Текст книги "Тропинки в волшебный мир"
Автор книги: Василий Подгорнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
Медовая река
В степи за большим селом Заовражье, на колхозной пасеке, ночевали двое: пчеловод Николай Алексеев, высокий, смуглый парень лет двадцати пяти, и сторож Иона Тимофеевич Моргунов. Лицо Ионы морщинистое, а выцветшие глаза спокойные и по-детски ласковые. Николай, обычно веселый и разговорчивый, на этот раз был задумчив. Он сидел у костра на разостланной солдатской шинели, машинально подкладывал в огонь сухие стебли прошлогодней полыни и, глядя на бегающие языки пламени, перебирал во рту сухую былинку.
А задуматься было над чем.
Вторую неделю над степью тянул суховей. Горячий, словно вырвавшийся из пекла, ветер желтой дымкой завесил горизонт, буйно разгуливал по степи. Ветер сушил и без того небогатую влагой землю. Разнотравье, еще недавно зеленое и пестрое от цветов, сникло, стало буреть. Каждая травинка, склонившись в земном поклоне, хотела сейчас одного – пить!
Пчелы работали по утрам и вечерам. Днем, несмотря на то что зацвел донник, сбор меда прекращался. Нектар густел, едва успевая выйти, превращался на горячем ветру в блестки сахара и оставался в венчике цветка нетронутым: засахарившийся нектар пчелы не брали.
Донник был опорой всех пасек, разбросанных в этой степи. Мед отсюда шел и пчелам на зимовку, и в кладовую колхоза. Пчеловоды растерялись. Суховей, распластавший над степью желтые крылья, сыграл с ними злую шутку.
– Да, Коля, плохо наше дело, – посасывая трубку, сказал после долгого молчания старик. – И досадно, главное, урожай-то на все какой! В редкий год увидишь такие хлеба, а мы вдруг без меда! Да нам, милый, стыдно будет и на глаза-то показаться людям.
– То хлеба, – вздохнул Николай. – Им теперь жара нипочем, они уже в силе. А нам вот. Эх, дождя бы сейчас!
– А дождя не будет, тогда пчелы не только для колхозу – себе-то на зимовку ничего не соберут, – пророчески сказал Иона – Вон как все варит…
– Ну, уж до этого не доведем…
– А что сделаешь? – нервно разведя руками, спросил старик. – Ей, небесной-то канцелярии, небось не прикажешь, Видишь – горит степь-то? Недели через две, может, и брызнет, да что толку, коли уж все спалено будет?
– Дождя ждать не будем, – видя, как кипятится старик, улыбнулся Николай. – Это пропащее дело. Я, думаю, Иона, в лес переехать, По опушке там разнотравье цветет, а потом липа будет. Она посильнее нашего донника. Так и выйдем из положения, Не сидеть же сложа руки и ждать у моря погоды, Утром съезжу посмотрю, как там.
Вечер уже прошел, и теплая июньская ночь замигала множеством звезд. В неостывшем воздухе стояла пряная духота с запахом полыни, донника, терпких степных трав.
Николай заснул у костра не раздеваясь, Иона долго бродил, пока не стало светать, но наконец и он задремал, облокотившись на улей.
Разбудил Николая утренний холодок. Костер погас. В полнеба стояла шафранная заря, обещая знойный день, В побелевшем небе таяла луна.
Николай умылся, а когда приготовил завтрак, разбудил старика. Выкатывая из-под навеса мотоцикл, сказал:
– Вечером не жди, задержусь.
– Поезжай, один управлюсь.
На столбовой дороге Николай прибавил скорость. У моста через суходол догнал подводу и притормозил, узнав в одном из седоков Михаила Плетнева, с которым познакомился весной на районном совещании.
– Здравствуй, дядя Миша!
– Здорово, Коля! Смотрю: кто это летит! А оказывается – свои. Далеко?
– В ваши места. Хочу пасеку в лес перебросить. Плохо у нас в степи. А ты откуда?
