школьнику хорошо известно, что из неоплодотворенного цветка не будет семян. Не выведется потомство и из неоплодотворенных яиц птиц, ужей и черепах. Неоплодотворенная икра рыб и лягушек тоже погибнет. Это закон природы. А вот трутень обошел этот закон. Из оплодотворенного яйца пчелиной матки выводятся молодые рабочие пчелы и матки, а трутень – это единственное на земном шаре насекомое, которое выводится из неоплодотворенного яйца. Не чудеса ли, на самом деле?

Русская пословица говорит: «Трутни – горазды на плутни». Вряд ли это так. И лодырями трутней зовут напрасно. Ведь в пчелиной семье ничего нет лишнего, значит, и трутень не лишний, а когда он делается лишним, его просто выгоняют на улицу.

Пчелы начинают выводить трутней еще в июне, перед роением. Они нужны им для оплодотворения молодых маток. Но ведь хотя каждый трутень и погибает сразу же, как только оплодотворит матку, все равно их нужно очень мало, а пчелы выводят их летом множество. Зачем? Трутни хотя никакой работы в улье не выполняют, они не приспособлены к этому, зато они помогают пчелам обогревать расплод, а это тоже очень важно.

Летом трутень может беспрепятственно перелетать из улья в улей, с пасеки на пасеку, и везде его примут, везде угостят сладким медом. Пчелы-сторожа знают, что трутень безобиден, он не имеет даже жала и уж ни в коем случае не вор.

В августе у пчел в гнезде становится все меньше и меньше расплоду, обогревать его нечего, и, чтобы не кормить всю зиму прожорливых и ненужных теперь трутней, пчелы безжалостно начинают выгонять их на холод из теплого улья.

А трутень силен, он крупнее пчелы. Двум-трем пчелам едва с ним справиться. Дотащат пчелы с большим трудом к летку трепыхающегося трутня, ощиплют ему за дорогу все крылья, а у самого летка он вдруг напряжет все силы, вывернется из цепких и ловких пчелиных «рук» и – шмыг опять в гнездо. Что с ним сделаешь? Тоже жить хочет.

Но пчелы – мудрецы, и жалости у них нет. Они знают, что если трутень как огня боится летка, улицы и выгнать его из улья можно только с большим трудом, то в глубь гнезда, подальше от опасного летка, трутни идут охотно. Пчелы пользуются этой слабостью трутней. Они начинают загонять трутней на свои медовые запасы, – в голову гнезда, где весь запас меда запечатан в ячейках тонкими восковыми крышечками, и зорко сторожат, чтобы трутни не спустились вниз, где есть ячейки незапечатанного меда.

Трутни до того беспомощны и не приспособлены к жизни, что, сидя на запечатанных медовых ячейках, слабнут и умирают с голоду. Едят они только из открытых ячеек, привыкли к этому, а вот нагнуться себе под ножки и проткнуть головкой тонюсенькую восковую пленку-крышечку, под которой хранится душистый мед, не догадываются. Они начинают слабнуть с голоду и падают на дно улья. А пчелам только этого и надо. Слабых и беспомощных, они легко выкидывают их на улицу. А ночью приходят на пасеку лесные санитары – барсуки и ежи – и охотно поедают обессилевших трутней.

К середине августа пчелы все реже вылетают из ульев. Холодно. Солнце ослабло, и они все больше теперь сидели на сотах, сбившись в клубок. Даже пчелы-сторожа спускались охранять леток только в обеденные часы, когда пригревало солнце, а утром и вечером тоже сидели и грелись вместе со всеми в клубе.

Зато безбоязненно стали рыскать в эти дни по пасеке заклятые пчелиные враги: осы, шершни, пчелиные волки-филанты – и безнаказанно грабить пчелиные запасы. Ведь что ни холоднее становилось на улице, то пчелы все больше сидели на своих сотах в каком-то полусне, и дать сокрушительный отпор грабителям было некому.

Дед Никита расставил по пасеке множество различных ловушек на ос, и хотя гибли они в этих ловушках сотнями, полчища их не ослабевали.

– Выручайте! – как-то, выведенный из себя, сказал старик пришедшим на пасеку ребятишкам. – Кто убьет сто ос, – тому кило меду.