– Из района, Вощинки купили, а теперь на холодку домой пробираемся, А ты, значит, кочевать надумал? Переезжай, не прогадаешь! Еду вот и смотрю: откуда тут меду быть? У нас, правда, завидного пока мало, но зато впереди липа! А здесь и ждать нечего, Я для тебя, пожалуй, и местечко найду хорошее.
– Садись ко мне! – пригласил Николай. – Товарищ не заскучает один-то?
Возчик улыбнулся в бороду и достал кисет: «Мы и в одиночку привыкшие».
Лесная поляна, куда они приехали, Николаю понравилась. С северной стороны стеной стояли вековые липы, С юга к самому лесу подходило гречневое поле.
– Вот и Студеная В ней пескарь, оголец водятся, – пояснил Плетнев. – Этот шалаш я делал, В прошлом году сюда половину пасеки перевозили. Он и вам пригодится. Ни под одним дождем не промокает! Смотря, сколько гречи, белого клевера по опушке! А липы, липы сколько! На тысячу семей хватит! И толковать, Коля, нечего. Без меда здесь не будешь.
Он ходил по поляне и, словно продавец, разводя руками, нахваливал, А место и впрямь было неплохое, Николай по-хозяйски осмотрел шалаш, умылся в Студеной, вышел на гречу» В голове рождались планы: устроить бы здесь постоянную пасеку, вырыть омшаник, поставить домик, Живи, работай! До пол-лета стоять тут, а после липы выезжать в степь на донник. Хорошо. Сосед Михаил Плетнев – отличный человек, не чета Ивану Михайловичу, вспомнил он о пчеловоде соседнего светлановского колхоза. Интересно, куда они думают переезжать? А может, и никуда, старик упрямый. Надо заехать, поговорить. В случае чего – места здесь и ему хватит.
Иван Михайлович встретил Николая улыбаясь:
– А, сосед, здорово! Ну, как поживаешь, как пчелы?
– Да живу ничего, Иван Михайлович, а вот с пчелами неважно. Взяток-то, сами видите, какой…
– Да, скуповат, Жарища-то стоит – дохнуть нечем Суховей. Тут уж не до меда. Может, бог дождичка даст, тогда и дела у нас на лад пойдут.
– А если не даст?
– Все в его воле.
– А я, Иван Михайлович, думаю не ждать его милости. Хочу в лес перебираться. Ездил вот местечко смотреть.
Иван Михайлович вопросительно поднял седые брови, усмехнулся:
– Высмотрел?
– Хорошее место нашел!
– Напрасно, Коля, пустая затея, Мы ведь не цыгане, чтоб с места на место переселяться. Пчелы не бараны, чтобы их возить. Да и непривычная наша степная пчела к лесу. Здесь пчеле простор, куда захотела, туда и летит! А в лесу кругом деревья, меж ними наша пчела перебираться непривычная. Полетит выше деревьев, а там на такой высоте ветер гуляет, Раскидает он твоих пчел в разные стороны, и приедешь оттуда с пустыми ульями.
– А вон на Кубани пчеловоды по четыре кочевки за сезон делают и не боятся.
– Врут! – авторитетно заявил старик.
– Да не врут, почитай-ка в последнем журнале.
– Не читаю, – сухо ответил старик. Так и уехал Николай, ни о чем не договорившись с упрямым соседом.
В этот же вечер Николай доложил в правлении колхоза, что пасеку необходимо перевезти в лес, и удивился: его почти никто не поддержал.
– Чего там! – говорили одни. – Три года имеем пасеку, ни разу никуда не ездили. Был ведь мед-то?
– Мы три, – поддакивали другие, – а вон светлановские двадцать лет на одном месте стоят, а когда в Светлановке меда не было?
– Да и на чем везти-то? – спросил бригадир-полевод Илья Макаров. – Шутка ли – целая пасека!
Николай и раньше замечал, что правление с прохладцей смотрит на пасеку, а сейчас окончательно убедился в этом. Только во время медосборов правленцы приветливо смотрели на пчеловода, в другое же время хоть на глаза не показывайся. За килограммом гвоздей две недели проходишь. «Мед надо, больше ничего», – обиделся Николай. Он хорошо понимал, что интересует сейчас руководителей колхоза: хлеб, молоко, мясо. Все внимание кукурузоводам, дояркам да пастухам. Все это правильно и нужно, но ведь за большими делами нельзя забывать и о малых. И пчел разводить надо, и сады, и кроликов, и рыба в прудах – все-все!
«А у нас? Районное начальство не требует – значит, можно не беспокоиться. А разве это правильно? Разве все ждать, когда сверху нажмут, будто своей головы нет… А ведь придет время – и за это спросят, да еще как!» – Николай не выдержал.
– Так что же вы думаете? – дрожащим от волнения голосом спросил он. – Погубить пасеку нам никто не позволит, а если не перевозить ее в лес, она обойдется нам в копеечку. Посчитайте. Меду в ульях нет. Степь горит. Пчел кормить надо уже сейчас, это до нового меда – целый год! Об этом вы подумали? А ведь и надо-то всего три машины на одну ночь…
– Правильно, Коля! – поддержал председатель колхоза и неизвестно кого спросил: – И с каких это пор у нас транспорту не стало?
– Уборка началась, Сергей Иванович, – снова поднялся Макаров. – Не могу же я в такое горячее время снять машины с хлебовывозки. А на лошадях силос к фермам подвозят, да трактористам каждый день по пять лошадей наряжаю: то за горючим, то за водой. Не хватало еще и пчеловодам пасеку катать.
– Илья Алексеевич! – вспылил председатель. – А пасека-то колхозная, что-ли? Чего же мы от нее отмахиваемся? Мед все любим, а помочь – нас нет? Пиши, счетовод: возложить перевозку пасеки на товарища Макарова.
Кочевать с пасекой Николаю еще не приходилось, но какое это сложное дело, он знал. Нужно просмотреть все гнезда, укрепить все рамки, чтобы не сдвигались в пути, иначе подавят пчел. Перевозят пчел ночью, и беда, если в улье образуется щель. Можно погубить все дело. Выйдут рассерженные от тряски пчелы – ничего не видно, а они видят! Ужалят потную лошадь, ну и пропадай все пропадом! Лошадь аллюром в степь, телега прыгает, щели в ульях прибывают. Пчелы яростно нападают и на людей, и на лошадей обоза. Крик, шум, треск. Летят в кювет ульи, трещат оглобли, и мчатся в разные стороны, обезумев от страха, лошади. Прощай, пасека! Были такие случаи, помнят их пчеловоды. Ох, как помнят!
Перевозка прошла удачно.
…Вскоре до пасеки донеслась беспокойная новость. Привез ее Илья Макаров.
– Ну, как дела, переселенцы? – весело спросил он. Николай рассказал.
– Неужели? – улыбку с лица бригадира словно ветром сдуло. – Как же так? А в Светлановке мед собираются откачивать.
– Не может быть! – удивился и в то же время растерялся Николай.
– Мне старик с ихней пасеки говорил. Жаль, что сам я не посмотрел. Мог и наболтать. Здесь еще зелень держится, а там вся степь высохла, желтая.
Проводив бригадира, Николай всю ночь не мог заснуть. «Неужели соврал старик? – спрашивал он себя. – Нет! Иван Михайлович врать не любит. А если правда, то с чего же мед? С донника? Его давно уже свернуло жарой. Что-нибудь перепутал Макаров».
Но на другой день выяснилось, что бригадир не напутал. Надставки на светлановских ульях стояли.
Возвращаясь ранним утром из села, Николай заехал к Ивану Михайловичу, но старика не оказалось на пасеке.
– В селе сегодня ночует, – объяснил сторож.
А откуда взяток, несут ли пчелы мед – этого сторож не знал.