Дети взялись за дело с большим воодушевлением. Они сделали хлопушки из подошв старых галош и целыми днями ходили по пасеке, шлепая на прилетных досках ловких лесных разбойников.

– Дедушка, – спросил как-то деда Никиту один из ребят, – как же будут зимовать, если у них уже сейчас нечего кушать и пет теплого омшаника, как у пчел?

– Да они ведь вертопрахи, а не рачители, – ответил старик. – У ос, шершней и у всей этой лесной нечисти нет никаких запасов. Ветреные головы, одним днем живут. А как наступит зима – тут им и конец приходит, все от голода и холода погибают. И все это оттого, что не живут они дружной семьей, коллективом, как пчелы.

– А откуда же, дедушка, новые осы весной появляются?

– Новые-то? – переспросил дед. – А у них остается осиная матка, такая же, как у пчел. Только ихняя матка на зиму в мох или под кору старого дерева хоронится, там и сохраняется до весны. Корму ей зимой никакого не надо. Она, как муха или лягушка, замирает на зиму. А весной, как пригреет солнышко, она пробуждается и начинает строить маленькое гнездышко, с грецкий орех, а то и того меньше, выводит в нем несколько осят. Потом, когда семья немного разрастется, осы начинают делать к материнскому гнездышку небольшие пристрой. Потому-то гнездо у ос и бывает многоэтажное. К осени оно уже становится большое, как тыква. Когда его разломаешь, в нем соты друг на дружке, как этажи. Сначала крохотный кружочек сотов, величиной с пятак. Это тот, который сама матка весной в одиночку делала. Потом побольше сотик, еще больше, еще, а уж самый последний с небольшой подсолнух. И все это гнездо как бы в бумагу завернуто, специальным кожухом обделано от ветров и дождя, а кожушок-то тонюсенький, как бумажка. Одним словом, не дом, а цыганская палатка, для лета только. А глубокой осенью, как только ударят морозы, вся эта непутевая семья в своем бумажном кульке от холода и голода, потому что все лето эти бездельники ни одной капли меда не принесут к себе и гнездо про черный день. У шершней тоже так. Нет, не могут они жить так, как пчелы, мирком да ладком. А раз недружно живут, то чего уж тут хорошего ожидать. Нет, далеко им до пчел.

– Дедушка, а соты они из чего делают? Тоже из воска?

– Куда им! Они и гнездо свое, и соты – все из бумаги делают. Берут прошлогодние листья, пережевывают и из этой массы лепят соты и гнездо. Получается все словно из бумаги, временное, одним словом. Куда им до пчел. Нет, дети, еще раз скажу вам: будьте трудолюбивы, живите дружно да мирно, как пчелы, тогда всем на земле хорошо будет. А осы – это агрессоры беспутные, им во всем далеко до пчел. Пчелы мудрецы! Вот летом, к примеру возьмем, забежала в улей мышь или ящерка. Сторожа не в силах не пустить мышь или ящерку в улей, посторонятся. Но только мышь, это, зайдет, сейчас же одна из пчел жалит ее в самое чувствительное место, в нос, словно чует ахиллесову пяту. Мышь тут же умирает.

Но пчелы не терпят у себя в гнезде ничего лишнего и постороннего. Как же быть с мышкой? Ведь пчелам ее не вытащить из улья, И все бы это не беда, но ведь мертвая мышь будет разлагаться, пойдет от нее нехороший запах, и пчелы это хорошо знают, Как им быть? Что бы вот вы на их месте сделали?

Ребята засопели носами, не зная, что ответить.

– А пчелы очень просто выходят из такого положения, – продолжал дед Никита. – Они сейчас же начинают эту мышь заделывать воском и своим клеем-прополисом. Всю ее залепят от головы до хвоста, и так, что мышь вся разложится, а в гнезде у пчел ну ни капельки никакого запаха. А уж потом, когда все там под восковым покрывалом подсохнет, пчелы по отдельным косточкам выкинут из улья всю эту мышь. Ну, не мудрецы ли?

– Хитрые! – обрадовались такой остроумности пчел ребятишки. – Ну, прямо умницы!

– Вот и я об этом же говорю.