До своей пасеки Николай ехал как в бреду. «Вот если старик возьмет верх – беда, засмеет. И откуда? Степь-то вся высохла. Среди этих жухлых будыльев и вдруг – мед!
Все дело, казалось, мог выправить только дождь. Николай посмотрел на горизонт: не покажется ли туча? Но над лесом поднималось огромное, ослепительное солнце. Навернувшиеся слезы умножили его: теперь уже пять огненных дисков поднималось над синевой леса…
Ивану Михайловичу Николай верил. Так просто этот старик магазины на ульи не поставит. Что-то он нашел, и, должно быть, новое. Но Николай знал: если старик и нашел что, то все равно не скажет, как ни проси. Такой уж характер. Пчеловод он старой закалки и каждое открытие привык держать в секрете. Нужно было искать эту тайну самому, и найти ее надо было теперь во что бы то ни стало.
После обеда Николай поехал в степь, где расстилаются буйные заросли неприхотливого к почве донника.
Ходил долго. Смотрел, ощупывал, – но и донник, самый сухолюбивый из всех медоносов средней полосы, был полумертв» Стебельки и листья его еще зеленели, а цветы свернулись и висели жухлыми гроздьями. Листочки от жары опустились, сникли, стали мягкими и податливыми, как теплый воск. В них не было той силы, которая держит их расправленными, в напряжении. Жизнь замирала. О нектаре здесь, конечно, не могло быть и речи.
Возвратился он на пасеку перед закатом. На душе было тяжело и тоскливо, Да и как не болеть сердцу, когда дело дошло до того, что впору было везти сахар и кормить пчел! Кормить в середине лета, да еще в то время, когда в Светлановке собираются откачивать мед!
Ночь стояла душная, без малейшего ветерка, Николай до утра проворочался с боку на бок. Все искал и искал ответа на заданную природой загадку. Дождя он уже не ждал. Страстно хотелось найти то, что было известно одному лишь Ивану Михайловичу. На заре он снова выехал в степь. Восход застал его среди зарослей донника. Загадка не поддавалась.
Николай вышел на дорогу, сел, задумался. Солнце поднялось высоко. На всю степь трещали неугомонные кузнечики. Высоко над головой, чуть заметить глазом, прошли три реактивных самолета, оставив за собой белые шлейфы. «Хорошо им, – позавидовал он летчикам. – Сейчас посадят машины, козырнут: «Задание выполнено!» А у меня?» Николай разложил перочинный ножик и выкопал куст донника. Долго вглядывался, пытался вникнуть в суть жизни этого сухолюба. Влаги в земле почти не было. Внизу под корнями прохлада еще чувствовалась, а выше земля была, как зола, сухая, хоть сей сквозь сито. Николай чувствовал, что при такой влаге корень не накормит все растение. И вдруг пришла мысль: «А что, если такому мощному корню кормить не все растение, а его часть?» Он стал срезать стебли донника, оставляя выше земли небольшие пенечки с боковыми отростками и почками. Обработав небольшую полянку, решил поискать, нет ли где ранее скошенного донника. Вскоре нашел такую полянку. Скошенный почти до земли донник дал боковые отростки. Они цвели, и на них, к большому изумлению Николая, копошились пчелы. Тайна, которую так тщательно скрывала природа, оказалась совсем простой.
– Так вот откуда мед у Ивана Михайловича! – зашептал Николай. – Совсем ведь просто, а не скоро догадаешься…
Радостный и возбужденный, Николай подъезжал к пасеке Михаила Плетнева.
– Язва, оказывается, этот Иван Михайлович, а не человек, – выслушав Николая, нахмурился Плетнев. – О себе только печется, а на других наплевать. Время-то сколько мы упустили! Пока косишь донник, да пока он отрастет – опять недели две, а то и три отбрасывай. Пожалуй, задумаешься. И здесь оставаться опасно. Липа на такой жаре может ничего не дать, и в степь ехать рискованно, неизвестно, как погода сложится. А на сусле пива не узнаешь. Может, прокатаешь только без толку пасеку, Дождя бы сейчас, тогда и ехать никуда не надо, своего меда будет хоть отбавляй.
– А мне кажется, надо рискнуть!
– Риск, Коля, хорошее дело, только не получилось бы как у того охотника, который за двумя зайцами погнался.
– Косить донник, дядя Миша, не обязательно, – настаивал на своем Николай. – Наш колхоз в степи гектаров пятьсот на силос смахнул, Только насмехаться опять будут. Вот, скажут, катаются все лето, а проку не видно.
– Насмешки – пустое, был бы толк. А все-таки, Коля, давай немного подождем. У нас через недельку липа зацветет. Узнаем Не будет выделения – уедем, а если даст, то и ехать незачем. От добра добра не ищут. Липа все-таки – сильнейший медонос!
– Но ведь неделя!
– Что же сделаешь? Кабы тот кощей был человеком – давно в степи были бы.
– Кощей и есть…
Сторож Иона тоже не одобрял скоропалительности.
– Это и будем все лето с места на место за медом бегать? Плетнев правду бает: надо подождать.
К вечеру Николай снова выехал в степь, где колхоз заготовлял донник на силос. Он решил посмотреть, как развивается отава.
Несмотря на жару, донник отрастал быстро. После покоса прошло недели полторы, а стебельки его уже вытянулись ладони на две. Такие маленькие, они выбрасывали цветы, словно торопились до осенних холодов вырастить семена и оставить на земле свое потомство. Большого медосбора здесь ждать было нельзя, но ведь в лесу пока и такого не было!
Николай не мог заснуть: переезжать или нет? Здесь оставаться – значило: или собрать много меду, или остаться ни с чем. А ждать, когда липа зацветет, – значит, потерять целую неделю, За это время пчелы много могут натаскать: изголодавшись по работе, они будут трудиться стемна и дотемна. Утром он решил съездить в село посоветоваться с председателем. Но тут измучившая пчеловодов природа вдруг смилостивилась.
С юго-запада потянул ветерок, игриво пробежал по листьям, ласкал их какой-то радостной вестью. За лесом глухо и отдаленно прогремел гром. Николай вздрогнул и стал тормошить отдыхавшего сторожа:
– Иона, слышишь? Гром гремит!
Но гром уже не гремел, а первого отдаленного раската старик слыхал. Потянулись томительные минуты. «Может, мне почудилось? Может, и не было никакого грома?» Но как бы переча, где-то недалеко совсем отчетливо прогремело снова. А еще две-три томительные минуты Николай ясно убедился, что юза приближается. К ульям торопливой вереницей потянулись, тяжелые, с раздутыми брюшками. Николай поймал одну, осторожно надавил на брюшко, на хоботок. Выступила большая золотистая капля нектара. Упав на ладонь, она заблестела А гул пчел все усиливался.
– Это перед грозой! Перед грозой всегда бывает сильное нектара! – шептал Николай.
– Иона! Мед несут пчелы – почти крикнул он, забежав в шалаш.
– Слышу, Коленька! Шум пчел слышу! – расчувствовался.
Под вечер огромная грозовая туча, поблескивая и громыхая, висла над лесом. Первые крупные капли дождя громко забарабанили по листьям. Упали они и на непокрытую голову Николая.
– Иона, спасены ведь! С медом! – задыхаясь от чувства, твердил он.
Они стояли под проливным дождем, который, будто словами пчеловода, ударил сильнее. И трудно было: плачут они, или это катятся по их обросшим лицам крупные, капли дождя.
Дождь уже не барабанил по листьям, а шумел в них, подобно ветру, сплошным потоком поливая землю.
Ярко вспыхивали всю ночь молнии, как бы желая узнать, ли именно нужен дождь. Они на секунду раздвигали тьму ослепительными клиньями, освещая сразу то всю пасеку, куски скрипевшего на ветру леса, и, убедившись, что гасли. «Здесь, здесь!» – гремел гром.
Дождь лил весь день. Хваленый плетневский шалаш – «ни одним дождем не промокает» – не помог: пробило. Пчеловоды кутались в плащи. Промокший до нитки сторож, отбивая дробь, мечтал:
– Эх, пудика по два бы с улья взять!
– Теперь возьмем! Ишь, как хлещет! – восторгался Николай. Только на третьи сутки туча уплыла на восток. Умылась, помолодела зелень, заблестела на солнце миллионами капель. Над степными ложбинами, над зеркальными осколками ж повис еле видимый, голубоватый парок марева.
Расцветала долгожданная липа. На пасеке целыми днями однотонный, слаженный гул. Контрольный улей показывал каждый день от пяти до семи килограммов прибыли.
Через неделю началась откачка меда. Особенно шумно было этот день на пасеке.
– Вот и дождались! – улыбнулся Иона.
Николай открыл кран, и мед, чистый и прозрачный, как янтарь, стой маслянистой струей потек в подставленное ведро. В сумерки тяжело нагруженные подводы тронулись с пасеки. По ночам выпадали дожди. По утрам тучи не расходились, стояли серые, туманные, но теплые. Лет пчел достигал неимоверной силы. Пчелы добирали теперь последний нектар в тенистых местах, где липа еще цвела. На смену ей красновато-зеленое гречневое поле стало покрываться белоснежным, с розоватым отливом покрывалом. Оттуда потянуло густым запахом меда.
Ночь. На берегу Студеной, под столетним вязом, потрескивал стер. Тут же на разостланной шинели лежал Николай. Рядом, «неугасимую», жмурился от жара и света Иона. Ветки, брошенные на жар, корчились. Из них с шипом вырывались струи горячего пара. Еловый лапник дымил, трещал, потом вдруг вспыхивал весь сразу. Пламя поднималось высоко и далеко наступившую со всех сторон темноту. По земле метались причудливые тени деревьев. Пепел от сгоревших иголок летел вверх хлопьями садился на одежду. Языки огня весело перебегали ветки на ветку, озорно взбирались на перекладинку, на которой сел чайник, пускали золотые россыпи искр. Иона, попыхивая трубкой, рассказывал:
– Иду я из села и самого Михайловича встретил, светлановского пчеловода. Довелось покалякать. Не качали, говорит, ни грамма. Даже для себя пчелы мало собрали, надо подкармливать.
– Неужели? А как же магазины? Ведь он их ставил, когда в ульях совсем пусто было.
– Жара, говорит, роение, ну и поставил, чтобы пчелам помоднее да попрохладнее было, а сторож приди в село да похвалясь, что мед скоро качать. С этого все и пошло.
– А скошенный донник разве ничего не дал?
– Так вокруг его пасеки никто и не косил, он ничего об этом знал. Зря вы с Плетневым тогда на него обиделись. Он по старинке работает, все на дождь надеялся, вот и остался с носом.
– Вот это номер! В такой год остаться без меду!
– Вот остался…
– Знаешь, Иона, сколько мы из-за разных глупостей недобирать меда? Реки! Пропадает он. Выйди летом в лес, в поле. Полюбуйся! Зелень, все пестро от цветов, и дрожит у самого горизонта марево! Это – время главного взятка» Все растения выделяют нектар, и он течет огромной невидимой рекой. Больше Волги! Его миллионы пудов, а он пропадает. Вот мы, пчеловоды, и должны направить русло этой реки прямо в тару, налить миллион бочек душистого, целебного меда.
Поужинали. Подстелив под себя шубняк, долго лежал Иона и, посасывая трубочку, думал. Он видел огромную медовую реку, больше Волги, крепких, как Николай, людей, направляющих ее прямо в бочки, и дивился.
Перегорели угли в костре, покрылись седоватым пеплом. Где-то ухнул филин. Укрывшись шинелью, крепко спал Николай.
